Кровавая ария

Глава 9 РАМКИ ПРИЛИЧИЙ

Вилохэд оказался прав, и к господину Чигасу их провели сразу же. Рика даже разочаровалась, ничего необычного или пугающего в господине Чигасу не было: с приличествующим случаю радушием их встретил невысокий старичок, с абсолютно седыми волосами, постриженными по-военному коротко.

— Проходите, многоуважаемый коррехидор, — он сделал скупой приглашающий жест, — наслышан о вас, и, смею заверить, характеристики, что достигали моих ушей, оказывались вполне лестными, — он говорил с особенными интонациями, какие порой можно заметить у пожилых людей: слова выговаривались с медлительным тщанием, делались нередкие паузы.

— Рискну проявить невежливость и поинтересоваться, из чьих уст исходили сии лестные характеристики, — поклонился Вил.

Чигасу хмыкнул, заявил сперва о неразглашении источников, но потом смягчился:

— А́нгус Кабу́си. Вы оказали ему неоценимую услугу, выведя клан Магнолии из-под позорного обвинения в убийстве дайнаго́на его величества на балу в охотничьем замке. Мы регулярно общаемся с Ангусом в клубе «Серебряная пуля», где уже более двадцати лет проходят регулярные собрания сообщества кленфидских коллекционеров огнестрельного оружия, бессменным председателем которого является ваш покорный слуга, — он чуть наклонил голову с достоинством, как человек, прекрасно знающий себе цену, — как я догадался, вас в мою скромную обитель привело не праздное любопытство?

— Да, господин председатель, — вежливо поклонился в ответ Вил, давая понять, что он оценил прозорливость собеседника, — мы ведём расследование преступления, в котором были задействованы вот такие интересные патроны, — коррехидор предъявил гильзу и патрон.

— Уверен, вы в полной мере не представляете себе, насколько они интересны, — председатель сообщества коллекционеров надел очки, что свешивались на плетённом шнуре ручной работы, — пройдёмте в мой кабинет, господа. Вот уж не ожидал, что ещё раз увижу их. Если, конечно, это не другая именная партия, — бормотал он себе под нос, неся патроны бережно, будто те были сделаны из хрусталя.

Его кабинет нисколько не удивил Рику – об увлечении хозяина рассказывало разнообразное оружие, что украшало стены, — от старинных аркебуз и пищалей, виденных чародейкой лишь на картинках в учебниках истории, до современных ружей. Казалось, несколько разных эпох собрались здесь вместе. Вдоль стен притулились стенды, там под стеклом отдыхали всевозможные патроны в коробках и без, лежали пистолеты и револьверы. Одна витрина полностью была оккупирована кинжалами самой разной формы. Некоторые выглядели практически новыми, какие-то основательно подъела ржа, а от парочки вообще кроме рукояти и обломка лезвия не осталось ничего.

— Хочу вас обрадовать господин Окку, — коллекционер смотрел на Вила правым глазом, поскольку его левый глаз закрывала знакомая чародейке ювелирная линза, — вам в руки попали не просто заячьи патроны (а поскольку сюда вас направил многоуважаемый господин Бито, не сомневаюсь, что вы уже в курсе дела, относительно Хаширу и Носаги, и я не стану утомлять вас пересказом информации, коя известно любому уважающему себя оружейнику), — он сделал многозначительную паузу, — это – юбилейные патроны. Не знаю, заметили ли вы мелкую надпись, что украшает закраину и кольцевую проточку совершенной по пропорциям и гармонии шляпку гильзы?

Вил слегка разочаровал его подтверждением, что буквы и цифры они видели, но не смогли понять из значение.

— Всё очень-очень просто, — просиял, обрадованный хотя бы частичной не информированностью собеседников старичок, и снял линзу, — данные патроны принадлежат к одной из юбилейных серий, каковых за всё время деятельности «Бегущего зайца» насчитывалось три. Первая, — он многозначительно загнул один палец, — посвящалась рождению наследного принца в королевском семействе. Вторая – другой палец был столь же многозначительно загнут, — их совместному пятидесятилетию. Видите ли, Хаши и Носа, как их принято называть в кругах знатоков, были одногодками, даже одномесячниками, если мне так позволено будет выразиться. Отмечали рождение в один и тот же месяц. Они отпраздновали общий юбилей и выпустили по этому случаю партию юбилейных же патронов, на коих была выгравирована дата, собственно, этого самого юбилея. И третья партия — самая, прошу заметить, ценная, была выпущена в третьем году эпохи Гармонии струй, она ознаменовала двадцатилетний итог совместной деятельности наших героев. К сожалению, — Чигасу покачал головой и печально посмотрел на свои пальцы, — они тогда и не подозревали, что всего через несколько месяцев скоропостижная кончина настигнет Хаширу, а его друг в знак скорби закроет производство и не выпустит более ни одного чудесного заячьего патрона.

— Весьма занятная история, — заметил Вил, — как я понял, наши патроны относятся к одной из этих особенных партий. Вы можете сказать, к какой именно?

— Естественно, мне необходимо лишь свериться с записями, ибо память моя уже не столь остра, как в былые годы, — председатель уселся за стол, на его носу вновь обосновались его очки в тонкой золотой оправе, а перед ним легла солидных размеров книга в кожаном переплёте с тиснением в виде некоего герба или знака, заключённого в круг. Рика подумала, что это, должно быть, — герб их сообщества, потому как для родового знака-мо́на изображение было чересчур уж вычурным.

Старичок осторожно листал плотные страницы с какими-то записями. Наконец, нужная была найдена, и палец господина Чигасу заскользил по столбцам.

— Я так и думал, — проговорил мужчина за столом после того, как ещё раз поглядел на надпись на ободке гильзы, — это последняя партия юбилейных патронов. Самая редкая, смею вас заверить, и самая дорогая. Понимаете, часть патронов попросту израсходовали в своё время, часть утерялась. Ведь слава к Хаширу и Носаги пришла лишь на семьдесят третий год после смерти Носаги. При их жизни заячьи патроны не пользовались особым успехом. «Зайцев» почитали чудаками, которые в поисках неизвестных достоинств своих патронов забывают про обычные принципы производителя: делай хорошо и дёшево. Какими-какими, а вот дешёвыми заячьи патроны не были никогда. Не говоря уж о юбилейных сериях. Хаширу и Носаги заявляли, будто бы в их пороховом заряде содержится алмазная крошка, обработанная алхимическим способом. Не знаю, правда ли это, только выстреливают эти патроны безупречно, и по сей день не зарегистрировано ни единой осечки. Так-то.

