Круглая печать. Повести

Глава четырнадцатая
МОСКВА

Если вы возьмете карту Советского Союза и проследите путь, которым идут поезда от Ташкента до Москвы, если вы притом вспомните, что летом 1918 года был разгар гражданской войны и разрухи, что отсутствие хлеба, топлива, саботаж железнодорожных чиновников почти полностью парализовали нормальную работу транспорта, то вам станет понятно, почему путешествие, которое совершил Талиб, длилось сорок семь дней. Однако в то время люди очень удивлялись тому, что одинокий мальчонка прошел этот путь, и прошел его так быстро.

Вы поймете и то, что автор не имеет возможности описывать злоключения, которые выпали на долю мальчика, поехавшего искать отца, не зная никакого адреса, не имея знакомых в Москве и не будучи даже уверенным, что отец жив и находится действительно в Москве, а не в Петрограде или вовсе в каком-нибудь другом городе.

До Оренбурга Талиб добрался поездом, а там на вокзале ночью у него украли халат, в котором были документы, выданные ему Пшеницыным на право проезда до Москвы, и письмо Федора своему другу, работающему в одном очень важном учреждении, название которого Талиб забыл, помнил только фамилию: Мухин. Хорошо еще, что жулики не украли тетрадку с завещанием. Талиб обычно держал ее за подкладкой халата, а в тот вечер вынул почитать и, поленившись положить обратно, сунул за пазуху.

Без документов ехать приходилось зайцем, то с мешочниками, то с дезертирами. Волгу он пересек на платформе с трехдюймовыми пушками, которые перебрасывали с одного фронта на другой.

Где-то возле станции Рузаевка Талиб несколько дней побирался в соседних с железной дорогой деревнях, пока его не взяли в свой поезд какие-то вооруженные матросы, едущие в Москву.

- Мы эсеры, - сказали Талибу в одном вагоне. - Социалисты-революционеры, борцы за крестьянское дело.

Вполне понятно, что Талиб не улавливал разницы между тогдашними политическими партиями. Поумней его люди и то путались. Талиб знал, что большевики - за рабоче-крестьянское дело, и эсеры казались ему почти большевиками. По крайней мере, на вторую половину, раз за крестьянское дело.

В двух вагонах этого же поезда тоже ехали матросы, мало чем отличавшиеся от матросов-эсеров. Такие же пулеметные ленты на бушлатах, маузеры на боку. Гармошка с гитарой постоянно звучали в их вагоне.

- Мы анархисты, - говорили эти матросы Талибу. - Самые революционные революционеры. Мы против всякой власти. Пусть каждый делает что хочет. Анархия - мать порядка. Понимаешь, азиат?

Талиб не понимал. Ему не нравилось, что его называют азиатом, но и те и другие матросы, в общем-то, Талибу нравились. К Талибу они относились неплохо, только посмеивались над его акцентом.

Однажды Талиб рассказал анархистам, зачем едет в Москву, и упомянул про клады, которые нашел его дедушка.

(К счастью, он не проболтался про то, что тетрадку везет с собой. Давно уже Талиб объяснял всем любопытным, что в тетрадке - святые молитвы, и в доказательство усердно читал вслух стихи Алишера Навои.)

Рассказ о кладах очень заинтересовал анархистов, и, чтобы скрасить длинную, медленную дорогу и сделать приятное уважаемым слушателям, Талиб кое-что присочинил.

Испокон веков люди рассказывают страшные сказки про кладбищенские сокровища, и Талиб пошел проторенной дорогой. Получалось, что и в Ташкенте и в Бухаре под старинными мавзолеями есть золотые монеты и драгоценные камни. С трудом удержался Талиб, чтобы не рассказать о страшных дивах и драконах, которые эти клады охраняют, но понял, что взрослые слушатели не сумеют оценить таких подробностей. Зато он нажимал на то, что сам видел эти клады, когда путешествовал вместе с дедушкой.

- Вот вернемся с отцом, обязательно все золото соберем, - пообещал он матросам.

Один из анархистов, кудрявый парень Леха Арбуз, был самым внимательным слушателем и расспрашивал особенно подробно. Он дал Талибу сушеной рыбы, горсть семечек и отправил в вагон к эсерам.

Ночью Талиб проснулся от стрельбы и громких ругательств. Оказывается, анархисты украли на станции маневровый паровоз и, прицепив к нему два своих вагона, поехали в обратную сторону.

- И чего они передумали? - удивлялись матросы-эсеры. - Леха заявил, что они большинством голосов решили не ехать в Москву, а пробираться в Ташкент.

- Ты случайно не знаешь, зачем они в Ташкент подхватились? - спросил кто-то у Талиба.

