Крутое пике. Америка и новый экономический порядок после глобального кризиса

Говорят, что ощущение близкой смерти заставляет человека пересматривать свои прежние приоритеты и ценности. Глобальная экономика только что получила опыт, который мог закончиться для нее смертью. Кризис обнажил не только недостатки основной экономической модели, но и недостатки нашего общества. Слишком многие получали в нем преимущество за счет других. Чувство доверия оказалось утраченным. Почти каждый день мы узнавали новые примеры неэтичного поведения представителей финансового сектора. Оказалось, что они прибегали к схемам Понци, совершали сделки на основе инсайдерской информации, участвовали в хищническом кредитовании, а также использовали множество фокусов с кредитными картами для того, чтобы как следует «подоить» их несчастных владельцев. Однако в этой книге основное внимание уделялось не тем, кто нарушал законы, а легионам тех, кто, действуя в рамках закона, занимался разработкой, упаковкой, переупаковкой и продажей токсичных продуктов и вел себя при этом настолько безрассудно, что в совокупности такое поведение стало угрожать крахом всей финансовой и экономической системы. В конце концов систему удалось спасти, но за это пришлось заплатить цену, в которую до сих пор трудно поверить.

Простой тезис этой главы выглядит следующим образом: мы должны отнестись к этому моменту как к периоду расплаты и осмысления и хорошо продумать, какое общество мы хотели бы иметь, а также спросить себя: действительно ли мы создаем экономику, которая помогает нам в достижении этих целей?

Мы ушли уже далеко вперед по альтернативному пути — созданию общества, в котором материализм доминирует над нравственными обязательствами, где быстрый рост, которого мы добились, не является экологически и социально устойчивым, где мы не действуем сообща при решении наших общих потребностей, что отчасти происходит потому, что грубый индивидуализм и рыночный фундаментализм подорвали любую общность интересов и привели к безудержной эксплуатации неосторожных и незащищенных людей, а также к усилению социального разделения. Произошла эрозия доверия, которая затронула не только наши финансовые институты. Но еще не слишком поздно, чтобы устранить трещины, возникшие в здании нашего общества.

Как экономическая наука формирует общество и отдельных людей

Уроки нынешнего кризиса заставляют нас сделать вывод о необходимости коллективных действий, то есть об участии государства, что я неоднократно подчеркивал в этой книге. Есть и другие выводы: мы позволили рынкам слепо формировать нашу экономику, а они при этом способствовали формированию нас самих и нашего общества. Теперь появилась возможность спросить, является ли их способ формирования желательным для нас.

Нерациональное распределение редких ресурсов — наших человеческих талантов

Выше я уже показал, насколько нерационально наши финансовые рынки распределяли капитал. Но реальная стоимость сбоев нашего вышедшего из-под контроля финансового сектора является, вполне вероятно, гораздо более высокой: их действия привели к растрате самого редкого ресурса — наших человеческих талантов. Я видел, что слишком много наших лучших студентов после получения диплома шли в финансовую отрасль. Они не могли сопротивляться притяжению предлагавшегося там огромного вознаграждения. В мои студенческие времена лучшие выпускники шли в науку или в медицину, занимались преподавательской и гуманитарной деятельностью. Они хотели с помощью своих мозгов изменить мир. Я очень хорошо помню советы моих родителей, когда я, как и все подростки, размышлял о том, что буду делать, когда вырасту. Они говорили мне: «Деньги не являются главной целью. Они никогда не принесут тебе счастье. Странный совет будущему экономисту. Пользуйся мозгами, которые дал тебе Бог, и будь полезен для других. Тогда ты будешь получать удовлетворение от жизни».

Если только социальная отдача была бы сопоставима с частными доходами, то огромные вознаграждения, получаемые в финансовом секторе, отражали бы столь же огромные успехи в развитии общества. Иногда такое случается, но гораздо чаще этого не происходит. Не было этого и накануне нынешней катастрофы.

Как рынок изменил наше мышление и деформировал наши ценности

Стандартная экономическая теория исходит из допущения, что мы рождаемся с уже полностью сформированными предпочтениями. Но на это формирование влияние оказывает все, что случается вокруг нас, в том числе и, возможно, сильнее всего и то, что происходит в экономике.

Слишком многие люди поверили в теорию, утверждающую, что размер оплаты, получаемой человеком за свой труд, отражает его вклад в жизнь общества, и пришли к выводу, что у тех, кто получает очень высокую плату, этот вклад, должно быть, является наиболее ценным. Слишком многие стали отдавать предпочтение тому, что ценно для рынка. Высокие зарплаты банкиров говорили о том, насколько важной является банковская деятельность.

То, как рынок изменил наше мышление, можно проиллюстрировать нашим отношением к поощрительным выплатам. Что можно сказать об обществе, в котором главный исполнительный директор говорит: «Если вы заплатите мне всего 5 миллионов долларов, я буду работать лишь вполсилы. Если вы хотите, чтобы я уделял работе все свое время и внимание, вы должны делиться со мною частью прибыли»? А ведь именно так и говорят руководители высшего уровня, когда заявляют, что их работу надо стимулировать оплатой, размер которой увеличивается с повышением показателей деятельности руководимых ими корпораций.

В прошлом существовал общественный договор о разумном распределении выгод, которые достигались в результате совместных действий в экономике. В корпорации зарплата руководителя, как правило, была в 40 раз выше, чем у среднего работника, и эта цифра казалась очень большой, гораздо большей, чем в Европе и Японии. (Руководители большинства этих фирм, гак же как и рабочие, являлись наемными служащими, то есть они не были владельцами фирм. Но они занимали должности, позволяющие им принимать решения, включая решения о том, какая часть дохода фирмы идет акционерам, какая — работникам, какая — им самим.) Около четверти века назад, когда началась эпоха, где активную роль играли Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган, в этой области произошли масштабные изменения. Чувство справедливости, которым руководствовались при назначении размера вознаграждения, было заменено на волевое решение: высшее руководство само стало определять, какую долю доходов оно может выделить себе.

То, что происходит на рынках и в политике, много говорит о том, что представляют собой экономические и политические власти. Происходящее в тех кругах, кроме всего прочего, также посылает мощные сигналы молодежи, и в ходе этого процесса происходит формирование нашего общества. Когда мы облагаем доходы от спекуляций гораздо более низкими налоговыми ставками, чем в случае с доходами тех, кто усердно трудится, чтобы заработать себе на жизнь, мы не только поощряем все большее число молодых людей заняться спекуляциями, но и фактически заявляем, что мы как общество ценим спекуляции более высоко, чем обычную работу.

Моральный кризис

Много было уже написано о том глупом подходе к рискам, который демонстрировал финансовый сектор, о тех опустошениях в экономике, которые появились благодаря деятельности финансовых институтов, и о тех бюджетных дефицитах, которые стали результатом всего этого, но пока очень мало написано о лежащем в основе всего происходящего «моральном дефиците», который на этот раз проявил себя открыто, дефиците, который, может быть, является более значительным, чем другие, и более трудным для устранения. Неустанная погоня за прибылью и все более активное преследование собственных интересов не могут привести к тому процветанию, на которое многие надеялись, но вот появлению морального дефицита они на самом деле помогли.

