Кристиан

Глава XIV. Яд для фаворитки короля

Граф опять услышал крики из комнаты госпожи Хоши. Было два часа ночи. Не спалось, поэтому он работал в кабинете. Жена прислала слугу с запиской, что останется у Монтеспан.

После очередного вскрика Франсуа понял, что ему не кажется и вбежал в спальню к японке. Служанка их гостьи, похоже, спала как убитая. Сама Шинджу лежала на спине среди смятого шелка постельного белья и извивалась так, словно ее держали, а она пыталась вырваться. Волосы ее разметались, рубашка скомкалась где-то выше колен. Черт возьми, как она красива!

Женщина сжала в кулаке простынь настолько сильно, что побелели костяшки пальцев. Ее лоб поблескивал от пота. Она кричала что-то по-японски, граф расслышал только часто повторяемое «Ясу». Вард, с минуту стоявший у ее постели, не решаясь пошевелиться, наконец, тронул даму за плечо.

– Сударыня!

Шинджу сразу проснулась и резко села, глядя на него осоловелыми глазами.

– Что с вами?

– Со мной все в порядке. Приснился кошмар.

– Не все с вами в порядке. Это не впервые.

Она отвернулась и промолчала. А потом вдруг вскочила с кровати.

– Перестаньте, и давайте закроем эту тему, – произнесла красавица побледневшими губами.

– Как скажете.…Вы меня ударили во сне, – заметил Франсуа.

– Простите.

Женщина остановилась у стены, сцепив на груди руки, почти касаясь лбом холодной лепнины узора, и забыв, что одета в одну рубашку, а в таком виде японке совершенно неприемлемо представать пред мужчиной. Шинджу расплакалась. В ту минуту Франсуа не мог сказать, что им движет – жалость, подсознательное влечение к этой удивительной женщине или что-то еще. Он подошел сзади, обнял ее за плечи, развернул к себе, и госпожа Хоши тут же уткнулась лицом в его грудь. Граф гладил ее по спине, шептал слова утешения, даже не зная, от чего утешает. Бросил мимолетный взгляд в зеркало и подивился тому, какой на его фоне она казалась миниатюрной и хрупкой. Ростом даже не достигала его плеча. А он – такой высокий, широкоплечий, с покрытыми темной порослью руками и грудью, видневшейся из расстегнутого ворота рубахи.

Горячая волна прилила к низу живота, и когда Шинджу подняла лицо, теснее прижимаясь к его телу, он понял, что она ощутила его возбуждение. Гостья смотрела ему прямо в глаза внимательным, слегка одурманенным взглядом из-под полуприкрытых ресниц. Ах, как она смотрела! Как кошка, щуря свои черные очи. С минуту они не сводили друг с друга взглядов. А затем он склонился и поцеловал ее горячие, мокрые от слез губы. Почувствовав, как изящные ручки обвили его шею, граф подхватил Шинджу и понес к ложу. Бросил на постель и навалился сверху. Стройное хрупкое тело под ним казалось почти детским и никогда не знавшим мужчины. А Франсуа словно стал сорвавшимся с цепи зверем, такими грубыми и нещадными были его движения. Сам себя не узнавал – голова шла кругом, перед глазами все плыло. Пот ручьями стекал с его лба на скулы и подбородок. А извивающееся тело японки маняще переливалось в тусклом свете почти расплавившейся свечи…

Карета ждала в привычном месте. Молодая женщина, осторожно переступая лужи, оставленные утренним весенним дождем, подошла к экипажу. Шинджу явно не была обрадована очередным визитом Софано. Но тот проигнорировал ее недовольный взгляд.

– Вы молодец, что сумели расположить к себе графиню де Вард.

После этих слов на лице японки промелькнула гримаса, растолковать которую иезуит не смог.

– Хоть в чем-то угодила, надо же! – с иронией произнесла она.

– Теперь вы вхожи в окружение фаворитки короля маркизы де Монтеспан. Нам нужен подробный отчет о ее планах, привычках, выездах, о посещении ее Людовиком.

– По-вашему, я шпионка? – взвилась Шинджу, от чего-то чересчур нервная сегодня. – Для этого мне нужно круглосуточно находиться радом с маркизой!

– Вовсе нет! Просто обратите свое внимание в большей степени на графиню, а не на графа.

Мадам Хоши покраснела.

– Они с Монтеспан подружки. И очень часто женская болтовня – это кладезь всевозможной полезной информации, – продолжал Софано.

– Зачем вам это?

