Кровные враги

14 Возлюбленная короля

Мелкий дождик барабанил по капюшону накидки, когда Торсби торопливо спускался по тропинке к реке. Он уже чувствовал, как ледяная вода просачивается сквозь капюшон и головной убор. За ним семенили двое слуг, с трудом удерживая на плечах сундук, набитый бумагами и подарками. Нед, оруженосец Торсби, нес корзинку с провизией и вином; от Лондона до Виндзора по реке путь довольно короток, но Торсби был так занят, что за весь день не успел поесть. Новые сапоги утонули в грязи у самой кромки воды, и архиепископ выругался. Матрос с баржи очень удивился, услышав такие слова из уст самого архиепископа Йоркского.

— Печальная правда состоит в том, что я в большей степени лорд-канцлер, чем архиепископ, — пояснил, заметив его реакцию, Торсби.

— Ваша светлость? — недоуменно переспросил матрос.

— Ничего. — Торсби поморщился и отступил в сторону, пропуская слуг с сундуком. — Сейчас и посмотрим, сможешь ли ты доставить меня в Виндзор, прежде чем я замерзну до смерти.

— Да, ваша светлость.

Архиепископа утешала только одна мысль, что ледяной дождь здесь, в Лондоне, вероятнее всего, означал снегопад в Йорке, поэтому ему еще повезло, хоть он вымок и замерз.

Торсби нырнул под навес. Нед подложил подушку на солидный стул с подлокотниками, выставленный в центре этого небольшого укрытия, и архиепископ сел, подоткнув плащ, чтобы быстрее согреться.

— Не хотите ли глоток вина, ваша светлость? — спросил Нед.

— Пока нет. Для начала попытайся соскоблить грязь с этих сапог.

Пока парень трудился над сапогами, очищая их палочкой и тряпкой, Торсби откинулся на стуле, обдумывая свой визит в Лондон. Там он встречался со вторым сыном одного своего старого друга и посоветовал юноше, что если тот искренне желает отдалиться от соблазна — его застали в постели с двумя кузинами одновременно, причем обе были замужними дамами, — то должен уговорить отца написать священнику, стоявшему во главе цистерцианского аббатства Риво, что на болотах. В том краю юноша, скорее всего, вообще не встретит ни одной женщины за всю жизнь. Кроме того, Торсби поручил своему самому расторопному секретарю, брату Флориану, отыскать записи, относящиеся к деятельности Голдбеттера и его компании. Флориан был чрезвычайно заинтригован, узнав, что его задача — выявить убийцу. Среди всех этих забот, на которые ушел целый день, Торсби успел приказать разделить винные запасы между подвалами Йорка и Лондона, а также приобрел сапоги, которые сейчас уже были очищены от грязи, но оставались еще сырыми.

— Благослови тебя Господь, Нед, — произнес Торсби, осматривая сапоги. — Эта пара стоила мне столько же, сколько весь твой гардероб. Вот теперь я могу насладиться вином.

Дождь продолжал моросить, когда они втиснулись в виндзорский док. Торсби неохотно вышел из-под навеса, но, по крайней мере, здесь он ступил с баржи на деревянный настил, не успевший обрасти грязью. На холме возвышался замок. Торсби убедился, что Уикем все еще занимался расширением здания. Строительные проекты Уильяма де Уикема успели завоевать благосклонность короля. Теперь Уикем был хранителем личной печати — должность, которая обычно предшествовала назначению на пост лорд-канцлера. Торсби прежде тоже был хранителем личной печати. Архиепископ начал задумываться, сколько еще времени пройдет, прежде чем Эдуард снимет с его шеи цепь канцлера и повесит ее на Уикема.

В огромном зале ревели камины и вино лилось рекой, согревая придворных, а сотни свечей сжигали без остатка все воспоминания о мокрой слякоти снаружи. Языки пламени отражались от драгоценных камней и блестящих тканей. Торсби слышал рассказы о первом рождественском празднике Эдуарда, когда тот только взошел на трон, — скромное, тихое, простое собрание. Экономия была вынужденной из-за того, что родители Эдуарда, король Эдуард II и королева Изабелла, а также Роджер Мортимер, любовник Изабеллы, опустошили королевскую казну. Но сейчас, когда победы во Франции принесли трофеи и выкупы, Эдуард позволил своему двору сиять.