Грань между творческими, как их называют, приемами бухгалтерского учета и бухгалтерскими махинациями является очень тонкой, и поэтому финансовый сектор неоднократно ее переходил, в том числе и несколько лет назад, когда разразился скандал с фиктивной отчетностью WorldCom и Enron. Хотя отличить, в каком случае имеет место некомпетентность, а в каком — обман, можно не всегда, как можно относиться к ситуациям, когда фирма сначала утверждает, что ее собственный капитал составляет более 100 млрд долл., а затем вдруг оказывается банкротом, заявляя при этом, что руководство не знало том, что бухгалтерия велась с нарушениями? Что-то не верится, что инициаторы ипотечных кредитов (оригинаторы) и инвестиционные банкиры не знали, что те продукты, которые они создавали, покупали и переупаковывали, были токсичными и даже ядовитыми. Инвестиционные банкиры хотели бы, чтобы мы поверили, что их ввели в заблуждение те, кто продавал им залоговые активы. Но никто их не обманывал. Они сами поощряли инициаторов ипотечных кредитов выйти на рискованный рынок субстандартных продуктов, потому что только при широком предложении ипотечных кредитов и преобразовании рискованных активов в новые продукты они могли получать платежи и доходы, которые затем благодаря использованию кредитного плеча позволяли им выглядеть финансовыми мудрецами. Если их и ввели в заблуждение, это произошло потому, что они просто не хотели знать правды. Вполне возможно, что отдельные их представители на самом деле не знали, что они делают, но они также виновны, хотя «их преступление проходит по другой статье» — введение в заблуждение: они утверждали, что контролировали риски, хотя фактически не могли оценить их даже приблизительно.

Конечно, неудивительно, что представители различных сфер бизнеса зачастую преувеличивают достоинства своих продуктов или заявляют о своей более высокой компетенции без достаточных на то оснований. Причем обычно подобные утверждения и заявления столь же завышены, как и проявления ими своего это и размер назначаемых себе вознаграждений. Но гораздо труднее простить моральную развращенность — эксплуатацию финансовым сектором американцев — бедняков и даже представителей среднего класса. Как я уже отмечал выше, финансовые институты обнаружили, что в нижней части общественной пирамиды имеются деньги, после чего сделали все возможное в рамках закона (а во многих случаях и с выходом за его рамки), чтобы переместить эти деньги ближе к вершине этой пирамиды. Но вместо того чтобы спросить, почему регулирующие органы не воспрепятствовали этому процессу, нам прежде всего следовало бы поинтересоваться, что случилось с моральным раскаянием тех, кто прибегал к подобным приемам.

В главе 6 я объяснил, что схема Понци, к которой прибегнул Берни Мэдофф, не так уж сильно отличается от схем других участников этого рынка, которые воспользовались длинными кредитными плечами. Финансисты знали, или должны были бы знать, что за периодом высокой доходности в краткосрочной перспективе (сопровождающимся получением сверхдоходов), вероятно, последует период крупных потерь, и поэтому сделали все от них зависящее, чтобы предстоящие потери никак не отразились на величине их бонусов. Эти преданные сторонники совершенных рынков должны были бы знать, что кредитное плечо не может обеспечить им бесплатные обеды: завышенных доходов не бывает без завышенных рисков. Большое кредитное плечо действительно приносило высокие доходы в хорошие годы, но оно одновременно подвергало банки значительным рискам при ухудшении экономической ситуации.

После того как у людей были забраны деньги (хотя банки считали их своим честным заработком), которые они откладывали себе на старость, говорить о каких-то этических нормах уже не приходится. Как и в периоды многих предшествующих банковских кризисов, каждый эпизод нынешнего кризиса характеризуется отсутствием угрызений совести. Лишь очень немногие из наиболее отъявленных личностей после этого оказались в тюрьме (но часто даже после уплаты ошеломляющих штрафов на их счетах остаются сотни миллионов долларов). В качестве ярких примеров можно привести Чарльза Китинга (Charles Keating) и Майкла Милкена (Michael Milken), промышлявших в 1980–х годах, и Кеннета Лейа (Kenneth Lay) и Бернарда Эбберса (Bernard Ebbers) в первые годы этого десятилетия.

Мэдофф пересек границу между преувеличением и нечестным поведением. И с каждым днем список финансистов, бросивших вызов этическим нормам, становится все более длинным. Еще одним примером этого рода можно назвать Анджело Модзило (Angelo Mozilo), главу Countrywide Financial, крупнейшего в стране оригинатора ипотечных субстандартных кредитов. Он был обвинен Комиссией по ценным бумагам и биржам в мошенничестве с ценными бумагами и совершении сделок на основе инсайдерской информации. Сам он в частных беседах описывал создаваемые им ипотечные продукты как токсичные и даже говорил, что Countrywide совершает «слепой полет», но при этом все время рекламировал преимущества своей ипотечной компании и расхваливал высокое качество своих ипотечных продуктов, ссылаясь при этом на следование высоким стандартам андеррайтинга¹. Многие предприниматели получают большую прибыль при продаже своих компаний. Поэтому каждый из них мечтает найти какого-нибудь дурака, готового заплатить высокую цену за их бизнес. Модзило это удалось сделать: он продал свои акции Countrywide с прибылью, равной почти 140 млн долл.

Независимо от вашего к этому отношения наши банки и наши банкиры как до кризиса, так и во время него вовсе не жили по тем нравственным нормам, которыми нам всем следовало бы руководствоваться, что особен но проявилось в том, как они эксплуатировали обычных заемщиков. Еще одним примером в длинном списке злоупотреблений являются субстандартные ипотечные кредиты в самых разных их разновидностях, в том числе студенческие займы, заем до зарплаты, схемы, предложения мебели и кредит², кредитные и дебетовые карты.

Иногда финансовые компании (и другие корпорации) говорят, что не в их компетенции принимать решения о том, что правильно и что неправильно, так как этими вопросами занимается правительство. До тех пор пока правительство не запрещает какой-то вид деятельности, банк должен выполнять обязательства перед своими акционерами и предоставлять средства тем, кто их просит, пока ему выгодно этим заниматься. Если следовать такой логике, то нет ничего плохого в помощи сигаретным компаниям, хотя они сознательно производят продукты, которые вызывают все большее и большее привыкание к ним и в конечном счете убивают тех, кто ими пользуется³.

Те, кто считают, что они могут делать все, что им угодно, пока все это остается в рамках закона, пытаются слишком легко оправдать свои действия. Ведь не надо забывать, что бизнес — сообщество тратит большие деньги, когда старается добиться принятия тех законов, которые позволяют ему в ходе своей деятельности прибегать к отвратительным приемам. Финансовый сектор очень усердно делал все возможное, чтобы помешать законодателям принять законы, не допускающие хищнического кредитования, чтобы сделать «дырявыми» законы штатов о защите прав потребителей и чтобы добиться от федерального правительства, которое во время президентства Буша сделало нормы более расплывчатыми, ослабления полномочий регулирующих органов штатов. Что еще хуже, многие корпорации старались добиться принятия законов, защищающих их от выполнения своих обязательств даже в рамках обычной ответственности. Мечта табачных компаний — иметь такой вид «легкого» регулирования, который не мешает им делать все, что им требуется для извлечения прибыли, и при этом обеспечивает им защиту в случае возникновения смертей, ставших результатом их деятельности, позволяет им заявлять, что они просто занимались законным бизнесом и при полном надзоре со стороны властей.