— Это всё очень познавательно и любопытно, — вежливо проговорил коррехидор, — однако ж, мы надеялись, что вы, господин Чигасу, сможете просветить нас поводу нынешних счастливцев, в чьих коллекциях имеется подобная драгоценность.

— Конечно, конечно, — тонко улыбнулся мужчина за столом, — я догадался. Раз пара драгоценных патронов находится в руках главы Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя, и один из них – уже выстрелил, речь идёт о преступлении. «Вечерний Кленфилд» разразился статьёй о неожиданном смерти в Королевском оперном. Поскольку мне хорошо известен револьвер, которым владеет театр, а его калибр как раз совпадает с патронами Хаширу и Носаги, я делаю вывод, что именно сие преступление вы и расследуете.

Вилохэд подтвердил предположение, не упустив случая воздать должное логике собеседника.

— Так вот, — сказал господин Чигасу, — десять лет назад коробка юбилейных «заячьих» патронов ушла с молотка на аукционе за сто рё. И купил её господин Хиге́ми – богатый промышленник. За ним практически всё сталелитейное производство Артании, и он — страстный коллекционер, владелец одной из лучших в Артании коллекций огнестрельного оружия. Хигеми разом перебил все ставки и получил заветную, нераспечатанную коробку юбилейных патронов Хаши и Носы, и прошу заметить, коробку из последней серии! Каждая коробка и содержащиеся в ней патроны имели свою собственную отдельную маркировку. Могу заявить со всей ответственностью: у вас в руках патроны из коллекции господина Хигеми.

— Великолепно, — воскликнул коррехидор, — спасибо. Нам осталось лишь посетить этого господина.

— Боюсь, сие вам не удастся, — покачал головой председатель, возвращая драгоценные патроны, — Хигеми скончался лет шесть или семь назад.

— И кому коллекция принадлежит на данный момент?

Господин Чигасу пожал плечами:

— Поскольку ничего из экспонатов Хигеми не продавалось, скорее всего коллекцией владеет вдова или же дочь. Насколько помню, у него была единственная дочь. Он всё сокрушался, что некому будет передать производство, — снова привычная пауза, — адреса их я не знаю, да и зачем? Ваша служба прекрасно с этим справится сама.

Вил ещё раз поблагодарил за содействие, попрощался со всей приличествующей случаю церемонностью, и они ушли.

Адрес богатого сталелитейного магната Турада нашёл за десять минут, и коррехидору с чародейкой предстоял очередной визит.

— Что за странное расследование? – сетовал Вил, — когда улица, которая должна была их привести прямо к цели, оказалась разрытой по случаю починки городской канализации, — только и делаем, что ездим и ходим по разным адресам, разговариваем с разными людьми, а даже приличного подозреваемого до сих пор не имеем.

Дом промышленника прятался в глубине ухоженного сада. Ворота отворил солидный дворник в фуражке с каким-то неопределённым значком, долженствовавшим придавать ему солидность и сходство с формой. Провожать гостей он не стал, указав лишь на прямую, обсаженную кустами сирени аллею.

— Какая госпожа Хигеми? – переспросила открывшая им дверь служанка с вечно сердитым лицом, — вы, видать, господа, ошиблись! Я служу господину и госпоже Ути́до! Никаких Хигеми я не знаю, нету тут таких! – заявила она громким голосом.

— Ма́рла, с кем ты там опять ругаешься? – поинтересовался откуда-то из глубины дома мужской голос.

— Дак, тут люди разные шатаются, незнамо кого спрашивают. Какую-то госпожу Хигеми им подавай! – столь же громко выкрикнула служанка в дом и попыталась захлопнуть входную дверь прямо перед носом неугодных визитёров, но коррехидор не позволил ей сделать этого.

— Позови тогда господина Утидо, — велел он тоном, от которого у бойкой девицы отпала всяческая охота перечить.

Та не успела даже сделать и шага, как в передней появился хозяин, шикнул на прислугу и предложил войти.

— Видите ли, — извиняющимся тоном проговорил высокий плотный мужчина с вьющимися каштановыми волосами, — Марла служит у нас без году неделя и не знает, что Хигеми – девичья фамилия моей супруги. Я – Ра́йан Утида, — он чуть наклонил голову, — с кем имею честь?

Коррехидор представился по всем правилам и представил Рику. Смотреть на служебный амулет коррехидора господин Утида не пожелал, отмахнулся с великолепной небрежностью и заявил, мол, древесно-рождённому довольно слова собрата, чтобы быть полностью уверенным в правоте собеседника.

Рика усмехнулась про себя. Она впервые встречала благородного артанца, который бы столь откровенно козырял своим происхождением. «Похоже, он совсем недавно унаследовал титул, — подумала она, — и радуется этому. Не может удержаться, чтобы не рассказать об этом всем встречным».

Утидо тем временем успел сообщить, что принадлежит к клану Тополя, посетовать, что Тополиный клан не особо близок Дубовому, спросить, не пересекались ли они с сэром Вилохэдом в свете, заметив при этом, что лицо полковника Окку определённо видится ему знакомым. Одним словом, вёл себя так, будто коррехидор Кленфилда зашёл к нему с визитом вежливости. Даже предложил выпить. Вил отказался и задал вопрос о коллекции тестя.

— Коллекция господина Хигеми – эта просто поэма! – Утида откинул длинные пряди странно постриженных волос, которые регулярно падали на его свежее, румяное лицо, выдающее человека отменного здоровья и аппетита, — я сам не чужд данного увлечения. Знаете, род, оружие, коим мои предки воевали на полях сражений. Так вот, сэр Вилохэд, коллекцию сию унаследовала моя супруга Хи́на. Бедняжка шесть лет назад лишилась отца, а в позапрошлом году и её многоуважаемая матушка, моя тёща, последовала за мужем в мир иной. Госпожа Хигеми была слаба здоровьем смолоду, а уж кончина главы семьи её вообще подкосила. Вот такие дела.