- Сам не знаю, - с деланным удивлением ответил он. - Я им ничего такого не говорил. И они тоже ничего не говорили.

- Дурачье это, а не революционеры, - сказал один из матросов-эсеров. - Легкой жизни хотят, свободы…

Талиб молча согласился. Действительно, дурачье.

Утром следующего дня на подмосковной станции Раменское в их поезд вошли еще какие-то матросы, поговорили с матросами-эсерами и предложили всем выйти на перрон. Спорить было бесполезно, потому что паровоз уже отцепили, а на станции стояло несколько пулеметов.

- Большевистская партия и Советское правительство не допустят вас в столицу без тщательной проверки, - сказали матросы, оказавшиеся большевиками. - А пока все вы считаетесь арестованными.

В почти пустом поезде Талиб доехал до Москвы и, совсем одинокий, сошел на замусоренную платформу Казанского вокзала.

Еще в Раменском один из матросов-большевиков упрекнул его:

- Такой маленький, а связался с контрреволюцией.

Талибу часто приходилось слышать это рокочущее слово. Впервые он его узнал от Федора. Тот объяснил, что все на свете делится только на революцию и контрреволюцию. Талиб с тех пор много раз пытался объяснить все, что с ним происходит, именно вмешательством этих двух сил.

Рабочие, крестьяне, солдаты, матросы - это революция. Богатеи, купцы, баи, фабриканты, офицеры, генералы - контрреволюция, враги трудовых людей. Такое деление всего сущего вначале вполне устраивало мальчика, но постепенно все осложнялось. Вот невестка генерала, а хорошая женщина, даже Федор это говорит. Или два брата-миллионера в Бухаре - Зиядулла и Ширинбай. Первый казался хорошим, и Талиб готов был думать, что он за революцию. Со вторым дело было, конечно, ясное. Правда, по дороге из Бухары Талиб вычеркнул этот вопрос, отнеся в конце концов обоих братьев к одной категории. Вблизи братья казались разными, а с расстояния времени мальчик видел, что сходства в них куда больше, чем различий. Может быть, всей разницы было в тот рубль, который украдкой сунул ему добрый брат, не забывший, кстати, рассказать об этом своему злому брату. С матросами было посложнее. Они те же солдаты. И вот в погоне за богатством одни бросают других, а этих других арестовывают третьи. И еще говорят Талибу:

- Такой маленький, а связался с контрреволюцией!

Обо всем этом думал он, когда ступил на площадь перед вокзалами.

Была вторая половина дня, солнце стояло высоко. В Ташкенте в это время самая жара, а здесь Талибу стало вдруг холодно. Люди на площади ходили в рубашках, солдаты были в одних только гимнастерках.

«Может быть, они привыкли к холоду?» - подумал Талиб и, запахнув обрезанную чуть не по пояс, заскорузлую и пыльную солдатскую шинель, пошел туда, куда шло большинство людей с вокзальной площади.

На каком-то перекрестке возле трамвайных линий сидели бабы и колдовали над небольшими закопченными фанерными ящиками. Подойдя ближе, Талиб увидел в ящиках примусы, на примусах кастрюли, в которых кипело и булькало пшено.

- Кому кашу пшенную, довоенную! - закричала одна из баб, выключив шипящий примус.

Талиб заставил себя отвернуться и пошел дальше. Ничего нет хуже, как голодному смотреть на еду.

На большой, круглой, мощенной булыжником площади Талиб увидел двух солдат в расстегнутых гимнастерках. Они сидели на краю тротуара, положив винтовки прямо на дорогу. Один из солдат курил, другой с интересом смотрел, как огонь пожирает газетную самокрутку.

- Дяденька, - спросил Талиб того, что смотрел на самокрутку, - где мне найти самое главное начальство?

- Погоди, - ответил солдат. Он протянул руку и взял у своего товарища окурок. - Вот у него спроси.

- Где мне найти самое главное начальство?

- Какое? - переспросил его солдат. - Самое главное начальство разное бывает: революционное, военное, партийное…

- Я не знаю. Мне сказали, что в главном учреждении работает товарищ Мухин, его надо найти.

- А кто тебе сказал? - опять спросил солдат. Он вроде бы никуда не спешил и был готов разговаривать на любую тему.

- Пшеницын, - ответил Талиб. - Из ЧК.

- Из какой ЧК? - продолжал спрашивать солдат.

- Из ташкентской.

- Видал? - удивился солдат. - Из ташкентской! Ты сам из Ташкента, значит?

Разговор этот мог бы длиться очень долго, если бы второй солдат не докурил самокрутку до конца.

