Крепость Луны

Свиток семнадцатый Лунное Древо

Карета, запряженная тройкой лошадей, подкатила к порогу дома. Несмотря на позднее время, перевалившее за полночь, большие окна дома все до единого бросали на искрившийся снег жёлтые прямоугольники света.

Из дверей вышел среднего роста человек в длинной шубе и с шапкой на голове и, провожаемый громкими возгласами, сколь восторженными, столь и нетрезвыми, с трудом спустился со ступенек. Впрочем, надо отдать должное этому незнакомцу, он чувствовал свою слабость и потому спускался очень осторожно, переставляя каждую ногу так, словно ступени были стеклянные, и любой поспешный шаг грозил неминуемой гибелью.

Кучер вытянул задвижную лесенку у кареты и распахнул дверцу. Человек неразборчиво пробормотал слова благодарности, свидетельствующие о хорошем расположении духа, с вздохами взобрался в карету и буквально упал на скамью, ощущая, что силы покидают его, а голову наполняет уже не только гул от выпитого спиртного, но и ватные объятия сна. Звук захлопнувшейся двери был далёк и глух. Карета покатила, плавно раскачиваясь из стороны в сторону, а человеку казалось, что стены прыгают, а он сам переворачивается с одного бока на другой.

Так он бы и заснул, и пришлось бы камердинеру вместе с кучером вытаскивать своего барина из кареты и нести под руки по спящим коридорам, распугивая шуршащих мышей, чтобы кое-как раздеть его и уложить на взбитую перину. Но эта ночь не походила на другие разгульные ночи: она готовила ему сюрприз.

Человеку даны не только чувства, которыми пользуется самое юное и самое старое и немощное тело. Ещё у человека есть бессмертная душа, не редко «чувствующая» близость другой такой души. Ведь каждый хотя бы раз оглядывался и действительно ловил на себе чей-то пристальный взгляд, хотя за секунду он понятия не имел, что кто-то на него смотрит.

Наш герой резко вынырнул из своего полузабытья, словно его толкнули локтём в бок. Но его никто не толкал, в этом мы можем быть уверены. Ощущение, что кто-то находится рядом, потревожило человека, и он, благодаря своей опытности, без труда перевёл глаза в такое состояние, при котором можно видеть ауры всех разумных существ. В ту же секунду он коротко вскрикнул, но, по причине сильного опьянения, лишь безнадёжно откинулся на спинку каретной скамьи.

— Вася, — раздался негромкий голос с противоположного угла кареты, — это я, Николай Переяславский.

Человек, чьё похмелье постепенно рассеивалось, внимательнее пригляделся к ауре.

— Ну? — вновь прозвучал тот же голос. — Узнал?

Прошло ещё полминуты, прежде чем человек, которого мы теперь должны называть Василием, выдохнул.

— Фу… чёрт… напугал!

— Ну, прости, — хохотнул я (а это без сомнений был я, и голос принадлежал мне). — Раньше я не знал, что ты способен испугаться.

— Не ехидствуй. Ещё раньше, быть может, мне нянюшка нос утирала, так что с того?

— Ты часто так?

— Что? — буркнул Вася, но по его голосу было понятно, что он знает, о чём его спрашивают.

— Набираешься до ослиного шепота.

— Как всегда, — отмахнулся Вася и сказал очень серьёзно. — А вот ты зря тут.

— Почему? — спросил я, невольно напрягшись.

— В определённых кругах ты стал большой знаменитостью, как со знаком плюс, так и со знаком минус. Надо сказать, что куда чаще — со знаком минус. От слухов трещит по швам сыскная и жандармская столица.

— Да ну?

— Я не шучу. Если верить тому, что болтают, ты с помощью магических приёмов отвесил приличную пощёчину самому Рубовскому, а за это он объявил тебя величайшим злодеем века и спустил всех собак, каких только можно спустить.

— Судя по тому, что я живу и здравствую, у этих пёсиков с нюхом сплошная беда, а лаять они так и не научились.

— Я удивляюсь тебе, Николай…

— Вас не допрашивали на предмет общения с Николаем Переяславским?

— Допрашивали. Рубовский обещал приехать черездня три и допросить вновь.

— Неужели? — воскликнул я.

— Скрыться нельзя, Коля. Поэтому я весь разговор с тобой буду вынужден открыть ему.

— Не проблема. По этому поводу ты не должен переживать или суетиться. Передай каждое моё слово. Пусть думает, что я в столице, и что он, Рубовский, отстаёт от меня всего на один тёмный переулок.

Василий негромко хохотнул. Карету занесло на повороте, и он сделался серьёзным.

— Это ещё одна пощёчина Рубовскому. Я не знаю, что ты задумал, Николай, но будь осторожен. Задержаться в столице на пару дней для тебя всё равно, что пустить пулю в лоб.

— Я хотел спросить напоследок, что ты и другие мои… друзья… думают обо мне.

Василий положил ладони на колени и приблизился ко мне. Я ощущал его хмельное дыхание.

— Кто-то тебя подставил…

Я пожал ему руку.

— Спасибо. Теперь я знаю, чего и сколько мне следует опасаться. — Я нехотя выпустил его горячую руку и добавил кованым голосом: — Клянусь честью, Вася, вы не ошибаетесь.

Через секунду карета распалась, по глазам мазнули ночные огни, тёмная земля скользнула подо мной тысячью замёрзших селений, рек, болот и лесов, и ноги опустились на камни перед жилищем Авенира.

