Кровь и Пламя

Глава VIII. Русские и турки

*

(19 августа)

— И ради вот этого мы понесли такие потери? — Михаил отложил лист с описью и посмотрел на Свята Вениаминовича, тот рассеянно пожал плечами.

За окнами кабинета главы WarConsulting начинало вечереть, пошёл небольшой дождь, оставляя капли на стёклах. Внутри же было всё в дыму, Салтыков забил уже вторую трубку и стал её раскуривать, а перед Романовым в латунной пепельнице было забычковано три сигареты, а сам он крутил в руках зажигалку с выгравированным на ней драконом, изредка поглядывая на открытую пачку.

— Это плата за то, что мы не передавали базы в руки немцев, — мрачно отозвался глава WC, не вынимая трубку изо рта.

— Восемь двухсотых? — поднял брови глава аналитиков, — Очень жёстко выходит за всё это добро.

— В тебе мораль проснулась?

— Называй это логикой.

— Тогда я назову это государственными интересами.

— Свят, государственные интересы в чём? В десятке артефактов от турок?

— Не в твоём разумении, — Салтыков посмотрел очень тяжёлым взглядом на подчинённого.

— Признай, что не в твоём тоже, — в глазах Романова полыхал гнев.

Старый русский волшебник ничего не ответил на это, лишь глубоко вздохнул и пыхнул трубкой. Глава аналитиков же поджал губы, вынул новую сигарету из пачки и закурил.

— Ладно, прости, — через несколько минут молчания произнёс Свят Вениаминович, — Если ты думаешь, что нас просто подставили и бросили на убой, то нет.

— Это работа такая, — кивнул тот, глядя в стену, — Я понимаю, только вот этих парней и девчонок никто не предупредил о ней.

— Да, я сам даже не думал, что так всё получится.

— Работа аналитиком за рубежом, — Михаил вынул сигарету изо рта и посмотрел на ней, словно бы там был написан какой-то ответ, — Работа бухгалтером. Офис в даунтауне европейской столицы. Я до сих пор не понимаю, ради чего это было.

— Они сами согласились, — пробасил Салтыков, — Как и ты.

— В моём контракте не было написано, что я буду убивать фашистов, насилующих санитарок. Я не на Мосфильм подряжался, — его собеседник снова затянулся, — А им на собеседовании никто не сказал о смерти в тридцать лет.

— Ты винишь себя.

— Я пытаюсь найти причину, ради чего они умерли, — Михаил нервозно забычковал сигарету, — А нахожу лишь то, что эти девчонки и мальчишки погибли просто так.

— Охрану офиса не организовал я, это моя вина, — Салтыков выпустил облако дыма из трубки.

— Да к чёрту! — отмахнулся Романов, — Какая разница, чья вина. Что, Нину вернёт чьё-то покаяние? Или Нику вернёт наказание тебя за ошибку? Или Петю, который умер на операционном столе?

— Миш, нет здесь логики, мы столкнулись со зверем. Зверь не имеет логики, он руководствуется инстинктом.

— И что-то сделали со зверем? Кто-то в этой стране пошевелился?

— Нам приказано не обострять, — сквозь зубы произнёс глава WC, — Мы не можем пойти и начать убивать турок налево и направо.

— Свят, мне сорок семь! — зло посмотрел на того глава аналитиков, — И ты сам понимаешь, что мне это всё напоминает.

— Мне тоже, Миш, — его собеседник кивнул, чуть прикрыв глаза.

— Но, твою мать, Свят, ты же понимаешь, что сейчас другой мир! Это тогда мы были не состоянии что-то делать!

В дверь кабинета постучали. Мужчины удивлённо повернулись на звук.

— Не заперто, — пробасил Салтыков.

Дверь открылась, и внутрь вошёл немного бледный Эдуард Рихтер. Его правая рука висела на перевязи, но он радостно улыбался, словно завидя старых друзей.

— Эдик! — в один голос воскликнули мужчины и вскочили со своих мест.

Михаил подбежал к Рихтеру и обнял его, крепко прижав к себе. Тот не сопротивлялся, лишь улыбка стала смущённой.

— Ты никак сбежал? — попытался пошутить глава аналитиков.

— Да нет, меня отпустили, сказали дома долечиваться, — тот высвободился из объятий и посмотрел на замершего у стола Салтыкова, — Да я решил, что к вам лучше приеду.

