Крутое пике. Америка и новый экономический порядок после глобального кризиса

По мере того как экономический кризис быстро распространился из США на остальной мир, становилось все более понятно, что для восстановления нормального положения дел нужны скоординированные в глобальном масштабе действия и соответствующий план их выполнения, хотя каждая страна в первую очередь будет заботиться о собственном благополучии. Международные институты, отвечавшие за поддержание стабильности мировой экономической системы, не смогли предотвратить возникновение кризиса. После этого они еще раз проявили свою беспомощность, так как не смогли разработать необходимый скоординированный ответ. Экономическая глобализация сделала мир более взаимозависимым, в результате чего усилилась потребность в совместных действиях и согласованной работе. Но до сих пор эффективных средств для достижения этой цели предложено не было.

Связанные с глобализацией проблемы проявились в форме искаженных размеров экономических стимулов, ошибок при проведении денежно- кредитной политики, при разработке акций спасения и предоставлении гарантий, при определении размеров помощи, которая предоставляется развивающимся странам, а также выразились в форме усиления протекционизма. Эти проблемы будут и впредь проявлять себя в ходе преодоления тех трудностей, с которыми сталкивается мир при создании глобальной системы регулирования.

Для нынешнего кризиса характерно наличие как рисков, так и возможностей. Один из рисков заключается в том, что, если не будут приняты никакие меры, чтобы лучше управлять глобальной финансовой и глобальной экономической системами, то в будущем кризисов станет еще больше и они, возможно, окажутся еще более тяжелыми, чем нынешний. А поскольку страны стремятся защитить себя от необузданной и безудержной глобализации, они будут принимать меры для уменьшения своей открытости. Создаваемая из-за этого фрагментация мировых финансовых рынков может ослабить преимущества, которые можно получить благодаря глобальной интеграции. Для многих стран нынешний способ управления процессами глобализации, особенно на финансовых рынках, принес огромные риски и лишь ограниченное вознаграждение.

Второй риск, связанный с первым, касается продолжающейся битвы идей об эффективности рынков, в которую втянулись профессионалы экономической сферы (более подробно эти идеи рассматриваются в следующей главе). Во многих частях мира эта битва является не просто чисто научной дискуссией: ведутся активные дебаты о том, какая экономическая система будет работать лучше в конкретных условиях. Конечно, капитализм в американском стиле продемонстрировал, что он может столкнуться с огромными проблемами, но Америка может позволить себе выделить сотни миллиардов долларов, чтобы исправить ситуацию. Бедные страны не обладают такой возможностью. Поэтому все произошедшее будет влиять на характер этих дебатов еще на протяжении долгих лет.

Соединенные Штаты будут по — прежнему оставаться крупнейшей экономикой мира, но мир теперь по — другому воспринимает Америку, к тому же следует учитывать усиливающееся влияние Китая. Даже до наступления кризиса доллар уже не рассматривался как валюта, подходящая для сбережений, поскольку его курс не отличался стабильностью и стоимость доллара снижалась. Теперь же растущий объем долга США, увеличение их бюджетного дефицита и неустанно работающий с подачи ФРС денежный печатный станок в еще большей степени подрывают доверие к американской валюте. Это не только окажет отрицательное воздействие на американскую экономику в долгосрочной перспективе, но и уже породило требования об установлении нового глобального финансового порядка. Если бы удалось создать новую глобальную резервную систему и, если рассматривать этот процесс более широко, задать новые рамки для управления глобальной экономической системой, это стало бы одним из немногих светлых лучи ков, пробивающихся через темную тучу, которая в противном случае так и останется беспросветной.

С самого начала кризиса промышленно развитые страны признавали, что они не могут решить возникшую проблему в одиночку. Большая восьмерка, G-8, группа передовых промышленно развитых стран, которые ежегодно встречаются для решения общемировых проблем, всегда меня удивляла. Эти так называемые лидеры мира считали, что они смогут решить такие крупномасштабные проблемы, как глобальное потепление и глобальные диспропорции, не приглашая к участию в активном обсуждении этих вопросов руководителей других стран, на долю которых приходятся почти половина мирового ВВП и 80 % населения земного шара. На встречу Большой восьмерки, проводившуюся в 2007 году в Германии, пригласили лидеров других стран. Точнее говоря, на ланч, который состоялся после выхода коммюнике с кратким изложением мнений руководителей ведущих промышленно развитых стран. Сложилось впечатление, что мнения других стран были выслушаны задним числом, из вежливости, но их точки зрения никак не учитывались при принятии любых важных решений. Но когда разразился нынешний экономический кризис, стало ясно, что старый клуб не сможет справиться с ним в одиночку. При проведении встречи Большой двадцатки (G-20) в Вашингтоне в ноябре 2008 года, на которую были приглашены руководители стран с развивающимися экономиками, таких как Китай, Индия и Бразилия, стало очевидно, что старые институты умирают¹. Возможно, на протяжении ближайших лет мы так и не сможем понять, как будет выглядеть новая система глобального экономического управления. Но, как особенно подчеркнул премьер — министр Великобритании Гордон Браун, выступавший от имени принимающей стороны во время второй встречи G-20, проводившейся в Лондоне в апреле 2009 года, уже стало ясно, что странам с новыми развивающимися рынками теперь обязательно будет предоставляться место за столом, за которым принимаются все важные глобальные экономические решения. Это само по себе уже является одним из серьезных изменений.

Неудачный глобальный ответ

Развивающиеся страны выступали в качестве одной из основных движущих сил глобального роста по крайней мере с начала 1990–х годов: на их долю приходилось более двух третей роста общемирового ВВП². Но именно развивающиеся страны особенно сильно пострадали от кризиса. За исключением, что очень впечатляет, Китая, у большинства из них не было ресурсов для участия в масштабных акциях спасения или для разработки огромных пакетов стимулов. Мировое сообщество понимало, что в тяжелом положении оказался весь мир: Америка потащила за собой остальные страны, но теперь уже слабости остального мира могут помешать Америке осуществить свое восстановление.

Даже в условиях глобализации выработка политики каждой страны происходит на ее национальном уровне. Каждое государство взвешивает выгоды и затраты своих действий, не учитывая при этом того, какими будут их последствия для остального мира. В случае стимулирующих расходов к числу выгод относятся повышение числа рабочих мест или увеличение ВВП, а к затратам — рост задолженности и дефицита. Малые страны большую часть дополнительных доходов (полученных, например, благодаря реализации некоторых государственных программ) тратят за пределами своих границ, импортируя необходимые им товары. Серьезные внешние эффекты могут оказывать заметное влияние даже на крупные страны³. Другими словами, «глобальный мультипликатор», коэффициент, показывающий, насколько повышается объем мировой экономики в расчете на каждый потраченный доллар, гораздо больше «национального мультипликатора». Поскольку глобальные выгоды перевешивают выгоды, получаемые на национальном уровне, если бы страны не координировали свои ответные действия, связанные с кризисом, масштабы стимулов, к которым прибегает каждое государство, а следовательно, и глобальных стимулов были бы слишком маленькими. У небольших стран вроде Ирландии особенно мало стимулов тратить деньги на стимулирующий пакет. Вместо этого они предпочитают выступать в качестве «зайцев», то есть полагаются на эффективность тех стимулов, к которым прибегают другие страны⁴.

Еще хуже то, что у каждой страны есть мотивация заниматься разработкой собственных стимулов, чтобы с их помощью получить максимальные выгоды лишь для себя. Поэтому страны стараются прибегать к таким расходам, при которых «утечка» за рубеж незначительна, и тратят средства на покупку своих, произведенных внутри страны товаров и услуг. Результатами такого подхода являются не только меньшие, чем нужно, глобальные стимулы, но и более низкая их эффективность: то есть отдача на каждый вложенный доллар при таком подходе окажется более низкой, из-за чего восстановление будет происходить не настолько быстро, как это могло бы быть при более скоординированном глобальном стимулировании.

Кроме того, многие страны в целях поощрения спроса на своей территории прибегнут к протекционистским мерам. Соединенные Штаты, например, ввели в свой закон о стимулах положение «Покупай американское», которое предусматривает расходование средств на товары, произведенные в Соединенных Штатах, но затем делает маленькое уточнение по поводу соблюдения целесообразности этих действий, тем самым заявляя, что это положение не будет применяться в тех случаях, когда существуют международные соглашения, не допускающие такой дискриминации. Но такие соглашения о государственных закупках Америка в основном заключила с развитыми странами. Это, в сущности, означает, что деньги, выделенные в качестве мер стимулирования, могут быть использованы для покупки товаров из богатых стран, но не из бедных, которые оказались невинными жертвами этого «сотворенного в Америке» кризиса⁵.

