Кровные враги

20 Отчаянные меры

По раненому боку пробежала крыса. Не крупная, средних размеров, и все же боль разбудила Джаспера. Правый бок и щека были скованы дергающей болью. Мальчик попытался перевязать раны, но со щекой у него никак не выходило — он не сумел наложить повязку так, чтобы хорошо дышать. Его одолел прерывистый лихорадочный сон. Над ним склонилась огромная женщина высотой с дом, в руках она держала нож, который сверкал, как пламя. На ее поясе висел шнурок с нанизанными на него руками, и стоило этим рукам коснуться его лица, как они ожили и вцепились когтями в его правую щеку.

Время от времени Джаспер просыпался и старался заставить себя сесть. Он знал, что находится в одной из улочек, настолько узких, что там не проехала бы ни одна повозка. Когда жар усиливался, то дом на противоположной стороне начинал казаться неимоверно высоким и очень далеким. Мальчик вспомнил, что как-то раз у него был сильный жар, а мама, которая тогда была жива, остановилась в дверях, и ему почудилось, что она такая большая и так далеко от него, что он закричал, испугавшись, что Бог забирает его к себе. Тогда она подошла к нему, прошагав много миль по полу, и подняла на руки. И в ту же секунду ему стало хорошо. Комната обрела свои обычные размеры.

Но теперь мамы рядом не было, чтобы все стало хорошо.

Зато здесь он в безопасности. Он знал по прошлому опыту, что самое безопасное место — такая вот глухая улочка. Люди, спешащие мимо, не станут его трогать, а если он случайно окажется у них под ногами, то просто пнут его, чтобы не мешал. По запаху он понимал, что вывалялся в навозе и моче, но из-за слабости ему было все равно.

Нет, так нельзя. Он должен встряхнуться, должен поесть. Нужно вспомнить, что произошло. Кто-то попал в беду, однако он никак не мог вспомнить, кто именно. Голова раскалывалась. Ему казалось, что он упал, но раны на щеке и боку мог оставить только нож, в этом он не сомневался. Он все время думал о женщине-великане из своих снов. Такого ведь быть не могло? Но он уже сомневался.

Нет, все-таки нужно поесть. Если он поест, то сможет думать лучше. Он вспомнил, как ходил к аббатству, к двери нищих, где раздавали еду. Кто-то спросил его, как он умудрился так сильно порезаться. Пришлось убежать и спрятаться. Никто не должен знать, кто он и что натворил.

Так что же все-таки он натворил? Джаспер попытался припомнить события в правильном порядке. Он упал с лестницы. Женщина с ножом. Он обмочился. Джон неподвижно лежал на полу. Джон. Вот оно. Он убил Джона.

Нет, женщина с нанизанными на шнурок руками убила Джона. Эти руки болтались у нее на поясе.

Нет. Это ему приснилось. Хотя женщина все-таки была. Женщина с ножом. Джон выдал его этой женщине. Зачем?

Джаспер с усилием сел, привалившись к стене. Так лучше. У него кружилась голова и тошнота подступала к горлу, но вскоре все это прошло. Он прислушался к городскому шуму, пытаясь определить время. В его укрытии было слишком темно, а когда он поднял глаза к небу, то увидел лишь выступающий второй этаж дома, под которым сидел. По соседним улицам ехали повозки, но в целом было тихо. Раннее утро, догадался мальчик. Если он заставит себя шевелиться, то, может быть, успеет еще к аббатству на раздачу еды. А потом можно будет подумать, как быть дальше.

Мама всегда говорила, что нельзя ясно думать на пустой желудок. Джаспер не терзался голодом, он просто хотел ясно думать. Пока он не мог даже сказать, сколько времени здесь прячется. Несколько дней, скорее всего. А может быть, недель?

Потихоньку подтягиваясь, Джаспер встал на ноги и, держась за стену, сделал несколько шагов. То и дело спотыкаясь, он направился к поперечной улице. Лоп-лейн. Совсем рядом с аббатством. Хвала Господу. Хотя дверь нищих находилась в противоположной стене, за городскими воротами.