— Проходи, присаживайся, — махнул рукой на диван глава WC.

Эдди кивнул, положил руку на плечо Михаила, а потом дошёл до диванчика и сел.

— Как ты? — спросил Романов, возвращаясь на своё место.

— Да нормально, два осколка из руки вынули, вот, — он шевельнул рукой в перевязи, — А голова заживёт, — он улыбнулся, — Я тут выпал из жизни на пару дней.

— Да, — кивнул Салтыков и сел обратно в своё кресло, — Много чего случилось.

— Я не увидел в больнице Нину, — его взгляд скользнул по Святу Вениаминовичу, который опустил глаза, потом по Михаилу, который уставился в наполненную пепельницу.

— Сегодня мы отправляем всех домой, — глухо произнёс Салтыков.

В глазах Рихтера потемнело и стало нестерпимо душно, сознание чуть поплыло. Он зажмурился и свободной рукой потёр глаза. Когда открыл их обратно, то увидел, что рядом стоит глава WarConsulting, держа в одной руке графин, а в другой стакан, наполненный чем-то прозрачным:

— Это вода, выпей.

— Да, — смущённо улыбнулся Эдик и взял стакан, — Накурено у вас тут, вот и заплохело. Извините.

— Не извиняйся, — пробасил старый волшебник, нависающий над ним, — Можешь отправиться домой отлёживаться, никто слова не скажет.

Юноша осушил стакан и отрицательно помотал головой:

— Больничный потом закрою, нормально всё.

— Эдди, сегодня отправка, если ты плохо себя чувствуешь… — начал говорить Михаил, но осёкся, пересекшись с ним взглядом.

— Когда?

— Примерно через час, — ответил Салтыков.

— Я буду, — снова попытался улыбнуться Рихтер, и у него это даже получилось, — Кто ещё?

— Вероника и Пётр Сотников.

Юноша опустил взгляд и облизнул пересохшие губы. Потом протянул стакан своему начальнику, тот молча наполнил его водой. Эдди снова выпил стакан до дна и вопросительно поглядел на Михаила.

— Ещё Ганс, Белла, Ирма и Иржи, — тот опустил взгляд.

— Кто это сделал?

— Один турецкий террорист, — Свят Вениаминович снова наполнил водой его стакан, — Али Демир.

— А, этот… — юноша поджал губы и откинулся на спинку дивана, чуть прикрыв глаза.

— Эдди, много чего произошло у нас, пока ты был в Шарите́, - произнёс Романов.

— Я два дня провёл среди волшебников, я даже помню, как на них нападали какие-то другие волшебники, — задумчиво улыбнулся Рихтер, — И я помню тебя, ты был снежным барсом, и ты нас всех спас.

— Было дело, — улыбнулся тот, — Прости, не подошёл, не стал тревожить.

— Да не страшно, я всё равно не сильно понимал, что происходит.

— Из Шарите́ многих выписали? — спросил Салтыков, отходя к своему столу.

— Меня, Петерса и ещё парочку людей, но я их не знаю.

— Петерс домой поехал? — спросил Михаил.

— У него мама в Потсдаме, он к ней отправился, чтобы успокоить, — кивнул Эдик, — Сказал, что пару дней точно там хочет пробыт. Но у него тоже всё легко, как у меня. Как я понял, больница решила отправить всех, кого можно, по домам.

Романов с Салтыковым на этих словах хмуро переглянулись, но Рихтер не обратил на это внимание.

— Так, какие у нас планы? — он внимательно посмотрел на руководителя.

— Сперва проститься с нашими, — пробасил тот, — После отправить тебя домой спать. Завтра с утра, если горишь желанием, приезжай, введём тебя в курс дела.

— А на церемонии, думаю, кое-что узнаешь о прошедших двух днях, — мрачно произнёс Михаил.

— Как я понимаю, погибших у нас больше, чем семь? — юноша облизал губы и отпил воды.

— Да, у нас тут война, — Свят Вениаминович взял свою трубку со стола.

— Кстати, а Игнат Кондратьевич?.. — Эдик обвёл взглядом мужчин.

— Он отбыл в Байрсброн, мы обеспечиваем охрану этого городка.

— А, точно, хорошо.

Мужчины рассеянно кивнули и почти синхронно тяжело вздохнули.

