Критическое исследование хронологии древнего мира. Восток и средневековье. Том 3

Длительность истории Египта

Египетские пирамиды, скульптуры, храмы и иероглифические надписи издавна были окутаны дымкой легенд и фантастических объяснений. Естественно, что эти легенды оказали большое влияние на складывающуюся в начале ХIХ века науку египтологию, которая долгое время мучительно освобождалась от них, но, как мы увидим, этот процесс не закончился и по сие время.

Неудивительно, поэтому, что на ранних этапах развития египтологии бытовали совершенно фантастические представления о длительности египетской истории (что стоит «геродотова» оценка в 15 тыс. лет!), с течением времени постепенно сокращавшиеся. Вот, например, каковы были мнения различных египтологов о дате смерти первого фараона Менесса (Мены), т. е. о начале династической истории Египта:

За столетие египетская история сократилась на 3643 года!

Откуда же брали египтологи эти фантастические числа. А очень просто! Они применяли «метод счета поколений», который Бикерман характеризует как «простейший» (см. [12], стр. 57). Из трудов Манефона или из иероглифических таблиц известно, сколько фараонов сменилось на престоле Египта со времен Менеса. Поэтому, чтобы получить искомую дату достаточно сложить число лет царствований каждого фараона. Но тут–то и начинаются затруднения, поскольку о длительности царствований большинства фараонов можно было только гадать, что открывало необозримый простор субъективным толкованиям.

Проще всего поступил Бругш, который (следуя, кстати сказать, примеру Геродота; см. [44], стр. 124) отвел каждому фараону ровно по 33 с третью года (и, следовательно, каждым трем фараонам по 100 лет). Конечно, арифметические выкладки это существенно облегчило, но зато сделало Бругша объектом насмешек всех последующих хронологов.

Но, правду сказать, и другие хронологи недалеко ушли от Бругша, что и понятно, поскольку никакой новой, внятной информации они на самом деле не имели. Даже к настоящему времени египетские «… даты крайне приближены и те или иные индивидуальные хронологические оценки практически несовместимы» ([12], стр. 176). Теперешнюю ситуацию в египетской хронологии мы имели повод кратко охарактеризовать еще в гл. 4, § 2. Напомним, что сейчас имеются две хронологические школы. Сторонники «длинной» хронологии располагают всех фараонов в ряд, последовательно друг за другом и спорят только о том, сколько лет царствовал тот или иной фараон, а последователи Мейера, склоняющиеся к «короткой» хронологии, полагают, что некоторые из фараонов правили одновременно и лишь впоследствии, по ошибке, были расположены друг за другом. По–видимому, «короткие» хронологии побеждают «длинных», которые, отступая, обвиняют своих противников в субъективизме (так!), на что они имеют определенные основания: если Мейер отводил на египетскую историю 3180 лет, то его последователь Пальмер дал ей «только» 2224 года, на 966 лет меньше.

Один только разнобой в оценках доказывает, что никаких надежных данных о длительности египетской истории в наших руках нет. Немудрено, что Бикерман в своей книге характеризует хронологию Египта как «условную» (!) (см. [12], стр. 176).

Невероятность длительности истории Египта

Вместе с тем, все египтологи уверены в глубокой древности истории Египта, продолжавшейся, по их мнению, заведомо несколько тысяч лет. Но после всего сказанного выше позволительно спросить, на чем собственно покоится эта уверенность? В этой главе мы с разных точек зрения обсудим этот вопрос и выясним, что никаких оснований, кроме ссылок на традицию, у хронологов нет и что на самом деле ни о какой древности египетской истории говорить не приходится.

Начнем с некоторых соображений теоретического плана, показывающих невероятность представления о тысячелетиях египетской истории и одновременно вскрывающих корни его происхождения.

Обращение с большими числами требует определенного опыта и привычки. Мало кто кроме специалистов имеет, например, правильное представление о величине миллиона. В своей книге «Занимательная арифметика» (см. [102]) известный популяризатор науки Я. И. Перельман особо останавливается на этом предмете, посвящая ему специальную главу «Числовые великаны». Он, в частности, приводит целый ряд упражнений, с помощью которых можно ощутить «невообразимую величину миллиона», отмечая при этом любопытную особенность нашего мышления, которая заключается в том, что мы в своем воображении не делаем большой разницы между очень большими числами: «Подобно тому, как ботокудам (представителям одного из первобытных племен Бразилии. — Авт.)кажется несущественной разница между двумя и тремя (этнографы утверждают, что, якобы, ботокуды умеют считать только до двух, а все числа больше двух обозначают одним словом «много». — Авт.), так и многим современным культурным людям представляется несущественной разница между триллионом и миллионом. По крайней мере, они не думают о том, что одно из этих чисел в миллион раз больше другого и что, значит, первое относится ко второму приблизительно так, как расстояние от Москвы до Сан–Франциско относится к ширине улицы. Волос, увеличенный по толщине в триллион раз был бы в 8 раз шире земного шара (а в миллион раз, имел бы в ширину «только» сто метров. — Авт.)…» ([102], стр. 165).

Здесь Перельман говорит о современных культурных людях, которые уже имеют некоторую привычку к тысячным и миллионным числам. В Средние же века такой привычки не было, и, скажем, уже десять тысяч считалось, подобно как сейчас миллион, невообразимо большим числом. Мы и сейчас употребляем слово «тьма», когда желаем выразить мысль о неопределенно большом числе, превосходящем воображение, не осознавая, что это слою по–древнерусски означало просто десять тысяч.

Для нас сотворение мира в 4004 г. до н. э. представляется невероятно близким по времени, но для средневековых ученых это событие терялось в тумане веков и они не видели большой разницы между этой датой и, скажем, датой 5872 г. до н. э. (приписываемой «70 толковникам»), отодвигающей сотворение мира на 186,8 лет.

Когда средневековый писатель хотел произвести впечатление, он непринужденно бросался тысячами, подобно тому как в аналогичной ситуации современный автор стал бы говорить о миллионах и триллионах. Оба они не имели бы виду конкретных чисел, а лишь пытались бы передать читателю впечатление о чем–то огромном.

Так, например, и надо воспринимать «информацию» Геродота (см. [44], стр. 124) о том, что до него в Египте в течение 11340 лет царствовали «смертные люди». Хорошо еще, что для пущего впечатления Геродот не добавил к этой цифре пары нулей (надо думать, что для него различие между 11340 и 113400 было столь же туманным, как для наших современников между миллионом и триллионом).

Таким образом, первоначально тысячи лет египетской истории были, надо думать, чисто словесным оборотом, указывающим всего лишь на глубокую древность, и никакого реального субстрата под ним не скрывалось.

Да и мог ли такой субстрат существовать? Попробуем отчетливо представить себе, что значит тысяча лет истории человечества. Тысячу лет заняла вся история России от крещения Руси до наших дней. За тысячу лет в Европе развился и угас феодализм, родился, расцвел и загнил капитализм, появился социализм. Вот как много событий происходит за тысячу лет!

А ведь нам с серьезным видом сообщают, что две–три тысячи лет подряд египетское общество находилось в состоянии политической и культурной стагнации. Верить в это может только человек никогда всерьез не задумывавшийся над тем, что такое тысяча вообще и тысяча лет—в частности.

Есть, правда, и «объяснение» неподвижности египетской культуры. Оно состоит в том, что, как показывает опыт последнего тысячелетия, развитие общества ускоряется с повышением его уровня (закон экспоненты), а в древности при низком уровне экономики и культуры развитие было настолько медленным, что тысячи лет промелькнули как один миг.

Однако это соображение превосходно объясняющее, скажем, чудовищную длительность палеолита по сравнению с неолитом, не может быть применено к Египту, который как раз отличался высоким уровнем экономики (иначе не были бы возможны пирамиды и многочисленные, сохранившиеся до наших времен храмы), науки и культуры (искусство Египта общеизвестно). Напротив, при таком уровне экономики и культуры египетское общество должно было сравнительно быстро развиваться и ни о каких тысячелетиях экономического и культурного застоя речи быть не может.

Историки, по–видимому, отчетливо понимая трудности, связанные со стагнационным характером египетской культуры, пытаются найти какие–то объяснения, но по существу они вращаются в порочном круге вульгарно–социологических представлений: «… застойность и архаичность культуры (Египта. — Авт.) была обусловлена застойностью древней номовой организации» ([128], стр. 200).

Наука и культура имеют свойство распространяться из более развитых стран в менее развитые. Обладание более высоким научным и культурным потенциалом связано с такими преимуществами (скажем, в военной области), что менее развитая страна не может долго отгораживаться от знаний, которые несут более просвещенные чужеземцы. История учит, что все попытки возвести барьеры на пути иностранных влияний рано или поздно кончались крахом (ярким примером является Япония). Каким же образом высокая культура Египта несколько тысяч лет могла развиваться в долине Нила и не распространиться за это время на окружающие страны и дальше на север в Европу?

Обычное объяснение состоит в том, что Египет, якобы, придерживаясь политики самоизоляции, наглухо закрыл свои границы, через которые не мог ни в каком направлении пройти ни один человек: «… египетское общество, остававшееся изолированным в течение стольких веков, не нуждаясь в обмене и торговле (? — Авт.), не знакомило вместе с тем окружавшие общества с достижениями своей культуры» ([128], стр. 225).

Эти представления широко распространились и проникли даже в художественную литературу (см. напр., роман Ефремова «На краю ойкумены»). Однако достаточно чуть–чуть подумать, и сразу же возникают вопросы, разрушающие всю схему.

Во–первых, как бы наглухо не закрывалась граница, какое–то, пусть ничтожное проникновение через нее всегда оставалось (на этом и построен сюжет упомянутого выше романа Ефремова). Конечно, за несколько десятков и даже сотен лет утечка научной и культурной информации через плотно запертую границу пренебрежимо мала, но за несколько тысяч лет ее должно было накопиться достаточно много.

Во–вторых, сами же историки сообщают, что обмен научной информации с Египтом был весьма интенсивен (!) Во всяком случае, все ранние греческие ученые (Фалес, Пифагор и др.) обучались, якобы, у египетских жрецов.

Более того, обмен шел не только по линии науки. Оказывается, что Египет поддерживал широкие торговые связи со всеми окружающими странами, причем торговое влияние Египта распространялось (как показывают многочисленные археологические находки) вплоть до севера Европы. Почему же вместе с египетскими товарами не распространилась египетская технология и наука? Конечно, распространению технологии препятствовали барьеры секретности, но за тысячи лет любые такие барьеры были бы преодолены.

В–третьих, оказывается, что представление о длительной самоизоляции Египта вообще ложно. На самом же деле, Египет вел активную внешнюю политику, его войска неоднократно вторгались в соседние страны, а его соседи вторгались в Египет (и даже его завоевывали). Как в таких условиях Египет сумел сохранить научную и культурную монополию, остается тайной.

Ссылка на то, что культура соседней Месопотамии была не ниже, а подчас даже выше культуры Египта, не снимает, а только углубляет недоумение. Почему эти две страны (Египет и Месопотамия) в течение тысячелетий оставались островками культуры в окружающем море дикости? Почему их культура не распространилась (вместе с торговлей), скажем, на Аппенинский полуостров, который, тем не менее, две тысячи лет прозябал в дикости?

Достаточно поставить эти вопросы, чтобы стала ясна вся невозможность и противоречивость представления о тысячелетиях истории Египта. Такое представление простительно только гуманитариям Средневековья, не имевшим ясного понятия о том, что такое тысяча лет (и воспринимавшим «тысячу» просто как нечто огромное и трудно представимое). Тот факт, что его разделяют и современные ученые, можно отнести только за счет влияния традиции и нежелания (или неумения) эту традицию критически осмыслить.

Источники египетской хронологии

Но, какие же документальные источники питают представление о тысячелетней истории Египта? Оказывается, что «… египетская хронология основывается на списке фараонов, составленном жрецом Манефоном» ([12], стр. 77). Этот список был якобы составлен Манефоном (в другой транскрипции — Манефо) на греческом языке в третьем веке до н. э., но вскоре был утерян (!). До нас дошли только низложения этого списка в трудах христианских писателей Евсевия, Африкана, Зонараса, а также Эратосфена. Хотя эти авторы единодушно утверждают, что все они заимствовали свою информацию у одного и того же Манефона, их данные поразительно расходятся не только в определении времени царствований и именах царей (примеры мы приведем ниже), но даже в числе членов одной и той же династии.

Особо полным и авторитетным считается список Африкана, автора якобы III века н. э. (через шестьсот лет после Манефона!), который рассматривается как основатель христианской хронографии. На основе всего, что было сказано в предыдущих томах, мы должны считать этого автора апокрифом, и, действительно, его труды до нас дошли только в изложении греческого средневекового писателя Георгия Синкеллоса. Таким образом, «… все основание древней хронологии Египта основано, в сущности, на книге, написанной не ранее VIII века нашей эры, когда (да и то «по преданию») жил Синкеллос.

Еще Шлоссер, умерший в 1861 году, считал рассказы о Манефоне и его списках не заслуживающими никакого внимания» ([6], стр. 775), но в продолжение XIX века было найдено несколько документов и много надписей на общественных зданиях, которые побудили египтологов отнестись к информации Манефона с большим доверием.

Например, списки Манефона были найдены в знаменитом папирусном кладе в Оксиринхе (см. [12], стр. 77).

Далее, считается, что информация Манефона в общем и целом подтверждается данными так называемой Абидосской таблицы, один экземпляр которой найден в начале XIX века на левом берегу Нила в местечке Абидос французским генеральным консулом Мильо, а второй там же в 1866 г. Мариэттом (см. [1], стр. 382 и [6], стр. 781и 887). Однако данные Манефона и Абидосской таблицы подчас сильно расходятся. Например, в таблице отсутствуют XIII—XVII династии Манефона (не потому ли у Бикермана об этих династиях говорится подчеркнуто мало (см. [12], стр. 177)).

Копия Абидосской таблицы приведена в [6] на вклейке между стр. 770 и 771.

В Туринском музее хранится так называемый «Туринский царский папирус», найденный в Египте французским генеральным консулом Дроветти (заметим, при обстоятельствах, которые не были никогда подробно описаны). В нем список фараонов начинается с двух династий богов, затем идет «династия» божественных животных, якобы сменивших богов у кормила правления Египтом, и лишь затем начинаются списки фараонов–людей. Всего в этом папирусе перечислено пятнадцать «человеческих» династий (у Манефона их тридцать одна), причем приведены не только годы правления каждого фараона, но и итоги лет каждой династии. Правда, руководствоваться этими данными «сложно», так как итоги династий не сходятся с длительностью индивидуальных правлений. Несмотря на это, некоторые египтологи придают Туринскому папирусу вес даже больший, чем списку Манефона и данным Абидосской таблицы (см. [6], стр. 781—782).

Четвертым основным документом древнеегипетской хронологии служит найденная Монетти близ Каира так называемая Таблица Саккара, в которой перечислено 58 египетских царей (см. ее копию в [6] на вклейке между стр. 782 и 783).

Казалось бы, что при таком обилии материала последовательный список египетских фараонов может быть установлен с большой надежностью. Но не тут–то было! Как мы увидим ниже, все источники, а не только восходящие к Манефону, сильно расходятся между собой, и задача их согласования затрудняет египтологов и по сей день. (Бикерман сообщает, что последняя заведомо не окончательная, реконструкция списка фараонов была произведена в 1945 г. (см. [12], стр. 100)).

Морозов заново исследовал все эти источники. Он опирался на Абидосскую таблицу, как на наиболее полную, но постоянно сравнивал ее со всеми другими данными. Так будем поступать и мы.

Абидосская таблица

Дадим слово самому Морозову:

«… что скажете вы по поводу следующего анекдота об Якове Бернулли, отце современной математической теории вероятностей.. ?

Когда Яков Бернулли был еще юношей и сидел, занимаясь в своей комнате в Базеле, пошел сильный град, который выбил стекло его окна, и на полу его комнаты оказалось 77 градин, расположившихся своеобразными группами. Он классифицировал их по их расстояниям от наружной стены и насчитал 15 групп, которые и отметил на полу меловыми линиями, параллельными стене. Стекло было вставлено в окно, но на следующий день пошел новый град, снова пробил стекло в окне и даже в другом месте, и, когда град кончился, он снова сосчитал попавшие к нему градины, и, к удивлению его, оказалось, что и теперь их лежит на полу тоже 77 градин и, можете себе вообразить? — они расположились между его меловыми линиями совершенно так же, как и прежние, только на месте предпоследней градины оказалось мокрое место, как будто бы она упала уже растаяв.

А в деталях вышло следующее.

Между его 1–й и 2–й линиями оказалось, при обоих случаях, как раз 8 градин, очень старого, особого вида, и первыми из них легли две крупные градины.

Между 2–й и 3–й линиями оказалось как раз 5 градин и в том и в другом случае, и вторая из них была тоже более крупной.

Между 3–й и 4–й линиями оказалось 7 градин и в том и в другом случае, и вторые две легли в каждом особо от других.

Между 5–й и 6–й линиями в первом случае оказались 4 такие огромные и своеобразные градины, каких он ни разу не видал в своей жизни, да и во втором случае оказались и такие огромные и своеобразные градины, каких он ни разу не видал в своей жизни…

И между всеми остальными его линиями получилось такое же точное числовое и даже качественное совпадение в обоих случаях, а последние градины у них были похожи на драгоценные камни, хотя оба града были независимы друг от друга, и пробоины в стеклах были различны. Это удивительное совпадение так заинтересовало молодого Якова Бернулли, что он принялся за изучение закона случайных совпадений и открыл свою знаменитую формулу в математической теории вероятностей…

— Позвольте! — прерываете вы, конечно, меня. — В тот момент, когда он открыл бы свою знаменитую формулу, он убедился бы, что оба эти града, или, по крайней мере, второй из них видел только во сне, так как сама же теория вероятностей показывает, что такого совпадения и по общему числу 77 и по отдельным группам в реальности не может быть. Даже если бы дело шло об одном и том же граде, падавшем в комнату через два одинаковых отверстия, то вероятность адекватного совпадения уменьшалась бы более, чем обратно пропорционально возрастанию числа упавших градин.

А здесь и обе пробоины независимы по своей величине и оба града независимы по своей продолжительности!… Это требует возведения 77 более чем в третью степень. А разделение градин на 15 одинаковых по качеству и количеству групп, причем в обоих случаях четвертая группа является исключительными градинами, которым равных не приходилось видеть в жизни, может быть только в волшебной сказке…

И вот эту–то самую волшебную сказку мы и видим в приложенной таблице (см. рис. 1 — Авт.), где я дал сопоставление знаменитой в египтологии родословной Рамзеса Великого (имя которого Ра–Мессу значит «бог родил его») и знаменитой в «священной истории» родословной богорожденного же Иисуса Христа.

Скажите сами: не похоже ли это на сон? Для математика — это явное сновидение. Рассмотрим же эту ночную грезу в деталях» ([1], стр. 380—382).

Далее Морозов приводит список фараонов Абидосской таблицы (это и есть «родословная Рамзеса») в сопоставлении с родословной Иисуса по Евангелиям от Матфея и Луки. Мы опустим это, поскольку имена в обоих списках, как мы уже знаем, вполне «условны», а при замене их цифрами мы возвращаемся к рис. 1. Мы ограничимся тем, что приведем комментарии Морозова.

«I. Первые 8 царей Абидосской таблицы от Мены до Кебху выделены греческими авторами Евсевием, Африканом и другими в 1–ю (Тинитскую) династию и соответственно им первые 8 библейских патриархов (на левой стороне таблицы) представляют из себя особую группу, называемую допотопными патриархами, так сказать тоже «династия»…

Сравнение чисел предков Рэ–Мессу Миамуна в последовательных псевдодинастиях египетских царей по Абидосской таблице с числами предков Иисуса–Миссии в их естественных группах по Евангилею Луки (гл. 3).

Параллелизм обеих сторон полный: каждый из 76 египетских предков Рэ–Мессы имеет своего изотопа в предках Иисуса–Мессии у Луки. Такое совпадение и общего числа, и отдельных групп возможно по теории вероятностей лишь в двух случаях:

1) если Рэ–Мессу тождественен с Иисусом–Мессией или

2) если это были два одновременные и различно знаменитые двоюродные брата.

Если же допустим, что все это миф, то — это тот же самый миф в двух разно–национальных ответвлениях.

Второй вывод: или библейские патриархи представляют из себя египетских царей под другими прозвищами, или наоборот. Другого выхода нет.

В ней первый египетский царь Мена соответствует первому библейскому патриарху Адаму. Если еврейское начертание имени Адам (АДМ) сравнить с иероглифическим начертанием Мены (МНА) и прочесть этот иероглиф (как допускается в египтологии) снизу вверх, то получим АДМ—АНМ, причем звук Н представляет, в сущности, звук Д с резонансом носовой полости.

II. Следующие 5 египетских царей… выделены теми же греческими авторами во 2–ю (Тинитскую же) династию, а в Библии их изотопы выделяются в естественную группу 5–ти послепотопных патриархов с присоединением к ним Ноева отца (Ламеха), и в иероглифе Ноя (точнее его аналога, фараона. — Авт.) показаны 3 сына.

III. Следующие 7 египетских царей выделяются египтологами в 3–ю (Мемфисскую) династию, а в Библии их изотопы выделяются в естественную группу потомков Евера…

IV. Следующие 4 египетские царя так своеобразно знамениты, как никакие другие в египетской истории, по великим пирамидам, воздвигнутым над ними. Первый из них Хуфу (или Хеопс греческих авторов)…; второй Дедеф–Ре, пирамиду для которого греческие авторы не указывают…; третий Хеф–Ре, над которым высится вторая великая пирамида, и четвертый Менкав–Ре (или Микерин греческих авторов), над прахом которого воздвигнута третья великая пирамида.

Это такая своеобразная «династия», подобной которой мы не находим в человеческой истории. А кто же является их изотопами по Евангелию Луки (да и по Библии)? Взгляните на левую сторону таблицы и вы поразитесь. Это Авраам, отец множества народов (или по буквальному переводу АБ–РМ — отец Римской империи). Это Исаак, его сын, соответствующий Дедеф–Ре, а затем Иаков–Израиль, родоначальник царства Израильского, успешно боровшийся с самим богом Громовержцем, а четвертый, соответствующий Менкав–Ре, — это Иуда Иаковлев, родоначальник царства Иудейского… Опять имена, равных которым нет в древней истории.

… V. Пятая династия египетских царей, в отличие от только что разобранной и называемой Мемфисской, носит у греческих авторов имя Елефантинской династии. Как в Абидосской таблице, так и в Евангелии от Луки она состоит из 8 царей, в главе которых поставлен в Евангелии Ес–Ром, а его египетским изотопом является Ус–Каф, в память которого, как и его 7 потомков, воздвигнуты пирамиды меньшей величины. Это все непосредственные предки «святого царя Давида».

VI. Следующие 6 царей Абидосской таблицы, начиная от Тота и кончая Мерен–Ре Цефамцафом, составляют по греческим авторам VI династию, а в евангельской родословной Иисуса ей соответствуют 6 потомков царя Давида (замыкающиеся Соломоном — Авт.). Давид по–библейски пишется ДУД или ДОД и должен бы был произноситься Дода, что очень созвучно с его египетским изотопом Тота (ТТА), так как Д отличается от Т только прибавкой резонанса горла. Интересно отметить, что в родословной Матвея здесь отсутствуют четыре промежуточных царя, вставленные как в Евангелии от Луки, так и в Абидосской таблице между Давидом–Тотом и Соломоном Премудрым — Мерен–Ре Цефамцафом, переименованным у Луки в Елиакима. Не показывает ли это, что Матвей пользовался более древней родословной, чем Лука, списавший целиком всю Абидосскую таблицу?» ([1], стр. 388—393).

В следующих династиях VII—XI греческие авторы не дают списка царей, а лишь упоминают, что были и такие династии. Абидосская таблица дает для этого периода 19 имен. Сопоставляя их с именами из евангельского родословия Иисуса, Морозов оказывается в состоянии довольно уверенно распределить эти 19 имен по династиям. Мы этим заниматься не будем.

Затем Морозов переходит к следующей, XII династии. Это династия завоевателей, гиксосов, якобы одного из пастушеских народов. Как мы увидим ниже, при более подробном обсуждении египетских династий, эта характеристика гиксосов, да и сам факт завоевания ими Египта оказывается плодом измышлений историков, пытавшихся дать рациональное объяснение информации греческих авторов, что эта династия состояла из царей–пастухов.

У Луки этим «пастухам» соответствуют правители Иудеи Маккавеи (имя которых по Морозову означает «молотильщики»). Их ровно столько же (семь), сколько и царей в Абидосском списке.

«В родословной Матвея вся эта династия отсутствует. Значит, он взял свою родословную Иисуса из более старинного документа, чем Абидосская таблица (утверждение, что более короткие родословные являются более древними, было нами обсуждено в гл. 8, § 5 — Авт.), в которую, как и в Евангелие Луки, эта династия была вдвинута исключительно для того, чтобы удлинить историю египтян и «иудеев», представлявших, очевидно, два народа под одной династией» ([1], стр. 394).

Кончается Абидосская таблица вполне замечательным образом. Непосредственным предшественником Ра–Мессу показана женщина по имени «Владычица правды»! Она вполне соответствует деве Марии, отсутствующей у Луки. Морозов заключает:«Это отсутствие девы Марии в родословии Иисуса и есть то «мокрое пятно от предпоследней растаявшей градины», о которой я говорил в моей аллегории. Два града, проскочившие в комнату Якова Бернулли, каждый в количестве 77 градин, это были у меня две только что разобранные здесь родословные. Оба града были представлены у меня выпавшими в два разные дня для того, чтобы символизировать две культуры, «иудейскую» и «египетскую», считаемые до сих пор различными, а то, что для каждого града я, кроме того, сделал еще разные пробоины в стеклах комнаты творца теории вероятностей, символизирует априорное предположение, что обе приведенные здесь родословные написаны независимо друг от друга.

И вот окончательный результат: если вы, несмотря на мое сравнение обеих родословных и в общем, и по частям, все–таки будете утверждать, что они представляют «счастливое случайное совпадение» и будете вводить это утверждение в учебники истории, то вы вместе с тем должны будете признать, что и рассказанный мною анекдот об Якове Бернулли не представляет тоже ничего невероятного, и его можно будет тоже ввести в учебники математики…» ([1], стр. 397—398).

Обсуждение

Факт списанности одного родословия с другого мы должны считать, после всего сказанного выше, установленным с полной неопровержимостью. Но, кто списывал у кого, или, более общо, какова была история возникновения этих родословий?

«Основным принципом для выяснения процесса возникновения таких генеалогий должен быть эволюционный принцип, т. е. более длинные списки возникли из более коротких. А так как самая краткая из имеющихся у нас родословных Иисуса–Мессии находится в Евангелии Матвея, та она должна быть самой короткой и из имеющихся у нас родословных царя Мессии, т. е. Ра–Мессу II.

Евангелист Матвей, доведя свое перечисление вспять до Аб–Рама (отца–Рима), тут и закончил свое дело. Но не примирились с этим его продолжатели, которым хотелось протянуть генеалогию своих героев до первого человека — Адама. Это мы видим и в Абидосской таблице предков Ра–Мессии из Евангелия Луки. Они обе по такой одной причине не могли создаться ранее конца VIII века нашей эры (когда по соображениям Морозова было составлено Евангелие от Матфея; см. § 5 гл. 11 — Авт.), и написаны даже позднее.

