Кто не спрятался

Глава 10

Я валяюсь в кровати целые сутки, в основном сплю. В среду вечером мне удается доползти до врача, и он говорит то, что я и так уже знаю. У меня грипп. Остается пить побольше жидкости, принимать жаропонижающие препараты и ждать, пока все пройдет. Саймон великолепен. Он готовит на всю семью и приносит мне еду — правда, аппетита у меня нет. И даже покупает мороженое, когда я заявляю, что больше ничего проглотить не смогу. Он стал бы отличным отцом, думаю я, вспоминая, как была беременна Джастином и гоняла недовольного Мэтта в метель за чипсами и мармеладками.

Я заставляю себя позвонить на работу и сказать Грехему, что заболела. Он сочувственно выслушивает меня, пока я не говорю, что не смогу выйти на работу до конца недели.

— Ну, может, хоть завтра придешь? Джо уехала, и принимать звонки некому.

— Приду, если смогу, — отвечаю я.

Наутро я посылаю ему сообщение «Простите, все еще болею» и выключаю телефон. Только к обеду я могу хотя бы смотреть на еду. Мелисса приносит из кафе куриный бульон, я начинаю есть — и понимаю, что умираю от голода.

— Вкуснятина какая! — Мы сидим в кухне за крохотным столиком на двоих. — Прости, тут неубрано.

Нужно выгрузить посуду из посудомоечной машины — а значит, все о ней позабыли и просто ставили грязные тарелки в мойку. Пустые пакеты валяются вокруг мусорного ведра — значит, оно тоже переполнено. На холодильнике — семейные снимки, прикрепленные аляповатыми магнитиками. У нас есть традиция покупать такие магниты в отпуске — мы соревнуемся, кто найдет самый глупый. Пока что побеждает Кейти: она привезла из Бенидорма магнитик в виде кивающего осла в сомбреро. Всякий раз, когда кто-то открывает дверцу, сомбреро начинает покачиваться.

— Здесь уютно. — Мелисса смеется, заметив мой скептический взгляд. — Я серьезно. Тут чувствуются тепло, любовь, воспоминания. Таким и должен быть семейный уют.

Я ищу на ее лице следы сожаления, но ничего подобного не замечаю.

Когда мы познакомились, Мелиссе уже исполнилось сорок, но в таком возрасте она еще могла бы родить, поэтому однажды я спросила, не планируют ли они с Нейлом завести детей.

«Он не может. — Она тут же поправилась: — Нет, так нечестно. Я имею в виду, мы не можем».

«Наверное, трудно вам». — Я так долго пробыла матерью, что не представляла себе жизнь без детей.

«Не очень. Я всегда об этом знала. В детстве Нейл болел лейкемией и после химиотерапии стал бесплоден, поэтому мы никогда не планировали заводить детей. Но у нас много общего и есть масса других возможностей в этой жизни».

Мне подумалось, что она имеет в виду работу. Свое дело, праздники, красивый дом.

«Нейлу тяжелее, чем мне. Он раньше, бывало, очень злился — мол, почему я? И все такое. Но сегодня мы почти не задумываемся об этой проблеме».

— А я бы предпочла дом, как у вас. Все чистенькое, и грязные носки где попало не валяются!

— Хорошо там, где нас нет, так говорят? — Мелисса улыбается. — Вскоре Кейти и Джастин съедут, и ты будешь слоняться по пустому дому, жалея, что их тут больше нет.

— Может быть. О, кстати, что ты сотворила с моим сыном?

Мелисса обеспокоенно хмурится, и мне тут же становится стыдно за такой неудачный выбор слов.

— Во вторник он вручил мне деньги за дом. А я ведь его даже не просила. Я так поняла, ты его повысила.

— Ах, вот ты о чем! Он заслужил повышение. Отлично справляется. И мне нужен был новый управляющий, поэтому все сложилось как нельзя лучше.

Но что-то ее по-прежнему тревожит. Я заглядываю ей в глаза, но она отводит взгляд, отворачиваясь к окну. Некоторое время мы молчим.

— Это повышение… — Мелисса виновато смотрит на меня. — Я плачу ему наличкой.

Я поднимаю брови. Да, я подруга Мелиссы, но в то же время я ее бухгалтер. Я подозреваю, что она ничего бы не рассказала мне, если бы я не упомянула о повышении зарплаты Джастина.