**

(19 августа)

Пятнадцать гробов были выстроены в два ряда на плацу базы WarConsulting, четыре были закрыты флагами ФРГ, остальные — русскими. По одну сторону от них выстроились в ряд несколько КАМАЗов, возле которых замерли их водители. А по другую возвышался ряд русских наёмников и гражданских, работников офиса, кто не пострадал в позавчерашней трагедии. Среди этих людей стояли также и Романов с Рихтером.

Летний дождь прекратился, вышло солнце, освещая мокрый асфальт, водные капли на котором искрились и переливались в лучах света. Сбоку от похоронных рядов установили небольшую трибуну для Свята Вениаминовича.

В голове Эдика засела мысль, что если дождь на свадьбе — это к счастью, но что такое дождь на похоронах? Или наоборот, отсутствие его сейчас — это хорошая примета? Хотя, чёрт возьми, какая может быть хорошая примета на церемонии, когда ты навсегда прощаешься с человеком, который вот только недавно был живым и улыбался?

Юноша прокручивал у себя голове последние воспоминания того дня, когда всё случилось. Вон же, во втором ряду лежит Петя, что он там говорил с утра? Нашёл в городе русскоязычный стендап-бар, хотел сходить сегодня. То есть вчера, да. Вроде как он сам даже хотел выступить, но вот уже никогда не сможет.

А вот в первом ряду лежит белокурая Вероника, она собиралась уже завтра лететь с женихом на Кубу. Вчера… Эдди осмотрелся, пытаясь сообразить, присутствует ли тот сейчас здесь, но в рядах на плацу не было видно никого постороннего.

Взгляд Рихтера скользнул по ряду гробов, накрытых российскими флагами, на каждом из них стояла фотография, и вот с одной из них улыбалась Нина. А Эдди вспомнил, как это фото было сделано — они были в лондонском пабе, и вот в ныне обрезанной части кадра, справа от улыбающейся девушки громоздилась колоннада из бутылок. Тогда они смогли выпить всё пиво в баре, а что было потом, сейчас уже не важно. Многое становится неважным, когда смотришь на гроб, накрытый флагом, а в ответ на тебя с фотографии смотрит тот, кто уже никогда из этого гроба не встанет.

— Слушай, а где столько флагов нашли? — Эдди повернулся к Михаилу и улыбнулся.

— Ты не поверишь, нашли магазин с русской атрибутикой, — усмехнулся тот, — Вынесли его подчистую, а оказалось, что они ещё нужны, поехали через полгорода в другой магазин, — он покачал головой, — У нас тут угроза нападения турок, операция по силовой поддержке от любителей прусской истории, а мы флаги бегаем по Берлину ищем и фото распечатываем красивые.

— Главное, чтобы не наши фото, — сухо произнёс Рихтер.

— Это точно, — в тон ему отозвался Романов.

Сбоку от гробов к трибуне подошёл Салтыков. Солнце светило ему в спину, потому в заходящих лучах его фигура казалась тёмным пятном на фоне искрящегося асфальта. Эдик на какое-то мгновение даже задумался, что с этого ракурса была бы отличная фотография, жаль никто не снимает сейчас.

— Коллеги! — начал Свят Вениаминович, окинув взглядом строй, — Не буду говорить много слов, сейчас они ни к чему. Каждый из нас, глядя перед собой, может сказать куда больше и искренней, чем я в этом сухом официальном тексте. Каждый из нас за последние несколько дней потерял коллегу или друга, и каждый из нас должен понимать, что эта потеря не случайна и не напрасна. Как бы глупо и пафосно не прозвучали бы мои слова сейчас, но мы столкнулись с поистине людоедской угрозой для всей нашей страны и нашей цивилизации. И лишь случайность, что это произошло посреди мирной и цивилизованной Европы, а не у нас дома.

Рихтер внимательно смотрел на начальника, не до конца понимая, к чему тот ведёт, никогда ещё Свят Вениаминович не говорил в своих выступлениях о том, зачем погибли люди. Для наёмника ответ на этот вопрос был прост — за деньги.