К этому же (или более позднему — Авт.) времени должны относиться и сочинения греческих авторов Евсевия, Африкана, Иосифа Флавия и других, у которых имеются такие дополнения.

А к какому веку причислить Саккарский список тех же самых предков Ра–Мессы?

Из таблицы…, где он приведен целиком, читатель видит, что и он был составлен после родословной Иисуса в Евангелии Матея, так как в нем имеются прибавочные цари…, которых еще нет у Матвея.

Читатель сам видит, что этот список приспособлен к каким–то специальным целям и по числу их 29x2 (= 58, таково число царей в таблице Саккара — Авт.) нетрудно догадаться, что тут была уже попытка создать своеобразные святцы на 29 дней и 29 ночей лунного синодического месяца…

Так создавалась в средние века история древнего периода Египта!

Вся она миф и притом очень позднего происхождения; не ранее IX века нашей эры…» ([6], стр. 783—784).

Со столь ответственным выводом согласиться, конечно, очень трудно и для него хотелось бы иметь более весомые подтверждения. К традиционной хронологии мы «так приросли, что не можем не чувствовать боли, когда приходится отдирать ее от себя, и поэтому готовы сопротивляться как дети при операции» ([6], стр. 972).

Пристрастное рассмотрение немедленно обнаруживает в цепочке рассуждений Морозова ряд слабых мест. Например, если мы даже согласимся считать более краткое родословие Матфея более древним, то где гарантия, что оно было составлено именно тогда, когда Феодор Студит писал свое Евангелие (если вообще Студит является автором Евангелия от Матфея)? Ведь могло быть так, что к этому времени было составлено и более полное родословие Абидосской таблицы, но Студит его не знал или почему–то считал невозможным им воспользоваться.

Правда, все возражения такого рода могут отнести вспять время составления рассматриваемых генеалогий всего на несколько веков, поскольку в родословии Матфея как фрагмент содержится династическая таблица Иудейского (Богославского) царства, которое по династическим параллелизмам из гл. 8 налегает на раннюю Византийскую империю.

Впрочем, не исключено, что имена этого фрагмента содержались в родословии задолго до Византийской империи и лишь впоследствии были соотнесены с ее императорами.

Кроме того, можно также вспомнить, что параллель Иудея—Византия в отличие от параллели Израиль—Западная Римская империя не была у нас установлена надежно и самостоятельно, а явилась результатом определенного приспособления династических потоков к друг другу.

Конечно, это все «арьергардные бои», но все же, чтобы с уверенностью утверждать мифичность древней истории Египта, хотелось бы иметь еще другие независимые подтверждения.

Однако прежде чем искать такого рода подтверждения, необходимо рассмотреть очевидное возражение, заключающееся в том, что реальность древнего Египта, якобы, подтверждается необозримым множеством археологических памятников, к числу которых принадлежат и столь «весомые» памятники как пирамиды. Мы посвятим этому следующий параграф.

Общая характеристика пирамид

Около Каира на равнине в Гизе (иначе, Гизех) высятся три величайших монументальных памятника, когда–либо созданных человеком, — великие египетские пирамиды.

Все путешественники единодушно отмечают, что пирамиды представляют собой «одно из самых прекрасных, самых впечатляющих зрелищ» ([115], стр. 25). В конце XVIII века французский ученый де Вольней так описывал свои впечатления от посещения пирамид: «Нельзя передать словами разнообразные переполняющие тебя чувства. Высота вершин, крутизна склонов и огромная площадь, занимаемая пирамидами, монументальность, воспоминания о минувших эпохах, которые они навевают, размышления о трудах, затраченных на их сооружение, сознание того, что эти гигантские утесы созданы руками такого маленького и такого слабого человека, который букашкой ползает у их подножья, — все это наполняет сердце и ум одновременно изумлением, страхом, смирением, восхищением, благоговением…» (см. [115], стр. 29).

Лауэр пишет: «Последние слова не покажутся преувеличением, если несколькими цифрами определить баснословный объем работ, потребовавшихся для возведения этих сооружений. Каждая сторона основания пирамид Хеопса и Хефрена соответственно равна примерно 230 и 215 м, т. е. одна из них занимает площадь в 5 га, другая — чуть поменьше. Обе они возвышаются более чем на 140 м…

В пирамиде Хеопса… сохранился 201 ряд кладки, а когда ее построили, в ней было от 215 до 220 рядов вершина была срезана метров на десять после того, как ее облицовку стали разбирать на камни. (Заметим, что последнее утверждение является гипотезой; фактом является лишь то, что пирамида Хеопса лишена облицовки; вполне возможно, что строители ее просто не успели полностью наложить. — Авт.)… на ее сооружение ушло 2,6 млн. камней весом 2,5 т каждый, что составляет более 6,5 млн. т. Значит, для сооружения этого памятника нужно было добыть из каменоломен, доставить к месту постройки, поднять на пирамиду и тщательнейшим образом уложить около 7 млн. т камня…

… Эти цифры дают нам представление о невероятном количестве труда, затраченного на сооружение пирамид, «которые являются, как выразился Вивиан Денон, последним звеном цепи между колоссами искусства и колоссами природы». В то же время нас поражает исключительная тщательность исполнения мельчайших деталей. При сооружении этих монументов строители совершали подлинные чудеса…… Однако эта работа составляет лишь часть огромного труда, который был необходим для сооружения этих монументов. И действительно, нельзя забывать также обо всех дополнительных и подготовительных работах, начиная с извлечения каменных глыб из карьеров Тура до переброски их на другой берег Нила: о доставке их к реке, погрузке на шаланды и выгрузке, о сооружении до рог или пристаней, необходимых для их дальнейшего следования до Ливийского плато, где должны были быть сооружены пирамиды» ([115], стр. 29—33).

Происхождение пирамид

«Вполне естественно, что эти созданные руками людей горы, как только в памяти последующих поколений стерлись подлинные события, связанные с их сооружением, вызывали, как, впрочем, вызывают и поныне у всех, кто их видел, не только удивление и восхищение, но и желание узнать, кто, когда, как и для чего воздвиг подобные памятники. На протяжении веков о пирамидах складывалось множество легенд, преданий и сказок» ([115], стр. 3—4).

Истинное назначение и происхождение пирамид было полностью забыто уже в Средние века. Большинство паломников, которые отважились в Средневековье осмотреть эти памятники «принимают на веру легенду, приписывающую сооружение пирамид Иосифу, сыну Иакова. Согласно этой легенде, Иосиф намеревался хранить в них хлеб в урожайные годы в предвидении голода, который он предсказал, толкуя сон фараона. Они называют их «житницами Иосифа» или «житницами фараона»» ([115], стр. 44).

Лауэр приводит целый список средневековых визитеров, свято веривших, что они видят перед собой житницы. Он приводит также подобные же мнения явно апокрифичных писателей IV—V веков (см. [115], стр. 44—46).

Ряд арабских сочинений конца XII века (являющихся, как мы покажем в своем месте, явными апокрифами) приписывает строительство пирамид некоему царю Суриду, который осуществил его с магическими целями, дабы предотвратить всемирный потоп (см. [115], стр. 36—39). В сочинении (наверняка апокрифическом), приписываемом арабскому историку X века Масуди, утверждается, что одна из пирамид «служит гробницей Агатодемона, другая — Гермеса. Двух этих мудрецов разделяет тысячелетие, Агатодемон старший из них…» (см. [115], стр. 44). Масуди, кроме того, сообщает, что халиф ал–Мамун в 820 г. «вскрыл пирамиду Хеопса» и обнаружил клад золотых динариев. Другие авторы (также, по–видимому, апокрифичные) сообщают о других находках ал–Мамуна, в том числе и о трупах (см. [115], стр. 39—42).

Лауэр пишет, что «Здравые суждения об истинном назначении пирамид стали складываться вновь в конце XV в. Когда в 1486 г. уроженец Майнца Брейденбах осмотрел пирамиды, он заявил, что, по его мнению, это не житницы, построенные Иосифом,… а гробницы древних царей» ([115], стр. 46).

В это же время стали известны и «античные свидетельства» Геродота и Диодора, которые не только подтвердили мнение Брейденбаха и иже с ним, но и назвали имена этих «древних царей»: Хеопс, Хефрен и Микерин.

Заметим, что на самих пирамидах (и внутри них) какие–либо иероглифические надписи отсутствуют, так что в отнесении пирамид этим царям мы до сих пор вынуждены полагаться на «античные свидетельства».

Однако, несмотря на столь авторитетные свидетельства, конкуренция «теории житниц» с «теорией гробниц» продолжалась почти до XIX века. При этом теория гробниц имела тоже несколько вариантов. Например, в конце XVI века Иоганн Гельфрикус и Жан Палерн «утверждали, что здесь может идти речь только о гробнице, приготовленной для фараона, который погиб в Красном море, преследуя иудеев» ([115], стр. 49).

Любопытно, что все эти дискуссии шли только в Европе. Сами же арабы, жители Каира, еще в XIX веке придерживались версии «житниц Иосифа», хотя существовало и другое мнение, приписывающее строительство пирамид царю великанов Ган–ибн–Гану, жившему еще до Адама (см. [6], стр. 820).

Начало археологического изучения пирамид в XIX веке ознаменовалось, как ни странно, целым каскадом разнообразнейших теорий по поводу их происхождения и назначения. Обзору и критике этих теорий Лауэр посвящает в своей книге целую главу «Мнимые секреты пирамид». Лауэр пишет, что в этой главе он, в основном, опирается на «интересный и исчерпывающий» труд В. Кингсленда «Великая пирамида в действительности и в теории», хотя и добавляет, что он не может «признать все выводы этого автора правильными и тем более присоединиться к нему, когда он предлагает, в частности, считать признанный в наши дни всеми египтологами факт, что Великая пирамида была сооружена, дабы служить усыпальницей Хеопсу, простой гипотезой. Он называет ее «теорией гробницы» и приравнивает ко всем прочим теориям…» ([115], стр. 155).

Тем самым, Лауэр невольно проговаривается, что никаких реальных доказательств (кроме «свидетельств древних авторов») принадлежности Великой пирамиды Хеопсу, не существует, так что наиболее сильный аргумент, к которому он может прибегнуть, это «единодушное признание этого факта всеми египтологами» Но, когда же научные проблемы решались голосованием?

Назначение пирамид

Итак, «единодушное мнение египтологов» состоит в том, что пирамиды были построены как усыпальницы фараонов IV династии Хеопса (Хуфу), Хефрена (Хафра) и Микерина (Менкаура). То, что это гробницы, обосновывается аналогией с так называемыми «малыми пирамидами», которые, по–видимому, действительно являются усыпальницами царей, но то, что это гробницы именно Хеопса, Хефрена и Микерина основывается исключительно на сообщениях Геродота и Диодора.

Геродот пишет, что «Хеопс вверг страну в пучину бедствий. Прежде всего он повелел закрыть все святилища и запретил совершать жертвоприношения. Затем заставил всех египтян работать на него. Десять лет пришлось измученному народу строить дорогу, по которой тащили каменные глыбы. Сооружение же самой пирамиды продолжалось 20 лет» ([44] стр. 119).

Геродот описывает (довольно невнятно) технику строительства пирамиды, ужасаясь ее дороговизне и приводя пикантные подробности: «… Хеопс, нуждаясь в деньгах, отправил собственную дочь в публичный дом…» ([44], стр. 120), вкратце сообщает об Хефрене и его пирамиде и заключает, что годы правления Хеопса и Хефрена «считаются временем величайших бедствий для Египта. Египтяне так ненавидят этих царей, что только с неохотой называют их имена. Даже и пирамиды эти называют пирамидами пастуха Филитиса (!? — Авт.), который в те времена (Хеопса? — Авт.) пас свои стада в этих местах» ([44], стр. 120).

К следующему фараону, Микерину, Геродот, напротив, относится очень тепло, сочувственно излагая тяжкие удары судьбы, которые его поразили, и подчеркивая, что «его особенно восхваляют египтяне» за его «праведность» и за то, что он «открыл храмы и освободил измученный тяготами народ, отпустив его трудиться [на своих полях] и приносить жертвы» ([44], стр. 120). Тем не менее, в конце биографии Микерина неожиданно выясняется, что «И этот царь также оставил пирамиду, хотя и значительно меньше отцовской» ([44], стр. 121).

Интересно, что следующим за Микерином царем Геродот называет Асихиса и тем самым, по уверению его комментатора, «делает здесь скачок от конца IV династии (ок. 2480 г. до н. э.) к началу эфиопского владычества в Египте (ок. 715 г. до н. э.)» ([44], стр. 514), т. е. более чем на полторы тысячи лет!

Суховатую информацию Геродота дополняет живописными подробностями другой «античный» автор Диодор: «Хотя два царя (Хеопс и Хефрен — Авт.) и приказали построить пирамиды, которые должны были служить для них гробницами, однако ни один из них не был там погребен. Ибо народ, обреченный на тяжкий изнуряющий труд, возмущенный жестокостью этих царей, поклялся, что тела их будут вытащены из гробниц и разорваны на куски. Оба царя, которых осведомили об этом, перед смертью поручили друзьям (!? — Авт.) похоронить их в другом надежном и тайном месте» (см. [115], стр. 56).

Диодор подобно Геродоту (только красноречивее) выражает свое сострадание египетскому народу, который был вынужден трудиться ради прославления высокомерных и жестоких владык. В этом ему вторит и Плиний, который «добавляет, что в силу справедливого возмездия они (цари — Авт.) преданы забвению и историки даже не могут прийти к согласию в вопросе об именах тех, кто был инициатором столь ненужных сооружений» ([115], стр. 56).

Тут мы видим все: и объяснения, почему забыты имена царей, инициаторов строительства пирамид, и почему пирамиды пусты, и гражданскую скорбь по поводу мучений непосредственных их строителей и даже ростки негодования самих этих строителей.

Современные историки, во всем следуя схеме, намеченной Геродотом и Диодором, отбрасывают невероятные (с их точки зрения) детали (например, направление Хеопсом собственной дочери в публичный дом; кстати сказать, именно эта деталь, по нашему мнению, Геродотом не выдумана; она лишь им неправильно истолкована) и заменяют их другими подробностями, которые (опять–таки по их мнению) непременно должны были иметь место. Мы не будем этим заниматься, а попробуем проанализировать исходную информацию Геродота.

В первую очередь удивление вызывает сообщение Геродота, что «египтяне так ненавидят этих царей, что только с неохотой называют их имена». Морозов пишет:

«Но разве так бывает когда–нибудь в действительности? Ведь тех, кого ненавидят, наоборот, ругают без конца, много больше тех, кого любят. Да это выходит и неправда.

«Немногие остатки египетских воспоминаний, дошедшие до нас от времени Ху–Фу, — говорит Бругш, — выставляют его совсем в другом свете, чем рассказы о нем греков. Есть надпись на скале в Вади–Магара, славящая Ху–Фу как уничтожившего своих врагов»» ([6], стр. 811—815).

Мы видим, что ненависть египтян к Хеопсу Геродот явно выдумал, то ли для подчеркивания злонравия Хеопса, то ли как объяснение, почему его имя забыто и заменено именем пастуха Филитиса.

Далее Геродот пишет, что Хеопс «заставил всех египтян работать на него» и импилицирует, что строительство пирамиды разорило страну. Это тоже очень странно.

Мы давно уже знаем, что роль личности в истории совсем не столь велика, как это представлялось, например, Геродоту. Исторические герои вроде, скажем, Наполеона, только потому достигли успеха, что они наилучшим образом выражали стремления господствующего класса и его правящей верхушки и находили опору в достаточно широких слоях общества. Какую же опору мог найти, скажем, Хеопс, в строительстве пирамиды, которая нужна была только ему самому и только после его смерти? Аристократия страдала от строительства, потому что с ее поместий отрывались рабочие руки для строительства пирамиды, а свободное население, потому что оно было вынуждено принимать прямое участие в этом строительстве. Духовенство (жрецы) также не могло быть довольно постройкой пирамиды, поскольку на время строительства Хеопс «повелел закрыть все святилища». Получается, что единственной опорой Хеопса в его колоссальном предприятии было только религиозное суеверие масс и его авторитет как бога и автократора.

Материалистически мыслящие историки, понимая всю невозможность строительства пирамиды без широкой социальной основы, пытались придумывать всевозможные схемы. Например, утверждалось, хотя это прямо противоречит информации Геродота, что существовал широкий слой собственников и жрецов, которые наживались (!) на строительстве пирамиды, и они–то и составляли социальную опору Хеопса. Другая, прямо противоположная точка зрения признает, что постройка пирамид «должна была вызвать сильное недовольство в среде номовой знати и народных масс» и что это, якобы, в конце концов (через полторы сотни лет!) «привело к некоторым политическим изменениям» (см. [128], стр. 172—173).

Однако ясно, что стоимость пирамид и колоссальность необходимых трудовых затрат должны были в конец обескровить страну (это понимал еще Геродот и подчеркивал своим анекдотом о дочери Хеопса). Поэтому невозможно говорить о «широких слоях собственников», обогащавшихся при строительстве пирамид (изобретатели этой теории явно были под впечатлением многочисленных буржуазно–капиталистических афер и скандалов, вызванных коррупцией; была ли для подобных афер почва при социально–экономических отношениях эпохи строительства пирамид эти историки умалчивают), а что касается пресловутого «недовольства», то, конечно, ни аристократия, ни массы свободного населения не стали бы терпеть разорения полторы сотни лет (столько по Геродоту царствовали Хеопс, Хефрен и Микерин), а довольно быстро приняли бы свои меры (вполне достаточно было бы, например, некоторое равнодушие и безразличие работников, чтобы намертво застопорить такое колоссальное предприятие).

Сомнения вызывают и сроки строительства пирамид, указанные Геродотом: 20—30 лет на каждую. Мы не производили детального исследования, но даже самые грубые прикидки показывают, что эти сроки должны быть, по–видимому, увеличены в несколько раз. В указанные Геродотом сроки, по–видимому, невозможно перевезти и аккуратно уложить те миллионы тонн камня, из которых состоят пирамиды. Это было бы трудно даже при современной технике.

Если это действительно так, то, следовательно, пирамиды сооружались при жизни не одного поколения, а потому никак не могли строиться в качестве усыпальниц здравствующих царей.

Да и вообще, как справедливо замечает Морозов, земные цари всегда более склонны заботиться о своей земной жизни и власти, чем о загробной. Даже римские папы не строят себе заживо гробниц. «Забота о них всегда возлагалась людьми на своих переживающих родственников, которые и воздвигали посильно–богатые мавзолеи» ([6], стр. 828).

Таким образом, при мало–мальски критическом анализе все сообщения Геродота оказываются полными несуразиц. Явно, что Геродот излагает не факты, а некую концепцию, цель которой объяснить происхождение пирамид.

И вот мы опять остаемся перед проблемой: в чем назначение пирамид и кто их построил?

Мнение Морозова

При ответе на этот вопрос мы должны руководствоваться следующими, выясненными выше пунктами:

1. Стоимость пирамид и необходимые для их постройки трудовые затраты столь велики, что даже такая богатая и многолюдная страна как Египет не могла их себе позволить, не принеся в жертву свое хозяйство.

Вместе с тем, для всего района Средиземноморья это были хотя и крупные, но вполне посильные траты. Поэтому следует думать, что пирамиды строились усилиями всех стран Средиземноморского бассейна, каждая из которых командировала в Египет отряды строителей (надо полагать, добровольцев) и организовывала их снабжение, питание и культурный досуг.

2. Объем необходимого труда был столь велик, что строительство каждой пирамиды продолжалось не менее сотни лет. За это время первоначальный энтузиазм поостыл и постепенно строительство было прекращено. Поэтому предусмотренная первоначальным планом облицовка была положена только частично (возможно, правда, что эта «облицовка» служила совсем другим целям). Остатки заготовленного материала были пущены на другие нужды (например, строительство мостов), а когда они были исчерпаны, начали разбирать уже положенные плиты.

3. Строительство пирамид требовало широкой и энтузиастической поддержки народных масс и привилегированных слоев общества.

В трудах современных историков можно встретить утверждения, что пирамиды были построены в основном рабским трудом. В этой связи любопытно, что на многочисленных египетских барельефах, изображающих трудовые процессы, почти полностью отсутствуют рабы. Объективные факты не подтверждают традиционного мнения, что экономика Египта была основана на труде рабов. Чтобы свести концы с концами историкам приходится придумывать разнообразные, иногда довольно остроумные объяснения (см., например,[128], стр. 166—170). В частности, считать, что рабы принимали существенное участие в строительстве пирамид, у нас нет никаких оснований.

Что же вызвало столь широкий и сравнительно долго державшийся энтузиазм населения всего Средиземноморья, энтузиазм, позволивший провести в жизнь такой амбициозный проект, как строительство пирамид? Каким нуждам широких масс (и одновременно привилегированных слоев и государства, без организующей роли которых строительство было бы невозможно) отвечал этот проект, что они поддерживали его, несмотря на всевозможные жертвы, на которые им приходилось идти (дополнительные налоги, добровольно–обязательные пожертвования как денежные, так и натуральными продуктами хозяйства, отток в Египет в составе трудовых, скорее всего молодежных, отрядов наиболее трудоспособного населения и т. д. и т. п.)?

Морозов полагает, что причина была в сакральном, священном характере пирамид, которые задумывались и строились как усыпальницы великих государственных и религиозных вождей, основателей религиозных вероучений.

В параллелизме Абидосской таблицы с родословием Иисуса Хеопсу соответствует Авраам, чье имя, означающее «Отец Рима», идеально подходит для основателя Средиземноморской клерикальной империи и библейского культа Диоклетиана–Моисея. Поэтому Морозов считает, что главная из трех великих пирамид («пирамида Хеопса») воздвигнута над Диоклетианом (он же Моисей, он же Авраам).

Преемник Авраама Исаак («Распространитель письмен») параллельный Дедефре, преемнику Хеопса, аналогичен с этой точки зрения Констанцию Хлору, преемнику Диоклетиана. Пирамиды у него нет. С точки зрения Морозова причина очевидна: Исаак–Хлор был верным последователем Авраама–Диоклетиана, новой религии не основывал и потому пирамиды не удостоен.

«Преемник Исаака — Богоборец Иаков, первый увидевший лестницу на небо, Зодиакальный круг для движения планет, более всего соответствует, мне кажется, Арию, которому, по–видимому, и воздвигнута вторая великая пирамида. А последний библейский патриарх — теократ Иуда Иаковлев как будто соответствует евангельскому апостолу тоже Иуде Иаковлеву. Но это имя значит просто «богославный» (ИЕ—УДЕ), или «православный», а потому может обозначать и евангельского Христа, и его двойника, основателя православной литургии Василия Великого, которому таким образом под иероглифическим именем Менк–Рэ (греческое Менкавра) воздвигнута третья великая пирамида, может быть вместо первой простой, из которой могли перенести его мумию в более подходящее место, так как гроб тут оказался пуст… Но относительно его было, по–видимому, много разногласий, и ему приведено много прозвищ…» ([6], стр. 810—811).

Существование трех великих пирамид указывает на существование трёх влиятельных сект, почитающих как основателей трех великих религиозных вождей, которые в последующем расщепились в целый ряд государственных и клерикальных деятелей. Эти секты соревновались в постройке наиболее величественного памятника своему основателю, чтобы подчеркнуть его святость и посмертное могущество. Многочисленные паломники, приходившие поклониться гробницам, поддерживали рвение строителей, финансировали их и, надо думать, считали угодным для души лично прибавить к пирамиде хотя бы один камень.

Эта теория Морозова объясняет все особенности пирамид и снимает все трудности традиционного объяснения. К тому же она может быть подкреплена и некоторыми дополнительными соображениями.

Предшественники колоколен

«… нетрудно видеть, что… пирамиды были явными предшественниками православных колоколен. Посмотрите на любую из наших церквей. Что вы в них видите? Прежде всего, перед вами поднимается как можно выше к небу колокольня, заметная уже издали. По первичному плану, осуществляющемуся почти всегда и теперь…, она четырехугольная и, подобно египетским пирамидам, всегда ориентирована своими четырьмя сторонами «на четыре стороны света», так как землю в древности считали тоже квадратом. Это и есть новейшая «египетская пирамида», лишь ради экономии в материале, сузившая свое основание. Она не имеет более вида надгробной насыпи благодаря только успехам строительного искусства. Пирамидальная же форма была прообразом всякой башни. Когда еще не было цемента, было трудно построить высокое сооружение с отвесными стенами… Поневоле приходилось делать ступенчатую башню в виде пирамиды, которую к тому же — от поколения к поколению, от царя к царю — можно было беспредельно надстраивать новым рядом камней…

Что вы видите к востоку (от современной церкви. — Авт.)? Алтарь, прикрытый от дождя куполом, т. е. храм, а под алтарем обязательно «мощи», т. е. хотя бы кусочек мумии того святого, которому тут должно молиться» ([6], стр. 829—830).

Совершенно аналогично, к востоку от пирамиды всегда располагался храм, который египтологи без достаточных оснований называют «заупокойным», а в самой пирамиде обязательно предусмотрено помещение для мумии.

«А относительно того, что это были специальные кладбищенские храмы, основанные обязательно на мощах святых, красноречиво свидетельствует то, что около пирамиды Хуфу мы видим, как около христианской церкви, огромное количество непирамидальных частных гробниц.

Итак, несомненно, пирамиды были колокольнями специальных принильских кладбищенских храмов особого образца, давших схему для дальнейших христианских церквей» ([6], стр. 830—831).

Бесспорная близость пирамид к колокольням, означающая, что пирамиды были прототипом колоколен, влечет за собой, что религия строителей пирамид должна быть прототипом христианской религии, а следовательно, лица, чьими гробницами должны были стать пирамиды, — основателями христианской религии. Таким образом, мы снова возвращаемся к Моисею, Аарону–Арию и Иисусу.

Библейские высоты

Как мы уже отмечали в § 3, гл. 8, в библейских книгах Царей постоянно упоминаются какие–то являющиеся предметом поклонения «высоты» (БМУТ), на которых горят огни и совершаются религиозные обряды. Теперь читателю должно быть очевидно, что этими высотами являются пирамиды, особенно, если вспомнить, что хотя вопрос о происхождении слова «пирамида» считается еще нерешенным (см. [115], стр. 49), одна из наиболее распространенных этимологии производит это слово от греческого «пир» — «огонь», «пламя», из–за огней, которые зажигались на вершине пирамиды.

К времени, когда окончательно кристаллизовались книги Царей, первоначальное происхождение пирамид уже забылось, хотя поклонение им еще осталось. Это объясняет, почему авторы книг Царей рассматривают этот культ как еретический.

Вавилонская башня

Предугадывая возможное возражение, Морозов полагает, что представление о пирамидах как гробницах великих святых, неполно. Действительно, как бы мы ни любили и ни уважали своих мертвецов, тратить многие годы и колоссальные средства на сооружение их усыпальниц никто, конечно, не будет. Для покойников всегда строились посильно богатые мавзолеи и хотя, скажем, замоскворецкие купцы и состязались в богатстве своих фамильных склепов, но что–то неизвестно, чтобы хотя бы один из них разорился на их строительстве.

Строители пирамид явно должны были преследовать какие–то свои, личные цели; иначе невозможно объяснить их многолетние усилия и невероятные траты.

«Здесь остается признать лишь то, что люди того времени думали, будто погребенные тут великие святые поведут их на небо, и каждая из трех сект, конкурируя с другой, строила над их телами удобные лестницы для этого, а больших лестниц тогда нельзя было физически сделать, иначе как в виде пирамид» ([6], стр. 834).