— Скажите, имеется ли в коллекции коробка патронов к револьверу прошлого века, изготовленная в мастерской Хашидо и Носаги? – спросил Вил, которому румяная физиономия Утиды тоже показалась знакомой.

— Конечно! – гордо подтвердил тот. Казалось, его нисколько не удивил вопрос коррехидора, — ещё как имеется. Знаете, какие деньги нам предлагали за неё? – он прищурился, предлагая собеседнику высказать самое смелое предположение, но Вил не собирался ему подыгрывать, а чародейка, на которую Утида не обращал вообще никакого внимания, тем более.

— От полтораста до двух сотен рё, — хозяину дома пришлось самому озвучить цифры, — но ни я, ни Хина даже не подумали соглашаться. Папенькина коллекция – святое. И потом, — он сделал приглашающий жест и повёл их внутрь дома по широкой лестнице, поднимавшейся прямо из холла на континентальный манер, — мы совершенно не стеснены в средствах. Продавать что-либо из великолепнейшего собрания моего тестя, хвала богам, нет ни малейшей надобности.

Коллекция никак не заинтересовала гостей. Утида вздохнул, вытащил из шкафчика связку ключей и отомкнул замок застеклённого шкафа, где лежали явно самые ценные экспонаты, среди коих была коричневая картонная коробка со знакомыми иероглифами и бегущим зайцем вместо соединительного союза «и».

— Вот, извольте видеть, — он вынул коробку и со всех сторон показал её, — прекрасно сохранившаяся упаковка, не потёртая, не подмокшая, хотя, — он коротко хохотнул, — для ЭТИХ патронов и вода не страшна. Но главная её ценность, что она полна! – мужчина ногтем подцепил крышку и открыл коробку. Его удивлению не было предела: в верхнем ряду ровных шляпок револьверных патронов не доставало ровнёхонько двух, — что такое? Как? Вы видите это! – он даже покраснел от возмущения, — у меня просто хватает слов!

— Патроны украдены? – вежливо осведомилась Рика, которой надоело играть роль мебели, — желаете сделать заявление.

— Нет, нет, — замотал головой Утида, словно надеялся прогнать наваждение, — ни о какой краже не может быть и речи. Витрина на замке, ключи лежать в секретном ящичке шкафа, без должных знаний его не открыть. Исключено.

— Кто знает о ящичке и способе забрать ключи, а также о том, каким именно ключом открывается витрина? – коррехидор сличал патроны из своего пакета и из коробки. Они оказались совершенно одинаковыми.

— Известно мне, — ловя ртом воздух, проговорил хозяин дома, — и моей жене Хине. А откуда у вас патрон?

— Должен заявить официально, господин Утида, — Вил серьёзно поглядел на растерянного кудрявого мужчину, — патроны из вашей коллекции фигурируют в деле об убийстве солиста Королевского оперного театра Эйдо Финчи. Что вы можете сказать нам по этому поводу?

— Я знал, что это плохо кончится, — тихим, убитым голосом проговорил Утида, — извините, но мне нужно выпить. Пойдёмте в гостиную, я расскажу, что именно должно было плохо кончиться. И кончилось…

В гостиной он налил себе солидную порцию виски из обширного набора бутылок и бокалов, примостившихся почему-то на рояле, кивнул на отказ коррехидора, предложил гостям сесть и выпил.

— Дело касается Хины, — проговорил он тихо, — видите ли, сэр Вилохэд, наш брак не имеет и не имел ничего общего с союзом двух любящих сердец. Это просто сговор. Отец Хины, господин Хигеми, был простого происхождения, разбогател своими силами и страшно желал породниться с древесно-рождёнными. Наш род пришёл в упадок уже несколько поколений назад, все попытки поправить финансовое положение выгодными браками не удавались. Мой дядя даже выдвинул теорию о родовом проклятии, хотя она и была шита белыми нитками. Возможность породниться с одним из богатейших промышленников в Кленфилде, да и в королевстве, показалась моему отцу заманчивой. Дело было слажено: я стал мужем единственной дочери Хигеми. Дела моего рода устроились как нельзя лучше, но свершилось это путём принесения в жертву чувств сразу двоих молодых людей. Нам было чуть за двадцать, и мы были абсолютно равнодушны друг к другу. Вы спросите, как такое возможно: симпатичный парень и красивая девица стали супругами, и при этом не возникло никаких чувств? – он сделал ещё один большой глоток, чуть сморщился (не то от выпитого спиртного, не то от горьких воспоминаний), — но в нашем случае боги распорядились именно так. Мы оказались не нужны друг другу даже в постели. Очень скоро, благодаря разумности Хины, было принято решение о свободном браке: если нас соединило обоюдное желание нашей родни, это – не повод проводить всю жизнь в унынии с совершенно не интересующим тебя ни в каком разрезе человеком.

— То есть, вы оба рассматривали возможность иметь связи на стороне? – уточнил коррехидор.

— Да, мы приняли это непростое решение. Мы получили свободу с условием никогда, ни при каких обстоятельствах не выходить за рамки приличий. И мною условие сие неукоснительно соблюдалось. Но вот Хинако..., — он покачал головой, — не знаю, как другие женщины повели бы себя в подобных обстоятельствах, но моя супруга оказалась склонной к страстным романам. По первоначалу всё было прилично. Был художник, которого она превозносила до небес. Его сменил непризнанный гений поэзии. Жил гений где-то на чердаке, но сочинял весьма недурные любовные стихи.

— Получается, ваша жена показывала вам стихи, которые ей посвятил её любовник? – изумилась чародейка.

— Мы с Хиной не были счастливыми супругами, что, впрочем, не мешало нам иногда спать вместе, — с обезоруживающей откровенностью заявил Утида, — и при том приятельствовать. Ревности меж нами не было, а пикантные рассказы о любовных приключениях весьма скрашивали общение. Два года назад Хина увлеклась бедным студентом, но вот этой связи положил конец уже я. Убедил супругу, что не стоит иметь дела с мальчишкой, который боги знает что может себе навоображать по её адресу.

