Кровавая схватка

Она снова посмотрела на Софию, в её глазах ясно читалось извинение за откровенность дочери.

— Прости.

София пожала плечами.

— Мне говорили и похуже. Поверь мне.

Ликан быстро взглянула на неё.

— Значит, ты нашла одежду, — сказала она, немного успокоившись оттого, что держала на руках своего ребёнка. — Джаск попросил меня принести тебе кое-что из вещей.

София ухватилась за подол и расправила его в знак признательности.

— Спасибо.

— Я Солстис, — сказала она. — А ты, очевидно, Фия.

— Ф-И-Я, — по буквам произнесла Тули.

— Иди и поиграй на лужайке, — проинструктировала Солстис девочку, а затем опустила её обратно на пол.

Тули одарила Софию ещё одной улыбкой, прежде чем помахала рукой и ускакала прочь.

— Она милый ребёнок, — заявила София. — Прямолинейный, но милый.

— И всё же я бы предпочла, чтобы ты с ней не разговаривала.

Очевидно, не так уж и приятно.

София опёрлась бедром о ближайшую столешницу.

— Тогда, полагаю, ты знаешь, кто я такая.

Солстис настороженно выдержала её взгляд, прежде чем кивнула.

— Я думала, это вампиры должны бояться серрин, — заметила Фия, — а не ликаны.

— Я знаю достаточно о таких, как ты, чтобы знать, что вы рядом с кем угодно представляете опасность. У Джаска есть причины позволять тебе бродить вокруг, но я просто прошу тебя держаться подальше от наших маленьких.

София выдохнула, удивлённая тем, насколько оскорблённой она всё ещё себя чувствовала, и не в последнюю очередь тем, что Солстис до сих пор смотрела на неё, как на какое-то чудовище. Но даже она знала, что на свете нет большего монстра, чем полноценная серрин.

— Она подошла ко мне.

— Мы здесь не привыкли к незнакомцам. Она будет заинтригована. Не говоря уже о незнакомом человеке. Но это безопасная среда, и мы хотели бы, чтобы так оно и оставалось.

— Тогда поговори со своим лидером стаи; это он держит меня в плену.

— Не без веской причины.

— Причина, которую ты знаешь?

Солстис настороженно нахмурилась.

— Я знаю, когда не следует задавать вопросов.

София скрестила руки на груди.

— Ого, вы, девочки-ликаны, действительно под каблуком, не так ли?

Настала очередь Солстис выглядеть оскорблённой.

— Не под каблуком. Это называется доверием.

— Ты можешь называть это как тебе нравится. Я назову это диктатурой. Последнее слово по-прежнему за Джаском, верно?

— Он отличный лидер. Сильный лидер.

— Но не тот, кто может защищать тебя всё время. То, что произошло с ОКТВ, только доказывает это.

Солстис храбро шагнула к ней.

— То, что случилось с нашей стаей, было подстроено. Джаск поступил правильно, защитив нас, но не принимай это за слабость. Я видела, как ты смотрела на него за завтраком. Тебе нужно относиться к нему с большим уважением.

— Он точно этого не заслужил.

— Прими дружеский совет: действуй осторожно, Фия. Его глаза могут быть красивыми, но то, что за ними, нет.

Она отвернулась и пошла прочь, пробираясь обратно сквозь заросли.

София знала, что ей следовало оставить всё как есть, что ей не следовало продолжать. Но она ничего не могла с собой поделать.

— Ты ведь с Корбином, верно?

Солстис оглянулась через плечо, но продолжила идти.

— Так с кем Джаск?

Солстис не оглянулась, направляясь обратно через раздвижные двери в соседнюю комнату.

— У твоего альфы есть пара, верно? Я видела её одежду в его комнате, — София последовала за ней к входной двери. — Только не говори мне, что она ушла от него. Может, сбежала с вампиром? — добавила она, надеясь, что её лёгкая реплика заставит ликана отреагировать.

— Она мертва, — сказала Солстис, поворачиваясь к ней лицом. — Эллен мертва.

ГЛАВА 10

София стояла перед пристройкой, не уверенная, был ли холодок, пробежавший по её коже, вызван сравнительно быстрым падением температуры по сравнению с влажностью в помещении, или холодом другого рода.

Дело было не только в том, что Солстис сказала перед уходом — дело было в печали, которая просочилась в её глаза, когда она это произнесла.

Кем бы ни была Эллен, она тоже имела для неё значение.

И независимо от того, что она подразумевала под этим замечанием, София почувствовала болезненный укол стыда.

Она хотела спросить, когда и как. Может быть, даже просто извиниться вместо того, чтобы стоять там в изумленном молчании. Не то, чтобы всё это имело значение. Не то, чтобы ей вообще было до этого дело.

Но в ущерб себе, ей было до этого дело.

Она прижала пальцы ног к холодному, шершавому камню, а потом спустилась обратно к воротам. Не уверенная, куда идти, что делать в свете этого откровения, она посмотрела налево, на пристройку, которую пыталась осмотреть ранее. Она решила предпринять ещё одну попытку… по крайней мере, ей нужно было отвлечься.

Осторожно, чтобы не споткнуться о корни деревьев, она добралась до двери. Она повернула ручку, только на этот раз та поддалась и со скрипом открылась. Она осторожно оглянулась через плечо на внутренний двор позади, проверяя, что она одна, прежде чем вошла внутрь.

Когда она закрыла за собой дверь, внутри произошло дальнейшее падение температуры. То, что осталось от предвечернего света, просачивалось через маленькие, глубоко посаженные окна слева и справа, воспламеняя блестящие пылинки. Но даже этот осколок света мерк с надвигающимися сумерками.

Её пульс участился до неприятной пульсации, уши были настроены на любой звук… любой признак того, что там был кто-то ещё. Но в ответ раздалось только молчание.

Она заглянула в открытую комнату прямо перед собой, на стол и свободные стулья, которые видела ранее, и направилась по коридору направо.

Она водила рукой по неровной каменной стене, спускаясь по широким деревянным ступеням. Через четыре высоких продолговатых окна проникало ещё меньше света. Толстые ветки снаружи заслоняли гаснущий свет, как будто тьма рано поглотила эту часть здания.

Она повернула ручку первой двери слева и осторожно толкнула её. Полупустые винные стеллажи доминировали по периметру тёмной комнаты, в центре громоздились ящики для хранения. Она обнаружила нечто подобное в соседней комнате, только на этот раз там были не только стеллажи для бутылок, но и ящики и бочки.

Она повернула ручку третьей двери.

Её сердце подпрыгнуло при виде того, что походило на стоячие гробы, выстроенные вдоль стен впереди, а также слева и справа от неё. Но каждый был открытым и пустым, обнажая ремни внутри, а также то, что выглядело как эквивалент лепнины, подогнанной под человеческую фигуру.

Она неуверенно переступила порог, проверяя, что за дверью, прежде чем шагнула дальше внутрь.

Она прошла мимо центрального каменного стола, не преминув заметить ремни, которые свисали и с него тоже.

Остановившись перед одним из гробов, она осмотрела мягкие коричневые полоски кожи, которые, по-видимому, предназначались для перевязки шеи, предплечий, запястий, талии, бёдер и икр. Она протянула руку, чтобы дотронуться до одной из них.

— Они для наказания.

Сердце Софии подпрыгнуло на долю секунды раньше, чем всё остальное подскочило в ней. Она резко обернулась. Её испуганный взгляд метнулся к дверному проёму, где в тусклом свете стоял Джаск. Он всё ещё был в той же одежде, в которой выходил на поле, но его волосы блестели, как будто он принял душ.

— Ликаны ненавидят, когда их сдерживают, — сказал он. — Мы страдаем крайней клаустрофобией. Побывав там однажды, ты обычно больше не совершаешь проступка.

— Ты кладёшь в них своих?

— Они в такой же мере сдерживающий фактор, как и при активном использовании.

В нём было что-то другое — почти как если бы надвигающаяся ночь придала ему новую силу. Если это было возможно, он казался ей более резким, расслабленным… почти более настороженным.

Она отошла от гроба.

— Несколько тиранический подход для того, кто, как предполагается, заботится о своей стае, — сказала она, складывая руки на груди.

— Несколько осуждающий тон в устах серрин.

— Мы делаем то, что должны.

Он прислонился спиной к стене сразу за дверью.

— То, что ты выберешь делать.

Она направилась к столу, бросив недоверчивый взгляд в его сторону.

Ей стало интересно, как долго он был без Эллен. Что с ней случилось? Если бы они долго были вместе. Почему он не нашёл другую. Все вопросы были слишком личными, чтобы она осмелилась их задать. И неё её дело было над ними рассуждать.

Повернувшись к нему лицом, она присела на ближайший край стола и склонила голову.

— Немного извращённо, не так ли?

— Хочешь попробовать на размер?

— Это твой конёк, Джаск? Привязывать людей ремнями?

— Тебя это беспокоит, Фия?

Услышав, как её имя впервые сорвалось с его губ, она вздрогнула.

— Это ведь твоё имя, верно? — спросил он, и в его глазах промелькнула искорка веселья. — Ф-И-Я, Тули говорит мне.

Казалось, его ещё больше позабавило её молчание, пока она пыталась найти ответ.

— Ты хочешь заглянуть внутрь одной из камер содержания? — спросил он. — Поскольку тебе явно любопытно, как здесь обстоят дела.

— У вас есть способные трансформироваться?

Теперь это была полезная инсайдерская информация. Очень незаконная и впоследствии рискованная информация, которую он не должен был ей раскрывать.

Он отступил на шаг в коридор, вытянув руку вправо.

В глубине его глаз было что-то, говорившее о вызове — вызове, который, как ей показалось, был проверкой. Он опустил взгляд на её грудь, затем снова посмотрел ей в глаза, явно почувствовав участившийся пульс — явно желая, чтобы она знала об этом.

Он ожидал, что она скажет «нет».

— Конечно, — сказала она. — Почему бы и нет?

Она последовала за ним из комнаты, изображая как можно больше беспечности, пока он вёл её к последней двери в коридоре. Он спустился по истёртым деревянным ступеням с решётками в темноту внизу, София последовала за ним.

На подземном уровне не было окон. И было холодно, гораздо холоднее. Тишина была неземной, повсюду витал запах сырости.

Идя впереди, он включил три настенных светильника. Шнур всё еще раскачивался, когда она проходила мимо, и белый свет только усиливал холод узкого каменного коридора.

Они проходили металлическую дверь за металлической дверью слева и справа, пока Джаск не остановился у той, что находилась в дальнем левом углу.

Он толкнул дверь, указывая Софии войти первой.

Переступив порог в темноту, она услышала ещё один щелчок. Комнату осветил мягкий белый свет, но его было недостаточно, чтобы достичь углов.

То, что напоминало тюремную камеру, занимало верхний правый угол комнаты — примерно шесть на шесть квадратных метров. Две внутренние стены были каменными, две наружные — прутья, которые были углублены в пол и потолок. Прямо впереди в стене была единственная дверь. Лучше всего это можно было описать как клетку, и она догадалась, что технически это именно так и было — только участники были добровольными.

— Сколько здесь всего этого? — спросила она, глядя на двуспальный матрас на полу внутри.

— Десять на этом участке. Более чем достаточно, — он указал на открытую дверь. — Попробуй.

Она искоса посмотрела на него, когда он поравнялся с ней, и в её глазах, несомненно, отображалась настороженность.

Он направился вперёд и шагнул внутрь впереди неё.

Поколебавшись ещё мгновение, слишком хорошо зная, что он мог бы затащить её туда, если бы захотел, она последовала за ним.

Хотя помещение было отделено от остальной части комнаты только решеткой, там было тесно, даже с открытой дверью. Ощущение было гнетущее — как будто в одном крохотном месте накопилась десятилетия негативной энергии.

Она попыталась не обращать внимания на внезапное чувство клаустрофобии, шагая всё глубже в клетку, всё глубже в темноту.

— Сколько времени они здесь проводят?

— За два дня до полнолуния… это действительно беспокойное время… день во время полнолуния, а затем дни восстановления после.

— А потом?

— Они отсыпаются, едят. Расслабляются. А потом проводят остаток месяца, как все остальные.

— Это те, кто отказывается принимать травы?

— Только один. Остальные — несчастные, у которых иммунитет к этому лекарству.

— Значит, это правда. Есть некоторые, на кого это не работает. Но они не берут лекарства?

Джаск прислонился к стене у выхода. Он обхватил руками решётку над головой, и это движение подчеркнуло изгибы его обнажённых рук, крепких плеч и подтянутую грудь под чёрной майкой.

Она не была уверена, что расслабленная поза должна была создать такой же эффект в ней. Судя по приливу её возбуждения, она провалилась.

— Если бы Всемирный Совет предложил тебе таблетки, но отказался сообщить тебе что-либо о том, что в них содержится, ты бы их приняла? — спросил он.

— Те, кто отказываются, должны быть объявлены. Эти лекарства обязательны для иммунных. ПКЛ разорвало бы это место на части, если бы они знали. То, что ты делаешь, опасно. Ты подвергаешь своё сообщество риску. Что, если один выберется?

— Ты когда-нибудь слышала о трансформированном ликане, разгуливающем по Блэкторну?

— Те двое, что убили сестру Кейна Мэллоя, — напомнила она ему.

Она подошла к порогу тёмной ниши в правом верхнем углу и заглянула в крошечное пространство, где прямо впереди располагалась металлическая раковина, а за углом — туалет. В дальнем углу комната заканчивалась душем.

— Это было другое, и ты хорошо это знаешь. Они выбрали лекарства и были лишены их.

Она повернулась к нему лицом.

— Но ты позволил им забрать их. Разве это не противоречит твоему кодексу ликанов?

— Вместо того чтобы заставить их столкнуться с трансформацией?

— Это действительно так больно?

— Первые двадцать или около того раз, если тело не сдастся до этого. Женщины нашего вида говорят, что это в десять раз хуже, чем роды.