Принятие ответственности

В определенной степени отсутствию моральной ответственности помогла, хотя и непреднамеренно, экономическая наука⁴. Наивные читатели работ Адама Смита, возможно, исходили из предположения, что этот ученый освободил участников рынка от необходимости думать о вопросах морали. В конце концов, если преследование собственных интересов ведет под влиянием невидимой руки к общественному благополучию, все, что остается делать, — это целенаправленно действовать в собственных интересах. Представители финансового сектора, как складывается впечатление, вели себя именно гак. Но понятно, что погоня за личными интересами, то есть жадность, не привела к общественному благополучию ни в этом случае, ни в период громких скандалов с Enron и WorldCom.

Объяснить, почему все пошло не так, как ожидалось, помогает теория крахов рынка, которую я описал в предыдущих главах, в том числе объяснить и то, почему банкиры в погоне за своими частными интересами создали для общества столь катастрофические социальные последствия и почему преследование собственных интересов банкирами не привело к росту благополучия всего общества или хотя бы акционеров их банков. При возникновении рыночных перекосов, например, под действием внешних влияний, последствия (предельные выгоды и затраты) какого-то действия участника рынка не в полной мере отражаются в ценах (полученных или заплаченных). Я уже рассказывал о том, что в нашем мире существует множество экстерналий. Крах одного банка может оказать разрушительное воздействие на другие, крах банковской системы или даже возможность такого краха производит огромное влияние на экономику, налогоплательщиков, работников, предприятия, владельцев домов. Обращение взыскания на заложенную недвижимость по одному ипотечному кредиту снижает рыночную стоимость соседних домов, из-за чего возрастает вероятность обращения на них в будущем такого же взыскания.

Перекошенная модель жесткого американского индивидуализма, которую так ярко олицетворял президент Буш с его ковбойскими сапогами и манерами уверенного в себе до самодовольства человека, являлась отражением мира, в котором мы сами несем ответственность за свои успехи и неудачи и в котором мы пожинаем плоды наших усилий. Но такой мир, как и Homo Economicus из главы 9, и фирма девятнадцатого века, делами которой руководил ее владелец, — это еще один миф. «Ни один человек не является островом»⁵. Все то, что мы делаем, оказывает значительное воздействие на других, а мы сами являемся, по крайней мере частично, результатом усилий других людей.

В том, как эта модель американского индивидуализма работала на практике, есть своего рода ирония: люди брали кредиты, рассчитывая на то, что с их помощью добьются успеха, но при этом мало задумывались о той ответственности и тех обязательствах, которые возникнут у них в случае неудачи, а также не принимали во внимание те затраты, которые они навлекут на других. В пору огромных («бумажных») прибылей банкиры брали кредиты и утверждали, что это стало возможно благодаря приложенным ими усилиям, но когда наступил период огромных (реальных) убытков, они ссылались уже на то, что это стало результатом действия неподконтрольных им сил.

Эти взгляды нашли свое отражение в схемах вознаграждения руководителей. Эти схемы, несмотря на, казалось бы, повышенное внимание к стимулам, на самом деле зачастую никак не зависели от показателей деятельности организации: поощрительные выплаты являются высокими при хороших показателях деятельности компании, когда же эти результаты оказываются плохими, снижение премии компенсируется другими видами выплат, проводимых под другими названиями, например «выплата за лояльность». Представители этой отрасли заявляют, что они должны платить работнику много даже в том случае, когда результаты его работы являются неудовлетворительными, потому что в противном случае этого специалиста могут переманить конкуренты, хотя можно было бы ожидать, что банки захотят избавиться от тех, чьи показатели работы оставляют желать лучшего. Но представители отрасли на это отвечают, что прибыль является низкой не из-за недостаточно качественной работы данного человека, а из-за событий, которые никто не может контролировать. Но ведь то же самое имело место и тогда, когда прибыли были высокими. Это один из многих примеров когнитивного диссонанса: представители финансового рынка могут предложить хорошо обоснованный аргумент, подкрепляющий их точку зрения, но при этом не видят всех возможных последствий⁶.

К тому же чаще всего разговоры об ответственности остаются, как складывается впечатление, лишь словами: в японском обществе главный исполнительный директор, ответственный за крах своей фирмы, в результате которого тысячи рабочих были уволены, может совершить харакири. В Великобритании руководители того же уровня в случаях, когда их фирмы терпят крах, подают в отставку. А в Соединенных Штатах, столкнувшись с подобными неприятностями, руководители сражаются за то, чтобы получить более высокий бонус.

На сегодняшних финансовых рынках почти каждый участник заявляет о своей невиновности. Все они утверждают, что всего лишь выполняли свою работу. Так оно все и было. Но их работа часто предусматривала эксплуатацию других или благоденствие за счет результатов такой эксплуатации⁷. Это было проявлением индивидуализма, но без индивидуальной ответственности. В конце концов, общество не сможет хорошо функционировать, если люди не будут брать на себя ответственность за последствия своих действий. И поэтому отговорка «Я просто делал свою работу» не может признаваться достаточно весомым оправданием.

Экстерналии и провалы рынка являются не исключениями, а правилом. Если это так, то их возникновение имеет далеко идущие последствия. И у индивидуальной, и у корпоративной ответственности есть свое содержание. Фирмы не должны ограничиваться лишь стремлением добиться максимального прироста своей рыночной стоимости. А людям, работающим в корпорациях, необходимо больше думать о том, что они делают и каково их воздействие на других.

Вы цените то, что вы оцениваете, и наоборот⁸

В обществе, столь ориентированном на показатели деятельности, как наше, мы стремимся все делать хорошо, но на то, что мы делаем, влияет то, что мы оцениваем. Если студентов тестируют на умение читать, преподаватели будут обучать их именно чтению и тратить меньше времени на формирование у них более широких познавательных навыков. То же самое можно сказать и о политиках, политологах и экономистах. Все они стремятся понять, благодаря чему достигаются более высокие показатели деятельности, вроде тех, которые измеряются (оцениваются) величиной ВВП. Но если ВВП — плохая мера общественного благосостояния, то из этого следует, что мы стремимся к достижению неправильной цели. Более того, то, что мы при этом делаем, с точки зрения наших истинных целей может быть контрпродуктивным.

Измерение ВВП в Соединенных Штатах не давало правильной картины того, что фактически происходило в стране до момента взрыва пузыря. Америка думала, что дела обстоят лучше, это было на самом деле, впрочем, такое же ошибочное мнение преобладало и в других странах. Ценовой пузырь привел к завышению стоимости инвестиций в сферу недвижимости и получению завышенных прибылей. Многие другие страны стремились подражать Америке. Экономисты проводили сложные исследования, чтобы определить, какая экономическая стратегия позволяет добиться большего успеха, но поскольку используемое ими мерило успеха было искаженным, то и получаемые по результатам исследований выводы часто оказывались ошибочными⁹.

