Кровь и Пламя

Глава XVII. Тени Кведлинбурга

*

(21 августа)

Эдди не стал ехать домой, а уснул на базе, попросившись в бывшую спальню Игната Кондратьевича. От новостей и событий кругом шла голова и спать в целом не хотелось, но он осознал — надо. Выдалось относительно спокойное время: в Браубах колонна пришла без особых проблем и сейчас уже готовилась двинуться обратно, в Байрсброне тоже пока ничего выдающегося не успело случиться. По линии внешних связей Рихтер также никому не требовался — в Германии было обычное субботнее утро, если что и случится, так ближе к обеду, а пока нужно было хотя бы немного отдохнуть.

Михаил направился в свою спальню, она у него располагалась за стенкой. А капитан ФСБ Лисицын как раз проснулся, когда Эдди ложился, пожелал тому хороших снов и вышел из спальни Куприянова. Видно было, что Ивану сейчас снова предстоит куда-то ехать, ну и пусть, его работа явно включала в себя больше нервотрёпки, чем даже боец WC может представить.

Специалисту по внешним коммуникациям Эдуарду Рихтеру и раньше иногда снилась война в Грузии, куда он умудрился попасть в восьмом году, но сейчас сон был ярче обычного.

Их колонна шла в сторону Гори, он со своими сослуживцами сидел на броне бтра и глядел по сторонам. Вдруг вспышка сбоку и головной танк встал, подбитый и объятый пламенем. Эдик вместе с остальными бойцами ссыпался на землю и залёг у обочины под раскидистым орешником. Позади застрекотал пулемёт, но впереди никаких вражеских солдат не было. Вдруг Рихтер уловил движение в кустах в десятке метров перед собой и открыл огонь. Не было понятно, куда именно он стреляет, но там, в зарослях орешника, явно засел недруг, напавший на них.

Просвистели пули над его головой, кося ветви кустарника, и наконец-то Малыш Эдди заметил рыжеволосую фигуру, которая выскочила на открытое пространство, целясь в него из автомата. Долей секунды ему хватило, чтобы узнать её — это была Нина, та самая рыжеволосая Нина из отдела Романова, которую в накрытом полосатым флагом гробу, несколько дней назад они отправили на родину. Она стояла во весь рост и смотрела в него через прицел своего оружия.

— Эдик! — Рихтер отчётливо услышал её голос, затем прогремевший выстрел, и только потом проснулся.

В комнате было сумрачно и холодно, намного холоднее, чем перед сном. Может, кондиционер был включен, а он и не заметил, когда ложился? Окна оказались плотно зашторены, потому лишь немного света пробивалось по их краям.

— Эдик, ради чего? — нинин голос прозвучал так отчётливо, словно бы она была тут рядом с ним.

Рихтер помотал головой и огляделся, небольшая комната, в углу у двери была раковина, возле неё — стул, на который он свесил свою одежду. И никого больше, видно сон ещё не отпустил, если его слух играет с ним такие шутки.

Он приподнялся на локте, вздохнул и понял, что кондиционер хоть и был в комнате, но был отключен — все заслонки, из которых должен был дуть воздух, закрыты, но сам воздух в комнате оставался крайне холодным.

Эдди увидел пар своего дыхания и сел на кровати, спустив ноги на пол. Тут возле стула, в паре шагов от него, из сумрака появилась Нина. Она была в той же одежде, что и в их последнюю встречу, только одежда эта вся была рваной, а на груди и шее у девушки зияли огромные рваные раны, а лицо было обгоревшим. Девушка стояла, скрестив руки на груди, и с неодобрением качала головой.

— Нина? — удивлённо выдохнул Рихтер, думая, что это всё ему снится, что это сон внутри сна.

— Эдик, зачем мы этим занимаемся, ты подумал? — с вызовом прозвучал голос девушки.

— Я… Я же… — пробормотал юноша, а она уже шагнула к нему, откинув волосы назад, словно демонстрируя своё обгорелое лицо.

— Ради чего мы все умерли, Эдик? — её голос был таким же холодным, как и воздух вокруг, и от этого внутри Рихтера всё сжалось. Он отодвинулся от неё, но она уже встала совсем рядом, нависая над ним. А потом резким движением вцепилась руками в горло. Юноша инстинктивно схватил руки, пытаясь высвободиться, ударил ногами, но те прошли насквозь девушки, словно её там и не было. Зато хватка была такой силы, что разжать её не представлялось возможным.