«Соблазн же для такой постройки был велик. Дело в том, что голубая лазурь небес… кажется для наивного, неподготовленного наукой человека, не выше чем на несколько десятков сажен над его головой. Я вспоминаю, как и сам, лет семи или восьми, когда еще держался библейского представления о небе как о хрустальном колпаке над землей… старался много раз определить его высоту. Я заключил, что небо должно находиться не выше чем в 50 саженях над поверхностью земли и что построить туда большую лестницу вполне возможно.

Все эти детские размышления, которые, конечно, в совершенно таком же виде приходили и всем самостоятельно пробуждающимся наивным умам, неизбежно должны были в свое время возникнуть в головах самых выдающихся мыслителей древности, стоявших на библейской точке зрения. А мысль взобраться на небо должна была казаться не только им, но и всему населению страны такой привлекательной, что оно непрочь было массами пойти на такую приманку и потратить на нее много лет своего собственного труда… И, конечно, такую лестницу на небо надо было строить под покровительством лишь самых величайших святых — Моисея, Арона, Христа…

… Три величайшие египетские пирамиды являются с этой точки зрения лишь трагическими памятниками древних заблуждений, через которые должна была неизбежно пройти наука о строении вселенной, прежде чем достигнуть современного учения о бездонности небесных пространств.

В трех местах три секты пытались строить башню до неба и непременно над нетленными мощами какого–нибудь особенно великого святого, и каждый раз какой–нибудь мудрец определял в данном месте высоту неба и говорил находившимся под его влиянием народам и их властелинам: «на такой–то высоте достигнем до неба!» и властелины и несколько поколений народов строили тут пирамидообразные лестницы с величайшим трудом, но, достроив до указанной высоты, видели, что небо удалилось от них и остается по–прежнему недостижимым.

Разочарованным инициаторам такого предприятия ничего не оставалось, как заявить, что это место не угодно богу–богов, а потому и мощи надо вынести отсюда куда–нибудь в другую могилу…

И так было до тех пор, пока огромное количество бесплодно затраченного труда не подорвало, наконец, доверия к старой теории о близости тут неба (из–за отсутствия облаков небо в Египте должно казаться ближе к земле, чем где бы то ни было. — Авт.) и о могуществе тех, чьи мощи тут лежали» ([6], стр. 842 — 844).

«… Работа энергично велась исключительно потому, что ей сочувствовал не один царь, но и все маги, и его придворные, и войска, да и массы населения ничего не могли возразить против полезности для них такого предприятия. И нужно было полное истощение всех экономических сил и средств государства для того, чтобы убедить людей, что небо для них недостижимо таким способом» ([6], стр. 846).

Информация об этом строительстве сохранилась в Библии в виде легенды о постройке вавилонской башни.

«Двинувшись с Востока, они нашли в земле Сенаар (по–еврейски ШНЭР, что Морозов переводит как «Бдение над Спящим» и отмечает, что это имя до сих пор носит южная часть нильской долины; см. [6], стр. 835. — Авт.) равнину и поселились там.

И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес

И сказал Господь, и вот, что начали они делать. Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.

И рассеял их Господь по всей земле. Посему дано ему имя: Вавилон… (Бытие, XI, 2,4, 6—9).

Надо думать, что прекращение строительства пирамид сопровождалось горячими спорами и распрями, а также массовым разъездом строителей. Все это преломилось в легенде о происхождении языков, тем самым удачно сконтаминированной с информацией о древнем высотном строительстве.

Что же касается имени Вавилон (БЕЛ), которое, как мы уже знаем, означает «Врата Бога», то оно прекрасно подходит для священного поля, на котором расположены пирамиды. Самое же замечательное, что, как сообщают редакторы книги Лауэра, «Вавилон — греческое (так! — Авт.) название поселения, расположенного напротив пирамид на восточном берегу Нила. В эпоху средних веков так иногда называли Каир, предместьем которого стало это селение» ([115], стр. 45).

Вот где оказывается располагался библейский Вавилон! (Точнее, один из городов, которые Библия называет этим именем). Немудрено, что в развалинах месопотамского города, который теперь принимается за Вавилон, не найдено никаких следов «вавилонской башни» и историки вынуждены доказывать, что поводом к легенде об этой башне послужили храмы–зиккураты, невероятная, якобы, высота которых (в три или в семь этажей!) и вызвали к жизни эту легенду. Спрашивается, как законченные храмы, в которых совершались богослужения, могли породить легенду о незаконченной башне?

В заключение стоит заметить, что представление о пирамидах как лестницах на небо настолько естественно, что оно не осталось чуждым и традиционным историкам: «Некоторые египтологи полагают, что в первой пирамиде — ступенчатой — фараона Джосера в Саккаре воплощена идея гигантской лестницы, долженствующей облегчить умершему царю восхождение на небо, к его отцу Ра» ([115], стр. 13—14).

Видно, как простая и ясная идея вынуждена деформироваться в умах египтологов, чтобы включиться в русло традиционных представлений.

Некрополи Египта

В связи со всем сказанным выше встает вопрос, почему именно в Египте решили строить усыпальницы — пирамиды? А потому, отвечает Морозов, что «когда уже возникли сухопутные и морские сношения между береговыми странами средиземноморского этнического бассейна, тогда неизбежно стали распространяться рассказы о чудесах далеких стран. В Сицилии вечно дымится огромная гора — жертвенник небесному богу и у Неаполитанского залива на Везувии находится жилище бога — Громовержца и потрясателя земли? А в Египте есть не меньшее чудо: люди после смерти там не гниют, около Мемфиса есть «Святая земля», в которую запрещен вход нечистым духам, пожирающим тело умерших. Тела остаются там нетленными.

Такие рассказы, конечно, были вызваны до периода бальзамирования тем простым обстоятельством, что под влиянием совместного действия солнечных лучей и жгучего самума, трупы людей и животных, брошенные на границе пустыни, должны были часто высыхать и потом заносились песком.

Для властелинов земли в арианско–христианский период (а возможно, что и раньше. — Авт.), уже понявших неизбежность не только чужой, но и собственной смерти, наиболее ужасной перспективой, конечно, была мысль оказаться обглоданными потом до костей какими–то прожорливыми, вонючими, погаными духами. А потому и мысль быть погребенными в «Святой земле», где их тела в полной целости будут дожидаться всеобщего воскресения мертвых, должна была казаться особенно заманчивой.

В результате этого эллино–египетские властелины (имеются в виду «римские императоры». — Авт.) могли приказывать своим наследникам, под страхом являться к ним после смерти и мучить, отвезти себя для погребения обязательно в Египет, на Гизехское поле. А для наибольшего предохранения от гниения на дороге мог быть придуман и обычай (бальзамирования. — Авт.)…

Таково наиболее естественное объяснение исключительного обилия мумий и грандиозных гробниц в долине Нила. Их вызвал не человеческий местный произвол, а сама его стихийная природа» ([6], стр. 8 1 9 — 820).

Мы, впрочем, думаем, что обычай привозить забальзамированные трупы в Египет зародился значительно ранее, а арианско–христианские владыки просто им воспользовались (и, конечно, существенно развили). Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. И вот, в Египет везут трупы не только владык, но и всех, кто это мог себе позволить (крупных чиновников, родовитых аристократов, богатых купцов). Поэтому–то в Египте такова плотность захоронений и храмов, как ни в одной другой стране мира.

По–видимому, первоначально (да и долгое время потом) хоронили не в пирамидах, а в прямоугольных склепах, которые теперь египтологи называют арабским словом «мастаба» (см. напр. [110], рис. на стр. 163). Обычай хоронить в пирамидах (конечно, только царей и лиц особо к ним приближенных) появился, надо думать, поздно, уже в подражание трем великим пирамидам. Еще позднее, в попытках уберечься от грабителей–гробокопателей возник обычай и тайных погребений.

Подкреплением этой теоретической конструкции служит тот факт, что не сохранилось ни одной гробницы римских и ранневизантийских императоров. Самой ранней «императорской» гробницей является гробница Теодориха в Равенне.

Факт отсутствия усыпальниц императоров давно уже мучил историков, но они так и не смогли придумать ему рационального объяснения. С точки же зрения Морозова никакой проблемы нет: мумии всех императоров находятся (или точнее находились до вывоза их в европейские музеи) в Египте. Ниже, при разборе династической истории Египта мы попытаемся отождествить хотя бы некоторых императоров с известными мумиями.

Город Возлюбленного

Очень интересно вопрос о месте захоронения римских императоров (под псевдонимом богоборческих и богославских царей) решается в Библии.

Оказывается, что он связывается с неким «городом Давида» (ЕЙР–ДУД), что означает «город Возлюбленного» (см. [2], стр. 503). Этот город упоминается в Библии только в книгах Царств и в том, что переписано из них в книгах Паралипоменон. Впервые о нем говорится в следующих словах:

«… Давид взял крепость Сион: это — город Давидов» (II Царств, V, 7).

Последняя фраза очень похожа на вставку позднейшего редактора; это тем более вероятно, что во всех остальных местах Библии «город Давида» упоминается только в очень специфичной ситуации, а именно, как город, в котором кто–то погребен.

Так, по сообщению Библии, в «городе Давидовом» погребены:

В книге Паралипоменон о месте последнего упокоения Давида и Охозии ничего не говорится, гробница Амасии указана «в городе Иудином» (явная описка), об Азарии (под именем Озии) сказано, что «похоронили его с отцами его на поле царских гробниц» (II Паралип. XXVI, 23), что по существу не расходится с информацией книги Царей, но о грешном Ахазе сказано двусмысленно: «и почил Ахаз с отцами своими (значит ли это, что он похоронен был вместе с ними? — Авт.), и похоронили его в городе, в Иерусалиме (после него в Иерусалиме хоронится только Иосия. — Авт.), но не внесли его в гробницы царей Израилевых» (значит эти гробницы расположены в Иерусалиме? — Авт.) (II Паралип. XXVIII, 27). Кроме того, об Иоасе и Иоатаме дополнительно сообщено, что они похоронены хотя и в «городе Возлюбленного», но «не в царских гробницах».

Место захоронения сына Ахаза Езекии в книге Царей не указано, а в книге Паралипоменон говорится, что «И почил Езекия с отцами своими, и похоронили его над гробницами сыновей Давидовых…» (II Паралип. XXXII, 35).

Мы видим, что более поздний автор книги Паралипоменон уже путается в географии и отождествляет «город Возлюбленного» с «городом Святого Примирения» (Иерусалимом). Впрочем, и в книге Царей сказано об Амасии: «погребен он был в Иерусалиме, с отцами своими в городе Давидовом» (II Царей, XIV, 20). Следует ли это понимать как сообщение, что «город Давидов» находился на территории Иерусалима? Или мы имеем здесь дело с более поздней вставкой?

О том, где захоронены богоборческие цари, Библия, как правило, не сообщает.

Кроме этих мест «город Возлюбленного» упоминается в Библии еще только четыре раза и только в книге Паралипоменон, причем один раз опять в связи с похоронами: «И похоронили его (первосвященника Иодая. — Авт.) в городе Давидовом с царями, потому что он делал Доброе…» (II Паралип, XXIV, 16).

Дважды книга Паралипоменон упоминает этот город в биографии Давида: «И построил он себе домы в городе Давидовом, и приготовил место для ковчега Божия…» (I Паралип., XV, 1) и «Когда ковчег завета Господня входил в город Давидов…» (I Паралип., XV, 29), причем из контекста ясно, что автор снова отождествляет его с Иерусалимом: «И собрал Давид всех израильтяне Иерусалим, чтобы внести ковчег (I Паралип.., XV, 3).

Наконец, в биографии Соломона говорится, что «… собрал Соломон старейшин Израилевых… в Иерусалим для перенесения ковчега завета Господня из города Давидова, то есть с Сиона» (II Паралип., V, 2). Тут автор по смыслу не мог отождествить «город Давидов» с Иерусалимом и, явно потерявшись, дал пояснительную вставку «то есть с Сиона».

Мы видим, что «город Давида» не является жилым городом, а представляет собой город умерших, некрополь, царское кладбище. В нем похоронены все иудейские (богославские) цари, начиная от легендарного Давида (которого здесь мы должны отождествить с Диоклетианом) и кончая Езекией (которого в гл. 8, § 3, мы отождествили с Анастасием). После Езекии богославские цари погребаются совсем в других местах. Это соответствует тому, что в Византии на смену Анастасию пришла новая, иллирийская династия Юстинов—Юстинианов, которая, надо думать, и сменила кладбище.

Морозов полагает, что «по совокупности обстоятельств… можно заключить, что «городом Возлюбленного» скорее всего называлось поле пирамид («поле царских гробниц». — Авт.) близ Мемфиса» ([2], стр. 306), хотя он полностью и не отвергает идеи, что это может быть «улица Гробниц» в Помпее. Конечно, отождествлять «город Давида» с теперешним Иерусалимом невозможно, хотя бы потому, что, несмотря на усердные поиски, никаких следов царских гробниц в нем не обнаружено (см. гл. 7, § 2).

Заключение

Мы видим, что классическая версия происхождения и назначения трех великих пирамид сама себя опровергает. Версия Морозова значительно последовательней и к прямым противоречиям не ведет. Конечно, хотелось бы иметь для нее неоспоримые доказательства (скажем, астрономические или математико–статистические), но на нет и суда нет.

Во всяком случае, возможность такой версии показывает, что факт наличия в Египте пирамид (и других захоронений) не опровергает выдвинутого в § 1 положения о мифичности и средневековом происхождении «древней истории» Египта, а, напротив, даже его поддерживает

Однако против этого положения можно выдвинуть и другие возражения. Например, ему противоречит представление о детальной и (что самое важное!) связной, династической истории Египта. Рассмотрим поэтому династии Египта поподробнее.

В своем обозрении истории Древнего Египта Морозов в основном опирается на труды Бругша и других египтологов XIX века. Морозов пишет: «Я особенно ценю Бругша за его простодушие, делающее его книги сырым материалом для обработки, а если мне скажут, что они уже устарели, то я отвечу, что еще более устарели Геродот и Фукидид и приводимые мною египетские документы» ([6], стр. 993).

Первая династия См. [6], стр. 785—787.

По Манефону вначале Египтом правили боги, дети бога Пта. Имя этого бога, говорит Морозов, «очевидно это то же самое слово, как и греческое патэр, и латинское патер и означает оно на всех трех языках одно и то же — отец» ([6], стр. 785).

Потомки Бога–Отца Пта в магическом числе 7 составляют I Мемфисскую династию:

1) Бог–Отец Пта; ему соответствует Солнце.

2) Бог Ра (или Рэ), сын Пта; ему соответствует Марс.

3) Бог Шу, сын Ра; ему соответствует Юпитер.

4) Бог Себ, сын Шу; ему соответствует Сатурн.

5) Бог Озирис, сын Себа; ему соответствует Луна.

6) Бог Сет, первый сын Озириса; ему соответствует Меркурий.

7) Бог Гор, второй сын Озириса; ему соответствует Венера.

Среди всех этих богов особо выделяется бог зла Сет, убивший своего отца Озириса.

Вторая династия См. [6], стр. 788—790.

Вторая, т. н. I Фивская, династия Египта также состоит из богов:

1) Бог Амон–Ра.

2) Бог Монт, первый сын Амона.

3) Бог Шу, второй сын Амона.

4) Бог Себ, сын Шу.

5) Бог Озирис, сын Себа.

6) Бог Гор, сын Озириса.

Бога Амон–Ра не нужно путать с богом Ра предыдущего списка. Это просто другое имя солнечного Бога–Отца. Мы видим, что эта вторая «династия» является почти точным слепком с первой. Единственное, стоющее быть отмеченным, отличие состоит в том, что в ней выпущен бог зла Сет, из–за чего нарушилось магическое число 7.

«Здесь мы видим ясно и способ составления длинных древних генеалогий: те же самые (реальные или воображаемые) независимые друг от друга личности признаются детьми друг друга и из них составляется династия, а затем эта же самая династия посредством легких вариаций имен и порядка, прикладывается к самой себе и выходит нечто вроде периодической системы элементов» ([6], стр. 789—790).

Третья и четвертая династии См. [6], стр. 790—791 и [12], стр. 176.

Царями третьей династии по Манефону были божественные быки (Сераписы), преемники бога Гора. Информация о них очень скудна; на плохо сохранившемся начале Туринского папируса можно разобрать лишь только два имени: Аписа, священного быка в Мемфисе, и Мневиса, священного быка в Гелиополисе.

Еще меньше сведений сохранилось о составлявших четвертую династию царях–тенях, т. е. о правивших в долине Нила душах умерших людей.

Как и следует ожидать, все эти четыре династии (как мы увидим, ничем не хуже нескольких следующих) современными учеными не признаются. Они согласны лишь в том, что до первой человеческой династии (а по счету Манефона — пятой) в Египте какие–то цари были (Бикерман сообщает даже два имени: Скорпион и Нармер).

Псевдопервая (пятая) династия См. [6], стр. 791—799 и [12], стр. 176.

Эта династия называется также I Тинитской династией. Имя первого царя мы выше уже поставили в соответствие с именем первого человека Адама (ДМ). Интересно, что имена остальных царей этой династии резко варьируются от списка к списку. См. табл. 1, на которой указана также соответствующая (см. § 1) «династия» ветхозаветных патриархов. (Аналогичные таблицы Морозов приводит и по следующим династиям; мы их будем опускать).

Обращает на себя внимание стремление авторов подогнать династию под магическое число 7. Как ни странно, это же сделали и современные ученые. (Обратим внимание, кстати, какие имена они дают царям этой династии. Поистине, «Наука, ты всемогуща!»).

Морозов полагает, что в основу этой (и следующих) династий положена первичная апокалиптическая схема «семи земных царей», искаженная до неузнаваемости.

Он замечает, что имя второго царя Тоты (ТТ) очень похоже на имя Давида (ДД), который по династическим отождествлениям падает на конец III века — начало IV века. С другой стороны, этому царю соответствует в Библии патриарх Енос, при котором, якобы, началось поклонение богу–Громовержцу (ИЕУЕ), что также дает то же время.

Он далее замечает, что по Библии патриарха Еноха «вдруг не стало», потому что бог взял его (см. Быт. V, 24), а на соответствующем месте в Абидосском списке, вместо имени, изображен человек с посохом, как вечный путник.

Табл. 1

Псевдовторая династия См. [6], стр. 796—804 и [12], стр. 176.

С этой (II Тинитской) династией дело у египтологов обстоит значительно хуже, чем с первой. Они не могут даже последовательно перечислить ее царей. У Эратосфена эта династия вообще отсутствует, а остальные источники безнадежно противоречат друг другу.

Морозов пытается отождествить этих царей с теми же римскими императорами от Диоклетиана до Аркадия, но за недостатком информации его сопоставления выглядят не очень убедительно (он сам их характеризует как «гадательные»). Тем не менее, подводя итоги, он пишет:

«Итак, первые две «династии», якобы человеческих (а вернее — человекоподобных) египетских царей, начиная с Мены, никогда не существовали самостоятельно, а списаны с властелинов латино–эллинно–сирийско–египетской тетрархии кануна Средних Веков. Эти властелины действительно были египетскими теократическими царями, но признавались за своих также и латинами, и греками, и сирийцами, а жили они обычно не в Мемфисе или Фивах (которые к тому же до сих пор не найдены, несмотря на все розыски), а в стратегическом центре своей империи — Царьграде, на берегу Босфора, и только в походах, да на богомолье ходили в долину Нила, где стояли главные их храмы» ([6], стр. 803—804).

Псевдотретья династия См. [6], стр. 804—810 и [12], стр. 176.

«Посмотрим, не окажется ли то же и в «третьей династии», которую мы также не должны рассматривать как следовавшую за первыми. Ведь родословная Рамессу Великого на Абидосской таблице есть не хронологический конспект древней истории, а конгломерат первичных отрывочных исторических сведений, расположенных в один ряд древним компилятором также наивно, как ребенок стал бы комбинировать свои игрушки, с уверенностью, что делает что–то серьезное» ([6], стр. 804).

Морозов, чтобы выйти из замкнутого круга «Римской империи», пытается сопоставить третью египетскую династию с библейскими «адумскими царями», царствовавшими, якобы, до Саула и Давида, а также с римскими императорами III века, правившими после Гелиогабала и до Аврелиана. Однако у него ничего не получается, и он пишет: «… убедившись, что нам нет цели делать согласования египетских иероглифических династий с более ранними библейскими и греческими списками, я снова буду искать в них аналогий с теми же преемниками Аврелиана» и затем заявляет, что «в родословной Великого Рамессу набирается 77 поколений из последовательного присоединения друг к другу нескольких разноязычных списков семи преемников Аврелиана и Диоклетиана в конце III и в первой половине IV века» ([6], стр. 805), возможно, добавим, объединенных тем или иным способом в «блоки», чтобы достичь магического числа семь (ср. в гл. 8, § 4, обсуждение Римской Империи I).

Переходя после этих общих замечаний к исследованию третьей династии (называемой также II Мемфисской), Морозов пишет: «В этой «третьей династии», к нашим основным первоисточникам снова присоединяется Эратосфен, в котором мы видим характеристическую особенность вполне соответствующую нашему выводу о периодичности всех династий.

У него первые три царя Абидосского списка—Мена, Тога и Аготь под теми же самыми именами — начинают первый период… второй период целиком отсутствует… и третий… является продолжением первого. С нашей точки зрения этому и удивляться нечего: ведь здесь то же самое как понедельник, вторник и среда одной недели периодически налегают на те же дни предшествовавшей недели. Но тут мы видим и нечто много более странное. В третьей династии цари Абидосского списка идут в обратном порядке, чем в Саккарском списке… И такое же явление мы увидим и еще раз в одиннадцатой и двенадцатой династиях.

Каким образом могла произойти такая путаница и притом не в отдельных случайных местах, а во взятых целиком «династиях»? Конечно, лишь в том случае, если все они первоначально представляли не реальную длинную последовательность египетских царей, а случайные списки их разноязычных прозвищ, искусственно сложенных друг с другом, как одинаковые доски в ступеньках крыльца. Тогда только и будет все понятно. Ведь предков одного и того же человека можно считать и от какого–нибудь родоначальника вплоть до данного лица, как сделал, например, евангелист Матфей, а можно считать и обратно, переходя от вашего отца к деду, прадеду, прапрадеду и т. д., как сделал евангелист Лука…

Оба эти случая мы и видим при сравнении отдельных «династий» Абидосской таблицы с такими же в Саккарской.

Такие же случаи могут быть и у других генеалогистов, а потому мы не должны удивляться, если в отдельных псевдодинастиях полная аналогичность с общей схемой получится лишь при счете их царей в обратном порядке» ([6], стр. 806—807).

Любопытно, что современные ученые вообще отказываются от перечисления царей третьей династии, указывая лишь первого — Джосера, и последнего, Ху (см. [12], стр. 176).

Непосредственно по поводу сравнения царей третьей династии с римскими императорами и их другими аналогами. Морозов делает лишь несколько замечаний, подчеркивая, что, как и в предыдущих династиях «не все вариации имен… представляют лишь разные прозвища той же личности. То тут, то там появляется и ее хронологический изотоп, т. е. замена соправителем или знаменитым современником, затмившим своего властелина. Кроме того, значительные искажения тех же самых прозвищ даже у одноязычных друг с другом греческих авторов, а также произвольные приписки и вставки, настолько нарушили первичную схему «семи апокалипстических царей», что требовать точного параллелизма тут невозможно» ([6], стр. 808—809).

Из его конкретных замечаний внимания заслуживает, пожалуй, только одно, относящееся к № 16 Абидосской таблицы. Под этим номером числится царь с удивительным именем Цесар–Шах, явным соединением латинских «цезарь» с восточным «шах». По словам греческих авторов, он был знаменитым врачом и ученым, изобретшим иероглифы и научившим людей обтесывать камни, а по династическим параллелизмам он налегает на Василия Великого, также знаменитого врача и ученого.

Морозов обращает также внимание на тот факт, что от этой династии (как и от двух предыдущих) никаких гробниц не сохранилось.

Псевдочетвертая династия См. [6],стр. 812—813.

Это — династия «строителей пирамид», о которой мы говорили выше в § 2. Она называется также III Мемфисской.

Подчеркнем, что у египтологов нет практически никакой собственной информации о царях этой династии, не восходящей к греческим апокрифам (типа Геродота).

У Зонараса и Евсевия эта династия отсутствует (не потому ли, что «Евсевий» знал, кто лежит под великими пирамидами?), а у Эратосфена царь Микерин, владелец третьей великой пирамиды, который в § 2 был сопоставлен с Христом, называется Биу–Рес, что, по–видимому, является испорченным «Пиус–рекс» — «Владыка Святой». За ним следует царь «Ра—Иосис Архикратор (Всесильный)», или по Африкану «Рат' Ойсес»… Читатель может сам решить, в какой мере напоминают ему эти имена титулатуру Иисуса.

Псевдопятая династия См. [6], стр. 849—854.

Морозов пишет, что эта династия (I Элефантинская) «во многом напоминает 3 группу… но выраженную подробнее с введением некоторых недолго царствовавших царей. Подобно тому как те же самые боги–планеты, которые входили в первую божескую династию, повторились с незначительными вариациями в именах и порядке, во второй «божеской династии» (см. выше. — Авт.), так и здесь, те же самые египетско–ромейские цари III века нашей эры (по–видимому, здесь описка: надо «IV века». — Авт.), которых мы видели уже отразившимися в 3–й и 4–й династиях, воспроизводятся снова…

Эта династия отличается тем, будто ее «святейшествам» построены, говорят, меньшие пирамиды… Понятно, что они не могли бы считаться мифическими, если б сохранились их гробницы

Однако при моей попытке хоть на этот раз выйти из заколдованного круга семи «римских» царей IV века, опять ничего, соответственно, не вышло, так как большинства малых пирамид (о которых сообщают «источники». — Авт.) не оказалось в природе, и потому мне снова пришлось возвратиться в IV век»… ([6], стр. 849).

Морозов цитирует Бругша, который, перечислив названия семи малых пирамид, отмечает, что две из них исчезли без всяких следов (это пирамиды–то!), а название третьей обнаружено на одном камне близ Саккара, но самой пирамиды нет. Четвертая пирамида отождествляется с безымянной тридцатиметровой пирамидой около Абусира на том основании, что рядом с ней обнаружен камень, на котором красной краской (!) написано имя ее владельца. Пятая пирамида отождествлена точно тем же способом: и около нее валялся камень с удостоверяющей надписью. Самое же замечательное состоит в том, что эти камни, на которых водяная краска чудесно не стерлась и не смылась разливами Нила, в настоящее время исчезли без следа. Морозов так это комментирует:

«Да! Очевидно последние годы отличались страшно разрушительными свойствами. В несколько недель они уничтожили то, что до них оставалось неповрежденным целыми десятками веков, как бы специально для того, чтобы какой–либо искатель мог их прочесть… А после этого надписи такие, конечно, стали уже не нужны: они сослужили свое дело и могли спокойно погрузиться в область нирваны» ([6], стр. 851).

Далее Морозов сообщает, что «Из «малопирамидцев» или скорее «безпирамидцев» Шепсескаф (первый царь V династии; Бикерман считает его последним царем предыдущей IV династии; см. [12], стр. 176. — Авт.)… очень напоминает по Бругшу библейского Иосифа.

«Пата Шепсес (патер Шепсес), — говорит он, — был, как библейский Иосиф, при своем предшественнике начальником всех запасных продовольственных магазинов и рудниковых работ, первосвященником бога–Отца (Паты) в храмовом городе Мемфисе и был преемником Менка–Рэ».