Как много грязи. Но на открытом пространстве землю укрывал снег. Неудивительно, что он так замерз. Почему на нем не было плаща? Джаспер закрыл глаза и привалился к стене дома, пытаясь вспомнить. Ему казалось важным вспомнить все. Мальчика пугало, что кое-какие вещи в памяти восстановить не удавалось. Тут его толкнул какой-то прохожий, колени у него подогнулись, земля ушла из-под ног. Чья-то рука его подняла, словно издалека прозвучал женский голос:

— Ты что, бродяжка? Как только тебя впустили в город?

Он направился к заставе Бутам в надежде незаметно выскользнуть из ворот, спрятавшись за какую-нибудь повозку: теперь он вспомнил, что делал так в прошлый раз. Он не хотел, чтобы его заметили. Кое-кто из стражников его знал и мог обратить внимание, что он вышел из города.

Но когда Джаспер дошел до ворот, никаких повозок поблизости не оказалось. Стражник, прищурившись, принялся разглядывать его, словно вспоминая, где мог видеть этого мальчишку раньше. Наверное, он стал таким грязным, что его не узнать. Или порез на щеке изменил его внешность. Да еще лицо справа вроде бы припухло. Наверное, это была хорошая маскировка.

Маскировка. Хна. Прогулка с капитаном Арчером по лугу Святого Георга. Джаспер отчетливо вспомнил тот день, когда он был очень счастлив. Хорошо, хоть что-то всплыло из прошлого. Капитан Арчер ни за что не простит ему смерть Джона. Да и разве они поверят, что Джон сам заманил его туда?

Джаспер выскочил за ворота. Вместо того чтобы идти к аббатству и дожидаться у двери нищих, он мог бы добраться до дома Магды Дигби. Но нет. Нельзя никому доверять. Этот урок он хорошо усвоил.

У северной стены аббатства уже собралась толпа. Джаспер присел под дерево возле однорукого человека и женщины с двумя младенцами, спрятанными под разорванным плащом. Он слышал о близнецах, особом благословении Божием. Но по виду этой женщины никак нельзя было сказать, что она чувствует Божию благодать. Провалившиеся невыразительные глаза, отвисшая нижняя челюсть, открывавшая редкие гнилые зубы. В лице — ни кровинки, просто обтянутый кожей череп. Полное истощение. Почему Господь подарил этой женщине двух младенцев, когда у нее и без того не было сил?

Нет. Нельзя сомневаться в божьей справедливости. Это из-за слабости и боли в голову приходят такие мысли.

Джаспер заморгал, но глаза все равно закрылись, и ему приснилась эта печальная мать. Младенцы сосали ее грудь, а она уменьшалась на глазах, словно они высасывали из нее не только молоко, но даже кости, и через секунду женщина исчезла. Младенцы принялись кричать.

Когда Джаспер открыл глаза, младенцы кричали, но их печальная мать по-прежнему держала их под своим плащом. Мальчик поднял взгляд. У края толпы стояла великанша и смотрела прямо на него. Джаспер закрыл глаза и потряс головой, после чего снова взглянул в ту сторону. Женщины уже не было.

Конечно не было. Она ведь ему приснилась.

Зато та, которая на него напала, сделала это наяву, а не во сне. Наверное, это была она.

Джаспер решил было уйти, но дверь нищих только что открылась, и он увидел, как люди хватают маленькие буханки темного хлеба. Ему тоже нужен хлеб. Может быть, ноги будут передвигаться быстрее, если он съест краюшку хлеба. Он стал в очередь.

Люди принесли с собой миски и чашки. У него при себе ничего не оказалось. Должно быть, он произнес что-то вслух, потому что однорукий ткнул его в бок и показал на нищего возле двери, который успел получить свою буханку и разломил ее пополам, потом протянул обе половинки монаху, разливавшему что-то из котла, и тот шлепнул ему порцию прямо на хлеб. Джаспер поблагодарил соседа. Тот улыбнулся и открыл рот. Джаспер увидел, что у однорукого нет языка.

Преступник. Мама строго-настрого наказывала ему никогда не заговаривать с преступниками. Но это было давно, Джаспера тогда не выпускали на улицу одного. А этот человек оказался настолько добр, что дал дельный совет.

— Благослови вас Бог, — сказал Джаспер. — Пусть Господь вспомнит о вашей доброте в Судный день.