Она слегка приподняла брови, когда её воображение заполнило пробелы, как это часто бывало, поскольку она никогда не испытывала последнего, а теперь у неё никогда не было перспективы испытать это.

— Так что насчёт того, о котором ты упомянул, который отказывается и от лекарств, и от ваших трав? Почему они выбирают именно это?

— Потому что всё ещё есть те, кто думает, что так и задумано. Я должен уважать их точку зрения.

— Нет, что тебе нужно делать, так это держать свою стаю в узде. То, что ты здесь делаешь, безответственно.

— Я постараюсь не потерять сон из-за твоего беспокойства.

Теперь, когда она всё увидела, ей следовало уйти. Или, по крайней мере, попытался это сделать. Но она этого не хотела. Вместо этого она прислонилась к стене напротив него, заложила руки за спину. Она оглядела камеру, пытаясь представить, каково это провести тут четыре дня.

— Так что насчёт тебя? На тебя действуют травы, или ты проводишь здесь каждое полнолуние?

Он подошёл к матрасу у стены и поднял что-то похожее на маленький теннисный мячик. Он повертел его в руке, прежде чем швырнуть об пол в её сторону.

— Травы на меня действуют.

Он отбил мяч от стены, к которой она прислонилась, и тот отскочил назад. Он легко поймал его одной рукой.

— Ты когда-нибудь трансформировался? — спросила она.

— Да, — сказал он, бросая мяч в стену, на этот раз прямо рядом с ней. — Когда я был моложе. До того, как правила изменили нашу свободу делать это. До того, как на меня легла ответственность за стаю.

— Сколько тебе лет?

Он быстро окинул её взглядом, словно раздумывая, стоит ли отвечать.

— Полтора столетия, плюс ещё немного.

— Вы, ликаны, получаете по пять лет за каждый наш год жизни, верно? Но большую часть времени вы остаетесь на пике формы, как и вампиры.

— Что-то в этом роде.

Повторяющиеся удары мяча становятся ритмичными, глухой стук, похожий на частоту её собственного пульса, как будто он настраивался на его и показывал ей это.

— Ранее было впечатляющее выступление. Игра, — сказала она, стараясь не обращать внимания на то, что, как она догадывалась, теперь было умной насмешкой — отскакивать и ловить, отскакивать и ловить, ритм становился гипнотическим.

— Игра полезна для командной работы. Хорошо помогает сосредоточиться. Помогает молодым людям направить свои реакции в нужное русло и развить их. Заставляет их осознавать друг друга и свою стаю. Это была игра, которую мы использовали для подготовки к охоте.

Его ритм ускорился, частота её пульса, по иронии судьбы, была такой же в царившей в остальном тишине.

— Ты раньше охотился? — спросила она, пытаясь сосредоточиться.

— Когда мне было нужно.

— Люди?

Он взглянул на неё.

— Когда мне было нужно.

Она почувствовала, как по её телу пробежали мурашки от этого едва уловимого запугивания.

— И зачем тебе это понадобилось? Для еды?

— Поверь мне, на вкус вы не такие уж приятные.

— Но скажи мне, это правда, что ходили разговоры о том, что Всемирный Совет пытался привлечь вас на свою сторону, когда они впервые ввели в действие правила? Они хотели превратить вас в идеальные боевые машины для своего дела? Более быстрая, даже качественная реакция и звериное отсутствие совести, дабы разрывать своих врагов на части… Они хотели, чтобы вы помогли поддерживать порядок среди вампиров и поддержали Отдел по контролю за третьими видами. Как полицейские собаки, только более расходуемые. Но что вы все отказались, несмотря на дополнительные привилегии, которые они предложили вампирам Высшего Ордена? — она огляделась. — Возможно, для вас самих достойно восхищения то, что вы отказались. Но многие сказали бы, что это глупо. Тем не менее, вы обзавелись здесь хорошей конурой. Очень уютно.

Она ожидала, что он клюнет на это. Но он этого не сделал. Его спокойствие только усиливало её беспокойство — как пристальный взгляд гадюки перед тем, как она нападет.

— Пока сойдёт, — сказал он.

— Пока? Только не говори мне, что ты один из оптимистов, которые верят, что эта система временная? Ты веришь в эти вампирские пророчества?

— Я знаю, что так будет не всегда.

— Но, конечно, если вампиры придут к власти, для вас всё будет кончено.

— По-моему, это больше похоже на предположение.

— Я просто констатирую очевидное.

— Возможно, мы и в меньшинстве в этом регионе, но не принимай нас за аутсайдеров.

Она не смогла удержаться от ухмылки.

— Это твои слова, не мои.

Он ускорил темп с мячом, как будто знал, что личная насмешка ещё немного ускорила её сердцебиение. Само по себе это действие провоцировало дальнейшее учащение.

В отличие от людей, представители третьего вида могли контролировать свою периферическую нервную систему. Всегда были способны на это. Вампиры были особенно искусны в управлении своим сердцебиением, ускоряя его, если хотели, или чаще замедляя — так же, как они могли задерживать дыхание. Это часто использовали в атаке, чтобы враг не мог услышать их приближения. Ликаны не были так эффективны в этом, как вампиры, но, безусловно, были способны на это в некоторой степени.

Так же, как у них всех ускорялось заживление. Однако ничто и близко не соответствовало уровню Высшего Ордена — вампиров королевской крови, — которые закрепили за собой место в Мидтауне своим предложением помочь человечеству.

Предложением столь же порочным, как и намерения Всемирного Совета, вписавшего своё привилегированное положение в правила — до тех пор, пока Высший Орден оставался полезным.

— Ты был в этом районе с самого начала или был одним из тех, кого отправили сюда, когда вступили в силу правила? — спросила она.

— Меня отправили.

— Откуда ты был родом изначально?

— Западный регион. Как и многие другие стаи, моя была разделена. Целая группа из нас была отправлена сюда.

— Это правда, что Высший Орден никогда не консультировался с другими третьими видами по поводу высылки? Что они просто пошли на это?

— Да.

— Ты, должно быть, ненавидишь их. Особенно с учётом того, что они подвергают тебя всему этому. Я имею в виду, это нормально для твоих приятелей-ликанов в местах, где они составляют большинство, но тебе действительно досталась короткая соломинка, не так ли?

— У нас всё в порядке.

— Но ты мог бы сделать гораздо лучше. И всё же, это была очень умная идея Всемирного Совета — всегда обеспечивать наличие группы меньшинств в каждом регионе: убедится, что никто из вас не восстаёт против другого. Гражданская война в одном регионе, а меньшинства страдают в другом, верно?

— Остроумно, — сказал он с нотками сарказма в голосе, снова набирая темп с мячом.

— Итак, как получилось, что ты взял на себя руководство, когда пришёл сюда? Должно быть, были и другие претенденты на эту должность.

— Один или два. Нам удалось с этим разобраться.

— Вы сражались насмерть? Я слышала, так поступают ликаны.

Он взглянул на неё.

— По-твоему, Корбин выглядит мёртвым?

— Он дрался с тобой за титул? — спросила она, не в силах скрыть своего удивления.

— Среди прочих, — он посмотрел на неё через стол. — Выглядишь шокированной.

— Поэтому вы так близки.

— Мы сражались честно. Я выиграл. У Корбина была возможность покинуть стаю, если бы он захотел. Или он мог бы стать моим заместителем.

— И он не возражает, что ты победил?

— Это делается не ради личной похвалы, Фия. Это делается для того, чтобы решить, кто лучше всего будет руководить стаей. В наших общих интересах выбрать наиболее подходящий вариант.

— Держу пари, это была настоящая битва, — она помолчала. — Что бы ты сделал, если бы Корбин победил?

Он нахмурился, очевидно, ему никогда раньше не задавали этого вопроса.

— Потому что ты бы не остался здесь, не так ли? — сказала она. — Ты бы предпочёл уйти.

— И что заставляет тебя так говорить?

— Некоторые хотят быть лидерами, некоторые такими рождаются. Ты определённо относишься к последнему. Сомневаюсь, что ты способен быть вторым в команде.

— Серьёзно?

— Ты собираешься это отрицать?

Он снова отбил мяч от стены.

— Так ты думаешь, победил правильный ликан? — настаивала она.

Он нахмурился.

— Что это за вопрос такой?

— Не знаю. Может быть, мне любопытно, почему ты позволил этим ликанам, подготовленным для убийства Араны, сдаться, когда явно знал правду. Почему бы не сказать им, чтобы они обратились в вышестоящую инстанцию? Зачем позволять им оставаться в заточении четырнадцать лет?

— И что это за высшая инстанция, Фия? Всемирный Совет? Потому что они единственные выше, чем ОКТВ, и тебе это прекрасно известно. И даже если бы у меня были способы и средства для прямой связи с ними, они действительно послали бы сюда одного из своих беспристрастных следователей, чтобы допросить двух ликанов с единственной целью: разоблачить коррупцию в той самой системе, которую они установили, не так ли?

Она пожала плечами.

— Кейтлин Пэриш разоблачила их и работала на них.

Он продолжал отбивать мяч от стенки, но теперь делал это немного усерднее.

— Как ты думаешь, правда ли то, что говорят некоторые? — спросила она, когда снова представилась прекрасная возможность. — Что она спит с Кейном Мэллоем?

— Я не знаю.

— Это было бы очень хреново, не так ли? По-настоящему хреново. Они спят… несмотря на всё, что сделали её отец, отчим, не говоря уже о её бойфренде, чтобы подставить сестру Кейна. Давай же, Джаск. Говори. Ты был причастен ко всему этому. Ты должен знать. Что на самом деле происходит в голове Кейна Мэллоя, а? Сажать этих агентов за решётку просто неправильно. Судя по тому, что я слышала, это не в его стиле.

— У каждого есть своё мнение о стиле Кейна.

— Но ты ведь знаешь, не так ли?

— Ты задаёшь слишком много вопросов.

— У меня любопытная натура. Прям беда. И это тоже не в твоём стиле, не так ли, Джаск? Упрятать виновных за решётку, пойдя на поводу у той самой власти, которую ты презираешь так же сильно, как и весь Блэкторн. Я знаю, тебе хотелось бы разобраться с ними лично.

Его взгляд задержался на ней.

— Как я уже сказал, ты задаешь слишком много вопросов.

Она заколебалась, раздумывая, как далеко зайти в этом. Но это были вопросы, которыми задавались все. Все, кто следил за судебным процессом так же жадно, как и она. И чем больше она проникала в психологию этих самовыдвиженцев-лидеров третьего вида, тем лучше, особенно учитывая неприятное чувство внизу живота — инстинкт подсказывал ей, что Джаск всё ещё хочет возмездия.

— Но ведь я права, не так ли? Это ещё не конец, — сказала она. — Засадить этих агентов за решётку не входило в планы. Во всяком случае, не в твои. Почему у меня такое чувство, что не только ОКТВ недовольны связью Кейна и Кейтлин? Почему во мне назревает такое чувство, что Кейн не единственный, кто хотел смерти Кейтлин? Но эта агент рисковала своей шеей ради тебя, Джаск. Она запрятала за решётку свою семью, не говоря уже о своём боссе, чтобы поступить правильно.

— Или она сделала всё, что могла, исключительно для того, чтобы спасти жизни тех, кто был ей небезразличен. Зависит от того, как на это посмотреть.

— Ты думаешь, она играла и с тобой, и с Кейном?

— Я думаю, мы уже достаточно это обсудили.

— Но разве тебя не беспокоит то, что теперь, когда ты дал показания против ОКТВ, теперь они знают, что ты всё это время знал о подставе… что ты изначально раскрыл правду Кейну. Разве ты не боишься, что они ополчатся на тебя?

— Когда все знают, куда показывать пальцем? Никто не хочет межрегиональной вспышки. Вот что произойдёт, если они придут за нами.

— Может быть, они просто выжидают своего часа.

— Может быть, — он помолчал всего секунду. — О чём ты говорила с Рони ранее?

Её сердце пропустило удар.

— Просто знакомлюсь со стаей. Пытаюсь быть дружелюбной. Это тоже запрещено?

— Мне это не показалось дружелюбным.

— Ещё очень рано ревновать, Джаск.

— Учитывая, что ты разговариваешь во сне, вовсе нет.

Он снова взглянул на неё, и проблеск игривости просочился сквозь единственное, что немного ослабило её напряжение.

— Итак, давай попробуем ещё раз, — сказал он, снова переключая своё внимание на мяч. — О чём вы говорили?

— Я высказала ему, что думаю о нём в свете того, что он не отпустил меня, когда я попросила его об этом.

— Значит, тебе больше не нужно будет с ним разговаривать?

— Это прямой приказ? — спросила она, с трудом сдерживая негодование из-за того, что он всё ещё думал, что может контролировать её. — Боишься, что я начну развращать твою стаю? О, нет, погоди… они должны быть в отчаянии, верно?

Она сама удивилась тому, как сильно его предыдущий комментарий всё ещё тяготил её разум, когда он вообще не имел никакого веса.

И, судя по выражению его глаз, непреднамеренное проявление обиды тоже удивило его.

— Я был уставшим ранее, — сказал он. — Раздражительным. Мне не следовало этого говорить.

Он поймал мяч, когда тот отскочил назад, только на этот раз он отбросил его обратно на матрас.

— Ты красивая девушка. И просто печально из-за такого поведения… и всей этой серринской истории.

Когда он поймал её взгляд, у неё внутри всё перевернулось. Ошеломлённая отсутствием насмешки в его тоне, изо всех сил пытаясь придумать ответ, она опустила взгляд.

Во внезапной тишине она поняла, насколько привыкла к ритму мяча. Его отсутствие теперь создавало ощущение беспомощности и укореняло панику, которая пришла с повисшей тишиной.

Она подняла глаза, почувствовав его приближение, тени окутывали его. Она напряглась, когда он прижал руку к стене рядом с её плечом.

— Только ты ведёшь себя не как серрин, — добавил он.

Она осмелилась посмотреть ему в глаза. Ей пришлось.