Он замолчал, словно собирался с мыслями, потом заговорил снова. Заговорил несколько торопливо, чуточку сбивчиво:

— А полгода назад пришла самая настоящая беда. Хина влюбилась. Я всё понимал: страсть, увлечение плюс развлечение. Но что б настолько потерять голову! Объектом оказался Эйдо Финчи. Она и без того в Женском клубе театром увлекалась, а тут случилось нечто невообразимое: Хину словно подменили. Она превратилась в практически другого человека, это ещё что! Перестало перепадать в постели, и ладно. У меня имелась достойная замена супружеского ложа, но выход за рамки приличий! Моя жена стала появляться с любовником в общественных местах, магазинах, ресторанах, ходила к нему в театр. Словом, вела себя так, что знакомые порой мне сочувствовали, а порой крутили пальцем у виска. Я пытался отговорить её, взывал к разуму, пророчествовал о дурном завершении романа. Одно дело развлекаться, другое – влюбляться! Но ничего, кроме ненависти не приобрёл. Хина замкнулась, принялась избегать меня, и так было до прошлой недели.

Вил собрался уже спросить, что же такого знаменательного случилось на прошлой неделе, но мужчина взъерошил свою пышную шевелюру и заговорил:

— Он её бросил. Представьте себе нагло, бессовестно бросил, наговорив целых ворох ерунды об несовместимости таланта и способности любить женщину, которой он якобы за свой талант пожертвовал. Что не любил её никогда и всё прочее, что говорят обыкновенно в таких случаях. Она плакала. Плакала долго и горько. Такой убитой горем я видел Хину лишь однажды, когда скончался её отец. Потом моя жена немного пришла в себя, и как-то даже успокоилась. Если б я только мог предположить тогда, что она задумала! Боги, боги, почему я был столь слеп?

— Вы хотите сказать, будто госпожа Утида взяла ключ, открыла коллекционную коробку с патронами, извлекла два, а потом в театре подменила холостые патроны в револьвере любовника на спектакле? – прищурилась чародейка.

Муж был в таком шоке от осознания судьбы патронов, что даже не попытался выгородить свою жену.

— Боюсь, господа, что всё так и было, — проговорил он глухим голосом, — она могла пойти искать примирения, но, когда бессердечный артист отказал ей, заменила патроны в револьвере. Она ведь – дочь известного коллекционера и умеет обращаться с оружием. Уверен, Хина жалеет, что так поступила. Её ослепила любовь. Бедная, бедная, моя девочка, что тебе пришлось пережить!

Вил в голове пробежался по всей последовательности событий. Вроде противоречий нет: мотив, возможность, способ – всё есть. Письмо, припрятанное костюмершей, только подтверждает версию Утида.

— Где в данный момент находится ваша супруга? – спросил Вил, — как я понимаю, дома её нет?

— Она в своём Женском клубе. Ещё одна привилегия супруги древесно-рождённого. Хина буквально нашла себя в благотворительных спектаклях. Подождите здесь, если угодно, часа через два она вернётся. Ей ведь не с кем более задерживаться, — философски заметил муж, и, осознав глубину проблемы, запричитал, — глупая, глупая! Ни один мужчина не стоит таких жертв. Что ей грозит?

— Если преступление будет доказано, в Артании за убийство полагается смертная казнь, — без особого желания ответил коррехидор. Ему было даже жаль этого кудлатого, румяного парня, всего на несколько лет старше его самого. Узнать, что твоя жена убила любовника, само по себе удар судьбы, а он всё равно продолжает сочувствовать ей.

— Я найму лучших адвокатов, — принялся бормотать Утида, — сделаю всё возможное. Может, её разум помутился? – с надеждой вопросил он, — ведь помрачение рассудка не может не быть смягчающим вину обстоятельством? Господин полковник, я так надеюсь на вас! Ведь, если вдруг отыщется хоть малюсенькая вероятность, что Финчи убила не моя жена, вы же не пропустите это? Не оставите без внимания?

Вилу пришлось заверить расстроенного вконец супруга, что проверит все факты самым доскональным образом, и взять с него слово древесно-рождённого не звонить в Женский клуб и не предупреждать госпожу Утиду о визите Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя, а также не предпринимать никаких шагов до окончания расследования и предъявления обвинения.

— Вы ведь не желаете навредить своей супруге? – спросил коррехидор, опасаясь, чтобы находящийся в растрёпанных чувствах муж не наделал каких-нибудь глупостей.

— Нет, конечно же, нет! – пылко откликнулся тот, — я клянусь, во всём слушаться вас, господин полковник!

— Что скажете? – Рика оглянулась на дворника в фуражке, что важно закрыл за ними ворота, — каким вам показался господин Утида?

— Несчастный, хотя несколько заносчив и до безобразия откровенен, — ответил коррехидор, — хотя в нашем случае последнее даже на руку. Не стал выгораживать жену.

— Мне его сетования показались немного избыточными, слишком показными, что ли? Да сам нынешний владелец юбилейных патронов какой-то скользкий.

— По-моему, причина вашей неприязни к господину Утиде кроется в его полнейшем небрежении вами, — чуть поклонился Вил, — а манеры? Что манеры! Потомок обедневшего рода, да ещё и без титула. Ему страшно хотелось показать, что мы с ним – равны.

— Ну да! Равны! – не удержалась чародейка, — вы же – фактически принц. Кузен его величества и пятый претендент на Кленовую корону, если леди Камирэ не подарит наследника, и худородный из Тополиного клана! Куда как равны.

— Фактически, да, но технически – все древесно-рождённые считаются равными. А его величество – всего лишь первый из нас. Утида не стал пятнать честь клана попытками выгородить убийцу. Просто признал, что его жена могла сделать подобное, и всё. Сие не помешает ему нанять лучших адвокатов или вытребовать врачебную проверку душевного состояния супруги. Хотя меня временами посещало ощущение узнавания господина Райана Утиды, при том, что готов держать пари, что я с ним незнаком. Где я мог его прежде видеть?

— У театра, это тот самый нахал из дорогого магомобиля, который занял присмотренное вами место для парковки.

— Нет, — возразил Вил, — тот был совершенно не похож. Отвратительная прилизанная рожа.

