Кровь слепа

23

Мир, проснувшись, шумел и громыхал вокруг, а они все продолжали спать. Лишь в полдень звонок мобильника Фалькона проломил щелку в панцире их полного оцепенения. Фалькон вернулся словно из комы, из странного мира фантазий, чьи диковинные образы вдруг умалились, сведясь к скучной повседневности.

— Что, поздно лег? — спросил Рамирес.

— Можно и так сказать, — отвечал Фалькон, отдуваясь и чувствуя, как неровно колотится сердце. — Что нового?

— Мне в пол-одиннадцатого позвонил Перес. Из Трес-Миль. Он туда с одним парнем из наркоотдела по следам Пуэрты отправился. Нашли его в каком-то пустом подвале и еще с воткнутым в руку шприцем. Передоз. Я велел ему тебя не беспокоить, а заняться этим самому.

Фалькон потер себе лицо, словно пытаясь втереть в себя ощущение реальности.

— Он перезвонил мне опять десять минут назад, — продолжал Рамирес, — кое-что разведав и переговорив в отделе. Помнишь Хулию Вальдес, подружку Калеки, что вчера шлепнули в его квартире? Так раньше она с Карлосом Пуэртой была. Они и работали вместе — она танцевала фламенко, он пел. В июне они расстались — она перешла к их поставщику. Поближе к источнику, так сказать.

— Значит, есть смысл говорить о самоубийстве? — спросил Фалькон, еще не вполне усвоив информацию. — Что, он так тяжело переживал разрыв?

— Очень тяжело. Покатился по наклонной дорожке, — отвечал Рамирес. — Его дружки-наркоманы говорят, что у него оставались деньги от контракта с какой-то звукозаписывающей фирмой, так он их все спустил. К тому времени, как ты и Тирадо его допрашивали, он был после трехмесячного загула.

— Сколько же денег у него было? — удивился Фалькон. — Трехмесячный загул больших денег стоит.

— Правильный вывод, — сказал Рамирес. — Мне почему-то кажется, что мы еще не всё знаем о Пуэрте.

Согласившись с ним, Фалькон заверил его, что приедет на службу как можно раньше. Разговор был окончен, после чего Консуэло позвонила сестре и поговорила с сыновьями, Рикардо и Матиасом, сказала, что вернется через час. Новостей не было.

Завтракали они в оцепенелом молчании, словно соединенные внесловесным контактом роботы. На ней были его рубашка и трусы. Они ели тосты на зеленом оливковом масле с приправой из свежих томатов и тонко нарезанные ломтики jamon^[19] и пили из маленьких чашечек черный, как битум, кофе. В патио ярко светило солнце, вода в бассейне у фонтана была гладкой, как стекло, птички порхали между колоннами. Но уделить завтраку больше двадцати минут они не могли.

В ветровом стекле машины, как на киноэкране, мелькала хроника городской повседневности, и все это — и эти люди, и их занятия — казалось таким скучным, что трудно было поверить, что к этому и сводится жизнь. Как, и больше ничего нет, кроме хождения за покупками, в парикмахерскую или покраски дверей? Быть того не может!

— Как будто все это нам приснилось и ничего и не было, — сказала Консуэло.

— Было, — сказал он, беря ее за руку.

— И что теперь?

— Мне надо все обдумать и решить, в чем я ошибся, — сказал Фалькон. — Восстановить весь ход моих умозаключений, чтобы понять, где произошел сбой.

— Но что мне сказать инспектору Тирадо?

— Пусть продолжает делать то, что он делает, — сказал Фалькон. — Он будет действовать по-своему, на свой страх и риск. У него не меньше шансов добиться успеха, чем у нас.

— Может быть, он слишком зациклился на русских.

— В этом я постараюсь его направить.

Свернув с проспекта Канзас-Сити, они въехали в Санта-Клару, к дому Консуэло.

— И все-таки я не перестаю думать о том, что погубила тебя.

— Ты уже говорила мне это ночью, а я сказал тебе на это…

— Ты пошел на преступление ради меня, — продолжала она. — Я заставила тебя вступить в сговор с гангстерами и соучаствовать в скверном деле, расследовать которое — твой служебный долг, за что ты деньги получаешь! Не могу передать тебе, до чего я…

— Мы с Франсиско Фальконом часто играли в шахматы, — сказал он. — Помнится, однажды он загнал меня в ситуацию, когда единственный ход, который я был в состоянии сделать, мог только еще больше ухудшить мое положение, а когда я сделал этот ход, его ответный ход мог означать для меня лишь необходимость нового губительного хода. И так оно и шло, пока он не поставил мне неизбежный мат. Когда я сделал ошибку, решив, что Дарио находится у тех русских, я тем самым втянул нас обоих в целую серию неотвратимых и ошибочных ходов. Не ты меня погубила. Погубил себя я сам своей близорукостью. Я запаниковал, потому что…

— Потому что Дарио значит для тебя почти столько же, сколько для меня, — сказала Консуэло. — А еще, я думаю, потому что все это напомнило тебе ту ужасную историю с Артуро, сыном Рауля. Ведь это тогда я влюбилась в тебя, четыре года назад, когда мы то и дело спрашивали друг друга: «Что же случилось с мальчиком?» Вот еще и поэтому ты так все воспринял — что к тебе словно вернулся весь тот ужас.