— Встречал когда-то, чтобы знать, да? — спросила она, вопрос, который до сих пор не приходил ей в голову.

— Нет. Ты у меня первая. Но я знаю о них достаточно, чтобы понять, что с тобой определённо что-то не так.

— И что же сделало бы меня правильной, Джаск?

— Не знаю. Может быть, чуть меньше чувствительности.

Она слегка приподняла брови.

— Ты думаешь, я слишком чувствительна?

— Я думаю, ты чувствуешь гораздо больше, чем следовало бы, — он испытующе посмотрел ей в глаза. — Я не думаю, что ты закоренелая серрин. На самом деле, я почти уверен, что ты неопытна.

Он убрал её руку из-за спины. Но пока она не узнала о его намерениях, она не протестовала.

Он поднял её ладонью вверх. Той же рукой, что держала её, он большим пальцем осторожно разжал каждый из её пальцев, обнажив плоть под ними.

— Я слышал, что чем с большим количеством вампиров ты занимаешься сексом, тем сильнее становишься, — сказал он.

Она тоже читала об этом. Но она читала много такого из теории о серрин, что ей еще предстояло проверить.

— Итак, поскольку я бы расценил твои попытки напасть на меня на пустыре, в ванной и не в последнюю очередь по дороге в бассейн, как тщетные, возможно, это тоже мне о чём-то говорит.

Он отвёл назад её безымянный палец, ровно настолько, чтобы заставить её вздрогнуть.

Она не сводила с него вызывающего взгляда, полная решимости не показывать свою панику из-за того, что, как она чувствовала, было предстоящей пыткой, которую она ожидала.

Ей нужно было выбраться отсюда. И не только из-за этого. Он подобрался слишком близко. Слишком близко. И если это была настоящая причина, по которой он привёл её сюда — чтобы допросить, — то она быстро приближалась к тому, чтобы её облапошили. Особенно, если он решит побыстрее отказаться от роли хорошо воспитанного ликана, и произойдёт это до того, как она найдёт выход.

Потому что, если он действительно решит выдать её, если он действительно решит, что с него хватит, и ему нужны ответы, она не сомневалась, что он точно знает, как их получить.

— Знаешь, есть один способ определить это, — сказала она.

— Какой?

Прежде чем у неё появилось время обдумать свои действия, прежде чем она успела пожалеть об этом, она приподнялась на цыпочки, пока её губы не оказались менее чем в сантиметре от его — этих твердых и изящных мужских губ, которые она жаждала попробовать на вкус.

Её сердце бешено колотилось, дрожь пробежала по спине, когда её губы наконец-то встретились с его губами.

Ей хотелось запустить пальцы в его волосы, прижать другую руку к этой твёрдой груди, поглощая его.

Но в этом не было ничего личного.

Она ожидала, что он оттолкнет её, по крайней мере, отстранится, но он этого не сделал.

Но он также не ответил, кроме как ослабил давление на её палец.

А ей нужно было, чтобы он ответил.

За те секунды, что прошли, пока его губы постепенно становились более податливыми, когда он позволил её языку встретиться с его, она почти забылась. Его губы были на удивление гладкими, рот тёплым, но свежим. Его дыхание соблазнительно касалось её губ. И когда он, наконец, ответил взаимностью, её сердце подпрыгнуло от этой связи.

Она почти забыла обо всём, когда он, в конце концов, восстановил равновесие, толкнул её к стене и прижал обе руки к ней по обе стороны от её головы. И когда он поцеловал её в ответ с идеальным нажимом, взял под контроль, его язык овладел её языком, она полностью позабыла о своём намерении.

Но судя по тому, как она мгновенно вспыхнула, по теплу, разлившемуся меж её ног, она не могла рисковать и задерживаться тут дольше, чем нужно.

В середине поцелуя она прикусила его нижнюю губу.

Джаск вздрогнул, его пальцы мгновенно коснулись его окровавленной плоти. Он отшатнулся, позволив ей проскользнуть мимо него.

Она попятилась к открытой двери клетки. Он повернулся к ней лицом, его потрясенный взгляд встретился с её взглядом.

Но сожаление и вина были последними эмоциями, которые ей нужно было испытывать, несмотря на то, что они поглощали её.

Она выплюнула его кровь изо рта.

— Я тоже не настолько отчаялась, — сказала она, прежде чем повернулась к открытой двери.

Ей нужно было перестать дрожать. Ей нужно было выбраться оттуда.

Но она едва успела повернуться на 180 градусов, как он схватил её за плечо.

Она оглянулась на него, и он тоже сплюнул кровь изо рта. Только было что-то глубоко дикое в том, как он это сделал — почти такое же дикое, как выражение его глаз.

Её желудок перевернулся.

Ему не нужно было ничего говорить. То, как он сжал её руку, сказало ей всё, что ей нужно было знать. Была допущена ошибка, а затем последовали всемогущие просчёты-в-стиле-Фия. И это, безусловно, было последнее.

И всё же, когда он пристально смотрел на неё, всё, о чём она могла спрашивать себя снова и снова, это почему она не чувствовала ни малейшего страха.

Будь оно проклято, если он не нажал на каждую из её смертоносных маленьких кнопок.

Её возбуждение усилилось, когда он облизал внутреннюю сторону своей пораненной нижней губы. Его пристальный взгляд не дрогнул. Но не больше, чем когда он дразнил очаровательно сексуальным тоном, чему не способствовали его глаза, выдающие что-то, скрывающееся за гневом.

— Извинись, — мягко сказал он.

— Прости, что не укусила посильнее.

Он выдохнул с мимолетной улыбкой, которая должна была пробудить в ней холод до глубины души. Но когда Джаск прижал её спиной к решетке, всё, что она могла чувствовать, это жар, снова скапливающийся внизу живота, не говоря уже о том, что тлел между ног.

Когда её спина коснулась металла, он схватился за прутья по обе стороны от её плеч, удерживая её в ловушке.

— Извинись, — повторил он, понизив голос.

Пульс отдавался у неё в ушах, но она не осмеливалась отвести от него глаз. Она приблизила свои губы к его губам.

— Я не собираюсь извиняться и уж точно не собираюсь молить о пощаде. Так что сделай что-нибудь с этим или уходи.

— Ты столько раз нажимала на кнопку самоуничтожения, что теперь даже закрыть её не можешь, не так ли?

— Ты думаешь, что раскусил меня? Что ж, то же самое. Дважды ты уходил от меня, Джаск. Вы все говорите, все угрожаете, но когда дело доходит до дела, вы не можете предложить ничего стоящего.

Он склонился на пару сантиметров ближе.

— И что это было бы стоящее?

— Мы оба знаем, о чём я говорю. В чём дело, Джаск? Ты можешь делать это только с ликанами? Им легче угодить? Ты боишься меня? Или тебя пугает то, что ты высвобождаешься? Только я знаю, что ответственность за эту стаю тяжким грузом лежит на тебе. Я знаю, что это контролирует тебя. Я знаю, тебе не терпится вырваться на свободу.

— Потому что ты знаешь всё об ответственности, не так ли, серрин?

— В том-то и дело, не так ли, Джаск? Настоящая причина, по которой я так часто задеваю тебя, заключается в том, что ты мне завидуешь. Я напоминаю тебе о том, кем ты мог бы стать. Тем, кем ты был раньше. Время, предшествовавшее введению правил, когда вы могли разгуляться… иметь то, что хотели, когда хотели. Только теперь ты заставляешь всех подчиняться, потому что тебе так легче делать то же самое, не так ли? Потому что ваши правила направлены не только на обеспечение безопасности вашей стаи; они в такой же степени направлены на то, чтобы держать себя в узде. Ты презираешь меня, потому что в тебе есть нужда, и я напоминаю тебе об этом. Я раздражаю тебя, потому что веду тебя туда, куда ты не хочешь идти. Я заставляю тебя чувствовать то, чего ты не хочешь чувствовать. Это не у меня проблемы с ненавистью к себе, а у тебя. Так скажи мне, от чего ты прячешься, Джаск?

Вспышка в его глазах, прежде чем они снова сузились, яростное расширение зрачков сказали ей, что она попала в точку.

Он схватил её за запястья, поднял её руки над головой, заставляя выгнуть спину, и притянул ближе к себе. Его спортивные штаны мягко касались её бёдер.

— Может быть, в конце концов, ты разбираешься в ситуациях лучше, чем я думал.

Она пыталась сдержать своё поверхностное дыхание. От возбуждения у неё болел живот, когда он держал её так, пристально глядя ей в глаза в тишине.

— Но не пытайся сравнивать нас, серрин, — предупредил он. — Серрины ничего не чувствуют. Ты выключаешь свои эмоции, как свет. Это то, что помогает вам делать то, что вы делаете. Выполнять те действия, которые вы совершаете. Грязные, противные, убогие маленькие поступки, которые определяют, насколько ты токсична.

Она не могла отрицать его правоту. Отключение было именно тем, чем славились серрины. И, может быть, именно это сейчас и происходило — может быть, именно поэтому она осмелилась подстрекать его. Но он ошибался в том, что ей подобные не могли чувствовать, потому что она определённо что-то чувствовала. Нечто столь же тёмное, опасное и неприятное для восприятия, как и комната, в которой они находились. Что-то, что было реальным. Точно так же, как Джаск был реален. Точно так же, как ситуация была реальной. Ситуация, которая, как она знала, выходила из-под контроля.

Но ей было всё равно.

Только ей было не всё равно, что связь, которую она почувствовала в тот момент, была такой, какую она никогда не должна была испытывать с представителями третьего вида. Она не могла позволить себе почувствовать это. Но она не могла остановить это так же, как не могла бы встать на рельсы и остановить мчащийся поезд.

Что-то в нём было слишком правильным. В этой тёмной, промозглой камере ничто другое не имело значения. Она отказывалась думать о том, что делает. Она отказывалась смотреть дальше окутывавшего её тумана.

Она снова упала с той ветки, только теперь тёмные глубины были завораживающими.

— Так что ты собираешься с этим делать, Джаск? — мягко спросила она, лаская его губы своими неудержимо короткими вдохами. — У тебя что, есть свои собственные грязные, противные, убогие мыслишки? Только я видела тебя с Тули и Солстис. Ты не из тех, кто действует в соответствии с ними.

— Нет, не с моей стаей. Но, как ты постоянно напоминаешь мне, ты не из моей стаи, не так ли, Фия?

Она оторвала от него взгляд только для того, чтобы задержаться на коричневых кожаных ремешках, которыми кулон крепился к его шее. Кулон, который сверкнул в белом свете и привлёк её внимание.

Она снова посмотрела ему в глаза. Но, к её шоку, к её разочарованию, он снова отстранился.

Не просто отстранился, но и вышел из камеры.

Она почувствовала совершенно новую панику. Паника, вызванная чувством потери, мучительное чувство разочарования, от которого у неё скрутило желудок.

Она оторвалась от прутьев и повернулась лицом к двери камеры, пытаясь сообразить, как, чёрт возьми, она может позвать его обратно, не преподнося себя на блюдечке с голубой каёмочкой.

Потому что она не могла позволить ему уйти. Не в этот раз.

Но Джаск не выходил из комнаты. Вместо этого он стоял там, повернувшись к ней спиной.

Её сердце бешено колотилось, пока она ждала, что он снова обернётся. Пока ждала, что он что-нибудь скажет — что-нибудь, что дало бы ей ключ к пониманию того, что делать дальше, пока они оба оставались погружёнными в молчание.

ГЛАВА 11

Джаск уставился в открытую дверь — дверь, которая вела в коридор и далее. Дверь, через которую ему нужно было пройти. Дверь, которая уведёт его от неё.

Что ещё более важно, дверь, которая уведёт его прочь от самого себя… от того, что всплывало на поверхность.

Ей повезло, что он поймал её за разглядыванием его кулона. Кулон, который был намеренным суровым напоминанием о том, что произошло, когда он дал себе волю и думал только о желании внутри.

Потому что в те моменты он хотел Фию. Когда она смотрела ему в глаза и бесстрашно бросала вызов в последний раз, слишком часто за эту ночь, он захотел, наконец, предстать перед ней самим собой, а не как разумный вожак стаи.

Корбин был прав. Это не было переходом на личности. Но, чёрт побери, это уже чувствовалось. И облизывание уже заживающей раны на губе лишь напомнило ему о том, как в последний раз кто-то оставил его с металлическим привкусом его собственной крови.

Он даже не колебался в том, что сделал с ними — их изломанная, истерзанная плоть была почти неузнаваема как человеческая к тому времени, когда он закончил, к тому времени, когда Корбин нашёл его, пьяного, злого и рассеянного, как он делал много раз за эти месяцы.

Тот же самый жар теперь снова тёк по его венам. Жар, который напомнил ему, каким освобождающим может быть неправильный поступок.

И там, в этом коконе, совсем ненадолго, он мог снова дать себе волю. Он мог напомнить себе, каково это — наполнять лёгкие свежим воздухом или издавать первобытный вопль в пустой долине.

Но Фия была последней, с кем ему следовало бы обсуждать это — не только ради своей стаи, но и ради него самого. То, как она заставляла его вспыхивать, то, что он чувствовал слишком редко, чтобы не распознать, только увеличивало риск того, что он зайдёт слишком далеко — и он знал, что это может означать для них всех, если всё пойдёт не так.

И именно это сделало пересечение порога правильным поступком.

Но слишком долго он выбирал правильный поступок.

И тот факт, что это был такой риск, только ещё больше раззадорил его. Её прерывистое дыхание и учащённое биение сердца, эхом отдававшиеся в его чутких ушах, уже были слишком большим искушением.

Ему не нужно было уходить, пока он помнил, кем он был сейчас. Он мог бы доказать им обоим, что ему не нужно было уходить, чтобы контролировать себя. Это была авантюра, но он просто должен был убедиться, что отступит она, а не он.