– Не важно. Вас это не касается.

Что-то не ладилось между графом и графиней в последнее время. И серьезных размолвок не возникало, но и не было прежнего согласия. Мелкие ссоры выводили обычно спокойного и уравновешенного графа из себя. А Александрин то и дело сбегала к маркизе де Монтеспан. Но в тот день, когда прискакал гонец от самого короля, графиня была дома. Оказалось, что его величество оказывает юному барону де Брионе высокую честь – предлагает службу в своей личной охране. Свой ответ юноша должен был дать монарху лично. Когда посланец торжественно зачитывал текст документа, Мана, тоже присутствовавшая при этом, от удивления приоткрыла рот. Полное имя и титулы ее самурая заняли большую часть всей речи. Она теперь окончательно убедилась, что Ихара в этой стране очень знатный человек и ей стало невыносимо горько от того, как она его обижала.

Волосы, стянутые в хвост шелковой лентой, жюстокор[1], жилет и кюлоты из пепельного бархата, батистовая сорочка, украшенная тонким кружевом, туфли с золотыми пряжками – Александрин не могла налюбоваться сыном. Впервые за те дни, что семья обрела похищенного пиратами Кристиана, он оделся, как подобает знатному французу. Увидев, как юноша спускается по широкой лестнице, графиня расплылась в горделивой улыбке. Очень развитые из-за постоянных тренировок плечи и грудная клетка, прямая осанка и мягкий неторопливый шаг человека, привыкшего передвигаться неслышно, добавляли Ихаре особенного обаяния. И все же странно было видеть его в европейской одежде. Насколько органичен юноша был в традиционном японском самурайском облачении, настолько же скованным он ощущал себя в сшитом по последней моде кафтане.

Мана совершенно не разделяла восторга графини де Вард. Напротив, девушка похолодела, увидев своего самурая настолько изменившимся. Она знала, чего ему стоило это перевоплощение, какая внутренняя борьба велась в его душе. И если он после ее поступка решился на это, значит, обида была огромная, и может быть даже таким образом Ихара хотел порвать все связи с Японией. Княжне мысль об этом была невыносима. Она хоть и рвалась прочь от тех, кто погубил ее семью, хоть и готова была бежать на другой конец света, но все же не могла предать свою родину, традиции, все то, во что была приучена верить с детства.

– Вы не рассказали мне до сих пор, что стало с его светлостью герцогом де Бофором, – обратился молодой человек к графу де Варду.

– Герцог три года назад исчез во время одного из боев на Средиземноморье. Говорят, что он погиб.

– Жаль, я не успел встретиться с ним. Боюсь, что он винил себя в моей гибели…

Вряд ли самодовольный и хвастливый адмирал долго сокрушался по поводу потери своего пажа. Но Кристиана никто не стал разубеждать. Герцог был истинным воякой. С двенадцати лет участвовал в войнах. Острым умом не блистал, даже слыл неотесанным и тяжелым человеком. Видимо воинская служба наложила такой отпечаток на племянника покойного Людовика XIII. В 1669 году Бофор вместе с венецианцами стоял на защите Кандии[2] от оттоманских турок, и июне того же года без вести пропал во время ночной вылазки.

Каково было решение Кристиана, никто не осмеливался спросить. Согласится ли он или откажется служить французскому королю?

Шинджу сидела в стороне, бледная и задумчивая. Казалось, все происходящее ее совершенно не касается и более того – не интересует. Мана поглядела в ее сторону и перед мысленным взором девушки появилась картина: две молодые женщины с длинными черными волосами, губками, яркими как цветы, и блестящими глазами цвета переспелых вишен, сидят на траве и весело смеются. Одной из них двадцать один, второй – всего девятнадцать. И хотя обе давно замужем, во внешности и поведении японок столько непосредственности, что они выглядят почти детьми. А ведь у обоих уже есть маленькие дочери – Ясу и Манами. Но красавицы-сестры воспринимают малышек скорее как кукол. Всю жизнь они не знали горестей и жили сначала под защитой знатного отца, а затем – мужей. Старшая Шинджу была долгожданным и очень любимым ребенком. С самого детства она была красавицей и не зря ее нарекли Жемчужиной. Младшая Айяно появилась на свет через два года. Имя ее переводилось как «цвет шелка», но дома девочку называли Бриллиантом. Любимых дочерей князь выдал за достойных людей, однако супруг Шинджу,Тайра Хоши, военачальник императорской армии и родственник самого императора, носивший титул тайсе[3], вскоре погиб в бою. А теперь нет в живых и дайме Изаму Иоири и его супруги Айяно…

Когда суматоха со сборами Ихары улеглась, Мана решилась подойти к тетушке и присесть рядом.

