— Колонизация — это что за слово?

— Колонизация — это когда мы лезем к вам в мир и тут живем как дома. Хызы строим, детей заводим… Учти, нас очень-очень много.

— Ясно, продолжай.

— Остальные народы тоже не хотят, чтоб мы усилились. Но они сами хотят поймать новые миры, поэтому открыто выступать за запрет боятся. А вдруг им тоже обитаемый мир попадется? Их тактика — тянуть время. Чтоб ни вашим, ни нашим. В общем, за три года мышиной возни образовались две главные силы. Это комитет по надзору, цель которого следить, чтоб русские не обижали бедных аборигенов. Вас, то есть. А на самом деле, всеми силами тормозить освоение этого мира. Самый главный у надзорщиков — Питер. Ты его видела, он со мной прилетал.

А с другой стороны — квартирьеры во главе с Михаилом Медведевым. Ты его тоже хорошо знаешь. Медведев выглядит скромно, но за ним стоят огромные силы. Он к президенту без стука входит.

— Кто такой президент?

— Самый главный у нас. Вроде Мудра здесь. Когда мы что-то решаем, слово президента самое веское. Так вот, цель Медведева — протолкнуть в этот мир как можно больше всего из нашего мира. Людей, вещей, обычаев, знаний. А цель надзорщиков — не допустить этого. И те, и другие делают вид, что все это — для пользы местных жителей. Такие у нас дурацкие законы. Все знают, что ложь, но обязаны подчиняться.

И вот тут начинается самое интересное! Из-за наших дурацких законов слово Мудра, оказывается весомее слова президента. Хотя у Мудра меньше тысячи человек, а у президента — больше ста миллионов. И вот Михаилу приходится подлаживаться под слова Мудра. Разрешил Мудр еще двух шабашников прислать — Михаил завтра же их пришлет. А с ними — много-много вещей. Чтоб мы, значит, привыкали. И не сомневайся, самые лучшие пришлет.

Только опять заковыка. Все подряд присылать нельзя. Особенно оружие. Надзорщики очень строго следят, чтоб в этот мир не попало, чего нельзя.

— Но если Михаил присылает только то, что Мудр разрешил, то чего мы боимся?

— Перехода количества в качество. Загляни завтра в любой вам. Везде пустые консервные банки для чего-то приспособлены. Скоро бабы жить без них не смогут. А год назад о них кто-нибудь слышал? И так во всем. У нас уже половина как чудики одеваются. Хоть на себя посмотри. А через год и заречные так одеваться будут. Через десять лет половина народа на русском будет лучше меня говорить. Этот мир постепенно станет русским. Чего и добивается Михаил.

— Так нам-то что делать?

— Кабы я знала. Русским этот мир все равно рано или поздно станет. Но надо, чтоб при этом он себя не потерял, вот что главное! А как это сделать — не знаю.

— И на елку влезть, и жопу не поцарапать… Ты что глаза вылупила?

— Жамах, у нас точно так же говорят.

— Так я эту присказку от Толика слышала.


Только на пятый день вижу, сколько страшных шрамов появилось на Ксапе. До этого она при мне из майки не вылезала. Из правой груди словно волк кусок выкусил. На ребрах синие шрамы, под ребрами синие шрамы, и на спине — тоже.

— Этот гад наконечник дротика никогда не мыл. А кончик отломился и у меня в спине между ребрами застрял. Такое воспаление началось, чуть не померла ненароком! — объясняет Ксапа.

— Степняки наконечники старым жиром смазывают, — поясняю я.

— Сволочи, правда? Это просто бактериологическое оружие. Его в ООН запретить надо. Но главное — легкое спасли. А грудь… Если хочешь, я пластику сделаю. Шрамы останутся, но по форме будет как новая.

Тискать Ксапу пока нельзя, но губами можно. Я только собрался, но Жамах интересуется, что такое пластика груди. Пока Ксапа рассказывает, я засыпаю.

Будят нас степнячки.

— Ксапа, скажи Серь'оже, чтоб нас к родным свозил. Он только тебя слушается. Никто больше не убежит, чес-слово! Заречные уже по пять раз летали, так нечестно!

Идем убеждать Сергея. Небо хмурое, моросит мелкий, противный дождик. Сергей не любит такую погоду, говорит, нелетная.

— Собак, Собак, ко мне, Собак! — кричат мальчишки и кидают щенку палку. Затем вместе, наперегонки бегут за ней. Еще кричат непонятное слово «апорт». Им не холодно.

— Никуда сегодня не полетим, — говорит Сергей. — Скоро тучи перевал закроют. Я в тумане и ночью не летаю.

В такую погоду выходить из вама не хочется. Самое время чинить старые вещи. Но женщины затевают иное. Скручивают по-хитрому друг другу волосы. Называется «заплести косы». У Ксапы и Мечталки по одной, а Жамах две заплетает, справа и слева. Хорошие у нее волосы, прямые, черные, густые. Хоть и две косы, а каждая не тоньше, чем одна Мечталкина. Завтра все бабы будут им завидовать. И родится новая МОДА.

В полдень прибегает мокрая от дождя Света.

— Ксюш, ты как хочешь, но школа должна быть под крышей. Мне уже надоело каждый день плакаты вывешивать, а вечером снимать.

После обеда — Кудрява. У ее сестры малец болеет. Тут уж Ксапа тревожится всерьез. По видеосвязи с врачами говорит, у геологов и летунов аптечки забирает, потрошит как мелкую дичь, малышу какие-то таблетки скармливает. Затем меня к Мудру тащит.

— Я боюсь к нему идти. Только вчера требовала, чтоб никого больше не пускал, а теперь поняла, надо у нас больницу поставить. Ну, хотя бы, фельдшерский пункт. Ты скажи, что это ты придумал, а?

— Больница — это тот девятиэтажный хыз, где Жамах рожала? Нам такой не построить.

— Не надо нам девятиэтажный. Нам маленькую, на десять коек, не больше.

Мудр, конечно, сразу понимает, чья это идея. Взъерошивает Ксапе ПРИЧЕСКУ и разрешает врачей пригласить. Но не больше пяти человек. Михаилу идея тоже нравится. Предлагает белый вертолет к нам перегнать. Но говорит, что раз у нас будут постоянно две машины БАЗИРОВАТЬСЯ, нужно, чтоб и техперсонал у нас постоянно жил. То есть, еще три техника. Мудр смеется, говорит, что сразу понял, чем это кончится, но Ксапа до вечера губы кусает.


Луна светит в дымовое отверстие вама. Олежек спит, но мои женщины никак не угомонятся. Как будто днем не работали. Жамах шкуру выделывала, Ксапа одежки чинила, Мечталка грибы, ягоды, коренья собирала. А теперь у них ПОЛИТИНФОРМАЦИЯ.

— … Иммиграцию нельзя пускать на самотек! — убеждает Ксапа. Жамах внимательно слушает, приподнявшись на локте и свободной рукой лаская мне живот. — Я зимой рассказывала, чем это в Америке кончилось. Ты помнишь?

— Как в бреду, — улыбается Жамах. — Я же тогда языка не знала.

— Теперь в Америке коренного индейца днем с огнем не сыщешь! Надо ввести очень строгие иммиграционные законы.

— Так введем. Ты — здесь, я у Чубаров на совете матерей слово скажу.

— Но я не знаю, какие. Сколько поселенцев можно допустить, а сколько уже нельзя, понимаешь? Где грань, за которой вред перевесит пользу?

— Это что, ты хочешь запретить нам девками с другими обществами меняться? — я даже на локтях приподнялся.

— Опустись, не загораживай, — Жамах твердой ладошкой прижимает меня к постели. Она лежит слева от меня, а Ксапа — справа.

— При чем тут девки? Я о наших говорю, — сердится Ксапа.

— А не о девках?

— И я подумала, что девок твой закон в первую голову коснется, — подает голос Жамах.

— Но я же… А сколько у нас пришлых девок?

— У нас? Две из трех. Я да ты, да мы с тобой. Вот Мечталка парня найдет, ни одной местной не останется.

Ксапа фыркает и зарывается носом мне в подмышку.

— Нет, я по всему обществу в целом. Слу-ушай, давай поручим Свете перепись населения!

— Не знаю, что это, но она не обрадуется, — теперь фыркает Жамах и утыкается носом мне в другую подмышку. — Ей уже детей и сельское хозяйство поручили.

— Да пустяки! Я пообещаю, что с малышами помогу. А Клык пообещает ей школу построить, — тут же придумывает Ксапа. — Клык, пообещаешь?

— Как общество решит, — осторожно отвечаю я. И получаю по пузу кулаком.

— Да что ты как не родной?

— Эй, пришлые, — сонно бурчит Мечталка. — Дайте местным поспать. Местные спать хотят.


— Что? На бумаге??? Да идите вы к бису! — возмущается Света. — Будет комп — будет разговор. Знаете, как я по интернету соскучилась?

— Комп надзорщики не пропустят.

— Свежо предание. Вадиму для связи комп можно иметь, а мне для школы нельзя?! Значит, так! Будет школа под крышей и с электричеством, будет комп с проектором — поговорим о переписи населения. И чтоб ноутбук, а не гроб с музыкой.

— Ну Свееет… Ну что ты как не родная?

— Вам только палец дай, вы руку под локоть отхватите! Ликбез — на мне. Детский сад — на мне. Огород — на мне. Сад — на мне. Пса накормить — тоже без меня никто не догадается. Теперь еще перепись населения!

— Может, поговорим с надзорщиками? — предлагает Жамах.

— Идем, подумаем, — соглашается Ксапа. И женщины тянут меня к шабашникам, где гнут спины два представителя комитета по надзору. Но как только школа скрывается за деревьями, Ксапа, оглянувшись на всякий случай, шепчет заговорщицким тоном:

— Я сама не хочу, чтоб в школе компьютеры стояли. Там, где комп, там компьютерные игрушки. Ты не представляешь, что это за зараза! Для детей — хуже наркотиков, честное слово! Хоть бы игры были развивающие, а то сплошные стрелялки!

— Ничего не поняла, но тебе виднее. Так нам самим перепись вести? Или, может, Мечталку попросим?

— У Мечталки еще авторитета мало, — вздыхает Ксапа. — Вот парня подцепит, тогда… Хорошо бы надзорщиков подключить, но языка не знают. Света тоже плохо говорит. Да ладно, отложим пока. Пусть Света получше язык освоит, к хозяйству привыкнет, тогда снова подкатим. Угу?

Думаете, успокоились? Как же! Жамах решила к надзорщикам присмотреться. Для этого пришла помогать нам хыз ставить. Ксапа тоже пришла, но ей работать рано, на бревно присела, на нас смотрит. От Жамах пока пользы мало, но не прогоняем. Раз говорит, что охотница, пусть учится мужской работе.

В обед, убедившись, что Жамах настроена серьезно, Платон под бурные, продолжительные аплодисменты зачислил Жамах в шабашники и выдал экипировку: каску, перчатки, сапоги, грубые брезентовые штаны и брезентовую робу. Ну и еще кое-что из одежки. И большую банку персиков, которую мы тут же открыли и съели.

К концу обеда прибежала Света и заявила, что этот хыз забирает под школу, потому что он удобно расположен и наполовину готов. А нам до холодов надо поставить еще два хыза: жилой и больницу.

От такого напора мы притихли. А Света с гордым видом и прямой спиной ушла к своим ученикам.

— Чего это с ней? — первым выходит из столбняка Юра.

— Мои бабы решили повесить на нее перепись населения, объясняю я.

— Перепись — это дело хорошее. Ну и что будем делать, мужики? — Платон обводит нас задумчивым взглядом.

— Ну ничего себе заявки! — возмущается Толик. — А если каждая себе хыз требовать будет?! У нас что — матриархат?

— У нас — да, — усмехается Жамах. — Но здесь я пришлая, полосками не помеченная, правами не обремененная, так что сами решайте.

— Ты это кончай! — возмущается Ворчун. — Клык, ты куда смотришь? Мы твою бабу только приняли, а она уже от работы увиливает!

— Надо к Мудру идти, — предлагает Фантазер.


Когда Жамах рассказывает надзорщикам о переписи населения, те только от восторга не прыгают. И сразу обещают договориться с Михаилом о ноутбуках. По штуке на каждое общество. Почему-то надзорщики очень хотят знать, сколько нас, и кто где живет. Меня это тревожит. Михаил никогда такого интереса не проявлял. Странно это…

— Еще как проявлял, только вслух не говорил, — убеждает меня Ксапа. — Можешь быть уверен, наше общество у него все в картотеке. Мы же с первого дня важные встречи на видео записывали.

Потом мрачнеет.

— Кажется, я идиотов пригласила. Интересно, они на самом деле думают, что у каждого троглодита был телевизор в пещере и ноутбук подмышкой?

— Кто такие троглодиты?

— Наши далекие предки. Жили в пещерах, огня не знали. Напомни мне с Михаилом о ноутбуках поговорить.

Я раздеваюсь и первым бросаюсь в воду. Хорошая вода, теплая! Ксапа сегодня первый раз решилась искупаться. Сил у нее еще мало, правой рукой работать не может, говорит, больно. Поэтому я пошел с ней. На всякий случай, мало ли чего. Как только она скидывает одежки, раздается дружное «ух ты» и Ксапу окружает малышня. Только пальцами не трогают.

— Тетя Ксапа, а можно потрогать? — тоненький голосок. Я-то знаю, что ее врачи ножами изрезали, но ребята уверены, что все шрамы от драки со степняками остались. И Ксапу очень зауважали. Мало у кого из охотников столько шрамов на теле. Разве что у Седого. И то в разные годы получены. А тут свежие, синие еще. И спереди, и сзади, словно копье ее насквозь пробило. Аж смотреть боязно.

Кто-то из малышни бежит и взрослым рассказывает. В общем, когда Ксапа из воды вылезает, на полянке широким кругом вокруг холодного кострища сидят все свободные охотники и делают вид, что случайно тут оказались.

— Бездельники. Вы хоть бы костер запалили, — беззлобно ругается на них Ксапа. — Голую бабу никогда не видели?

— Такую живучую — нет, — отвечает за всех Кремень.

Охотники сдвигаются, уступают Ксапе место. Но я сажаю ее к себе на колени. Быстро разводим костер. Кто-то бежит к вамам, присылает баб с мясом, посудой и консервами. (Что за костер, если от него мясом не пахнет?) И течет беседа «за жизнь». Ксапа рассказывает о переписи населения. Оказывается, они с Жамах затеяли не только самих людей сосчитать, но и кто у кого родители, деды и бабы — и так всех предков, кто сколько помнит. Охотникам это нравится. Предков надо уважать. Потом говорим о том, сколько пришлых можно взять в общество.

— Не больше одной трети, — тут же сообщает Баламут. — Мне мои девки говорили, у Чубаров так заведено. Вот, допустим, я степнячку возьму. — Для убедительности, прижимает к себе Лаву. — Она мне пацана родит. Я местный, пацан мой местный, степнячка пришлая. Получается два местных, одна пришлая.

— Так у тебя две степнячки.

— Не боись! У меня две девки и три малыша. Прикинь, пришлых одна из трех получается!

— По нашим древним законам пришлых не должно быть больше, чем один на двоих коренных, — говорит Жамах и наш тайный знак делает, чтоб мы с Ксапой с ней не спорили. Я тут же понимаю, что эти древние законы только вчера ночью родились. И разговор этот она в нужную сторону закрутила. И девок Баламута заранее подговорила. Хитрая она у меня.