Дыхание перехватило, Рихтер захрипел и повалился навзничь на кровать, а ледяной голос перешёл на крик:

— Ради чего мы умерли?! — она душила его, а он ничего не мог с этим поделать, все попытки оттолкнуть или ударить её не приводили ни к чему, руки просто проходили сквозь тело.

Эдди обуял ужас, так страшно ему было, пожалуй, никогда в жизни, и ничего с этим поделать он не мог, лишь беспомощно сучил руками и ногами. Воздуха не хватало, а навалившаяся нечеловеческая тяжесть не давала встать и убежать.

И тут дверь в комнату распахнулась, кто-то появился на пороге, громко выматерился, подскочил и бросил что-то в Нину, которая тотчас растаяла. Тяжесть исчезла, холод пальцев, что душили его, тоже. Над ним стоял взволнованный Иван Лисицын, сжимая в руках склянку с чем-то белым внутри.

Эдик повернулся на бок и закашлялся, а фсбшник присел на край кровати и взволнованно похлопал его:

— Ничего-ничего, всё уже хорошо.

— Что? — тяжело вздохнув, произнёс Рихтер, осознавая, что в комнате заметно потеплело.

— Да как ты смеешь?! — посреди комнаты снова появилась Нина и попыталась броситься на них, но Иван резким движением метнул из склянки что-то в неё, и она снова растаяла.

На пороге комнаты появился взволнованный и заспанный Михаил:

— Что стряслось? — он перевёл взгляд с мужчин на рассыпанную на полу соль, — А, я догадываюсь.

— Это была Нина, — выдавил из себя Эдик, — Я сплю?

— Нет, — помрачнел Романов, — Только этого на базе не хватало.

— Что это было? — юноша перевёл взгляд с него на Лисицына, который встал с кровати и вышел на середину комнаты.

— Призрак, — пожал плечами Иван, — Как я понимаю, это кто-то из ваших?

— Да, четыре дня прошло уже, — Михаил кивнул и задумчиво потёр подбородок, потом посмотрел на фсбшника, — Ты как догадался?

— Коллегу встретил в коридоре, — мрачно отозвался тот и посмотрел на полупустую солонку в руках.

— Призраки же ночью приходят… — непонимающе пробормотал Эдик.

— Когда захотят, тогда и приходят, — отозвался глава аналитиков, — Вставай, пойдём на кухню, заберём соль, которую найдём.

— Не уверен, что её там столько, чтобы вам спокойно поспать довелось, — покачал головой Иван.

— Организуй тогда ты нам поспать, а то если ко мне кто-нибудь придёт, тут, боюсь, вся база закончится, — он грустно усмехнулся, — Но пока что только Эдик рискует не проснуться.

— Организую, но лучше в одной комнате.

— Давай тогда ко мне кровать перетащим, — Романов посмотрел на Рихтера, — Ты как? Поможешь?

— Я да, — кивнул тот, — А зачем она приходила?

— Чтобы убить тебя, судя по всему, — Михаил был в крайне дурном настроении, — Скажу Святу Вениаминовичу, что тут творится. Это всё очень паскудное дело.

— Ну, зато мы точно знаем, что именно произошло в Кведлинбурге, — Лисицын подал Эдику его вещи.

— А что случилось? — тот начал спешно одеваться.

— Вчера часов в одиннадцать вечера любители прусской истории, похоже, порвали Завесу.

— Что сделали?

— Давай, помоги с кроватью, по ходу объясню, — Иван ухватился за изножье.

**

(21 августа)

Каждый раз был, как в первый.

Он, наследник старого боярского рода, в свои годы уже должен был привыкнуть шагать по этой мёртвой земле, но нет, каждый раз был будто впервые.

Салтыков неспешно ступал по серой земле, больше похожей на песок, и не слышал звука своих шагов. Звуков в этом месте вообще практически не было. Лес, а точнее то, что от него осталось, был мёртвым. Иссохшие и перекрученные стволы не тянули к путнику свои узловатые ветви, они скорее указывали на него, словно бы чёрными пальцами. Указывали и безмолвно кричали: “Вот он! Чужак! Смотрите! Сам пришёл!”

А Свят Вениаминович тем временем продолжал свой неспешный путь. В этом мёртвом месте торопиться было некуда и незачем, коли пришёл сюда по своей воле, то и спешить боле не стоит. Это был конец пути и одновременно его начало — начало бескрайних пустошей, никогда не видевших света дневного человеческого светила. Заместо него над горизонтом вечно висел антрацитовый диск, чернее самой бездны. Говаривали, что если долго вглядываться в него, можно было навсегда остаться в этом месте, он ломал волю любого, наполняя сердце неизбывной печалью. И словно бы в насмешку небеса вокруг этого чёрного солнца переливались самыми безумными цветами: яркие золотистые и фиолетовые протуберанцы рассекали бирюзовое пространство, по которому, словно гигантские листья невиданного дерева, плыли красные сполохи.