Фалькон затормозил. Машина встала посреди дороги. Невидящим взглядом он уставился вдаль, туда, куда уходила тенистая улица, где жила Консуэло.

— Как мог я это забыть? — пробормотал он. — Как могло случиться, что я упустил такое?

Шедшая сзади машина тоже встала, и, когда водитель понял, что из их машины никто не собирается выходить, он нетерпеливо засигналил, и Фалькон продолжил путь.

— Это случилось, когда я был на площади Сан-Лоренсо, — сказал он. — Как раз перед тем, как мы встретились в баре «Ла-Эслава». Голос в телефоне предупредил меня, что должно что-то произойти и будет это из-за меня. И что я это пойму, потому что вспомню. Но никаких переговоров и никакой торговли тут быть не может, потому что больше они звонить не станут.

— Вспомнишь? — повторила она. — Что же, по-твоему, они хотели сказать на этот раз?

— Не могу утверждать, что я много думал над этим, — сказал Фалькон. — Ведь это был всего лишь очередной звонок с угрозами. А я их получал немало.

— В тот вечер ты еще и уезжал куда-то.

— В Мадрид. На поезде. Туда мне и звонили и посоветовали не совать нос в чужие дела.

— А по каким делам ты ездил в Мадрид?

— По делам… делам, связанным с моей работой, — запнувшись, проговорил он. — …И еще по другому делу.

— Тому же самому, по которому ты летал в Лондон, когда похитили Дарио?

— Совершенно верно. Я подумал, что этот звонок в поезде я получил потому, что занимался Марисой Морено, хотел заставить ее заговорить. Потому, вернувшись в Севилью, я сразу же, до встречи с тобой, отправился опять к ней — дескать, пускай не думают, что я испугался звонков. Я даже сказал ей, что жду звонка от ее сообщников. И когда раздался тот звонок, заставший меня на площади Сан-Лоренсо, я не придал ему значения. Но автоматически связал его с Марисой.

— Но это не были люди от Марисы.

— А отправившись в Лондон, я не послушался их рекомендации не совать нос в их дело.

— Кто же эти «они»?

— Точно не знаю, — сказал Фалькон. — Дай мне, пожалуйста, свой мобильник.

— Но причину похищения Дарио ты знаешь?

— Я думаю, — сказал Фалькон, набирая текст сообщения Якобу, — что это сделали для того, чтобы отвлечь меня чем-то другим.

— Ты объясняешь, ничего не объясняя, Хавьер.

— Потому что иначе не могу, — сказал он, посылая сообщение со следующим текстом:

— Но ты догадываешься, кто мог бы его похитить? — спросила Консуэло.

— Я не вполне уверен в том, что знаю непосредственных исполнителей, но от какой группы мог исходить приказ, я знаю.

— И кто же это? — Обеими руками Консуэло обхватила его голову и повернула к себе. — Ты не хочешь говорить мне это, Хавьер, да? Но что может быть ужаснее русской мафии?

— На этот раз я собираюсь воспользоваться своими умственными способностями и связями с разведкой, — сказал Фалькон. — Не хочу дважды делать одну и ту же ошибку.

Ползя по проспекту Канзас-Сити, он искал телефон-автомат. Жара стояла удушающая. Теперь он был один. В ответном сообщении от Якоба говорилось, что он остановился в гостинице в Марбелье, и указывался испанский номер мобильника, по которому можно звонить. Отчаявшись найти автомат на улице, Фалькон направился на вокзал.

— Каким образом тебя занесло в Марбелью? — спросил Фалькон.

— Я здесь по делу. По швейному, — отвечал Якоб. — Здесь проходит показ мод, небольшой, но мне он всегда дает заказы для фабрики.

— Абдулла с тобой?

— Нет, я его в Лондоне оставил. Он собирается обратно в Рабат, — сказал Якоб. — Но к чему все эти вопросы?

— События получили продолжение. Надо поговорить с глазу на глаз.