Понравилось охотникам, что каждая третья может быть пришлой девкой. Как ни считают, все получается, что уважаемый охотник может себе девку с тремя полосками позволить. Лишь бы прокормить смог.

— Дурни вы! — охлаждает восторги Ворчун. — Где вы девку с тремя полосками возьмете. Степнячки теперь только на две согласятся.

Охотники задумываются. Чубары со Степняками свои теперь. Айгуры далеко, до них на вертолете — и то долго лететь. Да и согласится ли Сергей?

— Прилетела птица обломинго, — произносит Ксапа загадочную фразу и хихикает, уткнувшись носом мне в шею.

— С вами хорошо, но пора за дело браться, — поднимается Платон. — Мудреныш, ты сегодня на стройку или на охоту?

— Я, Клык, Фантазер и Жамах идем на охоту. Наша очередь, — отвечает Мудреныш.


На следующий день Мудр, Ксапа и Жамах улетают к Чубарам. С ними, разумеется, летят Евражка и куча девок.

— Будет здесь когда-нибудь дисциплина? — ругается Платон.

— Отлови себе айгурку, пообещай три полоски, если слушаться не будет, станет она тихая и послушная, — советует Фантазер.

— От баб на стройке все равно пользы мало, — возражает Толик. Он сегодня управляет бетономешалкой вместо Евражки. — Только их обучишь всему, детей нарожают и дома сидят.

Мы мозгуем и соглашаемся. Потом как-то незаметно разговор переходит на то, что со дня появления Ксапы у нас за год не отправился к предкам ни один охотник. Старые помирали, бабы родами помирали, младенцы помирали, а охотники — нет. Чтоб за год ни один охотник не погиб — такого даже старики не помнят. Здесь, за перевалом, ни чужаков, ни медведей, ни волков нет. Кабан зверь опасный, но первым нападать не любит. Когда-то в нашем хызе медведь жил, но давно это было. Барсы сами ушли, как мы появились. Один Баламут мог умереть, но и тому Ксапа сломанную ногу вылечила. И голода зимой не было. Если так и дальше пойдет, охотников больше, чем девок будет.

— Юра, а у вас как? — спрашивает Ворчун.

— У нас поровну, — криво усмехается геолог. — Иногда это хорошо, а чаще плохо. Слишком они нос задирают, феминистки самостийные.

— Феминистки — это кто такие?

— Представь, что Евражка взрослой бабой выросла, а характер какой был, такой и остался. Вот это и будет настоящая феминистка.

Тут зеленая вертушка прилетает, топливо привозит. Мы идем бочки разгружать. На самом деле катать бочки совсем не весело, но геологи по дому скучают, а пилоты почту и новости привозят. Поэтому они так радуются.

— А вы заметили, что Кремень на Свету глаз положил? — замечает Верный Глаз.

— У него же своих две бабы. Зачем ему третья?

— Кризис среднего возраста, — усмехается Ворчун.

— Откуда ты только слов таких нахватался? — делает вид, что сердится, Платон.

— От степнячек.

Только о Свете заговорили — легка на помине. Злая как волчица. Двух пацанов за шкирятники тащит. Пацаны сопротивляются, но куда там. Света одной рукой приподнимет так, что ноги в воздухе болтаются, встряхнет, словно из шкуры мусор вытрясает, сразу ясно, у кого сила.

— Что случилось? — спрашивает Вадим.

— Сами с ними разбирайтесь, — сердито отвечает Света и садится на ящик. — Они дерутся как звери. Мы молодыми были, мальчишки тоже дрались, но не так! Они убить друг друга готовы.

— Чего не поделили? — спрашивает Фантазер.

— Рыську, — бурчит тот пацан, что постарше. Мы задумываемся. Ради Рыськи стоит подраться. Она вроде Евражки — везде нос сует, с пацанами водится, но не такая хулиганистая и наглая. Замечательная, в общем, девка подрастает. Полоски или этой осенью, или весной получит. Как сама решит.

— Кто такая Рыська? — спрашивает Платон. — Она-то знает, что вы из-за нее деретесь? Баламут, ты ее знаешь? Приведи, пожалуйста.

Баламут сам бегать не хочет, двум бабам, что от реки шли, велит разыскать и привести. Появляется Рыська, выслушивает, в чем дело, дергает плечиком.

— Да они оба — придурки озабоченные.

— Вот те раз! — удивляется Платон. — Вы из-за девки дрались, а она вас знать не хочет. Вы бы сначала у нее спросили, который ей больше нравится.

— Подожди, Платон, — говорю я. — Парни, вы видели, как лоси из-за лосихи дерутся?

— Ну…

— Они дерутся, а лосиха рядом стоит, смотрит, выбирает. Поняли, балбесы? Если лосихи рядом нет, лоси драться не будут.

— Поняли, — бурчит тот, что побольше.

— Нифига вы не поняли. У лосей мозгов только на драку хватает. А вы что, такие же тупые?

— Все мы поняли. Рыська, я тебе медвежью шкуру принесу, — зыркает на нас глазами и уходит, прихрамывая. Второй тоже бредет куда-то.

— Спасибо, мужики. А то я уже не знала, что с ними делать, — говорит Света. — Ой, а вдруг они на самом деле на медведя полезут?

— Где они здесь медведя найдут? Нету здесь медведей, — фыркает Рыська.


На следующий день Платон говорит, что на великих стройках два выходных. Геологи совещаются и бегут уговаривать Сергея куда-то слетать. Сергей для вида сопротивляется. Мол, рано, спать охота. Но посылает Бэмби подготовить машину к полету. Степнячка прямо при нас сбрасывает все одежки, под восхищенными взглядами шабашников споро натягивает одежки чудиков и спешит к машине.

Ты смотри, как округлилась девушка, — восхищается Платон. — Совсем недавно ребра наружу торчали.

Мне становится интересно, что значит «подготовить машину», и я иду за ней.

Бэмби снимает с шеи блестящую железку на шнурке, открывает ей запертую от малышни дверь, проходит в кабину, улыбается мне и щелкает сучками, которые Сергей называет тумблерами. Причем, не всеми подряд, а по какому-то наитию выбирая нужные. Шарит глазами по пульту и над передним окном, внимательно всматривается в буквы рядом с тумблерами, прикусывая губку, над некоторыми задумывается на секунду. Один раз щелкнула тумблером, ойкнула и щелкнула назад.

Машина оживает под ее пальцами, наполняется огоньками и звуками. А когда раздается знакомый гул, Бэмби гордо оглядывается на меня, садится в кресло и надевает наушники.

— СЕРЬ'ОЖА, МАШИНА К ПОЛЕТУ ГОТОВА. ТОЛЬКО НАДО БАКИ ЗАЛИТЬ, — гремит снаружи ее усиленный голос.

— Когда ты научилась? — спрашиваю я.

— Серь'оже нужна умная девушка, — гордо задирает она носик.

— Он тебя не бьет?

— Ни разу. Только грозится. Когда я что-то не так сделаю, говорит грозно: «Сейчас как всыплю по мягкому месту!» Вначале я пугалась, а теперь знаю, что не тронет. Бабы говорят, чудики еще никого не били, только грозятся.

Прибегает айгурка. Я уже знаю, что ее зовут Фархай. Девушки тараторят, перемешивая слова всех знакомых мне языков. Фархай требует, чтоб Бэмби выяснила у Сергея, кто же из геологов ее выбрал. А не то она сама выберет себе мужчину. Но для этого надо знать, у кого уже есть женщины, а у кого нет. Быть второй она не согласна. Ее отец — первый охотник, а не какой-нибудь приблудный.


А я задумываюсь, почему Платон, стесняясь и отводя глаза, говорил, что летят только геологи, и никого из местных взять не могут. И что значит «расслабиться и спустить пар»? Ведь если они летят далеко, в незнакомое место, то расслабляться как раз нельзя.

Сам не знаю, как так получилось, но пока девушки обсуждают свои проблемы, я незаметно прохожу в конец салона и протискиваюсь в забитый коробками туалет. Жук дважды здесь прятался, и у него получалось, а чем я хуже?

Блин горелый! Он же пацан, а я охотник. Что я делаю?

Но если отжать коробки от стенки, и бочком, бочком… Теперь вдоль другой стенки, приподнять ногу, перешагнуть унитаз, развернуться… Может, даже сесть получится? Жуку было проще, он маленький.

Салон наполняется возбужденными, радостными голосами геологов: «Бэмби, ты же внешней трансляцией весь поселок перебудила!» — «Мужики, мангал взяли? А кетчуп?» — «Ласты? ты бы еще акваланг взял». — «Проверьте, Жук в туалете не спрятался?»

Дверь дергается, шуршат, сдвигаясь, коробки, прижимая меня к стене.

— «Пусто. Одни коробки. Зачем тебе столько барахла?» — «Вот сядем в тундре на вынужденную, узнаешь, что барахло это на вес золота». — «А если девушка пи-пи захочет?» — и взрыв хохота. Затем тарахтение экскаватора, лязг железных бочек и знакомые чавкающие звуки насоса — это началась заправка баков. Наконец, мы поднимаемся в воздух. Я кое-как сажусь на крышку унитаза, взгромоздив гору коробок себе на колени, и, от нечего делать, принимаюсь разбирать надписи на них.

— Во-зду-шн-ые филь-т-ры. — Непонятно. — Кас-се-ты ка-та-ли-за-то-ра. — Тоже непонятно. — Не кан-то-вать! — первое знакомое слово. — ЖВЗ, — такое даже произнести трудно. Наверно, я еще плохо буквы знаю.

Долго читал надписи, почти ничего не понял. А некоторые буквы вообще незнакомые. Вернемся, у Ксапы спрошу.

Час летим, второй летим. Коробки на ноги давят. Голоса за стенкой из-за гула двигателя не разобрать. Скучно. Наконец, снизились. Какие-то резкие громкие хлопки раздались. Сели. И недовольный крик Сергея:

— Только не в салон! Вы мне всю машину кровью зальете!

Неразборчивые голоса снаружи и снова Сергея:

— На внешней подвеске!.. Да не за рога! Бэмби, объясни бестолковому.

Снова летим. На этот раз — ненадолго. Наконец, приземляемся, и мотор стихает. Сразу хорошо слышны голоса. Геологи радуются как дети. Шумят, выносят наружу какие-то вещи. Вскоре голоса затихают в отдалении, хлопает, закрываясь, дверь. Я вылезаю из-под коробок, выглядываю в щелку. В машине никого. Осторожно выбираюсь в салон и осматриваюсь. Слева — лес, справа — река. Гелолги кучкуются шагах в пятидесяти, поближе к лесу. Кто-то свежует тушу лося-трехлетки, кто-то складывает костер. Сергей с Бэмби раздеваются на берегу, явно собираясь купаться.

— Бэмби, ты бы постеснялась при парнях бюст оголять, — кричит им Платон.

— А мне можно! Ребеночка я еще не рожала, из титьки не кормила. Серь'ожа волосы мне не подрезал, в свой костер не бросил. Как хочу, так и хожу! — звонко кричит в ответ нахалка и поводит плечами, чтоб сиськи колыхнулись.

Я знаю этот обычай степняков. Увести девку в свой вам, обрезать волосы и сжечь в костре — значит, объявить своей. У нас так обычно не делают. Не фиг баловать девок с тремя полосками. Но Баламут своим волосы подрезал. Правда, совсем чуть-чуть, не больше, чем на ладонь. Только чтоб видно было, и другие степнячки завидовали. Нравится ему, когда у девки волосы ниже лопаток. И девкам тоже нравилось. Но когда они всех достали своим хвастовством, Баламут при всех объявил, мол, мало подрезал, чтоб удобнее было на руку наматывать. Сколько сердитого визгу было! Даже сейчас вспомнить приятно.

Осторожно вылезаю из машины. Не через дверь салона, которая всем видна, а через другую, в пилотской кабине, которая к лесу смотрит. Опускаюсь в высокую траву и ползу в кусты. Устраиваю засидку, будто охочусь. А когда все геологи и Бэмби собираются у костра, подбираюсь еще ближе, чтоб голоса слышать. Но ни о чем таком не говорят. Бэмби шумит, что мясо не так готовят, ей объясняют, что так, что это называется ШАШЛЫК, что для мангала угли нужны, а мясо пропитаться должно. Теперь Бэмби от мангала за волосы не оттащишь. Все выспрашивает, вынюхивает, на язык пробует.

Платон отводит Сергея к кустам, останавливаются в пяти шагах от меня. Вжимаюсь в землю, натягиваю куртку на голову.

— … Да как я могу ее не взять? Нам что, скандал нужен?

— И что теперь с ней делать?

— Я все обдумал. Первый стакан дернем соком. Я ей снотворного положу. Уснет, до завтра проспит.

— Ну, как знаешь. Только с дозой не переборщи.

Парни уходят в лес, якобы за дровами, а мне тревожно становится. Как бы с Бэмби плохого не случилось.

У мангала тем временем Юра учит Бэмби насаживать кусочки мяса на шампуры. Пахнет вкусно и слегка незнакомо. Сергей снимает чехол с гитары и настраивает лады. Вадим колдует у костра, остальные бегут купаться.

Возвращаются мокрые, веселые. Брызгаются, рассаживаются кругом у костра. Бэмби визжит, когда кто-то прижимается к ее спине мокрым, холодным плечом. Юра раздает шампуры, Толик разливает сок по белым одноразовым стаканчикам, Платон фотографирует, парни хулиганят. Сергей бросает в стаканы по ВИТАМИНКЕ, и мне опять становится тревожно за Бэмби. Крикнуть, чтоб не пила? Но ведь не наша девка. Даже трех полосок нет. Чубары ее Сергею отдали. Не мое это дело, совсем не мое. Да не могут парни ей плохое сделать, никак не могут, я же не первый день их знаю.

Утыкаюсь лбом в землю и мучаюсь совестью. А геологи тем временем выпивают сок, сдергивают зубами с шампуров кусочки мяса и расспрашивают Бэмби, что она такое говорила про волосы. Бэмби охотно объясняет. Но постепенно речь ее замедляется, она зевает, машет ладошкой перед ртом и склоняет голову на плечо Сергея.

— Поспи, моя маленькая, — говорит он. — Ты сегодня рано встала.

Бэмби и на самом деле засыпает. Геологи замолкают на долгую минуту, настороженно наблюдая за ней, затем Сергей поднимает ее на руки и несет к вертолету. Еще двое открывают перед ним дверь, помогают занести в салон. Я тихо и незаметно перемещаюсь к вертолету, заглядываю в окно. Сергей опускает спинки четырех кресел, убирает вниз подлокотники, укладывает на получившуюся кровать Бэмби и нежно целует в губы. Толик накрывает ее одеялом. Сергей щелкает чем-то в кабине, и машина начинает чуть слышно гудеть. Затем все трое возвращаются к костру. А я пробираюсь в салон и прислушиваюсь к дыханию Бэмби. Потом тормошу ее за плечо. Бэмби что-то невнятно бормочет, переворачивается на бок ко мне попкой и сворачивается калачиком. Спит! Просто крепко спит, будто всю ночь не спала.