Кризис показал, насколько сильно могут быть искажены рыночные цены; при этом надо учесть и то, что результаты нашей оценки деятельности участников рынка сами по себе являются сильно искаженными. Даже в отсутствие кризисных проявлений цены всех товаров искажены, поскольку мы относимся к нашей атмосфере (и зачастую к чистой воде) так, словно эти ресурсы являются бесплатными, хотя на самом деле они относятся к категории редких. Степень искажения цен у любого конкретного товара зависит от количества углерода, использованного при его производстве (а также при производстве всех его компонентов).

Приводимые некоторыми специалистами доводы о том, что мы стара емся добиться компромиссного варианта, учитывающего вопросы сохранения окружающей среды и экономического роста, в данном случае не приемлемы: если бы мы правильно измеряли выход продукции, никакого компромиссного варианта не было бы. При хорошо продуманной экологи ческой политике правильно измеряемый выход продукции был бы выше, а окружающая среда чище. Мы бы тогда поняли, что кажущиеся прибыли, полученные при производстве таких пожирателей топлива, как автомобиль Hummer (успех которого к тому же оказался непродолжительным), являются ложными: они достигаются за счет будущего благосостояния.

Наш экономический рост также основывался на заимствованиях у будущих поколений: мы живем не по средствам. Кроме того, наш рост достигался за счет истощения природных ресурсов и деградации окружающей среды, а это тоже своего рода заимствования у будущих поколений, причем осуществляемые в более циничной форме, так как в этом случае наши долги, по которым все равно придется расплачиваться, не являются внешне очевидными¹⁰. Из-за наших нынешних действий будущие поколения становятся более бедными, но наш индикатор ВВП этого не отражает.

Есть и другие проблемы, связанные с нашей оценкой благосостояния. ВВП на душу населения (то есть в расчете на одного человека) измеряет то, сколько мы тратим на здравоохранение, но не результат этих трат, то есть не состояние нашего здоровья, которое отражается, например, в средней продолжительности жизни. В итоге, хотя наша система здравоохранения становится все более и более неэффективной, может сложиться впечатление, что ВВП растет, хотя состояние здоровья людей ухудшается. ВВП США на душу населения численно выше, чем у Франции или Великобритании, отчасти потому что наша система здравоохранения является менее эффективной. Мы тратим гораздо больше, чем эти страны, а на выходе получаем гораздо более низкие результаты, если говорить о здоровье людей.

В качестве последнего примера (их можно привести намного больше)¹¹ наших вводящих в заблуждение стандартных измерений можно привести средний показатель ВВП на душу населения, который может расти даже тогда, когда не только большинство людей в нашем обществе чувствуют, что их материальное положение ухудшается, но оно и на самом деле становится хуже. Такое случается, когда общество становится все более неравным (что происходит в большинстве стран по всему миру). Увеличение размера Пирога вовсе не означает, что все или хотя бы большинство людей получат больший кусок. Как уже отмечалось в главе 1, в Соединенных Штатах к 2008 году средний доход домашнего хозяйства оказался, с поправкой на Инфляцию, примерно на 4 % меньше, чем в 2000 году, хотя ВВП на душу населения (усредненный показатель) за эти годы увеличился на 10 %¹².

Целью социального производства является повышение благосостояния Членов общества, однако это всего лишь декларация. Наши стандартные измерения не позволяют получить точную оценку происходящего. Но существуют альтернативные варианты. Хотя ни одна мера не может учесть всей сложности того, что происходит в современном обществе, при использовании в этом качестве ВВП ошибки являются критическими. Нам Нужны показатели, отражающие материальное положение типичного человека (измерения медианного дохода намного более полезны, чем измерения среднего дохода), устойчивость (меры, которые учитывают, например, истощение ресурсов и ухудшение окружающей среды, а также увеличение задолженности), а также состояние сферы здравоохранения и образования. Разработчики программ развития из ООН предложили более всеобъемлющую меру, которая включает в себя оценку состояния образования и здравоохранения, а также доходов. При использовании этого подхода скандинавские страны показывают намного более высокие результаты, чем Соединенные Штаты, которые в этом случае занимают в общем рейтинге лишь тринадцатое место.

Но даже при применении более широких экономических показателей, учитывающих положение дел в здравоохранении и образовании, в них не включаются многие другие составляющие, которые влияют на наше ощущение собственного благополучия. Важность нашей взаимосвязи очень хорошо продемонстрировал Роберт Путнам. По его словам, в Америке чувство взаимосвязанности ослабевает, чему, возможно, способствует то, как мы организовали нашу экономику.

Королевство приверженцев буддизма Бутан, расположенное на склонах Восточных Гималаев, попыталось воспользоваться другим подходом. Они решили разработать такую меру измерения благосостояния своих жителей, как показатель валового национального счастья (gross national happiness, GNH). Состояние счастья лишь отчасти связано с материальными блага ми. Некоторые аспекты, вроде духовных ценностей, нельзя и, вероятно, не следует выражать в количественных показателях. Но есть другие составляющие, которые можно представить таким образом (например, социальные связи). Даже без их количественной оценки повышенное внимание к этим ценностям подчеркивает некоторые способы, на которые следует обратить внимание, если мы хотим осуществить переориентацию нашей экономики и нашего общества.

Безопасность и права

Одной из важных составляющих, определяющих степень благополучии общества, является достигнутый уровень безопасности. Для большинства американцев стандарты жизни и благополучия снизились значительнее, чем можно было бы предположить, судя по цифрам статистики национального дохода (по «медианному доходу домохозяйства»). Отчасти это связано с усилением тревожности. Они чувствуют себя менее уверенно и отношении своей работы, так как знают, что если они потеряют свое рабочее место, то одновременно лишатся и медицинской страховки. При увеличивающихся расходах на обучение они теряют уверенность и в том, что смогут дать своим детям то образование, которое позволит им осуществить свои мечты. А из-за уменьшения накоплений на пенсионных счетах они чувствуют себя менее защищенными еще и потому, что не могут быть уверены в своей обеспеченной старости. Сегодня большинство американцев обеспокоены и тем, смогут ли они сохранить свои дома. Подушка безопасности на основе собственного капитала, которую составляла разница между стоимостью дома и величиной ипотечного кредита, сейчас исчезла. Примерно для 15 млн домов, что в масштабе всей страны составляет около трети всего залогового обеспечения по ипотечным кредитам, величина кредита превышает стоимость заложенного жилья¹⁵. За годы этой рецессии 2,4 млн человек потеряли свою медицинскую страховку из-за утраты работы¹⁶.

Для этих американцев жизнь превратилась в существование на краю пропасти.