— Так и есть, — победно улыбнулась чародейка, — всё дело в волосах. Мне его стрижка показалась странноватой, поскольку она рассчитана на специальный гель для волос с зачёсыванием их назад. А дома он ходит с неприбранными волосами, да ещё и вьющимися от природы. Поэтому впечатление от него было совсем иным.

— Занятный брак у них, — проговорил коррехидор, — муж и жена крутят романы в одном театре.

— Ага. При этом господин Утида не чужд двойных стандартов: его бурные лобызания с балериной прямо на улице как-то не особо вписываются в столь превозносимые им рамки приличий.

— Дорогая моя Эрика, — Вил шутливо хлопнул её по макушке, словно младшую сестрёнку, — рамки приличий для мужчин и женщин в артанском обществе заметно разнятся. И так было всегда. Древесно-рождённый лорд может иметь любовницу. Триста лет назад у императора их было около десятка, совершенно официальных, с отдельными покоями и титулами. Императрицу Нежной глицинии, поднявшуюся из наложниц, как раз в то время казнили за измену с дайнагоном.

— Что, и дайнагона тоже?

— Нет, министру предоставили почётное право публичного самоубийства после соответствующего покаяния.

— А разговоры господина Утиды о том, что жена всюду появляется вместе с любовником? При этом никто из друзей Финчи её не видел? – продолжала рассуждать Рика.

— Ничего удивительного. Круг общения древесно-рождённых отличен от круга общения даже знаменитых артистов. Их могли видеть знакомые Утиды, но не коллеги из театра. К тому же разговор с мужем развеял некоторые мои сомнения по поводу припрятанного Ари письма.

— Да, письмецо более, чем странное, — подхватила чародейка, — с какой это радости Финчи писал своей любовнице о разрыве уже ПОСЛЕ того, как решающий разговор состоялся?

— Думаю, госпожа Утида не желала принять из разрыва, — предположил коррехидор, — и донимала любовника попытками и требованиями примирения, посылала подарки, которые он в письме обещал ей вернуть. Потом она пришла в театр и в очередной раз выслушала отказ от Финчи. Письмо отправлять не было смысла, он так и оставил его в кармане, где его нашла Ари Дару. Отказ подтолкнул госпожу Утиду к убийству. Возможно, она решила: либо ты помиришься со мной, либо умрёшь. И подменила патроны.

— Похоже на правду. Вы знаете, где расположен этот самый Женский клуб? – спросила Рика.

— Естественно, знаю. Там председательствует одна милейшая дама, сокурсница моей матушки по Кленовому институту.

Женский клуб с названием «Ипомея» занимал первый этаж какого-то большого здания со множеством контор, их более скромные вывески окружали украшенную изящными кованными вьюнами вывеску клуба. Их пропустили без звука, а чародейке подумалось, что, должно быть, не одни дамы захаживают в клуб, либо их просто приняли за посетителей одной из контор.

Оказалось, коррехидору уже приходилось бывать тут.

— Я участвовал в благотворительном музыкальном фестивале, — ответил он на удивлённый взгляд Рики, — попросили сыграть на рояле.

Чародейке оставалось лишь гадать о личности просительницы: ею могла оказаться как леди Окку, так и одна из назойливых сестричек, что в Доме шоколадных грёз делали двусмысленные намёки по поводу искусных пальцев.

Женский клуб встретил их нестройным, но мелодичным гулом женских голосов, который перекрывало властное контральто:

— Дамы, дамы, не спорьте. Мы не станем обнажаться даже в благотворительных целях. Подобное неподобающее поведение нанесёт ущерб репутации «Ипомеи». Как председатель, я категорически запрещаю делать это!

— Но, госпожа председатель, — возражал ей высокий молодой голосок, — на акварелях великого мастера Гоку́си женщины часто изображены с обнажённой грудью и ногами. Я не предлагаю заголять грудь, но ноги-то мы можем показать? Иначе наши зрители подумают, будто мы, читая строки «Искорок поэзии», показываем картинки из азбуки! Всё скромненько и целомудренно.

— Такой юной особе, каковой являетесь вы, Са́цки, не дозволительно высказывать свои соображения в области моральных и нравственных устоев королевства. Посему велю вам замолчать.

Обиженный юный голос ещё что-то попытался возразить, но звон колокольчика председателя не позволил ему сделать этого.

Коррехидор уверенно шёл на голоса, и очень скоро они оказались в большой светлой комнате с подмостками, заднюю часть которых занимали прекрасно выполненные декорации в стиле пейзажных акварелей. В них безошибочно угадывался неповторимый стиль художника эпохи Влажных ветров – мастера Гокуси. Перед подмостками разместилось полтора десятка дам в старинных нарядах. Они сидели на мягких стульях, более смахивающих на кресла без подлокотников. Отставленный к самым подмосткам стул занимала крошечная женщина с коротко остриженными поседевшими волосами. Услышанный чародейкой из коридора колокольчик она держала в руках.

— Господа, — воскликнула председательствующая, щурясь на вошедших, — здесь происходит собрание Женского клуба, попрошу вас не мешать. Даже в случае какого-либо дела, вам придётся обождать за дверью, пока мы разрешим все вопросы. В комнате для посетителей найдутся удобные диванчики и кресла. Покиньте нас!

— Госпожа Оку́ра, — возразил Вил и вежливо поклонился, — я бы с огромным удовольствием провёл время в вашей гостиной, потому как не забыл великолепные кексы, которыми мне посчастливилось угоститься в прошлый раз. Но служение нашему государю вынуждает меня поступить иначе.

Маленькая председатель легко поднялась со стула, сделала пару шажков и чуть наклонила голову набок.

— Вили! – воскликнула она уже совершенно иным тоном, — ты являешься счастливым исключением из всех господ мужского пола, кои только переступали порог нашей обители, — она пошла навстречу и вскоре уже тепло, почти по-родственному, обняла коррехидора, который всего лишь собирался поцеловать ей руку, — в чём дело? Столь официально!

— Увы, — сокрушённо проговорил Вил, — расследование.

— Ты, негодник, ухитряешься совмещать работу и прогулки в обществе хорошенькой девушки.

— Госпожа Окура, имею честь представить вам коронера его королевского величества мистрис Таками Эрику, — чародейка поклонилась с достоинством, с каким научилась кланяться ещё в Оккунари, — мы хотим побеседовать с госпожой Утидой. Надеюсь, ваше собрание переживёт её отсутствие на какое-то время?