— Нет оправдания терроризму, нет оправдания фашизму, — продолжал Салтыков, — Но, к сожалению, я не могу сейчас вам сказать, что война закончена и что больше никто не погибнет. Опасность не миновала, мы остаёмся здесь, — он снова оглядел ряды собравшихся, — Мы отправляем наших коллег и друзей, павших в бою с этой угрозой, к их родным и друзьям, но сами остаёмся на передовой. И каждый, да, к сожалению, каждый, должен понимать, что опасность и угроза может прийти в любой момент, и в любой момент времени надо быть готовым к этому. Мы остаёмся здесь, чтобы победить, победить международный террор, а также окончательно раздавить уже было поднявшую голову фашистскую гидру. И я хочу, чтобы каждый из вас знал, ни один из погибших, не покинул этот мир напрасно! Я не могу гарантировать, что уже завтра все ответственные за эти смерти получат по заслугам, но знаю точно — расплата настигнет каждого из причастных.

Рихтер перестал слушать главу WarConsulting и ушёл в свои мысли. Его разум всерьёз захватило беспокойство, что же произошло за два дня, пока он валялся в больнице? Салтыков не был из тех, кто раскидывается людьми, однако же странно было от него слышать увещевание о том, что всё это было не напрасно. Да ни у кого раньше и не возникало таких сомнений, напротив, безусловная вера в то, что начальство не бросит, не оставит и не подставит — всё это никогда не покидало бойцов и служащих компании. Для чего же теперь говорить все эти банальности?

Тем временем Свят Вениаминович закончил говорить, а после бойцы медленно и аккуратно по-очереди погрузили гробы в грузовики. Взревели моторы и колонна двинулась за пределы базы.

Эдди, не глядя на удаляющиеся машины, нашёл Михаила у входа в административный корпус:

— Что имел в виду Свят Вениаминович?

— Ты о чём? — Романов был мрачен, впрочем не сильнее, чем когда Рихтер увидел его в кабинете часом ранее.

— Что это за увещевания, что жертвы были не напрасны?

— Ну, если говорит, значит так нужно, — повёл плечами глава аналитиков.

— Для кого? — Малыш Эдди внимательно посмотрел на него.

— Для тех, кому завтра в бой.

— Я не понимаю, — покачал головой Рихтер.

— Вот многие также не понимают. Я сейчас скажу своё мнение, и оно не то, чтобы непопулярное, просто наши потери несоизмеримы тому, что мы получили.

— А что мы получили?

— Три ящика с дерьмом, — фыркнул Романов.

— Что, товарищи-революционеры, — к мужчинам, мрачно усмехаясь, подошёл Салтыков, — Уже построили теории заговора?

— Я уже давно, — устало ответил Михаил и указал на Эдика, — Он вот в процессе.

— Миш, ты же помнишь историю, как мирянские войска забыли при отступлении в Грозном рефрижератор с двухсотыми?

— Страна уже не та, — тот покачал головой, зло посмотрев на начальника.

— Страна не та, а ситуация может оказаться такой же, — Салтыков огляделся, на плацу уже никого не было, — Если потребуется спешно эвакуировать наших, я в первую очередь должен буду погрузить в самолёты живых, ты же понимаешь?

— Товарищ начальник, я верно понимаю, что ты сейчас ставишь благородные дома Европы в один ряд с бородатыми горцами?

— Да, ибо если нас поставят вне закона, исход для живых будет один.

— Мы же вроде бы победили? — задумчиво произнёс Эдик, — Колонны вернулись на базу, заказчик цел и контракт не разрывает.

— Ты спрашивал, что это было, — улыбнулся Михаил, — Это была попытка объяснить, почему потери так необоснованно велики.

— Ты наёмник, Миша, — чуть повысил голос Салтыков.

— И мой наниматель сделал что? Получил несколько ящиков с мелочью и говном, прикрывшись нашим раздолбанным офисом? — тот расправил плечи и развернулся лицом к главе WC, глядя тому в глаза.

— Тебя не должно волновать, что задумал твой наниматель, у тебя контракт.

— Ты поэтому плясал сейчас здесь, потому что в курсе, что наверху собрались с нами сделать?

Салтыков тяжело вздохнул, его шея побагровела. Его взгляд должен был прожечь главу аналитиков насквозь, но натолкнулся на непробиваемую стену. Михаил смотрел точно таким же взглядом на него.

— Я верно понимаю, что за два дня у нас возникла угроза оказаться вне закона на территории Германии? — подал голос Эдик в попытке разрядить обстановку.