Тем же кружным путем возвращаюсь к засидке у костра. Геологи выливают из одной полупрозрачной канистры половину воды прямо на землю, затем доливают из другой, чтоб снова была полной. При этом двое работают, а остальные жадно наблюдают и комментируют, будто лить воду — это что-то очень важное и ответственное.

— Шашлыки же подгорают! — кричит Толик и бежит спасать ситуацию. Рот у меня наполняется слюной.

— Я поднимаю первый тост за великого русского человека — Дмитрия Ивановича Менделеева, — произносит Платон, когда все получили по шампуру и стаканчику. Не понимаю, почему геологи морщатся, когда пьют воду из канистры? Зато с каким аппетитом набрасываются на шашлык!

Второй тост пьют за отсутствующих здесь дам. Третий — за тех, кто на вахте и на гауптвахте, четвертый — за Михаила Медведева, за его плодотворное отсутствие. Пятый — за местных баб. Дальше — не помню. Голоса становились все громче и неразборчивее, движения — неувереннее. Сергей играет на гитаре и все поют. Не в лад и невпопад, но зато с огромным энтузиазмом, как говорит Ксапа. Чтоб геологи так громко и так безобразно пели — я еще не слышал. Потом кто-то предлагает наловить рыбы и сварить уху. Идея всем нравится. Кто-то вырубает жерди, кто-то неуверенной походкой идет к вертолету за противомоскитной сеткой. Затем все раздеваются и лезут в воду. Я вылезаю из кустов, беру один из шампуров, забытых над мангалом, обжигаюсь, и вновь прячусь в кустах. Шашлык подгорел с одного бока, но очень вкусный. Я снова вылезаю, кладу пустой шампур на котел с мясом и беру второй с мангала. Потом — третий, уже совсем подгорелый. От реки доносятся крики и веселая ругань.

Наконец, возвращаются геологи. Назад они идут уверенно, почти как обычно, и несут два ведра рыбы. А также, порванную сетку.

— Мать твою, шашлык сгорел! — хватается за голову Юра. Сбрасывает обугленные кусочки мяса в прогоревший костер и тут же принимается разделывать рыбу. Геологи подбрасывают дров, раздувают огонь, разливают воду по стаканчикам. «Для сугреву», как говорит Вадим. Пьют, морщатся, закусывают ржаной лепешкой и обсуждают тонкости рыбалки. Какую рыбу как лучше ловить. Под эти разговоры я незаметно засыпаю.

Когда просыпаюсь, геологи опять громко и нестройно поют. Как я понимаю, уху уже приготовили и съели, но рыбы осталось еще много. Юра готовит «коктейль» — нанизывает на шампуры попеременно куски рыбы и мяса. Все кричат, что ничего хорошего из этого не выйдет, что он только продукты изводит, но никто не вмешивается.

Получается, по общему мнению, не очень, но на закус годится. Затем кто-то предлагает последний раз искупаться. Мнения разделяются. Трое уходят к реке, двое остаются поддерживать костер, а двое откровенно храпят. Я узнаю, что Мудреныш совсем не прост, что Ксапа Давидовна себе на уме, что если к Вадиму жена нагрянет, мужику песец придет, и всем мало не покажется. А ведь она нагрянет… И вообще, вдовы — бабы замечательные, но разврат пора кончать. И осень скоро, надо успеть дома закончить. Еще узнаю, что Сергей здорово на Бэмби запал, а Натка до сих пор об этом не знает и ждет. Что каждого капитана в порту ждет девушка, каждого машиниста на вокзале ждет девушка, каждого летчика в аэропорту ждет девушка, всем хорошо, только девушке плохо: то в порт, то на вокзал, то в аэропорт. В общем, обычные мужские разговоры. Почти как у нас.

Возвращаются замерзшие купальщики, будят сонных, жарят мясо на сковороде, разливают воду из канистры по стаканчикам, пьют, закусывают мясом. Решают, что все хорошо, только вот баб нет, что сухой закон — необходимое зло. Пускают гитару по кругу. Еще раз дружно пьют и закусывают. Голоса опять становятся громкими, но неразборчивыми, каждый что-то говорит, но никто никого не слушает. Платон замечает, что уже поздно, пора в машину и баиньки.

— Да от вас весь салон перегаром провоняет, — возмущается Сергей. — Мих сразу поймет!

Немного поспорив, решают спать под открытым небом. Но палатку ставить не хотят, потому что в лом, а дождя не будет. Приносят спальные мешки, раскатывают и ложатся. В последний момент Платон назначает дежурства по два часа. Первый — Вадим. Вадим вылезает из спальника, садится у костра, подбрасывает дров. Вскоре спят все, даже Вадим — сидя, уронив голову на колени.

Я, наконец-то, могу выползти из кустов и размять конечности. Заодно доедаю жареное мясо, скручиваю пробку с очередной канистры и напиваюсь воды. Невкусная вода у геологов. Никакого вкуса не имеет, ничем не пахнет. Вода должна вкус иметь. Даже талая вода весной — и то вкус имеет. А эта — никакая. Но в реке мутная. Год назад пил — и ничего, а теперь привык, что у нас, за перевалом, вода жутко холодная, но чистая. Мутную пить уже неприятно.

Темнеет. Вадима я будить не хочу, подбрасываю дров в костер и сажусь в сторонке. Какие-то геологи сегодня были не такие. НЕАДЕКВАТНЫЕ, как сказала бы Ксапа. Никогда я их такими не видел.

Блин горелый! Сам уснул. Будит меня волчий вой. Сразу в животе холодно становится. Волки летом сытые, осторожные. Но их много! А у меня копья нет! Раньше у нас только лесные волки водились. Мы их в то время просто волками звали. А потом из степи пришли степные волки. Более крупные и сильные. Лесные зимой стаей охотились, а летом на пары разбивались. Степные и летом, и зимой — стаей. Так лесные тоже круглый год стаей ходить повадились, иначе им от степных не отбиться.

Закидываю в костер все оставшиеся дрова, расталкиваю парней, а они не просыпаются. Никто! Тела мягкие, как мешки с хорошо размятой глиной. А на дальнем конце поляны уже зеленые глаза светятся. Лесные волки пожаловали. Много их, больше полусотни, наверно. Что же делать?

Если в вертолет людей перетащить, да запереться, то до утра отсидеться можно. Но пока одного тащу, волки других порвут.

Хватаю две канистры, пустую и полупустую, друг о друга колочу. Гулко получается, но не громко. Если б железные были… Бросаю пустую в костер. Знаю, пластмасса горит. И на самом деле — хорошо пыхнула. Огненный язык на пять шагов из себя выбросила, из костра выкатилась. Я ее пинком назад в костер загоняю. Шампуры хватаю, все восемь, за ремень сую. Мозгую, что у костра не отсижусь, надо как-то к вертолету пробиваться. Толика пять шагов тащу, бросаю. Юру к Толику подтаскиваю, Вадима — и так всех по очереди. Пять шагов протащу, брошу, за следующим бегу, по гитаре бью, чтоб гудела.

Волк к Платону осторожно суется. Я ему с размаха гитарой по голове. Нету гитары… Но передышку получаю — волки за тушу лося принимаются. Беда в том, что на всех не хватает. Матерые лося делят, молодых не подпускают. Молодые хотят геологов на вкус попробовать. Но боязно. Думают, что геологи моя добыча, раз я их тушки перетаскиваю, на них медведем рычу.

Юру удобно тащить — за капюшон спальника одной рукой схватил — и волоку. Вторая рука свободна. Остальные поленились в спальники залезть. Тащу кого за руку, кого за шиворот. Пуговицы обрываются, тела из одежды и спальников выскальзывают. Неудобно! Спальники волки треплют. А тут еще сзади волк суется. Тыкаю его шампуром. Целил в глаз, попадаю в пасть, щеку насквозь протыкаю. Он зубы сжимает, дергает, шампур у меня из руки вырывает и убегает. Скулит в отдалении. Остальные тоже отбегают. Я людей до вертолета дотаскиваю, дверь распахиваю, первого в салон закидываю. Волки снова ко мне подбираются. Выдергиваю шампур из-за пояса, бросаю в ближайшего. Не как дротик, а как Сергей нож метает. Хорошо выходит, шампур глубоко втыкается! Волк визжит, вся стая отскакивает. Я еще двоих в салон забрасываю. Волки наглеют. Хорошо, матерые тушей лося заняты. Набросились бы на меня все сразу. Эти молодые, трусливые. Осторожничают пока. Еще в одного шампур бросаю, шампур у него в боку остается. Я четвертого в машину закидываю, на ступеньку встаю, к выключателю тянусь, свет включаю. Оставшихся троих к лесенке подтаскиваю, а что дальше делать — не знаю. Еще в двух волков шампуры втыкаю. Они визжат, отбегают, остальным боязно. Я передышку получаю. В проходе гора тел. Кое-как еще двоих сверху забрасываю, дверь захлопываю, а последнего, Вадима, тащу вокруг вертолета к дверце пилотской кабины. Рычу на волков, они на меня зубы скалят. Молодая волчица за ботинок Вадима хватает, к себе тянет. Я их обоих волоку. Тут Вадим бормочет что-то невнятное, свободной ногой волчицу в лоб бьет. Она отскакивает, а я дверцу распахиваю, хватаю Вадима за ремень да за шиворот, в кабину забрасываю. В шею волка, что из-под машины суется, шампур втыкаю. Сам в кабину запрыгиваю, дверцу поскорее захлопываю. Перелезаю через обмякшую тушку Вадима, беру за грудки, сажаю в кресло пилота как полагается. В салон прохожу, кучу тел растаскиваю, по креслам рассаживаю. Тела мягкие, что же они с собой сделали? Пересчитываю дважды, проверяю, все ли дышат, проверяю, плотно ли дверцы закрыты… И на пол сажусь. Последние два шампура рядом кладу, чтоб под рукой были. Встаю, свет гашу, снова сажусь. А то волки меня видят, а я их нет. Когда глаза к темноте привыкают, у окна сажусь. Волки кости лося обгладывают, друг у друга вырывают. Котел и сковородку вылизывают. Вертолет им не интересен. Слушаю, как Бэмби дышит, но не бужу. Опускаю спинки у кресел геологов. Иду в кабину, но у кресла пилота спинка не опускается. Перетаскиваю Вадима в салон, сажаю как и всех остальных. Нюхаю, как его дыхание пахнет. Нехорошо пахнет, незнакомо. Только у Бэмби дыхание чистое.

Не знаю, что еще сделать, но не могу просто так сидеть. Трясет всего. Воду пью, открываю ножом банку мясных консервов, съедаю, вкуса не чувствую. Мобилку достаю, она мне говорит, приема нет, далеко очень. Мы все теперь не с рациями, а с мобилками ходим. Та же рация, только кнопочек больше. Чудики на самой высокой горе соту поставили. Охотники на два дневных перехода в разные стороны расходятся, а друг с другом поговорить могут. Удобно. Только раз в неделю на ночь нужно мобилу в хыз отнести, шнурок в нее воткнуть. Это называется «на зарядку поставить». Мы там шкаф с полочками соорудили, у каждой мобилки свое место. Просто и понятно всем. Но вот сейчас — облом, как Ксапа говорит.

В кабину захожу, припоминаю, как Сергей рацию включал. Пробую так же тумблерами щелкать — получается. Не так это и сложно. Надеваю наушники.

— Меня кто-нибудь слышит? — спрашиваю.

— Говорите по-русски, — отзывается рация знакомым голосом.

— Здравствуй, Петя, — перехожу на русский. — Это Клык говорит. Если меня искать будут, скажи, что я с геологами ночую.

— Здравствуй, Клык. У вас все хорошо? Почему ты на связи, а не Сергей?

— Все у нас хорошо, не беспокойся. Парни спят как мертвые, но мы внутри вертолета, а волки снаружи остались. Ничего они нам не сделают. Я сейчас хотел Ксапе позвонить, а мобилка говорит, что я вне зоны. Это значит, далеко очень. Я решил по рации позвонить, только не знаю, как номер набрать.

— Я могу ей позвонить и вас скоммутировать. Но вдруг она тоже спит? Может, эсэмэску пошлем? Диктуй номер.

Петя объясняет, что это такое, я диктую номер и сообщение: «Я с геологами. За перевалом, за рекой. Завтра вернусь. Клык».

Болтаем о пустяках. Петя говорит, у него ночное дежурство, и скучно. Ни одного борта в небе, все на базах. Только мы в удаленке. И то на земле, а не в небе.

— Слушай, на твою эсэмэску ответ пришел, — вдруг обрадовался он. — Читаю: «Не мог пораньше позвонить? Мы же волнуемся. К. Ж. М».

Что значат К и Ж я сразу догадываюсь, а немного подумав, понимаю, что М — это Мечталка. Олежка еще маленький, а больше в моем ваме никто не живет. Надо сестренке парня подыскать. Хорошо бы из чудиков, но Сергей уже нашел девку, Толик балбес балбесом, а остальные для нее староваты. И своих женщин имеют. Жамах, конечно, Мечталку за своего брата сватает, но я не хочу, чтоб она к Чубарам уходила. И Ксапа не хочет. Хоть вслух не говорит, но я-то вижу…


— Серь'ожа, вставай! Солнце высоко, роса уже высохла.

— О-о-о! Не тряси меня, лучше пристрели или рассолу дай.

Продираю глаза и оглядываюсь. Солнце на самом деле высоко, и Бэмби тормошит Сергея. Парни просыпаются со стонами, кряхтением и сдержанными матюгами.

— Клык, ты как здесь оказался? О, моя голова…

— Что, братцы кролики, абстинентный синдром замучил? — стонет Юра.

— Шибко вумных москалей треба в омуте топить. Клык?!!

— Мужики, чем вчера кончилось? Ничего не помню. Здравствуй, Клык, ты белую канистру со спиртом не видел?

Я поворачиваюсь к окну. Волки давно ушли по своим делам.

— У костра какая-то лежит.

Юра нетвердой походкой, прихрамывая, отправляется за канистрой. По дороге сворачивает к кустам. Хозяйственная Бэмби суетится, собирая посуду для завтрака, и выскакивает вслед за ним.

— Кто рацию не выключил? — раздается из кабины.

— Извини, — сознаюсь я. — Забыл.

Возвращается злой и озадаченный Юра.

— Мужики, нас грабанули. Лося на хавку пустили, спирт выпили или вылили.

— Как, весь?

— Почти. На дне что-то осталось, — Юра поднимает изгрызенную волками канистру.

— Какая собака канистру погрызла? — злится Сергей.

— Нет здесь собак. Не вывели еще. Волки это, — поясняет Платон, изучив следы зубов.

Почему-то все взгляды обращаются ко мне.

— Да, это волки, — подтверждаю я.

— Много?

Я поднимаю руки и пять раз сжимаю и разжимаю пальцы, как мы на охоте делаем, когда шуметь нельзя.

— Твою мать… — в наступившей тишине это звучит очень ясно и отчетливо. — Они же могли нас всех…

— Могли, — подтверждаю я. — Но я не дал. Сказал, что вы — моя добыча.

— Как?

— Рррр! — делаю зверское лицо. — Это значит, вы мои, хотя и невкусные.

— Поверили?

— Попросили поделиться. Отдал им лося и дал ботинок Вадима пожевать. Лося съели, а ботинок понадкусывали, но есть не стали. А я тем временем вас в машину затащил, чтоб споров не было.