— Когда клиенты платят наличкой, я не всегда использую кассовый аппарат. Откладываю деньги на черный день. И если возникают какие-то непредвиденные траты, мне не приходится выводить деньги из бизнеса.

— Понятно.

Наверное, я должна бы ощущать угрызения совести, но, насколько я могу судить, от этого мелкого мошенничества никто не страдает. Мелисса ведь не владелец мировой розничной сети, уклоняющийся от оплаты налогов и выводящий деньги на оффшорные счета. Она мелкий предприниматель и пытается свести концы с концами, как и все мы.

— Это выгодно не только мне, понимаешь. — Судя по лицу Мелиссы, она жалеет, что рассказала мне. Волнуется, что я буду ее осуждать. — Джастин тоже не теряет деньги на налоги, а значит, может что-то откладывать.

Я тронута тем, что она и об этом подумала.

— Полагаю, это ты ему намекнула, что стоит часть зарплаты отдавать на дом?

— Ну, может, мы парой слов и перекинулись… — Она невинно смотрит на меня, и я улыбаюсь.

— Спасибо. Хорошо, что он наконец-то начал вести себя ответственно. Ты не волнуешься, что кто-то донесет на тебя в налоговую? — Я вспоминаю о своей роли бухгалтера. Волноваться нужно не только Мелиссе. Если ее поймают, мне тоже придется несладко.

— Об этом знаешь только ты.

— О чем? — Я ухмыляюсь. — Ладно, пойду-ка я переоденусь. Пропотела вся. — На мне все те же пижамные штаны и футболка, в которых я спала сегодня, и я вдруг явственно чувствую запах болезни. — А я сегодня встречусь с новым парнем Мелиссы, или, как она утверждает, ее режиссером. Он заедет за ней перед репетицией.

— Парнем?

— Ну, она его так не называет, но я же знаю свою дочь. Она познакомилась с ним только в понедельник, но могу поклясться, с тех пор у нас не было ни одного разговора, в котором не упоминалось бы его имя. Айзек то, Айзек се. Влюбилась по уши. — Я слышу шаги на лестнице и умолкаю.

Через мгновение в кухню входит Кейти — в зеленых узких джинсах с разводами и золотистом свитере со стразами.

— Ого, как ты сегодня нарядилась!

Мелисса встает и обнимает Кейти. У той мгновенно задирается свитер, стоит поднять руки.

— О, твой знаменитый куриный бульон! Еще осталось?

— Полно. Так, я тут слышала об Айзеке… — Мелисса произносит его имя с нажимом, и Кейти подозрительно смотрит на меня.

Я молчу.

— Он отличный режиссер, — сдержанно отвечает Кейти.

Мы ждем, но она не попадается на эту уловку.

— И могу я полюбопытствовать, сколько он тебе платит? — Мелисса, как всегда, проявляет деловую хватку. — Я знаю, что подобные выступления много денег не приносят, но это хотя бы позволит окупить твои репетиции?

Ответом ей служит весьма красноречивое молчание.

— Ох, Кейти, я думала, это настоящая работа!

— Это и есть настоящая работа. Нам заплатят после гастролей, после вычета расходов на печать билетов и оплату аренды.

— Значит, вы поделите доход? — уточняет Мелисса.

— Именно.

— А если дохода не будет?

— Ну вот, опять ты за свое! — напускается на меня Кейти. — Может, сразу скажешь, что я полное ничтожество, мам? Что никто не придет посмотреть мою пьесу и мы потеряем все деньги… — Она осекается, но уже слишком поздно.

— Какие деньги? Поделить доход — это я еще в какой-то мере могу понять, только не говори мне, что ты действительно дала деньги какому-то парню, с которым только познакомилась!

— Я, пожалуй, пойду. — Мелисса встает. — Удачи с ролью, Кейти.

Она сурово смотрит на меня — мол, мне не следует быть с Кейти слишком строгой — и уходит.

— Какие деньги, Кейти? — не отстаю я.

Она ставит тарелку бульона в микроволновку и включает подогрев.

— Мы разделили расходы на аренду зала для репетиций, вот и все. Все скидывались.

— Это обдираловка какая-то.

— Ты ничего не знаешь о том, как устроен театр, мам!

Мы обе уже кричим, так сосредоточившись на попытке донести свою точку зрения, что не слышим, как в замке поворачивается ключ. С тех пор как я заболела, Саймон возвращается домой с работы раньше обычного.