Одна из причин, по которым политика «разорения соседа» не работает, очевидна: она всегда вызывает ответную реакцию, и это уже происходит. Например, в некоторых канадских городах появился призыв «Не покупайте американское». Другие виды указанной политики вызывают волну подражания, в результате чего сегодня Америка — не единственное государство, прибегающее к описанному протекционизму. Через нескольких месяцев после встречи руководителей Большой двадцатки лидеры этих стран взяли на себя обязательство не прибегать к протекционизму, а семнадцать из них пошли еще дальше и реализовали свои заявления в том или ином виде⁶. В современном мире положения о протекционизме являются контрпродуктивными и по другой причине: трудно отыскать продукт, который действительно полностью сделан в Америке, и еще труднее это доказать. Из-за этого многие американские фирмы не могут участвовать в конкурсах на выполнение проектов, если они не могут подтвердить, что их сталь и другие продукты полностью произведены в Америке, что ведет к уменьшению числа претендентов на получение госзаказа, а при снижении уровня конкуренции затраты, как известно, увеличиваются.

Разработка планов стимулирования — не единственная область, в которой глобальные ответные меры оказались неадекватными. Я уже упоминал выше, что у большинства развивающихся стран нет ресурсов для финансирования своих собственных стимулирующих мер. Большая двадцатка на встрече в Лондоне в феврале 2009 года выделила дополнительные средства Международному валютному фонду, институту, который традиционно отвечает за оказание помощи странам, оказавшимся в критической ситуации. G-20 отыскала еще несколько способов, расширяющих возможности МВФ но предоставлению средств нуждающимся странам, например, через продажу золота и новую эмиссию специальных прав заимствования (SDRs), особого вида глобальных денег, о которых более подробно рассказывается далее в этой главе. По итогам этих решений появился впечатляющий заголовок — «Около 1 триллиона долларов».

К сожалению, с этими инициативами, с какими бы благими намерениями они ни появились на свет, возникли проблемы. Во — первых, из тех денег, которые переданы МВФ, вероятно, лишь очень небольшая часть будет выделена именно беднейшим странам. Действительно, одним из факторов, побудивших правительства стран Западной Европы предоставить указанные средства, была надежда на то, что МВФ поможет Восточной Европе, которая столкнулась с огромными проблемами. Западная Европа не смогла договориться о том, какой способ помощи ее соседям является наилучшим, и потому переложила ответственность на МВФ. Во — вторых, многие бедные страны лишь недавно расплатились по своей предыдущей огромной задолженности, давившей на их экономики, и поэтому считалось, что они не захотят снова взваливать на себя такое бремя. Богатым странам следовало бы предоставить деньги в виде грантов, то есть средств, которые не надо возвращать, а не в виде краткосрочных займов МВФ. Некоторые страны, вроде Германии, сделали определенные шаги в этом направлении и выделили часть своих стимулирующих пакетов на оказание помощи бедным странам. Но это было скорее исключением, чем правилом.

Да и выбор МВФ как института для распределения денег сам по себе был сомнительным. Мало того что МВФ сделал очень мало для предотвращения кризиса, этот фонд к тому же активно поддерживал политику дерегулирования, в том числе выступал за либерализацию на рынках финансов и капитала, что способствовало созданию кризиса и его быстрому распространению по всему миру⁷. Кроме того, эти и другие политические действия, осуществляемые МВФ, как и весь стиль работы этого фонда, воспринимались как зло и многими бедными странами, нуждавшимися и средствах, а также странами Азии и Ближнего Востока, имевшими значительные пулы ликвидных средств, которые они могли использовать для оказания помощи беднейшим странам, нуждающимся в деньгах. Руководитель центрального банка одной из развивающихся стран поделился со мной своим мнением по этому вопросу, которое не должно вызывать удивления: страна должна обращаться к МВФ только в том случае, если она находится на смертном одре.

Поскольку я непосредственно знаком с работой МВФ, то понимаю, почему некоторые страны так сильно не хотели обращаться к МВФ за деньгами. В прошлом МВФ предоставлял деньги, но оговаривал это жесткими условиями, выполнение которых приводило к тому, что положение дел в странах, обратившихся за такой помощью, фактически становилось еще более тяжелым⁸. Эти условия разрабатывались больше для того, чтобы помочь западным кредиторам возвратить более значительную часть своих денег, чем та, которую они получили бы назад без этих условий, а не для того, чтобы помочь пострадавшей стране сохранить свою экономическую мощь. Жесткие условия, часто накладываемые МВФ, вызывали массовые беспорядки по всему миру. Наиболее известным таким случаем являются события в Индонезии, произошедшие во время восточноазиатского кризиса.

Впрочем, у этого выбора имелся и один плюс: с назначением Доминика Стросс — Кана управляющим директором и с началом кризиса МВФ начал проводить реформу своей общей и кредитной политики. Например, когда Исландия обратилась за помощью к МВФ, ей было разрешено ввести контроль за движением капитала и иметь бюджетный дефицит по крайней мере на протяжении первого года выполнения своей экономической программы. МВФ наконец признал необходимость проведения кейнсианской политики макростимулов. Его управляющий директор открыто заговорил о рисках, связанных с досрочным сворачиванием стимулирующих мер, а также о необходимости сосредоточить внимание на занятости. «Хорошие» страны смогут заимствовать без всяких условий. Они фактически могут пройти «предварительный квалификационный отбор». Но и при таком подходе некоторые вопросы пока остаются без ответа. Кто получит хорошие отметки? Пройдет ли квалификацию какая-нибудь страна, находящаяся в южной части Сахары? Хотя во многих странах программы МВФ заметно отличались от тех, что реализовывались в прошлом, складывалось впечатление, что в некоторых случаях оказание финансовой помощи по — прежнему сопровождается наложением жестких условий, в том числе касающихся сокращения бюджетных расходов и высоких процентных ставок, что в корне противоречит рекомендациям кейнсианской экономики¹⁰.

МВФ был клубом старых приятелей, представителей богатых промышленно развитых государств, стран — кредиторов, которым руководили министры финансов этих стран и управляющие их центральных банков. Их мнения о том, какие приемы экономической политики являются хорошими, а какие нет, и определяли финансовую политику фонда; но это были взгляды, которые, как я уже объяснил, часто вводили других в заблуждение, что кризис наглядно и продемонстрировал. Соединенные Штаты имели право наложить вето на любое решение фонда, и они всегда назначали руководителя, занимавшего второй по важности пост в МВФ; право на назначение руководителя номер один было закреплено за Европой. Хотя МВФ все время назидательно вещал о необходимости хорошего управления, сам он на практике не следовал своим проповедям. Он не действовал с той степенью прозрачности, которой мы ожидаем в настоящее время от общественных институтов. На встрече Большой двадцатки в Лондоне в феврале 2009 года был достигнут консенсус в отношении проведения необходимых реформ. Но очень медленная скорость их проведения, которую можно, пожалуй, сравнить со скоростью движения ледников, позволила некоторым специалистам высказать предположение о том, что до осуществления каких-либо значимых изменений в этой области мир может снова оказаться в состоянии уже следующего кризиса. Тем не менее по крайней мере один крупный шаг вперед, которого пришлось ждать так долго, был сделан: была достигнута договоренность о том, что глава МВФ должен выбираться открытым голосованием, для обеспечения транспарентности, и что государства — члены этого фонда должны выбирать на эту должность наиболее квалифицированного человека, независимо от его гражданства¹¹.

Отсутствие у Америки щедрости в оказании помощи развивающимся странам заслуживает особого упоминания, поскольку такая политика потенциально является дорогостоящей. Даже до кризиса Америка была одной из самых скупых промышленно развитых стран по объему оказываемой помощи; в процентах национального дохода она выделяет менее четверти суммы, предоставляемой лидирующими странами Европы¹².

А ведь глобальный кризис начался именно в США. Америка беспрестанно читала нотации другим странам о том, что следует ответственно подходить к своим действиям, но в этом случае, как сложилось впечатление, она взяла на себя лишь небольшую ответственность за то, что навязывала другим правила, из-за которых они так легко подцепили заразную болезнь, возникшую в Соединенных Штатах, за ведение своей протекционистской политики или за то, что именно она в первую очередь виновата в создании нынешнего глобального хаоса¹³.

Глобальное регулирование

Дерегулирование в этом кризисе сыграло центральную роль, и поэтому для предотвращения нового кризиса и восстановления доверия к банкам необходимо принять новый свод регулирующих правил. В преддверии второй встречи Большой двадцатки, проходившей в начале 2009 года, в некоторых кругах шли дебаты о том, что важнее: использование скоординированных глобальных стимулов или введение глобально скоординированного режима регулирования. Ответ здесь очевиден: необходимо обеспечить выполнение обоих этих условий. Без комплексного подхода к регулированию неизбежно будут отысканы лазейки для уклонения от его положений: финансы отправятся в наименее регулируемые страны. Другим странам в этом случае придется принять меры, чтобы не допустить возникновения эффекта «домино» из-за плохо регулируемых институтов. Словом, неудача в одной стране, возникшая по причине наличия в ней ненадлежащей системы регулирования, станет негативной экстерналией для других государств. Без глобально скоординированной системы регулирования существует опасность фрагментации и сегментации глобальной финансовой системы, так как каждая страна пытается защитить себя от чужих ошибок. Каждое государство должно быть удовлетворено адекватностью предпринимаемых другими странами мер по пресечению злоупотреблений.

