Криминальный отдел

Глава 10

Жена банкира снова плакала. Она плакала уже три дня подряд, если не считать коротких перерывов. В перерывах она рыдала навзрыд.

Сейчас жена банкира плакала по поводу того, что преступник наконец объявился. Что он позвонил и выдвинул новый ультиматум.

Следователи сидели рядом и пытались задать вопросы. Работа у них такая — задавать вопросы. Несмотря ни на что, задавать вопросы.

— Когда это случилось?

— Четыре часа назад.

— А почему вы не позвонили нам? Сразу не позвонили…

— Я не могла. Я плакала.

— А потом?

— Потом я тоже плакала.

— Плакала, — подтвердил муж, — я еле добился от нее правды. И сообщил вам.

— Когда он обещал позвонить в следующий раз?

— Сегодня или завтра.

— А точнее?

— Он не сказал. Он только сказал, что позвонит. И чтобы я никуда не уходила. И ждала…

— Почему вы не включили магнитофон? Как я вас просил.

— Я забыла. Я растерялась.

Все как всегда — растерялась, забыла, не подумала, хотела как лучше, а получилось как хуже…

— Постарайтесь вспомнить весь разговор. Дословно. И все, что было до разговора. Где вы находились, что делали.

— Я была в спальне. Услышала звонок. Подняла трубку. Он сказал: «Вас еще интересует жизнь вашей дочери? Тогда ждите моего звонка. Сегодня. Или завтра».

— Все?

— Все. Нет, не все. Еще он сказал, что с дочерью все в порядке… Пока… И женщина снова разрыдалась.

— Успокойте ее, — попросил Грибов.

Муж подхватил жену под руки и чуть не волоком повел в спальню.

— И что будем делать? — спросил Григорьев.

— Ждать, — ответил Грибов, — снова ждать… Больше ничего не остается.

— Ты хочешь сказать, что сегодня мы отсюда не уйдем?

— Сегодня нет. И завтра — нет. И послезавтра… До тех пор пока он не позвонит — нет! Можешь считать, что мы стали невыездные.

Нельзя больше это дело пускать на самотек. Еще один прокол — и полетят головы. Наши с тобой головы…

— Переходим на казарменное положение?

— На казарменное. Если эти апартаменты можно назвать казармой. А эти кожаные диваны койкой.

— Казармой можно назвать любое помещение, где отдельного человеческого индивида заставляют находиться круглые сутки наедине с другими однополыми ему индивидами, по той причине лишая его положенной ему личной жизни.

— Кем положенной?

— Матушкой-природой положенной.

— А ты кисель с бромом пей. Глядишь, тогда мать-природа подуспокоится.

В гостиную вернулся хозяин.

— Тут такое дело, — сказал Грибов, — нам придется остаться у вас дома. В интересах дела.

— Мы вас не очень стесним? — с надеждой в голосе спросил Григорьев.

— Нет. Нисколько. Тем более что ваш товарищ сказал, что вам «придется» остаться.

— Но я очень громко храплю, — предупредил Григорьев, — и иногда разговариваю во сне. В нецензурной форме.

— Это не страшно. Мы с женой будем спать в дальней спальне. Так что можете не беспокоиться.

— А он не за вас беспокоится. Он за мать беспокоится. Природу, — хмыкнул Грибов.

Григорьев недовольно зыркнул в сторону напарника. И очень вежливо спросил у хозяина:

— Скажите, у вас есть другой телефон? Который не здесь?

— Есть. На кухне. А зачем вам второй…

— Позвонить. Предупредить, что я задерживаюсь. По не зависящим от меня обстоятельствам…

— Кому позвонить? — ехидно спросил Грибов.

— Тому, кому надо позвонить!

— Передавай привет. Тому, кому надо… позвонить.