— Серь'ожа, дрова нужны! — раздается снаружи. — Ходить за дровами — не женское дело. И консерву захвати. Волки ночью все мясо скушали.

Звучит это так просто и буднично, что геологи выходят из ступора и начинают шевелиться. Бэмби следы читает не хуже охотника. И совсем не боится. Для степняков волки — привычная еда.

Сергей достает грохочущую металлическую рогулину, с лязгом передергивает какую-то фиговинку сбоку, вешает за спину и идет за дровами. Остальные тоже достают амулеты вроде ксапиного, чем-то в них щелкают и лезут наружу. Остается Платон.

— Клык, я так понимаю, это ты вчера нас всех спас, — начинает он. — Спасибо тебе. Но как ты здесь оказался?

Отвечать на этот вопрос мне совсем не хочется. Поэтому делаю вид, что не так его понял.

— Помнишь, мы недавно говорили, что за год ни один охотник не ушел к предкам. Так не бывает. Когда очень долго все хорошо, люди перестают бояться, и… становится очень плохо. По-настоящему плохо. И ничего изменить уже нельзя. Я решил вас… Забыл слово.

— Подстраховать?

— Да, подстраховать.

— Это ты очень правильно решил. Послушай, мы все знаем, что ты бегаешь быстрее авиетки. Но триста пятьдесят километров по прямой, тайга непролазная, горы, река, неизвестное направление — и на весь маршрут пятнадцать часов. Это же больше тридцати километров в час получается. Как?..

Сказать, что я прятался в туалете как пацан? Стыдно.

— Пусть это останется маленькой тайной, — говорю я, так и не придумав, что соврать.

— Не смею настаивать, мы тебе жизнью обязаны, но… Эх… — Он машет рукой и лезет наружу. Я тоже выхожу. Скидываю одежду и лезу в реку. Весь день вчера мечтал искупаться. Но остывшая за ночь вода по-осеннему холодная, солнце тоже еще не разогрелось. Стуча зубами, бегу к костру.

— … Ничего, как раз на опохмел хватит, — Юра разливает прозрачную жидкость по одноразовым стаканчикам. Бэмби уже держит в руке стакан с желтым соком. — Ну, вздрогнули!

Все дружно выпивают. Юра занюхивает рукавом, суетится и протягивает мне стакан сока.

— Спиртное не предлагаю, кончилось. Да и не стоит тебе его пить. Отрава страшная, — сипло произносит он.

— Если это то, что вы вчера пили, то ну его на фиг! — соглашаюсь я, и все смеются.

Бэмби раздает пластмассовые ложки, надевает толстую рукавицу и ставит перед каждым открытую разогретую консервную банку. Сергей целует ее в ухо. Хорошая девка ему досталась, веселая, работящая, и мордашка симпатичная. Мелковата только. Зато быстрей всех бегает.

Народ заметно веселеет, завязывается оживленный разговор. Платон сообщает, что домой летим вечером. Надо, чтоб запах исчез.

— Серь'ожа, парни, давайте к моим родным слетаем, — просит Бэмби. Геологи обсуждают идею и приходят к выводу, что почему бы и нет?

— Сначала с Ксапой Давидовной поговорю, не поломаем ли мы ей планы, — выносит решение Платон. — А пока отдыхайте.

Старшие, по моему примеру, идут купаться. Молодежь надевает резиновые перчатки, собирает кости лося и пытается сложить из них полный скелет. Руководит всем Бэмби. Скелет лежит так, будто сверху на лося упало что-то большое и тяжелое, и его ноги разъехались в разные стороны. Дело идет весело, но медленно. Волки растащили кости по кустам, многих не хватает. Каждую найденную встречают радостными криками. Я помогаю найти ей нужное место. Бэмби подпирает костяк пустыми консервными банками. Подходит голый, мокрый Вадим с ботинком в руках, смотрит на наши забавы.

— А через триста лет археологи откопают это чудо, и возникнет новая легенда о цивилизации разумных лосей, которые питались консервами.

— В банках, — поддерживает Платон. — Парни, очищаем поляну, весь мусор в костер. Как закончим — летим.

Мы бросаем в костер ложки, тарелки, стаканчики, бутылки, упаковки и прогрызенную канистру. Пластмасса сгорает, но консервные банки только темнеют. Толик выкапывает складной лопаткой ямку и закапывает их. Сергей заливает угли кострища, и мы лезем в вертолет. Бэмби уже запускает двигатель и что-то напевает, качая в такт головой.


Ведет вертолет Бэмби. Сергей сидит расслабившись, но держит руки на рукоятке управления.

— Волки позорные, — кроет Вадим волчицу, которая что-то там порвала в его ботинке. Остальные слушают радио с базы и спорят о чем-то непонятном. Нет, наши пацаны тоже играют в футбол. Но такими словами не изъясняются.

Из кабины доносится переливчатый вопль ликующих степняков. Иду выяснять. Бэмби нашла стоянку своих. Значит, Сергей не зря доверил ей рулить. Плохо, что у меня копья нет. Не верю я степнякам.

Садимся. Бэмби выскакивает первая, даже не сняв наушников. Прыгает от восторга, вертится и хвастается, что это она сама вела летающую машину. Мне становится спокойнее. Если Бэмби нас привезла, а не мы ее, значит, мы друзья, нас не нужно остерегаться. Бабы и геологи этого не понимают, но местные охотники расслабляются и начинают улыбаться. Я тоже на всякий случай улыбаюсь во весь рот.

Начинается знакомство. Кое-кто из геологов здесь уже был, их знают. Но сейчас верховодит Бэмби, поэтому все идет наперекосяк. Она выдергивает за руку из толпы своих подруг и расписывает нам, какая это девка хорошая, послушная, как вкусно готовит и умело шьет. Охотники смеются, что, мол девок и так мало осталось, а Папа последних за чужаков сосватать хочет. Тут Бэмби заявляет, что ее мужчина ей в добавление к старому новое имя дал — Бэмби. Эта новость вызывает бурные споры. О нас даже как бы забывают. Раньше никто не знал, что можно два имени носить. Бывает, охотник приводит чужую женщину и дает ей новое имя. Это плохо. Не уважает, значит, женщину. Но чтоб сразу два имени было… Да и непохоже, чтоб Сергей Бэмби не уважал. Вон какая девка счастливая!

— О чем спорят? — спрашивает Юра. Я объясняю.

— Скажи им, что у нас все носят три имени.

Перевожу. Что тут начинается…

— Такие серьезные вещи обсуждают не на ногах, а сидя у костра, — веско говорит Толик. Балбес балбесом, а что-то понимает!

Нас тут же ведут к костру, усаживают, угощают чем-то, напоминающим пирог из сушеных ягод, мяса и жира.

— О, пеммикан, — одобрительно кивает Сергей.

Бэмби тащит из машины целую коробку консервов, объясняет, как нужно дернуть за колечко, чтоб открыть банку, как подогреть на углях. Теперь я спокоен: Все идет как надо. Гости с хозяевами у костра сидят, едят неторопливо, о важном говорят.

Оказывается, каждое имя у чудиков имеет свой смысл. Первое — фамилия — обозначает род. Второе, собственно, имя. А третье указывает на отца. Женщины часто меняют первое имя на имя своего мужчины.

— Какое у меня теперь первое имя? — тут же спрашивает Бэмби.

— Шелест Бэмби… Как твоего папу зовут?

— Сухая Рука, — смущается Бэмби.

— Значит, ты Шелест Бэмби Сухоруковна.

Родителям и сестрам Бэмби полное имя дочери нравится. Они его долго заучивают. И просят Бэмби прилетать почаще. Вместе с мужем.

— Вот еще одним холостяком меньше стало, — притворно вздыхает Толик.

Сергей отцепляет от пояса нож и дарит отцу Бэмби. А Бэмби дарит матери пустую десятилитровую канистру для воды.

Идея носить три имени степнякам очень нравится. Ведь два имени из трех указывают на уважение к роду и предкам. Авторитет чудиков заметно подрастает. Я тоже задумываюсь, не взять ли мне фамилию. У Ксапы есть фамилия — Макарова-Заде. Ксапа ей гордится. У Жамах есть фамилия — Чубарова. Михаил дал, когда рожала. А у меня — нет. Надо с Ксапой поговорить.


— Меня зовут Шьелест Бэмби Сухоруковна — во весь голос вопит Бэмби, как только мы возвращаемся домой. Степнячки все понимают правильно. Если раньше Бэмби была девка-три полоски, хоть и без полосок, то теперь — женщина Серь'ожи. Никто не посмеет обидеть. Поздравлениям нет конца.

Ксапа ведет себя странно. Оттаскивает меня за рукав подальше.

— Ну, дыхни!

— Не понимаю тебя. Я все время дышу.

— На меня дыхни.

Я дую на нее. Ксапа принюхивается и добреет. Но все-таки уточняет:

— Ты точно не пил?

— Воду пил, сок пил, кофе растворимый пил.

— Спиртного не пил?

— Спиртного не пил. Волки канистру прогрызли, все вытекло.

— Фу, слава богу! И не пей никогда. Идем домой, тебе еще от Жамах попадет. Разве так можно? На сутки исчез, даже копье не взял. Я звоню-звоню, а мне — абонент вне зоны.

Чувствую, надо разговор на другое переводить.

— Ксапа, у меня к тебе важное дело. Помоги фамилию выбрать.

Ксапа даже споткнулась, глазами захлопала.

— А мою не хочешь взять? Макаров-Заде.

— Не по правилам это будет. Ты же в наш род пришла, а не я в ваш.

— Этого я и боялась, — вздыхает она. — Моя славная фамилия прервется. Плохо, когда в роду одни девочки. Ладно, давай над твоей фамилией думать. Твоему сыну подошла бы фамилия Клыков. Хорошая, крепкая фамилия. Но у тебя отца звали Рысь. Рысин, Рысьев не звучит. Что еще? Ты охотник. Ну, тут все охотники. Ты меня спас, Жамах спас. Это хорошо, но на фамилию не тянет. Ты авиетку догнал. Быстров! Клык Быстров, Оксана Быстрова, Жамах Быстрова. Звучит? — она гордо поворачивается ко мне.

— Ом-Ксапа Быстрова, — произношу я, чтоб она окончательно забыла, за что ругала меня раньше.

— Да ну тебя!

— Надо с Жамах посоветоваться.

На самом деле я хотел посоветоваться с шабашниками и Мудром, но Ксапа это не так поняла бы.

— Правильно! Такие решения надо принимать единогласно, — охотно соглашается Ксапа. И я понимаю, что мой фиктивный брак как-то незаметно перерос в настоящий.

Убеждать Жамах не пришлось. Точнее, мне не пришлось. Это делает Ксапа. Оказалось, Жамах очень гордится своей первой фамилией — Чубарова. Ксапа долго убеждает, что женщина, переходя в дом мужа, меняет фамилию. Жамах даже идет к Свете за советом. Света подтверждает. Жамах снова с Ксапой шушукается, потом передо мной садится. Серьезная-серьезная.

— Клык, у Олежика теперь какая фамилия будет?

— Здесь его родной вам, значит, Быстров будет, — без всякой задней мысли говорю я. И задумываюсь. Ксапа говорила, что моему сыну подошла бы фамилия Клыков. Жамах на меня смотрит так, будто я ее судьбу решаю. Даже рот приоткрыла. — Погоди, может, ты хочешь ему свою фамилию оставить?

Головой вертит, — как ты скажешь, так и будет.

— Тогда надо у Ксапы спросить, Быстров Олег — это правильное имя?

Оборачиваюсь, а Ксапа тоже нервная какая-то сидит. Глаза распахнуты, с открытым ртом нас слушает. И даже кулачки сжала.

— Ксапа, ты как думаешь, Олежке какое имя больше подойдет: Быстров Олег или Клыков Олег?

— Быстров Олег Клыкович, — говорит.

Про третье имя я совсем забыл.

— Вот и решили.

Смотрю, а Жамах плачет. Улыбается и плачет. С чего бы? Даже не знаю, утешать, или нет. А она кулак к груди прижала:

— Клык, от голода умирать буду, последний кусок мяса тебе отдам!

Нет головы у женщины. И не будет никогда. Я, конечно, понимаю, что она хочет сказать. Но что я за охотник, если моя женщина от голода помирать будет? Поэтому хватаю ее, с рычанием валю на шкуры, щелкаю по носу и все это объясняю. На меня с гиканьем садится верхом Мечталка.

— Ай! Меня не задавите, — визжит Ксапа. — Поломаете мои неокрепшие ребра!

Хорошо оттянулись. А Мечталка-то как за лето вымахала! Правы мои женщины. Надо ей парня подыскивать.


На следующий день Палпалыч улетает на белом вертолете к Заречным. Недавно кому-то из охотников кабан клыками ногу попортил, надо перевязки делать. Заречные, кстати, на нашей земле охотились. Но мы лишь посмеялись. Мол, нечего на чужую землю без спроса ходить.

А общество только о фамилиях и говорит. Новость разнеслась одновременно с двух сторон: От Бэмби и от Мечталки. Мечталка решила, что раз она моя сестра, то тоже с этого дня Быстрова. И старается убедить теток. Тетки колеблются. От Мечталки шабашники узнают, что я, Ксапа и Жамах теперь Быстровы. Жамах загадочно щурится на солнце.

— Хорошая фамилия? — спрашиваю я у геологов.

— Как раз для тебя, — одобряет Платон, и геологи с загадочным видом переглядываются. Мол, знают что-то, но никому не скажут.

— А наш Клык непрост, — Фантазер толкает локтем в бок Ворчуна.

— Совсем непрост, — гудит тот.

— Помнишь, в голодную зиму по тонкому льду дичь заречным девкам таскал, да так ни одну и не привел. Мы думали, слабоват Клык еще — девку брать. А я теперь мозгую, он лучшую выбирал. Погляди, каких баб в свой вам привел. Лучших из лучших.

— Клык непрост, — соглашается Мудреныш.

— Ох, непрост! — подхватывает Вадим. И мы смеемся.

— Мужики, я к вам зачем пришла, — вспоминает Ксапа. — С мебелью помогите, а? Врачи говорят, мне еще рано за пилу браться.

— Легко! — улыбается Юра. — Тебе скамейки сколотить или кровать?

— Стол. Только низенький, как на Востоке делают. Чтоб на полу сидеть, но за столом.

— Слово леди — закон для джентльмена, — решает Платон. К моему удивлению, Платон относится к просьбе Ксапы очень серьезно. Даже выделяет двух человек и Евражку им в помощь. Ну а там, где Евражка, там и Жук.

— Ой, спасибочки! — дурачится Ксапа. — Дай, я тебя в щечку поцелую. Клык, отвернись!

И под общий хохот на самом деле чмокает Платона в щеку.

— Фу, какой небритый! Как тебя вдовы терпят?!

К полудню абсолютно все хотят иметь фамилии. Помнить свой род — это важно. И все у чудиков спрашивают, правильно ли фамилия звучит. Свету замучили, Сергей в лес убежал, у нас не работа, а говорильня. ХЫЗ СОВЕТОВ, подсказывает Ксапа.

К обеду прилетает чем-то встревоженный Михаил. Шушукается с Платоном, Сергеем, Ксапой. Ксапа тут же меня в кусты за руку тянет.

— Быстро рассказывай, что у вас там произошло?