— Ты собираешься арестовать нашу чтицу!? – приглушив свой звучный голос, возмутилась председатель, — это неописуемо!

— Тётушка Ри́зу, — Вилохэд пустил в ход одну из своих обворожительных улыбок, — разве вы видите со мной гвардейцев? Я просто хочу задать госпоже Утиде несколько вопросов.

Председатель женского клуба кивнула и, повернувшись к прислушивающимся дамам, проговорила:

— Хина, милочка, тут с вами желают поговорить.

Рика сразу, как вошла, попыталась угадать среди костюмированной дамской компании госпожу Утиду. Мысленно она выделила одну брюнетку с длинными, ниже талии волосами. Яркую, накрашенную и одетую по типу гейш минувших эпох. Однако, на зов председателя повернулась и встала совсем другая женщина. Она никак не соответствовала описанию костюмерши из театра. Из всех перечисленных Ари признаков, Хина Утида обладала, пожалуй, только одним – она производила очень ухоженное впечатление.

— Чем могу? – ровная густая бровь едва заметно дёрнулась.

— Где бы мы могли спокойно поговорить? – вместо ответа спросил коррехидор, и вопрос сей был обращён к председателю.

— Мой кабинет отлично подойдёт. Можешь распоряжаться им по своему усмотрению, Вилли.

— Давайте воспользуемся любезным разрешением госпожи Окуры, а там мы вам всё объясним.

В кабинете коррехидор, естественно, занял письменный стол, Рика примостилась возле него, а подозреваемой досталось кресло, которое Вил пододвинул почти вплотную к столу.

— Госпожа Утида Хина, — проговорил он, демонстрируя свой амулет коррехидора и представляясь, — у Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя есть к вам несколько вопросов относительно смерти солиста Королевского оперного театра Эйдо Финчи.

Женщина кивнула. Она производила абсолютно спокойное впечатление. Среднего роста, обычная, неплохая фигура, обычные черты лица. Причёска подобрана с большим вкусом: длинные густые волосы собраны в низкий пучок, а несколько выпущенных по бокам прядей превращают круглое лицо в овальное.

— Вам знакомы эти патроны?

В который раз за сегодняшний день Вил вытряхнул патрон и гильзу.

— Да, — склонила голову Хина, — мой отец коллекционировал оружие. Я знаю, что передо мной револьверный патрон большого калибра и стреляная гильза.

— Эти патроны из коллекции вашего отца?

— Боюсь, на сей вопрос я не смогу дать однозначного ответа. Я знаю, в нашем собрании довольно разных патронов и стволов, но именно ли к ним принадлежать эти, подтвердить не могу. А по какому, собственно, поводу Королевскую службу дневной безопасности заинтересовала коллекция моего покойного отца? Вы же не хотите сказать, что ими стрелялся Эйдо Финчи?

Её голос даже не дрогнул, в нём сквозило только безграничное удивление.

— Да, перед вам именно те самые патроны. Вы ведь не станете отрицать, что имели с господином Финчи любовную связь?

— Не стану, — ответила женщина, — при этом не представляю, как Эйдо смог добыть патроны. В доме моём он никогда не бывал, о коллекции отца я ему не рассказывала. И, исходя из вашей осведомлённости, полковник, я заключаю, что мой дом вы уже посетили и узнали много интересного от супруга?

Вил не стал отрицать.

— Факты указывают на то, что вы, госпожа Утида, подменили патроны в револьвере вашего любовника на премьерном спектакле с субботу. И таким образом убили его.

Госпожа Утида посмотрела на коррехидора взглядом, каким смотрят на умного человека, прилюдно сморозившего отменную глупость.

— И какие же, по-вашему, мною двигали мотивы? – спокойный голос этой тридцатилетней женщины, её уверенность в себе и абсолютная невозмутимость несколько сбивали с толку.

— Ревность и недавний разрыв, — не выдержала чародейка. Ей захотелось разом вывести женщину из себя, — вы попытались примириться с любовником, а он не пожелал. Вы заранее, на всякий случай, забрали из витрины «заячьи» патроны, а когда попытка примирения потерпела крах, зарядили их в револьвер Финчи. Вы убили его!

Госпожа Утида помолчала, разглядывая свои ухоженные руки с несколькими кольцами, потом заговорила.

— Я поняла ход ваших мыслей, однако, вынуждена разочаровать вас, госпожа Таками, я не убивала Эйдо.

— Редко, когда убийца сознаётся сразу, — заявила Рика, — но все улики против вас.

— Насколько я читала в детективных романах, для суда нужно, чтобы у подозреваемого в убийстве были три вещи: мотив убийства, возможность совершить его и способ убить.

Вил кивнул, у него начинала вызывать симпатию эта умная уравновешенная женщина, становилось немного жаль, что она убила любовника.

— Так вот, господа сыщики, у меня был способ. Не сомневаюсь, вы успели провести экспертизу патронов и точно выяснили, откуда они, — она посмотрела сначала на коррехидора, потом на чародейку и в самом конце на патроны. И это всё, что было у меня. Мотив и возможность отсутствуют напрочь. Для суда маловато.

— Мотив-то как раз у вас имелся самый, что ни на есть, весомый, — Рика победно поглядела на женщину. Наивная хитрость – заявить, что не было оснований разделаться с артистом, — поводом послужил ваш разрыв, который…

— Погодите, — остановила поток красноречия чародейки Хина, — господин коррехидор говорил что-то о попытке примирения, вы заявляете о разрыве. С чего вы это взяли? Мы с Эйдо не ссорились и уж тем более не расставались. У нас было всё хорошо.

— У нас есть свидетельство вашего мужа – господина Райана Утиды, который утверждал, что ваш любовник недавно порвал с вами, — сказал Вил, — а поскольку вы были страстно влюблены в него, то и разрыв переживали болезненно.