Достижение более высокой степени безопасности жизни может даже косвенно влиять на стимулирование экономического роста: чувство уверенности позволяет людям брать на себя более высокие риски, поскольку они знают, что если что-то пойдет не так, как им хотелось бы, они смогут положиться на определенный уровень социальной защиты. Программы, обеспечивающие людям социальные гарантии при смене места работы, помогают лучше использовать один из важнейших наших ресурсов — человеческие таланты. У перечисленных видов социальной защиты есть и политический аспект: если работники чувствуют себя более уверенно, они не так настойчиво требуют введения протекционистских мер. Это, в свою очередь, способствует созданию более динамичного общества. А более динамичные экономика и общество, в котором обеспечивается соответствующая степень социальной защиты, могут более полно удовлетворять Потребности и работников, и потребителей.

Конечно, защита прав работников порой может оказываться чрезмерной: если при низкой производительности не принимаются дисциплинирующие меры, то такое положение дел слишком слабо стимулирует желание добиваться высоких результатов в работе. Но, опять же, ирония ситуации состоит в том, что мы больше обеспокоены моральной ответственностью и стимулами отдельных людей, чем поведением корпорации, что в значительной степени искажает ответные меры, принимаемые в ходе нынешнего кризиса. Такой подход мешал администрации Буша прореагировать Ни угрозу того, что миллионы американцев могут потерять свои дома или работу. Администрация не хотела, чтобы у кого-то сложилось мнение, что она вознаграждает тех, кто безответственно залезал в долги. Она не хотела увеличивать размер пособия но безработице, потому что это может снизить стимулы, подталкивающие людей к поиску новой работы. Однако властям следовало бы меньше беспокоиться об этих проблемах и больше о порочных стимулах в виде недавно созданной сети финансовой безопасности для корпораций¹⁷.

Очень небедные американские корпорации также говорят о важности мер по обеспечению безопасности. Они подчеркивают необходимость обеспечения прав собственности и заявляют, что без этой обеспечивающей их безопасность меры они не будут заниматься инвестициями. Они, как и обычные американцы, «настороженно относятся к риску». В государственной политике, особенно проводимой правыми, большое внимание уделяется этой озабоченности по поводу безопасности в отношении прав владения имуществом. Но, что опять же заслуживает упоминания, многие представители органов власти в то же время утверждают, что сеть безопасности для частных лиц должна быть ослаблена, что нужно сократить выплаты по системе социального обеспечения и ослабить меры, направленные на сохранение рабочих мест для рядовых граждан. То есть налицо любопытное противоречие, которое приобретает особое значение в свете недавно проводившихся дискуссий о правах человека¹⁸.

На протяжении десятилетий после начала холодной войны Соединенные Штаты и Советский Союз были вовлечены в борьбу, которая велась вокруг прав человека. Основные экономические и политические права перечислены во Всеобщей декларации прав человека¹⁹. В ходе этих дебатов Соединенные Штаты желали говорить только о политических правах, а Советский Союз — только об экономических. Многие представители стран третьего мира, хотя и отмечали важность политических прав, более значимыми для себя считали экономические права. Что хорошего в наличии права голоса для человека, умирающего от голода? Представители этих стран сомневались, может ли человек, не имеющий достаточного образования, осознанно реализовать свое право голоса в том случае, когда от него потребуется высказать свое мнение по какому-то сложному вопросу.

В конце концов в период правления администрации Буша Соединенные Штаты начали осознавать важность экономических прав, но это признан иг оказалось однобоким: эта администрация признала право на свободное перемещение капитала в страну и за ее пределы и выступила за либерализацию рынка капитала. Кроме этого, из других экономических прав повышенное внимание уделялось правам интеллектуальной собственности и правам собственности в целом. Но почему эти экономические права, права корпораций, стали приоритетными по сравнению с базовыми экономическими правами граждан, такими как право получения медицинского обслуживания, или право на жилье, или право на образование? К этой же важной категории относится и право на определенный минимальный уровень безопасности.

Таковы основные вопросы, с которыми сталкивается любое общество. Рамки этой небольшой книги не позволяют нам в полной мере обсудить все эти вопросы. Однако и без этого ясно, что перечисленные права не относятся к тем, которые изначально даны нам Богом. Они являются социальными конструкциями. Мы можем рассматривать их только как часть общественного договора, который регулирует нашу совместную жизнь как сообщества.

Досуг и устойчивость

Существуют и другие ценности, которые не учитываются стандартным показателем ВВП: в частности, мы ценим отдых, независимо от того, используем ли мы его для снятия напряжения, проведения времени с семьей, знакомства с достижениями культуры или занятий спортом. Отдых может быть особенно важен для тех миллионов людей, которые не получают немедленного удовлетворения от своей работы или это удовлетворение является ограниченным, то есть для тех, кто работает, чтобы жить, а не живет, чтобы работать.

Семьдесят пять лет назад Кейнс отметил тот факт, что человечество впервые в своей истории может освободиться от груза «экономических проблем»20. На протяжении всей человеческой истории большую часть своей энергии человек тратил на обеспечение себя пищей, жильем и одеждой. Однако достижения в области науки и техники привели к тому, что для удовлетворения всех этих основных потребностей человеку достаточно работать лишь несколько часов в неделю. Например, все продукты питания, необходимые гражданам США, производят менее 2 % американских рабочих. Объем производимой ими продукции таков, что даже при нашем растущем избыточном потреблении и при появлении в стране все большего числа тучных людей всей производимой в стране еды оказывается не только достаточно, но и образуются ее излишки, благодаря которым мы являемся крупным экспортером пшеницы, кукурузы и соевых бобов. Кейнса интересовало, что мы будем делать с плодами этих достижений. Глядя на то, как представители правящего класса Англии проводили свое время, он имел все основания для беспокойства.

Кейнс не смог в полной мере предвидеть того, что произойдет, особенно в последней трети века. Америка и Европа, казалось бы, по — разному ответили на его вопрос. В отличие от прогнозов Кейнса, Америка в целом не получила больше свободного времени. Более того, количество рабочих часов в расчете на одну семью фактически даже увеличилось (приблизительно на 26 % за последние 30 лет). Мы стали потребительским, материалистическим обществом: две машины в каждом гараже, по наушнику от iPod в каждом ухе и бесчисленное количество одежды в каждом шкафу. Мы покупаем и выбрасываем²².

Европа выбрала совсем другой курс. Пятинедельный отпуск здесь является нормой, и поэтому европейцы содрогаются, когда слышат, что продолжительность стандартного американского отпуска составляет всего 2 недели. При этом объем продукции, вырабатываемой за час, во Франции выше, чем в Соединенных Штатах, но у типичного француза меньшее количество рабочих часов в год, и поэтому у него более низкий доход.

Указанные различия не являются по своей природе генетическими. Они лишь отражают разные варианты эволюции нашего общества. Большинство французов не поменялись бы местами с большинством американцев, а большинство американцев не стали бы меняться местами с большинством французов. Эволюция и в Америке, и в Европе происходит без какого-либо заранее составленного плана. Нам следует спросить себя, а этот ли курс нам следовало выбрать. Как ученые, изучающие общество, мы, конечно, можем попытаться объяснить, почему каждая страна выбрала именно тот курс, которым она сейчас следует.