– Шин, моя дорогая, почему вы не подпускаете меня в себе и так ополчились на меня? Что я вам сделала? Я люблю вас! У меня теперь никого нет. Только вы. Я хочу, чтобы вы заменили мне матушку.

Госпожа Хоши взглянула на племянницу. И та вдруг обняла ее, крепко прижалась и поцеловала в щеку.

– У меня плохое предчувствие, Шинджу-сан, – прошептала княжна.

– У меня тоже, – медленно произнесла женщина, рассеяно глядя в пустоту за спиной девушки.

– Вы сказали, что вернетесь в Японию.

– Вернусь, куда же я денусь, – Шинджу безрадостно усмехнулась в сторону.

– Я поеду с вами.

– Это невозможно, Манами-тян[4]. Ты беглая. Токугава казнит тебя!

Княжна отметила про себя, что тетушка впервые обратилась к ней ласково, без своего ироничного«-сама».

– Пусть будет так. У меня нет иного выбора. Я обращусь прямо к сегуну и попрошу его вернуть мое доброе имя. Если мне удастся вымолить прощение, то я изберу судьбу онна-бугэйся[5]. Разве это не честь для женщины?

Шинджу ничего не ответила, лишь поглядела на сидевшую перед ней хрупкую девушку с сожалением. Не такой судьбы хотели для нее родители. Не воительницей, а княгиней должна была стать Манами.

***

Кучер получил приказ направляться в особняк мадам де Монтеспан. Госпожа Хоши все время улыбалась какой-то загадочной улыбкой, словно вспоминая что-то.

– Я рада, что вы едете вместе со мной. Жаль, что в прошлый раз вам нездоровилось. Бал был великолепный, – заметила графиня де Вард.

– Да, в прошлый раз получилось как-то нехорошо, – с наивным видом пожала плечами Шинджу.

Май подходил к концу, и днем теперь бывало невыносимо душно. Порой даже до дурноты. Графиня де Вард с нескрываемым интересом бросала взгляды на бесподобно красивый алый с золотым веер Шинджу, которым та неспешно обмахивалась. Ну просто образец элегантности, а не женщина! Не удивительно, что она покорила самого де Рогана. Тот не оставлял попыток приударить за иностранкой. Александрин сама недавно слышала, как он беседовал с японкой:

– Ходят слухи, что ваша юная племянница поразила всех мастерской стрельбой из лука. Вы тоже искусная лучница? И куда предпочитаете целиться? Какая мишень вам по вкусу? Мне вы попали в сердце, жестокая красавица.

Однако Шинджу со злостью реагировала на его поползновения и на шутки графини де Вард на данную тему. Вот и сейчас Александрин напомнила подруге о ее ухажере и та нервно захлопнула веер.

Дальше ехали молча. Госпожа Хоши задумалась. Внутри было тревожно. Софано, получивший все необходимые ему сведения, накануне вечером передал ей маленький пузырек с каким-то порошком. По его словам это было снотворное, которое японка должна была подсыпать маркизе де Монтеспан. Якобы фаворитку планировалось выкрасть, а затем путем шантажа потребовать у Людовика не вступать ни в какие договоренности с Японией.

Шинджу ненавидела Токугаву не меньше иезуитов, изгнанных из страны, в которой они рассчитывали получить неограниченную власть. Поэтому она была не против расстроить планы сегуна. Даже больше – она желала Токугаве самой страшной смерти. Поэтому согласилась. Хотя другого выхода у нее, по сути, и не было.

Разговор с Людовиком проходила наедине, за закрытыми дверями. Присутствовал лишь камердинер короля месье Бонтан. Как оказалось, монарх желал, чтобы молодой самурай занял пост личного охранника мадам де Монтеспан. Ихара согласится вовсе не потому, что рвался служить любовнице короля Франции. Он хоть и был очень молод, понимал – его отказ может испортить отношения родителей с французским правителем.

К своим новым обязанностям самурай приступил в тот же день. Одним из условий было

мадам де Монтеспан было, чтобы Кристиан де Брионе находился при ней в полном самурайском облачении. Среди подруг фаворитки мгновенно распространилось мнение, будто Атенаис просто захотелось иметь при себе такого колоритного юношу, чтоб все завидовали. А может быть, красавица-маркиза положила глаз на этого симпатичного зеленоглазого француза в необычном японском одеянии? В конце концов, всем иногда хочется новых ощущений и Монтеспан тому не исключение.

