Крыша под руками

Разговор под дождём

Тяжёлые густые тучи, казалось, вот-вот заденут, сметут телевизионные антенны с крыш. Ветер приподнимал сложенные листы железа, и они грохотали, мешая Севе сосредоточиться. Он сидел возле трубы, а рядом — отец, в старом ватнике, постукивал по колену молотком и насвистывал. На этот раз не клеился, обычно задушевный, разговор на крыше. Долго молчали, прислушиваясь к шуму ветра, потом отец спросил:

— Значит, дружба врозь? Как не бывало?

— Такое мне говорить! Никому не позволю.

— Эх, сынок, дружба у тебя непутёвая. Чуть против шерсти…

— Ты бы слышал, какие обвинения да каким голосом, точно я действительно какой-нибудь… Сперва ничего разговор шёл, а потом Фёдор как разошёлся! Он вообще такой вспыльчивый… Даже от начальника штаба недавно влетело: Фёдор наорал на кого-то… А на меня не очень-то покричишь! Я тоже сказал, что в няньки не хочу…

— Значит, больше не пойдёшь к своему Фёдору?

— Ни ногами, то есть ни ногой! Завоображал он, вот чего не думал!

— А по мне — так Фёдор прав, — сказал отец и почесал за ухом.

Сева привскочил и изумлённо посмотрел на отца.

— Хочешь — обижайся, хочешь — нет, а Фёдор правильно сердится. Поручил тебе этих близнецов, а ты что?

— Обязан я? Очень интересно с такой вот мелюзгой. Говорить о чём? В куклы играть? Увлекательно, не оторвёшься! Фёдор обо мне подумал?

— Вот тут он зря понадеялся на тебя. Не угадал вовсе, ошибся.

— Почему ошибся? Не понимаю!

— Да будто взрослому поверил. Не каждый раз человек занимается делом в своё удовольствие. Бывает и трудно, и тошно, а всё равно делаешь, раз надо… Тут Фёдор ошибку дал. Забыл, что ты как ребёнок — одни забавы на уме.

— Ну, знаешь, папа!

— А что? Гонять на мотоцикле — это пожалуйста. Возиться с собакой, как её… Кеф.

— Скиф.

— Вот-вот…

— Да разве я только это? — возмутился Сева. — В штабе сколько работы дают, дежурства на водной станции, и в кино охота…

— И на стадионе остальное время пропадаешь.

— Ну и что? Лёгкая атлетика мускулы знаешь как развивает? Хочу, чтобы как у Фёдора были.

— Своими мускулами увлёкся, а про людей забыл. Эх ты! — вздохнул отец.

Сева опустил голову и замолчал.

— Мать ведь обижаешь, совсем от дому отбился. Хоть бы чашку за собой сполоснул, уважил хозяйку. Легко ли ей нас, двух мужиков, накормить да обстирать при её-то работе?

Мать Севы — одна из лучших работниц текстильной фабрики. С шестнадцати лет как пришла в цех, так ни одного дня не пропустила и не опоздала. И очень гордилась тем, что за всё время только два раза получала бюллетень, а больше никогда и не болела.

— Я комнату подметал и мусор вынес, — сказал Сева.

— Большое дело, конечно, — улыбнулся отец. — Мамке-то не так достаётся. А по партийной линии какая ей нагрузка? Сколько работать другой раз приходится! Слышал ты хоть раз, чтобы она пожаловалась?

— Давай устроим маме выходной, — сказал Сева.

— Вот это дело! Давно мы ей выходного не давали.

Правда, не очень часто, но всё же отец с сыном вдруг спохватывались и на целый день героически отпускали мать погостить к подруге. А сами трудились над приготовлением обеда и ужина и даже пришивали себе пуговицу или штопали носки. Ни Сева, ни отец не сознавались в этом друг другу, но в глубине души чувствовали себя заброшенными и одинокими в такие дни.

— Верно, папка. Устроим завтра маме выходной, — повторил Сева. — К Фёдору мне больше не идти…

— Вот он обрадуется небось.

— Что меня никогда не увидит? Обрадуется?

Стараясь сохранить серьёзное лицо, отец сказал:

— Плохо ли от такого работничка избавиться?

— Ну ладно, я пошёл. — Сева отвернулся и медленно, с тяжёлым вздохом начал вставать.