По нашим сопоставлениям, он соответствует апостолу Иоанну, списанному с Иоанна Златоуста» ([6], стр. 851).

Завершая общую характеристику пятой династии Морозов пишет: «Интересно, что весь этот период вставлен уже после Эратосфена. У него цари малых пирамид отсутствуют целиком (так же как и у Занараса. — Авт.), и следующая — шестая — династия считается продолжением предшествовавшей четвертой. А у Евсевия отсутствуют и она и обе предшествующие династии: он дает и в следующей — шестой — династии только двух царей, считая их за продолжение второй династии. Уже одно это обнаруживает нам весь механизм создания бесконечно–длинной династической истории Египта из вариаций под разными именами тех же самых семи апокалипстических ромейских царей лишь с редкими заменами их местными соправителями и затмевавшими их деятелями, как хронологическими изотопами, что нарушает внешнюю стройность периодической системы» ([6], стр. 852).

Псевдошестая династия См. [6], стр. 854—865.

«Эту псевдодинастию, или лучше сказать, шестой период царей–теократов в периодической системе египетских властелинов, я считаю особенно замечательной» ([6], стр. 854).

Эта династия (IV Мемфисская) оканчивается царицей Нитокрис, что по Морозову значит «Нить Совершенства». Замечательно, что на этой царице заканчиваются списки Африкана, Евсевия и Эратосфена, так что в отличие, скажем, от Абидосской таблицы, эти списки представляют собой родословие не Рамессу, а Нитокрис!

«Правда, продолжатель Эратосфена прибавляет, что после Нитокрис была еще седьмая династия, продолжавшаяся 75 дней, потом восьмая — 100 лет, потом девятая — 100 лет, из которой он приводит только Октавиана (okhtovis), затем десятая, затем одиннадцатая, из которой он приводит лишь «Амене–Меса», но это явно лишь для того, чтобы довести итог до 2300 лет, от своего первого царя Менеса–Адама до смерти Моисея, по библейской хронологии, считающей, что Адам был сотворен богом за 3760 лет до начала нашей эры и за 2300 лет до смерти Моисея. (Таким образом, получается, что «продолжатель Эратосфена» еще осознавал, что Мена — это Адам! — Авт.).

Под то же число лет подводит свой список и Африкан, ссылаясь на того же египетского первосвященника Манефо, который будто бы все это вычислил. Но вычислял, конечно, не мифический Манефо, а сам автор, или скорее авторы, так как, очевидно, тут работала целая компания, довольно тесно, хотя и не вполне связанная друг с другом, и с еврейскими средневековыми каббалистами в Александрии или в Каире. Отдельные упражнения этой компании мы находим и в Евангелиях Луки и Матфея, и в родословии Магомета, и в библейских книгах, и в двух иероглифических надписях в Саккаре и Абидосе.

А процесс творчества здесь ясен. Это нацепление в один непрерывный ряд разноязычных и разноименных сказаний о первых семи ромейских царях–теократах.

Хотя в Евангелиях и сказано, что Христос был сыном Иосифа и внуком Иакова, но отожествить их с Иосифом Прекрасным Библии и с Лаковым Богоборцем значило бы сократить и еврейскую, и египетскую историю тысячи на полторы лет.

А где же в таком случае уместить царство израильское и царство иудейское! Ничего не оставалось делать, как, отложив до более далекого конца прекрасную царицу «Нить Совершенства», прибавить к только что перечисленным вариантам еще несколько таких же, иногда даже поставленных задом наперед, как мы уже видели при сравнении Абидосского и Саккарского вариантов третьей династии (и увидим еще там же в двух вариантах одиннадцатой и двенадцатой династий).

Такова реальная причина всех последующих вставок и их трансформаций в периодах. В Абидосской таблице «Нить Совершенства» переставлена со своего прежнего 40–го номера на № 76, под именем Рэ–Маот М. (т.е. царица правды Мария)… А получившийся промежуток после № 40 заполнен 36 новыми ее родоначальниками» ([6], стр. 857— 858).

Добавим еще, что в Абидосской таблице под освободившимся № 40 находится царь с замечательным именем «Рэ–Нутер К.», означающем «Царь–Бог–Кесарь», причем, как это принято для титулов у классиков, титул «Кесарь» означен лишь начальной буквой.

По совокупности обстоятельств представляется бесспорным, что царица Нитокрис является одним из первых вариантов образа девы Марии. Только тогда становится понятным, почему родословия Африкана, Евсевия и Эратосфена кончаются на ней.

«Соответственно многообразным вариациям Христа, появились и разнообразные вариации его матери. И вот «Нить Совершенства» стала ассимилироваться то с небесной Девой Зодиакального пояса, то с Клеопатрой, то с другими легендаризированными женщинами, может быть даже и с Мессалиной» ([6], стр. 864).

Имена фараонов VI династии упоминаются в целом ряде иероглифических надписей, из которых явствует, что, например, техника судостроения стояла в то время уже на достаточно высоком Уровне. Автор одной из этих надписей утверждает, что он служил при трех первых фараонах этой династии. Морозов полагает, что «отождествление этих царей с соправителями Диоклетиана навязывается само собой» ([6], стр. 862).

С VI династией связан и Дендерский храм, датировку которого мы подробно разобрали в гл. 5, § 2. Именно в этом храме находится озадачивающая всех египтологов надпись о том, что Пепи, один из теократов VI династии, делал пристройки к этому дворцу, воздвигнутому будто бы еще царем Хуфу из IV династии. В гл. 5, § 2 мы видели, что никакого рационального объяснения этой надписи наука египтология предложить не может. С морозовской же точки зрения, как всегда, никакой проблемы нет: храм был построен в IV веке и реконструирован в VI веке уже при Юстиниане.

В заключение стоит заметить, что хотя и утверждается, что цари VI династии строили себе пирамиды, но ни одна из этих пирамид не обнаружена.

От псевдоседьмой до псевдоодиннадцатой династии См. [6], стр. 870—873 и [12], стр. 177.

Об этих династиях молчат почти все наши первоисточники. Их полный список имеется только в Абидосской таблице (и в параллельной к ней генеалогии Христа из Евангелия от Луки). Показательно, что в отношении династий VII—X, Бикерман сообщает только три (!) имени.

Морозов делает отсюда вывод, что «… эти династии уже очень поздняя вставка, показывающая, что Абидосская стенная живопись много позднее Саккарской, а также и сохраненной Эратосфеном родословной девы Марии — «Нити Совершенства». Она принадлежит уже ко времени появления Евангелий Луки и Матвея, которые и заимствовали из нее свои родословия Христа» ([6], стр. 870).

Любопытно, что Мариетт, один из основателей египтологии в XIX веке, пишет по поводу XI династии: «Кажется, будто Египет снова начинает тот младенческий период искусств, который он уже проходил во время первых трех династий… Даже имя пирамиды, которую выстроил предпоследний царь этой династии… напоминает имя пирамиды…, выстроенной Хуфу» (см. [6], стр. 870).

Морозов полагает, что только VII—VIII династии по–прежнему повторяют императоров IV века, а в остальных династиях мы впервые выходим из их заколдованного круга. Он предположительно отождествляет IX династию с византийскими императорами от Феодосия II до Анастасия (и тут и там по четыре императора), а X династию с византийскими императорами от Юстивиана до Гераклия. Что же касается XI династии, то Морозов относит к ней только двух царей, которые он считает не отражениями реальных личностей, а чистыми символами. Интересно, что хотя Бикерман насчитывает в этой династии шесть царей, но они разбиты у него на две тройки одноименных царей (так что различных имен у Бикермана тоже два).

Могил фараонов VIII—XI династий археологами не обнаружено.

Псевдодвенадцатая династия См. [6], стр. 873—885 и [12], стр. 177.

Считается, что при этой династии (I Тинитской) Египет вновь объединился под властью мощных царей, первым из которых был Аменемхет I, хотя «… обстоятельства появления этой выдающейся династии нам неизвестны, равно как и причины конца ее предшественницы» ([32], т. 1, стр. 216). Всего в этой династии было четыре Аменемхета и три Сенусерта (так что магическое число семь по–прежнему соблюдается). Кончается династия царицей Нефрусебек. Все эти имена взяты из иероглифических надписей и Туринского папируса (с условным, напомним, чтением; например, вместо «Сенусерт» можно читать «Усур–Тасен»). Похожи наименования этих фараонов и у греческих авторов (Аменемес и Сезострис), но Абидосская и Саккарская таблицы дают совсем другие имена. При этом в Саккарской таблице те же самые имена идут в обратном порядке.

По параллелизму между Абидосской таблицей и Евангелием от Луки (см. § 1) XII династия налегает на Иуду Маккавея и его потомков. Однако библейская книга Маккавеев дает для них совсем другой (третий) порядок. Как пишет Морозов «… путаница от этих новых сопоставлений только увеличивается. Каждый автор перечисляет по–своему» и добавляет:

«Но все же и здесь мы вертимся в том же самом заколдованном круге и получаем как–будто лишь новый, хотя и сильно спутанный период той же самой периодической системы мессианского родословия» ([6], стр. 877).

От ХII династии осталось довольно много иероглифических текстов. Обсуждая их, Морозов отмечает их почти полную идентичность с текстами, приписываемыми IV династии (и даже по «короткой» хронологии отстоящими почти на тысячу лет). Нет существенных отличий и от текстов, приписываемых XVIII династии (т. е. якобы на полтысячи лет более поздних). В одной из надписей царя XVIII династии Тутмеса III сообщается о его распоряжении впервые построить храм в память его предка Усур–Тасена, «которому до тех пор, (как видно) никто не догадался построить храм. Конечно, можно сказать: лучше поздно, чем никогда!… но это только в шутку, а в действительности всегда бывает так, что если кому–нибудь не построили храмов в первую же тысячу лет после его смерти, то не построят и во вторую тысячу» ([6], стр. 885).

Морозов, цитируя иероглифические надписи по книге Бругша «История Египта», обращает внимание, что в них пишется, например, «Тутмес III», «Усур—Тасен III» и т. д. Он спрашивает: «Неужели и тогда, как и теперь, одноименных императоров уже обозначали нумерами? Невозможность проверить по подлинникам заставляет меня думать, что такой серьезный ученый как Бругш не стал бы вписывать отсебятину в исторические документы. Иначе было бы только новое доказательство легкомыслия основателей современной египтологии…» ([6], стр. 883).

Псевдотринадцатая династия См. [6], стр. 886—893,[12], стр. 177 и [52], т. 1, стр. 254—255.

Эта (II Фиванская) династия (как и четыре следующих) в Абидосском списке отсутствует, хотя по Синкеллосу она находилась у власти 455 лет (а все «пропущенные» династии почти полторы тысячи (!) лет). У Бикермана для всех этих династий приведено только несколько разрозненных имен (и отпущено на них 200 лет). Напротив, Туринский папирус насчитывает по Бругшу 87 царей только в XIII династии, а Манефон говорит (не перечисляя имен) о 361 (!) царе. На этом основании египтологи XIX века считали, что все известные родословия являются лишь краткими извлечениями из какого–то великого и полного списка, до нас не дошедшего. В XX веке маятник качнулся в другую сторону и данным Туринского папируса современные египтологи явно не доверяют, хотя, как показывает сравнение списка Бругша со списком Бикермана, отдельные имена они из этого папируса заимствуют.

Морозов пишет, что «… мы можем догадаться, что приводимые в Туринском папирусе цари не что иное, как новые варианты того же самого музыкального лейтмотива во славу семи римско–византийских императоров, как и все предшествовавшие, но, к сожалению, мы не имеем о них никаких сведений, кроме имен» ([6], стр. 887) и потому подкрепить эту догадку, кроме общих соображений и аналогий, нечем. Морозов полагает, что Туринский список имеет общее происхождение с бесконечными списками имен, заполняющими первые восемь глав библейской книги Паралипоменон, и что поэтому для его разъяснения (от которого, как явствует из Бикермана, современные египтологи отказываются) надо прежде всего разъяснить династические списки Паралипоменона.

Он обращает также внимание на так называемый «Карнакский список», приписываемый времени Тутмеса III. Начало этого списка повторяет Туринский папирус в сокращенном виде. «При общей тенденции к удлинению египетской истории Бругш, конечно, считает Карнакский список за сокращение Туринского папируса. А с нашей точки зрения Карнакский список есть первичный, и в Туринском папирусе, вероятно, к нему прибавлены, если все это не отсебятина, еще и их наместники и соправители в различных частях государства. Оттого и список вышел непомерно длинным, а все эти вставки настолько же фантастичны, как их основа…» ([6], стр. 892).

Любопытно, что несмотря на почти полное отсутствие информации египтологи уверенно восстанавливают (!) события той далекой эпохи. Они опираются (см., напр.,[110], стр. 245—251) на ряд иероглифических текстов, которые по своему содержанию, духу и общему настроению неотличимы от книг библейских пророков (папирус «жреца Онху», лейденский папирус № 344 и папирус 1116–В эрмитажного собрания, содержащий пророчества некоего НофферреХИ). Эти тексты пророчествуют о голоде, гибели людей и разрушении государства. Поскольку по данным Туринского папируса «… Цари сменялись с калейдоскопической быстротой: в течение первых 20—25 лет правления ХШ династии на престоле Египта сменилось 11— 12 царей» ([НО], стр. 245), это послужило В. В. Струве достаточным основанием, чтобы с уверенностью развить обширную и подробную концепцию о «социальной смуте, охватившей Египет» и закончившейся победоносным (!) восстанием рабов.

Тут четко прослеживается работа механизма домысливания и видно как выдвинутые одним автором предположения у следующих авторов превращаются в уверенность.

Дальнейшим развитием этой концепции явилось представление о воинственном семитическом племени гиксосов, которые, прослышав о смутах в Египте, «поняли, что наступил удобный момент для осуществления своей давнишней мечты овладеть долиной Нила» ([128], стр. 251). Они вторглись в Египет и подчинили его своей власти якобы в 1710 г. до н. э. Это было концом тринадцатой династии и началом четырнадцатой.

От псевдочетырнадцатой до псевдосемнадцатой династии См. [6], стр. 894—904 и [128], стр. 252—255.

Описание перипетий гиксосского нашествия и правления в учебниках истории поражает обилием общих фраз и скудностью реальной информации. Оказывается, что это неслучайно, так как от этого периода сохранились лишь краткие замечания в трудах позднейших писателей и несколько папирусных фрагментов явно легендарного характера.

Морозов думает, что под гиксосами в этих фрагментах имеются в виду арабы, завоевавшие Египет в VIII в. н. э. Однако он полагает, что в четырнадцатой династии мы лишь частично вырываемся из заколдованного круга семи римских царей. Дело в том, что XIV династия считается династией гиксосов лишь на том единственном основании, что согласно греческим авторам ее представители были цари–пастухи, то есть, рационализируют современные историки, вожди народа–завоевателя, который, следовательно (!), был народом пастушеским (каковым они и считают гиксосов). По мнению Морозова, это отождествление противоречит лингвистическим фактам, поскольку слово «гиксос» может пониматься только как «скотовод», но никак не «пастух».

Конечно, цари и царицы, которые в то же время являются пастухами и пастушками, возможны только в сказках. Понимая это, средневековый апокрифист, скрывшийся под именем Иосифа Флавия, предвосхищая современных историков, писал, что «по утверждению одних рукописей это были кочующие арабы, а по утверждениям других—взятые в плен (!?) пастухи».

Вторая альтернатива по своей наивности в комментариях не нуждается, а что касается первой, то Морозов полагает, что она еще более невероятна чем первая. Он, как общее положение, выдвигает соображение, что по самим условиям своей жизни пастушеская страна не может иметь ни сильной центральной власти, ни правильно организованной достаточно большой армии, и потому может организовывать лишь кратковременные набеги на соседние, более культурные страны, но никак не может осуществить длительное завоевание и господство.

Морозов считает, что «цари–пастухи» — это духовные «пастыри душ», так сказать первичные митрополиты, и что в их образе снова нашли отражение теократические правители Средиземноморской империи.

«С этой точки зрения становятся понятными многие до тех пор неясные выражения наших первоисточников. Так, например, у Евсевия, и в греческом и в армянском тексте, говорится: «17–я династия царей–пастырей были финикийские братья властелины иностранные»… ([6], стр. 895).

Конкретные сопоставления Морозова известным из греческих авторов фараонам XIV династии государственных и церковных деятелей IV века весьма гадательны, и мы их обсуждать не будем.

Морозов также высказывает мысль, что наименование священнослужителей «пастырями душ» явилось плодом поздней этимологизации. Первоначально они назывались просто «пастырями», потому что пасли священных быков египетского пантеона. Он пишет, что распространенное имя египетских царей Аменофис может быть переведено как «Воспитатель Аписа–быка», т. е. попросту как «пастух».

В отношении династической истории рассматриваемого периода обращает на себя внимание также невероятная путаница в сообщениях «первоисточников». Так, например, династия XIV Флавия является династией XV у Африкана и династией XVII у Синкеллоса и Евсевия. Как правило, это является показателем составленности информации из различных источников. Поэтому можно думать, что эти «первоисточники» объединили в своих рассказах обрывки информации о «пастырях» IV века и об арабских завоевателях VII века. Скажем, Синкеллос прямо называет XII и XVI династии «арабскими», а Флавий упорно именует новых царей «арабами» (сообщая о них фантастические подробности: например, он утверждает, что гарнизон укрепленного города Авариса состоял из 240 тысяч (!) тяжеловооруженных солдат).

Любопытно, что несмотря на расхождения, все греческие авторы называют первым арабским царем Египта некоего Салатиса (он же Салитес и Сайтес), имя которого удивительно напоминает имя знаменитого арабского военачальника XII века Саладина (Салах–ад–дина). Не означает ли это, что они отразили в своем повествовании и события XII века?

На одном из иероглифических памятников эпохи гиксосов указан 400 г. неизвестной эры. По эре Диоклетиана это дает 684 г., когда арабы уже владели Египтом, а по эре Хиджры — 1022 г.

Псевдовосемнадцатая династия См. [5], стр. 907—956,[12], стр. 177 и[128], стр. 256—284.

Считается, что в XVIII династии Египет достиг высшего расцвета и могущества. Первым царем этой династии был якобы Яхмес I (он же Амасис и Аамес). Как сообщает Морозов, его имя означает «Рожденный Луной». Он был могущественным правителем, объединившим страну, поднявшим экономику и ведшим большое строительство. Его преемник Аменхотеп I много воевал и часто отсутствовал в столице. Известно, что, в частности, он вел длительную войну на севере с людьми со светлой кожей.

Активную военную политику вел и следующий царь, Тутмес I. Иероглифические панегирики с упоением перечисляют сколько он уничтожил врагов, завоевал стран, захватил рабов.

Тутмесу наследовала царица Хатшепсут (она же Хашоп), формально соправительница Тутмеса II и III. Она известна тем, что снарядила морскую экспедицию для путешествия в неизвестную страну Пунт. Отчет об этой экспедиции обнаружен на стене храма в Дейр–эль–Бахри.

Время Хатшепсут характеризуется пышным расцветом египетского искусства. «Постройки, относимые египтологами к царствованию Хашоп, принадлежат к лучшим произведениям специальной египетской условной манеры искусства, которую мы считаем типичной для той страны и в отношении каменной работы, и в отношении формы и общего плана построек, и в отношении богатых, расписанных красками украшений. «Это был, по–видимому, тот момент, когда египетская художественная условность, достигнув своей высоты, должна была смениться новой более близкой к природе живописью или погибнуть, не оставив потомства. Но даже в своем разрушении груды египетских развалин производят сильное впечатление», — говорит Бругш» ([6], стр. 917).

Хатшепсут сменил Тутмес III, называемый иногда Великим. «Ко времени Тутмеса III Великого относится огромное количество каменных памятников. История этого времени представляет нам Миц–Рим средоточием тогдашнего культурного мира

… Тутмес III предпринимает борьбу с сильнейшими царствами своего времени и доходит победоносно до крайних границ известной тогда земли…

Более тринадцати походов совершил Тутмес III против чужеземных народов в течение двадцати лет, причем, по хвастливым словам авторов, брался приступом город за городом, реки переходились с боем одна за другой и целые страны оставлялись позади при утомительно долгих путях под чужим небом и среди враждебного населения» ([6], стр. 921).

Преемниками Тутмеса III были Аменхотеп II, Тутмес IV и Аменхотеп III. «… в годы правления Аменхотепа III (1455—1424 гг. до н. э.), правнука Тутмеса III, Египет достиг такого могущества, какого не имел ни до, ни после этого. Никто не решался противостоять сильнейшему из владык… Окруженный роскошью Аменхотеп Ш почти сорокалетнее свое царствование провел, наслаждаясь миром и покоем — благо воевать уже не было нужды» ([118], стр. 9—10).

В египетской истории особую известность получил сын Аменхотепа Ш Аменхотеп IV и его жена Нефертити. Аменхотеп IV был религиозным реформатором, запретившим культ бога Амона и введший культ единого бога Атона. Он сменил свое имя на Эхнатон и заложил новую столицу около теперешней деревушки Тель–Амарни. Образ этого фараона привлек внимание многих советских ученых и в последнее время вышло довольно много посвященных ему публикаций. Однако все они занимаются всего лишь новыми, зачастую очень остроумными, интерпретациями и истолкованиями старых, давно известных, фактов.

Культ прежних богов был восстановлен сыном Эхнатона Ту–танхамоном. Это его гробница была открыта в 1923 г. Картером. Найденные в ней сокровища демонстрировались в Москве.

Тутанхамон умер молодым и власть перешла к Эйе, советнику и долголетнему сподвижнику Эхнатона. «После Эйе престол занял Хоремхеб. Этому талантливому полководцу, энергичному администратору и, очевидно, умному интригану удалось еще при Эйе частично восстановить влияние Египта в азиатских владениях… Его царствованием начинается новый период в истории Египта — правление XIX династии, при которой великая цивилизация, достигнув вершины своего развития, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее клонилась к упадку» ([118], стр. 18).

Таким образом, в трудах историков вырисовывается связная история этого периода Египта с многочисленными подробностями и деталями. При чтении этих трудов невольно создается впечатление, что эта история документально обоснована также хорошо, как, скажем, история Франции XVIII века. Это впечатление не разрушается даже тогда, когда мы читаем, что «… Знания наши об этом времени смутны, неполны, а порой противоречивы» ([118], стр. 9), поскольку такого рода заявления делаются мимоходом и по существу без всякого влияния на вполне уверенный в остальном стиль изложения. Требуются определенные усилия, чтобы освободиться от этого гипнотического влияния. Для этого нужно вернуться к первоисточникам, на которых основываются историки.

Первые недоумения возникают, когда мы знакомимся с первоисточниками династической истории. В Саккарском списке вся династия XVIII кем–то выломана, Абидосский список дает имена, не имеющее ничего общего с именами Яхмес, Тутмес, Аменхотеп и т. д., а информация греческих авторов как раз в отношении восемнадцатой династии на редкость путана и противоречива. Абидосский список от Аменхотепа IV непосредственно переходит к «Женщине с зеркалом» (Нефертити?) и к Рамзесу, тогда как греки вставляют между Аменхотепом IV и Рамзесом еще шесть (!) царей, которые к тому же не имеют ничего общего с фараонами (Тутанхамоном, Эйе и Хоремхебом), помещаемыми между Аменхотепом и Рамзесом современными учеными.

Таким образом, по существу единственный источник информации египтологов — это иероглифические надписи, в основном панегирического содержания. Они делятся на две большие группы: надгробные и сооруженные в память каких–либо выдающихся событий (побед). Резкой грани между ними нет, и все они переполнены фантастическими подробностями. См. примеры в [6], стр. 922—925 (надпись Тутмеса в Карнакском храме) и стр. 928—929 (эпитафия его военачальника Аменемхива, найденная Эберсом). Очень правдоподобно, что даже надписи, которые считаются сделанными, скажем, Тутмесом III, были на самом деле высечены наследниками в его память и восхваление (наподобие Вандомской колонны в Париже, поставленной в честь Наполеона во время Второй империи). Тот факт, что они написаны от первого лица ничего не означает: надгробные надписи также часто обращаются к читателю от имени покойника. (Заметим, кстати, что именно из–за этого египтологи полагают, что «… В древнем Египте существовал обычай, что человек с момента своей самостоятельной жизни начинал заботиться о своей гробнице, которая впоследствии примет его тело» ([128], стр. 188) и, в частности, описывал на ее стенах свою жизнь. Слабость этой аргументации в комментариях не нуждается.)

Из этих надписей можно узнать немало подробностей ежедневной, придворной и военной жизни, но получить какую–нибудь точную информацию, скажем, о маршрутах завоевательных походов затруднительно. Более того, описания походов, например, Тутмеса III таковы, что их только с большой натяжкой можно локализовать в соседних с Египтом странах. Слишком много городов брались приступом, слишком много форсировалось рек и слишком много стран проходили войска. Создается впечатление, что либо это все фантазии, либо в этих надписях описаны походы, охватывающие все Средиземноморье (включая Испанию и Галлию).

В 1875 г. на одном из пилонов Карнакского храма был обнаружен список 115 (!) городов, якобы захваченных Тутмесом во время одного из его походов. С традиционной точки зрения невозможно объяснить, почему почти все имена этих городов фигурируют в Библии (в основном в книге Иисуса Навина, также напомним, посвященной завоеваниям).

Расшифровка надписей и интерпретация живописных изображений часто вообще очень трудна и неоднозначна. Например, на настенных изображениях XVIII династии имеется довольно много изображений светлокожих блондинов, которых нелегко отождествить с каким–нибудь близким Египту народом.

Интерпретации некоторых изображений явно ложны, хотя на их базе и были сделаны далеко идущие выводы. Например, условные и весьма стилизованные изображения двуколесных боевых повозок принимаются историками без каких–либо сомнений, и они пишут о колесничных войсках, «которые в ту эпоху решали главным образом исход битвы» и якобы «представляли собой страшное оружие» (см. [128], стр. 281), тогда как совершенно ясно (см. эпилог к первому тому), что двуколесные повозки в силу своей неустойчивости никак не могут быть использованы на поле боя и годны только для ристалищ на ровном, специально подготовленном треке.

Совсем интересно получается с упомянутым выше храмом в Дейр— эль–Бахри, в котором обнаружены панели с отчетом о морской экспедиции в страну Пунт. На основании этих записей храм отнесен за полторы тысячи лет до начала нашей эры но, как пишет Морозов, «в задней стене этого же храма вместо ожидаемых здесь гробниц дома Аамеса, оказались мумии греческих времен, относимые даже и ортодоксальными египтологами «не ранее конца Птоломеев».

— Как же они сюда попали?

— Положены потом! — отвечают нам историки XIX века.

— Но какие же цари не постыдились бы положить своих родителей, в бозе почивших «любезных», в чужие помещения (добавим, за тысячу лет превратившиеся в развалины. — Авт.)?

Ответа на этот естественный вопрос мы не имеем.

А с нашей точки зрения дело обстоит очень просто.

Разве не покрывают и теперь наши живописцы стены храмов или общественных зданий фресками с историческими сюжетами? Так почему бы не заключить, что и иллюстрированный рассказ о путешествии в страну Пунт, такая же повесть, составленная позднее от имени одного из будто бы действовавших в нем лиц?

Ведь даже и «рассказы камней» необходимо читать не с младенческим доверием, а с критической оценкой содержащегося в них сюжета» ([6], стр. 919—920).