В конце концов, именно поэтому он и повел её туда — испытать её металл под давлением. Чтобы убедиться, действительно ли она так неопытна в обращении с собой, как он думал. Время стремительно утекало, и Фии нужно было признать, что она уязвима, прежде чем он сможет хотя бы начать приручать её. И это было идеальное место и возможность для обоих.

Он закрыл и запер на засов дверь, задвинул смотровое окно, создав уединённое, тёмное маленькое пространство, которое было бы эхом того, что сейчас пульсировало внутри него, возвращаясь к жизни.

Он вернулся к ней, закрыл за собой дверцу клетки и посмотрел своей жертве прямо в глаза.

Впервые за всё время она сделала шаг назад.

Этого должно было быть достаточно. Он должен был уйти, так легко одержав верх.

Но, как напомнили ему покалывающие губы, она не так уж любезно его отпустила.

— Уже отступаешь? — спросил он, в его тоне слышалась насмешка, когда он продолжил приближаться к ней.

— Ты отступишь раньше, чем это сделаю я.

Несмотря на свою настороженность, у неё всё ещё хватало наглости бороться.

Он мимолетно улыбнулся.

— Ладно, значит, я был неправ… ты разбираешься в ситуациях не так хорошо, как я тебе приписывал.

— Так что это? Твоё представление о прелюдии?

— Даже близко нет.

Он сократил расстояние между ними, услышав, как участился её пульс, несмотря на все её усилия успокоиться. Он обошёл её сзади, гадая, как долго она сможет выдерживать натиск, прежде чем повернётся к нему лицом.

— Вопрос в том, собираешься ли ты умолять меня уйти? — он откинул волосы с её шеи, чтобы целенаправленно приласкать её ухо своим дыханием. — Или пригласишь меня остаться?

Её дыхание стало более прерывистым, его близость со спины явно возымела тот эффект, на который он надеялся.

Но она не обернулась. Она даже не отстранилась.

— Ты ищешь условия для отступления, Джаск?

Он немного наклонился и прижал ладони к её прохладным, упругим бёдрам чуть ниже подола туники. Чувственное и интимное движение, которого он ещё не позволял себе.

И это было опасно приятно.

Когда он потянул ткань вверх, то почувствовал её лёгкую дрожь, мурашки, покрывшие её кожу, не имели ничего общего с холодом в комнате. Снова выпрямившись во весь рост, он задрал тунику на её спине так, что её обнажённая плоть соприкоснулась с шероховатым хлопком его спортивных штанов. Обхватив её рукой за талию, он схватил за запястье и прижал её к себе, к своему возбуждению, в то время как тыльной стороной свободной руки скользнул вниз по её декольте.

— Нет, — снова сказал он ей в ухо. — Я предлагаю тебе последнюю возможность.

Вместо того чтобы рассмеяться, ответить оскорблениями или найти предлог, чтобы вырваться, она просунула свободную руку в ограниченное пространство между ним и своей поясницей. Подавшись бёдрами вперёд ровно настолько, насколько позволяло его ограничение, она запустила ту же руку в его спортивные штаны и трусы.

Его эрекция дёрнулась, как только она коснулась его, как только осмелилась обхватить его головку своими холодными пальцами.

У него невольно перехватило дыхание, но и у неё тоже.

— Скажи, что я блефую, Джаск, — сказала она, осмеливаясь сжать его член, — и я сразу отвечу на тебе.

Он ослабил хватку ровно настолько, чтобы позволить ей повернуться к нему лицом, но она не убрала руку. В то время как он удерживал её другую руку на её пояснице, она слегка провела ладонью той, что всё ещё держала его, по кончику его эрекции. Распределяя его влагу лёгким скольжением по всей длине, она остановилась только для того, чтобы обхватить его у основания. Она даже осмелилась прижаться ближе, её губы почти касались его губ.

— Это и есть твоё представление о прелюдии? — спросил он, заглядывая глубоко в её тёмные глаза.

— Я прошу тебя позволить мне отсосать тебе, — сказала она, не отводя взгляда.

Его сердце подпрыгнуло, как и его эрекция в объятиях её умелой руки. Ощущение, которое это вызывало, было грубым, пробуждая дикие инстинкты, которые ему так отчаянно нужно было сдерживать.

— Дерзкая? — спросил он.

Она улыбнулась насмешливой, провокационной, сексуальной улыбкой.

— Я кусаюсь, помнишь? — она приблизила свои губы чуть ближе. — Когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Вот как падали вампиры — взгляд, улыбка, уговоры. Но он не был вампиром — это то, о чём ей нужно было напомнить. И себе напомнить об этом ему тоже стоило.

Он скользнул свободной рукой по её шее, запустил пальцы в волосы и сжал достаточно крепко, чтобы у неё снова перехватило дыхание.

— Ты не укусишь, — сказал он, его дыхание смешалось с её дыханием.

Её глаза слегка вспыхнули.

— Почему ты так уверен?

Он отпустил её руку на пояснице только для того, чтобы крепче обнять её. Он поднял её, как будто она была невесомой, прижал к решётке сзади, запустив руку в её волосы, защищая затылок от силы удара.

Он удерживал её там давлением и углом своего паха, она обхватила бёдрами его талию, и он завёл её руки по обе стороны от её головы, обхватив запястья и большую часть прутьев, к которым они прижимались, ладонями. И чтобы напомнить ей о её уязвимости, он немного приподнял бёдра, ровно настолько, чтобы его твёрдость дразняще прижалась к самой чувствительной части её тела — ровно настолько, чтобы показать ей, что он точно знает, что делает.

— Потому что я кусаюсь в ответ, — сказал он, его губы снова были в нескольких сантиметрах от её губ. — Только жёстче и глубже. И если есть что-то, что пробудит во мне дикость, так это тот первый вкус крови.

Её дыхание участилось, глаза снова слегка вспыхнули. Но затем эти соблазнительные глаза прикрылись. Возмездия не последовало. Никакой схватки.

Вместо этого она закинула ноги ему на спину, просунула пальцы ног за пояс его спортивных штанов и спустила их на несколько сантиметров вниз вместе с его трусами, её гладкие пятки скользили по изгибу его твёрдого зада, ни на секунду не отрываясь от его пристального взгляда.

Чёрт возьми, она была хороша. И первый намёк на то, что он недооценил её, начал проявляться.

Ощущение его освобожденной эрекции напротив неё, даже несмотря на то, что её тонкая туника всё ещё была барьером для соприкосновения кожи с кожей, послало по нему разряд статического электричества. Ещё более впечатляющим было то, что она уже была влажной. Её рот был приоткрыт в предвкушении. Её сердце бешено колотилось в груди.

Она не была напугана, она была возбуждена.

И это было последнее, в чём он нуждался.

— Давай, Джаск, — мягко сказала она. — Чего ты ждёшь? Это не экскурсия с гидом. Мы оба знаем настоящую причину, по которой ты привёл меня сюда.

Это была не столько попытка дать ей некоторое представление об их причинах, сколько попытка увидеть, насколько бесстрашной и опытной серрин она была на самом деле.

Только теперь она демонстрировала, что является и той, и другой, что лишь укрепляло его потребность сохранять контроль. Потому что теперь он действительно не мог позволить себе потерять её. Теперь ему придётся отступить, не в последнюю очередь потому, что то, как он горел внутри, не имело ничего общего с её предназначением для его стаи.

— И что же это за причина? — спросил он.

— Я думаю, тебе нравится, когда я веду себя вызывающе, — прошептала она. — Это тебя заводит, не так ли? Это один маленький грязный секрет, который ты не сможешь скрыть.

И это действительно заводило его — то, как она осмеливалась противостоять ему, бросать ему вызов, провоцировать его так, как немногие когда-либо осмеливались.

— Ты как заводная игрушка. Мне просто любопытно узнать, как далеко я смогу зайти, прежде чем ты сорвёшься.

— Потому что ты уже срываешься, не так ли? Тот факт, что я прижата к этой клетке, говорит мне об этом. Но я не боюсь видеть тебя таким, какой ты есть, Джаск. Продолжай, — подстрекала она, откидывая голову на решетку и смотря ему прямо в глаза. — Сделай мне больно.

Но эти два слова были слишком красноречивы. Два слова, которые так легко могли бы воплотиться в жизнь, если бы им не противоречил взгляд её глубоких глаз.

— Так вот что для тебя значит секс, Фия… боль? Или ты хочешь, чтобы я сделал это таким образом, чтобы заглушить настоящие чувства?

Она нахмурилась, но он не дал ей времени возразить, отстранив её от решетки. Он швырнул её на матрас, легко и действенно пригвоздив спиной, прежде чем опустился над ней на четвереньки.

Было приятно ощущать её под собой. И ему было приятно смотреть ей в глаза, когда он это делал. Слишком хорошо.

Продолжая держать её за запястья, он наклонился так, что его губы снова почти коснулись её губ.

— Ты выбрала не того человека для этой работы, Фия.

Потому что сейчас он был не таким. Не сейчас, когда его стая была на первом месте. Его стая всегда будет на первом месте.

Стая, которая во время его пути к саморазрушению оставалась верной, несмотря ни на что. Стая, которая терпела его перепады настроения и вспышки гнева. Которая всё ещё уважала его, несмотря на то, что он исчезал по нескольку дней кряду. Они терпели его небрежность, рассеянность, угрюмость. И они снова приняли его без вопросов, когда он, наконец, прорвался сквозь тьму настолько, чтобы полностью вернуться к своим обязанностям. Обязанностям, которые Корбин преданно взял на себя, прежде чем вернул их ему без возражений.

Фия спросила, сомневался ли он когда-нибудь в том, что был выбран правильный альфа. В те времена он сильно сомневался в этом. Теперь он, наконец, докажет, что ошибался — и она была испытанием. Потому что она была единственной за все прошедшие десятилетия, кто заставил его снова усомниться в себе.

— Потому что я так не играю, — добавил он, почти продолжая, прежде чем вместо этого мудро отстраниться.

Он натянул трусы и спортивные штаны обратно на место. И, как бы тяжело это ни было, он встал и повернулся к ней спиной. Его разочарование и неутолённая потребность отругали его за это решение.

* * *

София лежала, затаив дыхание, её руки безвольно лежали по обе стороны от головы. Но когда он открыл дверцу клетки, она заставила себя приподняться на локтях.

— Подожди!

Это было последнее, что ей следовало сказать, но слово вырвалось откуда-то из глубины, из чего-то грубого, из чего-то неприятно честного.

Джаск не обернулся, но остановился. Он обхватил руками прутья по обе стороны дверного проёма клетки, создавая напряжение в каждой отточенной мышце своей спины, плеч и рук.

Никогда ещё кто-то, повернувшийся к ней спиной, не наполнял её таким чувством пустоты. Никогда прежде она не делала первого шага, чтобы остановить уходившего.

Но никогда ещё она не хотела кого-то так сильно, что была готова поступиться собственной гордостью.

— Тогда не играй, — сказала она, удивляясь тому, насколько серьёзно она это говорит. — И я тоже не буду.

Он повернулся к ней лицом, выражение его лица было неопределённым.

После нескольких секунд раздумий он шагнул к ней, вернулся к изножью матраса и посмотрел на неё сверху вниз.

Она снова опустила голову, снова положив руки по обе стороны от головы. Несмотря на то, что она никогда не чувствовала себя более уязвимой, чем если бы лежала там обнажённой, она посмотрела ему прямо в глаза. Это была опасно покорная поза, но она могла только надеяться, что она зацепит его.

— Всё, что ты умеешь, это играть в игры, — сказал он.

— Тебе не обязательно было приводить меня сюда.

Она знала, что это рискованно — торопить события, в то время как он всё ещё выглядел задумчивым. Но, несмотря ни на что, она подняла ногу, медленно скользя ею вверх по его твёрдому, мускулистому бедру. Добравшись до его паха, слегка прижавшись к его твёрдости, она ожидала, что он вздрогнет. Но он этого не сделал.

Несколькими часами раньше она воспользовалась бы возможностью отвести ногу назад и сильно ударить его ступней просто потому, что могла — просто потому, что это было бы ещё одним импульсивным движением, которое заставило бы её почувствовать себя хорошо на эту долю секунды.

Но теперь, глядя в его глаза, на совершенство, возвышавшееся над ней, она знала, что дело было не в гордости — дело было в самоуважении. Потому что впервые за всё время, что она себя помнила, она поверила, что не заслуживает того, чтобы он уходил от неё. В тот момент она ничего так сильно не хотела, как его, и она собиралась заполучить его. Она собиралась заполучить Джаска Тао именно там, где хотела.

Точно так же, как она знала, что ей нужно утолить ту тёмную страсть, которую она испытывала к нему. Ей нужно было вернуться к работе, а после секса в голове у неё всегда было яснее. И если и было что-то, что ей было нужно для осуществления своего плана, так это ясность, а не тот хаос, который она чувствовала там.

— Теперь остались только ты и я, — сказала она. — Никому не обязательно знать.

Но когда она издевательски надавила на его эрекцию, Джаск схватил её за лодыжку. Он отодвинул её в сторону, но, к её облегчению, не отпустил. Вместо этого он опустился на колени. Одним движением он скользнул рукой вверх по задней части её икры, за колено, и обхватил тыльную сторону бедра. Он склонился над ней, свободой рукой упершись в матрас рядом с её плечом.

— Ты дразнишь меня, — сказал он, и в его тоне было что-то соблазнительно спокойное, несмотря на выражение его глаз.

— Если бы ты тоже этого не хотел, ты бы ушёл, — сказала она, стараясь дышать ровно, когда его рука двинулась вверх по внешней стороне её бедра, задирая при этом тунику.

— Я с этим не спорю, — сказал он, прежде чем снова опуститься на корточки.

Он точно так же схватил её за другое бедро своей теперь уже свободной рукой смертельно собственническим движением. И когда он посмотрел вниз, между её ног, на её уязвимость в полумраке, его бесстыдная откровенность заставила её желудок сжаться. Она сглотнула сильнее, чем хотела, напряжение нарастало внизу её живота. Но она не испытывала искушения отпрянуть или прикрыться, несмотря на то, что её пальцы инстинктивно вцепились в матрас.