Трудно сказать, какой образ жизни является более правильным. Но американский жизненный стиль неустойчив. В других странах он, возможно, в этом отношении более прочен. Если страны из тех, которые относятся к развивающимся, попытаются подражать жизни в Америке, планета будет обречена. У нее просто не хватит природных ресурсов для обеспечения всех потребностей человечества, а ускорение процесса глобального потепления в этом случае приведет к созданию невыносимых климатических условий. Америке придется вносить изменения в свою жизнь и делать это очень быстро.

Сообщества и доверие

Модель жесткого индивидуализма в сочетании с рыночным фундаментализмом изменила не только то, что люди думают о себе и о своих предпочтениях, но и то, как они связаны друг с другом. В мире жесткого индивидуализма потребность в организации сообщества снизилась, да и доверие перестало быть необходимостью. Поэтому правительство теперь выступает в качестве своего рода помехи: оно скорее является проблемой, чем решением. Но если экстерналии и сбои рынка случаются постоянно, значит, существует потребность в коллективных действиях, но добро воль пых соглашений, как правило, для этого не хватает (просто потому что нет механизма их реализации, нет способа, обеспечивавшего, чтобы люди вели себя должным образом)²³. Но еще хуже то, что жесткий индивидуализм в сочетании с явно доминирующим материализмом привел к подрыву доверия. Даже в условиях рыночной экономики доверие является той смазкой, благодаря которой общество выполняет свои функции. Общество иногда может обойтись без доверия, прибегая, скажем, к правовому механизму реализации контрактов, но это далеко не лучший вариант. В условиях нынешнего кризиса банки потеряли наше доверие и перестали доверять друг другу. Историки экономики подчеркивают ту важную роль, которую доверие сыграло в развитии торговли и банковского дела. Условием, благодаря которому некоторые общины стали выступать в качестве мировых купцов и финансистов, являлось доверие их членов друг другу²⁴. Важный урок нынешнего кризиса состоит в подтверждении того факта, что, несмотря на все изменения, произошедшие за несколько веков, наш сложный финансовый сектор по — прежнему базировался на доверии. Когда доверие стало ослабевать, наша финансовая система застыла в развитии. Но мы создали экономическую систему, которая фактически поощряет близорукое поведение, причем настолько недальновидное, что затраты, возникающие из-за нарушения доверия, никогда не принимаются во внимание. (Такое близорукое поведение объясняет, как мы убедились, и другие сложные аспекты деятельности финансового сектора, и оно же стало причиной возникновения нежелания общества заниматься решением экологических проблем, которые сами просто так никуда не исчезнут.)

Финансовый кризис способствовал эрозии доверия и ускорению этого процесса. Мы считали доверие чем-то само собой разумеющимся, но такое отношение привело к тому, что доверие стало ослабевать. Если в будущем мы не осуществим кардинальных изменений, то не сможем снова рассчитывать на доверие. Это коренным образом изменит наше отношение друг к другу и наши представления о себе и о других. Наше чувство общности продолжит размываться, что, в свою очередь, может способствовать снижению эффективности нашей экономики.

Олицетворением процесса разобщения является секьюритизация, а также связанные с нею злоупотребления. История о «дружественных» отношениях внутри тесного сообщества между банкиром и заемщиком, когда банкир лично знал человека, который пришел к нему за деньгами (и поэтому, если у заемщика действительно возникали проблемы с погашением, банкир знал, когда и как следует изменить условия выданного ранее кредита), возможно, выглядит как идиллия. Но была в ней и доля правды, состоящая в том, что те отношения основывались на доверии. При секьюритизации доверие не играет никакой роли; у кредитора и заемщика Нет никаких личных отношений. Процедура происходит анонимно, и вся необходимая информация о характеристиках ипотечного кредита приводится лишь в виде статистических данных. Те люди, чьи жизни рушатся из-за этих сделок, представлены в этой статистике в виде обезличенных данных, и поэтому вопросы реструктуризации кредитов решаются в рамках закона, определяющего, что позволительно делать сервисному агенту, чтобы добиться максимальной ожидаемой доходности для владельцев ценных бумаг. Доверие теперь исчезло не только между заемщиком и кредитором, но и между другими, самыми разными сторонами сделок, например, держатель ценных бумаг не доверяет теперь сервисному агенту действовать в его интересах. Из-за отсутствия доверия условия многих контрактов ограничивают возможности их реструктуризации²⁵. От обилия правовых пут страдают и кредиторы, и заемщики. В выигрыше здесь оказываются лишь юристы.

Но даже когда реструктуризация возможна, по — прежнему действуют те же самые стимулы, которые позволили кредиторам воспользоваться слабым положением заемщиков. Если банкиры когда-то и проявляли сострадание к другим, сегодняшняя ситуация этому не способствует: главное, что их теперь беспокоит, — это своевременность получения комиссионных. Почему же тогда мы не должны ожидать, что они снова прибегнут к тем приемам, которыми они научились владеть так мастерски, чтобы использовать обычных домовладельцев для увеличения своей прибыли. Складывается впечатление, что СМИ и правительство удивлялись, когда раз за разом скорость реструктуризации оказывалась медленной, а также тому факту, что слишком много реструктуризаций оказались невыгодны ми для заемщиков. Кредиторы готовы пойти на реструктуризацию, при которой лишь удлиняется период выплат по кредиту, в результате чего в краткосрочной перспективе увеличивается размер платежей (что весьма положительно сказывается на цифрах в итоговой строке годового отчета кредиторов); кредиторы знают, что многие заемщики будут осуществлять ежемесячные платежи, поскольку они не хотят потерять свои дома. При этом следует учесть и общее удрученное состояние заемщиков, в котором многие из них оказались после совершения плохих сделок.

Секьюритизация никуда не уйдет. Это реальность, характерная для современной экономики. К тому же косвенно, через предпринимаемые нами меры по спасению финансовой системы, мы субсидируем секьюритизацию. Все, что мы можем сделать в этом отношении, — это создать по крайней мере равные условия для всех и не поощрять участие в секьюритизации.

Разделенный дом

Этот кризис выявил трещины, имеющиеся в нашем обществе, которые возникли между Уолл-стрит и Мэйн-стрит, между Америкой богатых и остальной частью нашего общества. Я уже рассказывал, что хотя на протяжении последних трех десятилетий верхушка нашего общества процветала, доходы большинства американцев оставались неизменными или даже снижались. Последствия такой разницы пытались скрыть: тем, кто находился внизу или даже в середине общественной пирамиды, говорили, что им следует продолжать потребление и делать это так, словно их доходы растут, их призывали жить не по средствам за счет заимствований, и надуваемый пузырь делал это возможным. Последствия возвращения к реалиям могут быть очевидными и тяжелыми: уровень жизни, возможно, снизится. Я подозреваю, что за интенсивно ведущимися дебатами по поводу величины бонусов, выплачиваемых банками своим руководителям, лежит именно это понимание возможного сценария развития событий.