- Ты, парень, с ним не толкуй. Он сам ничего не знает. Вот оно, Всероссийское ЧК, рядом. Свернешь за угол и направо. Они кого хочешь найдут, - сказал он и кивнул приятелю. - Отдохнули, и будет. Нам с тобой до Преображенки надо допереть и назад еще вернуться, а ты лясы точишь.

В приемной ВЧК Талиба встретил очень бледный, худой и усталый человек в зеленом френче.

- Неужели из Ташкента? - удивился он, выслушав просьбу мальчика. Он долго еще проверял, говорит ли Талиб правду или выдумывает. Человек этот наконец догадался позвонить куда-то и выяснить, есть ли в ташкентской ЧК сотрудник, по фамилии Пшеницын и по имени Федор. Только после этого он перешел к существу дела: стал искать Мухина.

Талиб заметил особенность этого человека. Все, что тот делал, он делал очень быстро и сердито.

«Видно, потому он такой усталый», - понял Талиб.

Человек между тем вытащил из стола длинный список с названиями учреждений и организаций и стал звонить по очереди.

- В Совнаркоме твой Мухин не работает, - сказал он Талибу и поставил черточку против первого телефона.

Потом он еще долго звонил и каждый раз, положив трубку, повторял одно и то же.

- В ЦК партии не работает…

- В Реввоенсовете не работает…

- В Центральном Исполнительном Комитете не работает…

И наконец, опершись локтями о стол, сказал:

- В Наркомпроде есть Мухин Иван Михайлович, но в настоящий момент находится в долгосрочной командировке по доставке продовольствия Петрограду. Что будем делать?

- Он когда вернется? - спросил Талиб.

- Я же говорю, в долгосрочной. Может, месяц, может, два.

- Тогда он мне не нужен. Я без него обойдусь. Мне надо отца найти.

Человек в зеленом френче подробно объяснил Талибу, почему никак невозможно отыскать сейчас его отца.

Он записал имя и фамилию, все приметы, специальность и пообещал, что ЧК сделает все возможное.

На прощанье он вынул из того же ящика стола кусок хлеба и луковицу, дал их Талибу и велел прийти завтра.

- А сегодня вот тебе адрес, иди на улицу Полянку, в наше общежитие, там тебя спать положат. Скажешь, Удрис направил. Удрис - моя фамилия. Ян Карлович.

- Когда вы моего отца найдете? - спросил Талиб, стоя в дверях с куском хлеба.

- Трудно сказать, - ответил тот. - Во всяком случае, не завтра.

- Тогда я завтра не приду, - сказал Талиб. - Я сам буду искать.

прочел Талиб белую эмалированную вывеску на воротах длинного серого дома и даже остановился от удивления.

Еще раз перечитал. Все получалось, как в том ташкентском объявлении, которое он читал в чайхане почти год назад. Только там была одна Едвабная, которая, «вернувшись, возобновила прием», а здесь был еще к Едвабный.

«Теперь она в Москву вернулась», - подумал Талиб и пошел во двор направо.

Он увидел одноэтажный деревянный домик, на дверях которого висела такая же эмалированная дощечка.

«Прошу повернуть», - было написано на звонке, и это тоже напомнило Талибу Ташкент.

Дверь открыла полная невысокая женщина в засаленном домашнем халате.

- Тебе кого, мальчик? - спросила она, сверкнув целым рядом золотых зубов.

- Едвабная - это вы? - в свою очередь спросил Талиб и понял, что больше ему и сказать нечего.

- Да, это я, - ответила женщина и уставилась на Талиба.

Его вид не мог не вызвать удивления. Почти истлевшая рубашка под обрезанной шинелью, ноги в длинных и глубоких азиатских галошах с загнутыми кверху носами.

Талиб молчал, а женщина стояла в дверях и тоже не знала, что она должна делать.

- Заходи, - сказала женщина и провела Талиба в переднюю, где стояли обитые клеенкой стулья и кушетка. - Я тебя слушаю.

- Вы из Ташкента? - спросил Талиб, потому что не знал, что еще сказать.

- Нет, - ответила она. - Я никогда не была в Ташкенте.

И тут Талиб вспомнил, что в том объявлении было написано не ВЕТ-врач, а ЗУБ-врач.

- Что такое ЗУБ-врач? - спросил он.

Женщина очень удивилась атому простому вопросу, но объяснила странному мальчику, что такое зубной врач, и опять замолчала, пристально следя за Талибом.

Талиб понимал всю глупость своего положения, но выхода из него не было.

- А что такое ВЕТ-врач? - опять спросил он.

- Я и мой брат - ветеринарные врачи, - сказала женщина. - Я лечу мелких животных. Мой брат, Николай Николаевич, лечит только певчих птиц, а я в основном кошек и собак.