Неудивительно, что, казалось бы, самые сильные меры, принятые Большой двадцаткой, были направлены против стран, которые не участвовали в указанной встрече, так называемых отказывающихся от сотрудничества государств, вроде Каймановых островов, которые уже в течение многих лет предоставляют заинтересованным лицам возможности для уклонения от налоговых и регулирующих положений. Их существование не является случайно обнаруженной лазейкой. Богатые американцы и европейцы, а также банки, представляющие их интересы, хотели иметь безопасную гавань, где они не будут подвергаться тотальному финансовому контролю, с которым они сталкиваются у себя на родине, а регулирующие органы и законодатели позволили им получить такую возможность. Требования о том, чтобы Большая двадцатка прикрыла подобные налоговые убежища, хотя и являются шагом в правильном направлении, но были достаточно легковесными, и Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) почти мгновенно удалила все эти офшоры из своего черного списка¹⁴.

Без регулярного обмена полной информацией налоговые органы в конкретной стране не знают, что или кто избегает попадания в их сеть. Но перед развивающимися странами стоит еще более важная проблема — коррупция. Коррумпированные диктаторы сбежали из своих стран с миллиардами долларов, которые они положили на счета не только в офшорных банках, но и в некоторых крупнейших финансовых центрах мира, включая Лондон. Развивающиеся страны справедливо осуждаются за то, что они не борются с коррупцией более активно, но следует, и это будет справедливо, высказать критику и в адрес промышленно развитых стран за их содействие коррупции: они предоставляют убежища коррумпированным чиновникам и открывают секретные банковские счета для их денег. Даже если каким-то образом такие деньги удается обнаружить, при попытке их вернуть туда, откуда они были вывезены, часто возникают большие сложности. Однако все эти проблемы касались развивающихся стран, которые не были представлены на встрече Большой двадцатки, и поэтому неудивительно, что G-20 на своей первой встрече ничего не сделала для изменения ситуации, сложившейся в этих государствах¹⁵.

В предыдущих главах я изложил вопросы, связанные с новым режимом регулирования. И хотя члены Большой двадцатки по крайней мере на словах заявили о своей озабоченности некоторыми из этих ключевых вопросов (кредитное плечо, прозрачность), на своих первых встречах они явно избегали затрагивать наиболее важные из них: что делать с оказавшимися в эпицентре кризиса политически влиятельными и слишком крупными для краха финансовыми институтами или с либерализацией финансовых рынков, которая помогла распространению этого кризиса, а также с тем фактом, что некоторые ведущие страны сделали все возможное, чтобы способствовать развитию этого кризиса. Но некоторые страны, в частности Франция, все же настойчиво поднимали некоторые острые темы, в том числе связанные с избыточными компенсационными схемами, которые поощряют участников рынка вести себя недальновидно и идти на чрезмерно высокие риски. Однако ответ Большой двадцатки на предложения об усилении регулирования прежде всего вызывает разочарование по той причине, что для продвижения вперед 020 решила вновь опереться на те же самые институты, которые в прошлом уже доказали свою несостоятельность.

В работе Форума, посвященного финансовой стабильности, приняли участие руководители финансовых органов примерно десяти ведущих промышленно развитых стран, которые приехали, чтобы обсуждение вопросов регулирования, надзора и наблюдения за финансовыми учреждениями было более плодотворным, а сотрудничество — более тесным. Этот форум, который стал проводиться после кризиса в Восточной Азии, возник в результате решения, принятого на встрече министров финансов и председателей центральных банков Большой семерки (G-7), и главной его целью было не допустить повторения столь серьезного кризиса. Решить эту задачу, очевидно, не удалось, но эту неудачу вряд ли следует воспринимать как сюрприз. Использовавшаяся при этом концепция была пропитана идеями все той же философии дерегулирования, которая привела к предыдущему кризису, а теперь и к нынешнему. Однако на встрече Большой двадцатки вопрос о том, почему форум не смог обеспечить желаемую стабильность, не задавался. Вместо этого G-20 ограничилась лишь тем, что изменила название форума. Теперь он называется Советом по финансовой стабильности и стал немного более представительным по составу. Возможно, с новым названием эта организация сможет начать все сначала, и, может быть, ей удалось извлечь из своего опыта необходимые уроки. Но я подозреваю, что экономические представления людей не меняются так легко и быстро.

Потеря веры в капитализм в американском стиле

В Соединенных Штатах назвать человека социалистом равносильно нанесению удара по больному месту. Фанатики со стороны правых пытались очернить Обаму и приклеить ему этикетку социалиста, в то время как левые критикуют его за чрезмерную сдержанность. Однако в большей части земного шара борьба между капитализмом и социализмом, или, по крайней мере, тем, что многие американцы считают социализмом, по — прежнему ведется достаточно активно. В большинстве стран мира люди считают, что их правительство должно играть более значительную роль в экономике по сравнению с ситуацией, сложившейся в Соединенных Штатах. В нынешнем экономическом кризисе победителей, скорее всего, не будет, зато уже есть проигравшие, и одним из наиболее пострадавших является капитализм в американском стиле, который в значительной степени потерял прежнюю поддержку. Последствия кризиса, которые могут быть ощутимы еще в течение долгого времени, скажутся и на содержании экономической и политической дискуссии, проводимой в глобальных масштабах.

Падение Берлинской стены в 1989 году ознаменовало конец коммунизма как жизнеспособной идеи. Проблемы коммунизма проявлялись на протяжении десятилетий, а после 1989 года стало трудно найти хотя бы несколько слов в его защиту. В течение какого-то времени казалось, что крах коммунизма означает уверенную победу капитализма, особенно в его американской форме. Фрэнсис Фукуяма в начале 1990–х зашел в своих выводах настолько далеко, что объявил о «конце истории» и о том, что капитализм с демократическим рынком будет заключительным этапом развития общества. Исходя из этого, он заявил, что теперь все человечество неизбежно будет двигаться только в этом направлении¹⁶. Но на самом деле историки будущего будут считать двадцатилетний отрезок, начавшийся в 1989 году, лишь коротким периодом американского триумфа.

15 сентября 2008 года, день, когда рухнул Lehman Brothers, может стать таким же символом краха рыночного фундаментализма (проповедующего идею о том, что свободные рынки могут сами по себе обеспечить экономическое процветание и рост), каким для краха коммунизма является падение Берлинской стены. Проблемы, присущие этой идеологии, были известны задолго до наступления этой даты, но после нее уже никто не мог безоговорочно выступать с ее защитой. После коллапса, охватившего крупные банки и финансовые дома, а также последующих экономических потрясений и хаотических попыток спасения период американского триумфа закончился. То же самое можно сказать и по поводу «рыночного фундаментализма». Сегодня лишь фанаты этой идеи (в том числе многие американские консерваторы и намного меньшее число сторонников этой концепции в развивающихся странах) берутся утверждать, что рынок является саморегулирующейся системой и что общество может полагаться на то, что поведение участников рынка, руководствующихся собственными интересами, обеспечит справедливость и правильную работу в этой системе, не говоря уже о том, что она будет полезна для всех. Экономические дебаты приобретают особую значимость в развивающихся странах. Хотя мы на Западе предпочитаем, как правило, об этом забывать, 190 лет назад почти 60 % мирового ВВП приходилось на Азию. Но потом, довольно неожиданно, в результате колониальной эксплуатации и несправедливых торговых соглашений в сочетании с технологической революцией в Европе и Америке развивающиеся страны остались далеко позади, итогом чего стал тот факт, что к в 1950 году на долю стран Азии приходилось менее 18 % мирового ВВП¹⁷. В середине девятнадцатого века Великобритания и Франция фактически вели войны с Китаем, чтобы заставить эту страну оставаться открытой для мировой торговли. Эти войны получили название опиумных, поскольку они были направлены на то, чтобы Китай не закрывал свои границы для поставок опиума с Запада: Запад в то время мало что мог предложить для продажи Китаю, разве только наркотики, и поэтому он хотел получить возможность продажи их на китайском рынке, несмотря на то что побочным результатом этого стало широкое распространение наркомании. Это была первая из предпринятых Западом попыток решить проблемы своего платежного баланса.