Наша страна в целом живет не по средствам. Поэтому следует осуществить необходимые коррективы. При этом кому-то придется заплатить по счетам, образовавшимся в результате оказания финансовой помощи банкам. Даже если эти счета будут распределены между гражданами страны Пропорционально, для большинства американцев последствия этого станут катастрофическими. В среднем доход домохозяйства в стране уже снизился по сравнению с 2000 годом примерно на 4 %, и поэтому у нас нет выбора: если мы хотим сохранить хотя бы в какой-то мере чувство справедливости, вся тяжесть корректировки должна лечь на тех представителей Верхушки общественной пирамиды, которые за последние три десятилетия Очень много выиграли благодаря созданному положению дел, и на финансовый сектор, действия которого так дорого обошлись остальной части общества.

Но проведение такой политики будет нелегким делом. Финансовый вектор не желает расплачиваться за совершенные им промахи. Моральное поведение и личная ответственность отчасти проявляются в том, чтобы признавать свою вину, когда в этом есть необходимость; любой человек может ошибиться, в том числе и банкиры. Но, как мы видели, они усердно стараются переложить свою вину на других, включая и тех, кто пострадал из-за их действий.

Мы не одиноки в решении этой трудной задачи: серьезными корректировками в будущем предстоит заниматься многим странам. Финансовая система Великобритании еще более раздута, чем в Соединенных Штатах. Шотландский The Royal Bank до своего краха был крупнейшим банком в Европе и в 2008 году понес больше убытков, чем любой другой банк в мире. Как и в Соединенных Штатах, в Великобритании надулся пузырь недвижимости, который потом лопнул. Адаптация к новым реалиям может потребовать снижения потребления на целых 10 %²⁶.

Ситуация с видением перспектив

Американские правительства никогда специально не занимались структуризацией и реструктуризацией экономики, за исключением одного случая, когда экономику надо было перевести на военные рельсы, а потом снова вернуться к мирному варианту. После начала Второй мировой войны эта задача была решена очень эффективно. Но тот факт, что в других случаях государству не приходилось настолько серьезно заниматься формированием экономики, не означает, что государственная политика не формировала наше общество. Современные пригороды в стране появились в результате реализации программы строительства скоростных дорог и шоссе, выполненной во времена президентства Эйзенхауэра, несмотря на все ее недостатки, включая энергозатратность, выбросы вредных веществ и увеличение времени на поездки. Эта программа привела к уничтожению некоторых наших городов и появлению многих социальных проблем.

Как я уже отмечал в главе 7, нравится ли нам это или нет, но наше современное общество требует, чтобы правительство взяло на себя более важную роль: от установления правил и обеспечения их соблюдения до развития инфраструктуры, финансирования научных исследований, обеспечения образования, здравоохранения и разнообразных видов социальной защиты Многие из расходов этого рода являются долгосрочными, и многие из них приведут к долгосрочным последствиям (как это видно на примере про граммы дорожного строительства Эйзенхауэра). Если мы хотим, чтобы эти деньги были потрачены хорошо, следует сначала всесторонне продуман., что мы хотим получить и в каком направлении нам двигаться дальше.

В этой книге я знакомлю вас с рядом изменений, которые, взаимодействуя друг с другом, изменили природу рынка и нашего общества: из-за чего мы ушли от более сбалансированного варианта, учитывавшего интересы и отдельного человека, и общества (в том числе и государства), от варианта, при котором экономические и неэкономические виды деятельности были лучше согласованы друг с другом, от более сбалансированных ролей рынка и государства и от отношений между людьми, которые взаимодействовали друг с другом на основе доверия, и пришли к отношениям, где посредником между сторонами выступает рынок, а механизмом реализации служит правовая система.

Мы также стали свидетелями все большей ориентации отдельных лиц, фирм и правительства на краткосрочный период. Как уже отмечалось, одной из причин, вызвавших недавние проблемы во многих отраслях американской экономики, в том числе и в финансовом секторе, является чрезмерное внимание к краткосрочным результатам (это один из аспектов капитализма менеджеров). Для достижения долгосрочных успехов необходимо мышление, ориентированное на длительный период, — видение перспектив; на сегодняшний день рынки структурированы таким образом, что поощряют участников действовать прямо наоборот, но мы мешаем органам власти исправить встречающиеся здесь сбои. Конечно, заявления о том, что правительству следует в первую очередь исходить из долгосрочных перспектив, совершенно обоснованы, но надо понимать, что действующие стимулы подталкивают политиков к тому, чтобы прежде всего заниматься ближайшими задачами, причем эти стимулы так же, если не более серьезны, как и стимулы корпоративных менеджеров.

Перспективное мышление означает наличие видения. Очень удачно сформулировал сущность этого вопроса Жиль Мишель, глава французского Strategic Investment Fund, который заявил: «Государство имеет право на видение. Мы считаем обоснованным мнение о том, что органы власти должны заботиться о природе и эволюции промышленной структуры нашей страны»²⁷. Частично обоснование для такого подхода дает и экономическая теория, свидетельствующая о наличии экстерналий (мы снова возвращаемся к сквозной теме этой книги). Развитие новой отрасли или создание нового продукта может привести к побочным воздействиям, оказываемым на других, в частности к возникновению преимуществ, которые предприниматель может не видеть, или даже если и видит их, то не может сам ими воспользоваться.

В некотором смысле, когда правительство расходует так много, как в настоящее время, трудно управлять процессом, не имея видения, охватывающего как небольшие, так и крупные вопросы: например, будет ли страна больше ориентироваться на неэкономичные автомобили, пожирающие топливо, или на общественный транспорт, при выборе видов которого тоже могут быть свои предпочтения (воздушный, железнодорожный и т. д.); будет ли экономика уделять большее внимание научным исследованиям, инновациям и образованию или сфокусируется на производстве. Пакет стимулов, принятый в феврале 2009 года, является убедительным примером того, что может произойти, если не руководствоваться общим видением: страна строит новые дороги в то время, когда местные сообщества вынуждены увольнять учителей, а университетам приходится значительно сокращать свои бюджеты. Снижение налогов поощряет потребление, но правительству следовало бы в первую очередь поощрять инвестиции.

Политическая, экономическая и социальная коррупция в американском стиле

О многих из обсуждаемых здесь проблем давно известно, однако реагирование на них до сих пор остается медленным. Почему страна, где так много талантливых людей и которая сумела отправить человека на Луну, не может лучше решать свои проблемы здесь, на земле?

Президент Эйзенхауэр предупреждал об опасностях, возникающих при развитии военно — промышленного комплекса²⁸.

Но за последние полвека этот комплекс стал еще более масштабным: в число групп с особыми интересами, которые формируют американскую экономическую и социальную политику, входят помимо прочего финансовый сектор, фармацевтический, нефтяной и угольный. Из-за их политического влияния проведение в стране по — настоящему рациональной политики стало невозможным. В некоторых случаях при толковании сложных социально — экономических явлений лоббисты играют вполне объяснимую роль, хотя, конечно, с уклоном в сторону частных интересов. Но по многим ключевым вопросам за их действиями не стоит практически ничего другого, кроме откровенного желания получить деньги, о чем свидетельствует недавнее требование фармацевтической отрасли, состоящее в том, чтобы правительство, крупнейший покупатель лекарственных средств, не требовало снижения цен при закупках этой продукции. Но еще более отвратительные примеры такого поведения демонстрировал как до, так и во время кризиса финансовый сектор.