Я поднялся на крыльцо и дёрнул позолоченную цепочку. Во чреве дома запел колокольчик. Я стал ждать. Скоро дверь распахнулась, и камердинер с лягушечьей физиономией и в напудренном парике спросил меня, что надобно.

— Николай Иванович Переяславский. Доложи, что по срочному делу, — сказал я и сунул слуге визитную карточку.

Лицо камердинера как-то даже позеленело и вытянулось. Он судорожно кивнул и захлопнул дверь.

Минута тянулась очень долго. Я не раз похолодевшими пальцами нащупывал сквозь одежду пистолет. Наконец, дверь приоткрылась, но не сильно. Цепочка пересекала лицо камердинера.

— Кирилла Александрович изволили сказать следующее: как вы смеете являться к столь честному господину, как Рудовский? Он требует, чтобы вы немедленно удалились, а не то он оповестит жандармерию.

— Рубовский, Рудовский… — с усмешкой пробормотал я.

— Что? — спросил слуга и ахнул.

От лёгкого движения моего пальца цепочка слетела с петли. Я толкнул дверь и шагнул в помещение.

— Как вы смеете…

Фраза оборвалась, потому что я щёлкнул камердинера по лбу. Человечек зашатался, но я, будучи джентльменом, с заботой усадил его на диванчик у стены. Можно было подумать, что слуга решил вздремнуть. Никому и в голову не придёт, что он без сознания.

Не снимая одежды, я зашагал по коридору. Он вывел меня в гостиную, в которой за столиком в гордом одиночестве раскладывала пасьянсы пожилая дама, сразу же оглянувшаяся на звук моих шагов и охнувшая от неожиданности.

— Сударыня, — раскланялся с важностью и поспешностью, — прошу прощения за беспокойство. Срочнейшее дело, сударыня. Кирилл Александрович дожидаются…

— Что ж, — пролепетала дама, не спуская с меня больших удивлённых глаз, — муж мой у себя.

— Благодарю, сударыня. Спешка-с, вечная погоня… — со вздохами я покинул гостиную и проследовал в другой коридор, опираясь на собственное чутьё.

И вот перед глазами заветная дверь с золотой табличкой (иные себялюбивые господа даже в доме таблички вешают). Пистолет скользнул в руку.

«А всё-таки я стал хладнокровнее, — подумалось мне, — когда… когда потерял сердце».

Я толкнул дверь и сделал шаг.

Как и случается в важные моменты жизни, время почти остановилось.

Небольшая бумажка сначала находилась в воздухе, потом погрузилась в пламя камина, упала на лопнувшие от жара поленья, съёжилась и распалась. Рудовский выпрямился, повернулся в мою сторону и отшатнулся.

— Сядьте, — приказал я и движением пистолетного дула указал на большой чёрный кожаный диван.

Кирилл Александрович, не сводя с меня глаз, медленно прошёл к дивану и сел.

— Вы не успеете скрыться, — сказал он спокойно, хотя нижняя губа отчаянно дрожала. — Жандармы сейчас будут здесь…

— Через минуту? Сойдёт. Мне-то она и нужна, эта минута. Вы знаете, кто я?

Рудовский кивнул.

— И вы полагаете, что знаете, зачем я пришёл?

— Если преступник врывается в дом честного человека среди бела дня с оружием в руках, то можно ли надеяться, что он пришёл с добрыми намерениями?

— Я не собираюсь убивать вас, Кирилл Александрович. Если бы я хотел причинить вам вред, то ваша супруга, раскладывающая пасьянсы в гостиной… — Рудовский побледнел, — была бы мертва. Но она вместо свинца приняла мой вежливый поклон… А теперь к делу…

Моя рука, державшая пистолет, опустилась, но Рудовский теперь смотрел на меня почти с изумлением.

— Я пришёл к вам только как к большому специалисту по Уральским горам. Вы поделитесь со мной кое-какими сведениями, я же клянусь, что они не будут обращены во зло. Если же вы откажитесь отвечать на мой вопрос, мне придётся угрожать вам и, быть может, даже убить вас.

Рудовский вновь судорожно кивнул.

— Мне попал в руки небольшой драгоценный камень, настолько прозрачный, что при ином освещении есть вероятность не увидеть его. Но у него прекрасно обработанные грани. Самое же удивительное, что, когда мы провели некоторые химические опыты, дабы выявить состав камня, он превратился в воду с примесями серебра. Если вы знаете или догадываетесь, какого происхождения этот камень или знаете лиц, владеющих подобными драгоценностями, прошу вас, умоляю вас, ответьте!

Я сделал несколько невольных шагов к Рудовскому, а тот изменил своё положение, выпрямившись и прижавшись к спинке дивана. По его взгляду трудно было определить, понимает ли он хотя бы одно моё слово.

— Молодой человек, — медленно проговорил Кирилл Александрович, — молодой человек… мне кажется… — тут он вдруг поднялся и грозно посмотрел мне в глаза, — я думаю, вы блефуете.

— Что… — сорвалось с моих губ, и теперь пришёл черёд удивиться мне.

— Я думаю, сударь, что вы больны, вы бредите, а пистолет… дайте его сюда… пистолет не заряжен, если он вообще настоящий. Дай сюда! — заорал Рудовский мощным баритоном так, что звякнул в шкафу хрусталь.