То одна то другая придворная красавица бросала оценивающий взгляд на юношу, застывшего в стороне, положив руку на рукоять катаны. Графиня де Вард тоже иногда поглядывала на сына и улыбалась ему, а вот мадам Хоши совершенно не обращала внимания на бывшего любовника. В то время как он, напротив, не упускал ее из виду. Какая-то нервозность в поведении японки не укрылась от самурая. Несчастный веер в ее руках рисковал разлететься на части.

Дамы были в восторге от вечера у маркизы де Монтеспан, которая не только являлась живой и обаятельной собеседницей, но и прекрасно умела организовать развлечение для своих гостей. Через несколько недель двор должен был отправиться в Фонтенбло, а пока придворным бездельницам не оставалось ничего иного, как сплетничать, играть в карты и слушать музыку в парижских салонах. Король, раззадоренный победами, которые одерживала его армия над голландцами, все же не забывал о любовнице и время от времени навещал ее. В этот вечер Людовик должен был приехать в особняк к маркизе, где та временно находилась, пока Луи был занят своими стратегическими планами. Атенаис с нетерпением ждала возлюбленного. Для нескольких оставшихся у нее в гостях дам – ближайших подруг, среди которых, конечно, была и графиня де Вард – в апартаментах маркизы накрыли изысканный столик с фруктами и сладостями. Слуга подал сорбе – так французы исказили арабское слово «щербет». Попросту говоря, это был сироп из фруктов, в который иногда добавляли алкоголь.

Аристократки не спешили подниматься в будуар хозяйки, пока та сама не решит идти. Атенаис тем временем обсуждала с одной из дам какого-то модного нынче то ли звездочета, то ли астролога. Как известно, маркиза питала слабость к различным мистическим темам. Единственной, кто незаметно поднялся в покои Монтеспан, оказалась госпожа Хоши.

В комнате был приглушен свет и пахло благовониями. Тяжелые шторы из медового цвета бархата добавляли комнате золотистого свечения. Шинджу, спешившая выполнить поручение Софано, уже приготовилась всыпать порошок в бокал с клубничным сорбе, предназначенный маркизе, когда ее неожиданно схватили за запястье. Испугавшаяся женщина едва удержалась от вскрика. Ихара, как истинный японский воин, был бесшумен, и поэтому она не заметила его, оказавшегося у нее за спиной. Теперь же руку японки словно тисками сжимали его пальцы.

– Пусти!

– Н-нет.

– Ты что! – мадам Хоши попыталась воззвать к разуму юноши, решив, что он не в себе. – Это просто снотворное! Так надо!

– Это яд! – отрезал Ихара.

Дама собиралась возразить, но в соседнем помещении послышался гул голосов и женский смех.

– Ах, дорогая Атенаис, здесь так весело! – раздался чей-то возглас.

В следующее мгновение самурай вдруг закинул ее себе на плечо таким образом, что Шинджу повисла у него за спиной вниз головой.

– Сумасшедший! Отпусти меня сейчас же! – воскликнула на японском женщина.

Касэн никак не отреагировал на ее крики и попытки вырваться. Словно тень, он проскользнул между тяжелыми шторами и вместе со своей ношей исчез в соседнем помещении.

Пока Ихара шел по пустым коридорам особняка, то и дело замедляя шаг, прислушиваясь, и вновь ускоряясь, мадам Хоши колотила его всюду, куда могла дотянуться. И терпению самурая может прийти конец. Чтобы утихомирить неудачливую отравительницу, молодой человек довольно сильно ударил красотку по мягкому месту, обтянутому лимонно-желтым невесомым шелком платья. Шинджу, а точнее ее задетая гордость, вместо того чтобы притихнуть, завопила еще громче.

– Негодяй! Головорез! Олух! Как ты смеешь прикасаться ко мне!

Ихара, сам обескураженный своей выходкой, поставил японку на ноги и тут же получил звонкую оплеуху. Женщина собиралась продолжить перечень эпитетов, адресованных ему, но юноша успел зажать ей ладонью рот.

Нападать на японскую женщину, как бы хрупка и мала ростом она ни была, – предприятие довольно рискованное. В эпоху Эдо жены знатных японцев стали использовать для самозащиты… канзаши. Да-да, именно украшение для волос. Японка могла заколоть того, кто на нее покусится, шпилькой. К слову, Шинджу всегда носила в волосах роскошное украшение из серебра. Поэтому Ихара, окинув взглядом сложную прическу красавицы, значительно пострадавшую из-за столь грубого обращения, вдруг осторожно вынул серебряную острую шпильку из ее волос, и засунул ее себе за пояс.