Никогда Талиб не мог себе представить, что есть на свете врачи для кошек и собак. Он бы не поверил этой женщине, если бы вдруг не заметил, что стены передней были увешаны фотографиями кошек, канареек, дроздов и собак. На фотографиях большинство собак были с медалями и выглядели весьма важно.

- Извините, - поднялся Талиб. - Я пойду. Извините меня.

- Нет, - возразила Едвабная. - Ты хотел мне что-то сказать, говори. Может быть, нужно лечить лошадь? У вас, у татар, еще остались лошади. В такое голодное время я согласна лечить даже крокодилов и носорогов, гиппопотамов и кенгуру.

За день пребывания в Москве Талиб не видел крокодилов и носорогов. Даже кошек и собак не было видно в городе. Он стал пятиться к двери, чтобы скорее улизнуть из дома, куда попал так случайно и так некстати, но ветврач не собиралась его выпускать.

- Николя, Николя! - позвала она кого-то. - Помоги мне. Тут очень странное дело.

В переднюю вошел полный, невысокий человек, очень похожий на хозяйку.

Ни слова не говоря, он запер входную дверь на задвижку и приказал Талибу сесть.

- Сейчас не такое время, чтобы шутки шутить, молодой человек, - сказал он. - Вы пришли к Нине Николаевне, к моей сестре то есть, со странными вопросами, я имел случай слышать ваш разговор. Извольте объясниться. Может быть, вы наводчик шайки уголовников, откуда нам знать.

Пришлось рассказывать всю свою историю с самого начала. Брат и сестра слушали довольно равнодушно до тех пор, пока Талиб не упомянул про зубного врача Едвабную, объявление которой случайно запомнилось ему.

- Я думал, это вы и есть, - сказал Талиб. - А может, это ваша родственница?

- Нет, - категорически в один голос заявили брат и сестра. - У нас нет родственников и нет далее однофамильцев. Это очень редкая фамилия. Если ты не врешь, это первый случай. Повтори, как там было написано.

- «Вернувшись, возобновила прием», - уверенно сказал Талиб. - Там еще было: «Барс спешно продается, ручной, ласковый, как котенок». И еще было: «Интеллигентные барышни ищут место горничных».

Трудно сказать, что больше убедило брата с сестрой, искренний рассказ Талиба или объявления, которые он цитировал на память, но они немного успокоились и стали сочувствовать мальчику, отправившемуся искать отца в такое опасное время. Они ахали и охали, смотрели на него с сожалением и сказали, что в другое время обязательно угостили бы его чем-нибудь, но сейчас они сами крайне стеснены, ибо многие благо родные владельцы домашних животных убежали от большевиков, а те, кто не убежал, давно лишились своих собак и кошек: голод.

Объяснив все это, они стали уже выпроваживать Талиба, как вдруг Нина Николаевна сказала:

- Обожди немного. У меня был один доберман-пинчер, так его хозяин, кажется, профессор, занимается Востоком. Он не то в Турции был, не то в Персии или, кажется, в Египте. Пойди к нему, он все знает. Скажи, Нина Николаевна прислала. Сейчас я адрес найду.

Женщина торопливо схватила толстую книгу, стала ее быстро листать и, найдя нужную строчку, оторвала край газеты, лежавшей на круглом столике, и написала карандашом: «Доберман-пинчер. Кличка Кекс. Хозяин Викентий Петрович Закудовский. Черниговский переулок, дом 4, кв. 36».

Было совсем темно, когда Талиб вошел в подъезд высокого дома и стал подниматься по широкой лестнице с гладкими перилами. Единственная на весь подъезд тусклая электрическая лампочка горела на втором этаже. Здесь находилась квартира под номером 23. Талиб стал считать двери, прикидывая, какая же из квартир должна иметь номер 36. По его подсчетам оказалось, что эта квартира самая последняя в доме, на седьмом этаже. Талиб внимательно оглядел дверь: она была высокая и гладкая, чуть отсвечивала на ней медная дощечка с номером и виднелась белая пупочка звонка.

Талиб нажал на звонок и прислушался. За дверью было тихо. Он еще раз нажал звонок, потом стал стучать кулаком и наконец понял, что в квартире никого нет. Талиб сел перед дверью на войлочный коврик и достал из кармана шинели половину луковицы. (Другую половину он съел вместе с хлебом сразу же, как только вышел из ВЧК.)

«Эх, попить бы», - подумал Талиб.

Внизу напротив дома он видел водопроводную колонку, и, чтобы напиться, достаточно было спуститься вниз, но мальчик вдруг ощутил, что силы оставили его. Ноги налились свинцом, руки и плечи сладко ныли.

«Посижу немножко, отдохну и пойду» - это было последнее, что он помнил. Через минуту он спал на войлочном коврике, о который вытирают ноги.