Ещё одно мгновение, и Кирилл Александрович бросился бы на меня и попытался бы разоружить. Я уже чувствовал, как тело его теряет равновесие, устремляясь вперёд. Я поднял пистолет, направил его на окно и нажал на курок. Грохнул выстрел, посыпались стёкла, а за стенами завизжала женщина. Рудовский вздрогнул то ли от выстрела, то ли от поданного женщиной голоса.

— Вы забываете, — прошипел я, бросая на пол один пистолет, выхватывая другой и направляя в грудь Рудовского, — забываете, что своими необдуманными действиями можете лишить жену мужа и дочь любящего отца. Отвечайте! — голос мой пылал гневом. — Говорите, что вы знаете о камне, состоящем из воды! Немедленно!

— Я… я… — заикаясь, начала Кирилл Александрович.

— Сядьте! — рявкнул я.

Не дожидаясь, пока Рудовский упадёт в изнеможении на диван, я с помощью заклинания передвинул тяжёлый комод под дверь.

— Мне кажется… кажется…

— Пустите! — послышался испуганный голос за дверь, сопровождаемый ударами слабых женских кулаков.

Рудовский заворожено смотрел на дверь.

— Говори! — зашипел я и со щелчком снял пистолет с предохранителя.

От щелчка Рудовский задрожал мелкой дрожью. На морщинистом лбу его выступили капли пота.

— Мне кажется… — сухими губами проговорил Кирилл Александрович, едва слышно, — вы говорите о… о росе Лунного Древа.

— Роса Лунного Древа? — переспросил я.

— Пустите, пожалуйста, умоляю вас! Кирюша… тут… стреляли. Кирюша! — рыдали за дверью.

— Я слышал о ней… давно, но ни разу не видел.

— Где же растёт Лунное Древо?

— Разумеется, в Лунном Царстве.

— Где это?

— Я не знаю, — скорчился Рудовский. Он был уверен, что я начну кричать и угрожать ему, пытаясь вырвать у него то, чего он не знает. Слёзы брызнули у него из глаз, и теперь он совсем не походил на грозного специалиста по Уралу. — Не знаю… Прошу вас…

В коридоре послышался шум.

— Тут! Тут! — закричала в припадке женщина и, наверное, упала на пол без чувств.

— Я верю вам, — сказал я.

Коридор наполнили какие-то люди.

— Откройте! — рыкнул голос, привыкший повелевать.

Рудовский ещё сильнее прижался к спинке дивана. Он полагал, что я буду прикрываться ним. Но я только отошёл на середину комнаты.

В дверь ударили, и комод ссунулся по ковру. Этого оказалось достаточно, чтобы незнакомец в жандармской форме прошмыгнул в кабинет.

— На месте! — крикнул человек, нацелив на меня пистолет.

Но какое мне дело до угроз? Меня занимало уже только одно — полёт.

Авенир остался доволен тем, как я пользовался его способом трансгрессии, выпутываясь с его помощью из самых безвыходных ситуаций. Он пребывал в хорошем расположении духа, потому что с усмешкой и только для порядка погрозил пальцем, когда я рассказал ему, как, воспользовавшись умывальной водой, я изменил себе внешность и пару раз хорошенько подкрепился в харчевнях своими любимыми сытными блюдами.

— Лунное Древо? — как и я, переспросил старец, услышав это диковинное название, и долго шкрябал толстыми ногтями подбородок. — Должно быть, так зовётся некая магическая вещь, а впрочем, утверждать не буду. Лунным Древом действительно может оказаться дерево, только какое-нибудь не обычное.

— Где же мне найти о нём сведения? В Императорской библиотеке?

— Попробуй, — пожал плечами Авенир. — В противном случае, у меня есть на примере один сударь, который точно ответит на наш вопрос.

— Так давайте…

— Нет, нет, нет! — запротестовал старец. — Сначала попробуй в библиотеке разузнать. Заодно и потренируешься в трансгрессии. Возблагодари Небо, если не придётся обращаться к этому любопытнейшему субъекту!

Меня озадачила фраза Авенира и заинтриговала. Я решил сначала отдохнуть, а уж во второй половине дня, ближе к сумеркам, отправиться в Императорскую библиотеку.

Но там меня ждал провал.

В тёмном каменном переулке, где не было ни одной живой души, я плеснул себе в лицо умывальной водой, вытерся платком, вынул из кармана крошечное зеркальце и кивнул, довольный произошедшей переменой. После этого я хорошенько отряхнулся и под видом добродушного господина, беззаботно прохаживающегося по расчищенным от снега тротуарам, добрёл до библиотеки. Войдя в хорошо натопленное просторное помещение, я лениво огляделся и подошёл к единственно свободному работнику библиотеки.

— Добрый день, сударь.

— Добрый, — отозвался библиотекарь и поднял своё веснушчатое лицо. — Чем могу служить.

— Видите ли, сударь, научная работа, за которую я, к несчастью своему, взялся, требует кое-каких сведений. Но я не знаю источников, — тут я кашлянул, — книг, где бы содержались эти сведения. Не могли бы вы…

— Посмотреть в картотеке? Пожалуйста. Сведения о каком предмете вас интересуют?

— О Лунном Древе, сударь.

— Ещё раз, — нахмурил лоб работник библиотеки.

— Лунное Древо.

— Минуту.

Мужчина поднялся, подошёл к шкафу и вытащил увесистый том. Он открыл его, держа на одной руке, а другой пролистал страницы, изредка поплёвывая на пальцы, потом покачал головой, захлопнул книгу, вставив меж нужных страниц палец и внимательно посмотрел на меня.