Скользнув рукой вверх по её декольте и обхватив за горло, он снова склонился над ней. Но в его объятиях не было давления, просто движение, которое позволило ему провести большим пальцем по её губам, прежде чем прижать его к затаившему дыхание рту.

— Тогда продолжай, — сказал он, пристально глядя ей в глаза. — Кусай сейчас. Я бросаю тебе вызов.

Этот вызов заставил её сердце учащённо забиться, но когда он медленно расстегнул её тунику в ложбинке между грудей, она лежала, загипнотизированная и непоколебимая.

Он наблюдал, как каждая расстёгнутая пуговица приоткрывает ещё немного её плоти, пока, наконец, не отодвинул обе складки ткани в сторону, полностью открывая её для себя.

Она была потеряна. Когда его рука обхватила её грудь, а большой палец скользнул по уже затвердевшему соску, она сжала кулаки. И когда он другой рукой обхватил её подбородок, чуть глубже вдавил большой палец между её губ, когда он опустил голову, чтобы жадно взять в рот её грудь, она издала неконтролируемый стон, который никогда не считала возможным.

Её первобытный отклик явно не остался незамеченным, он оставил её грудь влажной и прохладной, а руку положил обратно на матрас. Он убрал свой большой палец с её приоткрытых губ только для того, чтобы его палец снова завис менее чем в сантиметре от них. Но он не поцеловал её — он держал этот рот на жестоком, дразнящем расстоянии.

Вместо этого, его лазурные глаза не отрывались от её глаз, а его свободная рука исчезла ниже талии.

София вздрогнула, когда его пальцы коснулись её лона.

И когда он мгновенно осторожно надавил на её нежный клитор, она ахнула, дёрнулась, в голове у неё помутилось.

— Твою мать, — прошипела она почти беззвучно.

— В этом и заключается идея, не так ли? — прошептал он.

И, не снимая давления с её клитора, он ввёл палец внутрь неё.

Она снова вздрогнула. Но, несмотря на то, что она непроизвольно напряглась, Джаск поступил совсем не просто, глубоко проник в неё одним медленным, но неумолимым движением.

Она понятия не имела, что он делал, когда его палец оказался внутри неё, но это вызвало мурашки по всему её телу, заставило её глаза увлажниться, а тело содрогнуться. И всё это время он продолжал пристально смотреть ей в глаза, одновременно поглаживая большим пальцем её клитор до такой степени, что она едва могла дышать.

На долю секунды она подумала, что ей придётся попросить его остановиться, ослабить напряжённость хотя бы на мгновение. Но когда в его глазах появился тёмный блеск, сопровождаемый тем, что он ввёл в неё второй палец, она стиснула зубы и сжала кулаки, опасаясь кончить слишком рано.

* * *

Он должен был сохранять самообладание.

Как бы сильно ему ни хотелось раздвинуть её бёдра ещё шире и почувствовать, как самая чувствительная часть его тела погружается в её влажное тепло, это было на один шаг больше, чем он сам себе определил.

Речь шла о том, чтобы поддразнивать и играть с ней. Речь шла о том, чтобы показать ей, как легко он может контролировать её оргазм каждым тонким и манипулятивным движением своих пальцев, зная, когда надавить, а когда отстраниться, где прикоснуться и как. Ей нужно было знать, что опыт научил его более чем достаточному, несмотря на её предыдущие уговоры. Точно так же, как инстинкты подсказывали ему, как читать, что ей нравится, а что нет, как далеко заходить и когда остановиться.

И Фия так легко выдавала всё в каждом маленьком, прерывистом вдохе, в том, как открывались и закрывались её глаза, как она приоткрывала губы, как сильно выгибала спину, как глубоко она хотела и могла принять его.

Потому что, судя по тому, как она реагировала, секс с ним был связан не только с властью и контролем, как это было характерно для серрин. Фия была эмоционально увлечена тем, что он с ней делал.

Серрин, которая высокомерно считала, что сможет справиться с ним. Серрин, в голову которой ему нужно было проникнуть, чтобы суметь приручить, убедить её сделать то, что ему нужно, чтобы спасти свою стаю, давала ему именно это. Серрин, о которой он теперь знал гораздо больше. И ему нужно было сосредоточиться на том, чтобы обратить это в свою пользу.

Но проникновение двух пальцев глубоко внутрь её тугого, ограничивающего тепла привело к тому, что его собственное возбуждение опасно приблизилось к краю.

Он снова присел на корточки, пытаясь ослабить напряжение, но только для того, чтобы Фия смертельно выгнула спину ещё больше, подчеркнув свой вогнутый живот.

Это было напоминанием о том, что тело серрин предназначено только для двух целей — удовольствия и убийства. И, несмотря на яд, который струился по её венам, для него это не представляло опасности. Точно так же, как он мог бы излиться в неё сотню раз без всякого эффекта, кроме как для удовлетворения своей собственной потребности. И в тот момент это было именно то, чего он хотел.

И ему хотелось смотреть ей в глаза, когда он это делал, — чего он не позволял себе с тех пор, как себя помнил.

Посметь установить эту связь, когда он кончит в неё.

И становилось всё труднее отрицать, что она выглядела красивее, чем когда-либо, частично скрытая тенью, частично на свету, возбуждение исходило от её блестящих темных глаз, её красивые губы были полными и припухшими. С её выгнутым телом, безвольно опущенными за голову руками, широко раздвинутыми для него стройными бёдрами, она была более чем очаровательна — она была совершенна.

И блеск, который её возбуждение создало на внутренней стороне бёдер, влажность, скрывавшая его пальцы, сказали ему, насколько сильно она теряла себя в этот момент.

В тот момент ему следовало уйти. Ему следовало довести её до оргазма и оставить там, на матрасе… удовлетворить свою собственную потребность в одиночестве где-нибудь в другом месте в несложном, самоудовлетворяющем акте.

Но он хотел её.

И когда он уверенно помассировал её набухшие груди, потирая большим пальцем затвердевшие соски, когда она снова застонала в ответ, настала его очередь сглотнуть сильнее, чем следовало.

На этот раз её необузданный отклик заставил его колебаться. Теперь женщина, которая так открыто лежала под ним, была гораздо большим, чем продукт потребления.

Он хотел ускорить темп. Нужно было набирать темп.

В отчаянии он погрузил в неё два пальца так глубоко, как только мог.

Он думал, что это станет переломным моментом — что она, наконец, оттолкнёт его. Но она только сильнее выгнула спину и вскрикнула. Её глаза были плотно закрыты, она глубоко нахмурилась, немного покраснела, потерялась и никогда не была более ошеломляющей.

Её защита была по-настоящему ослаблена. В этот момент она принадлежала ему. И он ни за что не собирался уходить от этого.

Он снова опустил взгляд вниз, между её ног, туда, где он изысканно трахал её пальцами, и понял, что ему этого уже далеко не достаточно. Ему нужно было быть внутри неё. Ему нужно было раздвинуть её бёдра как можно шире и заставить её принять каждый сантиметр его тела.

Он взглянул на неё и увидел, что она снова смотрит на него, пристально глядя на него своими ярко-карими глазами в момент полного понимания.

Это был его последний шанс уйти.

Но ему следовало бы знать, что он был дураком, думая, что она настолько приручена. Глупо было думать, что он всё же сломил её.

— Это всё, на что ты способен? — прошептала она, и её полные, распутные губы снова скривились в вызывающей ухмылке.

Возбуждение просачивалось сквозь одышку, которая была не в состоянии скрыть её пьянящее нетерпение.

Чтобы ещё больше уговорить его, она осмелилась ещё больше раздвинуть гладкие, стройные бёдра по обе стороны от его ног, напоминая ему о желанном теле, которое лежало под ним полностью уязвимым.

Умело, медленно убрав пальцы, он снова склонился над ней. Положив обе руки по обе стороны от её головы, он заглянул глубоко в глаза, которые в ответ впились в его, и в комнате воцарилась тишина.

— Отнюдь нет, — сказал он. — Но здесь командую я, а не ты.

* * *

Это было заявление, от которого у неё внутри всё сжалось… это и выражение его глаз.

Его дорожка из медленных, настойчивых поцелуев по всей длине её шеи, прикосновение его щетины к её нежной плоти, ласкающий изгиб его слегка выдвинувшихся клыков заставили её вцепиться в матрас по обе стороны от бёдер. И когда он снова взял её грудь в руку только для того, чтобы сжать, пососать сильнее, чем в прошлый раз, заметное удлинение когтей, впившихся в неё, только напомнило ей о том, чего именно она добивалась.

Она почти забыла, кем он был, не замечая разницы между их видами за прошедшие минуты.

Но она знала, что ни один мужчина из её собственного вида не мог сравниться с ним. Ни один мужчина никогда не вызывал в ней такого болезненного жжения, что он мог бы вонзить эти клыки или целенаправленно вытянутые когти в её плоть, и ей было бы даже всё равно.

Потому что эти глаза, которые снова смотрели на неё, были дикими, но опьяняюще пронизанными чем-то гораздо большим. Что-то, что вселило в неё чувство уверенности, даже когда он обеими руками схватил верх её расстегнутой туники, стягивая ткань наполовину с её рук. Она не могла отвести от него глаз, когда он обхватил её шею обеими руками, а затем решительно скользнул ими вниз по её груди к талии.

Просто наблюдение за его восхищением создавало чувство освобождения, парадокс по сравнению с импровизированной сдержанностью, которую он создал с помощью её туники.

Потому что он восхищался ею.

И это было единственное, что помешало ей замкнуться в себе, когда он прижал ладони к внутренней стороне её бёдер, раздвинул её ноги ещё на сантиметр и поглядел на неё сверху вниз с ещё большей откровенностью, чем в прошлый раз — больше, чем осмеливался любой из её других любовников.

Но у Джаска не было таких сомнений.

Её возбуждение достигло смертоносного уровня. Разочарование от пульсации между ног заставило её забыть о том, что она говорила и что делала.

Она была бы права в том, что сказала ему: никто никогда не узнает. Что бы ни случилось, это было между ними. И это останется между ними. Он не собирался жить достаточно долго, чтобы поделиться этим.

Но на этот раз сама мысль о том, чтобы убить его, вызвала острую боль. Сама мысль о том, что она та самая, кто способен положить конец Джаску Тао. Потому что, лежа там, под ним, она задавалась вопросом, как, чёрт возьми, она сможет это сделать.

Одно она знала наверняка: она ни за что не сможет посмотреть ему в глаза, когда это произойдёт.

Тем более, когда он отступил назад, только для того, чтобы опустить голову между её раздвинутых бёдер, прижавшись ртом к её лону, заставляя её снова вскрикнуть.

Когда он раздвинул её бёдра своими плечами, не было ничего уговаривающего в том, как он опустился на неё, ничего уговаривающего в руке, которая скользнула вверх, чтобы снова нежно обхватить её горло. Его дегустация её была голодной, движения его языка, когда он облизывал её и погружался в неё, были такими ненасытными, каких она никогда не испытывала.

Она потянулась, чтобы за что-нибудь ухватиться, но не наткнулась ни на что, кроме матраса, а затем опустила руки на его широкие, сильные плечи. Она глубоко вонзила ногти в его твёрдую плоть, прежде чем сжала в кулаке его волосы, когда он языком отыскал её клитор, и его рот стал безжалостно ласкать её.

В конце концов, это было уже слишком — больше, чем она могла вынести.

Когда тёплая слеза скатилась по её щеке, она почувствовала, что достигает пика, оргазм затопляет её.

Содрогнувшись, она ожидала, что он отстранится от неё, но он этого не сделал. Его рука только соскользнула с её горла и снова обхватить грудь, в то время как его рот всё ещё ласкал её лоно, его язык оставался глубоко внутри неё, пока она кончала. Он доводил её до оргазма снова и снова, пока ей больше нечего было дать.

Тело болело, конечности покалывало, она никогда так сильно не дрожала во время оргазма. Никогда ещё она не чувствовала себя такой оторванной от собственного тела.

Но даже этого, казалось, ему было недостаточно.

Он снова склонился над ней, оставшись между её бедер, вернул тунику на место у неё на плечах и поднял обе руки над её головой.

— Ты будешь смотреть на меня всё время, пока я буду внутри тебя, — сказал он. — И ты не отведёшь взгляда, пока я не закончу.

Её сердце бешено колотилось. Её кожу покалывало.

Когда он вошел в неё, всё в этот момент остановилось. Всё превратилось в дымку. Ничто не казалось реальным.

Его толчок был изысканным. Уверенный, но сильный, врывающийся в неё одним завершенным движением. Его дыхание было таким же напряжённым, как и у неё.

Она сжала кулаки, ногти больно впились в ладони, но она не отвела от него взгляда, даже когда закричала.

Не осмеливалась отвести от него взгляд.

Не хотела отводить от него взгляд.

Вглядываясь в эти глаза, когда он снова вошел, заполнив её полностью, слишком многое открылось ей. Волнение, которое она чувствовала внутри, было не из тех, которые она могла позволить себе почувствовать. Она не могла позволить себе что-либо чувствовать — только не к нему. Не здесь, не сейчас.

Потому что это было ужасно. Её собственные чувства были более ужасающими, чем властный ликан, который прижимал её и удовлетворяюще глубоко входил в неё.

Она напомнила себе, что может справиться с правилами — она жила по ним достаточно долго. Она ни к кому не привязывалась. Она никогда ни к кому не привязывалась.

Ей больше, чем когда-либо, нужно было привыкнуть к этому — теперь, когда она стала серрин, это было всем, чем она когда-либо будет заниматься в жизни. Одна встреча за другой. Её укусят. И умрут. Она пойдёт дальше. Ей придётся приучить себя к этому.

Это был просто секс. Хороший секс. Невероятный, удовлетворяющий секс. И ей нужно было принять это таким, как оно есть. Ей просто нужно было насладиться моментом — какое-то похотливое, движимое силой действие с обеих сторон.