— Я смотрю, тебе лучше, — сдержанно улыбается он, когда я замечаю его в дверном проеме.

— Немного, — упрямо отвечаю я.

Кейти ставит тарелку на поднос — видимо, собирается поесть у себя в комнате.

— Когда Айзек зайдет за тобой?

— В пять. И я не приглашу его в дом, если ты собираешься говорить о том, как мы делим деньги.

— Не буду, обещаю. Я просто хочу с ним познакомиться.

— Я кое-что тебе принес. — Саймон вручает Кейти небольшую пластмассовую коробочку.

Отставив поднос, Кейти заглядывает внутрь. Оказывается, Саймон купил ей сигнализацию нападения — в случае опасности нужно нажать на кнопку, и включается громкая сирена.

— Их продавали в магазине на углу. Не знаю, насколько хорошо такие штуки работают, но я подумал, что ты можешь держать эту сигнализацию под рукой, когда идешь домой от метро.

— Спасибо, — говорю я.

Я знаю, что Саймон купил эту штуку, чтобы успокоить меня, а не Кейти. Чтобы я не волновалась, когда она поздно возвращается домой.

— А когда вы начнете продавать билеты на «Двенадцатую ночь», солнышко? — Я пытаюсь оправдаться после конфликта. — Потому что мы хотим сидеть в первом ряду, верно, Саймон?

— Конечно.

Он действительно так думает, и не только потому, что речь идет о Кейти. Саймону нравится классическая музыка, театр и авангардные джазовые концерты, о которых нигде толком и не прочитаешь. Он был потрясен, узнав, что я никогда не видела «Щелкунчик», отвел меня в театр и все время поглядывал на меня, будто проверяя, нравится мне или нет. Было интересно, но все-таки мюзикл «Мамма миа!» лучше, как по мне.

— Не знаю, я спрошу. Спасибо. — Это она говорит Саймону.

По-моему, она видит в нем что-то вроде единомышленника. Вчера он помогал ей репетировать роль и они бурно обсуждали смысл, скрытый в пьесе.

«Ты заметила, как она воспринимает наряд в символическом смысле? “Наряд, я вижу, ты одна из пагуб”[6], — говорил Саймон. «Да! — соглашалась с ним Кейти. — И до конца остается непонятным, кто есть кто на самом деле!» Я тогда переглянулась с Джастином — редкий момент тайного единодушия.

На нашем первом свидании Саймон сказал мне, что хочет стать писателем.

«Но ты ведь этим и занимаешься, верно?» Помню, я тогда совсем запуталась. Когда мы познакомились, он сказал, что работает журналистом.

«Это ненастоящее писательство, так, эрзац. — Он недовольно покачал головой. — Нет, я хочу писать книги».

«Так напиши».

«Когда-нибудь напишу, как время будет».

На Рождество в том году я подарила ему записную книжку фирмы «Молескин» — плотная кремовая бумага, бежевый кожаный переплет.

«Это для твоей книги», — застенчиво сказала я. Мы встречались всего пару недель, и я несколько дней мучительно раздумывала, что же ему подарить. И Саймон посмотрел на меня так, словно я подарила ему луну.

«Дело было не в записной книжке, — год спустя сказал он мне, когда уже переехал в этот дом и написал половину черновика. — Важно, что ты поверила в меня».

Кейти вся на нервах. На ней все те же узкие джинсы и свитер со стразами — каким-то образом ей удается выглядеть и нарядно, и не слишком вызывающе, — но к этому моменту она успела накрасить губы темно-красной помадой и густо подвести глаза, нарисовав изогнутые стрелки, тянущиеся к внешнему краю бровей.

— Пятнадцать минут, — шипит она, когда в дверь звонят. — Пятнадцать минут — и мы уходим.

Джастин все еще в кафе, а мы с Саймоном сидим в гостиной, где мне пришлось впопыхах прибраться.

Я слышу голоса в прихожей и думаю, что же Кейти говорит своему новому бойфренду-режиссеру. «Прости, мне так стыдно за маму», наверное. Они входят в гостиную, и Саймон встает пожать Айзеку руку. Я сразу понимаю, почему Кейти он понравился. Высокий парень. Нежная кожа оливкового цвета. Черные как вороново крыло волосы модно подстрижены: на макушке они пышнее, а на висках и затылке подбриты. Темно-карие глаза. Кожаная куртка. Судя по V-образному вырезу на футболке — мускулистая грудь. Короче говоря, Айзек — настоящий красавец.