Морозов полагает, что в XVIII династии «периодическая система византийско–египетских царей IV века нашей эры возобновляется снова» ([6], стр. 907). При этом Аамесу соответствует Диоклетиан (также объединивший страну и упорядочивший экономику); Аменхотепу I соответствует Хлор (воевавший на Севере с людьми светлой кожи); Тутмесу I соответствует, по–видимому, Лициний; в образе Хатшепсут отражена, надо думать, Елена — мать Константина; Тутмесу III Великому отвечает Константин, а Аменхотепу II, по–видимому, Констанций. Конечно, все эти отождествления в высшей степени гадательны и имеют лишь сугубо предварительный характер. Как пишет Морозов: «Я сам, конечно, сознаю, что во многих случаях, когда имеются (в Римской империи. — Авт.) два или три'соправителя в одно и то же время, у меня может произойти такое же недоразумение, как первоначально вышло с периодической системой химических элементов по отношению к изотопам… Так, видя среди египетских царей кого–нибудь, попадающего по своему положению в семичленном ряду на время перед Никейским собором (325 г.), не знаешь, к кому его приравнять: к Константину или к его соправителю Лицинию?» ([6], стр. 974).

В отношении Тутмеса IV Морозов обращает внимание на замечательную надпись, выбитую на плите, найденной между лап Сфинкса. В ней рассказывается, что еще будучи наследником престола Тутмес IV заночевал около Сфинкса и увидел сон, в котором бог приказывал ему откопать Сфинкса и восстановить его почитание. Придя к власти, Тутмес первым делом поспешил исполнить повеление бога. В дальнейшем мы не раз будем иметь примеры подобного «восстановления» прежнего почитания или обычая. Каждый раз это на самом деле будет создание нового почитания или обычая, замаскированное как «восстановление» для придания ему авторитетности старины. Поэтому и в отношении Тутмеса IV следует считать, что он явился создателем, если не культа Сфинкса, то, во всяком случае, его колоссальной статуи.

Как «восстановитель» прежнего культа Тутмес IV явно параллелен Юлиану, но, конечно, здесь его образ значительно снижен. Вместе с тем нельзя не отметить, что сон Тутмеса является довольно точной перифразой знаменитого сна Иакова Богоборца из 28 главы книги Бытия. Выше же в своем месте мы Иакову поставили в соответствие Клавдия Птоломея, другое отражение Юлиана. Так замыкается круг.

Юлиан—Тутмес—Иаков—Птолемей—Юлиан, приводящий Тутмеса также в связь с Иисусом Христом.

Однако прямые ассоциации с Иисусом возникают только в связи со следующим фараоном Аменхотепом III. На стене Луксорского храма в Египте изображено как бог Гор возвещает царице рождение сына Аменхотепа (в параллели с благовествованием Гавриила деве Марии). На другой картине рядом Святой дух ее мистически оплодотворяет, а на третьей картине уже показано само рождение чудесного ребенка и всеобщее ему поклонение.

Непосредственно же образ Иисуса, как религиозного реформатора, отразился в Эхнатоне—Аменхотепе IV. Замечательно, что имеются (см. [6], стр. 939—940) иероглифические тексты прямо утверждающие, что Эхнатон был строителем пирамиды Хеопса! Историкам приходится домысливать, что это была лишь одноименная (?!) пирамида, которая была дочиста (!!) разобрана одним из преемников Эхнатона.

Сохранившиеся в настенных иероглифических надписях восхваления богу Атону (ТН) и по слогу, и по языку, и по идеологии неотличимы от ветхозаветных псалмов богу Адонаи (ДН).

Кому соответствует Тутанхамон (кстати, единственный фараон, чья гробница дошла до нас в полной сохранности) судить трудно, потому что «гробница Тутанхамона почти ничем не обогатила наши скудные сведения о политической истории того времени. В ней не обнаружено ни исторических текстов, ни даже папирусов религиозного содержания. То, что удалось установить… касается только частностей» ([П8], стр. 18). Не является ли Тутанхамон Грацианом? (Этой гипотезы Морозов не высказывает).

Надписи, восхваляющие Хоремхеба, рисуют его выдающимся ученым, знатоком астрономии и философии. «Он был еще на руках, питаясь молоком, когда перед ним преклонялись до земли старые и молодые… Он восхитил сердце царя, который был очарован его качествами и радовался тому, что избрал его… И был он единственным благодетелем, как никто и никто другой. Он радовался одной правде, носимой им в сердце…» (см. [6], стр. 949).

Морозов полагает, что «… все это очень похоже на новый миф о том же самом Евангельском Христе, перенесенном в долину Нила…» ([6], стр. 952).

Обсуждение

Мы видим, что несмотря на колоссальное число памятников иероглифической письменности, предметов искусства и архитектурных сооружений, наши реальные знания об истории Египта «смутны, неполны и противоречивы». Именно этой неопределенностью и объясняется, почему Морозову удалось дать, хотя в подробностях и гадательную, но в целом достаточно убедительную и последовательную, новую интерпретацию этой истории как средневекового мифа, повторяющего раз за разом одних и тех же византийско–римских императоров.

Разумеется, эта интерпретация независимой доказательной силы не имеет. То же самое отсутствие реальной информации не позволяет применить для ее обоснования, скажем, математико–статистические соображения. Она лишь показывает, что установленные с надежностью, которую может обеспечить астрономия и математическая статистика, результаты первых двух томов не опровергаются, как это и должно быть, материальными памятниками египетской культуры.

Тем не менее, выше были приведены и аргументы в пользу новой теории (например, перечисление в некоторых источниках царей III династии в обратном порядке, или иероглифическое сообщение о постройке Эхнатоном пирамиды Хеопса). Несмотря на всю отрывочность этих аргументов, их достаточно для непредубежденного читателя, чтобы склонить чашу весов в пользу теории Морозова. Но, конечно, основным аргументом служит согласие с установленными в первых двух томах фактами.

Впрочем, в поддержку теории Морозова можно привести дополнительные, даже математико–статистические, аргументы.

Как мы уже говорили, информация греческих авторов о восемнадцатой династии наредкость противоречива. В качестве примера на рис. 2 изображены (заимствованные из[6], стр. 965) династические графики этой династии по Евсевию и Синкеллосу (с сохранением имен, которые эти авторы дают египетским царям). Почти все данные расходятся, но общая качественная картина, тем не менее, сохранена. Если бы заранее не было известно, что это графики одной и той же династии, то можно было бы спорить достаточна ли такая маловыраженная симметрия для отождествления этих графиков. Впрочем, даже качественного сходства достаточно, чтобы хотя бы обосновать необходимость более детальных исследований.

«Но если это так, то насколько же более заслуживает внимания наша следующая диаграмма (см. рис. З. — Авт.), где я сделал аналогичное сопоставление той же самой египетской династии Амосиса с династией эллино–египетских царей со времени Диоклетиана? С первого же взгляда вы здесь видите не одно общее сходство конфигурации обеих линий, а действительно зеркальное отражение почти каждой выдающейся детали. Случайность такого сходства совершенно исключается теорией вероятностей…» ([6], стр. 966).

Рис. 2

Заметим, что последние шесть правителей в левой части рис. 3 — это упомянутые выше шесть дополнительных царей греческих авторов между Эхнатоном и Рамзесом. Мы видим теперь, откуда эти цари списаны.

Евсевий и Синкеллос сообщают, что XVIII династия находилась у власти 347—348 лет. Но ровно столько лет прошло с 284 г., где года Установления власти Диоклетиана, до 532 г., — года завоевания Египта арабами.

— Что же, и это совпадение случайно? — спрашивает Морозов.

Рис. 3

Определенная периодичность египетской истории признается и традицией. Так, вся эта история делится на три периода: Древнее, Среднее и Новое царства, после каждого из которых государство распадается и история начинается вновь. Эти царства отделены друг от друга длительными промежутками, о которых историки ничего практически не знают. При этом, если распадение Среднего царства они приписывают социальным потрясениям и вторжению гиксосов, то о причинах гибели Древнего царства у них есть только гипотезы и общие соображения.

Здесь мы наблюдаем те же разрывы исторического процесса, что и между «Римскими Империями». Никакого разумного объяснения этим разрывам в рамках традиционных представлений предложить, по–видимому, невозможно.

Интересно, что египтологи (особенно ранние, не успевшие еще сгладить выпирающие неровности и замазать зияющие швы) замечали периодичность и на уровне династий.

Так, Бругш говорит:

«Как шестой царский дом заканчивается царицею Нит–Акер или Нитокрис, и как царица Ноферу–Рэ была последнею представительницей семнадцатого дома, так и принцесса Себек–Нофру–Рэ была последней отраслью двенадцатой царственной фамилии».

А я прибавлю к этому, что и Клеопатра была последней представительницей дома Птолемеев, в библейской истории мы знаем царицу Эталию (или Гофолию), закончившую предшествовавший период богославных царей, а в Евангелии мы читаем об Иродиаде, закончившей дохристианское царство.

Понятно, что Бругш, как усердный собиратель материалов, не обладавший обобщающими способностями, не делает никаких выводов из своих собственных сопоставлений, но математически образованный человек не может здесь не видеть отчетливых указаний на какую–то систему династий с периодическими повторениями» ([6], стр. 982—983).

Кроме Бругша на периодичность египетских династий обращал внимание и Мариетт (см. выше), но тоже без каких–либо выводов.

Совсем другое подтверждение теории Морозова можно видеть в том, что так же, как и от римских императоров, от фараонов всех рассмотренных выше династий, кроме великих пирамид IV династии и гадательных малых пирамид V династии, не осталось никаких гробниц, за исключением гробницы Тутанхамона (т. е. фараона не фигурирующего ни в греческих списках, ни в иероглифических таблицах). В частности, для царей XVIII династии ни для одного из Аменхотепов не найдено гроба; нет гроба даже для самого знаменитого из них — Эхнатона.

В 1907 г. состоятельный американец Дэвис раскопал в Долине царей загадочный гроб с мумией, который приписывали и матери Эхнатона, Ти, и самому Эхнатону, и брату Тутанхамона, Сменхкара. Проблеме атрибуции этого гроба посвящена даже специальная книга (см. [119]), но вопрос остается открытым. Почти наверняка в нем похоронен не Эхнатон, а, быть может, Сменхкара тоже не упоминаемый в «первоисточниках» (см. подробности в[119]).

Нет гробницы и ни для одного из Тутмесов, хотя от Тутмеса III осталось много надписей, а от Тутмеса I даже специально посвященный ему храм (см. [6], стр. 990). У последнего фараона XVIII династии Хоремхеба (отсутствующего в Абидосской таблице, но имеющегося под именем Аменофиса у греков) есть храм, «но гроб в нем пуст и очевидно имеет лишь символическое значение, как пустые гробы Христа, обязательные в каждом христианском храме» ([6], стр. 989).

С точки зрения Морозова отсутствие гробниц объясняется очевидным образом. Впрочем, он замечает, что, если его отождествления и привели бы к тому, что одно и то же лицо приобрело несколько гробниц (и даже мумий), то это бы еще ничего не означало. «Ведь существовало же вплоть до последнего времени в различных местах несколько голов Иоанна—Крестителя, так почему бы не быть и нескольким мумиям его крестника?» ([6],стр. 939).

Любопытно, что и сами археологи находят по нескольку гробов (мумий?) одного и того же (по их мнению) фараона (см., например, [118], стр. 40).

Псевдодевятнадцатая династия См. [6], стр. 1039—1104.

Эта династия особо замечательна тем, что ее главным представителем является Рамзес, фараон, на котором заканчивается Абидосская (так же, как и Саккарская) таблица, и который, тем самым, оказывается (см. § 1) полным династическим аналогом Христа. Интересно, что и без этой аналогии он является самым знаменитым фараоном Египта, «память о котором пережила века» ([118], стр. 38).

Его имя Рэ–Мессу (греческое Рамзес) может быть переведено как «Царь–Мессия», что тоже сопоставляет его с Христом. Египтологи насчитывают в XIX династии двух Рэ–Мессу, Рамзеса I и Рамзеса II. Не совсем понятно, к которому из них относится Абидосская таблица. Рамзес I сидел на престоле очень мало (год с небольшим) и его не знают ни Евсевий, ни Синкеллос (но «знает» Флавий). Напротив, Рамзес II царствовал исключительно долго ( ~ 68 лет!) и заслужил прозвище «Великого». Если это Христос, то не является ли Рамзес I Иоанном Крестителем? Но не исключено, что «истинным» Христом был Рамзес I, а на Рамзеса II была перенесена его посмертная слава (и заодно дадено необыкновенное долгожительство).

Отцом Рамзеса II считается Сети I, «основатель величия XIX династии» ([118], стр. 58). По–видимому, это Константин I.

После Рэ–Мессу II традиция говорит еще о четырех — пяти царях XIX династии. Морозов не находит им аналогов среди светских властителей и гадательно сопоставляет их с главнейшими учениками Христа — Андреем, Петром и т. д.

Замечательно, что в отличие от предыдущих династий обнаружены мумии практически всех царей XIX и следующей династий. В частности, мумия Рэ–Мессу II была найдена еще в 1881 году и ныне хранится в Каирском музее. Морозов приводит рисунок ее головы и добавляет:

«Он мало похож на тот образ Христа, который теперь рисуют на иконах, и верующие, пожалуй, испугаются его, но все же только он один и может быть признан действительным портретом, так как в тождестве Рэ–Мессы II с Иисусом Навиным (т. е. Пророком) библейского «Пятикнижия», с пророком Илией библейской книги «Цари», с великим царем (Василием Великим) «Святцев» и с Иисусом Христом «Евангелий» невозможно сомневаться после всего сказанного мною в шести книгах этого исследования, несмотря на разницу его характеристик в перечисленных мною первоисточниках. Ведь все они не реальные биографии, а волшебные сказки из жизни замечательного по своему времени человека, истинный облик которого давно затерялся в глубине веков и каждый автор рисовал его по своему вкусу.

… Не похож Евангельский Христос на этого иероглифического Царя — Мессию, но каждое поколение творило его по своему вкусу» ([5],стр. 1Ю5— 1104).

От Рэ–Мессу осталось колоссальное число памятников культуры и письменности. Едва ли все они на самом деле принадлежат его времени (не исключено, что только малая часть), а не созданы значительно позднее в его честь и память. Поэтому не нужно думать, что вырисовывающийся из них его образ имеет большие основания на реальность, чем, скажем, образ Евангельского Христа. Само количество их еще ни о чем не говорит: просто ответвление христианской религии, почитавшее своего основателя в царском образе Рэ–Мессу, пользовалось для своих документов более устойчивым к влиянию времени материалом, чем другие не столь предусмотрительные секты.

Тем не менее, не вызывает сомнения, что определенная часть иероглифических документов, относится к некоему реальному правителю, достаточно долго осуществлявшему власть, и который, по–видимому, воспринимался своими подданными как живое воплощение Иисуса Христа и как таковой отождествлялся с ним.

Морозов десятками страниц цитирует иероглифические документы Рэ–Мессу, особо отмечая (довольно многочисленные!) черты его сходства с Иисусом и нигде не находя каких–либо опровержений своей точки зрения. Эти черты сходства всем египтологам прекрасно известны (и потому мы на них останавливаться не будем), но они объясняют их и «общебожеским» характером как образа Иисуса, так и образа Рамзеса (по разъяснениям египтологов, каждый египетский фараон, подобно римским императорам, был в глазах его подданных богом).

Псевдодвадцатая династия См. [6], стр. 1104—1128.

По мнению Морозова, в этой династии мы, наконец–то, решительно и определенно порываем с «периодической системой» и вырываемся из «заколдованного круга семи царей».

У египтологов цари этой династии называются Рамессидами, поскольку все они носят одно и то же имя Рэ–Мессу (от Рэ–Мессу III до Рэ–Мессу XIII). Более того, опираясь на дурно прочитанные и еще хуже истолкованные иероглифические документы, Бругш, например, полагает, что все (?!) эти Рэ–Мессу были сыновьями первого из них Рэ–Мессу III. Морозов подробно разбирает это мнение, детально выясняя его смехотворность. Мы не будем повторять его аргументации, поскольку современные египтологи с Бругшем также, по–видимому, не согласны.

Для царей этой династии имя Рэ–Мессу было, надо думать, тронным, официальным именем, подчеркивающим сакральный характер их власти. Не исключено, что они и в самом деле считались «мессиями», или, по крайней мере, живыми, земными воплощениями «Небесного Мессии». Во всяком случае, представление о мессии (по—арабски, махди) удержалось в арабском мире до наших времен: например, еще в конце XIX века руководитель и организатор борьбы народа Судана с английскими колонизаторами называл себя Махди.

Интересно, что согласно Бругшу деяния Рэ–Мессу III сильно напоминают Рэ–Мессу II. Морозов особо обращает внимание на многочисленные надписи, в которых Рэ–Мессу III описывает как он успешно отразил нашествие северных варваров. Это является одним из главнейших аргументов в его отождествлении Рэ–Мессу III с Феодосием Великим, первым якобы правоверно христианским правителем Средиземноморской империи, также отражавшим нашествие варваров.

Морозов полагает, что последующие Рэ–Мессу вплоть до Рэ–Мессу XIII представляют собой византийских императоров от Аркадия до Гераклия, при котором Египет попал под власть арабов, и правление христианских царей–мессий в нем кончилось.

Современные египтологи признают только девять Рамессидов до Рамзеса XI, на котором они оканчивают XX династию. Интересно, что в египтологической литературе известны еще дополнительные Рэ–Мессу вплоть до Рэ–Мессу ХIХ, но что делать с ними ученые попросту не знают. Во всяком случае, властью они не обладали и даже жили, по–видимому, не в Египте: Морозов называет их «царями–изгнанниками» и полагает (см. [6], стр. 1131—1132), что они списаны с последующих византийских императоров, которые населением Египта только и признавались законными теокритическими властителями. (Подобно тому как в начале XVIII века шотландские хайлендеры считали своим законным королем живущего в Париже Якова Стюарта.) При этом отождествлении Рэ–Мессу XIX падает на Феодосия III (716—717), которым кончается династия Гераклия и которому наследовал Лев Исавр, начавший иконоборческое движение. Конечно, египтяне, весь культ которых покоился на скульптурных изображениях, не могли признать Исавра правоверным религиозным руководителем и считать его царем–мессией (хотя бы и номинальным).

Тот факт, что при сопоставлении Рамессидов с Ираклидами первые кончаются как раз тогда, когда появляются императоры — иконоборцы, мы считаем решающим аргументом в пользу правильности этого сопоставления.

От псевдодвадцать первой до двадцать пятой династии См. [6], стр. 1131—1162 и [32], т. 2, стр. 20—25,40–44.

Об этих династиях историкам известно очень мало. Снова Египет распадается на номы и сказка про белого бычка возобновляется опять. Это уже известные нам разрывы исторической ткани, имеющие целью связать воедино два разных рассказа.

Как и раньше в аналогичных «переходных мостиках», династическая информация невероятно спутана и противоречива. Однако теперь возникает нечто новое. По каким–то соображениям апокрифисты не стали выдумывать новых имен, а предпочли в XXI, XXII и XXIII династиях повторить одни и те же имена с незначительными вариациями. Более того, первые две династии также разбиваются на повторяющиеся блоки, идентичные с XXIII династией. Вот, например, как выглядит XXII династия у Бикермана:

Династия XXII

Шешонк IV и Осоркон III по Бикерману отсутствующие в этом списке относятся к следующей (!) династии. Следует иметь в виду, что этот список представляет собой плод длительной деятельности поколений историков по осмыслению и согласованию (на основании тех или иных догадок) противоречивой информации первоисточников (в которых, кстати, никакой нумерации царей, естественно, нет). Тем не менее, трехкратная периодичность здесь выражена вполне явно.

Аналогичная периодичность (как «внутренняя», так и «внешняя») имеет место и в династиях XXI и XXIII (см. [6], стр. 1134—1135). «Все это, как волчьи уши из–под овечьих шкур, показывает беспристрастному исследователю, хоть немного знакомому с теорией вероятностей, что тут — никак не последовательные династии, а лишь попытки сделать их из того же самого материала, со введением нескольких посторонних лиц…» ([6], стр. 1153). Даже египтологи не смогли это проглотить и потому сейчас они просто отказываются от перечисления царей XXI и ХХШ династий, продолжая свято верить в XXII династию (см. [12], стр. 177—178).

Египтологи не могут даже прийти к соглашению о числе царей, скажем, в династии XXIII. Рекордсменом здесь является Бругш, отводящий на всю династию XXIII одного Осоркона (он же Саргон и Ус–Аркан), на всю династию XXIV одного Бокхориса (он же Бокенранф) и на всю династию XXII (царями которой были якобы эфиопы) двух соправителей (Шабака и Шабатака) и одного самостоятельного царя Тахарака. Современные египтологи сумели добавить к последней династии еще двух царей, сделав ее, таким образом, по количеству царей вполне приемлемой, хотя, например, Тураев (см. [32], т. 2, стр. 40—42) считает этих царей всего лишь местными владетелями.

К династии XXIV удалось добавить только отца Бокхариса, Тефнахта, а о династии XXIII современные египтологи, как уже говорилось, отказываются сказать что–либо определенное (склоняясь, по–видимому, к мнению Манефона, давшему этой династии трех царей).

«Уже одно то обстоятельство, что династии эти так малы, показывает, что прежняя Лепсиусова и Бругшева сказка о египетском белом бычке у нас теперь оборвалась окончательно и египетские цари начинают набираться как попало» ([6], стр. 1150).

Псевдодвадцать шестая династия См. [6], стр. 1152—1173.

«Энергичные владетели Саиса… в лице Псаметиха I начали XXVI династию и открыли новый период истории Египта, называемый в науке временем реставрации или египетского возрождения, периодом последнего, предсмертного блеска» ([32], т. 2, стр. 97).

Таким образом, мы снова в четвертый раз попадаем в вершину синусоиды повторяющейся египетской истории. Но на сей раз информации у историков мало: основным источником является Геродот (см. [44], стр. 495) и отдельные иероглифические надписи. Любопытно, что, судя по этим надписям, египтяне как бы забыли всю свою историю и снова обратились к временам IV династии: «… вместо Рамзеса идеалом является Хеопс и его время усердно справляется культ древних царей, ремонтируются (?!) — Авт.) их пирамиды и уцелевшие от их эпохи здания (а не строятся ли эти здания заново? — Авт.)… надписи этого времени, даже у частных лиц, с первого взгляда можно принять за произведения Древнего царства» ([32], т. 2, стр. 102). «Если мы теперь обратимся к поздним временам египетской истории, то, к удивлению своему, заметим, что саитская культура в точности воспроизводит культуру эпохи пирамид. Тексты, употреблявшиеся почти 3000 лет назад, снова входят в употребление. Снова могилы украшаются на старинный образец» ([85], т. 1, стр. 107).

В династии XXVI, по мнению историков, особо выделяются два царя: основатель династии Псамметих I и «последний из крупных царей Египта и вместе с тем одна из самых интересных личностей египетской истории — царь Амасис II» ([128], стр. 408).

Морозов сравнивает династию XXVI с византийскими императорами от Юстиниана до Константина II:

Время правления фараонов указано по Бикерману (см. [12], стр. 178).

Гераклий пришел из Африки, неподчинившейся Фоке; поэтому годы его правления объединены с годами Фоки.

Рис. 4

Ввиду отсутствия фактической информации произвести параллельное сравнение событий обоих династических потоков не представляется возможным. Можно только отметить, что крупным деятелям слева (Псамметиху I и Амасису) соответствуют крупные деятели справа (Юстиниан и Гераклий). Любопытно также, что согласно Геродоту Амасис был подобно Фоке «низкого рода» и пришел к власти в результате гражданской войны (см. [128], стр. 408).

Сравнение длительностей правлений (см. рис. 4) говорит само за себя.

Итак, мы видим, что и династия XXVI списана, как и следовало ожидать, с византийских императоров.

От псевдодвадцать седьмой до псевдотридцать первой династии

Саисская династия прекратила свое существование под ударами персов, подобно тому как власть Византии в Египте была уничтожена арабами. В следующую XXVII династию историки объединяют персидских царей (Ахеменидов), властвовавших над Египтом.

Как прекратилось в Египте господство персов, истории неизвестно (см. [32], т. 2, стр. 154). Кроме догадок ничего неизвестно и о сменившем персов царе Амиртее, из которого Манефон делает XXVIII (или Вторую Саисскую) династию с 6 годами царствования. От первого царя следующей XXIX династии, Неферита I, осталось две стелы, сфинкс с надписью, в которой упоминается Мемфис, и рельефы в Фивах. Кроме того, найдена погребальная статуэтка царя. Это дает право Тураеву с удовлетворением заключить, что «перед нами уже настоящий фараон, владеющий и Мемфисом и Фивами, производящий постройки в их храмах, ведущий международную политику, наконец, царствовавший до конца жизни» ([32], т. 2, стр. 155).

Мы видим, на основе каких крох фактического материала, историкам приходится делать далеко идущие выводы. Самое же печальное, когда вывод сделан и несколько раз воспроизведен авторами монографий и учебников, уже никто не задается вопросом о его происхождении.

О XXIX династии больше ничего по существу неизвестно. Следующая XXX династия удивляет «староегипетскими» именами ее царей. Тураев пишет, что эти цари вели «постоянные трудные и сложные войны» и потому (? — Авт.) они «приняли в свою титулатуру имена, сближающие их с Сесострисами, Рамсесами и другими славными фараонами славной древности» ([32], т. 2, стр. 156). Когда Тураев начинает приводить примеры, выясняется, что это «сближение» состоит попросту в том, что два из многочисленных имен Нектанеба I те же, что у Аменхотена III и Рамзеса II, а тронное имя Нектанеба II «тождественно с таковым же именем Сенусерта I» ([32], т. 2, стр. 156). Приходится удивляться искусству египтологов, умеющих отличать надпись, скажем, Нектанеба II от надписи Сенусерта I.

Сведений о деятельности царей XXX династии Тураев приводит довольно много, правда, сообщая при этом, что «наш главный, если не единственный, источник — Диодор путает имена фараонов (интересно, как это было выяснено? — Авт.) и не дает нам возможности выяснить, что случилось при Акорисе, что при Нектанебе» ([32], т. 2, стр. 156). Он особо отмечает, что фараоны этой эпохи «были религиозны. Они считали своей обязанностью… заботиться о храмах. Следы этих забот до такой степени многочисленны, что вызывает удивление и кажутся невероятными, при мысли о кратковременных царствованиях и постоянных войнах. От Фил до Гесема и Навкратися рассеяны воздвигнутые в это время храмы, наосы, статуи, обелиски, изваяния львов и т. п. И все это… поражает изяществом, законченностью, тщательностью отделки» ([32], т. 2, стр. 169).

Морозов сравнивает все три последние династии с арабскими

Время правления фараонов указано по Брикерману ([12], стр. 178)

Рис. 5

Сходство выражено настолько резко, что нет сомнения в том, что под псевдонимом династий XXVIII—XXX скрыты арабские властители Египта. К слову сказать, один из пунктов, удивляющих Тураева (см. [32], т. 2, стр. 155), состоит в том, что Диодор (напомним, «главный, если не единственный, источник») говорит «о царе арабов и египтян!»

Против этого вывода можно возразить, что, скажем, Муавия никак не может быть осуществлявшим широкую религиозно–строительную программу Нектанебом, поскольку ислам запрещает изображения живых существ (это запрещение восходит к библейскому «не сотвори себе кумира»). Позже в главе 15, специально посвященной исламу и арабам, мы покажем, что это возражение серьезной силы не имеет.