Но что-то подсказывало ей, что это скорее для него. Что-то, что делало всё это слишком опасно напряжённым.

Его толчки были глубокими, твёрдыми и неумолимыми, когда он входил в неё с нетерпением, которое соответствовало её собственному. И, по мере того, как его темп увеличивался, ей казалось, что он почти наказывает её.

Или наказывает себя.

Она слишком быстро упустила это из виду. В любом случае, ей было всё равно. Каким бы грубым, неутомимым, непрекращающимся он ни был, она упустила из виду дискомфорт среди своего собственного возбуждения. Даже когда он крепче сжал её запястья, свободной рукой придержал её бедро, глубоко вонзив ногти в её плоть, не давая ей сдвинуться даже на долю сантиметра, она хотела только большего.

Его последние толчки были мощными. И, не отрывая от неё взгляда, он кончил.

Это никогда раньше не компенсировало её собственную кульминацию, но сам факт того, что он кончил так сильно, так быстро, так мощно, то, что он рычал себе под нос, заставил всё её тело содрогнуться при наступлении ещё одной кульминации. Кульминация, которая длилась и длилась, пока он целенаправленно продлевал агонию, экстаз, оставаясь глубоко внутри неё.

И пока он изливался, пока его пристальный взгляд не отрывался от её глаз, она никогда не чувствовала себя такой беззащитной. Она никогда не чувствовала, что кто-то когда-либо понимал её.

До сих пор.

ГЛАВА 12

Джаск слез с матраса и натянул спортивные штаны и трусы.

Софии было труднее встать на ноги, поэтому, прежде чем она успела запротестовать, он схватил её за плечо и помог подняться. Она немного споткнулась, но сумела встать с матраса, не потеряв равновесия.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Конечно, — сказала она, отмахиваясь от него эмоционально и физически.

Но он знал, что с ней было совсем не всё в порядке, судя по тому, как она едва смогла встретиться с ним взглядом, прежде чем вышла из камеры и направилась к двери.

Он знал, что причинил ей боль, но в то время ему было всё равно. Он мог бы разорвать её надвое, если бы это имело значение, когда кульминация поглотила его.

Потому что он знал, когда глубоко вошёл в неё, что подвёл самого себя.

Это был первый раз после Эллен, когда он посмотрел женщине в глаза во время акта. Всех остальных он заставлял отворачиваться, или утыкался им в шею, или пялился в потолок или стену — куда угодно, только не на них. Всё что угодно, лишь бы остановить это последнее участие в том, что он делал. Всё что угодно, лишь бы облегчить вину и чувство предательства, которые он всегда испытывал всякий раз, когда совершал поступок, столь опасно связывающий.

Он потянулся к горлу, чтобы зажать маленький кулон между большим и указательным пальцами.

Он собирался отступить. В решающий момент он намеревался отступить. Он всегда отстранялся, позволяя токсичности внутри себя выплёскиваться на пол.

Теперь дискомфорт сдавил его грудь, когда он осознал, насколько слабым был. Не только это, но и то, как легко ему впервые удалось отбросить мысли о своей мёртвой паре.

В последние мгновения он вообще не думал об Эллен. Не видел её лица и не представлял, что находится рядом с ней. Всё, что он мог видеть, была Фия. Когда она лежала под ним, он думал только о том, чтобы возбудить её, взволновать, исследовать, довести до кульминации, чтобы раскрыть её настоящую — по причинам, которые, как он теперь знал, были более ужасающе личными, чем его миссия.

Она не просто потеряла себя в тот момент; он непростительно потерял себя. Намеренно или нет, но меньше чем за час, что бы ни происходило между ними, это превратилось в нечто другое. Что-то, от чего теперь у него перехватило горло и стало трудно глотать.

Она заполучила его именно там, где хотела. Если бы он был вампиром, он был бы мёртв.

Он провёл рукой по волосам, когда она бесшумно исчезла в коридоре.

Он снова провёл языком по внутренней стороне губы в том месте, где она его укусила.

Укусила его не одним способом.

Но её реакция не была просчитана. Она была в таком же шоке.

Он подумал о том, чтобы догнать её, но понял, что ему нечего сказать. Или, что более вероятно, слишком много, чтобы сказать, не имея ни малейшего представления, с чего начать.

Он должен был покончить с этим прямо здесь и тогда. Что бы она ни чувствовала, это его не касалось. Его единственной заботой было доставить её туда, где она была ему нужна, и делать то, что он хотел.

Но когда он вышел в коридор и обнаружил, что она ушла, она оставила после себя только тёмную пустоту. Это было чувство, которое он обещал никогда не переживать заново.

И он не имел права заново переживать это через неё.

Он упёр руки в бока и мгновение колебался, прежде чем поднялся по ступенькам во второй коридор. Что-то в нём надеялось, что она будет там ждать. Даже ещё одна ссора, её вопиющее негодование и готовность защищаться были бы лучше, чем молчание, которое поглотило пространство между ними перед тем, как она ушла.

Но её там не было.

Он промаршировал мимо складских помещений, поднялся по ступенькам обратно в вестибюль. Но вместо того, чтобы выйти на улицу, он повернул направо, в комнату ожидания.

Он пнул стул через всю комнату, пнул другой, а потом ударил сжатыми в кулаки руками по столу, опустив голову. Узел внизу живота был неподъёмным, приковывая его к месту.

Он зашёл слишком далеко. И теперь чувство вины, разлившееся по его венам, заставляло его сердце болеть.

Он был безответственным, эгоистичным, самодовольным. Он нарушил все установленные самим собой правила.

И он не наказал её за то, что она заставила его чувствовать себя так, он наказал себя.

Он развернулся и ударил кулаком по стене, поцарапал костяшки пальцев, схватился за затылок крепко сцепленными пальцами и принялся расхаживать по комнате.

Он обернулся и увидел Корбина, молча стоявшего в дверном проёме. Нахмуренный лоб его друга, беспокойство в его глазах сводили на нет необходимость говорить, что он всё понял.

— Я только что прошёл мимо неё на квадранте, — заметил Корбин.

Запах Джаска на ней всё ещё был бы сильным.

— Тогда ты видел, что она всё ещё цела, — ответил Джаск с намёком на оборону, которая, как он знал, слишком много выдавала.

Корбин вошёл в комнату и закрыл за собой дверь. Он прислонился к ней спиной и скрестил руки на груди.

— Это послужило какой-то цели?

— Только для того, чтобы подтвердить то, что сказали нам её слёзы: она неопытная серрин.

— Но достаточно ли у неё опыта для того, что нам нужно?

— Я не знаю.

Он прислонился к стене напротив Корбина и откинул на неё голову. Его поврежденные костяшки пальцев пульсировали у поясницы.

— Значит, ты не узнал ничего нового?

Джаск выдержал взгляд своего друга, как бы трудно это ни было, среди безмолвной замкнутой комнаты.

— Тебе не нужно объяснять мне это по буквам, Корбин.

— Нет, Джаск. Судя по запаху крови в этой комнате, мне кажется, что ты объясняешь это сам себе.

— Ты сомневаешься в моём суждении?

— Готов поспорить. Это то, что делают друзья, верно? Это то, за что отвечает твоя бета-версия. И я очень серьёзно отношусь к своим обязанностям.

— А я нет?

— Ты же знаешь, я не это хотел сказать. Я хочу сказать, что, глядя на тебя, ты сам понимаешь, что переступил черту. И если ты это знаешь, то это означает, что ты серьёзно относишься к своим обязанностям. Что случилось?

Джаск отвёл взгляд.

Корбин оторвался от двери, чтобы сделать пару шагов ближе.

— Джаск? — обособленный тишиной, он сделал ещё один шаг ближе. — Поговори со мной.

Но стыд помешал ему. Стыдно признаваться своему другу, своему бете, что он почти потерял контроль. Что в те моменты он думал только о своих эгоистичных потребностях. Что он снова бросил свою стаю, отодвинул их в сторону, чтобы побаловать себя с последней женщиной, с которой ему стоило даже рассматривать возможность нарушить свою клятву.

— Ты так долго держался, Джаск, — сказал Корбин. — Она пробуждает что-то внутри тебя. Я понимаю это. Я это видел. Но Джаск, который нам нужен, научился уходить. Если тебе нужно насытиться, в этом комплексе найдётся множество женщин, которые охотно согласятся на это, которые сочтут это честью, привилегией. Она тебе не нужна, тебе не нужно…

— Она была мне не нужна, я хотел её, — сказал он, оглядываясь на Корбина.

Глаза Корбина вспыхнули.

— Ты думал, что хочешь её. И теперь это желание вылетело из твоей головы, верно? — он коротко выдохнул, когда снова столкнулся с молчанием Джаска. — Конечно, это не так, потому что мы оба слишком хорошо тебя знаем, не так ли?

— Я хотел её так, как никого не хотел уже долгое время.

— Со времён Эллен.

Упоминание её имени, особенно сорвавшееся с уст его лучшего друга, который любил и уважал её так же сильно, как и Джаск, пусть и совсем по-другому. Чувство предательства только усилилось, снова оттолкнув Джаска от стены, от правды.

— Возможно, здесь есть сходство… даже я это вижу. То, как она противостоит тебе. Её страсть. Её упрямство. Но она не Эллен, Джаск, — тихо сказал Корбин. — Она никогда даже близко не сравнится с ней.

— И что хорошего принесли мне поиски другой Эллен? — сказал Джаск, поворачиваясь к нему лицом, гнев, обида и слёзы комом встали у него в горле от правды, просачивающейся из уст его надёжного друга, чтобы произнести то, что он уже знал.

Корбин нахмурился.

— Джаск…

— Ну, я могу заполучить любую женщину, какую захочу. И что с того? Разве я ещё не наелся досыта? Указывает ли это на пустоту? Нет. Может быть, на несколько мгновений мои инстинкты берут верх, когда каждый раз я думаю, что выйду из этого излеченным от неё, но всё, что она делает, это вырезает из меня ещё один кусочек. Потому что, в конце концов, я ничего не чувствую, Корбин. С ними или с любой другой женщиной на свете. А потом появляется Фия… и я чувствую гнев, разочарование, раздражение и желание — и всё это, какими бы пагубными они ни были, опьяняет по сравнению с пустотой, с которой я жил десятилетиями. Возможно, я нужен стае, Корбин, возможно, я нужен им как разумный, решительный, уравновешенный лидер, но внутри я всё ещё остаюсь самим собой. И с ней у меня было короткое время, чтобы вспомнить, на что это было похоже.

Джаск выдвинул стул и сел за стол, на мгновение обхватив голову руками.

Он услышал, как Корбин отодвинул соседний стул, но ничего не сказал.

— Я смотрел ей в глаза, Корбин. Когда я был внутри неё, я смотрел ей в глаза, — он взглянул на своего друга. — Я продолжал смотреть ей в глаза, даже когда кончил. И я сделал это, потому что это казалось правильным и естественным. И я снова почувствовал связь. В те минуты я больше не чувствовал себя одиноким. И теперь у меня сводит живот, потому что я знаю, что должен снова избавиться от этого чувства, иначе рискую вновь подвести эту стаю. Так что просто дай мне немного побаловать себя, прежде чем я сделаю то, что должен. Потому что я так и сделаю, Корбин. Я сделаю всё для стаи. Так что не смей смотреть на меня так, будто сомневаешься в этом.

— Ты альфа стаи, — сказал Корбин. — Ты альфа по доказательствам и по собственному выбору. Я никогда не сомневался в тебе. Даже в те месяцы, когда ты спускался в темноту по изношенной верёвке, я всё ещё держал за неё, потому что знал, что ты вернёшься. Мы все это знали. Потому что эта тьма никогда не была сильнее тебя. Она никогда не поглотила бы тебя полностью. И тот факт, что ты вышел из тьмы, только ещё раз доказывает, почему ты заслуживаешь возглавить эту стаю. Почему каждый ликан в этом комплексе, несмотря на то, что видел тебя в худшем состоянии, в самом низу, никогда бы даже не подумал о том, чтобы предпочесть меня тебе. И в этом разница между нами — вот почему ты заслуживаешь эту должность. Ты помнишь, что я сказал тебе, когда ты был в самом плохом настроении — в ту ночь у меня не было другого выбора, кроме как запереть тебя в той камере, пока ты не успокоишься — пьяный, в синяках, с кровью на руках? Я не шутил. Я бы никогда не вернулся из того, что сделал ты, если бы потерял Солстис. Это прикончило бы меня. Но ты всё ещё здесь, потому что ты сильнее меня. Чем все мы. И ты хорошо подходишь для стаи. Я знаю это. Тогда всё это закончится.

Джаск выдержал пристальный взгляд Корбина — преданность, вера, смотревшие на него в ответ пристальными серыми глазами, убеждали его в серьёзности каждого слова.

— Я повышаю ставку, — сказал он. — Сегодня вечером.

Корбин кивнул. Он протянул руку, положил её на плечо Джаска и сжал.

* * *

София обхватила себя руками и направилась через квадрант к главному зданию.

Трава под её ногами была влажной и холодной, ветерок охлаждал пот, который всё ещё покрывал её кожу. Её тело дрожало, когда она пыталась не думать о том, что произошло.

Далёкий низкий глухие звуки, ожившие в центре Блэкторна с надвигающейся темнотой, вернули её к реальности. Один из этих клубов принадлежал братьям Дехейн. Те самые братья, которые должны были быть мертвы, если бы план Альянса не провалился. Клуб, где всё ещё могла быть её младшая сестра.

Будь проклят Марид за то, что той ночью оторвал её от задачи — самой встретиться лицом к лицу с Калебом. Будь он проклят за то, что продал её. Будь они все прокляты за то, что она оказалась в комплексе с Джаском. Соблазнительным, упрямым, восхитительным, занозой в заднице — идеальным Джаском Тао, который теперь доказал, что так же искусен в постели, как и во всём остальном.

