Крик безмолвия (записки генерала)

50

Наш следующий раз надолго отодвинулся из‑за того, что мне нездоровилось. Звонил Геннадий Иванович, справлялся о самочувствии, спрашивал чем мне помочь, навещал Иван Ильич, любитель покопаться в книгах. Он отыскал в моей домашней библиотеке зачитанную книгу на немецком языке, изданную на Западе о докторе Зорге, которая у нас не переводилась. Во всяком случае она мне не попадалась, хотя я следил за литературой о выдающемся нашем разведчике. Эту книгу мне подарила еще в 1964 году знакомая стюардесса Катрин в Германии. Она летала на международных линиях западногерманской

авиакомпании. Таким подарком она хотела сказать мне многое. Я его так и воспринял.

Иван Ильич каждый раз просил меня прочитать ему одну из глав о том, чтобы иметь представление, что пишут немцы о Зорге, тем более, что автором книги был служащий германского посольства в Токио, хорошо знавший Рихарда Зорге.

Так мы с Иваном Ильичем глава за главою, обычно за чаем, дошли до трагического последнего дня разведчика в тюрьме.

Я раскрыл книгу и уже сходу начал переводить целые строки, как кто‑то позвонил. В трубке послышался незнакомый, но приятный женский голос с просьбой разрешить зайти по поручению Геннадия Ивановича.

— Конечно, заходите, — я объяснил как найти дом во дворе.

Она не заставила себя долго ждать.

— Геннадий Иванович прислал вам лекарства, чтобы вы быстрее поправлялись. Вам большой привет от него и приглашение навестить в поселке заточенья, — улыбнулась незнакомка.

Глядя на молодую симпатичную женщину, я почему- то сразу подумал, что передо мною стоит его Ольга.

Она хотела тут же уйти, но я пригласил ее в комнату, где мы пили чай о Иваном Ильичем. Как застеснявшуюся гостью, мы усадили ее за столом.

— Вы, насколько я понимаю, — Ольга, — сказал я ей с некоторым опасением, боясь ошибиться.

— Откуда вы меня знаете?

— Земля слухом полнится. Очень приятно с вами познакомиться. Наслышан о вас.

— Я приехала на консультацию в поликлинику, ну и заодно передать вам… Геннадий Иванович часто вспоминает вас.

— Спасибо. Вы у доктора уже были?

— Да. Пришлось долго ждать.

— Тогда не торопитесь. Отдохните, разделите нашу компанию. Все на столе. Хотите с сахаром, хотите с конфетами, печеньем, что предпочитаете…

Чтобы не смущать Ольгу, которую мне хотелось рассмотреть поближе, я продолжил бегло переводить Ивану Ивановичу повествование о Зорге, дополняя тем, что я знал о нем.

Как я заметил, Ольга тоже прислушивалась.

…Только через три года после того как Рихард Зорге был^ арестован, японское правительство дало краткое сообщение в печать о его казни. Оно было крайне лаконичным. В нескольких строках обосновывался вынесенный ему смертный приговор за государственную измену без каких бы то ни было подробностей.

Германский посол в Токио Равенсбург, с которым Зорге находился в близких отношениях, был немало удивлен, когда после публикации к нему вечером без видимого повода явился советник Министерства иностранных дел Японии Кацука и коснулся, как он сказал, последнего пути Зорге в тюрьме.

— Почему? — спросил его Равенсбург, — от вынесения приговора, так долго, два с половиной года, откладывалась казнь Зорге?

Кацука уклонился от ответа.

— Доктор Зорге мужественно встретил смерть. Его самоотверженное поведение очень импонирует мне, — сказал советник.

— Как?.. Вы его видели в день казни?

Японец утвердительно кивнул головой.

— Мне было приказано присутствовать в качестве свидетеля при казни. Я был там с момента, когда за ним пришли в его камеру.

Равенсбург едва сдерживал волнение.

Никто до этой встречи ничего не мог узнать о последних днях доктора Зорге. Молодой дипломат сидел напротив посла и, по–видимому, никаких опасений к продолжению начатого разговора не испытывал, после письменного доклада министру.

— Я не имею представления, как он уходил из жизни, —' сказал посол, — и поэтому было бы весьма интересно услышать, как прошел последний путь Зорге. Все так же, как и жил?..

Советник Кацука охотно откликнулся на заинтересованность Равенсбурга. Его рассказ заслуживал внимания как очевидца и кроме того он об этом уже говорил в очень узком кругу. Посол пытался попутно задавать ему вопросы, но Кацука просил его не перебивать, указав тем самым на ответственность посольства за сотрудника.