— Ах, это вам Райан сообщил? Занятно. Значит, это я была страстно влюблена? Райан выходит со своей балеринкой за рамки приличий, а я – жертва сердечного увлечения, — она хмыкнула, — не знаю, что вам наговорил Райан, но вот только по поводу моего последнего романа он глубоко заблуждался. Эйдо – неплохой парень. Был. С ним было весело проводить время. Враль он, конечно, знатный, и на выпивку слабоват, но в целом – безобидный такой подкаблучник. Любила ли я его? Конечно же, нет. Скрашивал ли он мне последние месяцы жизнь – конечно же, да, — она вздохнула, — одни выходят замуж по великой любви, другие – из выгоды, третьи заботятся о своих детях. Мотивом моего супружества стала дочерняя любовь. Вам сие кажется странным? – Хина выверенным элегантным жестом поправила волосы, — самым дорогим человеком в моей жизни был мой отец. Ради него я не то, что замуж выйти, я свою жизнь отдала бы без раздумий. Так вот. Главной мечтой его жизни стало обретение благородного происхождения, а единственным способом реализовать эту мечту была возможность породниться с древесно-рождёнными через брак дочери, то есть, выгодно выдать меня замуж. И такая возможность ему представилась. Одна из ветвей клана Тополя не одно поколение прозябала в нищете. Но у них было то, что требовалось моему отцу: неженатый сын и жажда денег. Я не знаю, какой выкуп он заплатил за моё вхождение в клан, только дело было слажено, и нас с Райаном поженили. Уверена, он не смолчал о нашей договорённости и свободном браке. Райан был мне противен с самого начала, настолько, что я по наивности полагала, будто бы таковы все мужчины, и никакая сила не заставит меня лечь в постель ещё с кем-то. А дело-то было не в постели, а в муже. Мы принялись жить каждый для себя. У Райана случались потуги возврата на супружеское ложе, но я категорически противилась этому, советуя пользоваться услугами своих девок, кои у него водились во множестве.

— Ваш муж утверждает, что и вы от него не отставали, — вставила Рика, — художники, поэты…

— Не отрицала и не отрицаю своих увлечений. Я – здоровая, ещё молодая женщина. С чего бы мне хоронить себя заживо, лишая обычных телесных радостей? Но мои романы были не столь многочисленны, да и мужчин я старалась выбирать интересных.

— Но Финчи стал для вас особенным?

— Да. Но, боюсь, не в том смысле, как сказал мой супруг. С Финчи я осознала, насколько ужасной была моя жизнь с Райаном. Я даже начала подумывать о разводе.

— Вы собирались выйти за Эйдо Финчи?

— За артиста?! – удивлённо воскликнула Хина, — конечно же, нет! Я никогда не рассматривала подобный вариант. На что мне подобное супружество? То, что переживаемо с любовником, неприемлемо в муже: пьянки, занятые вечера, безалаберная жизнь с полночным возвращением домой и вставаниями к десяти, а то и к одиннадцати часам. Если бы я и рискнула связать своё будущее с каким-либо человеком, им был бы не Финчи.

— Вашим словам противоречит письмо, которое артист написал вам в день своей смерти, — сказал Вил, — в нём Финчи открыто пишет о вашем с ним разрыве. Более того, говорит о нём, как о свершившемся ранее факте.

— Он написал такое письмо? – очень натурально удивилась Хина.

— Извольте взглянуть. И датировано оно субботой на прошлой неделе, то есть днём его смерти.

Госпожа Утида взяла бумагу, бросила взгляд на ровные столбцы иероглифов и почти мгновенно с облегчением положила его на стол:

— Это не его письмо.

— Как так? – Рика ткнула пальцем в текст, — обращается автор к вам: «Дорогая Хина», и письмо это находилось в кармане убитого. По-моему, вам пора перестать пытаться отрицать неизбежное, вы раскрыты. Содействие расследованию в ваших же интересах.

— В вашей писульке может упоминаться имя Хина хоть через слово, может стоять какая угодно дата, и оно могло лежать в произвольном месте, но это писал не Эйдо. У Эйдо был прекрасный, летящий почерк. Ваше письмо также не лишено изящества, однако там совершенно другая рука, — Хина встретила недоверчивый взгляд коррехидора и проговорила, — хотите сравнить? Я покажу вам настоящие письма Эйдо.

Она поднялась с места. Рика тоже дёрнулась встать.

— Не стесняйтесь, мистрис Таками, идёмте со мной. Вы ведь забеспокоились, что я могу попытаться убежать?

Рика вздёрнула подбородок и пошла за подозреваемой. Та привела её в гостиную, изобиловавшую разными шкафами и секретерами. На комоде с овальным зеркалом она отомкнула ключом ящик и вынула оттуда стопку писем.

— Взгляните.

— А почему вы храните письма любовника в клубе? – спросила чародейка, вытаскивая из конверта сложенный втрое листок.

— Очень просто. Один из моих любовников писал стихи и некоторые из них посвящал мне. Райан никогда упускает случая похозяйничать в моей комнате, — усмехнулась Хина, — он нашёл письма со стихами, а потом весь вечер издевался надо мной, зачитывая вслух отрывки и комментируя написанное самым гадким манером. Этот случай стал для меня хорошим уроком. Более письма любовников я домой никогда не приносила.

Одного взгляда на письмо было достаточно, чтобы убедиться в том, что госпожа Утида не лжёт. Её письма Финчи, дышавшие из каждой строчки любовью и нежностью написала совершенно другая рука. Линии были чётче, а кривые элементы имели некие залихватские кончики. Точки же вообще представляли собой совершенные по выверенности капли туши.

Вил тоже с интересом поглядел на письма. Все они были написаны одинаково и в смысле почерка, и в смысле стиля изложения мыслей. Они не имели ничего общего с последним. Он даже обращался к объекту нежной страсти не «дорогая», а «любимая». Коррехидору, как выпускнику факультета классической литературы, было отличнейшим образом известно, что похожие оговорки и стиль построения фраз великолепно позволяет выявить поддельные литературные произведения великих писателей прошлых столетий, которые с завидной регулярностью всплывали в Артании. Даже, если предположить, что артист по каким-то непонятным причинам воспользовался услугами другого переписчика, он никаким образом не сумел бы изменить способ мышления, который великолепно отражается в стиле речи, в данном случае – письма.

Госпожа Утида не знала, что её любовник не сам пишет свои письма, хотя подобные подозрения закрадывались.

— Слишком безупречно, — покачала она головой, — никаких исправлений и всегда строка умещается на листе. Позёр.