Колониализм оставил после себя в развивающихся странах разное наследие, но одним из очевидных результатов было сложившееся у местного населения мнение о том, что их жестоко эксплуатировали. Для многих вновь появившихся лидеров марксистская теория стала объяснением пережитого их странами горького опыта: в ней заявлялось, что фактически основой капиталистической системы является эксплуатация. Политическая независимость, которую после Второй мировой войны получили множество колоний, не привела к прекращению экономического колониализма. Было совершенно очевидно, что в некоторых регионах, например в Африке, эксплуатация сохраняется в виде грабительской добычи природных ресурсов и варварского истребления окружающей среды, за что местному населению платились жалкие гроши. В других местах ситуация была более сложной. Во многих частях мира глобальные институты, такие как Международный валютный фонд и Всемирный банк, стали рассматриваться как инструменты постколониального контроля со стороны Запада. Эти институты активно проталкивали идею рыночного фундаментализма (в виде «неолиберализма», как его часто называли), которую американцы идеализировали и описывали как господство «свободных и беспрепятственно действующих рынков». Они настаивали на дерегулировании финансового сектора, проведении приватизации и либерализации торговли.

Всемирный банк и МВФ заявляли, что вся их деятельность осуществляется в интересах развивающихся стран. Их поддерживали команды выступавших за свободный рынок экономистов, многие из которых вышли из стен цитадели свободной рыночной экономики, из Чикагского университета. Но, в конечном счете, программы, разработанные «чикагскими мальчиками», как их иногда называют, не принесли обещанных результатов. Доходы остались на прежнем уровне. Там же, где отмечался рост благосостояния, все богатства доставались лишь кучке людей из высших слоев общества. Экономические кризисы в отдельных странах стали случаться все чаще: только за последние 30 лет произошло более 100 кризисов¹⁸.

Неудивительно, что жители развивающихся стран все меньше и меньше верили в то, что помощь, предоставляемая им Западом, была проявлением альтруизма. Они начали подозревать, что риторика свободного рынка, которую в обобщенном виде называют «Вашингтонским консенсусом», на самом деле была лишь прикрытием для достижения прежних коммерческих интересов. А лицемерие Запада лишь усиливало эти подозрения. Европа и Америка не открыли свои рынки для сельскохозяйственной продукции из стран третьего мира, которая зачастую была единственным видом товаров, которые эти бедные государства могли предложить на международном рынке. Вместо этого они заставили развивающиеся страны отменить субсидии, предназначенные для создания новых отраслей промышленности, хотя в то же самое время они предоставляли огромные субсидии своим фермерам¹⁹.

Идеология свободного рынка оказалась лишь предлогом для применения новых форм эксплуатации. «Приватизация» означала, что иностранцы могут купить шахты и нефтяные месторождения в развивающихся странах по низким ценам. Она также означала, что они могли получать более высокую прибыль от монополий и квазимонополий, например, действующих в области телекоммуникаций. Идея «либерализации рынков финансов и капитала» на самом деле означала, что иностранные банки могут получить высокую доходность по своим кредитам, а когда качество кредитов ухудшилось, МВФ побудило провести социализацию потерь, то есть были предприняты все меры для того, чтобы переложить обязательства по кредитам иностранных банков на все население. Тогда, по крайней мере, в Восточной Азии после кризиса 1997 года, те же самые иностранные банки заработали дополнительную прибыль за счет распродаж по сниженным ценам, на которые МВФ заставил пойти страны, нуждавшиеся в деньгах. Либерализация торговли также означала и то, что иностранные компании могли уничтожать зарождающиеся отрасли промышленности и подавлять развитие предпринимательских талантов. Хотя капитал мог свободно перетекать из одной страны в другую, трудовые ресурсы не могли перемещаться подобным образом, если, конечно, не учитывать отдельных, наиболее талантливых людей, многие из которых нашли хорошую работу на глобальных рынках²⁰.

Конечно, имелись и исключения. В Азии некоторые государственные руководители сопротивлялись реализации положений Вашингтонского консенсуса. Они вводили ограничения на перемещение капитала. Азиатские гиганты, Китай и Индия, управляли национальными экономиками по своему и благодаря этому добились их небывалого роста. Однако в других странах, особенно в тех, где доминировали Всемирный банк и МВФ, положительные результаты фактически не были достигнуты.

Идеологические дебаты продолжались повсеместно. Даже в странах, не испытывающих особых экономических проблем, не только среди широких слоев населения, но и среди образованных и влиятельных людей бытует убеждение в том, что действующие правила не являются справедливыми. Эти люди считают, что они добились высоких результатов не благодаря, а вопреки этим несправедливым правилам, и сочувствуют своим друзьям из других развивающихся стран, в которых экономическая ситуация выглядит гораздо хуже.

Для критиков американского капитализма из стран третьего мира реакция Америки на текущий экономический кризис стала очередной демонстрацией существования двойных стандартов. Во времена кризиса в Восточной Азии, который случился десять лет назад, Америка и МВФ потребовали, чтобы пострадавшие страны сократили свой государственный дефицит и сделали бы это за счет снижения расходов, даже если это вело к усилению эпидемии СПИДа в Таиланде, к сокращению субсидий на продовольствие для голодающих в Индонезии или к нехватке государственных школ в Пакистане, что заставило родителей отправлять своих детей в медресе, где их воспитывали в духе исламского фундаментализма. Америка и МВФ заставили пострадавшие страны повышать процентные ставки, в некоторых случаях (например, в Индонезии) сверх 50 %. Они читали индонезийцам лекции о том, что необходимо проводить жесткую политику в отношении банков, и требовали, чтобы правительство не оказывало помощь этим финансовым институтам. В противном случае, заявляли они, возникнет ужасный прецедент и произойдет недопустимое вмешательство в плавный ход механизмов свободного рынка.

Контраст между тем, как власти отреагировали на кризис в Восточной Азии, и их реакцией на американский кризис, очевиден и не остался незамеченным. Чтобы вытащить Америку из ямы, в которую она угодила, страна пошла на масштабное повышение расходов и на гигантский рост дефицита бюджета, а вот процентные ставки в этот период времени были снижены до нуля. Банки спасали активно и повсеместно. Некоторые из тех же самых чиновников из Вашингтона, которые занимались тушением восточноазиатского кризиса, теперь участвуют в разработке спасательных мер, направленных на исправление ситуации, возникшей после имплозии американского пузыря. Почему, спрашивают люди из стран третьего мира, для себя Соединенные Штаты прописывают совсем другое лекарство, чем для других?

Речь сейчас идет не только о двойных стандартах. Поскольку развитые страны последовательно руководствовались в своих действиях положения ми контрциклической денежно-кредитной и фискальной политики (как они делали это и в этот кризис), а развивающиеся страны вынуждены следовать проциклической политике (урезания расходов, повышения налогов и процентных ставок), масштабы колебаний в развивающихся странах оказались большими, чем они были бы без проведения соответствующей политики, а в развитых странах — меньшими. Это повышает стоимость капитала для развивающихся стран по сравнению со ставками, под которые кредитуются развитые страны, и это еще больше увеличивает преимущество последних над первыми²¹.

Многие люди в развивающихся странах все еще находятся под воздействием того внушения, которому они подвергались на протяжении многих лет: берите пример с американских учреждений, следуйте американской политике, участвуйте в дерегулировании, откройте свои рынки американским банкам, чтобы они могли обучить вас хорошим приемам банковской деятельности, и это не случайно, продавайте свои фирмы и банки американцам, особенно по заниженным ценам во время кризисов. Им говорили, что все эти процессы будут болезненными, но в итоге, как им было обещано, они окажутся в лучшей позиции. Америка отправляла своих министров финансов (представителей обеих партий) по всей планете в качестве проповедников своей религии. Многие представители разных развивающихся стран испытывали к этим людям доверие по той причине, что они видели, с какой легкостью американские финансовые лидеры переходили с Уоллстрит в Вашингтон и обратно, в результате чего складывалось впечатление, что они сумели объединить в своих руках и политическую, и финансовую власть. Американские финансовые лидеры были правы, когда считали, что то, что хорошо для Америки или для мира в целом, было хорошо и для финансовых рынков, но они ошибались, когда думали, что верно и обратное, а именно, что то, что хорошо для Уолл-стрит, хорошо для Америки и всего остального мира.

В нынешнем пристальном внимании развивающихся стран к экономической системе США злорадство не является основной составляющей. На первом месте стоит реальная необходимость, требующая от них понять, с какой экономической системой им, возможно, придется столкнуться в будущем. Более того, эти страны крайне заинтересованы в быстром восстановлении Америки. Они знают не понаслышке, насколько огромны глобальные негативные последствия, возникшие из-за кризиса в США. И многие из них все больше убеждаются в том, что идеалы свободного и беспрепятственно действующего рынка, которых Америка, похоже, все еще придерживается, не являются догмами, которым стоит слепо доверять.