После династии XXX Египет на короткое время вновь завоевывают персы. Это правление известно как XXXI династия; но, например, Бикерман ее просто опускает. Нам тоже нет смысла рассматривать ее отдельно от истории Персии.

Династия Птолемеев

«Списки всезнающего египетского жреца Манефо… заканчиваются 31 династией «египетских» царей, и после них историки уже самовольно, без жрецов, начинают царство Александра Македонского и его преемников — Птолемеев» ([6], стр. 1190).

Все представители этой династии имели одно и то же имя Птолемей (означающее «состязавшийся с богом», т. е. «Богоборец»; см. [6], стр. 1191) и отличались друг от друга номерами (от I до XII или XVI) и прозвищами: Спаситель (Сотер), Братолюб (Филадельф), Благодетель (Эвергет), Отцелюб (Филопатр), Выявитель (Эпифан) и т. д.

История Птолемеев довольно резко делится на два периода.

Первые Птолемеи были умными, энергичными правителями, создавшими процветающее государство. Хотя они были греками и проводниками греческой культуры, но египтяне признавали их богами и для «первых Птолемеев египетские жрецы составили тронные имена по образцу бывших в употреблении при Рамсесе II и его преемниках… изображения (первых Птолемеев. — Авт.)… в виде фараонов встречаются на стенах храмов и на стелах в огромном количестве… В тексте, найденном в Пифоне, повествуется, после утверждения о божественном происхождении Филадельфа и длинных славословий в честь его, что в 5–й год своего царствования он отправился в Пифон, где в то время закончился постройкой храм Атума, заботился о его Украшении, посетил затем находившийся вблизи другой храм Атума, сделал в него богатые пожертвования. Потом он отправился в «Персию» (?! — Авт.)… Затем говорится, что царь поклонился со своей женой трем священным быкам, и приводится длинный список царских пожертвований храмам. Если бы не греческие имена, да не поздняя орфография, мы бы могли принять этот текст за произведение Тутмоса или Рамзеса…» ([32],т. 2, стр. 212—215).

На рис. 6 приведено сравнение пяти первых Птолемеев (и Александра Македонского) с шестью первыми «римскими» императорами. Хотя число точек сравнения мало для надежных статистических выводов, но в свете всего сказанного ранее, едва ли можно сомневаться в том, что и эта династия списана все с того же источника. К тому же и в событийной истории обоих династических потоков обнаруживаются многократные совпадения и аналогии. Например, нам говорят, что первый Птолемей Сотер (Богоборец Спаситель) в первые годы имел соправителей Александра II (сына Александра Македонского) и Филиппа Аридея, которых он, в конце концов, убил. В римской же истории убийства эти приписываются уже Константину, а сыну Александра соответствует тут Максимин (т. е. сын Великого), а Аридею Галерий. При Сотере так же, как при Юлии Цезаре и Диоклетиане, возвышается Александрия и в ней «сосредотачивается ученость всего мира». Третий Птолемей Эвергет (Богоборец Благодетель) ведет, подобно его аналогу Констанцию II, упорные войны на Востоке (с «персами») и т. д. и т. п.

Любопытно также, что Диоклетиан правил с 284 г. по 305 г., а его аналог Птолемей I с–305 г. по–284 г. Те же года, но только плюсы переменены на минусы!

Тот факт, что Александр Македонский налегает на рис. 6 на Хлора, не означает, конечно, что он целиком списан с Хлора. Очень сложная и многосоставная легенда об Александре просто заимствовала у Хлора ряд деталей (в том числе и длительность правления).

Нам говорят, что Богоборцы—Птолемеи возобновляли древние храмы, удерживая на них древние надписи, как действовали после них и римляне. «Все это утверждается, конечно, в объяснение того, каким образом стены храмов, на которых есть мелкие иероглифические указания на построение их при Птолемеях, все исписаны не их собственными приключениями, а восхваляют главным образом царей чуждых им династий «за 5000 лет до них». Но такое объяснение может удовлетворить лишь по–детски наивного человека. Все, что мы знаем из всемирной истории о действиях слуг земных царей (потому что они, а не сами цари, разрисовывали стены), стоит с таким предположением в полном противоречии. Слуги всегда льстили живым царям, от которых сыпались им милость и награды, а не давно умерших, за исключением тех, которых они считали на небе в свите бога–отца и его сына и потому способными не менее живого царя оказать им заступничество за грехи.

Рис. 6

Объяснение здесь может быть только одно: не слуги «Состязавшихся с богом» возобновляли с величайшей точностью хвалебные надписи древним царям, позабыв о своих собственных царях…, а было нечто совершенно другое…» ([6], стр. 1199—1200).

Нет сомнения, что рисовальщики надписей подразумевали в них своих царей, Птолемеев, и сами Птолемеи это хорошо понимали. Таким образом, эти надписи дают документальное доказательство тождества Птолемеев с якобы более древними египетскими Царями.

Как и следовало ожидать, после первых Птолемеев в Египте наступает пора заката, о которой историки имеют весьма смутные и сбивчивые сведения. Найдены даже документы, утверждающие, что в это время власть в Египте перешла в руки другой (!) «туземной» (?!) династии (см. [32], т. 2, стр. 216). Пытаясь дать рациональное объяснение, историки изобретают концепцию восстаний, будто бы потрясавших в это время державу Птолемеев. Здесь мы в пятый раз сталкиваемся все с тем же разрывом между двумя апокрифическими периодами, возникающими из–за трудности их состыковки.

Нам говорят, что уже при Птолемее VI (или VII) Филоматоре (Любящем мать) в Египте появляются римляне, влияние которых быстро растет. Следующие Птолемеи должны уже добиваться признания Рима. Их династическая история весьма сложна и путана.

Они то соправительствуют друг с другом, то уходят в изгнание, то возвращаются, то вновь изгоняются или убиваются. Один из Птолемеев женится сразу на двух Клеопатрах, одной матери, другой дочери и т. д. и т. п. Кончается все это драматической историей Клеопатры, после которой римляне осуществляют уже прямое правление Египтом. Победа над Клеопатрой (и ее любовником Антонием) завершила борьбу Октавиана за установление Римской империи.

Эта состыкованность последних Птолемеев с историей Рима заставляет думать, что в их истории действительно отражено время, предшествующее созданию Римской империи, но, конечно, не фантастической Империи II, а более реальной Империи III. Таким образом, мы впервые получаем реальные шансы проникнуть вглубь за пределы «заколдованного» IV века.

Однако соответствующий пересмотр всего обширнейшего археологического и нарративного материала выходит за пределы наших возможностей.

В заключение стоит отметить, что при сдвиге всей династии Птолемеев на 350 лет вперед, индуцированным отождествлением Империи II с Империей III, Птолемей III придется как раз на время Птолемея—астронома. В этом совпадении следует видеть корректирующую руку одного из ранних апокрифистов, когда хронологии Империй II и III еще путались, а в легенде о Птолемее—астрономе существовало представление о его царском происхождении (устойчивая средневековая традиция, сохранившаяся и в первые века книгопечатания, постоянно изображает Птолемея—астронома с царским венком на голове). Кто же дал кому имя, астроном царю, или царь астроному, пока можно только гадать.

Заключение

Произведенный обзор династической истории Египта не оставляет сомнений в общей правильности схемы Морозова, хотя детали его отождествлений (из которых мы привели только часть) бесспорно нуждаются в довольно серьезных корректировках. Но, конечно, прежде чем ее окончательно принять, необходимо обсудить, как эта схема сочетается с известными фактами о культуре и религии Египта (что мы пока почти полностью оставляли в стороне), а кроме того, ответить на главный вопрос: на основе каких предпосылок создалась «периодическая система египетской истории»?

Общая причина ее создания в целом ясна: необходимость удлинить историю, чтобы найти место для размещения на оси времени библейских государств (иудейского и израильского царств). Однако для создания многосуставчатой истории Египта нужно было иметь ее компоненты: представление о династиях и списки их правителей. Требуется объяснить, откуда они взялись. Точно также объяснения требует возникновение археологических памятников Египта со всеми их особенностями, в частности, нужно объяснить, почему иероглифические надписи содержат информацию, в основном, согласующуюся с представлением о династиях.

Наконец, следует обсудить и вопрос об объективных, например, астрономических, способах абсолютной датировки египетских событий. Всем этим мы займемся в следующих параграфах.

Египет и империя

Монотеистический культ единого Бога, зародившись у подножия капризного Везувия, нашел более спокойный центр своего развития в Египте, издавна признававшимся «святым» из–за естественной мумификации трупов. Ранневизантийские императоры не только находили в Египте место вечного упокоения, но и короновались в его храмах и приезжали в Египет на богомолье. Они, по–видимому, считали себя египтянами (хотя бы «духовно») и полагали своим долгом развивать в Египте строительство храмов и других сакральных строений. Этим и объясняется невероятная концентрация в Египте культовых сооружений во всех их видах.

Психологически совершенно не исключено, что египтяне считали не себя присоединенными к Риму—Византии, а наоборот, Рим и Византию присоединенными к себе. Тот факт, что их правители не жили на своей» «древней родине» и даже, по–видимому, не владели местным, коптским языком, население долины Нила объясняло и оправдывало стратегической необходимостью, тем более, что на вечный покой императоры всегда приезжали в свою страну и в ней же воздвигали себе гробницы.

Морозов проводит здесь параллель с русскими императрицами XVIII века. «Весь русский народ считал их своими, а не немками, хотя они почти всегда говорили по–немецки, а по–русски выражались лишь с большим трудом и ошибками…

Но вы представьте себе, что обе страны (Россия и Голштиния. — Авт.) имели бы одну династию (с центром в Петербурге. — Авт.), как Австро–Венгрия до мировой войны… Тогда… вся голштейн–готторпская династия считалась бы в Германии и в Голштинии за свою собственную национальную династию, несмотря на то, что она… переселилась жить на берега Невы. Особенно же сильно пылали бы верноподданнические чувства и национальная гордость в Голштейне и Готторпе, если бы в дополнение к своему происхождению оттуда, каждый член этой династии украшал бы свою родину на счет «обильной и богатой русской земли» всевозможными религиозными, научными, общественными зданиями, вызывавшими удивление всего мира и делавшими Голштейн—Готторп местом восторга и посещений для иноземцев. И связь еще более поддерживалась бы, если бы каждый русско–голштинский царь после своей смерти обязательно погребался в стране своих (быть может только номинальных. — Авт.) предков…

Не появились бы и в Голштейне и в Готторпе на стенах зданий такие же многочисленные повествования о подвигах их царей и их родственников и сановников, тоже перевозимых туда по традиции для погребения, как в место священное…

История голштейн—готторпской династии в России дает нам объяснение и разницы имен, под которыми называются те же самые лица в египетских и в европейских записях… Ульрих принял имя Петра III при приезде в Россию, Вильгельмина–Августа назвала себя Марией Александровной…, а датская Дагмара–София–Фредерика назвала себя Марией Федоровной…

Представьте теперь, что они погребались у себя на родине, которая никогда не считалась для них чужой. Какими именами украсили бы их гробницы местные патриоты–зодчие, особенно если б все мужские и женские имена в то время имели лишь характер прозвищ… ?

Конечно, все эти императрицы были бы обозначены их местными именами и, раскапывая их останки, археолог отдаленных будущих веков, потерявший всякие сведения о них, счел бы их за местных властелинов» ([6], стр. 1010—1011).

К этому можно еще добавить, что судя по всему особого языкового различия между Византией и Египтом даже и не было, поскольку официальным языком Византии до VII века н. э. был (см. ниже, гл. 18, § 4) семитический язык, близкий (если не тождественный) языку Библии. Что же касается греческого языка, он долгое время был языком простонародья и оппозиционных сект. «В силу» он вошел только с распространением написанных на нем Евангелий.

По сообщениям греческих авторов, Египет состоял из 42 автономных царств или номов, правители которых после объединения Египта под властью фараонов сохранили определенную самостоятельность и позднее образовали верхний правящий слой при дворе фараона. И мы должны верить, что эта типично феодально–средневековая структура существовала пять тысяч лет тому назад!

Морозов замечает, что разместить 42 нома на крохотной территории Нильской долины столь же трудно, как многочисленные библейские государства на территории Палестины. По его мнению, «то, что нам сообщают средневековые греческие авторы о географическом положении 42 номов, до того микроскопично и неправдоподобно с географической точки зрения, что не заслуживает даже серьезной критики» ([5], стр. 978). Он считает, что 42 нома — это 42 области Византийской империи.

Аналогично, известное деление Египта на Верхний и Нижний также является плодом недоразумения. На самом деле здесь первоначально имелись в виду две части Империи — Восточная и Западная, и даже после отпадения Запада восточные императоры по–прежнему короновались в Египте двойной короной, подчеркивая свои притязания на главенство в обеих частях империи.

Примечательно, что как раз после завоевания Египта арабами поднимают в VIII веке голову римские понтифексы, отвергают руководящую роль восточных императоров и начинают претендовать на духовное руководство всем миром (см. ниже, гл. 16, § 1).

«Столицы» династий

В египтологии считается, что династии отличались друг от друга помимо всего прочего еще и резиденциями их царей. Например, столицей VI династии был город Мемфис (отчего и династия называется Мемфисской), а столицей IX династии — город Гераклеополь (отчего и династия называется Гераклеополитанской). При этом храмы и надписи, скажем, VI династии концентрируются около Мемфиса (или, точнее, около места, куда современные египтологи относят Мемфис; обнаружено же это место было как раз по храмам Мемфисских династий). Таким образом, география доказывает казалось бы реальность династий и, следовательно, ложность отождествлений Морозова.

Однако именно в географии Морозов находит дальнейшие подтверждения своей теории. В первую очередь (см. [6], стр. 1116— 1120) он обращает внимание на большие несообразности в наших сведениях о столицах наиболее известных династий — Мемфисе и Фивах. Знаменитейшие «стовратные» Фивы помещаются египтологами в такой пустынный и удаленный от всех географически, стратегически и экономически важных пунктов уголок Верхнего Египта, около городка Коптоса, что даже при беглом взгляде на карту делается ясной полная невозможность существования здесь столицы мало–мальски обширного и богатого государства. В этом отношении Фивы вполне аналогичны Риму, на редкость неудачное географическое расположение которого мы уже обсуждали в § 4, гл. 8. Однако в отличие от Рима от Фив не осталось ничего, даже развалин.

Чтобы объяснить чудесное исчезновение города (с крепостными стенами и многочисленными каменными дворцами!) историки ссылаются на Птолемея IX, который будто бы приказал этот город полностью уничтожить (задача, которая в отношении, скажем, нашего Смоленска оказалась не по плечу даже гитлеровской армии, вооруженной современной военной техникой). Истории известны полностью разрушенные города, от которых не осталось даже развалин, но и они обнаруживаются, например, аэрофотосъемкой по остаткам фундаментов, улиц и т. п. К тому же для того, чтобы от города не осталось развалин или хотя бы камней, необходимы совершенно особые условия. Понимая это, известный египтолог Мариетт предположил, что камни фивских руин (все без остатка!) унесены ежегодными наводнениями. Но ведь Нил не горная река, а камни в воде не плавают. Да и кто же будет строить столицу на месте, заливаемом ежегодно Нилом?

Почти такое же недоумение возникает и относительно Мемфиса, который египтологами помещается недалеко от Каира у разветвления Нила при входе в дельту. В отличие от местоположения Фив это место почти идеально и стратегически и экономически. Недаром здесь находится Каир, столица Египта в продолжении всей достоверной его истории. Однако египтологи помещают Мемфис не в Каире (тогда трудно было бы что–нибудь возразить), а километров на 50 южнее, где ныне ничего нет, кроме пустого поля и пальмового леса. Археологи прямо пишут о «разочаровывающей бедности» находок в районе Мемфиса, где были найдены только остатки фундамента храма и несколько других мелких развалин, никак не соответствующих пышным описаниям первоисточников (к которым принадлежат даже арабские писатели XIII века нашей (!) эры). Морозов пишет:

«Несомненно, — говорит Бругш, старясь словом «несомненно» успокоить пораженного читателя (только что перед этим Бругш писал об отсутствии каких–либо достойных упоминания археологических находок в районе Мемфиса. — Авт.), — что громадные камни, употребленные здесь (?! — Авт.) на кладку храмов и зданий, в течение продолжительного времени вывозились постепенно в Каир и пошли на постройку мечетей, дворцов и домов города калифов».

Но почему же калифам нельзя было обосноваться прямо в том же месте, какое годилось для столицы столько тысяч лет? Да и не легче ли было накопать камней поближе?

И здесь выходит несоответствие: систематическая перевозка камней с одного берега на другой за полсотни верст едва ли могла окупать расходы, да и щебня при ломке осталось бы достаточно на месте. А его нет!

И вот для двух самых пышных столиц, так часто упоминаемых в египетских памятниках, одна (близ Коптоса) оказывается пропавшей без вести и стратегически неприемлемой, да и от другой (близ Каира) не осталось даже и щебня. Обе провалились сквозь землю…» ([6], стр. 1120).

Аналогично дело обстоит и со столицами менее заметных династий. Например, столицей «Тинисской» династии считается город Тинис, от Которого, как говорят нам, осталась лишь кучка развалин около Абидосского храма в Гарабит–эль–Модерцкэ, вдали от культурных низовьев Нила, где так же как и в Фивах, никогда не могла организоваться столица Египта. Столицу «Элефантинской» династии египтологи помещают на остров Джезирет Ассуан совсем уже далеко от Каира. «Допустить, что тут скрывалась в пустыне… целая династия его властелинов даже смешно. Кто в людных центрах жизни стал бы признавать такую беглую пустынножительствующую династию? Разве не нашлось бы в Мемфисе тысяч людей, поспешивших заменить ее собою?» ([6], стр. 991).

О некоторых фараонах нам сообщают, что они строили свои столицы на новом месте. И тут удивление вызывает невероятно неудачный выбор места для новых столиц. Так, например, новая столица Эхнатона Ахтатон («Горизонт Атона») расположена, по уверению историков, в замкнутой долине, из которой имеются лишь два узких горных прохода. В таком месте может быть все что угодно, но только не столица обширного государства. Построивший новый столичный город Рамзес II этой ошибки не сделал. «Он сооружает себе столицу на границе Азии и Египта, которая была воздвигнута им столь же быстро, как Горизонт Атона Эхнатоном… Город, воздвигнутый на границе Египта, сделался крупным центром и вызывал восторг тех, кто его видел. » ([128], стр. 289). Кстати, не удивительна ли поразительная скорость, с которой египтяне возводили новые города? Ведь даже Петербург, заложенный Петром, потребовал для своего строительства несколько десятков лет пока сложился его ансамбль, а строила его вся Российская империя… Иероглифические памятники подробно описывают город Рамзеса, его храмы и дворцы, многочисленное, разноязычное (?!) население, каналы (!) и озера (?!) около него. Этот громадный город (описание которого так напоминает Константинополь, который, заметим, находится на границе Азии и Европы) полностью исчез и местоположение его неизвестно. Некоторые египтологи помещают его вблизи от нынешнего поселка Сан, но там раскопки обнаружили лишь обломки нескольких статуй (относимых к VI и VII династиям) и никаких остатков крупных зданий. Если город Рамзеса действительно был там, то он также исчез бесследно, как Мемфис и Фивы. Но спросим себя еще раз, можно ли допустить полные исчезновения крупных городов в такой стране как Египет, в почве которой сохранились многочисленные сооружения, существенно меньшего масштаба? На этот вопрос мы от историков ответа не имеем.

Фабрикация династий

С точки зрения Морозова, в отношении города Рамзеса вопросов нет — это явно Константинополь, город Константина. То обстоятельство, что в некоторых папирусах его местоположение якобы указано «между Египтом и Финикией» означает лишь шуточки переводческой фантазии.

Но, например, с Фивами или Элефантиной дело обстоит совсем иначе. Египтологи не случайно помещают Фивы в столь неудобном месте около Коптоса. Там на восточном берегу Нила до сих пор стоят величественные и хорошо сохранившиеся остатки Карнакского и Луксорского храмов, а на другом берегу также хорошо сохранившиеся остатки храма Рамзеса и нескольких других храмов. Ясно, — рассуждают египтологи, — что и столица, которую, судя по надписям, обслуживали эти храмы, должна быть неподалеку. Но, если сохранились храмы, то полное уничтожение всех остальных зданий делается уж совсем необъяснимым. Поэтому не остается ничего другого, как предположить, что на этом месте никогда не было никаких капитальных строений, кроме храмов, то есть, что здесь был крупный религиозный центр, но никак не светский. Заметим, что по–египетски Фивы назывались «Городом Амона», что греки переводили как «Диополис» — город Зевса.

Таким образом если мы, предположим, что названия династий произошли не от светских столиц, а от религиозных центров, то все отмеченные выше трудности исчезнут, и, более того, станет прозрачно ясным, почему эти «столицы» располагались в столь удаленных местах подальше от мирской суеты.

Морозов полагает, что в Египте IV—VI веков н. э. существовало много религиозных центров, связанных единством почитания бога–Отца, но отличающихся конкретными формами культа. Сейчас мы эти расхождения воспринимаем как поклонение различным богам, но, по–видимому, эти расхождения были ближе к тому, как в России в одном монастыре поклонялись «Смоленской Божьей Матери», а в другом «Владимирской».

Каждый центр в идеологических условиях того времени собирал вокруг себя художников, поэтов и ученых, т. е. был не только религиозным центром, но и сосредоточием культуры и учености. Поэтому Морозов предпочитает называть эти центры «схоластическими школами». Каждая из этих школ имела свой «научный» жаргон и развивала свой собственный ритуальный стиль в художестве.

Морозов подчеркивает, что школы древней науки были замкнутыми организациями, ревниво относящимися к успехам других. «Каждая Древняя школа, находясь в связи с культом того или иного местного бога, старалась держать свои открытия только для себя, оберегая от других… Почитатели бога Хема в Коптосе скрывали свои знания от почитателей бога Отца (Паты) в Мемфисе, а эти от них и т. д. и т. д. » ([6], стр. 986).

Каждое «августейшее посещение» такой школы императором или его сановником выливалось в панегирическое торжество. Чтобы снискать благосклонность императора (и получить кредиты и людскую силу для украшения существующих храмов и строительства новых) жрецы храма всячески изощрялись. Они присваивали императору новое имя, долженствующее своей магической силой привлечь на него благословение божие, высекали на каменных панелях надписи и изображения, прославляющие императора и его предков, устраивали «народные» гуляния и т. д. и т. п.

Таким образом, в каждой школе император получал имя (или имена) специфичные для этой школы, которые только и использовались в высекаемых надписях. Результат понятен: в каждом религиозном центре создался свой собственный список имен императоров и свой собственный набор прославляющих надписей, связанных друг с другом общими именами. Эти списки в руках апокрифистов и дали начало династиям, а стелы с надписями послужили современным археологам для «доказательства» реального существования династий.

Религиозные центры, естественно, различались по степени своей авторитетности. Наиболее авторитетные включали в орбиту своего влияния меньшие храмы, разбросанные по всему Египту. Эти меньшие храмы были вынуждены в прославлении императоров копировать своих старших собратьев, что и объясняет, почему стелы с именами, выдуманными, скажем, в Карнакском храме, обнаруживаются теперь археологами и в других частях Египта.

Наиболее влиятельные школы дали начало наиболее знаменитым династиям, а школы маловлиятельные, чьи имена императоров не получили широкого распространения, породили династии незаметные и быть может даже не попавшие в список Манефона. (До сих пор археологи находят обломки надписей с ранее неизвестными именами царей, которые они могут часто только гадательно сопоставить известным фараонам).

Эта теория Морозова снимает все вопросы, возникающие в связи с династиями. В частности, она объясняет, почему династии не «перемешиваются». Ведь если один и тот же император имел, скажем, имена Усеркафу (V династия) и Яхмес (XVIII династия), а его сын — имена Сахура и Аменхотеп, то, казалось бы, в надписях, упоминающих этого императора и его сына все четыре пары имен Усернафу—Сахура, Усеркафу—Аменхотеп, Яхмес—Сахура и Яхмес—Аменхотеп должны встречаться одинаково часто. На деле этого не происходит и пары Усеркафу—Сахура и Яхмес—Аменхотеп существенно превалируют. В теории Морозова это объясняется соперничеством школ и их враждебностью, вызванной борьбой за благоволение императоров. Имена одной школы были запретны для другой (употребление их могло считаться даже богохульством) и потому перемешивания имен различных школ не происходило.

К слову сказать, употребление имен царей в иероглифических надписях совсем не так закономерно и однозначно, как это может показаться из переводов и кратких обзоров. Имена плывут и видоизменяются от надписи к надписи и египтологам понадобилось много остроумия и догадливости, чтобы привести их хотя бы в какое–то подобие системы. С точки зрения Морозова весь этот труд на девять десятых излишен.

Подчистка имен

Мы не будем анализировать с точки зрения теории Морозова все особенности употребления имен в иероглифических надписях (их слишком много и они слишком специальны), а ограничимся только одной чертой, наиболее резко бросающейся в глаза.

Как только были прочтены иероглифические памятники, сразу было замечено, что во многих из них первоначальные собственные имена царей–фараонов или их предков тщательно выскоблены и заменены другими.

«Доверчивые и простодушные египтологи XIX века, вроде Бругша, пытались объяснить это завистью преемников к своим предшественникам и желанием приписать себе их дела» ([6],стр. 1016).

Морозов издевается над этим объяснением. Он пишет: «Ведь надписи на общественных зданиях читали все грамотные люди в продолжение более или менее значительного времени, и могли даже жить и участники, и очевидцы этих событий. Все стали бы только смеяться над таким откровенным фатовством своего властелина. Как бы ни были бесстыдны нравы того времени, — чего мы впрочем не замечаем, — но это была бы уже такая степень бесстыдства перед своими собственными сотрудниками и придворными, которую психологически нельзя допустить ни для какого времени.

Такие подделки могли делаться только тайно, а не на глазах у всех…» ([6], стр. 1027—1028).

С этим рассуждением Морозова можно спорить, поскольку извороты человеческой психики неисповедимы, а степень возможного бесстыдства неизмерима. Но продолжение его рассуждений уже неоспоримо:

«… да и зачем были бы они? Кто мешал могучему султану приказать вырезать о себе какую угодно полную надпись, не стирая имен в предшествовавших? Или недоставало места на плитах? Но в таком случае всегда он мог приказать вытереть любую надпись целиком и вместо нее поместить… рассказ из своей собственной жизни…

Нет! Это объяснение египтологов XIX века совершенно не годится для реальной жизни…» ([6], стр. 1028).

Объяснение же Морозова «заключается в том, что рассказ был написан молодым ученым (членом «школы». — Авт.) о жизни давно Умершей знаменитости. Автор получил разрешение смотрителя здания выцарапать свое произведение на стене, но когда оно стало общедоступным, появились из среды старых ученых критики, которые начали опровергать сказанное и утверждать, что оно относится к жизни совсем другого лица. Тогда по решению всего ученого коллектива, могло быть постановлено, хотя может быть и безосновательно, выскоблить неправильно поставленное имя и заменить его другим, «правильным»» ([6], стр. 1028).

Это объяснение страдает тем недостатком, что оно имплицирует нужные только для него подробности внутренней жизни схоластической школы. Кроме того, оно не объясняет массового распространения подчищенных имен.

Мы предлагаем читателю вообразить картину неожиданного известия, что в ближайшем будущем в школу прибудет фараон со свитой. Лихорадочные приготовления выявляют отсутствие приветственных надписей, которые не успели приготовить заранее, а теперь уже нет времени их высекать. В отчаянии руководство школы решает использовать старые панегирики, относящиеся к предыдущим фараонам, заменив в них только имена. В суматохе торжественной встречи обман благополучно сходит с рук. Воодушевленные успехом, жрецы превращают подчистку имен в постоянную практику, чтобы заново не повторять для каждого следующего царя изнурительный труд высекания всей надписи.