Под ногой раздался хруст, но Салтыков даже не опустил взгляд, спокойно смотря перед собой — кости здесь встречались столь же часто, словно ракушки на морском берегу. Вот ещё одна иссушенная временем и забытая вовеки кость сломалась под его пятой — так случалось всегда, и, быть может, наступит тот миг, когда он сам истлеет до такого состояния, что сломается под чьим-то сапогом, вдавленным в эту мёртвую землю.

Свят Вениаминович чувствовал, что уже близок к своей цели. Вдали замаячили столбы явно рукотворного забора, однако, в этом месте не было привычных расстояний — то, что казалось достижимым, могло находиться в сотнях вёрст вдали, а то и вовсе быть наваждением, мороком для услады глаз живущих здесь. Хотя слово “жить” и не могло быть применимым к обитателям этого места.

Главное не пересекать границу.

Это железное правило Салтыков усвоил хорошо, ещё когда только первый раз побывал здесь во времена учёбы. Его сокурсник нарушил этот запрет, и эти крики ещё долго стояли в ушах тех, кто остался с этой стороны. Но самое главное, граница не была зримой. Это было лишь ощущение, смутное чувство тревоги, которое перерастало в животный ужас неотвратимости, если зайти слишком далеко. Главное, остановиться там, где ещё будет возможность вернуться обратно.

Сильный порыв ветра ударил в лицо — вот оно, пора останавливаться.

Искорёженные деревца вокруг тоскливо заскрипели, впереди начали проявляться чёрные тени, чернее антрацитового светила над ними. Свят Вениаминович глубоко вздохнул и встал, расправив могучие плечи и оперевшись на резной посох. А после закрыл глаза.

Ещё один порыв ветра, но человек даже не шелохнулся, не повёл ни единым мускулом. К тоскливому скрипу вокруг примешалось небольшое шуршание — то под потоком воздуха заколыхались две медвежьи лапы, притороченные к его посоху. Притороченные ровно под черепом этого исполинского зверя. Салтыков давно уже не ходил по миру с ним, используя только для подобных визитов в неживые земли.

Чёрные тени стали фигурами и приблизились. Всего их было с десяток, и у каждой на том месте, где у обычного человека располагалось лицо, была маска. Медная, отливающая холодным металлом, но не имеющая рта — лишь прорези для глаз.

— Ты пришёл! — властно и холодно произнесла фигура, на маске которой бледным огнём горел узор, в котором угадывались мечи и звёзды, — Мы ждали! — и эта фраза разошлась по другим теням множеством шёпотов. Салтыков в очередной раз не смог сосчитать, сколько точно с ним говорит его предков, все голоса сливались в один единственный.

Если не считать ещё одного.

— А как же звать нашего удалого молодца? — тоном, в котором слышалось хищное веселье, произнесла тень в маске, по которой узором шли красные спирали, — Кто тот храбрец, что не убоялся предстать перед нами?

— Зовите меня Медведем, — хрипло произнёс Свят Вениаминович.

— Мы соскучились, Медведь, — ответила она же, и эти её слова снова разошлись гомоном по всем теням. Они обступали, голоса слышались уже почти со всех сторон, но человек знал, нельзя двигаться с места, нельзя открывать глаза и прикасаться к окружающим его предкам. Иначе обратного пути не будет. И потому он лишь крепче сжал свой посох.

— Зачем пришёл? — властный и холодный женский голос той, что была в маске с мечами и звёздами, прервал гомон.

— Я прочёл послание, — ответил Салтыков.

— Он прочёл послание! — воскликнул весёлый и надменный женский голос той, на чьй маске были красные спирали, — Смотрите-ка, за столько лет не разучился языку! А может, вначале обнимемся, чай не чужие люди? — она засмеялась так, словно льдинки застучали друг о друга, и этот смех опять разошёлся по толпе теней.

Свят Вениаминович молчал, кто-то ухватился за его посох, но сильная рука волшебника крепко держала его, не давая вырвать. Несколько фигур окружили боярина и начали шептать прямо под ухом:

— Не чужие ведь, родные. Не чужие ведь, родные, — но тот лишь глубоко вздохнул и продолжил ждать.

— Довольно! — всё также властно произнесла та, что была в маске с мечами и звёздами, и шёпот тотчас стих, — Не просто так к тебе посланника отправили, дело у нас серьёзное, да и времени у тебя, знаю, не так много, — её тон чуть сменился, там проскользнули язвительные нотки, — Коли, конечно, с нами остаться не пожелаешь.