Даже сторонники свободной рыночной экономики к настоящее время понимают, что некоторое регулирование является желательным. Но роль государства не ограничивается только регулированием, и это начинают понимать и отдельные развивающиеся страны. Например, Тринидад принял близко к сердцу полученный урок и понял, что риски следует контролировать и что правительство должно играть более активную роль в сфере образования; они знают, что, хотя они не могут перестроить глобальную экономику, в их силах помочь своим гражданам справиться с теми рисками, с которыми они сталкиваются в настоящий момент. Даже в начальной школе детей теперь учат основным принципам управления рисками, предупреждают об опасностях хищнического кредитования и рассказывают им о подводных камнях ипотечных кредитов. В Бразилии активно продвигают идею приобретения жилья через государственное агентство, которое гарантирует предоставление таких ипотечных кредитов, которые граждане действительно способны погасить.

В конце концов, почему мы, американцы, беспокоимся о том, что мир стал разочаровываться в американской модели капитализма? Идеология, которую мы насаждали, оказалась запятнанной, но, может быть, и хорошо, что она запятнана настолько, что не подлежит никакой очистке. Разве мы не сможем выжить — и даже процветать — в том случае, если не все будут придерживаться американского курса?

Безусловно, наше влияние будет ослабевать, но на многих направлениях это уже происходит и так. Мы привыкли играть ключевую роль в управлении глобальными капиталами, поскольку другие считали, что у нас есть особый талант в управлении рисками и распределении финансовых ресурсов. Сейчас так уже никто не думает, и в Азии, на которую в настоящее время приходится значительная часть мировых сбережений, уже создают собственные финансовые центры. Мы больше не являемся главным в мире источником капитала. Три крупнейших банка в мире на сегодня — китайские; а крупнейший банк Америки опустился на пятое место в общем рейтинге.

Надо отметить и то, что затраты, вызванные кризисом, вытесняют другие потребности, и этот процесс происходит не только у нас на родине, что обсуждалось выше, но и за ее пределами. В последние годы инфраструктурные инвестиции Китая в Африку превысили общую сумму, выделяемую на эти цели Всемирным банком и African Development Bank, а вложения Америки в этом случае выглядят карликовыми. Любой человек, приезжающий в эти дни в Эфиопию и многие другие страны африканского континента, уже может увидеть преобразования, в том числе и новые дороги, объединившие в прошлом изолированные города и поселки, в результате чего создается новая экономическая география. Причем влияние Китая чувствуется не только в инфраструктуре, но и во многих экономических отраслях, например в торговле, добыче природных ресурсов, промышленности и даже в сельском хозяйстве. Столкнувшись с кризисными явлениями, африканские страны обращаются за помощью к Пекину, а не к Вашингтону. К тому же присутствие Китая в настоящее время ощущается не только в Африке, но и в Латинской Америке, Азии и Австралии, то есть везде, где есть товары или ресурсы: быстрый экономический рост Китая порождает у него ненасытный аппетит. До кризиса такое состояние способствовало росту экспорта и повышению экспортных цен, что привело к беспрецедентному росту экономики в странах Африки и многих других государствах мира. После кризиса, вероятно, этот сценарий повторится еще раз, и действительно, многие из этих стран уже выигрывают от сильного экономического роста Китая в 2009 году.

Меня беспокоит, что по мере того как все больше людей из развивающегося мира все яснее видят недостатки экономической и социальной системы Америки, они будут делать неправильные выводы о том, какая система будет служить им лучше. Лишь немногие извлекут из происходящего правильные уроки. Они поймут, что для успеха нужен режим, при котором роли рынка и правительства находятся в состоянии равновесия и где сильное государство эффективно пользуется регулированием. Они поймут и то, что власть групп с особыми интересами должна быть ограничена.

Однако для многих других стран политические последствия будут более запутанными, противоречивыми и, возможно, очень трагичными. Бывшие коммунистические страны после тяжелого краха своей системы, сложившейся после Второй мировой войны, в большинстве своем обратились к капитализму, но некоторые из них выбрали искаженный вариант рыночной экономики. Они поменяли своего прежнего бога Карла Маркса на нового — Милтона Фридмана. Но новая религия не служит им хорошо. Многие страны при таком развитии событий, возможно, не только придут к выводу, что ничем не сдерживаемый капитализм в американском стиле оказался неудачной моделью, но и решат, что рыночная экономика как таковая не является удачным выбором. Коммунизм в прежнем своем стиле не вернется, но вот разнообразные формы чрезмерного вмешательства в деятельность рынка опять будут применяться. Но они не сработают.

При рыночном фундаментализме страдают бедные. Экономики просачивающегося вниз типа не работают. Но бедные могут пострадать еще раз, если новые режимы вновь создадут неправильный баланс, при котором вмешательство в деятельность рынков будет чрезмерным. Такая стратегия не обеспечит экономического роста, без которого невозможно будет снизить уровень бедности. Ни одна экономика не была успешной, если она в значительной степени не полагалась на рынки. Последствия такой зависимости для глобальной стабильности и безопасности Америки очевидны.

В прошлом США и представители элиты со всего мира, получившие американское образование, разделяли общие ценности, но нынешний экономический кризис подорвал доверие людей, которые в свое время выступали за капитализм в американском стиле. Те же, кто критиковал американскую модель капитализма, сейчас пополнили свой арсенал достаточным количеством весомых аргументов и смогут более активно проповедовать антирыночную философию.

Еще одной жертвой происшедшего стала вера в демократию. В развивающемся мире люди смотрят на Вашингтон и видят систему управления, позволяющую Уолл-стрит диктовать правила, которые работают на обеспечение его корыстных интересов, хотя и ставят при этом под угрозу всю мировую экономику. Видят они и то, что при наступлении часа расплаты Вашингтон обратился к Уолл-стрит и ее закадычным друзьям, призвав их заняться восстановлением системы, и все это было сделано таким образом, что Уолл-стрит получила деньги в таких количествах, о которых даже самые коррумпированные руководители в развивающихся странах никогда и не думали в самых смелых своих мечтах. Представители элиты видят, что коррупция по — американски, возможно, является более сложной: никто не передает по темным углам из рук в руки набитые деньгами коробки из-под ксерокса, но от этого она не становится менее отвратительной. Они видят продолжающееся перераспределение богатства и понимают, что это происходит за счет простых граждан. Они видят, что институты, которые пассивно наблюдали за ростом пузыря, такие как Федеральная резервная система, сейчас получают еще больше полномочий в качестве награды за свои неудачи в прошлом. Словом, они видят фундаментальную проблему, заключающуюся в фактическом отсутствии политической подотчетности в системе американской демократии. После всего увиденного им остается сделать лишь маленький шаг для того, чтобы прийти к выводу, что во всем этом есть что-то очень неправильное, и, возможно, такой же вывод они сделают и о самой демократии.

Экономика США в конечном итоге восстановится, как в какой-то степени и отношение к Америке за рубежом. Но нравится это Америке или нет, ее действия тщательно изучаются. Ее успехам подражают. Однако ее неудачи, особенно такие неудачи, как те, что привели к нынешнему кризису, неудачи, которые вызывают насмешки по поводу американского лицемерия, воспринимаются по всему миру с презрением. Демократия и рыночные силы имеют важное значение для справедливого и процветающего мира. Но «победа» либеральной демократии и сбалансированной рыночной экономики не является неизбежной. Экономический кризис, порожденный в основном (неправильным) поведением Америки, обернулся тяжелым поражением в борьбе за фундаментальные ценности, более разрушительным, чем любой удар, который мог нанести по американским ценностям чей- либо тоталитарный режим.

Новый глобальный экономический порядок: Китай и Америка

Нынешний кризис оказался настолько глубок и вызвал настолько серьезный беспорядок, что многое в мире изменится, независимо от того, будут лидеры к этому стремиться или нет. Наиболее глубокие изменения могут затронуть и порой являющиеся сложными отношения между Соединенными Штатами и Китаем. Китаю предстоит пройти еще долгий путь, прежде чем он обгонит США по показателю ВВП; если судить по «паритету покупательной способности», отражающему различие в стоимости жизни, этот показатель у Китая по — прежнему не превышает половину американского уровня, а если говорить о доходе на душу населения, то здесь отставание еще больше: в Китае этот показатель составляет примерно одну восьмую от американского²².

Но даже с учетом этого Китай добился некоторых впечатляющих рекордных результатов. В 2009 году он стал, вероятно, крупнейшим в мире экспортером товаров, производителем автомобилей и лидером мирового производства в целом²³. Он также завоевал первенство еще в одной области, на этот раз сомнительное, и теперь опережает Соединенные Штаты по величине выбросов углекислого газа, заняв, таким образом, первое место в мире по этому показателю²⁴.