Это объяснение целиком в русле идей Морозова, во всяком случае полностью согласуется с тем, что известно (на примере более поздних монастырей) о формах взаимоотношений светской и церковной власти.

Наряду с надписями, в которых имена заменены другими, есть много надписей, в которых имена стерты, но вместо них ничего не написано. Более того, во многих надписях стерты не только имена царей, но и другие несущие информацию собственные имена (названия месяцев, городов, племен и т. п.). Морозов объясняет это деятельностью позднейших христианских фанатиков, уничтожавших информацию, которая могла бы «ввести верующих в соблазн». Но почему же эти фанатики не уничтожали всей надписи? Не имея ответа на этот вопрос, Морозов обсуждает также и другие варианты объяснений.

«Второе же объяснение я высказываю лишь с большой неохотой, но во всестороннем исследовании надо показать все возможности. В надписи могло оказаться хорошо знакомое имя слишком поздней эпохи для сторонника глубокой египетской древности и… оно могло быть вытерто каким–нибудь слишком правоверным путешественником…, когда чтение иероглифов… было только–что восстановлено Шамполлионом…

Я никогда не позволил бы себе высказать последней мысли, если бы — не воспоминания о рассказе одного русского путешественника по Египту в первой половине XIX века… Автор рассказывает там, что когда он посетил… гробницы и постройки, описанные Шамполлионом, но не нашел и следа от многих приводимых им рисунков, а на его вопрос, — «кто их стер?», сопровождавший его араб ответил, будто сам Щамполлион. На новый изумленный вопрос моряка: зачем же? — он получил от араба, еще помнившего Шамполлиона, лаконический ответ: «для того, чтобы его книги оставались единственным документом для позднейших исследователей и люди не могли бы без них обойтись».

Конечно, араб мог и соврать, но зачем? И точно ли значительное число рисунков Шамполлиона оказались стертыми при приезде в Египет следующих египтологов? Если да, то его рисунки не могут считаться безусловно достоверными документами, как бы огромны ни были его заслуги в деле основания современной египтологии.

«Друг — Платон, — говорит латинская пословица, — но еще большим другом должна быть истина». Исследование стертых в египетских надписях собственных имен и замена их на вытертом кем–то месте новыми именами неизбежно наводит на предположение, что тут была сделана умышленная мистификация и, может быть, сделана именно тем, кто первый опубликовал эти надписи, особенно если опубликовано было в первую половину XIX века. Хотя ложное честолюбие и желание прославиться во что бы то ни стало и бывает чуждо по самой своей природе истинно гениальным мыслителям, однако, к сожалению, нельзя этого сказать о кропотливых компиляторах исторических фактов. Поразительным доказательством этого служит вся древняя история христианства, да и современный нам скандал с «нетленными мощами» в православных монастырях служит не меньшим образчиком недобросовестности тех, кому следовало бы быть особенно добросовестными. Вот почему при каждом отдельном случае серьезному исследователю приходится рассмотреть, какие из двух данных мною объяснений наиболее вероятны» ([6], стр. 1028—1030).

По нашему мнению, объяснять какие–либо несоответствия в источниках фальсификацией со стороны современных исследователей, особенно когда на это нет прямых улик, это идти по линии наименьшего сопротивления и немногим лучше, чем просто отказываться от объяснения. Вопрос, почему и кем в иероглифических текстах стиралась информация, — это, таким образом, один из немногих вопросов, который у Морозова не имеет удовлетворительного ответа. Заметим, что у египтологов на этот вопрос вообще нет никакого ответа.

Стоит добавить, что вообще с вопросом об аутентичности египтологической информации дело обстоит не совсем хорошо. Мы уже указывали в § 3 на бесследное исчезновение камней с надписями, удостоверяющими принадлежность малых пирамид царям V династии. Этот случай не единичен. Например, писатель Олдридж в своей художественно–документальной книге «Каир» приводит стихотворение, которое, по утверждению одного авторитетного египтолога, было вырезано на туловище Сфинкса. Олдридж с юмором рассказывает, как, посетив в очередной раз Каир, он со знакомым ему египетским ученым облазил всего Сфинкса и был вынужден признать стихотворение бесследно (!) исчезнувшим.

Мы считаем, что весь этот вопрос требует самого серьезного исследования.

Изобразительное искусство

Изобразительное искусство Египта изучено очень подробно. Оно достигло совершенства очень рано: уже от Древнего царства «до нас дошли прекрасные статуи царей, знати и приближенных» ([128], стр. 212), и хотя в дальнейшем изобразительное искусство Египта развивалось как количественно, так и качественно, но в продолжение тысячелетий оно вращалось по существу тех в же формах, и если, например, фиванские изображения несколько отошли от традиций Древнего царства, то в Саисскую эпоху (через две тысячи лет!) скульпторы снова брали за образец произведения ваятелей Древнего царства (см., например,[32], т. 2, стр. 105).

Немыслимую неподвижность египетского художества историки «объясняют» общей косностью египетской культуры, что, конечно, совершенно неудовлетворительно. С точки же зрения Морозова никакой неподвижности не было. Все развитие египетского искусства укладывается в несколько сотен лет, а «разница, которую мы замечаем в искусстве различных местностей Египта, не есть разница культур, разделенных друг от друга тысячелетиями, а разница различных культов в различных местностях, разница культуры столиц и провинций, приморских и внутренних городов; в крайнем случае, это—разница культуры «отцов и детей» быстро и разнообразно прогрессировавшей страны» ([6], стр. 987).

Добавим к этому, что следует учитывать также различие, создаваемое традициями различных школ. Как известно, в среде религиозно ориентированных художников традиции на редкость устойчивы.

Эта схема Морозова, прекрасно объясняя искусство отдельно взятого Египта, немедленно наталкивается на возражения, когда мы переходим ко всей Византийской империи.

Действительно, в самой Византии, на севере, также строились здания, высекались статуи, писались иконы и работали златокузнецы. Однако оставшиеся от того времени здании, статуи, иконы и ювелирные изделия по своему стилю резко отличны от египетских. Почему же стиль византийского искусства не испытал египетского влияния, если египетские художники творили в то же время как и византийские, и если Египет был одним из важнейших религиозных центров империи?

Ответ очень прост и, по существу, выше уже был дан. Замкнутость художественно–религиозных школ и ритуальность их искусства делали для них невозможным свободное заимствование друг у друга не только внутри Египта, но и за его пределами. Поскольку в то время искусство было и могло быть только религиозным, то если бы какой–нибудь архитектор, скажем Константинополя, осмелился позаимствовать что–нибудь у архитекторов Египта, он был бы осужден всеми почти так же, как за ренегатство (смену религии). Поэтому художественные находки Египта не оказали никакого влияния на одновременное искусство Византии и наоборот.

Можно, правда, возразить, что, поскольку искусство Египта и Византии развивалось в одно и то же время, в рамках одного и того же государства и под влиянием одной и той же в целом религии, в них должно быть достаточно много общих элементов. Насколько нам известно, никто никогда не сравнивал искусство Византии и искусство Египта под этим углом зрения. Мы не можем считать себя достаточно компетентными для этой обширной задачи и потому оставим ее более подготовленным исследователям. Однако даже беглый взгляд обнаруживает в средневековом византийском искусстве «следы» египетского влияния. Например, в книге ([114], стр. 130), приведено изображение Евангелиста Матфея, как будто сошедшее со стелы египетского храма.

Кроме того, сравнивая искусство Египта и Византии, следует иметь в виду, что на внешние проявления (формы) искусства часто влияют причины весьма разнообразного и трудно учитываемого характера.

Например, в чем причина того, что египетские художники рисуют людей исключительно в профиль? Морозов полагает, что причина этому — суеверие. «Анфасная фигура смотрит со стены храма прямо на вас, и это страшно. Всякий знает, что если у какого–либо портрета художник нарисует глаза глядящими вперед, то благодаря общим Иконам перспективы плоских фигур эти глаза будут обращаться прямо на вас, стоите ли вы против портрета или отойдете в сторону. Непонимающие перспективных явлений люди всегда удивляются этому и говорят, что такой портрет поворачивает на вас глаза, куда бы вы ни пошли. Существуют многочисленные рассказы (и известные литературные произведения. — Авт.)и о том, как портреты по ночам выходят из своих рам… И все такие рассказы были, конечно, повсюду распространены в суеверной древности» ([6], стр. 987—988).

Портреты с глазами, проникающими вам прямо в душу, вызывают у суеверных людей не просто страх; они боятся, что их душа из глаз в глаза перейдет к портрету, а они останутся без оной. Боязнь анфасных портретов и вызвала, думает Морозов, профильный характер египетской живописи.

Византийцы, не менее суеверные, чем египтяне, полагали, по–видимому, наоборот, что «глядящий в душу» портрет святого передает зрителю частицу своей святости и потому поощряли изготовление анфасных портретов и икон (от которых и пошло, кстати сказать, представление о «всевидящем оке»).

В более позднее время (через два–три столетия) общая унификация и универсализация религиозного культа и государства повлекла за собой унификацию и универсализацию архитектуры и изобразительного искусства. Памятники этого времени, известные, — как мы теперь понимаем — под, вполне условным, наименованием «греко–римских» или «эллинистических», уже в достаточной мере едины как в Египте, так и в Константинополе и в Риме, хотя в Египте они и сохраняют отдельные локальные «древнеегипетские» черты.

Синкретичность эллинистического искусства Египта заставляет думать, что местом его зарождения была, вопреки его названию «греко–римского», именно долина Нила. Впоследствии оно распространилось к северу в рафинированном и «очищенном» виде. Как мы увидим ниже, это вполне сходится с независимо возникающими, морозовскими датировками «классического» искусства Греции и Рима, которое, таким образом, было не началом, а завершением длительного эволюционного развития.

Заключение

Итак, мы видим, что представление о замкнутых религиозно–культурных центрах, ищущих благоволения и материальной поддержки «власть имущих», объясняет в рамках единой концепции как особенности египетского искусства, так и происхождение «династий». Последующим апокрифистам (возможно вполне добросовестным людям) осталось только собрать вместе династические списки отдельных школ и вытянуть их в один бесконечно длинный ряд.

Введение

Как мы знаем (см. гл. 2, § 4) по существу единственное затмение, описание которого найдено в иероглифических документах («Такелотово» затмение) таково, что в попытках его отождествить у исследователей опускаются руки, а скажем, Гинцель прямо советует астрономам прекратить всякие изыскания времени солнечных и лунных затмений в Древнем Египте.

С традиционной точки зрения очень странно, почему за несколько тысяч лет в записях ни разу не было внятно отмечено, скажем, такое выдающееся событие, как солнечное затмение. Уже это одно должно посеять сомнения о тысячелетиях египетской истории.

Напомним, что «Такелотово» затмение описано так, что непонятно даже лунное оно или солнечное. Произошло оно 25 Месори. Согласно Бикерману (см. [12], стр. 44) 1 Месори — это 25 июля. Поэтому 25 Месори — это 18 августа. Будем, для верности, искать затмение Солнца или Луны, видимое в Египте между 17—19 августа неизвестного года.

Морозов утверждает (см. [6], стр. 751), что от начала нашей эры до XII века солнечных затмений, удовлетворяющих этим условиям, не было вообще, а лунных (полных) было только три: в 7 г. н. э., в 593 г. н. э. и в 658 г. н. э. Он с удовлетворением отмечает, что затмение 17 августа 593 г. идеально подходит, если мы в соответствии с общей периодической схемой египетских династий (см. § 3) отождествим Такелота с Маврикием.

Таким образом, можно считать, что здесь астрономия поддерживает морозовские отождествления. Считать, что астрономия дает неопровержимое доказательство нельзя, хотя бы потому, что датировка опирается также на определенное прочтение трудного текста и на некую календарную гипотезу.

Другой пример астрономической даты для Египта — это датировка Дендерского храма в гл. 5, § 2. В отличие от предыдущего случая эта датировка абсолютно надежна. Как мы уже отмечали в § 3, даваемая астрономией дата, лишь с трудом интерпретируемая традиционно, полностью согласуется со схемой Морозова.

Оказывается, что есть еще два аналогичных случая, когда удается установить астрономическую дату. Эти случаи мы сейчас и рассмотрим.

Атрибские гороскопы См. [6], стр. 728—752.

В египетском поселке Атрибе, на краю песчаной пустыни, уже сравнительно давно были найдены полузасыпанные песком остатки двух храмов. Один из этих храмов принадлежит к типу Дендерского, но окружающая колоннада обнаруживает греческое влияние, а скульптурные украшения обоих указывают на римскую культуру. Египтологи относят эти храмы к временам последних Птолемеев.

В 1901 г. экспедиция Ф. Петри открыла вблизи от этих храмов искусственную пещеру для погребения, стены которой были покрыты живописью и надписями, а на потолке красками были изображены два гороскопа (см. [6], рис. 146 на стр. 750), соединяющиеся в одну общую живопись и, очевидно, нарисованные одним и тем же художником в одно и то же время. Зодиакальные фигуры этих гороскопов носят эллинистический характер, но обнаруживают и некоторые чисто египетские особенности. Планеты изображены птицами. По предположению Петри птица со змеиным хвостом изображает Юпитер, птица с бычьей головой изображает Сатурн, сокол изображает Марс, а птица без особых отметок, расположенная около Солнца, Меркурий. Венера изображена двуликим Янусом также около Солнца.

Основываясь на этой интерпретации, английский астроном Нобель предпринял в 1908 г. попытку датировать гороскопы Петри. Он отнес верхний гороскоп к 20 мая 52 г. н. э., а нижний к 20 января 59 г. н. э. Совпадение вычисленных результатов с изображенными на гороскопе, по–видимому, его удовлетворило не вполне. Он писал, что расположение планет в гороскопе «вероятно взято из таблиц, а не из наблюдений, а местоположение указано по знакам (астрологическим. — Авт.), а не по созвездиям» (см. [6], стр. 732). Дело в том, что оба гороскопа дают резко неправильные положения для Меркурия, а нижний гороскоп и для Венеры.

Проверочные вычисления, проведенные сотрудником Морозова астрономом Вильевым показали, что согласие еще хуже, чем думал Нобель. При отнесении верхнего гороскопа к 20 мая 52 г. удовлетворительным оказывается только положение Луны и с некоторой натяжкой Сатурна. Вильев замечает, что для 52 г. значительно лучше подходит 21 апреля, когда плохи только Венера и Меркурий. Что же касается даты 20 (или 25) января 59 г., для нижнего гороскопа то плохо подходят Венера и Сатурн и совсем не годится Марс.

Вильев произвел исчерпывающие вычисления для интервала от–500 г. до +600 г. и пришел к выводу, что в эту тысячу лет была только одна пара пригодных дат: 1 мая минус 185 года для верхнего гороскопа и 6 января минус 178 года для нижнего. Однако, как замечает Морозов, и здесь согласие довольно плохое. Для верхнего гороскопа неудовлетворительными оказываются Юпитер, Венера и Меркурий, а для нижнего — Юпитер, Марс и совсем плох Сатурн. Вильев предположительно рассматривал также пару (8 апреля + 349 г., 15 января + 355 г.), но, как указал он сам, согласие для нее еще хуже. Морозов пишет:

«Все это заставило меня через несколько лет снова пересмотреть вопрос.

В правильности вычислений Вильева у меня не было ни малейших сомнений, продолжать его вычисления на эпохи крестовых походов казалось излишним, а потому мне пришлось коснуться самого их фундамента.

Прежде всего поднялся вопрос: насколько правильно Британская египтологическая школа приняла птицу со змеиным хвостом за Юпитера, а птицу с бычьей головой за Сатурна?

В книге Флиндерса Петри не приведено ни малейших указаний на законность такого выбора. С астрономической же и особенно с мифологической точки зрения вернее признать обратное. Юпитер, как известно, обращался в быка, а Сатурн никогда. Сатурн был зловещей планетой, несущей моровые поветрия, а потому ему и приличен хвост со змеиной головой (и змеи, исходящие из клюва, по изображению на нижнем гороскопе), а никак не благодетельной планете — Юпитеру. Конечно, можно принимать этих змей за молнии, как делает Флиндерс Петри, но он уже совершенно неправильно считает двуликого Януса под Тельцом в верхнем Зодиаке (и над Рыбами в нижнем) за Венеру, тогда как по мифологии и по астрономии это должен быть Меркурий, выглядывающий из–за Солнца то справа, то слева. Тогда и остаточная птица без особых отметок окажется не Меркурием, а Венерой» ([6], стр. 738—739).

Однако при таком истолковании изображений атрибских гороскопов возникает новая трудность. Если при истолковании Петри Юпитер и Сатурн попадают в назначенные им на нижнем гороскопе места через 7 лет, то при истолковании Морозова это происходит только через 16 лет, причем оказывается, что по закону своего движения Марс из Рака (как он указан в верхнем гороскопе) не может за 16 лет попасть под Водолея, как он указан в нижнем гороскопе, а будет еще в Козероге. По этому поводу Морозов замечает, что поскольку оба гороскопа явно нарисованы одновременно, то более ранний (на 16 лет) гороскоп Должен был рисоваться либо по воспоминаниям, либо по вычислениям, и потому небольшая ошибка для быстро движущегося Марса вполне извинительна. На этом основании Морозов считает основным второй, нижний гороскоп, как наблюденный непосредственно, а верхний, вычисленный, рассматривает как вспомогательный.

Морозов утверждает, что единственная пара сочетаний планет, удовлетворяющая всем условиям, была

6 мая 1049 г. н. э. и 9 февраля 1065 г. н. э.

При этом гороскоп 9 февраля 1065 г. подходит идеально, а в гороскопе 6 мая 1049 г. оказались незначительно сдвинутыми влево лишь быстродвижущиеся Марс и Венера (Марс вместо Льва указан в Рыбах, а Венера в том же Тельце, но ближе к Овну).

Для полной определенности Морозов, дополняя вычисления Нобеля—Вильева, просчитал атрибские гороскопы в интерпретации Петри с 600 г. до наших дней. Ни одной пары констелляций планет, удовлетворяющей условиям этих гороскопов, как и следовало ожидать, не обнаружилось.

Гороскоп Бругша См. [6], стр. 734—728.

В 1857 г. Бругш откопал египетскую мумию в прекрасно сохранившемся деревянном гробу, на внутренней поверхности крышки которого по обеим сторонам олицетворяющей небо богини Нут изображены на фоне звезд двенадцать созвездий Зодиака посредством совершенно таких же рисунков, как и в астрономиях эпохи гуманизма (см. [6], рис. 139 на стр. 595 и [58], рис. 151 на стр. 300).

Однако наибольший интерес вызывают не эти рисунки, явно сделанные профессиональным изготовителем гробов по принятому тогда образцу, а надписи демотическим письмом около некоторых знаков Зодиака с левой стороны богини Неба, сделанные тем, кто клал в гроб покойника. Между Раком и Львом по направлению к голове Льва очень близко друг от друга написано Гор–пе–ка и Гор–по–сета, что Бругшем переводится как Юпитер и Сатурн. Около Девы ближе ко Льву написано Гор–те–зер, т. е. Марс, а между Скорпионом и Стрельцом, ближе к голове Стрельца, написано Пе–нетер–тау, т. е. Венера. Наконец, между Скорпионом и Весами написано Се–бек, т. е. Меркурий.

Интересно, что Пе–нетер–тау, собственно говоря, означает «Светило утра», тогда как Венера между Скорпионом и Стрельцом видима только по вечерам. Это означает, что автор надписи уже знал об единстве вечерней и утренней Венеры.

Пользуясь описанным в гл. 5, § 1 методом, можно без труда выделить все года, когда Юпитер и Сатурн были в тесном соединении около головы Льва. Оказывается, за период от — 820 г. до + 1860 г. (более ранние года брать нет нужды, поскольку, по мнению египтологов, факт употребления демотического письма указывает на «римскую эпоху») было 14 таких случаев, распадающиеся в три серии.

В начале каждой серии Юпитер и Сатурн сходятся в первой половине Рака, в середине каждой серии они находятся во второй половине Рака, ближе к голове Льва (т. е. точно там, где указано в гороскопе), а в конце каждой серии Юпитер и Сатурн оказываются уже в спине и за спиной Льва. Таким образом, дальнейшему исследованию подлежат только 6—8 соединений посередине серий.

Чтобы идти дальше, желательно знать положение Солнца. При первоначальном изучении этого гороскопа Морозов полагал (см. [58], стр. 299—301), что положение Солнца указано кружком на коромысле Весов. Однако позднее, изучив средневековую астрологическую литературу, он обнаружил, что обозначение Весов с кружком Солнца на коромысле является постоянной практикой астрологов и, по–видимому, обязано своим происхождением лишь тому, что при Солнце в Весах наступает осеннее равноденствие, знаменующее начало гражданского года. Поэтому позднее Морозов пришел к заключению, что положение Солнца указано в гороскопе косвенным образом. Он обратил внимание, что две зодиакальные фигуры, Телец и Скорпион, художником зачернены. Этот факт Морозов расценивает как указание на кульминацию Тельца темной ночью, в полночь и на исчезновение Скорпиона в лучах Солнца. Таким образом, получается, что Солнце указано в Скорпионе.

Находясь в том же созвездии что и Солнце, Меркурий должен быть невидим. Поэтому надо думать, что его местоположение было не наблюдено, а вычислено. Значит, доверять особенно этому местоположению было бы опасно.

Что касается Луны, то ее серп изображен в головном уборе Девы. Поэтому, считает Морозов, Луна была в Деве.

По нашему мнению, отнесение Солнца в Скорпион, а Луны в Деву очень натянуто. Самым подозрительным моментом является то, что зачернение Тельца и Скорпиона, и так же как изображение Луны в голове Девы, заранее осуществлено изготовителем гроба. Если он сделал это по указанию астролога, произведшего остальные надписи, то почему же он ограничился только этими двумя планетами и почему это сделано в столь зашифрованном виде? Ответа на эти вопросы Морозов не дает.

Учет положения Марса и Венеры без знания положения Солнца, хотя и возможен, но требует канительных вычислений. Поэтому мы им не занимались.

Если же предполагать Солнце в Скорпионе (а Луну в Деве), то на отрезке от минус 5400 года до наших дней гороскоп Бругша, как подробно показывает Морозов, имеет единственное решение.

17 ноября 1682 года

Небесная ситуация на эту дату в точности отвечает гороскопу Бругша в отношении Сатурна, Юпитера, Марса, Солнца и Луны. Венера шла налево от Солнца около головы Стрельца, что очень близко к ее местоположению в гороскопе. Однако Меркурий находился в это время не между Скорпионом и Весами, а по другую сторону от Скорпиона ближе к Стрельцу (но все равно был невидим). Морозов объясняет это либо тем, что положение Меркурия было неточно вычислено, либо просто тем, что для надписи «Меркурий» между Скорпионом и Стрельцом уже не оставалось места.

Как бы то ни было, никакого лучшего решения гороскопа Бругша (при Солнце в Скорпионе) не существует.

Дата 17 ноября 1682 г., конечно, неожиданна и, скорее всего, неверна. Сам Морозов был ею удивлен (см. [6], стр. 728). Впервые получив эту дату, он, как пишет, «не поверил своим глазам, и, желая примирить астрономию с уже установившимися взглядами на древность египетской культуры, поступил так, как поступали и другие астрономы в подобных случаях, хотя сам же и упрекал их за это. Увидев, что при Солнце в Скорпионе ничего, кроме 1682 года, не выходит, я принял кружок над Весами за указание на положение Солнца в Весах и удовольствовался тем, что получил с грехом пополам решения на 6 октября 95 года и 25 октября 710 нашей эры, хотя в октябре 93 года сближение Юпитера и Сатурна произошло не у пасти, а над спиною Льва, а в октябре 710 года Юпитер уже приближался к хвосту Льва, когда Сатурн был у его морды» ([5], стр. 698).

Что касается нас, то в 1682 году для гороскопа Бругша мы не видим ничего страшного. Вполне возможно, что знание иероглифической азбуки и демотического письма сохранялось в тайных оккультных сектах и до XVII века. Мы возражаем лишь против помещения Солнца в Скорпионе. Поэтому, до дальнейшего исследования, мы не считаем возможным окончательно отбросить и другие возможности, прошедшие проверку Юпитером и Сатурном.

Таким образом, в отношении гороскопа Бругша мы пока не можем чисто астрономически отвергнуть классическую датировку Бругша на начало н. э. Точно также окончательно не отвергается и Морозовская датировка новым временем. Конечно, в свете всего сказанного выше датировка Бругша невозможна, а датировка Морозова ничем не подкреплена. Поэтому мы думаем, что истинное время бругшева гороскопа дается одной из средневековых серий дат; скорее всего он был изготовлен либо около 770 г. н. э., либо около 830 г. н. э.

Заключение

Мы видим, что ни одна из четырех астрономических дат теории Морозова не противоречит.

Абсолютно надежная датировка Дендеровского храма лишь с трудом укладывается в классическую схему истории Египта и идеально соответствует морозовской.

Датировка атрибских гороскопов (также достаточно уверенная) уже начисто опровергает классическую схему. Что же касается схемы Морозова, то ей нисколько не противоречит вытекающее из этой датировки представление о захоронениях в XI веке «по египетскому обряду». Хотя в это время власть в Египте уже принадлежала мусульманам, но при известной их веротерпимости египетские похороны были в то время вполне возможны, особенно, если они производились без особого шума или даже тайно (на эту мысль наводит уединенное и скрытое расположение раскопанного Петри склепа).

По мнению Морозова, иероглифическая письменность была в ходу в Египте во всяком случае до мамелюкской революции 1250 года.

Вытекающее из морозовской датировки бругшева гороскопа сохранение (хотя бы в тайных сектах) остатков иероглифической грамотности до XVII века, ничем другим не подтверждается, а сама датировка представляется сомнительной. Скорее всего этот гороскоп был составлен в конце VIII—начале IX вв., что идеально согласуется со схемой Морозова.

Наконец, «Такелотово» затмение настолько неопределенно, что самостоятельного значения для датировки не имеет. Замечательно, однако, что подогнать его под классическую схему никак не удается, а схеме Морозова оно подчиняется безупречно.

Читатель может теперь сам решить, какую из схем истории Египта — классическую или морозовскую — подтверждает астрономия.

Морозовская схема истории Египта влечет, что египетская религия представляет собой одну из локальных форм раннего после апокалиптического христианства. В этом параграфе мы рассмотрим вопрос о том, согласуется ли этот вывод с известными фактами о религии Египта.

Общая характеристика древнеегипетской религии

Общераспространенное мнение состоит в том, что мы достаточно подробно знакомы как с религиозными верованиями древних египтян, так и с формами египетского культа. Однако, как это часто бывает с популярными мнениями, оно верно лишь в определенной степени.