— У меня ещё есть незаконченные дела, — ответил волшебник спокойным голосом, — Как доделаю, так приду. Сам, по своей воле.

— Все они так говорят, — чуть огорчённо произнесла фигура с красными спиралями на маске, — А потом не приходят.

— Сказала же, довольно! — ответила ей тень в маске с мечами и звёздами, — Сам придёт, коль срок выйдет. А пока, — она сделала паузу, — Пока некоторые не слишком разумные представители немецкого племени создали вам большую беду.

— Да какая ж это беда? Нам-то вот напротив, стало удобно ходить к ним, — ледяной смех фигуры в маске с красными спиралями стал пугающим.

— Я в курсе, что немцы из Аненербе хотели призвать в наш мир своего короля, — проговорил Свят Вениаминович.

— Ну, ты знаешь, Медведь, им это в каком-то плане даже удалось. Отголоски этого дела даже мы услышали. Думается, ты и сам мог почувствовать, — тон тени в маске с мечами и звёздами был по-прежнему надменным, но уже более деловым.

— Я почувствовал нехорошее прошлым вечером, — легонько кивнул Салтыков.

— Столько крови, столько силы! — картинно заохала фигура в маске с красными спиралями, — Эх, даже зависть обуяла меня, отчего ж какому-то там королю такие почести, а мне тут сидеть!

Порыв ледяного ветра обдал волшебника, но тот не пошевелился.

— Наши потомки более умны, чем эти немцы, — в голосе тени в маске с мечами и звёздами послышались нотки презрения, — Они знают, чем чреваты подобные действия.

— Что произошло? — хрипло спросил Свят Вениаминович.

— О, это было великолепно по задумке, но отвратительно по реализации, — фыркнула говорившая тень, — Они призвали в ваш мир короля. Король явился, но они не оказали ему должного почтения, они вовсе не подготовились. Словно бы призывали какого-то шамаханца.

— Он забрал их, забрал всех, — расхохоталась тень в маске с красными спиралями, — Сначала он забрал детей, что ему были пожертвованы. Потом он забрал того, кто звал его по имени. А потом, — эту интонацию можно было даже назвать кокетливой, если бы это слово было применимо сейчас к этой тени, — А потом он забрал всех, до кого дотянулся, кто был в том доме.

— Король забрал всех и ушёл обратно в свои чертоги, — произнесла та, что была в маске с мечами и звёздами.

— А уйдя, не закрыл за собой дверь, — снова рассмеялась другая тень.

Салтыков грязно про себя выругался.

— Да, внучок, именно это я и сказала, когда узнала, что произошло, — мрачно усмехнулась тень в маске с мечами и звёздами, — А посему у вас есть теперь проблема.

— Теперь каждый из нас может прийти в ваш мир, — торжествующе произнесла вторая тень.

— Я разберусь, — произнёс Свят Вениаминович, — Спасибо.

— В ваш мир уже начали возвращаться души, — ей вторила первая фигура, — Пока слабые и ничтожные, но ты же сам понимаешь, кто может вернуться, если проблему не решить сейчас?

Салтыков похолодел. Да, он прекрасно понимал, что ткань Завесы хрупка, и если эту дыру не заделать сейчас, то проход будет только расширяться. А там и недалеко до того, чтобы кто-то из говорящих сейчас с ним теней, сможет через него пройти. И пусть лучше это будет его бабушка.

— Я понимаю, — он поклонился.

— Пойдёшь али останешься? — голос тени в маске с мечами и звёздами стал насмешливым.

— Вертаться обратно надобно, — глухо произнёс волшебник.

— Тогда до встречи, — также насмешливо продолжила фигура, — Надеюсь, вы быстро покончите с этим, а то ветра из вашего мира наводят у нас лишь суету, но ведь могут породить и смуту.

— До встречи, — Свят Вениаминович поклонился теням и почувствовал, как те отступили. Подождав несколько минут, он открыл глаза и направился в обратный путь.

***

(21 августа)

За те несколько дней, что он провёл в каменном мешке, Рихард фон Мольтке уже привык к темноте, сырости и смраду, который источал он сам и его товарищи, попавшие в эту ловушку. Холод пробрал их всех до костей, у самого Рихарда уже ломило спину и поясницу так, что он не мог толком сидеть, а грудь то и дело раздирал жуткий кашель. Им четверым раз в день сверху скидывали арбуз, прямо на остатки предыдущего, потому к вони испражнений узников добавлялся ещё и аромат подгнивших арбузных корок.