Отец мягко, но решительно притянул мальчика к себе, усадил рядом и уже серьёзно начал говорить:

— Не надо так, сын. Чуть что — и сразу лезешь в бутылку. Ведь Фёдор не зря дело к сердцу принял. Мальчонка тот сколько страху натерпелся, захворал даже, а могло всего не случиться, если бы ты…

— Что я? — нетерпеливо спросил Сева.

— Если бы Толя с тобой в тот вечер был. Ну, погуляли бы вместе, или там на стадион его захватил… Малец и отвлёкся бы от своих думок, не побежал чуть не ночью куда глаза глядят…

— Ну и подлец Жорка! Свитер захотел!

— Ничего, этот своё получит. Другой раз не только свитера, а чего и подороже не захочет.

— Сегодня же к Тольке пойду! — сказал Сева.

— Вот-вот. Может, и поскучаешь, а его уважишь. Говоря по правде, думаешь, Фёдору ты так уж нужен! Проще взять помощника постарше да половчее, чтобы самому-то легче… А возится с тобой. Можешь и ты с другим повозиться. Как думаешь, верно?

Мелкие капли дождя начали падать на крышу, потом она вся заблестела, и тонкие ручейки заторопились к жёлобу. Сева поднял воротник плаща и задумчиво сказал:

— Всё равно кончено с Фёдором. Я ему такое наговорил! Больше не увидимся никогда. И Скифа не увижу. Купишь мне собаку, а, папа?

— Вот опять же. Тебе забава, а маме лишняя работа — убирать за ней. Ну, сынок, иди, намокнешь.

— А ты?

— Ерунда, не сахарный, в ватнике хорошо. Иди, а мне кончать тот угол.

— Пусть дождь пройдёт, скользко. Идём пока вместе.

— Я гулять буду, а людям с потолка потечёт на голову? Видишь, всё открыто, как же бросить?

Как же бросить? Сева поспешно сунул руки в карманы плаща и облегчённо вздохнул. Здесь повестки, которые надо разнести по адресам. Перед ссорой Фёдор просил это сделать сегодня же.

А когда Сева, обиженный упрёками, ушёл от Фёдора, то решил бросить и работу в дружине, и всех друзей, и повестки. Так и решил: всё бросить.

Дверь открыла женщина с ярко накрашенными ногтями. Она вырвала повестку у Севы, нервно сказала:

— Когда они оставят в покое моего Жорика? Привязались к несчастному мальчику, вот уже третий раз вызывают за лето. Возмутительно. А что он делает плохого?

«Ничего, только ребят грабит», — подумал Сева, но сказать не успел. Женщина вытолкнула его на лестницу и шумно захлопнула дверь.

Оставался ещё последний адрес — Родиона. Сева разыскал дом, поднялся на третий этаж, позвонил. Старушка впустила его и показала комнату в конце коридора. На стук не ответили, Сева подождал немного и вошёл.

Среди потрёпанной мебели ярко выделялся чёрный рояль. Видно, за ним хорошо смотрели, начищали.

Спиной к дверям сидел Родик и вяло, поминутно сбиваясь, играл какое-то нудное упражнение. Вдруг он уронил голову на клавиши. Плечи его затряслись.

— Чего ты? — спросил Сева.

Родик вскочил, обернулся. Опухшие глаза, бледный, как вата, нечёсаные волосы лезут на нос. Было неприятно на него смотреть. Сева пошарил в карманах, ища повестку.

— А ты чего? — грубо сказал Родик. — Зачем вломился? Проваливай, тебя только не хватало!

— Придёшь во вторник с отцом вместе.

— Никуда не пойду, понял? Отстаньте все!

— Где отец? Ему отдам лучше. — Сева взял повестку. — Где он?

— В командировке, ясно? А мать на работе, целыми днями в своей библиотеке пропадает. Один я, один! Как волк. Просто кошмар какой-то!

— Брось, пожалуйста, театр затевать, на меня не действует. Знаю я тебя, что за тип. Когда отец приедет?

Родик закрыл лицо руками и крикнул:

— Папа не выдержит, если узнает про меня! И так больной, сердце никуда… Не выдержит!

Сева хотел было уйти, но тут остановился. Такое отчаяние в голосе Родьки, не может он врать так про отца.

— Зачем психовать, Родька? Ничего особенно страшного. Ведь Толя сказал, что не ты снял свитер. И ещё подтвердит, если надо.