Рост экономики Китая, хотя и более медленный, чем до кризиса, остается значительно более высоким, чем у Соединенных Штатов, и составляет 7 процентных пунктов в год (в 2009 году разница темпов составляла более 10 %), а при таких тепмах разрыв по величине ВВП каждые 10 лет сокращается вдвое. Более того, в ближайшую четверть века Китай, скорее всего, станет доминирующей экономикой в Азии, а экономика Азии, вероятно, будет больше экономики Соединенных Штатов.

Хотя экономика Китая по — прежнему намного меньше экономики Соединенных Штатов, импорт США из Китая намного превосходит объем американского экспорта в эту страну, и с повышением уровня безработицы в США эти крупные торговые дисбалансы вызывают рост напряженности. Отношения между Китаем и США могут быть симбиотическими: Китай поможет США с покрытием огромного бюджетного дефицита, так как без дешевых товаров из Китая уровень жизни многих американцев может заметно снизиться, а Америка будет предоставлять Китаю рынки сбыта для его постоянно растущего предложения. Большинство американцев не понимают принципов сравнительных преимуществ, то есть того, что каждая страна производит те товары, по которым она имеет конкурентные преимущества; этим людям трудно попить, что Соединенные Штаты, возможно, потеряли свои сравнительные преимущества во многих областях промышленности. Если Китай (или любая другая страна) обгонит в конкурентной гонке Соединенные Штаты, последние посчитают, что это произошло, должно быть, потому, что другая сторона использует какие-то нечестные приемы: манипулирует обменными курсами, субсидирует производство своей продукции или продает свою продукцию по цене ниже себестоимости (что называется демпингом).

Кризис, по сути, перевернул все вверх дном. Америку в настоящее время обвиняют в масштабных и несправедливых субсидиях (своим банкам и автомобильным компаниям). Кредиты от ФРС под близкие к нулю проценты для крупных корпораций, которым пришлось бы платить очень высокие проценты при получении займов на открытом рынке, если они вообще смогли бы найти там желающих предоставить им финансирование, тоже можно рассматривать как масштабные субсидии. Сохранение низких процентных ставок является одним из важнейших способов, при помощи которых страны «управляют» обменным курсом своей валюты (когда процентные ставки находятся на низком уровне, капитал уходит из страны гуда, где можно получить более высокую доходность), и многие в Европе считают, что Соединенные Штаты используют низкий обменный курс для получения конкурентного преимущества.

Хотя и Соединенные Штаты Америки, и Китай ввели протекционистские меры (США — в какой-то мере в ответ на давление профсоюзов, Китай — отчасти в порядке возмездия, а отчасти в качестве элемента своей стратегии развития), на момент подготовки этой книги к печати эти меры использовались ограниченно. Но, как я отметил выше, существует мнение, что нужно что-то делать с глобальными дисбалансами, среди которых дисбаланс американо — китайской торговли является наиболее важным.

В краткосрочной перспективе Америке, может быть, будет легче предпринять корректирующие меры, чем Китаю. Китаю необходимо больше потреблять, но ему трудно убедить свои домохозяйства потреблять больше в условиях, когда они сталкиваются с высоким уровнем неопределенности. Проблемы Китая, однако, в меньшей степени зависят от высоких темпов сбережений домохозяйств, чем от того факта, что на доходы домашних хозяйств в этой стране приходится меньшая доля ВВП, чем в большинстве других государств. Низкий уровень заработной платы приносит высокие прибыли, а давление, подталкивающее к более справедливому распределению этой прибыли, является слабым. В результате этого предприятия (как государственные, так и частные) сохраняют значительную часть своих доходов. Да и вообще изменить структуру распределения доходов трудно в любой стране.

И модели экономического роста Китая в качестве движущей силы выступает предложение: прибыль реинвестируется, рост производства происходит гораздо быстрее, чем потребления, а разница идет на экспорт. Такая модель хорошо себя зарекомендовала: в Китае происходит создание новых рабочих мест и поддерживаются низкие цены на экспортную продукцию, но нынешний кризис высветил один недостаток этой модели. В ходе этого спада Китаю было трудно экспортировать излишки своей продукции, а в более долгосрочной перспективе, когда его доля в производстве многих промышленных товаров еще более увеличится, ему будет трудно и сохранить темпы роста. Эта закономерность сработала бы даже в том случае, если бы многие из торговых партнеров Китая не вводили никаких протекционистских мер, но, поскольку Китай продемонстрировал свое мастерство в производстве не только тех товаров, для выпуска которых нужны работники с низкой квалификацией, но и более широкого спектра товаров, неудивительно, что протекционистские меры стали вводиться более решительно.

Многие в Китае понимают, что им придется изменить свою стратегию роста: например, предоставлять дополнительную поддержку малым и средним предприятиям, для чего потребуется создавать больше местных и региональных банков. Такие предприятия в большинстве стран являются основой для роста занятости. А увеличение числа рабочих мест ведет к повышению заработной платы, в результате чего произойдет перераспределение доходов таким образом, чтобы поддерживать на более высоком уровне внутреннее потребление. Очевидно, что часть корпоративной прибыли в Китае возникает из-за существующей там недооценки стоимости природных ресурсов (в том числе и земельных). По сути, корпорации получают эти активы, которые на самом деле принадлежат народу; и если бы они, к примеру, продавали эти ресурсы на аукционе, то их цена была бы достаточно велика. Если бы Китай аккумулировал доходы от продажи этих активов в интересах всех граждан своей страны, он имел бы больше средств для финансирования здравоохранения, образования, пенсионной системы, а это в свою очередь в какой-то степени снизило бы потребность домохозяйств в создании накоплений.

Хотя такая новая стратегия роста может показаться разумной, против нее выступают мощные политические силы. Например, крупные предприятия пользуются существующей системой с выгодой для себя и надеются, что она, может быть, каким-то образом сохранится. Те же самые политические силы выступают и против повышения валютного курса Китая, так как это одновременно снизит конкурентоспособность китайского экспорта и приведет к увеличению реальной заработной платы работников в этой стране. Специалисты и политики на Западе, выступающие за обязательное наличие в этой стране крупных банков и других крупных предприятий, поддерживают новых китайских промышленников. Китаю, утверждают они, нужны крупные компании (иногда называемые «национальными чемпионами»), чтобы они могли на равных конкурировать о своими соперниками на глобальных рынках. Пока еще прошло слишком мало времени, чтобы понять, чем закончится соперничество подходов.

Разногласия, возникающие при выработке экономической политики страны, отразились и на содержании разработанного в Китае пакета стимулирующих мер — одного из самых крупных в мире (в относительных величинах)²⁵. Большая часть этих денег была направлена в инфраструктуру и на оказание помощи «зеленой» экономике. Новая сеть высокоскоростных железных дорог может оказать на Китай такое же влияние, как строительство межконтинентальных железных дорог в США после Гражданской войны. Эта сеть может помочь сделать национальную экономику Китая более сильной, так как после ее создания изменения в экономической географии произойдут практически мгновенно. Китайский стимулирующий пакет также явно направлен на поощрение потребления, прежде всего в сельскохозяйственном секторе и на рынках тех товаров, объем продаж которых за рубеж явно снизился. Этот пакет предусматривает и быстрое увеличение расходов на здравоохранение и образование в сельских регионах страны. В то же время были предприняты усилия, направленные на укрепление некоторых ключевых для экономики страны секторов, таких как автомобилестроение и производство стали. Правительство утверждало, что оно лишь пытается осуществить «рационализацию» производства — за счет повышения эффективности, но критики опасаются, что эти усилия могут привести к обострению проблемы избыточного предложения и/или ослабить фактическую конкуренцию. Они также считают, что эти меры приведут к увеличению корпоративной прибыли и сокращению реальной заработной платы, из-за чего проблема недостаточного потребления лишь усилится.

Примерно такие же неопределенности существуют и в отношении долгосрочных мер реагирования на кризис в США. Как я уже подробно показал в предыдущих главах, Америке нужно сократить потребление, а домохозяйствам — меньше влезать в долги. После того как благодаря этим мерам богатство уменьшится, Америка сможет относительно быстро провести необходимые ей корректировки. Но, как я уже отмечал в главе 7, хотя домохозяйства теперь стали сберегать больше денег, правительство со своей стороны увеличило свои заимствования. Потребность во внешнем финансировании остается сильной. Но глобальные дисбалансы, особенно связанные с огромным торговым дефицитом Америки и меньшим по размеру, но стабильно сохраняющимся положительным сальдо торгового баланса у Китая, будут иметь место и в будущем. Это будет способствовать напряженности, но она может оставаться вялой, так как Америка знает, что она зависит от финансирования со стороны Китая²⁶.