— Вам нужно предъявить официальное разрешение на работу с тайными сведениями. Оно выдаётся начальником или руководителем. Если у вас есть с собой, прошу предъявить.

Я состроил виноватую улыбку.

— К сожалению… — сказал я, пожав плечами.

Тоже самое сделал библиотекарь. Он вытащил палец, сомкнув страницы, и поставил том на полку.

— Всего доброго, сударь, — простился я и вскоре был у Авенира.

— Тебе доводилось встречать духов? — в лоб спросил тот, завидев мою несколько огорчённую мину.

— Каких?

— Самых обыкновенных духов, которыми пугают детей и девушек.

— К сожалению, нет.

— Надеюсь, ты хотел сказать «к счастью, нет», — слабо улыбнулся Авенир и принялся искать что-то в самодельном шкафу и за книгами.

У меня мелькнула догадка.

— Вы хотите сказать, — начал я тихим голосом, — что любопытнейший субъект, которому нам надо теперь посетить, не человек, а…

— А ты сможешь найти другое объяснение того, зачем я тебя гнал в городскую библиотеку, где на каждый угол приходится по дюжине жандармов?

— Я полагал, что у вас просто сложные отношения с тем субъектом. А если учитывать ваш характер…

— Мой характер не тронь — это раз, и предположение твоё неверно — это два.

Авенир сунул мне в руки деревянный амулет на почерневшей от времени цепочке и сказал с лёгким оттенком раздражения:

— Надень. Так, на всякий случай.

Да, теперь он был явно не в духе.

— Разве ты не можешь подделать документы? — спросил старец, и этим поверг меня в крайнее изумление.

— Как?! — воскликнул я. — Вы, порядочный гражданин в летах, советуете мне…

— Послушай, дружок, — криво усмехнулся Авенир. — Если бы я был порядочным гражданином в летах, ты бы никогда не узнал о моём способе трансгрессии. Этот способ помог тебе ускользнуть прямо из лап жандармерии, а так как ты для правосудия являешься преступником, справедливым будет считать, что от меня ты получил знания, помогающие таким негодяям, как ты, нарушать закон и бежать от возмездия. И я со всеми правами далеко не порядочного гражданина в летах повторяю свой вопрос: разве ты не мог подделать документы?

— Что ж, укрыватель закоренелого преступника, то есть вы, отстали от сегодняшнего дня и не берёте в расчёт новые приёмы, которыми пользуются служащие разных учреждений, дабы проверить подлинность предоставляемого документа. Нынче очень трудно провести даже библиотекаря. А где я возьму чернила, печать и кто поставить подпись должностного лица? Эх, давайте оставим этот пустой разговор и посетим духа, который, наверняка, соскучился по гостям.

— Ты считаешь, что у духа, перед которым открылась новая вселенная и преобразилась старая, есть время скучать? Боюсь, мы лишь прервём неиссякаемый, днём и ночью льющийся поток размышлений, и тем вызовем его гнев.

— Гнев духа? Звучит заманчиво!

— Тьфу ты! — отмахнулся Авенир, а я по-мальчишески хихикнул.

Старец склонился над картами, начал перебирать их, ища нужную. Наконец, он довольно хмыкнул, поёрзал по расписанной знаками бумаге когтистым указательным пальцем и разогнул спину.

— Одевайся и на улицу.

Через минуту мы трансгрессировали, взявшись за руки, причём, Авенир подставил больную («Если ты окончательно её сломаешь, так у меня будет хотя бы одна совершенно целая рука» — сказал он). Мы выпрыгнули из воздуха подле большого валуна со снеговой шапкой наверху и начали пробираться через заросли кустарника, натыкаясь на похожие валуны и глыбы камня. Я заметил, что мы движемся по пологому склону и что слева от нас медленно поднимается каменная стена.

Через несколько минут Авенир повернул налево, и мы быстро упёрлись в стену.

— Там, — указал старец на вход в пещеру.

Нам оставалось сделать несколько шагов, но от пещеры уже веяло сыростью и особым, пробирающим до костей холодом. Мы пригнули головы и вошли под каменные своды, хорошо освещённые светом, отражающимся от снега. Но свет этот быстро угас, и наши глаза с трудом вырывали из мрака очертания неровных стен и сталактитов на потолке. Споткнувшись пару раз, Авенир решил, что пора задействовать свой источник света, и поднял правую руку, которую тотчас обхватило жёлтоепламя, разбросавшее клочки тьмы по закоулкам и глубоким провалам в камнях.

Пещера изогнулась и повела нас направо. Воздух сжимался всё сильнее, и пламя как будто тускнело. Спустя минуту ходьбы наш путь преградила гладкая тёмная стена.

— Что же дальше? — поинтересовался я.

— Подними руку, — велел Авенир, не отвечая на мой вопрос, — любую.

Я повиновался, и старец передал своё пламя, коснувшись моей ладони. Словно почувствовав молодые силы, огонь вспыхнул игриво и ярко.

Авенир же сразу обратил внимание на стену, начал гладить её и щёлкать пальцами. В тех и других случаях на пол сыпались быстро гаснущие крупные искры различных цветов. Наконец, старец удовлетворительно крякнул, плотно приложил ладони к стене и резко дёрнул руки в левую сторону. Каменная глыба повиновалась и ссунулась, высвободив место, достаточное для прохода даже нескольких человек одновременно.