Безусловно, что древнеегипетские письменные источники «чрезвычайно многочисленны и богаты. Мало таких текстов, которые бы вовсе не имели значения для истории религии; даже книги медицинского содержания, сказки и частная переписка доставляют много материала. Значительно большая часть сохранившихся памятников с находящимися на них подписями, храмы, пирамиды, гробницы, обелиски — были посвящены религиозным целям. Из дошедших до нас папирусов, быть может девять десятых религиозного содержания. Тем не менее, весь этот материал довольно односторонний; происхождением своим он почти всецело обязан существовавшим похоронным обрядам, и содержание его имеет ближайшее отношение к погребению и загробной жизни. Из мифологических отрывков известны лишь немногие, да и вообще понимание религиозных текстов постоянно затрудняется частыми намеками на совершенно неизвестные нам сказания о божествах…

Само собой разумеется, что мы имеем сравнительно немного источников для изучения периода древнего царства. Ряд гробниц… дают довольно скудные сведения о религиозных верованиях древних египтян. Надписи в большинстве случаев имеют характер кратких формул… зато пять малых пирамид в Саккара содержат около 4000 строк религиозных текстов…

Почти на половину они состоят из изречений и молитв, которые имеют в виду обеспечить пропитание умершему при посредстве богов. Рядом с этим мы имеем целый ряд магических заговоров для предотвращения голода и жажды и для избавления от змей и скорпионов… Многие тексты относятся к погребальному ритуалу и предназначены к тому, чтобы возвратить действующую силу глазам, рту и всем членам усопшего… Подбор текстов на различных пирамидах кажется довольно произвольным. Некоторые из них повторяются на стенах могил и гробниц, относящихся к периоду среднего царства. В саитскую эпоху (26 династия) эти самые тексты снова входят в употребление; многие из них попадаются в саркофагах и гробницах того времени. Лепаж Ренуф встретил некоторые из этих текстов на папирусах греко–римского периода…

Гробницы среднего царства дают больше материала… Огромное количество деревянных гробов заключает очень интересные тексты, с которыми мы уже знакомы отчасти по надписям на пирамидах, отчасти же по фивскому погребальному сборнику (книга мертвых). Папирусы среднего государства относятся большей частью к легкой литературе (не наблюдаем ли мы здесь опять ту же плодопеременную схему, как и в греческой литературе? Ср. гл. 1, § 5. — Авт.)

… Начиная с 18–й династии, мы снова имеем более богатые источники… Изображения и надписи на стенах храмов по содержанию своему весьма разнообразны… Фивские гробницы царей заключают в себе целую литературу…

Из произведений этого периода наибольшее значение для истории религии имеет погребальный сборник, так называемая «книга мертвых»… Почти наверное можно сказать, что произведение это не имеет никакого отношения к ритуалу; это скорее руководство для мертвецов, своего рода путеводитель по загробному миру…

Многие главы фивской книги мертвых знакомы нам по текстам среднего периода, но они, бесспорно, гораздо древнее… В некоторых главах указано, что они найдены при том или другом царе из первых династий или что они ими составлены (таким образом, мы видим, что книга мертвых проходит через все династии; факт, который лучше всего объясняется, если мы предположим, что все эти «династии» одновременны. — Авт.)…

Своеобразная группа религиозных письмен дошла до нас из фивских гробниц царей… Это, главным образом, литании в честь солнца… Одна из царских гробниц дает нам очень замечательный отрывок, содержащий легенду о Ра, как он истребил грешный человеческий род и снова водворяет порядок на небе и на земле…

Естественно, конечно, ожидать, что древний Египет наряду с многими религиозными текстами завещал нам также и богослужебные книги. Так оно и есть в действительности. С ритуалом культа Озириса в его Абидосском храме мы знакомимся по иллюстрированному описанию его на стенах храма. Требник службы богу Амону в фивском святилище сохранился в одном берлинском папирусе. Ритуал, совершавшийся при бальзамировании трупа, найден Масперо в парижском и булонском папирусах… Все эти произведения имеют огромное значение для ознакомления с представлениями египтян о посмертной жизни. Магическая литература периода нового царства очень богата… Большая часть магических папирусов заключает заклинания против болезней и демонов и указания насчет приготовления и освящения амулетов…

С религиозною поэзией нового царства знакомимся мы по целому ряду гимнов, обращенных к различным богам… Невозможно точно разграничить собственно богослужебную поэзию от религиозной вообще. Много гимнов в честь Озириса, Ра, Амона–Ра, Нила и т. п. сохранились в памятниках и папирусах. В них мы находим по большей части одни и те же стереотипные фразы, потому что каждого бога принято было называть высочайшим, отцом богов, создателем вселенной и т. д. » ([85], т. 1, стр. 99—108).

Односторонность имеющегося материала, несмотря на его количественное богатство, позволяет создать целостное представление о египетской религии только в рамках определенной его интерпретации с большим числом домысливаний и на основе целого ряда априорных установок. Неудивительно поэтому, что различных мнений о характере египетской религии практически столько же, сколько специалистов, ее изучавших. «Сущность ее определялась как монотеизм, пантеизм, генотеизм, солнечный культ, поклонение природе, анимизм или, наконец, фатализм…» ([85] т. 1, стр. 111).

Сторонники монотеистического характера религии Египта (де Руже, Пьерре и др.) основываются (см. [85], т. 1, стр. 111) на многочисленных чисто монотеистических высказываниях древнеегипетских текстов. Особое значение они по справедливости придают тому, что каждый из многочисленных богов египетского пантеона обладает качествами единого бога (он высочайший бог, отец богов, создатель мира и т. п.). Это можно понять только предположив, что все эти «боги» являются лишь различными локальными личинами одного единого Бога, в которых персонифицируются различные его атрибуты.

Сторонники других точек зрения игнорируют этот аргумент, полагая, что «самые резкие противоречия не казались обременительными древнеегипетскому уму» ([85], т. 1, стр. 111). Конечно, таким образом можно доказать все, что угодно.

На самом же деле, имеющийся материал сам по себе не позволяет определить тип египетской религии. Он укладывается как в монотеистическую, так и в политеистическую схемы. Выбор той или иной схемы определяется исключительно исходной установкой исследователя.

Вместе с тем, общетеоретические соображения § 2, гл. 10 имплицируют, что каждая монотеистическая религия имеет свои корни в раннем христианстве. Поэтому, признав монотеистичность религии Египта, мы вынуждены будем признать и ее христианский характер.

Естественно, что этот теоретический вывод нуждается в подтверждении на конкретном материале.

Христианство и египетская религия

Историки религии вскрыли многочисленнейшие параллели между христианским и египетским культами. Подытоживая эти исследования, проф. Мейэффи пишет: «Едва ли есть в иудаизме и в христианской религии хоть одна великая и плодотворная идея, нечто аналогичное которой нельзя было найти в вере египтян. Проявление единого бога в троице; воплощение божества, являющегося посредником, от девы без участия отца; его борьба с темными силами и его временное поражение; его частичная победа (так как враг не уничтожен); его воскресение и основание им вечного царства, которым он правит вместе с праведниками, достигшими святости; его отличие и вместе с тем тождество с несотворенным, непостижимым отцом, форма которого неизвестна, и который живет в храмах нерукотворных, — всеми этими богословскими понятиями проникнута древнейшая религия Египта. Точно так же и контраст и даже явное противоречие между нашими нравственными и богословскими взглядами — объяснение греха и виновности то нравственной слабостью, то вмешательством злых духов и подобным же образом, объяснения праведности то нравственными заслугами, то помощью добрых гениев и ангелов; бессмертие души и страшный суд; чистилище, муки осужденных — со всем этим мы встречаемся в текстах, описывающих египетские обряды, и в египетских нравственных трактатах» (см. [51], стр. 31).

Неудивительно поэтому, что т. н. «мифологическая школа» все христианство выводит из египетской и других восточных, якобы «древних» религий, отказывая ему в какой–либо оригинальности.

Мы не будем здесь излагать всех черт сходства между христианством и египетской религией, поскольку большинство из них общеизвестны, как, например, параллель Христос и Озирис, а также параллель Изида и дева Мария. Впрочем, по поводу последней параллели стоит указать, что в иероглифических текстах имя Изиды сопровождается теми же эпитетами (царица небесная, дева непорочная, матерь божия, мать пренепорочная, Утешительница скорбящих), что и дева Мария у католиков (см. [4], стр. 893). Ряд сближений между верой египтян и христианством мы уже указывали в § 6, гл. 11. Очень интересно, что в изобразительном искусстве египтян широко распространено изображение христианского креста. Посетитель Эрмитажа может видеть этот крест в левой руке статуи «египетской богини» (см. [5], стр. 1066—1067,рис. 2И—212), на надгробной плите под№ 1092 (см. [5], стр. 1068, рис. 213) и в других местах. В альбоме «Древний Восток» (см. [145], табл. 33) воспроизведена фреска, изображающая фараона Аменхотепа III. На этой фреске фараон держит в левой руке державу и крест. Египтологам эти кресты давно известны. Они даже различают два их типа: собственно «египетский крест» и так называемый «крест тау». Существует много остроумных теорий, объясняющих появление символа креста «за три тысячи лет до Христа», но само их обилие показывает, что убедительных среди них нет.

Кроме креста в иероглифических надписях и сопровождающих их картинках можно найти и все другие христианские символы и обряды; например, крещение (см. [114], стр. 112, рис. 11; обратите внимание на крест справа вверху).

Общеизвестно широкое распространение в Египте культа животных (кошек, быков, крокодилов и т. п.) и богов с собачьими, птичьими и т. п. головами, но менее известно, что остатки аналогичного культа имеются и в христианстве. Не говоря уже о «раннехристианских» культах Рыбы и Овна (Агнца), в полной параллели с собакоголовыми египетскими «богами» можно указать на православного святого мученика Христофора, также имевшего на плечах песью голову («чудотворную» икону этого мученика с собачьей головой можно видеть в Костромском краеведческом музее; см. [4], стр. 695) и на католического святого Гинефора при жизни бывшего гончим псом (см. [4], стр. 694—695). Известны христианские (!) памятники, в которых Иисус изображен в виде сфинкса с туловищем барана (см. [114], стр. 134). Не является ли, кстати спросить, египетский сфинкс с туловищем льва изображением Иакова, который в Библии сравнивается со «львом молодым»? Только в VIII веке папа Адриан формально запретил изображать Христа бараном и повелел рисовать и вырезать его исключительно в человеческом облике (см. [114], стр. 134).

Конечно, мы не утверждаем полного тождества египетской религии с современным христианством. Эта религия была лишь одной из локальных форм послеапокалиптического и доевангельского христианского культа, представленной к тому же целой серией разнообразнейших сект («династических школ») Исследование ее с этой точки зрения должно дать богатый материал для восстановления реальной истории развития раннехристианской идеологии.

Греческие источники

В заключение стоит разобрать еще один вопрос, касающийся религии Египта, а именно, вопрос об «античных» источниках наших сведений об этой религии.

До XIX века сообщения греческих авторов были по существу единственным источником, откуда можно было черпать информацию о религиозной жизни древнего Египта. Когда же были прочтены иероглифы, стало ясно, что вся эта информация в высокой степени фантастична и находится в одном ряду с географическими описаниями стран песьеголовцев и лотофагов. Поэтому современные ученые пишут (см., напр.,[85], т. 1, стр. 98—99), что «пользование данными Геродота о религии Египта требует большой осторожности» (что, собственно, этот эвфемизм означает?), что «то же самое можно сказать о Диодоре» и даже о «самом драгоценном памятнике греческой литературы о Египте» сочинении Плутарха «Изида и Озирис», который «облек свое изложение различными философскими измышлениями и символами».

Больше доверия современные ученые испытывают в отношении информации о широком распространении в Риме императорской поры египетских культов Сераписа и Изиды. Эта информация достаточно подробна, чтобы можно было восстановить даже мелкие детали богослужений (см. [4], стр. 721—731). Однако более внимательное исследование выявляет, что источник этой информации один — известное сочинение Апулея «Золотой осел». Возникает вопрос, можно ли этому сочинению так безоговорочно доверять?

Прежде всего, мы тут натыкаемся, как и постоянно бывает в древней истории, на чудо.

«В 125 году по Рождестве Христовом, — говорят нам, — родились два человека по имени Светлан. Первый Светлан назывался по–латыни Люций (от шх — свет), второй назывался по–гречески Лукиан, что значит то же самое…

Латинский Люций–Лукиан назывался Апулейским (Апулеем), по южно–итальянскому полуострову Апулии, а второй назывался Самсатским, будто бы по городу Самсату на реке Евфрате в Сирии. А самым удивительным здесь было то, что оба они, несмотря на такое далекое расстояние друг от друга, написали один по–гречески другой по–латыни (и оба прекрасно развитым слогом Эпохи Возрождения) тот же самый замечательный, фантастический и довольно скабрезный роман «Золотой осел»…» ([4], стр. 732).

Оба романа начинаются практически одинаково (если не считать расхождения в именах) с истории превращения героя в осла, но латинский текст отличается большей подробностью и большим числом вставных, фантастических и непристойных новелл. Например, в греческом тексте отсутствует знаменитая легенда об Амуре и любопытной Психее, вдохновившая целый ряд писателей и художников нового времени от Кальдерона до Богдановича. В целом латинский текст раз в восемь длиннее греческого.

Злоключения героя в образе осла достигают кульминации, когда его заставляют публично на арене цирка демонстрировать искусство любви с какой–то женщиной. Но тут (в греческом тексте) на глаза ему попадаются свежесорванные розы, которые снимают чародейство и герою возвращается человеческий облик. В латинском же тексте герой просто бежит с арены. В отчаянии он взывает к Изиде, после чего следует несколько страниц подробнейших описаний службы в храме Изиды, которая в конце концов освобождает героя от заклятия.

Морозов, приведя соответствующий текст Апулея, пишет, что при чтении историков религии, которых он раньше цитировал (Куна и Робертсона), все представлялось «серьезно, исторически убедительно! Казалось очевидным, что вопрос о ритуале на празднествах в честь Изиды решен окончательно и навеки, вся процессия весеннего праздника восстановлена до деталей.

А теперь я вам привел… и то место Люция Апулейского, из которого авторы почерпнули все свои сведения, и что же? Впечатление серьезности и историчности, — я уверен, — рушилось и в ваших глазах.

Самый рассказ латинского текста «Золотого осла» об этом торжестве оказался вставленным в более короткий греческий текст, наряду с рассказом об Амуре и Психее…, и наряду с невероятными приключениями разбойников и любовников… Торжественная процессия «Золотого осла»… происходит в Греции, в Коринфе, а между тем ее–то и нет в греческом манускрипте Лукиана, а только в его латинском дополненном переводе!

Но ведь это то же самое, что восстанавливать греческую мифологию по «Сну в летнюю ночь» Шекспира! Ведь и у него один из актеров получает по волшебству ослиную голову.

… Приходится с уверенностью сказать: книга о «Золотом осле» есть произведение печатного периода литературы, это та же школа, что и Боккаччо., с его «Декамероном»… И было бы нам лучше и вернее называть автора «Золотого осла» Лючио д'Апуллиа, а не Люцием Апулеем» ([4], стр. 745—746).

Пример Люциевого «Золотого осла» чрезвычайно поучителен, наглядно показывая источники информации, которая так уверенно и безапелляционно сообщается в учебниках.

В настоящее время на русском языке имеется довольно много оригинальных и переводных книг по проблемам древних письменностей. Для определенности мы будем пользоваться книгой [123] чешского лингвиста Лоукотки.

Иероглифическое монументальное письмо

Из книги Лоукотки мы узнаем, что «старейшее известное нам письмо — египетские иероглифы. Надписи этого типа встречаются с преддинастических времен… , т. е. ранее 4000 г. до н. э. , и непрерывно до первой половины III века н. э…. Тот факт, что они сохранились в течение такого продолжительного времени, объясняется, с одной стороны, политической мощью египетского царства (это заявление удивляет: ведь по словам самих же историков в течение тысячелетних промежутков между «Царствами» египетское государство находилось в состоянии полного развала; см. § 5. — Авт.), с другой — врожденным (? — Авт.) консерватизмом (!? — Авт.) древних египтян, которые неохотно и лишь по принуждению (!? — Авт.) перенимали новшества у чужеземцев.

… Некоторые авторы называют иероглифы также монументальным письмом, потому что им пользовались для надписей на стенах храмов и общественных зданий, на памятниках, статуях богов и т. п.

На иероглифах можно проследить необычайную изобразительную точность идеограмм… Каждый знак… высечен или выгравирован с величайшей тщательностью и точностью… ошибиться при чтении невозможно.

Происхождение иероглифов пока не установлено… египетские письмена входят в историю как законченная форма, как точно продуманная и до конца разработанная система… ([125], стр. 25—29).

Несмотря на то, что иероглифы появляются уже «как законченная форма», Лоукотка пытается все же описать развитие иероглифической системы письма во времени. Он пишет, что первоначально иероглифы были исключительно идеографическим письмом, знаки которого передавали понятия, но с прогрессом культуры и этот способ письма вскоре оказался неудовлетворительным, и письмо начинает постепенно фонетизироваться.

С помощью системы изображений, напоминающей наши ребусы, прежде всего начинают выражаться местоимения, предлоги, суффиксы и другие грамматические формы.

… Дальнейший прогресс заключался в том, что обе полугласные древнеегипетского языка… стали опускаться в конце слов… В подобном случае нельзя говорить об идеограмме; это уже фонетическое изображение другого слова.

Однако и такое письмо недолго удовлетворяло египтян (несмотря на их «консерватизм»! — Авт.)… возникает слоговое письмо… От обозначения слогов до обозначения звуков теперь остается только один шаг…

Так возник древнеегипетский фонетический алфавит 24 букв» ([123], стр. 30—32).

Эта логически безупречная схема обладает одним недостатком: она не подтверждается фактами. Как сообщает сам Лоукотка (см. [123, стр. 29—30), в преддинастической надписи царя Нармера, относящейся по его датировке приблизительно к концу четвертого тысячелетия до н. э. , фонетические знаки уже применяются: «самый ранний из известных иероглифических памятников совпадает в основных чертах характера письма с памятниками, написанными 5000 лет спустя» ([92], стр. 79). Поэтому все перечисляемые Лоукоткой столь убедительные этапы развития египетского письма оказываются на поверку продуктом чистого воображения. По этой причине «в настоящее время некоторые ученые начинают сомневаться в справедливости гипотезы о постепенной эволюции египетской иероглифики. Они полагают, что иероглифическая система письма возникла в период объединения Египта при I династии и была создана искусственным путем (? — Авт.) сразу как единое целое (?? — Авт.) человеком, уже знакомым с письменностью (!? — Авт.)» ([92], стр. 79).

Практика употребления древнеегипетской фонетической азбуки была весьма своеобразна. Оказывается (см. [123], стр. 50), что египтяне не употребляли алфавитных знаков самостоятельно, но применяли идеограммы, сопровождая их практически всегда фонетическими чтениями. При этом, если идеограмма имела несколько смысловых значений, то к ней, кроме того, прибавлялся определитель (детерминатив). Более того, определитель часто добавляли и тогда, когда он был излишен, т. е. когда идеограмма имела только одно значение. Не в силах объяснить это Лоукотка лишь констатирует «бессистемное употребление определителей». Точно также Лоукотка не объясняет, почему при наличии фонетической азбуки египтяне пользовались идеограммами. Советский специалист Дьяконов объясняет это тем (см. [92], стр. 83), что без идеограмм текст, написанный одной азбукой (имевшей знаки только для согласных), был бы совершенно непонятен. Почему же, однако, идеограммами не пользовались авторы библейских книг, также первоначально написанных одними согласными (см. гл. 7, § 1)?

Впрочем, не нужно думать, что различных иероглифических знаков было много: «в общей сложности писцы пользовались 500 знаками, но вместе с более старыми вариантами и вышедшими из употребления знаками число их доходило до 3000» ([125], стр. 52). Европейцу, привыкшему к алфавитному письму, такое количество знаков может показаться очень большим, но, скажем, японец этим числам лишь снисходительно улыбнется: иероглифический минимум японского языка содержит 1820 знаков, для чтения классической литературы необходимо знать еще две–три тысячи знаков, а общее число японских иероглифов, включая устаревшие и вышедшие из употребления знаки, оценивается в несколько десятков тысяч.

Кстати сказать, графика японского языка во многом напоминает египетскую. В ней также используются идеограммы и фонетическая слоговая азбука (даже две азбуки). Хотя любой текст может быть написан фонетической азбукой, японцы предпочитают вкраплять в текст иероглифы; чисто же фонетическое письмо они употребляют лишь в специальных обстоятельствах (при обучении детей, в телеграммах и т. п.). Конечно, большую роль здесь играет традиция, но не надо забывать, что иероглифы существенно сжимают текст и позволяют с одного взгляда понять о чем идет речь. Немалое значение имеют и чисто эстетические соображения: письмо, в котором часть слов написана азбукой, а часть иероглифами, выглядит красивее, чем скучно монотонная последовательность алфавитных знаков. Употребив иероглиф, который он считает редким, забытым или устаревшим, а потому могущим создать для читателя трудности, японец, совсем как египтянин, приписывает фонетической азбукой рядом с иероглифом его чтение.

По–видимому, по аналогичным причинам (традиция, сжатость и быстрая понимаемость текста, эстетические соображения) не отказались от иероглифов и египтяне. Однако одна особенность египетской иероглифики остается непонятной: почему египтяне считали необходимым практически к каждой идеограмме приписывать ее фонетическое значение? Пример японского языка показывает, что применительно ко всем иероглифам это заведомо излишняя роскошь, особенно удивительная для выразительных и четких египетских иероглифов. Почему–то аналогичное излишество египтяне допускают, как было отмечено выше, и в отношении детерминативов–определителей.

Считается, что грамотность в Египте была привилегией лишь очень узкого круга жрецов и писцов. Фактически это мнение ни на чем реальном не основано. Аналогичное мнение о безграмотности древнерусского общества было опровергнуто находками в Новгороде берестяных грамот. Мы полагаем, что и в Египте времен иероглифов грамотность была широко распространена; в противном случае практика сооружения монументальных иероглифических надписей была бы бессмысленна. Конечно, по нашим теперешним меркам большая часть тогдашних грамотеев должна была бы считаться малограмотной; едва ли они были способны на что–нибудь большее, чем медленное со спотыканием чтение несложного текста. Можно поэтому думать, что широкое использование определителей и фонетических чтений имело своей целью оказать помощь малограмотным читателям в понимании текста.

Это объяснение широкого распространения фонетических расшифровок и определителей (подсказанное практикой японского языка) наталкивается на определенные трудности. Дело в том, что египетские идеограммы настолько выразительны, что (в отличие от стилизованных японо–китайских иероглифов) смысл их, как правило, невозможно забыть раз его выучив, особенно, если иероглиф снабжен определителем. Это верно и для составных иероглифов, передающих абстрактные понятия, поскольку принципы их «ребусной» структуры очень просты и естественны. С другой стороны, алфавитные знаки имеют, конечно, весьма условный характер и их запоминание основано почти исключительно на зубрежке и долгой практике в чтении и письме. Получается, что простая и наглядная вещь (иероглифы) разъясняется более сложной, формальной и условной вещью (алфавитом). Этот неожиданный вывод принадлежит, конечно, Морозову. Надо сказать, что в целом замечания Морозова по поводу иероглифики совершенно неудовлетворительны. Он явно не знал простейших фактов об этой системе письменности и основывал свои суждения на перевранной популяризаторами расхожей информации. Поэтому мы пользуемся здесь его соображениями в относительно малой степени. Однако парадоксальный вывод о египетской иероглифической системе письма, как более доступной для чтения, чем алфавитная, нам кажется заслуживающим внимания.

По мнению Морозова, основным текстом монументальных иероглифических надписей является текст алфавитный. Идеограммы же служат для его разъяснения и облегчения чтения (ситуация полностью противоположная японской практике). Можно сказать, что идеограммы монументальных надписей являются в этом отношении предшественниками современной плакатной живописи, исполняющими по существу ту же роль. Это подтверждается также тем, что иероглифические надписи часто сопровождаются изображениями, играющими уже чисто иллюстративную роль.

Тем самым, иероглифическая надпись оказывается доступной практически всем. Полностью безграмотные зрители будут информированы о подвигах и завоеваниях фараона по иллюстрациям. Малограмотные читатели узнают подробности этих завоеваний из иероглифических «ребусов», а те, кто могут читать фонетические знаки, получат полную информацию.

Иератическое и демотическое письмо

Считается, что папирус, как материал для письма, изобретен в эпоху Среднего царства, «поскольку более древние свитки чрезвычайно редки» ([125], стр. 51). Это, конечно, вздор, потому что без удобного и широко распространенного материала для письма довести письменность до такого совершенства, которые мы наблюдаем в монументальных надписях (даже додинастической (!) эпохи), не представляется возможным. Добиться этого, занимаясь лишь медленным и трудным высеканием иероглифических знаков на стенах, так же невозможно, как приобрести литературную опытность и навык орфографического письма без бумаги (см. гл. 1, § 5).

По той же причине нельзя согласиться и с общераспространенным мнением (не подкрепленным, впрочем, никакими фактическими доказательствами), что «после изобретения папируса писцы первоначально просто копировали формы высеченных иероглифов на новый материал, но позднее, осознав большие преимущества его, стали сокращать некоторые знаки, и отсюда с течением времени развилось совершенно новое письмо, так называемое иератическое» ([123], стр. 52). Не может быть сомнения в том, что иератическое письмо предшествовало монументальному иероглифическому. По своей структуре иератическое письмо было алфавитным. Обилие в нем знаков (их насчитывается около 600) объясняется широким употреблением послеалфавитных сокращений, вызванных стремлением к экономии дорогого папируса. (Аналогичным образом, экономя бумагу, широко использовали лигатуры древнерусские книжники; тем не менее, Древнерусская письменность иероглифической не считается).

Далее, считается, что «в эпохи национального упадка (около VI века до н. э.) в Египте возникает новое письмо, так называемое Демотическое. Оно… является народной курсивной формой иератического письма… Демотическое письмо еще более лаконично и бегло, чем иератическое… Благодаря своей относительной легкости, оно оставалось письмом египетского народа вплоть до победы христианства» ([123], стр. 123).

Мы полагаем, что здесь снова все перевернуто вверх ногами. Именно демотическое письмо (как наиболее легкое) и было исконным письмом египетского народа. Остальные же виды письма являются искусственными образованиями. Иератическое (т. е. «священное») письмо представляет собой стилизованный вариант демотического письма, первоначально предназначенный для магических «книг мертвых», а иероглифическое монументальное письмо было создано, как мы уже говорили, независимо от иератического для нужд «наглядной агитации». Детальное обоснование этой теории требует неуместного здесь углубления в тонкости внутренней структуры иератических и демотических папирусов. Поэтому мы удовлетворимся утверждением (доступным для проверки любому читателю), что вся информация о реальных фактах египетской письменности этой теории не противоречит, а часто ее даже подтверждает.

Мнение, что первоначальными системами письменности являются алфавитные, а отнюдь не сложнейшие и явно искусственные идеографические, высказывалось задолго до Морозова. Еще в 1826 г. русский египтолог И. А. Гульянов, полемизируя с Шамполлионом, выступившим со своей теорией иероглифической письменности в 1824 г. , доказывал, что «таинственные иероглифы не что иное, как просто буквы приукрашенные, и что буквы существовали прежде образов, фигур или иероглифов, а не наоборот» (см. [161], стр. 311). Морозов пришел к этому мнению, по–видимому, самостоятельно. Он делает из него далеко идущие выводы, особенно в отношении китайской иероглифики (см. [5], стр. 58—42), с которыми мы согласиться, как уже было сказано, никак не можем, хотя, с другой стороны, не можем и не отметить, что определенное рациональное зерно в них, по–видимому, есть. В отношении же алфавитного (скорее всего, силлабического) характера первоначального письма Морозов (вместе с Гульяновым) по всем обстоятельствам дела, по–видимому, прав.

Более подробное обсуждение всех этих интереснейших вопросов выходит за рамки этой книги.