Обсохнув как следует, Торсби поспешил к королеве Филиппе. К своему прискорбию, он увидел, что ее здоровье не улучшилось. Лицо королевы, всегда такое цветущее, теперь было пепельного цвета, щеки обвисли. Расхаживая по своим покоям, ее величество опиралась на трость — украшенную драгоценными камнями, но все-таки трость. Королева так и не оправилась после неудачной прогулки верхом восемь лет назад, но до сих пор ей удавалось скрывать хромоту. Зато наряд ее сиял, как прежде.

Торсби проникся сочувствием к королеве. Он всегда восхищался этой женщиной. Она была верной подругой Эдуарда, его вдохновительницей, воплощением всех добродетелей, которых не хватало королю. Филиппа понимала, какой хотят видеть свою королеву ее подданные, и соответствовала их желаниям, за это народ ее и любил. Эдуард мог вспылить, впасть в гнев в любую секунду, а Филиппа реагировала умом, а не сердцем. Эдуард затаивал злобу, Филиппа старалась прощать. Она родила Эдуарду двенадцать детей; хотя некоторые умерли еще во младенчестве, многие выжили, обеспечивая преемственность власти и заручаясь всесильными союзниками посредством тщательно продуманных браков. У Торсби было такое чувство, будто он знал королеву Филиппу всю свою жизнь, во всяком случае всю свою жизнь при дворе. Она всегда встречала его с искренней радостью, а ее дары отличались скорее продуманностью, нежели пышностью.

В этот день королева приняла его не одна. Возле окна сидела и шила Элис Перрерс. На ней было платье из светло-коричневого шелка под цвет глаз. У ног стояла люлька с младенцем. Значит, новорожденный все еще был при дворе. Торсби предполагал, что сразу после рождения ребенка отошлют кормилице, хорошо ей за это заплатив.

Королева Филиппа жестом пригласила Торсби сесть рядом.

— Рада, что вы приехали. Я слышала, началось строительство придела Святой Марии. Надеюсь, оно продвигается хорошо?

— Бог даровал мне искусных и расторопных каменщиков. Надеюсь, однажды вы сможете приехать и убедиться, насколько мы продвинулись в работе с тех пор, как в соборе прозвучала ваша свадебная месса.

Королева Филиппа покачала головой; в глазах ее читалась печаль.

— Не думаю, мой добрый друг, что Богу угодно, чтобы я вновь совершила это путешествие.

Какие храбрые и какие печальные слова. Торсби не стал тратить время на вежливые фразы. Пустые заверения были бессмысленны с такой женщиной, как королева. В целом это был тягостный визит, и когда Торсби уходил от Филиппы, то пребывал в самом хмуром расположении духа. Хорошо, что хотя бы Элис Перрерс с ним не заговорила, а то он не смог бы оставаться вежливым.

Надо же так выставлять напоказ своего выродка. Как только королева это позволяет? И почему она допускает, чтобы эта Элис Перрерс дурачила короля?

Эдуард, когда-то славный воин, теперь действительно выглядел выжившим из ума стариком: сутулый, с редкими тусклыми волосенками вместо золотистых локонов, как в прошлом, с запавшими красными глазами, сморщенной кожей, багровыми щеками от жирной пищи и избытка вина.

Таким увидел Эдуарда Торсби, когда вошел в зал приемов, где состоялся обед. Король уже сидел за столом, с Филиппой по правую руку и Элис по левую. Увидев Торсби, он радостно его поприветствовал. Королева мило улыбнулась, но произнесла всего несколько слов. Оба выглядели дряхлыми стариками рядом с Элис Перрерс, которая переоделась в алое платье и украсила шею и прическу жемчугом. Платье было вырезано непростительно низко, открывая длинную белую шею, округлые плечи и высокую, молодую и соблазнительно разбухшую грудь.

Усаживаясь, Торсби старался не смотреть на эту грудь. Элис хоть и не красавица, но знала, как подчеркнуть свои молодые прелести.

— Ваша светлость, — обратилась Элис к архиепископу, — насколько я знаю, вы пристраиваете придел Святой Марии к великолепному Йоркскому собору.