— Когда я поклонюсь и дотронусь правой рукой до твоего колена, ты должен немедленно потушить пламя, — шёпотом сказал Авенир.

— Хорошо, — кивнул я.

— Умеешь тушить это пламя? — скривившись, уточнил старец.

Я нахмурился.

— Тогда не отставай и будь начеку, — подвёл итог Авенир и первым шагнул в тёмную расселину.

Последовав за ним, я сразу почувствовал нечто большее, чем просто холод камней, находящихся под землёй, холод руин, на которые никогда — никогда! — не падал тёплый солнечный луч. Ледяное дыхание скользнуло по лицу и проникло в грудь, раненную феями. Заныло место, где должно было быть сердце, словно ощутило родство с неким существом, принадлежащем не нашему миру. Я понял: дух рядом, и в это мгновение Авенир согнул спину и коснулся моего колена.

Я сжал руку в кулак, и пламя погасло. Потом я решил, что раз уж Авенир с его самолюбием выразил своё почтение усердным поклоном, то мне тем более надо следовать всем правилам светского такта. Во тьме, напомнившей тьму при встрече с Шутом, я пригнул колени и услышал тихий, бестелесный, но от этого ещё более ужасающий голос:

— Вы… тревожите… мой дух-х-х… Отвечайте, кто вы, или лишитесь жизни…

— Приветствую тебя, дух Феоктиста, — прозвучал ясный и твёрдый голос Авенира, отразившийся от стен и заигравший эхом. — Имя ты моё знаешь.

— А… Авенир… — точно выдохнув поток воздуха, сказал дух. — Но ты… ты не один…

— Верно, со мной ученик. Юноша сей нуждается в твоих широчайших познаниях. У него есть к тебе вопросы. К тому же… погляди на него внимательно… Он пустился в долгий, опасный путь ради девушки, а теперь сам будет рад любой помощи. О, несчастный юноша, стал он жертвой злых чар! Его сердце… да, впрочем, ты и сам свидетель ужасного коварства, мудрый Феоктист.

Прошла, наверное, целая минута в давящей на глаза тьме и звенящей тишине.

— Да, я вижу… Феи — опасный народ, Николай Переяславский, а ты поступил слишком гордо и был наказан.

«Ну и ну!» — восхитился я силой внутреннего ока этого духа.

— Что ж, садитесь…

На стенах справа и слева от нас полыхнули факелы, но пламя их лишь миг было ослепляющим, затем оно померкло и теперь едва озаряло громадную комнату. Сразу мне показалось, что комната совершенно пустая, но тут же нашлись полусгнившие деревянные чурбаки, на которые мы и присели с великой осторожностью, дабы под нами не рассыпался этот вульгарный предмет мебели.

Я огляделся, стараясь не крутить головой и тем самым не выдать терзающего любопытства. Вдоль стен — открытые шкафы, а на полках — книги с покосившимися, кое-где отрывающимися корешками, полуистлевшие и сырые. То были книги, к которым я вдруг почувствовал почти мучительную жалость. Они гибли в этом мрачном плену.

И тут я вздрогнул, потому что заметил на каменной скамье в десяти шагах от нас сгорбленную прозрачную фигуру, сияющую мертвенным болотным светом. То был сгусток воздуха, от которого — я ощущал это — струился по полу холод и терзал мою ноющую грудь. Голова призрака была наклонена, казалось, он всегда, день за днём и год за годом, только и делал, что смотрел в каменный пол.

Не меняя своего положения, он сказал:

— Что же ты, Николай Переяславский, жалеешь бездушные книги, а не их хозяина, пусть и не здравствующего, но всё же существующего?

Меня охватило чувство неловкости и даже страха, хотя страх я тут же подавил в себе, желая больше всего на свете убежать отсюда.

— И почему ты не прибегнул к познаниям своего учителя Авенира, а пришёл ко мне?

Я повернулся к старцу, моля взором о помощи.

— Признаюсь, сведениями, коими я овладел за многие годы отшельничества, всё ещё достаточно скудны, — ответил за меня Авенир, — и я заранее отказываюсь меряться с тобою силами познаний, мудрый Феоктист.

— Ценю твою честность, Авенир. Ты ещё молод, у тебя есть время, а я вынужден пить терпкое вино утраты, и силы покидают меня. Правда, — тут дух как будто встряхнулся и засветился ярче, — юного Николая Переяславского я всё ещё смогу удивить.

О, Небеса, что же случилось? Что замогучий чародей взмахнул своей чудотворной дланью? В какую пропасть рушатся эти на первый взгляд извечные стены, в какую даль унёсся тяжёлый мрак и в какую зиму убежал проникающий под одежды холод?

Я быстро-быстро моргал, не сразу поняв, что произошло, и ещё не задаваясь неразрешимым вопросом, как это вообще могло произойти.

Я сидел в плетеном кресле, рядом со мной — Авенир. Мы находились на уложенном мрамором полукруглом балконе с белым ограждением. Возле ног — пушистый кот, свернувшийся в клубок, чуть поодаль — керамический расписанный горшок с заморским цветком. Перед нашими глазами — сияющая лазурь морской дали, а выше — голубое бездонное небо без единого облачка, в небе — горячее солнце, в которое я с первого взгляда влюбился. Это солнце грело меня всего, от чубчика надо лбом до ног, а лучи, казалось, проникали в самую плоть.