— Не совсем так, Эдик, — Свят Вениаминович поглядел на Рихтера, — Просто сейчас всё зависит совсем не от нас. Скорее от того, сумеет ли наш нынешний заказчик удержать власть в стране.

— Наш заказчик это же Виктор Шваниц из Департамента Магического Правопорядка? — юноша судорожно пытался вспомнить наименование контрагента.

— Да, просто теперь они поддержали госпереворот, — усмехнулся Салтыков.

— Я думал, это были выборы, — саркастически заметил Романов.

— Под дулами автоматов, а раз так, то у наших заказчиков имеются некоторые проблемы.

— Ну, про вывоз погибших я понял, а про ненапрасность жертв? — Рихтер внимательно посмотрел на него.

— А здесь я врал, — пожал плечами тот, — Очень может оказаться, что наш разгромленный офис останется всего-лишь разгромленным офисом, мы не успеем подобраться к туркам и никто в Кремле ничего не будет делать с возмездием, правосудием и прочими громкими словами. Ты хотел, чтобы я прямо вот так высказался?

— Что, Эдик, каково быть инструментом большой политики? — бросил зло Романов.

— Пойду расскажу нашему психологу, как это больно, поплачу в жилетку, — саркастически ответил Рихтер.

— Миша, ты доволен? — пробасил Свят Вениаминович.

— Я верно понимаю, что разговор с нашим куратором обрисовал крайне мрачное будущее? — спросил тот.

— Будущее неопределено, но у нас по-прежнему есть четыре объекта за пределами нашей базы, которые следует охранять. Никто с нас не снимал эти задачи.

— Каково это, Эдик, ощущать, что твоя смерть станет напрасной? — глухо произнёс Михаил.

— Перспективы шедевральны, как и всегда, — пожал плечами юноша.

— Ты неплохо держишься, — вдруг сказал Романов, смягчившись. Он пересёкся взглядом с молодым человеком и смущённо улыбнулся, — Я вот, как видишь, не очень хорошо.

— Миша, всё бывает в первый раз, даже гибель офисных работников, — Салтыков положил ему руку на плечо, — Езжай домой, и Эдика отвези. До утра уже ничего не случится.

— А если в ворота базы влетит КАМАЗ со взрывчаткой от Али Демира?

— У тебя нет в личном деле пометки, что ты знаешь заклинание Камазикус Останавликус, — глава WarConsulting по-доброму улыбался, — Так что если такое случится, это будет моей проблемой.

— Значит надо будет изучить на досуге, — согласился глава аналитиков.

***

(19 августа)

Рудольф очнулся от аккуратного прикосновения к руке.

Он попытался открыть глаза, но не смог — любое движение, даже веками, отдавало резкой болью в висках. К нему возвращались запахи, его запахи, и похоже что сейчас он снова оказался в небольшой комнате, куда его поместили ночью. Нос уловил резкий запах нечистот, поверх которого звучали сладкие благовония.

— Попей, — до слуха юноши донёсся взволнованный голос Марты и в его свесившуюся с койки руку ткнулся холодный стакан.

Рудольф пошевелился, облизнул пересохшие губы и чуть приоткрыл глаза. У его постели стояла девочка и взволнованно смотрела на него:

— Попей, это вода.

— Спасибо, — прошептал юноша и взял стакан. Виски ломило, руки ощутимо подрагивали. Он приподнялся на локте и сделал несколько глотков. Вода была ледяной и отдавала чем-то маслянистым, однако боль в висках чуть отступила, а в голову вернулись воспоминания, — Сколько времени прошло?

— Несколько часов, уже темнеет, — Марта посмотрела в сторону небольшого окна под потолком.

Рудольф вздохнул и сделал ещё один большой глоток:

— Они что-то говорили?

— Нет, только принесли тебя.

— Я… — юноша допил воду и протянул стакан девочке, его руки заметно тряслись, — Я был тобой. Это было странно.

— Оборотное зелье, — кивнула девочка, — Они забрали мой волос, когда привезли сюда, — она тяжело вздохнула и приняла стакан.

— Кто это вообще? — Рудольф опустился обратно на лежанку и прикрыл глаза.

— Турки, — пожала плечами Марта, поставила стакан и уселась на свою койку.