Ксапе рассказываю все как есть. Как в туалете прятался, как из кустов подслушивал, как Бэмби уснула, день и ночь проспала, как я геологов от волков отбивал.

— Михаил думает, что парни перепились и подрались, — сообщает Ксапа. — Поэтому такие заказы странные — на гитару, на спальники, на шампуры, на ботинки, на нож десантника.

— Гитару я об волка поломал. Спальники волки порвали. Шампурами волков тыкал. А нож Сергей отцу Бэмби подарил.

— Миша!!! Паникер ты несчастный, иди сюда! — кричит во весь голос Ксапа. А когда Михаил подходит, толкает меня локтем, — рассказывай!

Михаилу я рассказываю другую ВЕРСИЮ, как с парнями условились. Мол, ходил за перевал горелый лес проверять, случайно на геологов вышел. Что день с ними провел. Что, Ксапа говорит, все КАЙФЫ им поломал. Что купались, рыбу ловили, шашлыки ели, песни под гитару пели. Что ночью из машины по нужде вышел, тут на меня волки и напали. А дальше — почти правду. Как гитару поломал, как шампурами в волков тыкал, как волки погрызли все, что мы на поляне оставили. Придумал на ходу, что в машине спали потому что комары заели. (Надо парней предупредить) Про нож упомянул. Михаил успокоился.

— Значит, Сергей дал Бэмби свою фамилию, — уточняет он. — Это хорошо.

— И не только он, — встревает Ксапа. — Твоя любимая Жамах теперь не Чубарова, а Быстрова. Готовь новые документы.

— А кто такой Быстров?

— Быстров — это я. Будем знакомы, — пожимаю Михаилу руку. Ксапа прыскает в ладошку.

— Обалдеть! В штабе расскажу — не поверят.

Тут к нам подбегает Света и протягивает Михаилу два исписанных листа.

— Это что?

— Это самое необходимое. И учтите, если не дадите, уволюсь.

— Ну и почерк… А Луну с неба? — хмуро вопрошает Михаил.

— И еще лазерный принтер, раз почерк не нравится!

— Это не ты уволишься, это я уволюсь! С принтером — к надзорщикам, — отрезает Михаил.

— Из-за чего столько шума? — спрашиваю у Юры, когда Михаил улетает.

— У нас же сухой закон, — объясняет тот. — Спиртное пить нельзя. Местным спиртное предлагать нельзя. Эх, когда ж вы пивасик изобретете?..


Перед концом смены Света притаскивает за шкирки двух женщин Кремня. Женщины взъерошены как воробьи после драки, сопротивляются, но напуганы всерьез. Свете их трепыханья ПО БАРАБАНУ.

— Дежа-вю, — загадочно и непонятно произносит Юра.

— Мужики, дайте совет, ну что мне с ними делать?

— А что случилось? — откладывает молоток Платон.

— Это у них надо спросить. Напали на меня.

— С оружием?

— С палками.

— А ты?

— Та ничего, стукнула лбами, чтоб дурь выбить и к вам за советом.

— Верный Глаз, ноги в руки — и Кремня сюда, — вполголоса командует Мудреныш. Верный Глаз исчезает.

— А вы что скажете? — спрашивает Платон на нашем языке.

— Пусть она на Кремня не заглядывается. Наш он! — зло отвечает старшая и пытается вырвать одежду из руки Светы. Света отпускает обеих и садится на бревна. Мы с интересом переводим взгляды на Свету.

— Да шо вы на меня уставились, як в первый раз побачили? — теряется она.

— Свет мой, солнышко, у тебя с Кремнем ничего не было? — ехидно интересуется Вадим.

— Ничего пока, — краснеет Света. — Ну, прошлись пару раз вдоль речки, больше ничего, шоб мне лопнуть!

— Света, это женщины Кремня. Они говорят, что ты на него глаз положила.

— Жены, что ли?

— Они самые, — подтверждает Ксапа. — Светик, ты б сначала хоть со мной поговорила.

— Ах он, гад ползучий! Меня младшей женой в свой гарем захотел?! — вскакивает Света. Свирепая она похожа на росомаху. Только с медведя ростом. И тут замечаю, что к нам идут Верный Глаз и Кремень. Кремень только с охоты вернулся, не успел еще одежку от крови очистить. Мне становится немного страшно за Кремня. Как бабы чудиков дерутся, мы уже знаем. Ксапа чуть Мудреныша не одолела. А рядом со Светой она что былинка.

— Свет, — говорю я тихонько, — ты Кремня не бей. Он нам живой и здоровый нужен.

Света оглядывается на меня, и что-то меняется в ее лице. Но еще шире расправляет плечи и упирает кулаки в бока. Как Ксапа, когда с кем-то ругается. Кажется, обошлось.

— Кремень! Барбос ты бесстыжий! — во весь голос кричит Света, хотя до Кремня всего десять шагов. — Я же тебя спрашивала, есть у тебя жена, или нет. Ты что мне сказал?

— Нет у меня жены, — удивленно отвечает Кремень. — Я вообще не знаю, что вы этим словом называете.

— Ах ты… — и замирает с открытым ртом. Ксапа складывается пополам от хохота. Шабашники ржут в голос. Бабы Кремня испуганно озираются на нас.

— Приплыли, — наконец, как-то устало произносит Света, ссутулясь бредет к нам и садится на бревна между Ворчуном и Фантазером. — Мужики, держите меня крепче, или я сейчас кого-нибудь убью.

— Кремень, этих девок ты в свой вам привел. Они тебе детей родили. У чудиков таких женами называют, — объясняет Жамах. — Клык обо мне заботился, меня в свой вам привел, я ему жена, понятно?

— Чего не понять? А из-за чего шум?

— У чудиков не принято много жен иметь. Света сердится, твои девки сердятся, боятся, Свету приведешь, их забудешь.

— Я им обеим сейчас по заду настучу, сразу сердиться перестанут, — Кремень быстро находит простое и надежное решение.

— Только попробуй! — вскакивает Света и сгребает баб Кремня себе за спину. — Развели домострой! Идем, подруги, разговор есть, — подхватывает обеих под локотки и уводит. Все-таки, плохо она еще наш язык знает. А бабы Кремня русский — еще хуже.

— Так, зачем звали? — не может понять Кремень.

— Твои бабы тебя не поделили. Подрались. Ты в их разборки не вмешивайся, — объясняет Мудреныш.

— Вроде, уже помирились, — смотрит им вслед Кремень. Света бы их не обидела. Робкие они у меня.


Шабашники прозвали Ксапу «контролирующий орган» или «народный контроль». Это потому что тяжелого ей поднимать нельзя, врачи запрещают, а поговорить со своими чудиками очень хочется. Вот и не уходит со стройплощадки, разговорами нас развлекает да советы подает. На мой взгляд, советы толковые. А геологи говорят: «Послушай женщину, сделай наоборот!» Ксапа сердится и обзывает их наобормотами. Под их перепалку работать на самом деле веселее.

Первый хыз мы уже закончили. Но чудики говорят, что осталось сделать отопление, электрику и отделку. На отопление нужен слесарь-водопроводчик. Надо к Мудру идти.

— Хочешь, чтоб Мудр разрешил чудика привести, поторопись, — говорит Жамах. — Скоро осень.

— И что? — насторожился Платон.

— Созревшие девки в другие края уйдут, чужие девки к нам жить придут. Весной и осенью новые семьи образуются.

— Разве мы против? — не понимает Платон. — Нас-то это каким боком касается?

— Нас — никаким, — загадочно улыбается Жамах. — Но я тебя предупредила.

Я не понял, что Жамах имела в виду. Мудреныш — тоже. Хотел у Жамах спросить, но ее Ксапа в сторонку отвела пошушукаться.

— Как, уже? — громко изумилась Ксапа. — Я водяное отопление хочу. Сколько можно в каменном веке жить?

И потрусила вверх по косогору, скособочившись, левым боком вперед, к ваму Мудра.

— Чего-то я не понимаю, — задумчиво протянул Платон. — Похоже, парни, мы нарвались на очередную местную заморочку. Жамах, будь человеком, намекни хотя бы.

— Не в моих интересах, — скалится в улыбке Жамах. — Я сама в этом обществе пришлая.

— Конспираторы, блин, — обижается Платон. — Парни, идем к Мудру.

И мы идем к Мудру. А у Мудра в ваме айгурка Фархай плачет, Ксапа с Бэмби ее утешают.

— Что же это вы, парни, — укоряет нас Мудр. — Девку привезли, а приласкать никто не хочет. Обижается на вас девка.

— Так, она нас до визга боится.

— Когда это было?! — набрасывается на него Фархай. — Только в первый день, когда вы меня схватили. В первый день под себя девку только самые злые охотники кладут. И то, если девка — чубарка. Три полоски, по-вашему.

— А добрые? — влез Толик.

— Добрые хотя бы три ночи выждут, чтоб освоилась. А если хотят совсем по-хорошему, то десять дней. А я здесь сколько? Никто на меня даже не смотрит. Уйду я от вас к родителям, пусть над вами смеются!

— Хорошо, завтра Сергей отвезет тебя к родителям, — решает Платон.

— Нет, нет! — визжит Фархай. И рыдает в голос.

— Опять не слава богу, — удивляется Вадим. — Да что не так на этот раз?

Ксапа выразительно стучит себе кулаком по лбу.

— Ее в добровольно-принудительном порядке хотели за шамана выдать. А он старый, уродливый и хромой. И жен бьет. А вы, мужики, взяли на себя ответственность за ее судьбу, а теперь — в кусты? Не стыдно?

— Оксана, ты же знаешь, среди нас холостых не осталось, — переходит на русский Вадим.

— Коты мартовские! Как со вдовами кувыркаться, так о женах не вспоминаете.

Геологи смущаются.

— Это же другое дело, — не очень уверенно возражает Юра. — Мы взрослые люди, они тоже не девочки. Никто никого не обманывает.

Ксапа хочет что-то добавить, но передумывает. Только головой мотает. И на меня смотрит задумчиво-задумчиво. Айгурку по голове глаит, успокаивает, а смотрит на меня.

— Клык, скажи, что ругаться не будешь.

— Буду.

— Ну что ты как не родной сразу? Пусть Фархай с нами поживет. Твоей названой сестрой будет.

— Опять фиктивный брак?

Охотники и геологи замолкают, поудобнее рассаживаются, на нас смотрят, будто Ксапа зимой сказки рассказывает. Интересно им.

— Пусть Фархай с Мечталкой задружит. Бэмби здесь сама новенькая, никого почти не знает, а Мечталка ее со всеми девушками и охотниками познакомит…

И делает наш тайный знак, чтоб соглашался, она потом все объяснит.

— Ладно. Если Жамах против не будет, — оставляю лазейку я.

Ксапа чмокает меня в щеку и за руки вытаскивает девушек на улицу.

— Хорошая баба Клыку досталась, — скалится Фантазер. — Послушная. Разрешение спрашивает.

— Но делает все равно по-своему, — добавляет Ворчун. И все смеются.

— Зачем пришли, балаболы? — отсмеявшись, спрашивает Мудр. Платон объясняет.

— Правильно сделали, что пришли, — одобряет Мудр. — Осень наступает. Скоро наши молодые девки к Заречным уйдут, к Чубарам уйдут, к Степнякам уйдут. Много чужих девок в наших вамах поселится.

— Ну и что?

— По древним обычаям в обществе не должно быть больше трети чужаков. Мы совсем забыли этот обычай, давно среди нас столько инородных не жило. Но скоро ЛИМИТ будет исчерпан. Если ваш водопроводчик среди нас поселится, кто-то из охотников в этом году не сможет девку в свой вам привести.

По слову ЛИМИТ я понимаю, что вовсе это не древний обычай, а та задумка, которую Жамах с Ксапой вечерами обсуждают. Но виду не подаю.

— Ксапа сейчас прибегала, просила пустить вашего водопроводчика, — улыбается Мудр. — Теперь я вас хочу послушать.

Платон относится к словам Мудра очень серьезно. Мрачнеет даже.

— А временно прикомандированным сюда можно? — спрашивает Толик.

— Это кто такие? — удивляется Мудреныш.

— Ну, как бы в гости к нам. На несколько дней. Поживет с нами недельку и назад улетит.

— Гостям можно, — соглашается Мудр. — Но они должны уважать нас и наши обычаи.

— Вот и славно, — говорит Платон. — Значит, так и будет. Работать, бездельники и тунеядцы. Осень на носу!

Мы выходим из вама, но я вижу, что Платон не радуется. Ксапа так и говорила, что чудикам этот закон очень не понравится.


— Клык, ты только не ругайся. Мне очень надо, чтоб ты по айгурски говорить научился, — уговаривает меня Ксапа. — Я бы сама, но ты знаешь, как туго у меня с языками.

— Еще один язык учить…

— Да разве это язык? Всего шесть-восемь тысяч слов. Ну, не больше десяти. Тебе раз плюнуть! Ты обучишь ее нашему языку, сам айгурский выучишь. Всем хорошо будет. Ну?

Какой же язык айгурка выучит, если в нашем ваме жить будет, — задумываюсь я. — Такой смеси языков нарочно не придумаешь. Когда Мечталка с моими женщинами шушукается, три языка сразу коверкают. Чему в нашем ваме айгурка научится — представить невозможно.

— Ксапа, ты уверена, что это хорошая идея? — спрашивает Жамах.

— Очень хорошая! Если мы с айгурами задружим, весь регион под нашим контролем будет.

— Мало тебе от степняков досталось, — ворчит Жамах.

Но доспорить им не удается. Ребята приносят мебель. Мебель — это стол. Красиво сделан, прочно, надежно! Только не такой, как у чудиков, а низенький, по колено. Квадратный, метр с гаком на метр с гаком, как говорит Ксапа. И с четырьмя выдвижными ящиками, по ящику с каждой стороны. Ящики от середины вправо сдвинуты, когда убраны, все пространство под столешницей занимают. Ксапа, как их видит, от радости визжит. А я задумываюсь, куда его поставить. В середине вама — костер. Рядом с костром — подгорит, ходить мешать будет. К дальней от входа стенке — так только двое за него сесть смогут. Потому что спиной к костру сидеть — не дело.

Все-таки, так и ставим. А когда на зиму в хыз перейдем — там он всем мешать ходить будет.

— Не дозрела еще ваша цивилизация до мебели, — делает вывод Толик. Мне почему-то обидно становится.


Наступает время девкам полоски на щеки наносить. В прошлый год таких мало было, потому что меньше двух десятков лет назад три голодных года подряд выдалось. Малыши перемерли. Зато в этом году — много. Но девки скандал поднимают. Не знаю, кто их подговорил, но хотят полоски не шрамами, а татуировкой. Как у Чубаров. Бабы возмущаются, только Ксапа одобряет. Не то, чтоб совсем одобрила, она вообще против полосок, но говорит, все лучше, чем кожу резать. Охотникам, по большому счету, все равно. Но порядок должен быть!

А тут еще Евражка! Говорит, готова хоть три полоски, но чтоб тату, а не шрамы. Потому что она чубарка, а у чубаров тату положено делать. И чтоб ей Жука отдали, на прочих она не согласна.

— Даже на меня? — ехидно так спрашивает Кремень.

— Ты старый, — заявляет ему это чудо, глядя снизу вверх. — А мне молодой охотник нужен.