И ему лет тридцать, не меньше.

Я понимаю, что таращусь на него, открыв рот, и заставляю себя поздороваться.

— Приятно с вами познакомиться, миссис Уолкер. У вас очень талантливая дочь.

— Мама считает, что мне стоит стать секретаршей.

Я возмущенно поворачиваюсь к Кейти:

— Я просто предложила тебе записаться на курсы секретарей. Чтобы у тебя был запасной план.

— Это мудрый совет, — соглашается со мной Айзек.

— Ты так думаешь? — потрясенно спрашивает Кейти.

— В театральном деле высокая конкуренция, а финансируется оно все хуже, и улучшения в этой области не предвидится.

— Ну, может, я подумаю об этом.

Я удивленно фыркаю, но тут же делаю вид, что просто закашлялась. Кейти недовольно косится на меня.

Саймон пожимает Айзеку руку и предлагает пива, но тот отказывается: мол, он за рулем. Что ж, хоть это похвально. Они с Кейти садятся на диван, держась друг от друга подальше, но я ищу признаки того, что за короткое время знакомства их отношения перестали ограничиваться профессиональной сферой. Тем не менее не замечаю никаких «случайных» прикосновений. Может быть, влюбленность Кейти безответна? Надеюсь, этот тип не разобьет ей сердце.

— Я сразу понял, что Кейти идеально подходит на роль Виолы, как только увидел ее в агентстве, — говорит тем временем Айзек. — И послал ее фотографию парню, который играет Себастьяна, узнать, что он думает.

— Ты меня сфотографировал? Ты ничего не говорил об этом! Как тебе это удалось?

— Сделал снимок со смартфона. В общем, он сразу ответил, мол, ты идеально подходишь. И я уже слышал, как ты говоришь, — ты разговаривала с соседкой по очереди, помнишь? Тогда меня осенило: ты та самая шекспировская девушка, которую я ищу.

— «Все хорошо, что хорошо кончается»[7], — ухмыляется Саймон.

— Отлично! — Айзек смеется.

— Нам пора. — Кейти смотрит на часы.

— Я отвезу ее домой после репетиции, миссис Уолкер. Насколько я понял, вы немного беспокоитесь, когда она поздно вечером едет одна в метро.

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны.

— Не за что. Ночной Лондон — небезопасное место для девушки без сопровождения.

Мне он не нравится.

Мэтт часто посмеивался над тем, что я слишком полагаюсь на первое впечатление, но я считаю, что это важно. Я смотрю на Кейти и Айзека в окно: они проходят по мостовой метров сто к тому месту, где Айзек смог припарковаться. Открывая дверцу машины, он опускает ладонь на спину Кейти. Я не могу сказать точно, что же мне в нем не нравится, но моя интуиция бьет тревогу.

Всего несколько дней назад я решила больше поддерживать Кейти в ее выборе профессии, и если я сейчас скажу что-то об Айзеке, она воспримет это как очередной признак того, что я не одобряю ее решение стать актрисой. Я не могу победить в этом споре. Ну, по крайней мере, ей не придется добираться домой самой. Сегодня утром я слышала по радио, что какую-то девушку изнасиловали, и сразу подумала, не появилась ли до этого фотография жертвы в рубрике объявлений. Саймон обычно приносит выпуск «Лондон газетт» с работы, но на этой неделе он возвращался домой с пустыми руками. Я знаю, он хочет, чтобы я позабыла об этих объявлениях. Но я не могу. И не забуду.

В пятницу Саймон провожает меня на работу.

— Это на всякий случай, вдруг у тебя голова закружится, — говорит он утром.

Всю дорогу он держит меня за руку. В вагоне на линии Дистрикт я вижу брошенный на сиденье выпуск «Лондон газетт» и решительно отворачиваюсь, прижимаясь щекой к груди Саймона. Я отпускаю поручень и обнимаю Саймона за талию, держась за него, когда электричка тормозит у очередной станции. Мы не разговариваем, но я слышу его сердцебиение. Сильное, мерное.

Дойдя до здания, где находится офис «Холлоу и Рид», Саймон целует меня.

— Из-за меня ты на работу опоздаешь.

— Ничего страшного.

— У тебя из-за этого не будет неприятностей?