— С Зорге за все время нахождения его в тюрьме хорошо обходились, — сразу подчеркнул Кацука. — Самое страшное для всех заключенных, особенно в той тюрьме, где сидел Зорге, — питание и режим. Однако ему было

разрешено иметь четыре шерстяных одеяла, он мог читать то, что хотел. Если люди говорят, что его пытали, не верьте им. В этом не было никакой надобности, так как доктор Зорге очень гордился тем, что он делал. В тюрьме у него появилась необходимость рассказывать больше, чем от него ожидали.

Он не побоялся например назвать весьма известных женщин, с которыми имел связь. Могу вас заверить, господин посол, что список их фамилий весьма внушительный.

— Не верится, что его не пытали в японской тюрьме, — заметил Иван Ильич. — Он же руководил резидентурой и, конечно, японцам надо было узнать все о людях, которые ему помогали. Не думаю, что он их называл.

— День 7 ноября 1944 года, — продолжал Кацука, — в тюремной камере 133 начался как любой другой из 1088 дней его заключения, до тех пор, пока в двери не повернулся ключ надзирателя. Открылась дверь камеры. Доктор Зорге лежал на своем матрасе, читал толстую книгу. Но в этот день пришел в камеру не только надзиратель, а и полковник Нагата–сан, начальник тюрьмы. Сам я стоял позади полковника. Когда узник увидел Нагату в парадной форме, он закрыл книгу, откинул одеяло и сел на койке. Полковник Нагата поздоровался с ним как положено по службе, по всем правилам, что роднит японцев с прус- сками при исполнении служебных обязанностей.

— Вы доктор Рихард Зорге? Родились 12 апреля 1895 года в Баку? — спросил его, как предписано, полковник.

Зорге встал, подтвердил эти данные.

— Доктор Зорге–сан, по приказу его превосходительства министра юстиции сообщаю вам, что сегодня состоится ваша казнь.

Нагата ждал реакцию осужденного, но лицо Зорге оставалось спокойным, на нем не дрогнул ни один мускул, незаметно было никакого страха перед смертью. В высшей степени самообладание и хладнокровие Зорге произвело на нас глубочайшее впечатление, особенно на Нагату. Какое‑то время стояли в оцепенении.

— Все приготовлено, Зорге–сан, — сказал полковник, — но я могу несколько повременить…

Узник же дал понять, что он не нуждается в отсрочке.

— Зачем? — улыбнулся он. — Сегодня я и без того ничем лучшим не намеревался заниматься.

Как начальник тюрьмы, полковник Нагата ничего подобного раньше не слышал и не наблюдал, чтобы при

говоренный к смерти с таким спокойствием и с такой готовностью встречал свой последний очень короткий путь от камеры до виселицы.

— Нужно ли вам время… для того, чтобы написать письмо или еще что‑то?

Зорге покачал головой.

Белому осужденному к смертной казни в Японии, в стране восходящего солнца, начальник тюрьмы предложил свидание с христианским священником.

— Зачем?.. Когда я стою и так перед высоким шефом.

Нагата слегка поклонился.

— Я не хотел бы вас торопить, Зорге–сан.

Выше на целую голову японца, Зорге ответил полковнику таким же, полным вежливости поклоном.

— Единственное, что я должен еще сделать, — сказал Зорге, — так это поблагодарить вас и господ стражников за заботу обо мне, доверие и дружеское расположение, которое оказывалось мне в тюрьме его императорского величества.

Полковник Нагата воспринял эту признательность совершенно серьезно и как вполне заслуженную. Со своей стороны пожелал ему всего хорошего на пути в другой мир.

— Очень любезно с вашей стороны, господин полковник, — ответил ему Зорге. — Я этим очень взволнован, только не знаю как это все будет выглядеть, не останется ли это благим пожеланием.

Нагата не вникал в существо этих слов.

— Доктор Зорге–сан, я сожалею, что было отвергнуто наше намерение обменять вас на наших людей. Мы даже пошли на уступку, предложили Советам обменять на одного нашего агента.

— Советам?.. — изменился доктор Зорге в лице.

— Естественно, вы же советский гражданин.

— Мне кажется, очень, очень мало вы просили за такого как я.

— Конечно, — согласился полковник. — Но ответ был отрицательным. Нет… Теперь ничего другого не остается как…

Зорге, плотно сжав губы, молчал.

Нагата и другие присутствующие тоже молча ждали некоторое время в мрачной камере.

Наконец приговоренный вскинул бодро голову, взглянул на нас.

— Чего мы еще ждем, господин полковник? — спросил резко Зорге. — Идемте!.. — шагнул он.