Но в Китае растет нежелание увеличивать кредитование правительства США, поскольку доходы по этим займам остаются на низком уровне, а риск увеличивается. Тем более что у страны существуют альтернативы: Китай может инвестировать не в облигации, а в реальный сектор США. Но прежде, когда Китай делал такие попытки, он порой сталкивался с сопротивлением (так было, например, когда он хотел купить Unocal, относительно небольшую американскую нефтяную компанию, большая часть активов которой фактически находится в Азии). Соединенные Штаты позволили Китаю купить Hummer, автомобили которого сильнее других загрязняют окружающую среду, а также подразделение IBM, выпускающее ноутбуки, которое теперь стало называться Lenovo. Хотя Америка, казалось бы, открыта для инвестиций во многих областях, здесь имеется достаточно широкий круг отраслей, которые имеют особое значение для национальной безопасности и поэтому должны быть защищены от иностранных инвестиций. Подобное положение дел может подорвать основополагающие принципы глобализации: Америка заявляла развивающимся странам, что они должны открыть свои рынки для иностранного капитала, так как этого требуют основные правила игры.

Если Китай продаст значительную сумму долларов, имеющихся у него в резервах, это приведет к серьезному повышению курса его валюты (юаня) по отношению к доллару, что в свою очередь улучшило бы двусторонний торговый баланс США с Китаем. Вполне вероятно, что меньшее, на что можно рассчитывать с учетом общего дефицита торгового баланса США, это что Америка будет просто покупать текстиль у других развивающихся стран. Однако такая массовая продажа долларов означала бы, что Китай будет нести более высокие потери по остающимся у него крупным запасам американских казначейских векселей и других активов, стоимость которых выражена в долларах.

Кому-то кажется, что сейчас Китай оказался между молотом и наковальней. Если он будет избавляться от долларов, то понесет огромные потери, связанные со своими резервами и экспортом. Если он будет держать доллары, то лишь отложит на будущее потери, связанные с запасами, но при любом сценарии ему в конце концов придется прибегнуть к необходимой корректировке. Беспокойство об убытках при продаже валютных запасов, возможно, в настоящее время преувеличено: Китай является «поставщиком» финансирования, то есть он предоставляет деньги тем, кто покупает его товары. Вместо выдачи кредитов на покупку китайских товаров Америке Китай может с таким же успехом давать взаймы странам из других частей мира, что он теперь все чаше и делает, или даже собственным гражданам.

Новая глобальная резервная система

Обеспокоенный наличием больших запасов долларов, глава Центрального банка Китая в марте 2009 года высказался в поддержку одной давней идеи — создания мировой резервной валюты²⁷.

Кейнс выдвинул эту идею примерно 75 лет тому назад, и она была частью его первоначальной концепции МВФ²⁸.

Кроме того, поддержка этой идеи пришла и с другой стороны — от комиссии экспертов ООН (я был ее председателем), занимавшейся вопросами изменения структуры глобальной финансовой и экономической системы²⁹.

Развивающиеся страны и прежде всего Китай сегодня имеют в своих резервах триллионы долларов и, исходя из этого, полагают, что у них есть деньги, которыми они смогут воспользоваться в случае кризиса, такого, например, как Великая рецессия. В главе 1 я специально подчеркнул, что этот кризис обнажил проблемы глобальной недостаточности совокупного спроса. К сожалению, до сих пор ни администрация США, ни Большая двадцатка даже не начали обсуждать эту основополагающую проблему, не говоря уже о том, чтобы принять меры по ее устранению. Ежегодные эмиссии новой глобальной резервной валюты означали бы, что странам больше не приходилось бы откладывать часть своего текущего дохода для защиты от глобальной нестабильности; вместо этого они могли бы отложить вновь выпущенные «деньги». Это привело бы к увеличению общемирового совокупного спроса и укрепило бы глобальную экономику.

В поддержку этой инициативы можно привести еще два весомых аргумента. Во — первых, нынешняя система является неустойчивой. В настоящее время страны создают долларовые резервы для того, чтобы обеспечить доверие к своей валюте и к себе, и поэтому эти запасы выступают в качестве своего рода страховки от превратностей мирового рынка. По мере того как все больше и больше долларов оказывается в иностранных закромах, беспокойство по поводу увеличения задолженности США перед другими странами становится все более сильным.

Есть и вторая причина, объясняющая, почему нынешняя система вносит свой вклад в нестабильность. Если некоторые страны стремятся к поддержанию положительного сальдо торгового баланса (экспорт превышает импорт), поскольку это позволяет им создавать резервы, то другие страны имеют торговый дефицит, при этом сумма излишков должна быть равна сумме дефицитов. Но торговый дефицит может стать проблемой: страны со стабильным торговым дефицитом с большей вероятностью столкнутся с экономическим кризисом, несмотря на все свои усилия. Если одна страна избавляется от своего торгового дефицита, то уровень дефицита в других странах должен повышаться (если только другие имеющие профицит страны не изменят своей торговой политике), и поэтому торговый дефицит будет напоминать горячую картофелину в той игре, где все участники стремятся как можно быстрее от нее избавиться, передавая ее соседу. В последние годы большинство стран нашли способы избежать дефицита, в результате чего Соединенные Штаты стали страной с «дефицитом последней инстанции». В долгосрочной перспективе положение Америки явно несостоятельно. Создание мировой резервной валюты, оборот которой будет каждый год увеличиваться при помощи эмиссии, позволит создать своего рода буфер. Страна сможет иметь небольшой дефицит торгового баланса и при этом по — прежнему наращивать свои резервы благодаря выделению причитающейся ей порции новой глобальной резервной валюты. Поскольку инвесторы видят, что резервы накапливаются, их доверие к стране возрастает.

Бедные страны кредитуют Соединенные Штаты на сотни миллиардов, а на самом деле даже триллионы долларов под низкие (в 2009 году близкие к нулю) проценты. Они это делают даже в тех случаях, когда у них на родине можно найти высокодоходные инвестиционные проекты. Такое поведение наглядно свидетельствует о том, насколько важны запасы валюты и насколько велика глобальная нестабильность. Хотя расходы на содержание запасов очень высоки, выгоды от их наличия по — прежнему превышают эти затраты. Стоимость иностранной помощи, которую Соединенные Штаты получают в неявном виде, занимая благодаря своему положению под более низкие процентные ставки, по некоторым оценкам, превышает общую сумму той помощи, которую они сами оказывают другим³⁰.

Хорошая резервная валюта должна быть хорошим средством сбережения, то есть отличаться стабильностью, но доллар не является таковым из-за своей крайней неустойчивости и, вероятно, будет оставаться таким и дальше. Многие небольшие страны уже перевели большую часть своих резервов из долларов в другие валюты. Сообщается, что даже Китай вывел из долларов четверть или более своих резервов. Вопрос заключается не в том, будет ли мир в целом уходить от долларовой резервной системы, а в том, насколько вдумчиво и внимательно он будет это делать. Без четкого плана глобальная финансовая система станет еще более нестабильной.

В Соединенных Штатах есть группы, которые будут сопротивляться движению в направлении создания глобальной резервной системы. Они видят, насколько им выгодно иметь возможность занимать по низкой цене, но они не видят сопутствующих этому процессу расходов, а они огромны. Выпуск и экспорт казначейских векселей, которые затем оказываются в валютных резервах других стран, не создает рабочих мест, что, с другой стороны, безусловно, происходит при экспорте товаров. Оборотной стороной спроса на американские казначейские векселя и валюту, сохраняемые в иностранных резервах, является торговый дефицит США, который снижает уровень совокупного спроса внутри страны. Чтобы компенсировать эту слабость, правительство вынуждено верстать бюджет с дефицитом³¹. Все это часть процесса уравновешивания: для покрытия дефицита бюджета правительство продает казначейские векселя за рубеж (другими словами, оно заимствует деньги), и многие из этих векселей затем оказываются в резервах.

При появлении новой глобальной резервной валюты странам уже не нужно будет покупать американские казначейские векселя для их последующего хранения в своих резервах. Конечно, это будет означать, что курс доллара снизится, экспорт из США возрастет, импорт Соединенных Штатов уменьшится, совокупный спрос увеличится и правительству не потребуется иметь значительный бюджетный дефицит для поддержания экономики на уровне полной занятости. Осознание того, что занять на внешних рынках станет, скорее всего, труднее, возможно, поможет обуздать расточительство Америки, что будет способствовать глобальной стабильности. Таким образом, от создания глобальной резервной валюты в конечном счете выиграет и Америка, и весь мир.

Уже выдвигались инициативы по созданию региональных резервных механизмов. Так, инициатива Чианг — Май, предложенная в Восточной Азии, позволяет странам обмениваться своими резервами, и в ответ на кризис они увеличили объем этой программы на 50 %³².