За ними никто не пришёл, а после того, как в их камеру бросили ещё и этого молодого магла, то даже никто не разговаривал. Рихард время от времени думал, что тяжелее всего приходится Ламберу — могучему голландцу, который был намертво прикован к стене, и которого поил и кормил арбузом этот молодой магл. Быть может, именно для этого его и отправили к ним? Нет, вряд ли, скорее он точно также никому не был нужен, как и сам Мольтке.

Именно с такими мыслями бывший глава германских мракоборцев дремал, когда внезапно сон закончился. Притом закончился самым странным из возможных способов — стало нестерпимо холодно. Тут и раньше дремота прерывалась холодом, но сейчас это была не подвальная сырость, а вполне зимний мороз.

Рихард поднялся с камней, прогрохотал цепью и понял, что на его руках остались льдинки. Он этого не видел в темноте, но понял, что не удивится, если окажется, что стены их подземелья покрылись инеем.

— Рудольф, — мягкий голос молодого парня раздался в темноте. Мольтке первый раз слышал его и предположил, что французы тоже. Но вот молодой магл, судя по всему, узнал говорившего. И это повергло его в ужас: до слуха немца донеслись шлепки по камням и какие-то сдавленные звуки:

— Т-ты… т-ты н-не м-можешь з-здесь б-быть, — его тело била крупная дрожь, он заикался и, судя по звукам, пытался отползти подальше от голоса, а тот продолжал:

— Рудольф, я пришёл к тебе, дорогой мой.

— Т-ты н-не м-можешь, т-ты м-мне с-снишься, — сдавленно произнёс юноша.

— Тогда мы тоже в твоём сне, — мрачно произнёс Готье и закашлялся.

— О, я рад, что Рудольф не один, но в таком месте, — голос замолчал, делая долгую паузу, — Я переживал за него, когда он не вернулся в офис вместе с Ниной.

— От-ткуд-да т-ты з-здесь? — голос Рудольфа дрожал, но непонятно было, это из-за мороза или из-за страха.

— Покажись, призрак подземелий, — словно перебарывая дикую усталость хрипло произнёс Энцо Ламбер.

— Я не хочу, — голос из темноты стал немного обиженным, — Я не хочу пугать моего друга, а вы меня не можете заставить.

— Ты его и так напугал, — Ламбер провёл языком по иссохшим губам.

— Я не хотел, и сейчас не хочу, просто… — он снова замолчал, словно пытался собраться с мыслями.

— Г-Ганс, от-ткуд-да т-ты п-пришёл? — судя по звукам, Рудольф вжался в один из углов помещения.

— Оттуда, где мне теперь всегда надо быть, — очень грустно произнёс голос, — Я просто увидел проход и решил ещё раз взглянуть на тебя, на своего друга. Жаль, ты не смог со мной проститься.

— Дай угадаю, призрак, тебя убил взрыв в офисе вашей фирмы? — Энцо закашлялся после своего вопроса.

— Всё так, — голос стал ещё более печальным, — Потому я ушёл из этого мира, но сейчас смог вернуться обратно.

— К-как? Т-ты ж-живой?

— Нет, я точно такой же, каким ушёл, но всё ещё кое-чего могу.

— Призрак, — глухо выдохнул Ламбер, — А помоги нам и своему другу выбраться отсюда?

— А почему вы прикованы, а он нет? — печальный голос звучал очень удивлённо.

— П-пот-тому ч-что их ран-ньше п-посад-дили с-сюда, — Рудольф пытался справиться с дрожью, но у него ничего не выходило.

— Я хочу помочь тебе выбраться, — со вздохом произнёс голос, — Что до остальных, то про них решай сам, нужны ли они тебе.

Тотчас заскрежетала массивная каменная дверь, и часть стены отъехала в сторону. Из проёма пахнуло теплом, а тусклый свет, словно бы от открытого огня, осветил их камеру. Узники прикрыли глаза от него, слишком яркого для них, привыкших к темноте. В проёме появилась белёсая мужская фигура, которая быстро то ли вышла, то ли выплыла из их камеры, в которой тотчас стало заметно теплее.

Из коридора послышался крик на турецком, который перешёл в сдавленный хрип.

— Хочешь помочь нам, принеси ключи, — произнёс, щурясь от света, Ламбер.

— Или просто беги, — Готье зашёлся в громком кашле.

— Я вернусь, — глубоко вздохнул Рудольф, видимо, поборов свою дрожь, и аккуратно подошёл к выходу в коридор.

— Сомневаюсь, — зазвенел цепью Рихард и уселся на холодный пол.