Алый цвет платья подчеркивал белизну ее кожи, но необычно оттенял янтарные глаза — казалось, они светятся красным. «Такие глаза, наверное, у дьяволиц», — подумал Торсби.

— Да, я начал строительство придела, — подтвердил он.

Выгнув тонкую бровь и улыбнувшись пухлыми губами, она спросила:

— Как вы объясняете возродившийся недавно интерес к Святой Деве?

Торсби не знал, как понять вопрос. Что это — заранее отрепетированная фраза с подачи короля или какой-то хитрый ход? Он решил прибегнуть к самому верному приему в разговоре — отдать вопрос обратно.

— Раз этот вопрос занимает все ваши мысли, думаю, будет гораздо интереснее услышать ваше мнение, — произнес он вежливо, с церемонным поклоном.

Король заулыбался и закивал, явно довольный тем, как повел себя Торсби.

Элис Перрерс села попрямее и уставилась на кубок в руке. Торсби заметил, как ее скулы и ключицы покрылись яркими пятнами. Неужели эта женщина сочла его ответ пренебрежительным? Если так, то в уме ей действительно не откажешь.

Под взглядом архиепископа Элис отставила бокал и смело взглянула в глаза собеседнику.

— Мое мнение, ваша светлость, не представляет интереса, я ведь не могу похвастаться ученостью. Но если оно хоть чего-то стоит, то могу сказать: я думаю, что людям не хватает заступника во времена невзгод, заступника перед Богом Отцом, заступника, который мог бы попросить Его за грешных детей и напомнить, что они хоть несовершенны, но стараются быть лучше. Мария, Богоматерь, идеально подходит на роль этого заступника.

Элис снова потупилась, но Торсби все-таки успел разглядеть вызов в ее глазах. Или браваду. Он не знал, действительно ли эта женщина обладает столь изощренным умом, или ему это только почудилось.

— А разве сейчас мы переживаем времена невзгод? — спросил Торсби.

Элис приняла удивленный вид.

— Прошу прощения, ваша светлость, но вы сами знаете, какое сейчас страшное время. Я родилась в годы чумы и всю жизнь прожила в страхе, что эта напасть вернется. Она действительно то и дело возвращается. Нам говорят, что это наказание за наши грехи. Два года назад был неурожай, в этом году тоже. А еще идет война, хотя, с Божьей милостью, наши войска сражаются во Франции, а не здесь.

— Миссис Элис высказалась вполне аргументированно, не правда ли? — со снисходительной улыбкой заметила королева Филиппа.

Король просиял.

Торсби понял, что с него хватит.

— Истинно так. И вполне подобающим образом для того, кто остался сиротой из-за страшной болезни.

Элис не пыталась скрыть свое изумление.

— Вы расспрашивали о моей жизни, ваша светлость?

— Не совсем так, миссис Элис. Просто о таких вещах становится известно. — Он одарил ее самой благосклонной улыбкой, на какую был способен. — Широко распространено мнение, что дети, родившиеся в чумные годы, отличаются отменным здоровьем и способностью выживать в трудных условиях, вы не знали этого? Некоторые утверждают, что Бог дает эту силу с тем, чтобы доказать: он не забыл о человечестве, смерть — это всего лишь предостережение.

— Как замечательно, — произнес король, поднимаясь из-за стола. — А теперь мы должны позволить нашим дамам отдохнуть, а сами тем временем займемся делом, Джон.

Торсби не сводил взгляда с Элис, которая грациозно покидала зал, держась прямо, с высоко поднятой головой и поддерживая королеву Филиппу одной рукой. Всем своим видом Элис Перрерс, по мнению Торсби, нарушала правила приличия. Она не знала своего места. Она играла в королеву, хотя не имела права подниматься до уровня королевы — брак с подобной простолюдинкой никоим образом не мог служить интересам государства. Но Элис Перрерс несла себя с королевской важностью и высокомерием. Опасная штучка.

Когда король и Торсби остались вдвоем, если не считать нескольких верных слуг, которые должны были разливать вино и поддерживать огонь, король обратился к канцлеру:

— Вы уже видели ребенка миссис Элис, Джон? Она выдающаяся женщина. Родила мальчика и ни на день не оставила службу у Филиппы. За такое внимание к своему долгу я бы хотел отписать ей в качестве рождественского подарка кое-какую недвижимость в Лондоне.