— Не беспокойся по этому поводу. Ты не против, если я пойду? Хотя могу и там остаться, если хочешь.

Он указывает на кафе напротив, и я улыбаюсь при мысли, что Саймон будет ждать меня здесь целый день, как настоящий телохранитель какой-нибудь кинозвезды.

— Со мной все будет в порядке. Я тебе днем позвоню.

Он опять меня целует, ждет, пока я дойду до офиса, а затем машет мне рукой и направляется к метро.

Как только Грехем уходит на встречу с клиентом, я закрываю сайт о недвижимости, по которому должна обновить наши данные, и открываю поисковик. Ввожу «Лондон преступления» и прохожу по первой предложенной Гуглом ссылке: веб-сайт называется «Лондон-24», и на нем поминутно обновляется информация о преступлениях в столице:

Подросток застрелен в Западном Далвиче.

В парке Финсбери найден обожженный мужчина в критическом состоянии. Пострадавший в реанимации, ведется следствие.

Вот поэтому я и не читаю газеты. Обычно не читаю. Я знаю, что все это происходит, но не хочу об этом думать. Не хочу думать о том, что Джастин и Кейти живут в районе, где поножовщиной никого не удивишь.

Бывший игрок Премьер-лиги задержан в Ислингтоне за вождение в нетрезвом состоянии. Он признает свою вину.

Кошмарное нападение на восьмидесятичетырехлетнюю пенсионерку в Энфилде.

Я смотрю на фотографию Маргарет Прайс, старушки, которая вышла за пенсией и так и не вернулась домой. На сайте я ищу информацию о Тане Бекетт. В одной из статей упоминается страница на «Фейсбуке», созданная в память о девушке: «Таня Бекетт, покойся с миром». На странице — эмоциональные записи ее друзей и родственников. В некоторых постах имя Тани выделено, и я понимаю, что это ссылка на ее страницу на «Фейсбуке». Не раздумывая, я кликаю на ее имя и невольно охаю, видя ее последние записи.

«Осталось 135 дней!» — это она написала утром перед смертью.

Сто тридцать пять дней до чего?

Ответ содержится несколькими записями ниже: «Может, это выбрать, девочки?» К посту прикреплен снимок, сделанный с мобильного телефона, — я вижу уровень заряда батареи наверху. На снимке — платье для подружки невесты, которое можно всего за пару кликов купить в Интернете. Под постом — хэштеги трех имен.

Таня Бекетт умерла за сто тридцать пять дней до своей свадьбы.

Я смотрю на список друзей Тани на «Фейсбуке»: совершенно одинаковые с виду девчонки, все блондинки с белозубыми улыбками. Мое внимание привлекает страница женщины постарше — с той же фамилией.

У Элисон Бекетт тоже открытый профиль, как и у Тани, и, едва взглянув на ее фотографию, я понимаю, что это ее мама. Ее последняя запись — два дня назад:

Еще один ангел отправился на небеса. Покойся с миром, моя милая доченька. Да будет земля тебе пухом.

Я закрываю «Фейсбук», чувствуя, что сую нос не в свое дело. Думаю о Тане и Элисон: как они вместе планировали свадьбу, выбирали платье, составляли список гостей. Представляю себе Элисон: как она сидела дома на бордовом диване, что у нее на аватарке, как зазвонил телефон, она взяла трубку и выслушала слова полицейского, но ничего не поняла. Только не ее доченька, только не Таня. Сердце у меня сжимается от боли, по щекам текут слезы, и я не знаю, плачу из-за девочки, которую никогда не видела, или потому, что мне так легко представить себе на ее месте свою дочь.

Я замечаю визитную карточку, прикрепленную скрепкой к моей записной книжке: «Констебль Келли Свифт, Британская транспортная полиция».

По крайней мере она меня выслушала.

Я сморкаюсь. Глубоко вздыхаю. Беру трубку.

— Констебль Свифт.

Я слышу шум машин в трубке, вой сирены «скорой помощи».

— Это Зоуи Уолкер. По поводу объявлений в «Лондон газетт», помните?

— Да, помню. К сожалению, мне не удалось выяснить ничего нового, но…

— Зато мне удалось, — перебиваю ее я. — Одну женщину, чья фотография была в таком же объявлении, убили. И, похоже, всем плевать, кто будет следующим.

— Мне не плевать, — помолчав, отвечает Свифт. — Расскажите все, что знаете.