Прошло много времени, прежде чем мальчик оказался у заветной двери. Ему еще раз показалось, что он видел ту женщину, но запах еды был слишком заманчив. Он не смог отказаться от своего места в очереди. А кроме того, уверял он себя, она просто ему приснилась. Хлеб был твердым, и он повозился, прежде чем разломил буханку пополам. Наконец на каждую половинку ему положили по куску рыбы вместе с плавниками и чешуей. Отойдя на несколько шагов, Джаспер присел и проглотил все до крошки.

Теперь ему захотелось пить. Он взглянул на реку, но вспомнил, что люди часто болели от этой воды. По другую сторону двери нищих стоял монах с большим бочонком и черпаком. Джаспер решил, что просто подставит ладони или вообще откроет пошире рот. Он с трудом поднялся и двинулся обратно к двери.

Там она и стояла, та женщина, которая напала на него. Теперь он ее узнал. Во сне она казалась ему великаншей, но сейчас перед ним был не призрак, а живая женщина. И она смотрела прямо на него.

Джаспер повернулся и побежал. Он сам не понимал, как ему это удалось, но он бежал, скользя и падая. Каждый раз он боялся, что не сможет больше подняться. И каждый раз поднимался. Она его не преследовала, Джаспер ничего не заметил, но он точно знал, что она его видела, а потому не позволял себе остановиться.

Подбегая к воротам, он молился, чтобы там оказалась повозка и он мог спрятаться, но стражник, у которого было время подумать, прокричал:

— Джаспер! Это ты? Женщина с Реки повсюду тебя ищет, мальчик. Уже недели две или больше.

Но Джаспер промчался мимо пулей, посчитав за чудо то, что стражник узнал его в самую страшную для него минуту. Мальчик прерывисто дышал, бок у него горел, но он продолжал двигаться по Питергейт. Быстрее. Быстрее. Когда Джаспер свернул на боковую улицу, он услышал скрип и стон повозки, которая делала поворот за его спиной. Улица была слишком узкая, чтобы пропустить сразу и повозку, и пешехода. Джаспер бросил взгляд вправо и влево, нет ли где закоулка или пусть даже дверного проема. И тут прямо перед собой он увидел Мартина. Тот размахивал руками и что-то ему кричал, но грохочущая повозка уже подъехала слишком близко и заглушила все слова. С каждой секундой она приближалась. Джаспер повернулся, понимая, что сейчас окажется под колесами. Он споткнулся и закричал. Внезапно кто-то подхватил его на руки и убрал с дороги.

Когда повозка прокатила мимо, Джаспер уткнул горячее лицо в плечо своего избавителя. Уже второй раз за день Господь его спас, сотворив чудо.

— Успокойся, Джаспер. Это я, Мартин. Сейчас я тебя оставлю на минутку, а сам поспрашиваю, не узнал ли кто возницу.

Джаспер вцепился в Мартина.

— Это женщина. Она хочет меня убить.

— Нет, Джаспер, я видел. Это был мужчина.

Джаспер все цеплялся за своего спасителя, боясь снова потеряться в темном закоулке.

— Я вернусь. Нас пока не должны видеть вместе. — Мартин оторвал мальчика от себя сильными руками.

Расспросы ничего не дали — никто не смог сказать Мартину, кто управлял повозкой.

— Почему он не вел лошадь под уздцы? — возмутилась какая-то женщина. — Не зря издан такой указ. Очень много ребятишек погибает таким образом. — Она покачала головой.

За три дня до Рождества в аптеку пришло известие, что в женский монастырь приехала Сесилия Ридли.

— Навещу ее на днях, — сказал Оуэн. — Наверняка она пробудет здесь еще какое-то время.

Люси почувствовала, что он разочарован. Она тоже была разочарована. Когда появился посыльный, они оба понадеялись, что он принес новости о Джаспере. Вот уже две недели, как мальчик пропал. Ни слуху ни духу. Но поиски убийц Ридли и Краунса продолжались. Только к числу жертв прибавился Джон.

— Возможно, Сесилия Ридли поможет нам найти Джаспера. Если Кейт Купер держит его где-то.

— Если она до него добралась, то он, скорее всего, мертв, — вздохнул Оуэн.

— Ты что, сдаешься?

— Нет. Ты ведь знаешь, я не могу. — Оуэн задумчиво посмотрел на жену. — А ты бы согласилась поговорить с Сесилией?