Она нахмурилась ещё сильнее.

Она пообещала себе, что никогда никого не подпустит так близко.

«То, что произошло между ними, не имело значения», — повторяла она снова и снова у себя в голове. Но боль внизу живота, укол в сердце подсказали ей, что она потерпела неудачу в тот единственный раз, когда отстранённость действительно имела значение.

Она снова провела пальцами по волосам, добавляя ещё одну вещь к своему списку причин ненавидеть себя.

Самым первым был Том. Она точно знала, что делает, но всё равно обладала хрупкостью шестнадцатилетней девушки, которая зашла слишком далеко. Она влюбилась в него сильно, быстро и глубоко, когда они провели вместе три недели лета. Она думала, что влюблена, но это было на той ранней стадии, когда границы так легко стираются. Любовь, на которую он ответил взаимностью, хвастаясь, что она была не более чем тренировочной площадкой.

Она спряталась, замкнувшись в себе, пока однажды не прошла мимо него в столовой и не услышала, как он заявил, что ему пора заняться её младшей сестрой Алишей. Он чуть не задохнулся, когда она швырнула его лицом в его спагетти болоньезе; тем более что потребовалось трое его приятелей, чтобы, в конце концов, оттащить её от него.

Рики был следующим. Всё закончилось тем, что было использовано слово «ошибка». Он добавил, что она была слишком сложной. То, что он имел в виду, было слишком похоже на тяжёлую работу по сравнению с тем, что он хотел получить взамен. И она была слишком горда, чтобы позволить себе причинять кому-либо неудобства.

Два других отношения начались как пьяная катастрофа и закончились как пьяная катастрофа.

Потом появился Дэниел. После ночи, когда им едва удалось спастись, сработали инстинкты самосохранения. Это был разовый случай, который вскоре превратился в не обсуждаемую привычку.

И воспоминания о Дэниеле напомнили ей, почему именно она была здесь.

У неё не было оправдания тому, что она оторвала взгляд от цели. За то, что ей пришло в голову, что убить Джаска будет не так просто, как она сначала подумала — особенно потому, что одна из этих причин была непростительной.

Хуже было знать, что он не взглянул бы на неё дважды, если бы не эти феромоны или что-то ещё, что просачивалось из серрин, делая их неотразимыми. Именно эти химические вещества, а не она, в конечном счёте, спровоцировали его. Очевидно, они были достаточно сильны, чтобы привлекать даже ликанов, какие бы легенды ни утверждали обратное, иначе Джаск ни за что не взглянул бы на неё дважды. И как только он это осознал, он стал презирать её ещё больше, чем раньше.

Она поднялась по главной лестнице в холл. Она была уверена, что её постоянная дрожь вызвана не только выбросом адреналина.

Она подошла к буфетному столу, налила себе стакан воды, взяла персик, яблоко и горсть малины и направилась в дальний конец зала, чтобы занять место.

Ей следовало сначала принять душ, но она не была готова возвращаться в его комнату. Помимо более острого голода и обезвоживания, маленькая часть её пока не хотела избавляться от запаха Джаска.

Она принялась за персик, запивая его щедрыми глотками воды, вглядываясь в темноту за окном. В квадранте было так же тихо, как и в помещении. Без сомнения, многие из ликанов уже направились в Блэкторн.

Она не могла не задаться вопросом, поступит ли Джаск так же. Она знала, что в Блэкторне его можно было увидеть не каждую ночь, но он всё равно достаточно регулярно выходил за пределы комплекса. Было ли это по делу или для удовольствия, оставалось только гадать.

От мысли о последнем у неё скрутило желудок.

Вожак стаи без пары был волен получать удовольствие по своему усмотрению. И по поведению Джаска в камере она поняла, что была наивна, насмехаясь над его неопытностью — то, что он явно намеревался ей доказать. Потому что у него не было другой причины заходить так далеко, кроме феромонов, кроме как доказать, что он сильнее, искуснее, опытнее её.

И он высказал свою точку зрения — безошибочно.

Она досуха высосала персиковую косточку и бросила её в пустую чашку, съела несколько ягод малины, прежде чем открутила плодоножку от яблока. Она откусила кусочек как раз в тот момент, когда подняла глаза и увидела знакомую пару больших серых глаз, смотрящих на неё через стол.

Тули прижимала к груди книгу, её маленькая ручка сжимала набор цветных карандашей.

Она улыбнулась, снова продемонстрировав Софии свои клыки — единственное, что напомнило ей о том, что ребёнок, смотрящий на неё в ответ, был далёк от человека.

Тули опустилась на стул рядом с Софией. Разложив свои вещи, она открыла книгу и пролистала несколько страниц.

— Солстис знает, что ты здесь? — спросила София, впервые заметив, что ногти Тули слишком длинные для такой юной особы.

Тули пожала плечами, уже занятая своей книгой.

— Ты пахнешь Джаском.

София почувствовала, что краснеет, пытаясь найти ответ.

— Ты теперь его новая подруга? — спросила Тули, взглянув на неё через стол.

Сама эта перспектива наполняла её чуждым чувством тепла, которого она не чувствовала должным образом.

— Нет. Нет, я нет. Ты не должна со мной разговаривать, — напомнила ей София.

Тули бросила на неё легкий озорной взгляд.

— Ты делаешь всё, что тебе говорит твоя мать?

София не могла не улыбнуться воинственности ребёнка, несмотря на то, что у неё не было матери уже давно, чтобы она могла ответить.

Тули снова взглянула на неё.

— У тебя ведь есть мать, не так ли? — она снова уткнулась в свою книгу. — Или с серрин всё по-другому?

— Кто тебе сказал, что я серрин?

— Я слышала. Я всё время слушаю.

Тули перевернула еще одну страницу и начала раскрашивать наполовину законченную картинку.

— А ты? — спросила она, снова посмотрев на неё.

Только на этот раз её взгляд задержался, ожидая ответа Софии.

— Есть мать? Уже нет.

— Она умерла?

София кивнула.

Тули нахмурилась, в её глазах было больше сочувствия, чем София ожидала от представительницы её вида, не говоря уже о её возрасте. Но с другой стороны, София никогда не проводила времени с детьми, какого бы то ни было вида.

— Как она умерла?

— Она была убита вампиром.

Тули продолжала раскрашивать, как будто София объявила, что смерть наступила в результате дорожно-транспортного происшествия или болезни. Тот факт, что это было нападение вампира, казался таким же обыденным, как и любой другой способ умереть.

— Так ты теперь сама по себе? — спросила Тули.

Волна беспокойства захлестнула её. Вопросы казались достаточно невинными, как и наткнуться на неё в общественной зоне. Но всё же оставалась маленькая загвоздка в том, что её могли бы послать туда — неотразимую шпионку под прикрытием.

— Да.

Это заявление не было полной неправдой. Ей нужно было отвлечься. Она посмотрела на рисунок, изображающий мужчину и женщину под деревом, мужчина подталкивал ребёнка на качелях, которые свисали с одной из веток. Светило яркое солнце, вдалеке виднелось озеро. Трава была усеяна крошечными розовыми и красными цветочками.

— Что это?

— Где мы будем жить, — как ни в чем не бывало объявила Тули.

У Софии не хватило духу не подыграть.

— Ты переезжаешь?

— Однажды, — объявила Тули, нахмурив лоб из-за чрезмерной концентрации на раскрашивании.

— Куда-нибудь вроде этого? — спросила София, отложив яблоко в сторону и положив скрещенные руки на стол, указывая на рисунок.

— Саммертон, — объявила Тули.

В горле у неё образовался комок.

— Саммертон?

Тули кивнула, прежде чем сменила синий карандаш на розовый.

— Это Корбин, — сказала она, постукивая кончиком карандаша по мужской фигуре, — и Солстис.

А потом она постучала по девочке на качелях.

— А это я.

Тули остановилась, чтобы посмотреть на неё снизу вверх.

— Ты слышала о Саммертоне, не так ли?

София снова кивнула, стараясь не обращать внимания на дискомфорт в животе.

Тули снова переключила своё внимание на рисунок.

— У них там есть деревья — настоящие большие, с множеством листьев, и озёра, и холмы, и цветы… цветы разных цветов, и пчёлы, которые собирают с них свой мёд, и птицы… — перечисляла она, как будто зачитывала свой список рождественских подарков. — И я буду каждый день готовить для них еду, чтобы они могли есть, и у них было много птенцов, и я буду присматривать за всеми ними.

— Ты любишь птиц?

Тули отложила свой карандаш и пролистала страницы ещё раз. Она открыла разворот на две страницы с множеством изображений птиц, вырезанных и наклеенных из журналов.

— Это чёрный дрозд, — сказала она, указывая на центральную картинку. — Дятел. Пёстрая трясогузка. Скворец. Однажды я увижу их всех.

У Софии перехватило горло, но она не позволила Тули увидеть, какое впечатление произвела её невинная надежда.

— Откуда у тебя эти картинки?

— С чердака. Иногда я нахожу что-то в магазинах… когда мне разрешают выходить.

Как и она, Тули родилась после введения правил. В отличие от неё, она никогда бы не увидела зелёных полей и не подышала свежим воздухом. Она не знала ничего за пределами плотного мира, управляемого страхом и контролем, на грязных улицах с ничтожными возможностями. И всё же она сидела там, излучая оптимизм, в надежде, что однажды всё изменится к лучшему.

Тули вернулась к странице, которую раскрашивала.

— Когда-то здесь жил чёрный дрозд. Раньше он сидел наверху теплицы. Он пел в сумерках и на рассвете. Я таскала хлеб из кухни, когда никто не видел. И вот однажды я нашла его мёртвым в кустах. Ничто красивое не живёт долго в Блэкторне.

София переплела пальцы и поднесла их ко рту, чтобы сдержать подступающие слёзы.

— Тули!

Маленький ликан подняла голову в то же время, что и София. Она увидела Джаска, стоявшего в дверях столовой.

Её сердце подпрыгнуло, когда она снова увидела его, затем упало, когда он, казалось, был на полпути к разговору с женщиной, с которой столкнулся, женщиной, с которой он так же быстро возобновил беседу, как будто Софии там даже не было.

— О-о-о, — сказала Тули, закрывая книгу и собирая карандаши. — Неприятности, — сказала она, закатывая глаза.

Глаза, которые выглядели слишком игривыми не по годам, чтобы не заставить Софию сдержать улыбку, несмотря на то, что ей хотелось сделать что угодно, только не это.

Шансы были невелики, но, как только Тули слезла со стула, София должна была спросить.

— Ты знала Эллен?

Тули собрала последние карандаши и покачала головой.

— Она мертва.

— Совершенно верно. Ты знаешь, что с ней случилось?

Тули бросила осторожный взгляд на дверь, где Джаск снова взглянул на неё через плечо, теперь его руки были на бёдрах, поскольку он продолжал разговаривать с темноволосой женщиной. Тули прижала книгу и цветные карандаши к груди одной рукой, прежде чем приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до уха Софии. Она прикрыла рот ладонью.

— Он убил её, — прошептала она.

Что-то внутри неё оборвалось.

— Кто?

— Джаск, — прошептала Тули. — Как я уже сказала, я всегда слушаю.

София снова переключила своё внимание на дверной проём, где Тули поспешила присоединиться к Джаску. Он по-настоящему нежно погладил её по затылку и что-то сказал, прежде чем игриво похлопал её по спине.

Когда Тули ускакала прочь, он оглянулся на Софию, его глаза слишком быстро встретились с её глазами, прежде чем он вернул своё внимание к своей спутнице.

София всё ещё смотрела на него с открытым ртом от шока. Тули, должно быть, ошиблась. Должно быть, она ослышалась. Это было невозможно. Джаск не стал бы этого делать. Джаск был не в состоянии сделать это.

Но если это было то, во что она поверила, то всё не просто усложнялось. Они заманили себя в крупную передрягу.

И когда он придвинулся на пару сантиметров ближе к своей спутнице-брюнетке, внимательно прислушиваясь ко всему, что она говорила. Её ревность подсказала ей, что передряга усиливается. Особенно, когда боль и разочарование пронзили её до глубины души, когда вместо того, чтобы прийти повидаться с ней, он последовал за брюнеткой, скрывшись из виду, а его рука на её пояснице была болезненно интимной.

Глядя на опустевший дверной проём, она поняла, что ей нужно убираться оттуда. Ей пришлось забыть о получении информации. Ей нужно было держаться подальше от Джаска. Подальше от напряжённости, смятения, постоянной борьбы воли, которая изматывала её. Ей нужно было дистанцироваться от силы чувств, зарождающихся внутри, и снова обрести чувство перспективы. Джаск был последним, в чём она нуждалась, и она не сомневалась, что она определённо была последней, в чём он нуждался.

Её желудок содрогнулся, когда она увидела Рони.

Он настороженно огляделся по сторонам, прежде чем жестом пригласил её присоединиться к нему в холле.

Отодвинув стул, она поспешила так быстро, как только позволяли её уставшие, ноющие ноги, мышцы бёдер уже ощущались напряжёнными.

— Я искал тебя. Давай поговорим, — сказал он, обхватывая её рукой за локоть, увлекая мимо лестницы и вталкивая в первую комнату слева.

София оглядела пустые рамки, уставленные полками, которые, как она предположила, когда-то были чем-то вроде библиотеки, прежде чем снова посмотрела на Рони

Он был нервным, встревоженным.

— Возможно, у меня есть способ вытащить тебя отсюда, — объявил Рони, понизив голос, несмотря на закрытую дверь, несмотря на свою близость.

Ее сердце пропустило удар, и эта перспектива, к раздражению, не принесла ей такого облегчения, как должна была бы, и не в последнюю очередь, без сомнения, из-за её решимости покончить с Джаском до того, как она сбежит.

— Продолжай, — сказала она, вцепившись в полку позади себя для поддержки.

— Тут есть туннель. Им редко пользуются, если только нам не нужно незаметно пробраться через Блэкторн, — он резко замолчал. — Я буквально рискую своей жизнью, рассказывая тебе об этом. И ты будешь у меня в долгу, понимаешь?