Развеселила всех. Тут кто-то заинтересовался, как Чубары татушки делают. Жамах скидывает штормовку, рубашку, объясняет, что, да как, да какая завитушка у нее на плече что обозначает. Я полгода с ней живу — а не знал. В общем, уважаемые люди решают в этом году желающим полоски татуировкой нанести. Если не понравится, ведь всегда можно по-старому сделать.

По-старому почему-то никто не хочет.

Что никто тату колоть не умеет, тоже не беда. Жамах летит к своим, через два часа возвращается с молодыми охотниками Чубаров и со старой женщиной, которая берется наших обучить. (Ксапе это очень не нравится. Говорит, чем больше снаружи, тем меньше внутри. Мозгов, в смысле).

Оказывается, татушки намного дольше делать, чем шрамики. Становится ясно, что праздник на два дня растянется.

На время праздников Платон объявляет на стройке выходные. И геологи затевают игру в чехарду. Наши сначала рядом стоят, смотрят. Потом, не удержались, тоже прыгать начинают. Думаете, легко через Головача перепрыгнуть, если он коленки только для девок подгибает. А когда Света прыгает — словно буйвол по тебе потоптался. Зато Бэмби как птица летает.

Но тут подходит очередь Мечталке полоски получать. Мы, конечно, подбегаем, рядом садимся. Ксапа Мечталку за руку держит, Жамах по голове гладит. Бабка на нас по-чубарски ругается, что мы ей работать мешаем.

— Интересно живете, — говорит мне Кочупа. А сам на Мечталку смотрит. У Мечталки из глаз слезы текут, носом хлюпает, но гордая! В голос плакать стесняется.

Но вот Мечталка получила свои полоски. Жамах обнимает ее за плечи и уводит праздничный стол накрывать, как Ксапа говорит.

Многие наши девки получают полоски. И Евражка — две. Сама напросилась, мы отказывать не стали. Бэмби хотела полоски, но Сергей запретил. И айгурка не получила, хотя была не против. Непонятно, чья она, наша или чудиков.

— Когда найдешь себе мужчину, получишь свои две полоски. А одна придешь — три! — напугал ее Головач. Что такое три полоски, Фархай уже знает. И бежит жаловаться Ксапе. Но поддержки не находит.

Ночью в нашем ваме теперь спать невозможно. То Олежка молока требует, то Мечталка с Фархай шушукаются. А сегодня — еще и Жамах с Кочупой угомониться не могут. Прошлой осенью мы вдвоем с Ксапой жили, как спокойно было. Так ей и шепчу на ушко. Ксапа словно смешинку съела. Долго-долго угомониться не может.

— Мы квартирный вопрос за сорок тысяч лет так и не смогли решить, — шепчет мне на ухо и опять хихикает.

Утром после завтрака Мечталка с Кочупой вместе за ягодами уходят. За руки держатся. Ксапа сердится, Жамах, наоборот, довольна.

К обеду молодые возвращаются. Идут рядом, но дуются друг на друга. Ягод и пол лукошка не набрали. Спрашиваю, в чем дело, Мечталка только фыркает. Жамах Кочупу спрашивает — Мечталка не хочет к Чубарам переселяться. Ксапа тут же добреет и агитирует Кочупу переселяться к нам. Кочупа возражает, что это против обычаев. Я зачем-то привожу в пример Сергея, который у нас все лето живет и даже женщиной обзавелся.

— Так ведь он женщину от нас в свой вам привел, а не сам к ней в вам подселился, — резонно замечает Кочупа.

Так ты тоже переселись к нам, поставь вам, месяц обживись, а потом Мечталку в свой вам приводи, — хочу сказать я, но вспоминаю о правиле «Не больше одного из трех». И иду к Мудру посоветоваться.

— Я тебя зачем к чудикам посылал? — доносится из вама сердитый голос Мудра. — Ты на Клыка свою работу не сваливай, Клык свое дело знает!

Замираю на полушаге, разговор-то обо мне. Тихонько обхожу вам и сажусь слева от входа, будто мне делать нечего. Напрягаю слух и пытаюсь вспомнить, какое дело поручал мне Мудр, и о каком я накрепко забыл.

— Какое у Клыка дело? — очень вовремя спрашивает Мудреныш.

— Айгурский язык учит. А тебе было поручено разобраться, что чудики у нас делают. Почему они у нас все лето живут? Кто их семьи кормит? Что семьи зимой делать будут, если никаких запасов не заготовили?

Что Мудреныш отвечает, разобрать не могу, но Мудр говорит громко и сердито.

— Что хызы ставят, это любой пацан видит. Как топором махать — этому и Верный Глаз научится. Ты должен был понять, чем их общество живет! А что ты понял? Узнал хотя бы, как они кусок мяса в железную банку засовывают? Что ты вообще узнал?

— Тут не так все просто, отец. Когда они у нас живут, они стараются жить по нашим обычаям. Чтоб их обычаи понять, надо среди них жить.

Мне сразу расхотелось с Мудром беседовать. Единственный охотник, что с чудиками жил — это я. Спросит меня Мудр — я отвечу? Михаил, вроде, ничего от меня не скрывал. Вместе по городу ходили, вместе надзорщиков обманывали. А что я понял? Нет, чтоб чужие обычаи понять, год вместе прожить надо.

Зато догадываюсь, почему так много наших охотников захотели с чудиками вместе работать. Нифига они не захотели, это Мудр всех подговорил. Я бы сам больше недели не выдержал.

А Евражка?

Иду искать Евражку. Пацаны подсказывают, что она к мосту пошла. Нахожу на берегу реки. Сидит нахохлившись, глаза красные, заплаканные. Сажусь рядом.

— С Жуком поссорилась?

Вертит головой.

— А что такое?

— Щеки болят, — сознается Евражка. — Опухли и как не мои. Бабы говорят, тату, бывает, три дня болит.

— А тебя никто не обижает?

— Нет, что ты, Клык. У вас хорошо. Дома меня шпыняли, а здесь я сразу взрослой считаюсь. Я раньше не понимала, как можно из дома в чужое племя навсегда уйти. Теперь знаю. Это чтоб все плохое дома осталось.

Я ласково треплю ее по волосам.

— Ты хороший, Клык, — тут же отзывается Евражка. — У нас ни один охотник вот так рядом со мной не сел бы. А ты сел. У тебя две женщины есть, ты просто поговорить со мной сел.

— Пусть будет — поговорить, — улыбаюсь я. — Тебе работа на стройке нравится?

— Не очень, — ошарашивает меня Евражка. — Но надо же еду добывать. Родители Жука не будут меня всю жизнь кормить. Охотиться мне на ваших землях нельзя. А за то, что я с вами на стройке работаю, Платон вещи и консервы дает. Так и говорит: «Держи, заработала». Я их родителям Жука отдаю, они меня за это уважают, и мы вместе едим. А консервы к зиме припасаем.

— У тебя полоски на щеках, — говорю я. — Ты теперь наша. Можешь с охотниками на охоту ходить. Станешь охотницей — можешь свой вам поставить.

— Правда?! — Евражка даже на ноги вскакивает.

— Честное слово. Только одна на охоту не ходи, пока охотники тебе наши правила не объяснят. А то Жамах пошла — меня Мудреныш за ее проделки перед всеми отругал.

— Я буду самой лучшей охотницей! — кричит Евражка и топает ногами, как будто бежит на месте.

— А кто же будет бетономешалкой управлять?

— Великий охотник за день дичи на неделю набьет! А остальные дни я на стройке буду.

— Великий охотник бьет столько дичи, сколько может унести, — улыбаюсь я. — А за неделю мясо испортится.

— Ты верно сказал, — охотно соглашается Евражка. — Я Жука тоже возьму, мы вдвоем больше принесем. И я поделюсь добычей с чудиками. Мясо не должно пропадать.

— Подойди к Головачу, он объяснит тебе, когда и как мы охотимся и как делим добычу, — советую я. — Скажешь, я послал. Если одной боязно, попроси Ксапу с тобой сходить.


— Зачем же ты у нас лучшего работника увел? — смеется на следующий день Платон.

— Кого это?

— Евражка сейчас ко мне подходит и говорит, что по средам она охотница.

Евражка стоит рядом и гордо улыбается. Вчера я узнал, что о чудиках она знает не меньше меня, а может, и больше. Вот Мудр спрашивал, кто их жен и детей кормит, пока они здесь работают. Оказывается, Медведев. Не сам, а чудики из его бригады. Как Платон Евражку. Это называется ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА.

— Мог бы у меня спросить, — фыркнула Ксапа, когда я вечером ей рассказал.

— А почему Евражке платит, а нам — нет.

— Так вы эти дома для себя, для своего общества строите. Скажи спасибо, что Медведев с вас платы не требует. А Евражка в нашем обществе чужая.

— Теперь Евражка нашей стала. Платон больше не будет ей платить?

— Думаю, будет, если Медведев не вмешается. А Медведев не захочет лишний раз со мной ругаться.

На всякий случай утром я предупредил шабашников, чтоб о Евражке при Медведеве поменьше говорили.

— Точно, парни, — поддержал меня Платон. — Эксплуатация детского труда… Ну, вы меня поняли. Сам не спросит — молчим. Фред, к тебе это особенно относится.

Ближе к обеду приходит медсестра Ирочка и сообщает, что ей позвонила подруга. К нам летят Медведев, Питер-надзорщик и очень важные гости. Но это тайна и сюрприз. Платон вспоминает чью-то маму и отправляет всех мыть уши и гладить шнурки. Это у него юмор такой. Идем на третье озеро. Вода холодная, купаться никому не хочется. Заходим по колено, моемся, переодеваемся в чистое. Вадим дает задание вдовам приготовить что-нибудь вкусненькое. Ксапа предлагает сделать кому блины со сметаной, кому пельмени. То есть, сначала блины, а потом — пельмени, это быстро. И то, и другое — из привозных продуктов. Наши бабы не умеют муку делать. Сметана тоже привозная.

Я предлагаю заменить блины ржаными лепешками. Не нравятся мне блины, их есть трудно. Тонкие, гибкие и рвутся. Кочупа и другие чубары хотят узнать, что это такое, а Жамах с Мечталкой берутся помочь Ксапе, будто всю жизнь ТЕСТО месили. Вдовы тоже делают вид, что им все знакомо. Старая спрашивает, не прислать ли девок в помощь.

Любопытных становится все больше, и каждый хочет попробовать ПОЛУФАБРИКАТЫ. Бэмби с Ирочкой строгают овощные салатики и суют миски всем, кто тянет руки к тесту. Овощи тоже привозные.

Появляются дети, а за ними — сердитая Света, и заявляет, что мы ей занятия сорвали.

— Медведев с Питером летят. Можешь пробить у них свой лазерный принтер, — объясняют ей.

— Откуда узнали? Кто сказал? — удивляется Света. Геологи перемигиваются и дружно кивают на меня. Шутки у них такие.

— Клык, правда? — «ведется» Света. Я прикидываю, когда Ирочка нас предупредила, сколько времени прошло…

— Должны уже появиться. Слышишь? — поднимаю я руку, призывая к тишине.

И точно. Если прислушаться, слышен далекий гул незнакомого вертолета. Мы их привыкли по звуку различать, но такого еще не слышали. Вскоре он уже разворачивается над посадочной площадкой и аккуратно садится. Первым выходит Медведев, за ним Питер. А дальше — женщины чудиков. Много!

— Песец… — тихо и обреченно произносит Толик. — И Глаша здесь, и Натка! Ребята, мы в жопе. Сереге точно песец.

Я хочу тихонько у Ксапы спросить, что случилось, но она сама не в курсе. Вадима за рукав дергает, выясняет.

— Наши благоверные прилетели, — говорит ей Вадим. Ксапа старается удержать серьезное лицо, но это не получается. Прижимается к моей спине, обхватывает сзади руками и придушенно хихикает.

— Михаил Николаич, вы мне принтер заказали? — спешит к Медведеву Света. Громко так, чтоб Питер тоже услышал. Женщины — они хитрые.

Геологи тем временем делают вид, что очень рады прилету своих женщин. Сергея нет, а Бэмби спешит к пилотам. Коротко о чем-то с ними беседует и весело, вприпрыжку подскакивает к озирающейся одиноко стоящей девушке чудиков. Хватает ее за руки, тащит к своему ваму. Подхватывает щенка, целует в нос и говорит, говорит, говорит. Энергия так и хлещет через край.

На краю поля появляется Серей.

— Серь'ожа! — кричит Бэмби, машет ему, сует щенка незнакомке, бежит навстречу и повисает на руке, радостная.

— Ната, я тебе все объясню! — кричит Сергей девушке чудиков и быстрым шагом идет навстречу. Девушка опускает щенка на землю, молча ждет, а когда он приближается, размахивается и бьет кулаком в лицо.

— Блин! Начались аплодисменты по щекам, — вполголоса комментирует Ксапа. Вытаскивает за рукав из толпы встречающих Михаила и тащит к кустам. Я иду следом.

— Ты что за цирк устроил? Предупредить не мог? — наседает на Михаила Ксапа.

— Я устроил??? Мне надоело читать доклады о блядстве, которое тут творится! — рычит в ответ Михаил. — Семь мужиков катают троих баб. Вся Европа следит за тем, кто из русских кого из местных трахнет. В Интернете тотализатор организовали. Знаешь, какие ставки?

— А ты не боишься, что Бэмби сейчас вызовет Натку на бой на ножах? На кого поставишь? Спорим, Бэмби Натку в два удара сделает!

— Твою мать! — Михаил хочет бежать, но Ксапа удерживает его за рукав.

— Стой! Стой, кому говорю! Здесь Бэмби не будет драться. Она тут чужая. И рабыней долго была. Вот Жамах могла бы.

— А бабы геологов?

— Подожди ты со своими бабами! Откуда Европа знает о том, что здесь происходит? Ты что, видеонаблюдение установил?

— Надзорщики, — постепенно остывает Михаил. — Твои любимые. Ты их хотела — ты их получила! Нате, кушайте!

— Ну, Фрэд, ну камрад! Я с него живого шкуру спущу и барабанов наделаю! — теперь уже Ксапа порывается бежать, а Михаил ее удерживает.

— Не шуми. Парни делают свою работу. В том, что информация прямиком идет в прессу, они не виноваты. Ты не сказала, бабы геологов могут драку затеять?

— Они-то с какого ляда? — даже удивляется Ксапа. — Мих, ты не въехал, здесь каменный век. Коллективный брак — обычное дело. Особенно для вдов, которые кормильца потеряли. Их никто не обманывал, они знают, что у геологов есть жены. И они поскорей хотят завести детей от геологов. Твои парни ведь не бросят женщину с ребенком?

— Дурдом!

— Закон выживания! Объясни там наверху, что брачные обычаи за тридцать тысяч лет слегка сдвинулись. Я сама второй женой хожу.

— Ты первая, — поправляю я. От меня отмахиваются.

— Ну все-таки, мог бы по-человечески, — уже тихим, обиженным голосом пеняет Ксапа Михаилу.

— Оксана, ты не знаешь, как далеко все зашло. На меня давят. А так — полчаса, и обстановка тем или иным путем стабилизируется. Дальше было бы только хуже. Думаешь, если б жены обо всем через Интернет узнали, было бы лучше?

— Дурак ты, Михаил, и уши холодные! — всхлипывает Ксапа и утирает нос кулаком.