Я вскочил, руками вцепился в ограждение и увидел внизу плещущую на камнях воду, шум которой и её солоновато-терпкий, освежающий запах доносились до нас. Я обернулся, но не мог ничего сказать. За Авениром, спокойно сидящем в кресле, одетым в яркий хлопковый костюм, у круглого столика с кувшинами и закусками на сверкающих блюдах стоял Феоктист. Я не мог узнать его, но почему-то понял, что это он: седовласый старец в богатом халате и с мягкими тапками на ногах.

— Что это? — только и вопросил я прерывающимся голосом.

Старец разлил алое вино по кубкам с инкрустированными рубинами, со звоном поставил на поднос хрустальный кувшин и воткнул в горлышко хрустальную же пробочку в виде кристалла. Наконец, он неспешно обернулся и посмотрел на меня проницательным взором тусклых глаз, которые уже не могли быть согреты никаким солнцем.

— Всего лишь сон, милый мальчик. Я накрыл вас покрывалом, сотканным коварным воображением недремлющего мозга. Но лучше поговорить здесь, не правда ли, друзья? Это прекрасная часть какого-то мира. С тех пор, как я стал духом, я ношусь по свету и брежу и уже разучился угадывать, где сон, а где действительность, перестал отличать придуманное от настоящего.

— Я полагал, что для духа это не столь удивительно, — полуобернувшись в кресле, сказал Авенир.

Феоктист, который держал в руке кубки с вином, чтобы отдать нам, замер. Жгучие взгляды старцев скрестились. Потом наш новый знакомый (возможно, только для меня он был новым, я не знаю) посмотрел на меня и шепотом, как бы по секрету, проговорил над головой Авенира:

— Убей его, Николай.

Я оторопел.

— Убей, и тогда мы вместе будем познавать вселенную по обе стороны человеческой жизни.

Мне пришлось выдавить из себя улыбку.

— Хорошая шутка…

— Это не шутка, — отрезал Феоктист несколько сурово, — это просьба.

Я вопросительно посмотрел на Авенира, но его лицо было спокойно и не проницаемо, лишь слабо заметная ухмылка затаилась в бороде.

— Хм… да… ээ… Мне кажется, вы обратились не к тому. Я не преступник. Я сыщик.

— Для многих первое убийство — дело времени. Он составит мне прекрасную компанию. Если ты пообещаешь привести его ко мне, я смогу тебе помочь… В противном же случае, сам понимаешь, мы напрасно тратим время.

Вот тут-то у меня, как говорится, отвисла челюсть. Рука по наитию подхватила кубок с виной, который мне протянул Феоктист. Я смотрел на духа и не верил в то, что услышал.

Пролетела минута безмолвия.

— Хорошо, — кивнул Феоктист, словно я проронил какую-то фразу, хотя я стоял в оцепенении, — скажи, что тебя интересует? Что привело тебя сюда? Что ты желаешь узнать?

— Лунное Древо, — сказал я слабым голосом, но тут же повторил яснее, — девушке, которую похитили, подарили украшение с камнем. Мне довелось узнать, что камень тот — роса Лунного Древа. Не уверен, что это так, но…

Дух отпил из кубка, пожевал губами, будто пытаясь продлить наслаждение, подаренное хорошим вином, и ответил с задумчивым выражением лица:

— Очень может быть, что украшение состояло из камней, который на самом деле являются росой Лунного Древа, ибо Лунное Древо — отнюдь не выдумки бойких фантазёров. Я читал о нём, но глазами своими не видел, потому что место, на котором оно растёт, давно сокрыто от людей.

— И от духов? — кратко и с издёвкой спросил Авенир.

— Да, сударь, и от духов, — сухо сказал Феоктист и вдруг улыбнулся, — но меня более поражает тот факт, что ты, Авенир, о нём не слыхал. Куда катится мир, если господа, смеющие называть себя просвещёнными старцами, не сведущи в столь простых предметах? Или ты, Авенир, всё ещё чей-то зелёный ученик?

Но Авенир ничего не ответил, он только пригубил кубок, прищурив блеснувшие пламенем глаза.

Молчал и я, выжидая. Лицо моё обдувал тёплый мягкий ветер с моря. Часть меня всё ещё была поражена той могучей силой магии, что погрузила меня и Авенира в сказочный мир южного моря, а часть до дрожи боялась и с трепетом ждала каждого слова, сказанного этим странным духом, встречи с которым Авенир так предусмотрительно пытался избежать. В голове до сих пор отдавалось тяжёлым эхом ужасное слово «убей».

— Я бы и далее продолжил делиться с вами сведениями, почерпнутыми в дни моего существования во плоти, — продолжил Феоктист, и от голоса его по спине забегали мурашки, хотя солнце палило лицо, — но не могу это сделать по причине вам, Николай, уже известной.

Я резко обернулся и усмехнулся со всей весёлостью, на которую в данную минуту был способен.

— Полноте, милостивейший государь, вы говорите это всерьёз?

— Разумеется.