— Недвижимость в Лондоне? — Торсби подавил стон. — Но ведь у нее есть ежегодная рента, наряды, драгоценности, она пользуется привилегией жить при дворе — все это уже более чем щедро.

— А я намерен быть по отношению к ней более чем щедрым, Джон. Вам известно, что миссис Элис дорога мне, она вторая после Филиппы, моей любимой королевы. Родившийся ребенок мой, вы знаете. Надеюсь, вас это не шокирует. Он мой незаконнорожденный сын и ни в чем не должен нуждаться, хотя, разумеется, я никогда не смогу публично признать его своим.

Спасибо Всевышнему и за это, но все остальное очень удручало. Архиепископу хотелось встряхнуть короля, спросить у него, как он мог оскорбить королеву Филиппу, приблизив ко двору интриганку. Но канцлер сознавал границы, за которые не следовало переступать. Он, конечно, пользовался благосклонностью короля, но такой выпад мог иметь самые неприятные последствия.

— Меня не шокирует новое доказательство чрезвычайной плодовитости вашей светлости, — произнес Торсби, как ему казалось, любезно и в то же время иронично.

Эдуард откинулся назад и расхохотался.

Хвала Господу, Торсби до сих пор не утерял способности убедительно притворяться.

— Вы никогда не разочаровываете меня, Джон. — Король стал серьезным. — Миссис Элис уже назвала вам имя ребенка?

— Нет.

Лицо Эдуарда осветилось широкой улыбкой.

— Его окрестили Джоном. В вашу честь, за вашу дружбу.

Господи, только не это. Разумеется, мальчика назвали в честь сына Эдуарда, Джона Гонта, герцога Ланкастера. Торсби в этом не сомневался. Король хитрил, добиваясь, чтобы Торсби благосклонно отнесся к ребенку.

— Мне не нужна иная награда, кроме вашей дружбы, мой король. — Торсби поднял бокал. — Так выпьем же за юного Джона.

Эдуард просиял.

— Я знал, что вы останетесь довольны.

Торсби сделал большой глоток.

— Что касается лондонской недвижимости, то, если вы приняли твердое решение, я бы осмелился посоветовать сделать этот дар без огласки. — Торсби тщательно подбирал слова. — Вашу симпатию к миссис Элис уже заметили при дворе. Если привлечь еще большее внимание к ее особому положению, то это может создать для нее трудности. А через несколько лет вся тяжесть ляжет на ребенка.

Король хмуро уставился в свой бокал.

— Миссис Элис замечательная молодая женщина. Против чего, собственно, они тут могут возражать?

На этот вопрос Торсби не мог искренне ответить, как бы ему этого ни хотелось.

— Все было бы точно так же с любой другой. Ваши придворные ревнивы. Их делает такими величайшая любовь к вам.

Эдуард допил вино и отмахнулся от слуги, поспешившего вновь наполнить бокал.

— Уже поздно. Я устал. — Он долго вглядывался в лицо архиепископа. — Вы хороший друг, Джон, и я благодарен вам за это. Но не нужно мне льстить. Я знаю, что миссис Элис не всем нравится из-за своего острого ума и тонкого делового чутья. Моя королева обладает теми же качествами, но их смягчает врожденное благородство, потому люди и любят ее.

Значит, Эдуард не был настолько слеп. У Торсби отлегло от сердца.

— Королева Филиппа родилась в знатной семье, мой король. Это важно для людей. У миссис Элис вообще никакого происхождения.

Король согласился.

— И поэтому она еще больше достойна восхищения, Джон.

— Вы мудрый человек, способный это понять, ваша светлость. Народ не настолько мудр.

— Действительно. — Король поднялся. — Мы продолжим разговор о дарственной. Вам принесут список недвижимости. — Эдуард направился к двери, но потом обернулся и ласково произнес: — Мы с Филиппой очень рады, что вы сейчас с нами, Джон. Королеве нездоровится, как вы убедились. Нам сейчас просто необходимо утешение добрых друзей.