Тут я замечаю, что целая толпа степнячек с тремя полосками ведет к нам ту девку чудиков, которую Ксапа и Толик звали Наткой.

— Здравствуй, Натка, — говорю я ей. — Что-то случилось?

— Для вас я Наталья Юсуповна, — сердито отвечает она.

— Наталья Юсуповна, еще два слова в таком тоне — и ты летишь отсюда спецрейсом. Немедленно и навсегда, — тихо произносит Михаил. — О чем мы перед вылетом говорили?

— Простите.

— Клык, объясни Натали, что Серь'ожа хороший, — вступает Туна. — Он Бэмби ни разу не бил, только грозился. Он и Натали бить не будет, я правду говорю!

— Слышь, Наталья Юсуповна, тебя здесь бить не будут, — хихикает Ксапа как-то нервно. — Будешь второй женой. Мусульманам четыре жены дозволено, а ты будешь всего-навсего второй. И удобства здесь на улице. Чуть дальше ста метров, чтоб запах не долетал. И магазинов нет. Даже свекла не растет, чтоб щеки подкрасить.

— Думаете, сбегу, не выдержу? У меня, между прочим, тетка в деревне живет!

— Тетка — это, конечно, аргумент, — улыбается Михаил. — Только не забудь у местного руководства разрешение на прописку получить.


Сижу под деревом и наблюдаю за порядком. Чтоб бабы геологов ничего запретного не натворили. Это Ксапа мне велела. Мудр тоже, но Ксапа первая. Сама вправляет мозги Натке. А мне на всякий случай мобилку включила, чтоб я слушал и, если что, на помощь бежал. Бабы чудиков скандалить уже перестали. Вадимова Глаша поначалу тоже драться пыталась, Вадима ладошкой по лицу била. Но сразу видно, не умеет она по-настоящему драться. Я даже вмешиваться не стал. Теперь удивительное наблюдаю. Бабы как бы помирились со вдовами, вместе на кухне сковородки двигают, кастрюлями гремят.

— … Он по-любому кобель и сволочь! — доносится из мобильника наткин голос.

— Он честный благородный человек, — утешает ее Ксапа. — Не смог мимо зла пройти.

— Мимо юбки, ты хотела сказать!

— Ната, не надо так. Бэмби была плененной рабыней. Ее мужики всем племенем трахали. Он ее спас.

— А больше спасти ее было некому?

— Некому. Это не в нашем племени было. Он — пилот, летает часто и далеко, больше других контактирует с дикими племенами. Вот так и получилось. Я позднее тебя с Фархай познакомлю, ее тоже он спас. Пока у нас в племени живет, осваивается.

Зря Ксапа нас племенем называет. Научит неправильно, потом не отучить будет. Племена — это у диких. У нас — общество. По-научному — социум.

— Ну, если спас девчонку, зачем обязательно к себе в постель тащить?

Умеет Ксапа с людьми разговаривать. Всего несколько слов сказала, а у Натки голос уже не злой, а обиженный.

— Ната, никто Бэмби в постель не тащил. И мысли такой не было. Но поставь себя на место девочки. Впервые с ней кто-то по-доброму, по-человечески обращаться начал. Вот она в Сергея с первого взгляда и влюбилась.

— Мог бы вернуть ее родителям.

— Да вернул он ее родителям. Отвез в родное племя. Сбежала… Ты учти, здесь не город, трамваи не ходят. А расстояния десятками километров меряют. Пока она до нас добралась, ее пять раз могли волки съесть. Второй раз возвращать не решились, надеялись, что кого-то из местных парней выберет. А она намертво в Сергея втюрилась. Деталей я не знаю, как раз тогда копье в грудь получила и в больницу загремела.

Видимо, тут Ксапа распахивает куртку и хвастается шрамами, потому что некоторое время слышатся только «ах» и «о, боже».

— Ежкин кот! Оксана Давидовна, что мне делать? — уже не обиженно, а жалобно. — Он же сам у меня руку просил, в жопу целовал.

— Куда???

— Ну, это долгая история. Мы как-то на пикнике слегка отметили, все по парам разбились, разбрелись. А мне он достался. Это парни так сговорились. Я в то время на него и не смотрела даже. Ради Альфреда на пикник дернулась. А Серый еще раньше на меня глаз положил. Я и не думала, что у него серьезно. Альфред с Катькой замутил, я сижу злая, не знаю, кому глаза выцарапать. А он, представляешь, мне предложение делает. Будто не видит, что я не в себе. Без всякой подготовки, прямо в лоб: «Выходи за меня замуж». Ну я и рявкнула: «Поцелуй меня в жопу!» Он опешил, переспросил даже. Я и выдала ему все, что для Фрэда накопила. Я же детдомовская, мы в словах никогда не стеснялись. В той моей тираде, наверно, только предлоги культурно звучали. Сама чувствую, что перегнула палку. То ли извиниться надо, то ли уйти. Решила уйти. Вскочила и даже пару шагов сделать успела.

А в следующий момент он меня за шкирятник схватил, назад рванул. Как куклу вертит, джинсы стягивает. Ниже колен спустил, все, по ногам связана, не убежать. Сопротивляться бесполезно, он сильный как медведь. Даже кричать боюсь, щенком повизгиваю. В голове только две мысли бьются: выпорет или изнасилует. А он с меня и трусики спустил. На брюхо перевернул, горстью травы задницу протер и влепил два смачных засоса. Сначала в одну ягодицу, потом в другую. На ноги поставил, джинсы на место натянул, сказал: «Завтра ответ дашь» и ушел. Вот тогда я и поняла, что нельзя такого мужика отпускать.

И завертелась у нас любовь как в кино. Ссоримся, миримся, друг за другом бегаем. Мы же оба слегка на голову шибанутые. Слова «нет» не признаем, командовать любим. А в семье должен быть один командир. Но постепенно научились по мелочам друг другу кровь не портить. Серый сюда нанялся, чтоб по-быстрому на квартиру накопить. Деньги мне на книжку сбрасывает. И вдруг я на финском сайте в Интернете читаю, что у него местная пигалица завелась. Оксана Давидовна, что мне делать?

— Ой, Натка, мне бы кто подсказал. Нас же двое у мужа. Так сложилось, что я сама Жамах в семью привела. Она двустороннюю пневмонию схватила. Я ее выходила, на ноги поставила. Ревновала по-страшному. Теперь дружим.

— Вы советуете мне второй женой пойти?

— Ната, я тебе ничего не советую. Ты сама решить должна. Помни только, что у тебя всего два варианта: или второй женой, или отойди в сторону. Бэмби обижать здесь никто не позволит. Она уже своя, а ты — чужачка.

— Ну уж второй женой я не буду, пусть не надеется!

Поладили женщины. Даже интересно, чем кончится. У Сергея вам тесный, маленький. Вдвоем жить еще можно, втроем никак нельзя. И костер в ваме чудиков разводить нельзя, у них пол брезентовый. А скоро холодно станет. Чудики — они чудики и есть. Совсем о будущем не думают.


— … Ты для чего здесь? — внушает Михаил Платону. — Почему я самое главное со стороны узнаю?

Час назад, когда я следил за порядком, Михаил прогуливался с Платоном по берегу реки. Секретничали. За руку Платона держалась удивительно тихая и послушная Евражка. Которая русский как бы не понимает. Но зато у нее в кармане лежал заранее настроенный Ксапой мобильник.

А теперь в моем ваме над мобильником, включенным на громкий звук, склонились я, Ксапа, Жамах и Мечталка с Евражкой. Жадно ловим каждое слово.

— … Нет здесь ничего необычного. Обычные люди. Уклад жизни другой, нравы другие, но люди те же самые, — возражает Платон.

— Те же самые? Я час назад с Оксаной беседовал. Рядом Клык стоял. К нам невеста Шелеста подошла — он ее по имени назвал. Откуда Клык узнал ее имя? Он же в первый раз ее видел. Ната подтвердила, не виделись они раньше.

— Ну… Наблюдательность. Кто-то ее по имени назвал, Клык услышал. Он же следопыт, охотник. Любую мелочь с полувзгляда ловит.

— А полчаса назад Света мне проговорилась, что о нашем прилете ее Клык предупредил. Тоже наблюдательность?

— Ну… Не знаю.

— А должен знать! Ты сюда за этим послан. Это еще не все факты. Клык очень много знает того, что просто не мог узнать. Не выпячивает, но проскальзывает в разговорах. Как бы тебе объяснить, чтоб проняло, как меня? Когда мы Жамах рожать везли, он в первый раз в машине ехал. Рядом с водителем сидел, беседовал. Представь, ты в первый раз в машине едешь. О чем будешь говорить?

— О том, что вижу, о том, как машиной управлять.

— А Клык с водителем о бабах говорили. Фиктивный брак у него. Откуда троглодит знает латинское слово «fictio»? Пилот санитарного вертолета тоже отметил в рапорте, что Клык латинские фразы произносил. Тогда это даже Оксану удивило. А откуда у местных пацанов знание геометрии и географии?

— Ни разу за ними такого не замечал.

— Вот именно! Уткнулся в свою стройку, больше ничего вокруг не видишь.

— Михаил Николаич, мать твою за ногу! Кто мне внушал, что главная задача — закрепиться на плацдарме, поселок поставить? Знакомить местных с плодами цивилизации. Трех месяцев не прошло — вот тебе поселок! Третий дом под крышу подводим! А аэродромный комплекс? А столовая? А вентиляция в хызе? А сота телефонная? А гараж для экскаватора? Они сами собой выросли?

— Приоритеты меняются, Платон. Время идет, приоритеты меняются. Да еще этот запрет на количество подселенцев. Откуда он взялся? У земных народов аналогов нет.

— Жамах говорила, что в их племени аналогичный закон тоже действует. У Степняков и айгуров — не знаю, не спрашивал.

— Выясни. Надо расширять плацдарм. Надо создавать опорные пункты у Заречных и Чубаров.

— Не спешил бы ты с этим, Михаил. Могут быть жертвы.

— Почему?

— Здесь — изолят. Со всех сторон горы. Там — постоянные стычки между племенами. Конкуренция за пищу, за охотничьи угодья. Оксана ведет очень большую работу по примирению племен. Но на это надо время. И та же самая пища. Дружба дружбой, но голод не тетка.

— Что ты предлагаешь?

— Я? Я геолог, а не социолог. Что я могу предложить? Очевидные вещи. Раздавать продукты нельзя — на шею сядут. Афганистан это хорошо показал. Денежной системы здесь нет. Не дозрели еще. Надо развивать животноводство и сельское хозяйство. Делать то, до чего бы они сами дошли естественным путем.

— Естественным путем они двадцать тысяч лет доходить будут. Ускорить надо.

— А я что — против? Но повторяю еще раз: На все меня не хватит. Мои люди как звери работают. А ты еще подставы строишь. Где я наших баб на ночь размещу?

— В первом доме. Ночью вы же не будете батареи вешать. А раскладушки я захватил.

— Гад ты, Михаил Николаич, хоть и начальник, — как-то обиженно заявил Платон. — Теперь вот что учти: Ни у Заречных, ни у Чубаров, ни у Степняков животноводством заниматься нельзя.

— А поподробнее?

— Жертвы будут. Они же все охотники. И очень любят на чужой земле дичь бить, пока никто не видит. Будут друг у друга скот воровать. А что у нас на Земле со скотокрадами делали?

Михаил выругался незнакомыми словами и надолго замолчал.

— Так что ты рекомендуешь? — спросил он наконец.

— Тут два варианта: Или искать изоляты вроде нашего, или объединить племена.

— Легко сказать — объединить… Ну объединим мы Заречных, Чубаров и Степняков. Так Айгуры скот воровать будут!

— Ты идею просил, я тебе дал. Дальше сам думай!

— Объединить… Есть в этой идее еще один нюанс… — задумался Михаил. — Считай, премию ты заработал!

Дальше разговор идет неинтересный. О бочках, о цементе, о лопатах и рукавицах.

— Давай еще раз прослушаем, — предлагает Ксапа, хватает мобилку и давит на кнопочки. Когда снова звучит речь, я виду не подаю, но поражен до глубины души. Мобильник повторяет беседу слово в слово. И с теми же интонациями! Даже щебет птиц запомнил и повторил. Нет, Ксапа не раз говорила, что он целый день разговоров запомнить может. Но чтоб так точно… Честно скажу, не ожидал!

— Что такое нюанс? — спрашивает Жамах, когда Ксапа гасит мобилку.

— Тонкое место, хитрость незаметная. Хотела бы я понять, что он задумал?

— А что тут понимать? — удивляется Жамах. — Если всех в одно общество собрать, чужаков не будет. Все пришлые вновь своими станут. Михаил сможет много охотников привести.

— Жамах, ты гений!!! — расцветает Ксапа.

— Гений — это как?

— Очень-очень-очень умная!

— Скажешь тоже, — смущается Жамах.

— Точно, умная! — подтверждаю я. — И охотница знатная.

Баб надо хвалить при каждом удобном случае. Им это нравится, а мне не трудно.


Вечером, когда мы, сидя в ваме Мудра, обсуждаем то, что услышали из мобилки Евражки, снаружи доносится:

— Тук-тук, есть кто дома? Блин, хоть бы рельсу повесили.

— Ната, ты что ли? — откликается Ксапа. — Заходи. Будь как дома, но не забывай, что в гостях.

Входит решительно настроенная Натка, а за ней — робкая Бэмби. Мудра, а особенно Старую Бэмби побаивается.

Ксапа усаживает гостей и представляет друг другу. Натка садится раскорякой, выпрямив спину и смешно растопырив коленки. У чудиков это называется «по турецки».

— Говори, женщина, мы тебя слушаем, — подбадриваю я Натку, так как мы с ней уже беседовали днем. Она бросает на меня быстрый взгляд, и я понимаю, что Натка боится.

— Вождь, моя говорить будет. Моя будет жить здесь! — выпаливает она и замолкает. Ксапа хихикает, сгибается и прячет лицо в коленях. Мудр удивленно смотрит на нее, на Натку, на меня.

— Женщина, что ударила мужчину, плохо говорит по-русски? — спрашивает почему-то меня.

— Днем хорошо говорила. Может, Сергей ее по голове стукнул, она слова забыла? — предполагаю я тоже на языке чудиков.

— Ната, моя твою ноу андестенд! Пущай твоя по-русски балакает, — выдает тарабарщину Ксапа.

— Да что вы издеваетесь? Никуда я отсюда не уеду, ясно? — зазвеневшим от обиды голосом почти выкрикивает Ната. — Что хотите со мной делайте, не уеду, и все!

— Мудр, не прогоняй, пожалуйста, Нату. Ей мужчина нужен. Серь'ожа сильный мужчина, он прокормит двух жен, — заступается за Натку Бэмби. От волнения она говорит это на языке степняков. Ровным голосом, сохраняя каменное выражение лица, чтоб не смеяться, я перевожу на русский. А про себя отмечаю, что девки Сергея уже поладили.

Ксапа больше не смеется, а повизгивает. Мудр из последних сил старается удержать серьезность на лице и смотрит куда-то поверх голов, в дымовое отверстие. Старая сердито качает головой и прикрывает лицо заячьей шкуркой, словно чихнуть хочет. Но по глазам видно, что улыбается. Жамах сверкает глазами и зажимает рот обеими ладошками.