Мы расступились, пропустили его к выходу из камеры в коридор. У железной двери камеры стояли два военных полицейских и надзиратель. Они были удивлены, не ожидали, что так быстро появится узник. Зорге поздоровался с ними. Он не был связан, как обычно связывают смертников. Мы шли по длинному тихому коридору. Слышны были только наши шаги. Это было, конечно, не церемониальное конвоирование узника, которое можно увидеть в кино.

Полковник шел впереди, Зорге между полицейскими, я с двумя свидетелями замыкали шествие. Зорге не подавал ни малейших признаков волнения, даже выглядел не озабоченным. И это поражало нас всех. Он без промедления ступил на узкую винтовую лестницу, ведущую вниз, на первый этаж.

Молча наша небольшая группа пересекла тюремный двор, а потом без спешки вошла в другой, несколько больший. В нем, в дальнем углу, было невзрачное бетонное здание. С высоко поднятой головой Зорге прошел в его узкую дверь.

Я был поражен, как, наверное, и узник, внутренностью этого каземата, как будто мы вошли в храм, в чисто японском стиле.

Из мрака смотрели на нас глаза позолоченного будды. Божество вызвало у Зорге смех. Он ворвался в этот каменный мешок и казалось в нем стало светлее. Однако мне тут же в голову пришло, что божество невозмутимо, равнодушно приглашает узника к смерти.

В бронзовых подставках чадили тлеющие палочки. Они курились жидковатым дымком, извивающимся тонкими сизыми струйками, наполняя помещение туманом и запахом буддийского храма.

У алтаря стоял священник, буддист в желтом одеянии. Губы его беззвучно шептали какую‑то молитву, а пальцами он перебирал янтарные четки.

Зорге поклонился священнику.

Тюремный комендант и его люди привыкли к тому, что смертнику здесь предоставляли последнюю паузу. Обычно она затягивалась. Зорге же показал головой, что он не желает задерживаться у святыни.

Полковник Нагата пригласил его вежливым жестом обойти вокруг алтаря. Там, скрытая за высокой статуей божества, находилась дверь, уже раскрытая перед Зорге.

Он переступил порог камеры смертников. Посередине ее была виселица. Зорге без промедления подошел под нее. Слева у двери стояли прокурор и судья, приговорившие его к смерти, справа — трое в темных кимоно и в черных масках. То были палачи. Они поспешили к Зорге, набросили ему на шею петлю. Наступила жуткая пауза.

— Можете ли вы еще что‑то заявить, доктор Зорге? — спросил полковник Нагата в соответствии с предписанным ритуалом.

Зорге обвел нас всех глазами и громко рассмеялся.

.. Видя как посол Равенсбург изменился в лице, советник Кацука сказал:

— Я вас предупреждал…

Равенсбург молча закурил сигару.

— Слушать этот презрительный, дерзкий смех было ужасно…

Посол словно замер с сигарой во рту.

— К черту все, что живет на этой земле, — закричал Зорге так громко, что на его лбу обозначились вены.

— В этот момент подбежали к нему палачи, быстро опоясали его веревкой, надели на голову черный колпак, свисавший на плечи и отошли в сторону.

Нагата подал знак. Один из палачей потянул ручку на себя у стены. Послышался глухой шорох, под ногами Зорге раскрылся люк и он сразу провалился в него…

Иван Ильч и Ольга, слушавшие меня, некоторое время молчали, глубоко переживая вместе со мною последние мгновения жизни Рихарда Зорге. У Ольги заблестели глаза, она смахнула платочком набежавшие слезы.

— Даже враги вынуждены признать и преклониться перед выдающимся разведчиком двадцатого века, коммунистом Рихардом Зорге, — сказал Иван Ильич. — Я читал отзыв о нем американского генерала Уиллоуби из штаба разведки Макартура, что группа Зорге, блестящего разведчика, совершила поистине чудеса, работая на свою духовную родину — Советский Союз. А английский литератор Уайтон назвал Зорге величайшим разведчиком мира. Но каким же надо обладать цинизмом и кощуьством, чтобы так глумиться над памятью человека, отдавшего жизнь ради победы над фашизмом. Такое может быть только у нас. Как и над легендарным Николаем Кузнецовым…

Ольга присоединилась к нему, сказав, что не знала того, что услышала, и очень жалела. Собираясь уходить, обещала рассказать о Зорге Геннадию Ивановичу.

— Он мне много говорил о вас, — прощаясь, задержала она мою руку. — Мы вас ждем. Мы… — подчеркнула она.

Мне же хотелось ей сказать, что я тоже кое‑что знаю о ней, но я промолчал. А следовало бы попросить ее не терзать его ранимую душу, ведь он ее очень любил.