Мир может перейти к двух- или трехвалютной системе, при которой будут использоваться и доллар, и евро. Но такая система может быть еще более неустойчивой, чем нынешняя. Для всего мира это может означать, что если в отношении евро возникнут позитивные ожидания, правительства многих стран начнут переводить свои резервы в эту валюту. По мере этого евро будет укрепляться, что еще более подкрепит глобальные ожидания. И так будет происходить до наступления какого-то события, политического³³ или экономического, которое нарушит этот процесс, после чего он повернет в противоположную сторону. Для Европы это будет представлять особую проблему, поскольку страны Европейского союза действуют в условиях ограничений, влияющих на их возможность иметь бюджетный дефицит, чтобы компенсировать слабый спрос.

Глобальная резервная система, построенная на основе доллара, изнашивается, но попытки создания альтернативных ей вариантов пока находятся на самом начальном этапе. Центральные банки наконец усвоили, что важнейшим компонентом в управлении капиталом является диверсификация и уже в течение многих лет выводят свои резервы из долларов. В 2009 году Большая двадцатка договорилась о крупной (250 млрд долл.) эмиссии специальных прав заимствования (SDRs), которые являются своего рода мировой резервной валютой, созданной МВФ. Но SDRs сталкиваются с жесткими ограничениями. Они выделяются странам на основе их квот в МВФ (их фактической доли владения), причем самую крупную порцию получают Соединенные Штаты. Но США, очевидно, нет необходимости иметь резервы, поскольку они могут просто печатать доллары. Система будет работать гораздо лучше, если SDRs будут направляться тем странам, которые в противном случае займутся увеличением своих резервов. Кроме того, новые эмиссии можно было бы направлять бедным странам, нуждающимся в помощи³⁴.

Было бы еще лучше, если бы новая система работала против активного сальдо торгового баланса. США критически высказывается по поводу активного сальдо Китая, но при ныне действующих механизмах у стран имеются сильные стимулы по сохранению резервов и поддержанию профицита бюджета для их наращивания. Те страны, которые имели большие запасы, чувствовали себя в этот кризис намного лучше, чем те, у которых достаточных запасов не было. При наличии хорошо продуманной глобальной резервной системы страны с постоянно имеющимися излишками снизят объемы распределения своей резервной валюты, а это в свою очередь будет подталкивать их к достижению большей сбалансированности. Тщательно продуманная глобальная резервная система может помочь пойти еще дальше при стабилизации мировой экономики, поскольку больший объем эмиссии при слабом мировом экономическом росте будет поощрять расходы, а это в свою очередь будет способствовать увеличению темпов роста занятости³⁵.

При поддержке со стороны Соединенных Штатов новую систему глобальных резервов можно было бы внедрить быстро. Вопрос заключается в том, сможет ли администрация Обамы понять (и когда это произойдет), Насколько в этом случае выиграют и Соединенные Штаты Америки, и весь мир. Существует риск, что вместо этого Америка просто спрячет голову в Песок. Мир будет все дальше уходить от резервной системы на долларовой Основе. Без соглашения о создании новой глобальной резервной системы мир, вероятно, уйдет от доллара и перейдет к резервной системе на основе Корзины валют, что в краткосрочной перспективе приведет к глобальной финансовой нестабильности, а в долгосрочной перспективе — к более неустойчивому режиму, чем тот, который обеспечивает нынешняя система.

Кризис практически наверняка приведет к изменению глобального экономическою и политического порядка. Власть и влияние Америки уменьшатся, а Китая — возрастут. Даже до кризиса глобальная резервная система, зависящая от валюты одной страны, казалось, не была синхронизирована с глобализацией двадцать первого века, а сейчас под влиянием капризов доллара и реальной экономической и политической ситуации в США это ощущение особенно усилилось.

К новой многосторонности

Из катастроф, Великой депрессии и Второй мировой войны, возник новый мировой порядок и появились новые институты. Созданный тогда механизм работал в течение многих лет, но для управления меняющейся глобальной экономической системой он становился все более и более непригодным. Нынешний кризис в полной мере высветил его ограничения. Но точно так же, как Соединенные Штаты пытались как-то справиться с проблемами у себя дома, для чего в первую очередь старались в значительной степени воссоздать ситуацию в том же виде, в каком она существовала до кризиса, то же самое они делали и на международной арене. После предыдущего глобального кризиса, случившегося десять лет назад, было много споров о необходимости проведения реформ в рамках глобальной финансовой архитектуры. В их ходе возникло подозрение, что те, кто хотел бы сохранить статус — кво (в том числе представители американских и других западных финансовых рынков, которые очень комфортно чувствовали себя при прежней системе, и их союзники из правительства), использовали красивые выражения только для того, чтобы скрыть свои истинные устремления: люди будут говорить, говорить и говорить до тех пор, пока не закончится кризис, а с окончанием кризиса закончится и их решимость сделать что-то конкретное. В первые годы после кризиса 1997–1998 годов было мало что сделано: очевидно, даже слишком мало, чтобы предотвратить возникновение еще более грандиозного кризиса. Не повторится ли этот сценарий еще раз?

Соединенные Штаты должны, в частности, делать все возможное для укрепления многосторонности, что означает демократизацию, реформирование и финансирование МВФ и Всемирного банка, чтобы развивающиеся страны изменили мнение о том, что в случае необходимости им следует обращаться за помощью не в международные организации, а к конкретным странам — донорам. США должны отказаться от протекционизма и двусторонних торговых соглашений эпохи Буша. Такая политика подрывает многостороннюю торговую систему, над созданием которой так много людей упорно работали на протяжении последних шестидесяти лет. Соединенные Штаты должны помочь в разработке новой скоординированной глобальной системы финансового регулирования, без которой эти рынки находятся под угрозой фрагментации, и поддержать создание новой глобальной резервной системы, о которой говорилось выше. Без этих усилий мировые финансовые рынки рискуют вновь войти в эпоху нестабильности, а мир — в продолжительный период экономической слабости. Если рассматривать ситуацию более широко, Соединенным Штатам нужно поддержать международный правопорядок и работать над его укреплением, так как без него никакие из перечисленных действий успешно не закончатся.

За период американского триумфа, который продолжался с момента падения Берлинской стены до крушения банка Lehman Brothers, Соединенные Штаты не использовали свою власть и влияние таким образом, чтобы придать глобализации справедливую форму, особенно с точки зрения развивающихся стран. Экономическая политика США в меньшей степени основывалась на принципах, а в большей на своих корыстных интересах или, точнее, на симпатиях и антипатиях групп с особыми интересами, которые играли и будут играть столь важную роль в формировании экономической политики. В Европе же не только более четко формулировали проблемы бедных слоев населения в развивающихся странах, но и предпринимали в этой области конкретные шаги: многие европейские страны фактически вложили свои деньги в те проекты, о которых они говорили. А Америка в годы президентства Буша часто делала все возможное, чтобы подорвать многосторонность.

Экономическую гегемонию Америки больше не будут воспринимать как нечто должное, как это было в прошлом. Если Америка хочет, чтобы другие ее уважали, если она стремится к сохранению своего влияния, ей необходимо все это заслужить, и не только словами, но и своими делами, как теми, которые она занимается у себя дома, включая отношение к своим гражданам, оказавшимся в тяжелом положении, так и своими действиями за границей.

Глобальная экономическая система не работает так, как многие надеялись. Глобализация привела к беспрецедентному процветанию для многих, но в 2008 году она помогла США разнести свою рецессию по всему миру, заразить ею и те страны, которые хорошо управляли своими финансовыми системами (гораздо лучше, чем Соединенные Штаты), и те, кому это удавалось не слишком хорошо; тех, кто в значительной степени выиграл благодаря глобализации, и тех, кто не успел воспользоваться предоставленными ею возможностями. Неудивительно, что те страны, которые были наиболее открыты и в наибольшей степени участвовали в процессах глобализации, пострадали сильнее других. В основе многих институтов и соглашений, выступающих фундаментом для глобализации, лежит идеология свободного рынка, и те же идеи, которые составляли основу для дерегулирования, сыгравшего столь важную роль в создании нынешнего кризиса, лежали в основе либерализации финансовых рынков, в значительной степени повлиявшей на быстроту распространения этого кризиса по всему миру.

В этой главе показано, что нынешний кризис, скорее всего, приведет к изменению мирового экономического порядка и в том числе повлияет на глобальный баланс экономических сил. Я также попытался объяснить, как некоторые ключевые реформы, включая создание новой глобальной резервной системы, могут помочь восстановлению глобального процветания и стабильности. Но в долгосрочной перспективе успех в достижении и поддержании глобального процветания зависит от того, сможем ли мы добиться более глубокого понимания экономических процессов. А для этого потребуется реформирование не только экономики, но и экономической науки. Это и является темой следующей главы.