— Я? Зачем?

— Я и без того слишком много ее расспрашивал. Она явно что-то от меня скрывает. Никак не пойму, что именно. Может, тебе удастся найти с ней общий язык. Поговорить как женщине с женщиной. — Оуэн пожал плечами. — Не знаю.

Люси взобралась на стремянку, вернула горшок обратно на полку, спустилась, вытерла руки и сняла передник.

— Если присмотришь за лавкой, я отправлюсь сейчас же.

— Тебе вовсе не обязательно это делать.

— А зачем же откладывать? — Люси взяла Оуэна за руки. — Мне будет лучше, если я начну действовать.

Оуэн поцеловал ее в лоб.

— Ты совершила ошибку, когда вышла за меня.

— Почему ты это говоришь?

— Я втянул тебя в ужасное дело, исполняя поручение архиепископа. Если бы не он, у нас было бы веселое Рождество.

— С чего ты взял, что оно было бы веселое? — Она обняла Оуэна и прижалась к нему. — Без тебя мне было бы не очень весело. Если бы не заступничество архиепископа, гильдия, скорее всего, не позволила бы мне выйти замуж. И ты бы снова отправился сражаться под флагом Джона Гонта.

Оуэн стянул с нее платок и погладил по мягким волосам.

— И ты не жалеешь о сделанном?

— Ни одной секунды, Оуэн. — Она подняла к нему лицо.

Люси остановилась в нерешительности у дверей монастыря Святого Клемента. Как странно было снова оказаться здесь спустя столько лет. За прошедшее время она вернулась сюда только раз, на похороны сестры Долтрис, единственной настоящей подруги Люси за все унизительные годы, проведенные в монастыре после смерти матери. Отец до сих пор считал, что правильно поступил, отослав Люси в этот монастырь. Он понятия не имел, каково ей было здесь. Сестры считали мать Люси блудницей и неусыпно следили за девочкой, не проявятся ли в ней те же склонности. Николас спас ее из этого места.

Вот почему она сейчас здесь. Люси подозревала, что Сесилия Ридли испытывала к Гилберту Ридли чувства, что перекликались с ее собственными сожалениями по поводу Николаса. Она понимала, что должна поговорить с Сесилией. Это поможет Оуэну. Вероятно, даже поможет найти Джаспера. И убийцу Джона. Люси подняла руку и постучала.

Дверь открыла молодая монахиня.

— Да пребудет с вами Господь, миссис Уилтон. Матушка Изабель будет рада видеть вас.

Люси очень в этом сомневалась, помня Изабель.

— Я пришла повидаться с миссис Ридли. Это возможно?

— Я узнаю. Пожалуйста, входите.

Монахиня оставила Люси в приемной настоятельницы монастыря. Вскоре на пороге появилась высокая, строго одетая женщина. Под взглядом темных глаз, которые, казалось, не смотрели, а сверлили насквозь, Люси почувствовала, что краснеет. Так не годится. Она должна взять себя в руки, иначе ее план не сработает.

— Я Люси Уилтон, жена Оуэна. — Люси надеялась, что ее улыбка покажется женщине дружелюбной, не вымученной. — Я просила у мужа разрешения поговорить с вами.

Сесилия Ридли осторожно подошла к краю скамьи, где сидела Люси.

— Вы спрашивали разрешения прийти? Зачем? — Глаза у нее слегка округлились. Люси почувствовала, что вдова напугана. — И почему вы Уилтон, а не Арчер?

— Когда умер мой первый муж, меня сделали мастером аптекарем. По настоянию гильдии я сохранила фамилию мужа.

— Значит, вы и Оуэн действительно женаты?

Люси сочла этот вопрос странным.

— Многие женщины не берут фамилию мужа.

— Этот обычай меняется. Во Франции большинство женщин сейчас меняют фамилию при замужестве. — Сесилия Ридли уставилась на Люси, в глазах у нее уже не было прежнего страха: он сменился холодком.

— Прошу вас. — Люси жестом пригласила Сесилию сесть. — Я пришла сюда поговорить с вами об убийстве вашего мужа и его друга. Мы должны найти убийц, прежде чем погибнет еще кто-то. Исчез один ребенок — мальчик, случайно увидевший убийство Уилла Краунса. Его жизни угрожает женщина, которая может оказаться Кейт Купер.