— Для меня большая честь находиться здесь, ваша светлость.

Торсби ушел вслед за королем, изможденный проделанным путем и усилиями держаться в рамках вежливости по отношению к Элис Перрерс. Декабрь обещал быть трудным.

Брат Флориан появился в Виндзоре через три дня после приезда Торсби. Он промок насквозь, так как ему пришлось делить баржу с ансамблем бродячих актеров. Эти люди успели полностью занять крытую часть палубы еще до того, как клерк попал на борт, а потому он был вынужден проделать все путешествие как обычный матрос. К счастью, ледяной дождь предыдущих дней перешел в промозглый туман и редкую морось, но и этой влаги хватило, чтобы испортить Флориану плащ и настроение.

— Позволено ли мне будет узнать, ваша светлость, почему эти бумаги нельзя было доверить брату Микаэло, вашему секретарю, который так уютно устроился в ваших лондонских покоях? Неужели у него действительно столько работы с заказом и отправкой грузов в Йорк, что его нельзя было оторвать на пару дней для этого путешествия? — Брат Флориан, седовласый и умудренный долгой службой, не привык выбирать слова помягче.

— Вы задали вопрос, брат Флориан, и я рад на него ответить. — Торсби улыбнулся. — Я не доверяю документы брату Микаэло, ибо никак не могу быть уверен, что он не выдаст их содержание в обмен на предметы роскоши, без которых не может обойтись. С Другой стороны, Микаэло отлично справляется с той задачей, которую я ему поручил, ведь он знает, что и ему удастся воспользоваться теми запасами, что попадут в мои дома в Йоркшире. Все продумано. Разве вам не радостно сознание собственной незаменимости?

Брат Флориан фыркнул.

— Если бы я действительно был незаменим, то вы не прошли бы мимо меня, когда искали секретаря взамен Йоханнеса, ваша светлость. Что действительно незаменимо — так это норманнское богатство родственничков Микаэло. — Флориан поднес к губам бокал, убедился, что он пуст, и с недовольным ворчанием стукнул им по столу.

— Я вижу, ваш вояж по реке остудил вам душу, такое наказание чрезмерно за ваши малые грехи. — Торсби подвинул монаху графин с вином. — Сегодня вечером отужинаем на славу. Это должно вас приободрить.

Когда брат Флориан удалился, чтобы подкрепить свой упавший дух молитвой и коротким сном, Торсби распечатал пакет с документами и устроился читать. Он с удовольствием отметил, что Флориан, как всегда, выполнил работу самым тщательным образом.

Согласно судебным записям, Чиритон и компания доносили на Голдбеттера, а тот, в свою очередь, доносил на деловых партнеров, тайком перевозивших шерсть во Фландрию, чтобы не платить таможенные сборы. Многочисленные агенты Голдбеттера составили целый список контрабандистов, а в обмен на это правительство смотрело вполглаза на их собственные сомнительные, не совсем законные делишки. Ридли и Краунс оказались среди тех агентов, которые сообщали имена, но точных данных, кто именно на кого доносил, не было.

Флориан добавил к имеющимся документам список угодивших в тюрьму контрабандистов, сопроводив его сведениями, полученными в самой тюрьме. Превосходный работник этот Флориан, не пожалел времени, чтобы съездить в тюрьму. Оказалось, что большинство нарушителей закона были отпущены на волю после краткого заточения, двое все еще сидели в камере, так как на них поступили дополнительные сведения, усугубившие приговор, и один умер в тюрьме. Этим несчастным оказался некто Алан д'Олдборо.

Это заинтересовало Торсби. Олдборо располагался поблизости от Боробриджа, где когда-то проживал Уилл Краунс. Последний мог быть в курсе местных сплетен о делах Алана. Вполне возможно, кто-то из его семейства сейчас мстил за смерть Алана д'Олдборо.

Брат Флориан обнаружил еще один интересный факт насчет Алана. После двух стопок бренди тюремщик признался, что его очень удивило, когда д'Олдборо заболел и через два дня умер. До того времени он отличался отменным здоровьем и оптимизмом.

На следующий день Торсби нашел придворного, который посылал на север гонца, и прибавил к отправляемому грузу письмо, адресованное Оуэну Арчеру.