— Ах, да что свитер! Из школы хотят выгнать. Как пить дать выгонят! — всхлипнул Родик. — Узнали про это дело и вообще… предупредили… не допустят к переэкзаменовке.

— Поступишь в вечернюю, наладится.

— Я в музыкальной, понимаешь, в музыкальной! В десятый должен — и вот…

«Вот так так! — удивился про себя Сева. — Еле ковыряется на этом несчастном рояле… правильно, что вытурили. Нечего ему там делать».

— В исполкоме будет комиссия, они решат твоё дело с Жоркой. Ну, мне пора, — сказал он.

— Все несчастья на меня, ещё вот Жорка! — вдруг зашептал Родик, точно боялся, что подслушают. — Таскал меня всё лето, не давал заниматься, а теперь считает, я виноват, что поймали со свитером, грозит отомстить. Я даже по улице боюсь ходить!

От Родьки удушливо пахло табаком. Севу затошнило, он открыл дверь и услышал за спиной плачущий голос Родика:

— Не уходи, я боюсь один. Подожди, как же бросить так человека?

Как же бросить… Бывает и противно и трудно, а всё равно делаешь, раз надо… Так считает отец. Сева вернулся в комнату.

— Ладно, не бросаю. Но чем могу помочь, мне неясно. А тебе?

— Посоветоваться бы с кем-нибудь взрослым. Ведь я совсем один. Родителям не могу сказать ничего. Они с ума сойдут. Был такой случай: в дружине парню помогли, на работу устроили…

— Насчёт школы вряд ли помогут. Не представляю.

— Хотя бы поговорить. Не надо в штаб, а с одним из них. Ты же всех знаешь… Вот к этому бы, — оживился Родик, — с которым ты на мотоцикле, такой здоровый. Он, по-моему, не злой и всё такое. Пошли к нему.

Сева отрицательно помотал головой.

— Обязательно к нему, он посоветует, что делать. Спокойный, толковый… И, я видел, он к тебе так хорошо, по-настоящему… Позавидовать можно.

Сева покраснел. Прямо как будто из бани выскочил. Решительно сказал:

— Нет, к нему не пойдём.

— Я только к нему хочу, — заупрямился Родик. — Он и от Жорки защитит; я знаю, сумеет.

— Нельзя к нему, и всё.

— Почему? Ну, пожалуйста, прошу тебя!

«В конце концов пускай. Отведу этого растяпу, а сам ни ногой в квартиру. Здрасте и до свидания. И точка», — подумал Сева.

За домом на асфальтовой дорожке стоял мотоцикл. Фёдор, насвистывая какую-то арию, копался в моторе, а Скиф громко зевал, встряхивая головой, и лениво глядел по сторонам от скуки.

Вдруг он весь подобрался, стукнул хвостом по коляске и пустился бежать. Он издали высмотрел Севу, который вышел из автобуса вместе с незнакомым парнем.

Родик охнул и попятился к стене. На него мчалась огромная чёрная собака. Податься некуда. Родик прижал руки к груди, закрыл глаза. Лучше не видеть, как собака накинется и будет терзать.

Фёдор хотел было окликнуть Скифа, но заметил Севу, широко улыбнулся и занялся мотором — очень внимательно.

Сева был взволнован, когда увидел Фёдора, и не успел приготовиться к встрече со Скифом. Обычно Сева напрягал все мышцы, чтобы выстоять, не упасть, когда пёс на радостях прыгал и клал мощные лапы на плечи.

Родик услыхал рядом какую-то возню и рискнул приоткрыть один глаз.

На асфальте сидел Сева, а пёс толкал его носом в нос, в щёку, опять в нос. Мальчишке, видно, это нравилось. Он сиял, хлопал собаку по шее и приговаривал!

— Ладно, хватит тебе, бандит такой! Ну сколько можно здороваться!

К мотоциклу дошли гуськом. Впереди, поминутно оглядываясь, Скиф, потом Сева, и сзади, на расстоянии, — Родик.

Фёдор всё так же сидел на корточках, чинил мотор. Не поднимая головы, сказал:

— Подержи-ка, Сева, эту проволоку… вот так… Понимаешь, выскакивает всё время, одному никак… Зачем парень с тобой?

— Побеседовать хочет. Напросился. Только с тобой желает говорить и больше ни с кем.