— Купер. Я всегда говорила, от нее добра не жди.

— Что вы можете рассказать о ней?

— Почему вы пришли? Почему не Оуэн?

Люси отметила, с какой теплотой Сесилия произнесла имя мужа, но тут же отбросила все мысли об этом.

— Я волнуюсь за мальчика, Джаспера. И хочу помочь отыскать злодеев, прежде чем они успеют ему навредить.

— Как благородно.

Люси ожидала встретить в Сесилии скрытность, но никак не враждебность. Неужели она так недружелюбно настроена из-за того лишь, что вместо Оуэна пришла его жена? Начало не предвещало ничего хорошего.

— Простите, что отрываю вас от дочери. Я постараюсь быть краткой. Пожалуйста, расскажите мне о Кейт Купер.

Сесилия присела на самый краешек, словно готовясь уйти в любую секунду без предупреждения.

— Кейт Купер. Я мало ее знаю. Да никогда и не хотела знать. В этой женщине есть какая-то горечь и ненависть, но мужчины почему-то этого не видят. Они считают ее страстной, но она только использует их. Покоряет мужские сердца, а сама всех ненавидит.

— Можете описать, как она выглядит?

— Высокая. Длинные руки и ноги. Светло-каштановые волосы, карие глаза, решительный подбородок, огромный рот — как у пиявки.

— Женщина, напавшая на Джаспера, была довольно сильной.

— Она тоже сильная. И руки у нее не по-женски велики. Поэтому однажды я и обратила на них внимание и тогда же заметила, что ложку она держит в левой руке. Дьявольская отметина.

— Она левша? — Люси вспомнила раны Джаспера: сломанная рука, нога — все только в правой половине, в которую вцепился бы левша, если бы стоял к мальчику лицом. — Вы уверены?

Темные глаза смотрели холодно и неподвижно.

— А зачем бы иначе я говорила? Почему вы думаете, что она имеет отношение к убийству?

— Так думает Оуэн.

— А-а. — Взгляд слегка смягчился. — Ваш муж проницательнее большинства мужчин.

— Вот уж чего я никак не подозревала, когда впервые увидела его.

— В самом деле? — В голосе прозвучал интерес. — А как вы познакомились?

Будь что будет. Люси поняла, как расспросы Сесилии могут привести ее именно к тому, зачем она сюда пришла.

— Оуэн приехал в Йорк, чтобы расследовать две смерти, случившиеся в аббатстве Святой Марии. Отравление ядом. Сначала он флиртовал со мной, потом решил, что, возможно, я и есть отравительница. Одно время он даже думал, что я потихоньку травила собственного мужа, чтобы заставить его молчать. Сейчас он точно так же подозревает вас в отравлении вашего мужа. — Люси с интересом наблюдала, как Сесилия Ридли побледнела. — Вы и сейчас считаете, что Оуэн проницательнее большинства мужчин?

Сесилия поднесла руку к сердцу.

— Он подозревает меня в отравлении Гилберта?

— Ему не нравится так думать, но он чувствует, что вы о чем-то умалчиваете.

— Он полагает, что я на такое способна? — прошептала Сесилия.

— Я знаю, что вы сейчас чувствуете. Помню, как сама пришла в ярость от его подозрений. — Люси помолчала. Ей нелегко было говорить об этом. Тогда она напомнила себе о Джаспере. — Видите ли, я и без того терзалась чувством вины. Я понимала, что никогда не смогу объяснить эти чувства Оуэну.

Сесилия смахнула с юбки невидимую пылинку.

— Что вы имеете в виду?

— Мой муж Николас отравил одного человека. Когда я об этом узнала, я его возненавидела и за это преступление, и за те подробности, которые выяснила о нашем браке. Мне хотелось причинить ему боль. И я это сделала, но не тем способом, о котором думал Оуэн.

Сесилия Ридли, затаив дыхание, не сводила с нее глаз.

— Как же вы причинили ему боль?

Люси склонила голову, пряча слезы. Она понимала, что нельзя выглядеть слабой в глазах этой женщины. Она подошла к тому, что труднее всего было выразить вслух.

— Я заставила его страдать самым страшным образом. Умирая, он просил у меня о прощении. Я ему отказала.