— Не знаю, смогу ли проделать весь путь до Севильи, — сказал Якоб. — Ведь это три часа в машине.

— А как насчет того, чтобы встретиться на полпути?

— Я сейчас еду в Малагу.

— Можешь до Осуны добраться? — спросил Фалькон. — От Малаги она примерно в ста пятидесяти километрах.

— Когда встретимся?

— Об этом я тебе отдельно позвоню. Я еще на работе не был.

Отъезжая от вокзала, он прочитал сообщение: Марк Флауэрс предлагал встретиться в их обычном месте. Фалькон спешил на работу, но реку ему, так или иначе, по пути предстояло пересечь.

Через десять минут, припарковавшись возле арены, он уже сбегал по ступенькам лестницы на противоположной стороне бульвара Кристофора Колумба к их скамейке. Флауэрс ждал.

— У меня времени в обрез, — предупредил Фалькон.

— Как и у меня, — сказал Флауэрс. — Эти русские, что похитили мальчика…

— Ты предпринял поиски? Зачем?

— Я думал, ты хочешь найти сына Консуэло. Разве не так?

— Так, — сказал Фалькон. Ему предстояло обдумать связь Флауэрса с этим делом, прежде чем сообщать ему что-либо важное. — Я совсем замотался, Марк. Ночей не сплю.

— Мне нужна помощь.

— Означает ли это, что тебе разрешили мне помочь?

— Иногда я действую и без разрешений, — ответил Флауэрс.

Фалькон коротко рассказал ему о противостоянии и борьбе за власть Леонида Ревника и Юрия Донцова, стараясь излагать лишь факты, сообщенные им Пабло из НРЦ, и не касаться событий прошедшей ночи. Допустить, чтобы Флауэрс начал прокручивать все это в голове, он не мог.

— И ты не знаешь, которая из группировок похитила мальчика?

— Либо та, либо другая, а может, ни та ни другая.

— Но что именно говорили тебе, когда звонили с угрозами?

— Первоначально они требовали от меня прекратить допросы Марисы Морено, потому что это был след, ведущий к ним и к делу о севильском взрыве. — сказал Фалькон. — Но потом они прознали, что я был на месте аварии и гибели Василия Лукьянова, и увидели в этом возможность вернуть диски.

— И с их помощью давить на «Ай-4-ай-ти» и «Горизонт», — сказал Флауэрс. — Так почему же «ни та ни другая»? Ты, кажется, так выразился?

— Кто звонил с угрозами — непонятно. Думаю, что это были русские, но с тем же успехом это могло быть связано кое с чем другим.

— С Якобом, да? — моментально отозвался Флауэрс. — А после похищения звонки прекратились?

— Они сказали, что больше звонить не будут.

— Можешь добыть мне копии тех дисков?

— Зачем?

— Ты, как старший инспектор полиции, не можешь быть уличен в ведении переговоров с преступными формированиями, мне же ничто не помешает вести такую работу.

— Сказывается обычное презрение к морали?

— Черт меня дернул тогда откровенничать с тобой!

— Но диски — это же вещдоки.

— Только копии, Хавьер, только копии!

— Ты хочешь, чтобы я стал при всем честном народе изготавливать копии зарегистрированных вещдоков?

— В обеденное время в управлении пустынно, — сказал Флауэрс. — А если ты желаешь, чтобы я отыскал мальчика, ты должен снабдить меня инструментами.

— Я подумаю, что тут можно сделать, — ответил Фалькон, сильнейшим желанием которого было побыстрее отделаться от Флауэрса, чья просьба его смущала, так как он чувствовал в ней что-то очень и очень подозрительное.

До управления полиции он добрался только к половине второго. В отделе он застал Кристину Ферреру. Он сообщил ей то, что узнал от Рамиреса относительно Карлоса Пуэрты, и спросил, не слышно ли чего о прочих убийствах.

— Нам стало известно о нескольких появлениях Калеки уже после того, как вчера днем он бросил машину, — сказала Феррера. — На проспекте Рамон-и-Кахаль он купил бутылку воды, и видели, как он умывался на улице. Потом его видели бегущим по улице Энрамадилья. Он был по пояс голый. И в последний раз он был замечен на автовокзале на площади Сан-Себастьян.

— Судя по всему, он собирался покинуть город.

— Наши еще опрашивают людей на автовокзале. Но должно быть, рубашку он себе все-таки успел приобрести, так как по пояс голого человека больше никто не видел.