— Вы меня убедили, что письмо, найденное нами в театре, не может служить доказательством вашего разрыва, — заявил коррехидор, — мы имеем ваше слово, против слова вашего мужа. И оба эти утверждения бездоказательны. Хотя в вашу пользу говорят подлинные письма Финчи. Конверты с адресом клуба «Ипомея», почтовыми штемпелями и датами. Тогда как письмо, предоставленное нам Ари Дару взято неизвестно откуда.

— В Кленфилде полно женщин с таким же именем, как у меня, — добавила госпожа Утида, — любой адвокат заявит, что письмо написано непонятно кем (на нём нет подписи) и непонятно кому. Он спросит: «По какой причине Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя посчитала, будто сие послание написано господином Финчи и обращено к госпоже Утиде»? Не думаю, что свидетельство малютки Дару станет весомым, — она улыбнулась, — я в курсе из отношений. Правда, сначала Эйчик заявлял, что Ари – его сестра, затем она переквалифицировалась с одноклассницу. И только потом, когда я из чистого озорства припёрла его к стенке, Ари Дару охарактеризовали, как бывшую даму сердца. Хотя, насколько бывшую – утверждать не берусь. Порой мне казалось, что их отношения продолжаются. Впрочем, мне не было до этого никакого дела. А теперь, когда мы исключили мотив, выложу прибережённый мною козырь: у меня не было возможности подменить патроны в револьвере, потому как меня на премьере не было.

— Вы не пошли на спектакль, в котором блистал небезразличный вам человек? – не поверила своим ушам чародейка.

— Да. Вернее будет сказать, я собиралась. Но Эйчик столь вдохновенно поведал мне об ужасающей театральной примете, что все, чьи мужья или любовницы приходили на премьеру в полнолуние, потом расставались, да ещё сопроводил своё представление падением на колени и осыпанием поцелуями рук и не только, что я согласилась. Не знаю, действительно ли в Королевской опере существует подобная примета, или же мой Эйчик решил таким образом избавиться от меня и попировать с коллегами; только субботний вечер я провела тут, — тонкий палец указал на пол клуба, — ну, естественно, не в этой комнате, а в клубе. Меня видели десятки человек. У меня алиби.

— Ваш супруг, Райан, знал, что вы не поехали в театр? – спросил Вил, у которого факты принялись складываться в совершенно другую картину.

— Нет, мы порой не общались неделями. Я не посвящаю его в свои планы и дела, а он в свои.

— Однако ж, господин Утида знал, где вы, когда вернётесь, и направил нас сюда.

— Странно, — нахмурилась Хина, — настораживающая осведомлённость.

— Вы сказали, что происходите из богатой семьи. Кому сейчас принадлежат деньги и предприятия?

Госпожа Утида удивилась вопросу, но скрыла удивление и ответила:

— Согласно брачному контракту, я единолично и полновластно распоряжаюсь деньгами. Райан получил незначительную сумму по завещанию моего отца. С предприятиями такая ситуация: отец организовал их совместно с четырьмя приятелями, и каждый получил по двадцать процентов акций. Мой отец просто стал эдакой вывеской, представителем всех остальных, которым более удобным показалось оставаться в тени. Отец выступал от общего имени, заключал контракты, вёл переговоры. Но решения принимались всеми вместе, да число людей в совете директоров – пятеро, неслучайно. Чтобы не возникло разделения голосов поровну, — она смолкла, — после смерти отца Райан попытался было проявить себя на поприще сталелитейного дела, но побывав на нескольких заседаниях дирекции, охладел к производству и более туда не ездил. Понял, должно быть, что ему там делать нечего. В случае развода он получает незначительный пенсион. Это также оговорено в брачном контракте.

Председатель клуба «Ипомея» полностью подтвердила слова Хины Утиды.

— Да, я отлично помню субботний вечер, — чуть склонив по привычке голову набок, подтвердила госпожа Окура, — мы как раз начинали репетиции на сцене. У меня грандиозный проект – живые картины по сборнику ста стихов «Искорки поэзии». Хиноко великолепно читает, я ещё посетовала, когда она предупредила меня, что не сможет присутствовать на репетиции по личным причинам. Но потом обстоятельства изменились, она приехала, и репетиция прошла, как по маслу.

— Госпожа Утида отлучалась куда-нибудь тем вечером?

— Отлучалась, — серьёзно кивнула председатель, — она дважды отлучалась по зову природы. Минут на пять или семь. Всё остальное время Хина провела у меня на газах: сначала в зале справа от сцены, а затем мы пили чай. У нас тоже есть свои традиции, и одна из них – чаепитие. Дамы по очереди приносят выпечку и варенье, и мы все вместе наслаждаемся прекрасным чаем, который я обычно завариваю сама. Ты же помнишь, Вилли, что мы с твоей дорогой матушкой ещё в Кленовом институте состояли в чайном клубе?

— Естественно, тётушка Риза, я не мог этого позабыть, как и вкуса вашего чая. В котором часу вы разошлись?

— Я заперла клубное помещение где-то в начале одиннадцатого, а девочки ушли раньше, часов в десять.

На Кленфилд опускался вечер. Уходящее солнце удлинило тени, в кронах распускающих листья деревьев шелестел ветер, какие-то пичуги отчаянно пересвистывались друг с другом, повеяло прохладой.

— У Хины Утиды железное алиби, — сокрушённо восклицала чародейка, — она пропустила премьеру, а весь вечер провела в клубе на репетиции и чаепитии. Никуда не выходила более, чем на семь, пускай, десять минут. А до театра от клуба, — она поглядела вдоль улицы, — даже не знаю сколько времени идти.

— Пешком около получасу, — заявил коррехидор, — на такси минут десять, если повезёт не столкнуться с твердолобыми извозчиками, запрудившими всю улицу и не позволяющими проехать. Добавьте минут двадцать в самом театре, и получите – минимум час. Чтицу женского клуба «Ипомея» можно свободно вычёркивать из списка подозреваемых.

— И что тогда? — обречённо спросила Рика, — остаётся Ари Дару, сама написавшая письмо?

— Нет, — покачал головой Вилохэд, — у меня имеется кандидатура поинтереснее.