В комнате сгустилась тьма, как в обычный зимний вечер. Вошла молодая монахиня, зажгла несколько ламп и снова удалилась шаркающим шагом.

Сесилия Ридли поднялась, подошла к маленькому окошку, взглянула на темный сад. Не поворачиваясь к Люси, она сказала:

— Не пойму, зачем вы все это мне рассказываете. Неужели Оуэн все это придумал, чтобы поймать меня?

— Нет. Я делаю это ради себя. Исповедь тут не поможет. Я пыталась. Сама не могу объяснить. Я хочу, чтобы вы знали: я возненавидела мужчину, которого прежде любила и который был добр ко мне, и в минуту ненависти я его наказала. О чем теперь горько жалею. Но ничего нельзя изменить. Никогда. Я стою у его могилы на коленях и молю о прощении.

Сесилия повернулась к Люси лицом.

— Оуэн не понимает, — пожаловалась Люси.

— Да и как ему понять? — Сесилия вновь опустилась на скамью рядом с Люси. — Но вы ведь любите Оуэна?

Люси кивнула.

— Не представляю себе жизни без него.

— Этот брак не похож на первый?

— Ничего общего.

— Как так?

Люси заерзала под ее пытливым взглядом, но знала, что раз начала, то нужно довести дело до конца.

— Я любила Николаса, но по-другому. Он был для меня утешением. Моя любовь к Оуэну — более темное чувство. Более безрассудное. Пугающее.

Сесилия опустила взгляд на руки, крепко сцепленные у нее на коленях. Люси уже забеспокоилась, не сказала ли она лишнее, но тут же вновь поймала на себе взгляд темных глаз.

— То, как вы любите Оуэна, очень похоже на мою любовь к Уиллу Краунсу, — сдавленно произнесла Сесилия. — Я была готова пойти на что угодно, лишь бы сохранить его любовь. Когда я узнала, что он мертв, то решила, что жизнь моя кончена. Мне хотелось наказать каждого, кто продолжал жить. А затем мне захотелось умереть. Я присматривалась к Гилберту. Он вдруг стал скрытным. Нервным. Ни с того ни с сего начал проявлять заботу обо мне и детях. Тогда я припомнила кое-какие факты. Перед самым отъездом Гилберта в Йорк на праздник Тела Христова мы с ним поссорились. Он знал, что произошло между Уиллом и мной. Знал давно. А тогда он заявил мне, что все должно прекратиться, раз он теперь дома. Я ведь его жена. Припомнив ту ссору, я решила, что Гилберт убил Уилла, для этого и ездил в Йорк. В ту минуту я возненавидела Гилберта. Мне захотелось, чтобы он страдал, чтобы испытал ту же боль, которая поселилась в моей душе после смерти Уилла. — Она дотронулась до руки Люси. — Я никогда не хотела убивать Гилберта, мне нужно было только заставить его страдать.

Огонь в глазах Сесилии испугал Люси. Значит, это правда, и миссис Ридли действительно заставила мужа страдать так долго, так мучительно, чтобы он познал ее собственную боль. Люси вздрогнула.

Темные глаза заволокло слезами.

— Если бы только можно было все вернуть назад. Гилберт изменился. Стал очень похож на Уилла, такой же внимательный, нежный. Я говорила себе, что страдания очистили его душу. — Сесилия всхлипнула. — Я исчадие ада. Гилберт ни в чем не был виноват. Гореть мне в аду целую вечность. — Она закрыла лицо руками и тихо заплакала.

Люси придвинулась поближе к Сесилии и обняла ее.

— Как ужасно, должно быть, вы себя чувствовали, когда Оуэн привез известие о смерти Гилберта.

— Я подумала, что Господь забрал его к себе, чтобы наказать меня.

— Наказать вас?

Сесилия взглянула на нее, вытирая глаза.

— Мне никогда не вымолить у Гилберта прощения.

Люси показалось, что она смотрит в глаза своей собственной боли.

Они долго сидели, ничего не говоря. Затем появилась настоятельница, принесла вина. Увидев заплаканные лица, матушка Изабель на секунду оторопела.

— Время вечерней трапезы. Присоединитесь к нам, миссис Уилтон?

Люси взглянула на Сесилию. Та взяла ее за руку и кивнула.