Родик пригладил волосы и жалобно улыбнулся. Скиф обнюхал его ноги. Шерсть на спине приподнялась. Бледный Родик побледнел ещё больше и замер.

— Ко мне! — приказал Фёдор. Скиф с отвращением фыркнул и отошёл от Родика. — Отведём машину в гараж и, пожалуйста, поговорим наверху. Время у тебя есть, Сева?

— К Тольке ещё хочу. Как он там себя чувствует?

— Правильно, узнай, расскажешь завтра. Не забыл, что завтра утром дежурим в кино?

— Ага, воскресенье ведь. Хулиганят ребята. Помнишь, в прошлый раз такой здоровый, а тоже без билета пытался!

Смущение Севы окончательно прошло, ему было радостно, он размахивал руками, смеялся. Почему-то свистнул на всю улицу, навалился на мотоцикл, крикнул на Родика, чтобы тот помогал, и, пока машину катили к гаражу, не переставал беситься. Потом на прощание долго тряс Фёдору обе руки, а Родика даже ударил в бок.

Фёдор открыл дверь лифта. Скиф вошёл первым и аккуратно прислонился к стене, чтобы хватило места остальным. Родик топтался на лестничной площадке, держась за перила.

— Ну, входи живее, — сказал Фёдор.

— Вы поезжайте, а я пешком. Который этаж?

— Входи, тебе говорят. Скиф не тронет.

— Да я лучше так…

— Обожаю храбрецов! Живо входи, слышишь?

Родик прикрыл глаза и с отчаянием на лице ринулся в лифт.

— Осторожно, на лапу ему наступишь. Тогда уж не поздоровится, — сказал Фёдор.

Родик съёжился и затаил дыхание. Так почти и не дышал, пока лифт поднимался. Когда вошли в квартиру, с надеждой спросил:

— Собака у вас в передней сидит, да?

— Ещё чего. Тебя бы посадить в переднюю. Иди, Скиф.

Родик покорно вздохнул, сел в кресло и запрятал ноги под сиденье. Скиф лёг напротив, положил морду на вытянутые лапы.

— Я плохо соображаю, когда он так смотрит на меня, — сказал Родик. — Извините, если буду говорить не очень-то…

— Подожди, руки отмою. Видишь, какие после мотоцикла?

— Я с вами. — Родик встал. Скиф тоже.

Все трое пошли в ванную. Фёдор открыл кран и начал энергично тереть руки щёткой.

— Я хотел вас попросить… — начал Родик, стоя в дверях.

— Сейчас вот вымоюсь и поговорим.

Фёдор засвистел. С мягкими переливами, то усиливая звук, то еле слышно беря ноту… Фёдор чудесно исполнял вальс. Родик склонил голову набок, с каким-то радостным удивлением прислушиваясь. Глаза его заблестели, и он стал дирижировать рукой перед самым носом Скифа, даже не заметив этого. Когда вальс кончился, Родик взволнованно сказал:

— Потрясающий вальс, верно? У нас в школе один парень, здорово талантливый, на композиторском отделении, написал вариации на этот вальс, знаете как? Вот послушайте.

И Родик слабым, чуть дрожащим голосом запел. Но так правильно, с таким чувством, что Фёдор торопливо закрыл кран, чтобы шум воды не мешал.

Скиф поднял морду, тоже прислушался и залаял. Грустно, с подвыванием. Родик вздрогнул и замолчал, виновато улыбаясь.

— Скиф, молчать! — рассердился Фёдор. — Давай, давай дальше.

— Лучше бы я вам сыграл. Есть рояль? — спросил Родик.

— Нету! Вообще плохо без инструмента. Вот так придёт кто-нибудь… Есть баян, в детстве я начал заниматься, да некогда, бросил… Скрипка была, я, ещё совсем мальчишкой, тоже бросил. Подарили её потом, чтобы не валялась. Эх, вообще вспоминать не хочу… А баян так и лежит в кладовке.

— Можно достать? — обрадовался Родик. — Немножко умею на баяне.

— Тащи из кухни табуретку. Скиф, ну тебя, не болтайся под ногами!

Вскоре Фёдор, под аккомпанемент баяна, с увлечением насвистывал один мотив за другим.

Оба совсем позабыли, зачем пришёл Родик. А Скифа заперли в передней, чтобы не мешал своим подвыванием.