Америке будет трудно реализовать любое видение будущего до тех пор, пока она будет оставаться столь ослепленной взносами, получаемыми во время политических кампаний, и не обращать должного внимания па действия лоббистов, а также на сложившуюся систему переходов высших менеджеров из банковского сектора на ключевые посты в органах власти. Возможно, у нас получится через все это пройти, но с какими затратами для нас сегодняшних и какими расходами для будущих поколений мы решим эту задачу? Этот кризис следует считать сигналом к пробуждению: затраты могут быть большими, очень большими, такими огромными, которые не может себе позволить даже самая богатая страна мира.

Заключительные комментарии

Я пишу эту книгу в ситуации, когда пройдена половина пути. Ощущение свободного падения закончилось. Может быть, к тому времени, когда книга будет опубликована, примени кризиса вообще перестанут про являться. Может быть, экономика вернется к полной занятости, хотя это маловероятно.

Я утверждаю, что проблемы нашей страны и мира, с которыми мы все столкнулись, приведут не только к небольшой корректировке финансовой системы. Некоторые специалисты утверждали, что возникшие проблемы в нашей «сантехнике» являются незначительными. Но на самом деле наши «трубы» оказались «забиты». И мы снова вызываем тех же «сантехников», которые монтировали нашу «сантехническую систему», плохая работа которой породила хаос, и делаем это исходя, вероятно, из того, что только они знают, как все можно починить. Ничего страшного, если за монтаж системы они содрали с нас непомерную плату; ничего страшного, если нас заставят переплачивать и за ремонт. Мы должны быть благодарны им за то, что наша «сантехника» снова работает, спокойно платить по счетам и молиться, чтобы сейчас они сработали лучше, чем в прошлый раз.

Но дело в том, что проблема гораздо серьезнее, чем неполадки с «сантехникой»: неудачи, случающиеся в нашей финансовой системе, олицетворяют более масштабные сбои, происходящие во всей нашей экономической системе, и отражают более глубокие проблемы, возникшие во всем нашем обществе. Мы начали осуществлять акции спасения без четкого Представления о том, какую финансовую систему мы хотим получить в Итоге, и результат этих действий был предопределен, поскольку выбором Занимались те же политические силы, которые довели нас до нынешнего Хаотического состояния. Мы не изменили нашу политическую систему, и Поэтому нам, возможно, не стоит удивляться ничему из того, что сейчас происходит. И все же у нас была надежда, что перемены возможны. И не Только возможны, но и необходимы.

Этот кризис неизбежно приведет к изменениям. Возврата к прежнему Положению дел, к тому миру, который существовал до кризиса, уже не будет. Но пока остаются вопросы, ответы на которые еще не получены. Насколько глубокими и фундаментальными будут эти изменения? Будут ли ОНИ осуществлены в правильном направлении? Мы утратили способность Отделять зерна от плевел, а то, что происходило до сих пор, не предвещает Нам хорошего будущего.

В некоторых областях регулирующие правила будут улучшены. Так, почти наверняка финансовым структурам запретят пользоваться избыточно большим кредитным плечом. Но в других областях на тот момент, когда эта книга готовилась к печати, прогресс пока почти не заметен. Так, слишком большим для краха банкам разрешили продолжать совершать почти в прежнем объеме сделки с внебиржевыми деривативами, которые Так дорого обошлись налогоплательщикам, а руководители финансовых учреждений будут и впредь получать огромные бонусы. В каждой из этих сфер деятельности проведут какой-то косметический ремонт, но это будет далеко не то, что нужно на самом деле. В других областях быстрыми темпами продолжит дерегулирование, каким бы шокирующим ни казался этот подход, если только этому не помешает справедливый гнев народа, хотя, по — видимому, основные формы защиты обычных инвесторов будут существенно ослаблены после появления закона Сарбейнса — Оксли, который после скандала с Enron и доткомовскими компаниями принял республиканский Конгресс США и который вступил в силу после подписания его президентом — республиканцем.

Мы изменили не только наши институты, поощряя повышенную концентрацию в сфере финансов, но и базовые правила капитализма. Мы объявили, что на некоторые институты, попавшие в привилегированную касту, дисциплинирующие меры либо вообще не распространяются, либо действуют в очень ограниченной степени. Мы создали эрзац — капитализм с неясными правилами, но с предсказуемыми последствиями: будущими кризисами; неоправданно высокими рисками, которые с легкостью при ни маются в расчете на последующее вмешательство государства (независимо от того, каким, согласно обещаниям, должен стать новый режим регулирования), а также более низкой эффективностью. Мы читали лекции о важности прозрачности в бизнесе, но при этом мы предоставили банкам более широкие возможности для манипуляций со своими бухгалтерскими документами. В ходе предыдущих кризисов наше беспокойство вызывали моральные опасности и негативные стимулы, возникающие при проведении спасательных акций, однако масштабы нынешнего кризиса продемонстрировали, что для таких опасений появился новый повод.

Правила игры изменились в глобальном масштабе. Политика, созданная на основе Вашингтонского консенсуса, и его базовая идеология рыночного фундаментализма перестали существовать. В прошлом возможно были проведение дискуссий о том, предоставляются ли равные условия развитым и менее развитым странам, но теперь двух мнений по этому вопросу быть не может. Бедные страны просто не могут помочь своему бизнесу тик как это делают богатые государства, и это меняет риски, на которые они могут пойти в таких обстоятельствах. Они видели, насколько плохо осуществляется управление рисками глобализации. Но ожидаемые реформы, призванные помочь в управлении процессами глобализации, пока еще еле — еле видны на горизонте, так как они очень далеки от реализации.

В последние годы возникло своего рода клише — специально подчеркивать, что китайские иероглифы, используемые для передачи понятия «кризис», можно истолкован» и как «опасность», и как «возможность.» С опасностью мы уже познакомились. Вопрос в том, сможем ли мы not пользоваться предоставившейся возможностью, чтобы восстановить баланс между рынком и государством, между индивидуализмом и сообществом, между человеком и природой, между средствами и целями? Теперь у нас есть возможность создать новую финансовую систему, которая будет отвечать потребностям общества; создать новую экономическую систему, которая будет способствовать появлению необходимого числа рабочих мест и обеспечивать достойной работой всех тех, кто хочет трудиться, такую систему, в которой разрыв между имущими и неимущими будет сужаться, а не возрастать, и, что важнее всего, создать новое общество, в котором каждый человек сможет реализовать свои стремления и жить, раскрывая свой потенциал, общество, которое будет формировать граждан, руководствующихся в своей жизни общими идеалами и ценностями, общество, в котором мы создадим культуру уважения к нашей планете, что, безусловно, окупится в долгосрочной перспективе. Все перечисленное относится к возможностям. Реальная опасность в настоящее время заключается в том, что мы можем их упустить.