Комната, где они вдвоём с юношей располагались, вмещала только две узкие кровати, колченогую тумбочку с тазом под ним и лампочку под потолком. Лампочка тускло горела, создавая неверные тени по углам.

— Что там было? — спросила девочка после недолгого молчания, — Куда тебя возили?

— Я был в Трептов-парке, — юноша говорил, не открывая глаз и не поворачивая голову в её сторону, — Я был тобой в Трептов-парке, а там были четыре Кристины, они пришли за мной.

— Четыре фройлян Фавр де Поль? — удивилась Марта.

— Да. А потом меня начали ловить, уж не знаю, чего я так напугался, но было чертовски страшно. А потом снова пришёл этот белый старик.

— Это не человек, — она покачала головой.

— А кто? Опять какой-то ваш маг?

— Я не знаю, папа ничего про таких не говорил, но это точно не цаубер, он словно призрак или какая иная тварь.

Рудольф издал неопределённый звук, а Марта внимательно посмотрела на него:

— А что произошло дальше? Когда старик появился.

— Там появились турки, такие же, с ятаганами, как и ночью, — юноша облизал губы, — А ещё какой-то парень. Он что-то сделал и пропал вместе с одной из Кристин. А трёх остальных забрал этот белый старик. Я не совсем понимаю, что там было, и зачем мы этим людям.

— Фройляйн Фавр де Поль хотела меня вытащить отсюда… — пробормотала девочка и обернулась на резкий звук из-за двери. Кто-то громко прошёлся по коридору, а затем снова всё стихло.

— Никто нас отсюда не вытащит, — с горечью произнёс Рудольф.

— Значит надо самим выбираться, — покачала головой Марта.

— Ты же волшебница, ты же можешь что-то, как-то помочь нам.

Она нахмурилась и покачала головой:

— Я не могу, я мало что умею пока.

Юноша зажмурился и открыл глаза, боль отступила, но тело всё ещё оставалось слабым. С его лежанки было видно темнеющее небо в окне под потолком, серый облезлый потолок и тусклую лампочку.

— Помнится, ты вместе с фрау Брунгильдой рассказывала, что в вашем сообществе боятся, что обычные люди узнают про волшебство, а как узнают, так придут и всех убьют, — голос Рудольфа звучал раздражённо, — Но пока что меня все эти волшебники сами только и хотят убить. Особенно с прошлого вечера.

— Это не те волшебники, хотя да, некоторые считают ровно, как ты и сказал.

— Мне почему-то кажется, что это неважно, а вся эта ваша секретность… — он не договорил, лишь шевельнул плечами и глубоко вздохнул.

— Ты думаешь, если бы её не было, что-то бы изменилось?

— Нас похитили прямо посреди Германии, и ещё пять дней назад я бы надеялся на полицию, я бы сказал, что нас обязательно найдут… — он покачал сокрушённо головой, — А сейчас… — юноша повёл плечами и аккуратно сел на кровати, — Нам нужно выбираться отсюда.

— Я не знаю, как это сделать, — нахмурилась девочка и шмыгнула носом — Они убили Брунгильду, а она была сильнейшей ведьмой Германии. А я даже не знаю заклинаний.

— Я тоже, — пожал плечами Рудольф, и встал на кровати.

Он дотянулся до края окна, ощупал стекло, постучал по нему:

— Может, разбить получится?

— А если они услышат?

Юноша не успел ответить, за дверью раздались тяжёлые шаги и лязгнул замок.

****

(19 августа)

Али Демир сидел на подушках в полутёмной комнате, где обычно принимал посетителей Хаким. Сидел по-турецки и потягивал кофе из миниатюрной чашки, то и дело усмехаясь своим мыслям. Напротив него в полумраке время от времени разгорались угли кальяна и появлялся сизый дым.

Али огладил свою бороду и попытался разглядеть в темноте за кальяном человека, но его словно там и не было.

— О, Хаким-бей, верно ли я понимаю, что к нам пришли посланники от нового Канцлера?

— Верно, — угли зашипели, и из темноты показалось облачко дыма, — Вильгельм Эрнст уравнял нас всех в правах с немецкими волшебниками.

— О, Хаким-бей, неужели ты хочешь мне запретить действовать? — улыбка Демира стала хищной.

— Али, ты помнишь наш разговор? — в бархатном голосе Хакима прозвучала угроза.