– Чтоб не потерялась, – объяснил юноша, заметив, как взмыли вверх тонкие брови госпожи Хоши.

Коридор был освещен только лившимся с улицы светом фонарей, украшавших подъезд к особняку. В этом дымчатом свете они увидели подъехавшую к ступеням карету и выходящего из нее Людовика. Здание уже оцепила его охрана.

– В-видите? – прошептал Ихара, почти касаясь губами уха японки. – Как т-только вы выйдете отсюда, вас тут же арестуют.

– Но…

Юноша не дал ей сказать, снова подхватив мадам Хоши на руки и отправившись дальше.

Наступила уже глубокая ночь, когда они оказались на каменной пристани Сены. Ихара бросил лодочнику несколько монет и прыгнул в лодку. Так тихо прыгнул, словно кот – лодка почти не покачнулась на глади реки. Он подал руку Шинджу. Та спустилась и присела на скамейку, чуть поморщившись. Видимо, шлепок Ихары был не таким легким, как тот считал.

– Ты не подумал, что наше исчезновение заметят? – возмущалась, сидя в лодке, Шинджу.

Ихара едва расслышал ее слова в плеске воды, когда лодочник налег на весла.

– Д-думал, – кивнул он.

Они говорили по-японски и не боялись, что их поймет посторонний.

– И как же ты объяснишь наше бегство?

– Объяснение может б-быть только одно – любовная связь.

– О нет! – мадам Хоши похолодела. – Нет! Граф и графиня ведь тоже узнают обо всем!

Щеки ее заалели, губы задрожали. В этот момент всегда уверенная в себе Шинджу выглядела жалкой и растерянной.

– Д-другого выхода нет.

– Так нельзя! – японка готова была умолять его вернуться. – Пожалуйста, Ихара!

Овладевшая ею паника удивила его.

– А п-почему тебя это пугает? – усмехнулся самурай.

– Но как же… Я и ты… Это как-то…

В ее голосе ему почудилось пренебрежение.

– Яп-понял, – бросил он мрачно.

– Ты не понял! Я хотела сказать, что все знают – у меня все-таки есть муж! Что подумают окружающие?И твоя княжна опять взбесится, – оправдывалась Шинджу.

Вскоре остались позади богатые особняки французских аристократов. Когда Касэн и госпожа Хоши вышли на берег, то поняли, что оказались в каком-то бедном парижском квартале – вокруг ютились друг у друга под боком тесно скученные дома, темные здания лавок и других заведений. Никакого освещения здесь не было и в помине. Идеальное место для воровских шаек!

Японка теперь молчала, озираясь по сторонам. Лодочник пояснил им, что это улица Лагранж, которая примыкает к Сене, и что если они пройдут дальше, то выйдут на площадь Мобер, на которой казнят преступников.

– Очень символично, – заметил самурай.

Шинджу бросила на своего спутника гневный взгляд, но промолчала.

– А еще возле площади расположен Собор Парижской Богоматери! – крикнул им вслед лодочник, довольный щедрой оплатой.

______________________

[1]Жюстокор – длинный мужской кафтан, сшитый по фигуре, без воротника, с короткими рукавами, с карманами. Появился в конце XVII века и в XVIII веке стал обязательным элементом европейского придворного костюма, наряду с камзолом. Будучи одеждой знати, жюстокор шился из дорогих тканей – шелка, атласа и бархата – и обильно украшался вышивкой, канителью, фестонами; застежки и пуговицы нередко выполнялись из драгоценных металлов, петлицы – из золотого и серебряного шнура, и сами по себе являлись украшением.

[2]Критская Кандия – современный Ираклион, город в Греции.

[3]Тайсё – генерал.

[4]-тян – уменьшительный суффикс, неформальная версия -сан (примерное значение – «дорогой»). Используется в общении с детьми и женщинами внутри семьи. Также может употребляться по отношению к животным, возлюбленным (женщинам), близким друзьям, и людям которых знаешь с детства. -тян используется для выражения нежности к взрослым людям, в основном, женщинами по отношению к женщинам.

[5]Онна-бугэйся – женщина, принадлежащая к сословию самураев в феодальной Японии и обучившаяся навыкам владения оружием. Говоря простым языком, женщина-самурай.