Он поручил ей выяснить время прибытия в Севилью частного лайнера компании «Ай-4-ай-ти», а сам отправился к компьютерщикам. Там громоздились компьютеры, а молодые лица сидевших за ними специалистов при свете мониторов казались серыми. Начальник отдела сообщил ему, что они работают над расшифровкой с 8.30 утра. В половине двенадцатого в помощь им были присланы два математика из университета. К полудню связались с Интерполом — узнать, не приходилось ли им сталкиваться в последнее время с теми или иными кодами русской мафии. Нет, ни о чем подобном они не слыхали.

— Это очень срочно? — спросил начальник отдела.

— Сегодня ближе к вечеру должно состояться совещание между представителями испанского консорциума и чиновниками из мэрии, совещание, на ход которого русская мафия, как мы считаем, попытается повлиять, — сказал Фалькон. — Мы сделали такой вывод, потому что на этих дисках засняты сексуальные сцены с участием некоторых лиц, которые должны присутствовать на совещании. Мы полагаем, что два зашифрованных диска, над которыми вы работаете, содержат нечто, относящееся к делу, и нам хотелось бы удостовериться в этом и изучить материал до начала планируемого совещания.

Вернувшись к себе в отдел, он застал там Ферреру с уточненным и зафиксированным в летном журнале расписанием рейса частного лайнера, согласно которому прибыть в севильский аэропорт он должен был в 19.00. Тут завибрировал мобильник Фалькона. Это оказался брат Пако.

— Я по поводу Калеки. Тебе все еще надо его отыскать?

— Ты знаешь, где он?

— Не то чтобы точно где, но я выяснил, что единственный человек из его бывшего окружения, с кем он поддерживает связь, — один из лучших конюхов; он тоже цыган, работает сейчас в Серанья-де-Ронде, обихаживает лошадей.

Записав адрес и дав отбой, Фалькон сел обдумывать план действий на день.

— Где Рамирес? — спросил он.

— Обедает с Серрано и Баэной, — отвечала Феррера.

— Попроси их поторопиться с обедом. Возможно, мы нашли зацепку на пути к Калеке.

Мобильник опять завибрировал, и Фалькон приложил его к уху, не взглянув на дисплей.

— Надеюсь, вы о нас не забыли, — раздалось в трубке.

— Вы обещали позвонить, и я ждал, — сказал Фалькон и, удалившись в кабинет, закрыл за собой дверь.

— Достали диски?

— Нет, они в работе. Изучаются. Я не имею к ним доступа.

— Вам этот шифр не по зубам, — произнес голос. — Мы имеем возможность оплатить услуги самого головастого шифровальщика. Над этим шифром три года бились люди не чета вашим. МИ-6 вам не переплюнуть.

— К расшифровке я отношения не имею, — сказал Фалькон. — Но если бы и имел и мог оценить диски, все равно я подождал бы, пока вы не передадите обещанного.

— Обещанного?

— Я передал вам диски, вы же свою часть договоренности не выполнили.

— Но мальчика там не оказалось, — возразил голос. — И мы спасли вас от гибели.

— Вы хотели заполучить диски, и вы в лепешку расшибались, чтобы их заполучить, — сказал Фалькон. — Теперь вы имеете то, чего желали, я же остался ни с чем.

— Это что, торг? — Говоривший был явно озадачен.

— Вам требуются два недостающих диска, — сказал Фалькон, — мне же требуются исполнители севильского взрыва, то есть те двое, что проникли в здание под видом инспекторов, и те три электрика, что подложили взрывное устройство. К тому же мне надо знать, где найти Никиту Соколова.

— Вы слишком многого хотите, инспектор.

— А еще мне требуется тот, кто убил жену Эстебана Кальдерона в ее квартире утром восьмого июня сего года.

— Судья сам ее убил, — сказал голос. — Он признался.

— Не знаю, откуда у вас такие сведения, — сказал Фалькон. — Возможно, ваш источник в следственных органах не очень-то надежен. Мариса Морено была убита именно по этой причине, не так ли?

— Почему вы думаете, что мы к этому причастны?

— Никита Соколов, — только и сказал Фалькон, надеясь, что этого окажется достаточно, чтобы его собеседник решил, что Фалькон знает больше, чем он знал на самом деле.

— Соколов — не из наших.

— Был из ваших.

— Мне придется перезвонить вам.

— Прежде чем вы выдадите Соколова, поинтересуйтесь у него, где те двое его дружков, которых он нанял, чтобы распилить на части Марису Морено.

— Вы называете много людей, — сказал голос. — Это же… два, пять, шесть, семь — вы хотите девятерых за два диска! Я вынужден буду вам еще позвонить, но могу вас заверить, что сеньору Ревнику это все не слишком понравится.

— Я не спешу.

— Не понял.

— Если, как вы выразились, шифр нам не по зубам, значит, времени у нас хоть отбавляй.