— Сомневаюсь. Мне кажется, вы пытаетесь странным способом подшутить над нами. Учитывая вашу бескорыстную заботу о ближнем, честность и добросердечие, я не могу не…

— Вот именно, — рыкнул Феоктист, и я мгновенно осёкся, — вы не можете говорить ни о моей бескорыстности, ни о честности, ни о добросердечии, потому что ещё час назад вы обо мне и слыхом не слыхивали. Более того, сударь, существование ни первого, ни второго, ни третьего никто подтвердить не может. Я требую от вас решения: либо вы выполняете мою просьбу, дав клятву убить Авенира, и тогда получаете от меня все сведения, коими я владею по вопросу, связанному с Лунным Древом; либо вы отказываетесь выполнить просьбу и немедленно убираетесь из моей обители. Думайте, Николай, наслаждайтесь прекрасной погодой и отличным вином и думайте.

Я не смотрел напризрака, в эту минуту я его ненавидел всеми силами души. Мой взгляд упёрся в Авенира, который с отсутствующим видом увлечённо рассматривал свой опустошённый кубок. Мне хотелось тряхнуть его, потребовать мнение о безумных речах сумасшедшего духа, услышать возмущение и справедливый гнев. Но он молчал, как будто наш разговор его не касался.

Я отвернулся, сначала выплеснул в обрыв вино, а потом закинул и кубок. Сверкающей точкой он сделал полукруг, коснулся камней, поскакал по ним навстречу волнам, которыми и был поглощён.

Тяжело дыша, медленно, с расстановкой я произнёс:

— О чём думать, сударь? Я думаю только о том, что каждый мерит по себе. Но если бы вы заглянули в меня, вы бы поняли, что я никогда не приму ваших условий. Я не убийца, а вы не самый умный смердящий дух в Ранийском Империи, найдутся и другие, кто поделится сведения, не требуя расправы. А теперь я откланиваюсь.

Тяжёлая пауза.

— Постой, Николай.

Я содрогнулся от спокойного голоса Авенира.

— У вас есть предложения? — закричал я в бешенстве.

Старец поднял руку.

— Мудрейший Феоктист, — обратился он к духу, поднявшись с кресла и поставив на стол кубок, — а не думал ли ты, что между мной и Николаем может существовать свой договор, который мы не в силах нарушить? Или ты полагаешь, что меня радует мысль обучать зазнавшегося юнца собственному методу трансгрессии, а потом лечить свою грудь живительным воздухом твоего подземелья? Напрасно, Феоктист. Я помогаю Николаю, сводя его с моими старыми знакомыми, не ради простого времяпрепровождения, а потому что он должен помочь мне в праведном мщении, о котором ты узнаешь, если заглянешь мне в глаза…

— Да, — вздохнул Феоктист и опустился в кресло, — я знаю о твоей мести.

Я слушал, переводя ошеломлённый взгляд с одного на другого.

«Что они вообще несут?!»

— Ты уверен, что ему это будет по плечу? — спросил дух, посмотрев на меня.

— Полной уверенности нет, но его сердце не с ним, и разве можно найти более подходящее оружие возмездия в человеческом обличии, чем юноша, стоящий перед нами?

Феоктист издал короткий смешок, в котором слышалась похвальба.

— Ты растёшь в моих глазах, Авенир. Но сказанной тобой не отменяет моего маленького каприза. Наоборот, только разжигает моё желание видеть тебя рядом летящим в ночных небесах и познающим далёкие вселенные. Это будет прекрасно!

— В таком случае, будь готов ждать, мудрейший Феоктист.

— Я готов ждать хоть тысячу лет, Авенир.

— Боюсь, так долго я не протяну.

— Рад слышать.

— Что ж, Николай, — обратился ко мне Авенир, — тебе остаётся только дать клятву, что ты убьёшь меня. Поверь, это не трудно, ведь я заранее даю своё согласие.

— Вы сумасшедшие! — закричал я, в припадке безысходности хватаясь за виски. — Старые сумасшедшие пердуны!

Но они только рассмеялись, наполнили бокалы и чокнулись.

— Тебе решать, Николай, — спустя минуту заметил Авенир.

— Ничего не хочу решать! — снова выкрикнул я. — Убирайтесь вы оба!

И вдруг Авенир резко дёрнул рукой. Вино покинуло его кубок, красными каплями пролетело по воздуху и растеклось у меня по лицу и груди. От неожиданности я даже сделал шаг назад.

— А ты решай, — сурово рявкнул Авенир, — решай, юноша, прикинув своим скудным умишкой, что выбор у тебя такой: согласиться на условия Феоктиста и пойди дальше или отказать ему и проиграть. Вот весь твой выбор, понял? Так и решай.

Молчанием старцы дали мне отдышаться и смахнуть с лица липкое и быстро сохнущее на ветру вино.

— А вы подумали, что делаете меня убийцей?

— Нет уверенности, что тебе придётся меня убивать. Может, я сам к тому времени умру.

— К тому времени? — с горечью повторил я. — Может, я через неделю найду похитителей Ольги, а ещё через две недели выполню наш уговор.

— Что-то подсказывает мне, две недели — слишком малый срок на выполнение моей просьбы, — ответил Авенир.

— Значит, вы меня и в этом облапошили? — взвизгнул я. — Прекрасно! Только воспитание не позволяет мне назвать вас мерзавцем, коим вы, вне сомнений, являетесь.

— Очень хорошо, что оно не позволяет, — с расстановкой произнёс Авенир, — иначе я бы спустил вас с этого балкона одним движением пальца.

— Это магия, — хохотнул я, — сделаю вид, что испугался.

— Вы уверены? — прищурившись, уточнил старец. — Я бы на вашем месте не рискнул приземлиться на острые камни воображаемого мира, который таковым может и не быть.