— Да, — тот кивнул и снова огладил бороду.

— Тогда я задам лишь один вопрос, ты хорошо подумал?

— Я намерен показать нашу силу, — Али Демир отпил кофе, — Только сильный достоин править.

— Последствия, — снова зашипели угли и показалось облако дыма, — Ты осознаёшь последствия своих деяний? Мало просто показать силу, нужно это сделать правильно. Твой прошлый показ силы вообще никто не заметил.

— Заметили, — нахмурился турок, — Все заметили! — он хлопнул ладонью по подушке, лежащей перед ним. Чашка на подносе подпрыгнула и перевернулась, разлив кофе.

— Молодость, — голос Хакима презрительно фыркнул.

— Даже если ты мне запретишь, я всё равно это сделаю! — юноша повысил свой голос и вскочил на ноги, — Они будут трепетать от ужаса только при одном упоминании обо мне!

— Я хочу сделать так, чтобы наши братья и сёстры мирно жили на этой земле, — голос Хакима был совершенно спокойным, — Я пришёл сюда созидать. Ты же, мальчишка, хочешь залить эту землю кровью, совершенно не думая, каково будет на ней жить нашим братьям.

— Кровью и огнём, — гневно произнёс его гость, — Я хочу сжечь эту землю, чтобы на пепелище мы все построили новый мир!

Хаким появился из полумрака прямо перед Али и ударил наотмашь. От неожиданности тот рухнул на свой зад точно там же, где и стоял.

— Говорят, что молодых нужно воспитывать, иначе они натворят великих бед, — турок нависал над ним и совершенно спокойно рассуждал, смотря, как тот потирает свою скулу, — А воспитание невозможно представить без боли. Потому что некоторые понимают только такой язык.

После совершенно спокойно, без эмоций, ударил турка ногой в подбородок. Демир дёрнул головой и упал навзничь, а Хаким аккуратно обошёл его, встал возле головы и продолжил говорить:

— Ты хочешь править землёй, но ты ведёшь себя не как мудрый правитель, а как молокосос. Чтобы ты знал, — он наступил мягкой туфлёй на горло лежащему турку, тот вцепился руками в щиколотку, но сдвинуть ногу было ему не под силу, — Новым Канцлером Магических Земель Германии стал Вильгельм Эрнст. Он техномаг из Тюрингии, — Хаким надавил на горло Али, тот захрипел, — В Бундестаге сегодня случился инцидент на выборах, теперь новая власть рискует получить раскол в стране. Бавария, Пфальц и Баден готовы поднять мятеж, — он чуть ослабил давление на горло Демира, — Где ты там собрался покуражиться?

— В Байрсброне, — прохрипел тот.

— Так вот, ты туда не пойдёшь, — он снова надавил на горло лежащему, — Первым указом новый Канцлер объявил главенство техномагического искусства на землях Магической Германии. Вторым же уравнял в правах всех волшебников вне зависимости от национальности, расы или принадлежности к крови. Если же ты, мой дорогой мальчик, устроишь на земле Баден-Вюртенберг то, что хотел, то это даст повод для всех противников Вильгельма Эрнста пойти на него войной. А этот волшебник не хочет видеть нас в цепях или того хуже, мёртвыми. То есть ты своей выходкой сделаешь для нас только хуже, хуже, чем сейчас.

Он отнял ногу от горла Али Демира и наступил тому на лицо.

— Так что, пожалуй, я запрещу тебе проводить операцию в Байрсброне.

Хаким отступил на шаг назад, глядя на то, как лежащий у его ног турецкий волшебник пытается продышаться:

— Мне нужно, чтобы ты направил свои силы на Аненербе и принёс мне голову их главаря, Густава Хайма.

— Ты с ума сошёл? — Али Демир закашлялся и начал тереть свою шею.

— Я забочусь о наших братьях и сёстрах, а ты словно хочешь доказать самому себе, что ты чего-то стоишь, — Хаким усмехнулся глядя на поднимающегося на локте турка, — Но нет, ты всего-лишь пыль под ногами.

Он растворился в полумраке:

— Пошёл вон, — его обволакивающий голос звучал отовсюду сразу, — Отправляйся и принеси мне голову Хайма.

Али Демир поднялся, нервно улыбнулся, и, продолжая потирать шею, вышел из комнаты.