Она кивнула. Но это был риск — огромный риск, и от него ей было не по себе в свете того факта, что он, тем не менее, делился этим с ней. Если бы не недавние события, она, возможно, была бы более осторожной. Но если лидер ликанов мог убить свою собственную пару, то неудивительно, что юноша испугался того, что Джаск может узнать о его лжи. Если ей и нужны были доказательства тирании Джаска, то сейчас они были в действиях юноши. Как раз в тот момент, когда она увидела по его хмурому взгляду, по едва заметному раздуванию ноздрей, что он почувствовал исходящий от неё запах Джаска так же, как и Тули. Тем не менее, он ничего не сказал, угроза её близости с лидером, без сомнения, придавала вес юноше, желавшему, чтобы она убралась отсюда — и побыстрее.

— Где он? — спросила она.

— Мне нужно твоё слово, — сказал он, его голубые глаза были широко раскрыты и полны решимости.

— Ты получил его.

— Альянс не должен иметь к нам никакого отношения. Они оставляют стаю в покое. Поняла?

— Прекрасно.

— Я серьёзно. Я знаю, что ваша организация охотилась за Джейком и Калебом Дехейнами. Любой, кто хочет пойти за ними, достаточно безумен, чтобы пойти и за этой стаей тоже. И если мы потеряем Джаска, мы потеряем всех нас. Наши с тобой дела заканчиваются тут. И я не сомневаюсь, что твой Альянс знает об этом, верно?

— Так зачем же связываться с нами, Рони? Зачем вообще ввязываться в это дело?

— А ты как думаешь, почему?

— Я не знаю.

— Я собирался спасти тебя. Я собирался заключить с тобой сделку, чтобы ты оставила нас в покое. Пока я не увидел, кто ты такая, и не понял, что всё будет не так просто.

— А вампиры, которые держали меня? Что вы собирались с ними делать?

Он слегка приподнял брови, не нуждаясь в ответе.

— Ты собирался убить их? Ты собирался нарушить перемирие с вампирами? Неудивительно, что ты не хотел, чтобы Джаск знал.

— У нас не было бы никакого выбора.

— Но что, если они сказали кому-нибудь, что вы встречаетесь с ними там? Они узнают, что ты в этом замешан.

— Всё это было под прикрытием. И они не хотели, чтобы тот, на кого они работали, знал, что они берут от нас взятку.

— На кого они работали?

— Я не знаю.

Она подслушала, как вампиры говорили о том, чтобы выполнить свою работу — выяснить у неё всё, что они могли, об Альянсе: имена, местоположение, планы на будущее. В то время это настолько напугало её, потому что они захотели большего, чем просто отомстить, подвергнув её пыткам и убить. Но это было ужасающим подтверждением, которого она боялась — не только Марид и те два вампира знали об Альянсе; последние работали на кого-то ещё… на кого-то, кто всё ещё был там.

— Ты знаешь, кто это? Они ничего не сказали?

— Я не спрашивал, — сказал Рони. — Это твоя проблема, а не моя. Так что, если ты уберёшься отсюда, мы заключим сделку, верно?

Он шёл на риск, надеясь, что она сдержит своё слово. Но, похоже, это был риск, на который он был в достаточном отчаянии, чтобы пойти. И сам факт, что он шёл на такой риск, вызвал у неё ещё один приступ паники. Он боялся, что Джаск вытянет из неё правду. Он верил, что Джаск вытянет из неё правду… в итоге.

Тем больше причин для неё воспользоваться любой возможностью, чтобы убраться оттуда как можно быстрее.

Она кивнула.

— Я сказала тебе. Я даю тебе своё слово.

Сдержит она его или нет, тогда не имело значения.

— Джаск сегодня дежурит у главных дверей, — объяснил Рони. — Он будет занят примерно пять часов между девятью и двумя. Это твоё окно. Вход в туннель находится в теплице, во второй комнате. Он спрятан под ковриком. Я возьму ключ и открою его. У тебя есть время до полуночи, пока я снова не запру его. Я оставлю факел среди растений и другие вещи, которые тебе понадобятся, будут на ступеньках внутри. Впереди ты увидишь дверь. Это та, которой ты воспользуешься, только запри её за собой. Ты можешь задвинуть ключ обратно под неё.

— Какой длины туннель?

— Проход займёт у тебя около сорока пяти минут в хорошем темпе. Он выведет тебя из вентиляционного туннеля на склад, которым владеет Джаск в западной части.

— Звучит достаточно прямолинейно.

— Не совсем. Это не единственный туннель там, внизу. Ты должна знать, что делаешь. Поверь мне, ты же не захочешь свернуть не туда. Я оставлю тебе карту, которой ты сможешь воспользоваться, если пройдёшь дальше промежуточной точки.

— Если? А что находится в промежуточной точке?

— Лагуна.

Её желудок перевернулся.

— Лагуна?

— Это перелив из реки. Подземный источник водоснабжения. Она чистая, так что тебя это не убьёт. Если ты умеешь плавать. Ты ведь умеешь плавать, верно?

Её пульс участился. Вода. Это должна была быть вода.

— Конечно.

— Лагуна не более двенадцати метров в поперечнике, но уходит вглубь примерно на тридцать. Как только ты окажешься под водой, тебе нужно плыть прямо вперёд…

— Что значит «под»? — спросила она, даже не потрудившись скрыть свою панику.

Его глаза вспыхнули беспокойством — верный признак того, что он хотел, чтобы она ушла так же сильно, как и она сама.

— Ты сказала, что умеешь плавать.

— Я могу, но…

— Но, что?

Не могло быть никаких «но», что бы ни диктовали её колотящееся сердце, тошнота в горле, сдавленная грудь.

— Как далеко? Как долго я буду находиться под водой?

— Примерно шесть метров, потом ты попадёшь в воздушный мешок

Она кивнула, надеясь, что это уменьшит его беспокойство так же сильно, как и её.

— Плыви вверх, — сказал он, — и хватай воздух, пока можешь. Когда ты вернёшься вниз, тебе нужно будет пройти по туннелю справа. Там кромешная тьма, так что убедитесь, что ты всё сделала правильно. Берёшь средний или левый и проплывёшь около пяти метров, прежде чем поймёшь, что это тупик, только тебе не хватит воздуха, чтобы вернуться. Как только ты войдёшь в туннель, тебе нужно будет проплыть ещё шесть метров, после чего ты выйдешь. Я обязательно оставлю тебе нож и для этой части.

— Нож?

Это было единственное заявление, способное преодолеть страх, уже сжимавший её грудь.

— Как я уже сказал, там, внизу, есть и другие туннели. И там происходят вещи, которые даже Блэкторну не подобает видеть.

Её пульс участился.

— Один из этих туннелей? Тот, который проходит под всем районом, даже между локациями? Это правда?

Если городская легенда была правдой о том, что существовала подземная система, которая пересекала районы, обходя барьеры, установленные Всемирным Советом, тогда перспективы действительно были столь же ужасающими, как и поиски, направленные на их обнаружение. Обыск, который привёл к тому, что власти быстро пресекли слухи как простое нагнетание страха.

Она помнила новостные ленты тех времён, когда была моложе, когда репортеры спускались в так называемые туннели вместе с исследователями и командами правоохранительных органов. Они всегда упирались в тупик. Они утверждали, что это просто канализационные или дренажные системы, которые не используются ни для чего, кроме их назначения. Другие шептались о тайных потайных дверях и туннелях, но ни один из них не был найден. Так что туннель остался городской легендой. До сих пор.

И она бы знала, где это находится.

— Я не знаю, — сказал Рони, хотя она ему не поверила. — Но я точно знаю, что сеть там, внизу, представляет собой лабиринт, так что не бери в голову никаких умных идей. Продолжай идти по этому пути, и с тобой всё будет в порядке. Не отклоняйся от курса и не открывай никаких дверей. То, что ты серрин, может спасти тебя от любых столкновений с вампирами там, внизу, но столкнёшься с неконтролируемыми ликанами, и ты будешь благодарна за этот нож. Не говоря уже о том, если ты столкнёшься с зэками. Я уверен, мне не нужно говорить тебе, что мы говорим об убийцах, сексуальных преступниках — настоящих отбросах общества.

Зэки: жесткое ядро преступного мира. Осужденные, признанные слишком неуправляемыми для тюрьмы в Лоутауне. Которые не подлежат реабилитации. Те, которые впоследствии были брошены властями и отправлены на произвол судьбы в Блэкторн в качестве продовольствия, не говоря уже о козлах отпущения, для общеизвестно менее терпимого третьего вида. Это была попытка со стороны властей быть сдерживающим фактором. Но «с глаз долой, из сердца вон», похоже, было девизом Всемирного Совета. Оказавшись внутри, они уже никогда не выходили — помеченные так, что даже попытка пересечь границу с Лоутауном привела бы к выбросу смертельного нейротрансмиттера прямо в их организм. Это был жестокий подход, но ещё одна так называемая «необходимость».

Зэков было достаточно легко обнаружить — все они имели метки на внутренней стороне запястья, которые иногда охватывали предплечье. Это была последовательность цифр, указывающих на совершенные ими преступления. Многие предпочли скрыть татуировки, некоторые пошли на крайние меры, чтобы удалить их, но опасаться следует именно тех, кто открыто раскрывал свою историю. Они носили метку как медаль, и, в свою очередь, это делало их главарями. Тот факт, что это делало их ещё большей мишенью для вампиров — тех, кто возмущался тем, что отбросы человечества вторгаются на их территорию, — делал их ещё более бесстрашными. Они каждый день жили на грани и никогда не ожидали, что доживут до следующего рассвета. Те, кто это делал, с каждым днём становились всё более высокомерными.

Они околачивались в основном на юге — в тех краях, которые не принадлежали Дехейнам или Кейну Мэллою. В целом их можно было избежать, и до сих пор ей это успешно удавалось.

— Ты столкнёшься с кем-нибудь из них, и тебе не выбраться, — добавил Рони.

Внезапно его мотивация раскрыть этот маршрут отхода приобрела ещё больший смысл.

— Ты на это надеешься? Что у меня ничего не выйдет? Что твоя проблема будет решена?

— Я говорю тебе, что это твой единственный выход отсюда. Только от тебя зависит, примешь ли ты его. Но если ты всё-таки справишься, помни о нашем уговоре. А если ты этого не сделаешь…

Он пожал плечами.

— А когда Джаск обнаружит, что меня нет? Он видел, как я разговаривала с тобой, Рони. Он не дурак.

— Но и доказательств у него тоже не будет. Он не убьёт меня без доказательств.

— И это то, на что он способен… убить тебя?

— Нет ничего, на что Джаск не был бы способен.

— Например, убить свою пару Эллен?

Поражённый, Рони отпрянул, словно его обожгли.

— Так мы договорились или нет? — спросил он, и теперь в его тоне слышалась враждебность.

Враждебность, из-за которой ей ещё больше захотелось вырваться за пределы этой комнаты.

Казалось, смерть Эллен была щекотливой проблемой для всех.

Она кивнула.

— Мы заключили сделку.

Но он по-прежнему не выглядел успокоенным.

— Будь в квадранте в десять, и я кивну тебе, когда всё будет готово. После этого ты сама по себе.

ГЛАВА 13

София толкнула дверь в бассейн, и приглушённое эхо мгновенно отразилось от её барабанных перепонок.

Она держалась на безопасном расстоянии от края бассейна, направившись к тому, что, как она предполагала и надеялась, было мелководьем.

Стоя почти в метре от края, она посмотрела вперёд, на блеск неподвижной чёрной воды. Её внутренности скрутило, а ладони тут же стали влажными при одной мысли о том, что она собиралась сделать.

— Давай, Фия, — проворчала она себе под нос. — Это вода. Просто вода.

Та самая субстанция, в которой она провела большую часть своего детства, с лёгкостью скользя сквозь её толщу и выигрывая трофеи для школы, обгоняя лучших из них.

Ей нужно было снова поплавать. Ей нужно было снова почувствовать контроль. Больше всего на свете ей нужно было снова погрузить голову под воду и овладеть ею.

Она подошла к кромке воды. Ей нужно было почувствовать почву под ногами. Если не почувствует, то знала, что не справится.

Она села на край бассейна и осторожно опустила в него ноги. Прохладная темнота мгновенно окутала их.

Но она вытащила ноги из бездны так же быстро, как и опустила их в неё. Она прижала бёдра к груди, крепко обхватив их руками.

Она ни за что не сможет это сделать.

Ни в жизни.

Но другим вариантом было остаться в комплексе. Чтобы Джаск использовал её так, как сочтёт нужным. Оставить свою сестру в руках Калеба и Джейка Дехейнов. Позволить Альянсу самому разобраться с тем, что их прикрытие раскрыто, если уже не было слишком поздно.

Эбби сказала, что они собираются залечь на дно всего на два дня. Это время уже истекло.

И всё, что ей нужно было сделать, чтобы предотвратить катастрофу, это залезть в безобидный бассейн.

Она снова опустила ноги в воду и ухватилась за край бассейна. Она уставилась вниз, в темноту. Ни подводных растений, ни упавших веток, ни неровного дна озера.

Она стянула тунику через голову, сделала глубокий вдох. Полная твердой решимости погрузиться в тепловатую воду, она боком села на край бассейна.

Она почувствовала тот же самый приступ страха в груди. Раньше казалось, что метафорический пластырь был сорван мучительно быстро. Теперь же его отодвигали мучительно медленно, миллиметр за миллиметром.

Всё ещё держась за борт, она осторожно опустилась к воде, пока поверхность воды не коснулась подошв её ног.

Её пульс участился, дыхание стало прерывистым, когда она положила голову на предплечья и сосчитала до трёх — не раз, а дважды, прежде чем набралась смелости, чтобы отпустить ситуацию и развернуться.

Если не считать вызванной ею ряби, вода оставалась совершенно спокойной.