— Ах, что б вас! — я отвернулсяс тупой болью в груди, обессиленный, словно без передышки пробежал с одного конца города в другой.

— Мы никуда не денемся, Николай. Если ты так зол на меня, протяни Феоктисту руку, и тут же узнаешь о Лунном Древе и похитителях Ольги всё, что хотел знать.

— Но это ловушка, как вы не понимаете!

— Ловушка, которая может оказаться дверью, ведущей к успеху.

— Знаете что? — я вдруг обернулся и направил свой гневный взор на Авенира. — Вы дождётесь, что я придушу вас собственными руками!

— Не спеши, сударь! — захохотал Феоктист так заразительно, что даже я почувствовал, как в улыбке тянутся мои губы. — В настоящий момент, за это не лишённое для вас приятности действие можно получить сведения, которые вы ищите. Итак? — он протянул руку.

Я сначала долго смотрел на его руку, а потом перевёл взгляд на Авенира. Я заглянул ему в глаза и сразу понял по спокойствию и холодному расчёту, наполнявшему их, что у него есть план, как помочь мне дважды: заставить Феоктиста поделиться знаниями о Лунном Древе и не позволить мне пасть в бездну смертоубийства.

Авенир смежил веки и отвёл взгляд. Более прочесть я ничего не мог. Это был знак, по которому я должен был действовать.

Наши с Феоктистом руки соединились без единого слова. Жар принятого договора проник в меня и заставил содрогнуться. На мгновение в глазах моих потемнело.

Я остался стоять на месте, чувствуя себя преданным и оплёванным, а Фектист, усмехнувшись, подошёл к столику и плеснул себе вина.

— Так что же ты хочешь услышать? — спросил он, и я со злостью заметил гадливую улыбочку на его тонких губах.

— О Лунном Древе, — буркнул я, с трудом выдавив эти простые слова.

— Мм, — старец медленно испил из кубка, наслаждаясь, — видишь, старичок Авенир, как бывает: сведения могут стоить жизни. Если бы ты знал то, что я знаю, тебе не пришлось бы умереть.

Авенир улыбнулся, кротко, но побеждающе.

— Ты и впрямь думаешь, что я не смогу что-нибудь придумать? Слишком низкого, однако, ты обо мне мнения.

Лицо Феоктиста стало злым.

— Не проведёшь.

— Надейся, — кивнул Авенир и приказал: — рассказывай!

Я был горд за моего учителя, и на душе заметно полегчало, но я решил потушить разгорающийся пожар взаимных упрёков между старцами.

— Прошу вас, Феоктист, поведать мне о том, где произрастает Лунное Древо.

— Что ж, — скривившись как от боли, сказал старец, — Лунное Древо — дитя Луриндорского королевства, земли, на которой испокон веков проживали луриндорцы. Это были храбрые воины и прекрасные искатели сокровищ. Но отличались они чрезвычайно гордым нравом, из-за которого им всё время казалось, что люди Ранийской империи притесняют их, насмехаются над ними и пытаются завладеть их сокровищами. Кровавы были войны между ранийцами и луриндорцами и много нечестности с обоих сторон и жестоких предательств было. Так много, что в библиотеках закрыт доступ к летописям, касающимся этих войн.

— Да, это так, — кивнул я.

— Недолгим было затишье, и император — запамятовал его имя — собрал войско, чтобы окончательно разгромить луриндорцев. Но ему не удалось это по одной простой причине: он не смог найти королевство, с которым воюет. Он прочесал Уральские горы вдоль и поперёк, но без результатов. С тех пор луриндорцы скрыты от людей. Некоторые источники сообщают, что они возвели волшебную стену, которая делает их государство недосягаемым. Как бы там ни было, но я знаю примерные границы Луриндории.

Феоктист подошёл к ограде балкона и положил на неё руки. В ту же секунду по земле прошла дрожь, море зашипело, вздыбив высокие волны. Солнце в небе потускнело. Из пучины, сбрасывая с себя потоки вод, вырывались покатые каменные глыбы. Они росли до тех пор, пока не оказались на одной высоте с нами, после чего начали двигаться в нашу сторону, врезаясь в берег, ползя по нему и исчезая в горе, на которой был возведён дом с балконом.

Глыбы двигались до тех, пока старец не оторвал правую руку от ограды. Теперь вместо моря перед нами стелилась каменная карта Урала.

— Вон там, — сказал он, указываю на низменность между двумя грядами, — протекает река. Сначала вдоль неё, а потом по Ведольским хребтам идёт граница Луриндории. Я могу ошибаться, напрасно доверяя слабеющей памяти. Это западная граница. Северная идёт по Хромым впадинам, южная — почти у Каспия, а восточная — на равнине. О тех границах я мало что читал, поскольку люди нападали в основном с запада, да и Большой Камень куда более знаком учёным мужам, чем далёкие равнины Сибири.

— Ведольские хребты… — повторил Авенир задумчиво.

— Да, сударь, там и нужно искать волшебную стену, если она, конечно, существует. А ежели нет…

Глыбы начали тонуть и вскоре скрылись под водой. Но солнце уже было не то. Небо померкло, и сумрак начал опускаться на затихшее море.

Я понял, что мы возвращаемся в подземелье, и действительно через минуту над нами висели только суровые камни, освещённые несколькими трепещущими факелами. Но удручающая обстановка менее теснила грудь, чем разочарование от услышанного. «Ведольские хребты» — повторил я вслед за Авениром и с досадой усмехнулся.