— Вам смешно, да? Дурочку нашли? Вот хоть убейте, никуда не уеду! — возмущается Натка. Как говорит Ксапа, на грани истерики.

— Женщина Сергея говорит, что она глупая и хочет, чтоб мы ее убили, — перевожу я с русского на русский все с тем же каменным выражением лица.

— И съели! — выдавливает через смех Ксапа.

— Ну хватит, а? Что, клоуна давно не видели? Хотите, чтоб я перед вами на задних лапках бегала? Я буду бегать. И служить буду, и палку приносить. Что с меня еще требуется?

— Мудр, девка серьезно настроена, — говорит Ксапа на нашем языке. — Может, возьмем с испытательным сроком?

— Заносчивая больно, — с сомнением качает головой Мудр.

— Не приживется, домой отправим. Главное, на Медведева она шпионить не будет.

— Тебя не поймешь, женщина. То нельзя чужаков принимать, то сама за них просишь, — делает вид, что сомневается, Мудр.

Они еще долго спорят, потому как нельзя важные решения второпях принимать, но тут в вам Сергей врывается. Встревоженный, по лицу видно.

— Здравствуйте всем! Вождь, разговор есть.

— Присаживайся, говори, здесь все свои, — отвечает Мудр.

Не хочется Сергею при всех говорить, но делать нечего. Садится на свободное место, обнимает рукой за талию Бэмби. Натка сразу с другого бока к нему подсесть хочет, просит Ксапу подвинуться. Сергей и ее за талию обнимает.

— Вождь, мне нужно местное гражданство. Срочно. Иначе Медведев меня на Землю отзовет.

— Что тебе нужно? — удивляется Мудр.

— Чтоб мы его в общество приняли. Вроде этого, — Ксапа проводит пальцем по полоскам на щеках. — Тогда Медведев ему больше не сможет приказывать. Зато ты сможешь.

— Но мы не делаем полосок охотникам, — задумывается Мудр.

— Блин! И перепись еще не провели, — огорчается Ксапа. — Можно было бы задним числом в книги вписать… Кстати, Серый, чем ты так Медведева достал? Это из-за Наты?

— По совокупности. Нарушение предполетного графика отдыха, управление машиной лицами, не имеющими допуска к полетам, нарушение правил безопасности полетов. Полеты с перегрузом, полеты в темное время суток. В общем, все, что черные ящики накопили. Я же не знал, что они всю инфу после полета на нашу соту сбрасывают. Формально — не придраться. А по-существу, за аморалку.

— Ну ты и влип! Мудр, спасать нужно парня. Обряд какой придумать, что ли.

— Головача позвать надо, — решает Мудр. И посылает Евражку за Головачом.

Головач приходит сердитый. От женщины оторвали.

— Чего тут думать? — говорит. — Как мы девок в общество принимаем? Приводит парень девку, в эти, как их там? В жены берет. Так и здесь поступим. Дадим Сергею нашу девку, он сразу нашим станет. Я ему копье сделаю.

— Правильно! — радуется Ксапа. — В связи с изменившимся семейным положением… Подожди, у него три жены будет?

И опять хихикает, уткнувшись лицом в колени.

— Зачем мне три жены, — опешил Сергей. — А Бэмби недостаточно?

— Бэмби не наша. Ты же запретил полоски на щеках делать. Буратино, ты сам себе враг! — объясняет Ксапа.

— А сейчас можно? Я согласная, — восклицает Бэмби.

— План такой. Принимаем Бэмби в общество, женим молодых и принимаем в общество жениха по семейным обстоятельствам. Все согласны? — спрашивает Ксапа.

Обсуждаем, что значит «по семейным обстоятельствам». А так — почему бы не согласиться? Молодые давно среди нас живут. Ксапа посылает Евражку к Свете за шариковой авторучкой. Говорит, что татушку долго делать, сегодня полоски нарисуем, а завтра уже настоящие наколем. Медведев все равно местных обычаев не знает, для него и так сойдет.

Шариковая авторучка приходит вместе со Светой. А за Светой хвостом — несколько девок. Их, конечно, в вам не пускаем. И так столько народа, что сесть некуда.

Ксапа кладет Бэмби головой себе на колени, рядом Евражку «для образца» сажает. Чирикает авторучкой себе по ладошке и аккуратно рисует на щеках Бэмби по две полоски.

— Все правильно? — спрашивает у Старой. — Может, где подправить нужно?

— И так сгодится. Все равно не настоящие, — Старая даже в очаг сплевывает.

— Йес! — восклицает Бэмби и даже делает какое-то движение, будто кого-то локтем сверху стукнуть хочет. И выскакивает к подругам-степнячкам похвастаться.

— Теперь мне, — равнодушно так говорит Натка. И сама головой Ксапе на колени укладывается. Ксапу опять на «хи-хи» пробивает. Даже Старая на нее ворчит.

— Дура ты, Натка. Назад дороги не будет, — говорит, отсмеявшись, Ксапа.

— Сама знаю, что дура. Ну ты прикинь, зря я, что ли, двадцать прививок в задницу терпела, у Медведева в кабинете истерики закатывала? Второй раз он меня сюда точно не пустит. Куда мне отступать?

— Хоть бы техникум закончила… Ну что, делаем? — спрашивает Ксапа и обводит всех взглядом. И когда все важно кивают, рисует на щеках Натки по две полоски.

Старый с Головачом уже распоряжаются, чтоб большой костер готовили. Праздник будет. Бэмби в вам возвращается с кожаной повязкой, украшенной перьями, на голове. Радостная вся. Такую же повязку Натке надевает, перышки расправляет. Натка достает зеркальце, осматривает себя.

— Блин! Чингачгук на тропе войны! Медведев кипятком писать будет.


Утром Медведев улетает один. Жены геологов остаются погостить и «наладить отношения». Не совсем понимаю, что это такое, но одна из вдов утром всем хвастается обновкой — красным свитером с синими оленями спереди. По дороге на стройку наблюдаю, как Сергей со своими девками ставит новый большой вам. У чудиков это называется АРМЕЙСКАЯ ПАЛАТКА. Хороший вам, просторный. Только зимой в нем все равно жить нельзя. И очага внутри нет. Есть БУРЖУЙКА.

Девки радостные, особенно Бэмби. Две полоски — это СТАТУС! Теперь она не приблудная. Свой вам имеет, на своей земле живет. Даже охотиться право имеет.

— Что это за свадьба без алкоголя? Ни нажраться, ни подраться… — оглядываясь на них, жалуется Юра.

— Товарищи, среди нас есть некоторые безответственные товарищи, которые нам, товарищи, не товарищи! — тут же откликается Толик.

На самом деле свадьба была хорошая. И поели сытно, и волосы девкам Сергей по степняцкому обычаю у всех на глазах подрезал и на костре сжег. Немного подрезал, чтоб красоту не портить. Но Света Медведеву тут же объяснила, что это значит.

— Хватит хохмить, еще три дома ставить надо, — прерывает веселье мрачный Платон.

— Где? Терраса же кончилась.

— Не кончилась, а сузилась. А у нас экскаватор есть. Где срежем, где насыпем. Надо у Мудра разрешение на порубку леса выбивать.

Разрешение Мудр дает сразу, только бы отвязались. Мне велит проследить, чтоб все правильно делали. Мудру не до этого. Потому что Ксапа опять затевает невиданное. На праздник выбора НЕВЕСТ собрать вместе все четыре общества. Ну, не совсем все, а только ЗАИНТЕРЕСОВАННЫЕ СТОРОНЫ. То есть, молодежь. И, естественно, самых уважаемых людей, чтоб за порядком приглядывали.

Праздник решаем провести на берегу реки. Там, где мы после пожара стояли. Чтоб Заречным и Степнякам проще добираться было, наведем через реку ПОНТОННЫЙ мост.

Земли хоть и наши, но мы там сейчас не живем. Поэтому получается, что как бы все на чужой земле и в равных условиях. А на чужой земле особо озоровать не тянет.

С продуктами, посудой и вамами Михаил обещает помочь. Чем-то ему очень нравится эта идея. Но больше всего она нравится Степнякам. Тут все ясно. Мы с Заречными у них столько девок увели, что охотники вдвоем с одной спят, рожать некому. И Айгуры на подходе, надо породниться с Чубарами и Заречными, чтоб вместе отбиваться.

Наши охотники считают, что Айгуры — это хорошо. Опять девки с тремя полосками появятся. До нас Айгуры никак не дойдут. Зато зимой у Заречных можно будет выменять на оленьи туши уже послушных и обученных айгурок. Ксапа сердится. Фархай волнуется. Это для нас айгуры все одинаковые, а для нее разные. Есть хорошие, есть плохие.


К вечеру от Чубаров возвращаются Жамах с Евражкой. Жамах по секрету сообщает мне, что подкинула своим идею объединить все общества в одно. Вначале Чубары отнеслись к идее холодно. Но Евражка как бы случайно намекнула, что живут они на чужой земле, с которой скоро уходить придется. А если общества объединятся, эта земля их родной станет. Искать новую землю Чубарам не хочется. Геологи научили их ловить рыбу сетью, и жить стало намного проще.

Вместе с Жамах прилетает бабка, мастерица тату. Почему-то Старая настаивает, что полоски на щеках можно наносить только по месту жительства. Почему, я не понимаю, но женщинам виднее. Бэмби уже заметно нервничает. Ксапа бьет поленом в гулкое дно большого котла и кричит в МАТЮГАЛЬНИК, что свадьба продолжается. Сейчас девкам нанесут полоски, а потом будет сытный ужин.

Народ высыпает на поляну. Я думаю, заинтересовался ужином. Но Ксапа со Светой быстро всех пристраивают к делу. Баб — ужин готовить, охотников — большой праздничный костер разводить. Сразу становится шумно и весело.

Жамах движением головы перекидывает одну косу на грудь и делится со мной, что посоветовала Чубарам поменьше болтать о том, что после объединения земля к ним отойдет. Будто мы до этого пока не додумались. А если поймем, то еще неизвестно, захотим ли объединяться. Теперь ее еще больше уважают. Мол, живет у чужих, одевается по-чужому, но о своих не забывает.

— А что получат от объединения Заречные? — спрашиваю я. — Какая им выгода? Степняки и Чубары будут на их землях зверя бить. Лес на наших землях еще не скоро вырастет, в нем зверя мало.

— Редкие ценные вещи от Чудиков, — Жамах играет рукояткой ножа на поясе. — Продукты чудиков. Ксапа говорит, что если голод начнется, Чудики с едой помогут. Говорит, что Медведев по-любому к Степнякам и Заречным полезет, с нами или без нас. Так надо объединиться до того, как он у них авторитет заработает. Ну, там, голодной зимой продуктами поможет, эпидемию вылечит. Если успеем слиться в одно общество, все потуги Медведева как бы через нас пойдут. Нам его авторитет достанется, и мы будем диктовать условия, а не он. Ксапа говорит, это очень важно.

Я только головой качаю. Две бабы на ровном месте такие ямы найдут, которых десяток охотников не заметит. А не найдут, так сами выроют. Так ей и говорю. И тихонько за косу дергаю. Очень удобно за них дергать. Жамах смущается, улыбается, будто я ее похвалил. Даже зарделась немного. Наверно, какие-то наши слова еще неправильно понимает. Проблема адекватного перевода, как говорит Ксапа. Не хочу ее огорчать, обнимаю одной рукой за талию и веду туда, где народ толпится, откуда доносятся шутки и повизгивания Бэмби.

Так и есть. Старуха-чубарка Бэмби на щеки полоски наносит. На одной щеке полоска, и на второй полоску заканчивает. Еще две полоски остались. Мрачная Натка рядом сидит, своей очереди ждет. Девки Бэмби подбадривают да утешают, охотники ехидничают. Один Сергей нервничает.

Жамах проталкивается к старухе и громко, но по-чубарски говорит:

— Закончишь полоску, отойдем ненадолго. Слова есть.

И по-нашему:

— Мы ненадолго ее заберем. Поговорить нам надо.

Отводит старуху и меня шагов на двадцать. Я понимаю, что опять хитрит. Хочет, чтоб все думали, будто я со старухой говорю. А сама злобно так шипит:

— Смени иглы, дура старая. Или назад пешком пойдешь.

— Не лезь не в свое дело, — так же злобно шипит старуха.

— Я сказала, — каким-то усталым голосом произносит Жамах, а ладошкой, которой мою руку держит, тайный знак мне подает, чтоб я ее поддержал. Хоть бы объяснила вначале, в чем дело… Но Ксапа не зря меня на переговорщика учит. Как раз на такой случай прием есть. Когда ничего не понимаешь. Говорить надо самые простые, обычные вещи, но так, чтоб все сомневались, как их понимать.

— Не спорь с Жамах, старая, — говорю я ровным, без интонации, голосом. С заметной паузой после каждого слова. — Здесь. Она. Тебе. Ничего. Плохого. Не сделает. Скоро будет праздник. Хорошо ешь, много ешь. Хорошо отдохни. Завтра Папа-Бэмби по воздуху отвезет тебя домой. Я сказал.

Долго говорил. Трудно говорить с паузами. Старуха даже побледнела слегка. Испугалась.

— Иди, тебя Папа-Бэмби ждет, — подталкивает старуху Жамах.

— Не боюсь я вас, — шамкает старуха, пожевав губами. И семенит к людям.

— Клык, ты зверь! — восхищенно шепчет Жамах, покрепче уцепившись за мой локоть. Как ты ее! Даже мне страшно стало.

— Объясни зверю, чего вы не поделили?

— Стерва она, каких мало. Мы с ней на каждом совете грыземся. Но сейчас не во мне дело. Папу-Бэмби она лютой ненавистью ненавидит. И решила отыграться на девочке. Взяла толстые, тупые иглы. Знаешь, как это больно, тупыми иглами? А ты хорошо ее припугнул, что назад ее Бэмби повезет. У нее аж руки задрожали.

Оказывается, я влез в женскую свару. Ну надо же!

У Бэмби теперь интересные полоски. Те, что ближе к носу, толстые, жирные. А те, что ближе у ушам, потоньше. Получается как бы больше, чем одна полоска, но меньше, чем две. Девки завидовать будут. Когда старуха заканчивает последнюю полоску, оглядывается на меня. Я важно и медленно киваю. Она успокаивается. Натке колет тонкие полоски.

Охотники правильно мозгуют, что разные полоски — это из-за меня. Я не отрицаю.

— Бэмби давно у нас. Хорошая девка, не ленивая. За Ксапу дралась. А Натка — человек новый, — говорю. Охотники соглашаются, важно кивают.

Бабы уже расставляют столы, по случаю праздника застилают их пленкой. Столы не те, к которым чудики привыкли, а наши, низенькие. За которыми прямо на земле сидеть можно. Девки несут миски, кружки, расставляют высокие бутылки с соками. Я вспоминаю, как в первый раз не знал, как такую бутылку открыть. Теперь даже дети знают. Рассаживаемся неторопливо, ждем, когда Мудр или Головач слово скажет. Я вспоминаю про старуху-чубарку, разыскиваю Евражку и велю ей и Жуку сесть рядом. Евражка не хочет, но объясняю ей, что кто-то должен чубарке переводить нашу речь. А еще — чубарка сидит на почетном месте для гостей, там на столе самые вкусности. Жук сразу соглашается.

Загрузка...