Куликовская битва. Сборник статей

В. Н. Ашурков Памятники Куликова поля

Одной из замечательных страниц истории нашей Родины явилась битва на Куликовом поле при впадении р. Непрядвы в Дон (Куркинский район Тульской области) 8 сентября 1380 г., завершившаяся победой русских войск над монголо-татарскими захватчиками. В течение столетий лишь курганы близ р. Непрядвы и церковь с. Монасгыргцина, заменившая некогда поставленную воинами Дмитрия Донского, напоминали о славном прошлом этих мест[868]. Только в середине XIX — начале XX в. здесь появился замечательный ансамбль мемориальных памятников, созданию которого предшествовала длительная история[869].

Беспримерный подвиг русского народа, разгромившего армии Наполеона в Отечественной войне 1812 г., побудил обратиться к тем событиям прошлого, которые были созвучны «славной памяти двенадцатого года» (А. С. Пушкин); открытие в Москве в 1818 г. памятника К. 3. Минину и князю Д. М. Пожарскому, созданного И. П. Мартосом, став патриотическим торжеством, привлекло внимание общественности и официальных кругов к теме защиты Отечества.

Под впечатлением этого тульский гражданский губернатор граф Б. Ф. Васильев в июне 1820 г. решил возбудить вопрос о сооружении памятника, «знаменующего то место, на котором освобождена и прославлена Россия в 1380 г.»[870] Инициатива исходила от директора училищ Тульской губ. С. Д. Нечаева, ревностного любителя наук и просвещения. Он принадлежал к «Союзу благоденствия», был близок с К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым, печатался в декабристских изданиях. Внимание декабристов привлекало героическое прошлое русского народа, отсюда и интерес Нечаева к Куликову полю, тем более что «он владел частию сего знаменитого места»[871].

Дворянство выразило готовность почтить память «сынов Отечества» достойным памятником. 9 июля 1820 г. Васильев обратился к генерал-губернатору Тульской, Орловской и Рязанской губерний А. Д. Балашову с просьбой получить согласие Александра I на возведение памятника и сбор добровольных пожертвований «со всех сословий государства». На щедрость тульских дворян не слишком рассчитывали!

Желая привлечь к будущему памятнику общественное внимание, Нечаев поместил на страницах популярного тогда журнала «Вестник Европы» описание Куликова поля и сделанных там находок[872]. Упоминая о «двух значительных возвышенностях» — Красном холме и холме к югу от сельца Куликовка, — он высказал мнение, что одна из них «избрана будет пьедесталом» для памятника.

На постановку его последовало «соизволение императора». Начались подготовительные работы. В августе 1820 г. Балашов обратился к И. П. Мартосу с предложением разработать проект памятника. В ответном письме от 22 августа скульптор раскрыл ему свой замысел[873]. Он мыслил памятник Дмитрию Донскому как полководцу, который «героизмом возбудил мужество своих соотечественников и сотворил поборников, себе достойных». Памятник «по обширности места» требовал величественных монументальных форм, и скульптура «составляла в нем главное». Работа увлекла Мартоса, и 21 октября он уже представил проект памятника Балашову[874]. Мартос трактовал образ Дмитрия «в виде героя сражающегося. Убитый из противников и другой, слабо защищающийся, выражают и превосходство в силах татар, и гибель их на Куликовом поле, и храбрость князя, им противостоящего». Вопреки традиции князь изображался полуодетым, так как в «его время простые воины дрались нередко только в шишаках, легких латах и рубашках, в день же Куликовской битвы он сражался, как простой воин». Тем самым фигура князя становилась обобщенным образом русского воина, олицетворением героического подвига самого народа. Пьедестал, чтобы «общая масса памятника имела более игры и легкости», делался с пролетом. Мартос использовал ту идею памятника — триумфальной арки, которая получила распространение позднее (О. И. Бове, В. П. Стасов). На закате дней прославленный скульптор стремился создать еще одно большое патриотическое произведение.

Васильев, находясь в Туле, сохранил связи в невской столице. Для осуществления своих планов он искал поддержки у влиятельных лиц. Одним из них был археолог и историк, директор Петербургской публичной библиотеки и президент Академии художеств А. Н. Оленин (1769–1843 гг.). От него, безусловно, зависело многое.

Переписка Васильева с Олениным, хранящаяся в Отделе рукописей ГБЛ, которая ранее не привлекала внимания исследователей, объясняет многое в дальнейшей судьбе проекта Мартоса.

Письмом от 22 октября 1820 г. Васильев осведомил Оленина о проведенном осмотре Куликова поля, а также послал ему «как любителю отечественной истории» один из найденных там бердышей[875]. Оленин, отвечая Васильеву 7 декабря 1820 г., сообщал, что Мартос, увидев у него этот бердыш, «непременно хотел употребить его в руках героя русского в памятнике предполагаемом». «Признаюсь Вам, — писал далее Оленин, — что желал бы видеть сей памятник в ближайшем к тому полю городе или даже селении, ибо произведения ваятельного искусства в чистом обширном поле совершенно теряют надлежащий эффект, извините, что нет русского на это слово»[876]. Он прямо высказался здесь против намерения Васильева возвести памятник именно на Куликовом поле.

В ответном письме 17 декабря 1820 г. Васильев, указывая, что «дело на полном ходу…, нетерпение и любопытство многих дошло до степени достаточной, а Иван Петрович Мартос жадничает (подчеркнуто в оригинале. — В. А.) приняться за работу», явно стремился показать, что пересматривать его предложение теперь уже поздно. Но все же он был вынужден признать, что «на Куликовом поле в Епифанском уезде на пространстве диком и глухом едва ли кто воздаст хвалу русскому Фидию». Поэтому Васильев и сделал несколько неожиданное предложение: «Нижегородский гражданин Минин оказался на Красной площади в Москве. Почему же герою Донскому не украсить своим присутствием губернский город Тулу?»[877]

Не исключено, что, хотя документальных свидетельств и нет, обсуждалась возможность постановки памятника Дмитрию Донскому в столице. Только в связи с этим может быть понято страстное обращение Васильева к Оленину: «Молю Вас всем именем древности российской, не отдавайте Дмитрия ни Москве, ни Петербургу…, чем увидеть его на великолепных площадях Ваших, соглашусь скорее, чтобы он поставлен был хотя бы в дебрях, но только тульских»[878]. Он осторожно пытался вернуть Оленина к своему первоначальному предложению.

25 января 1821 г., отвечая Васильеву весьма дружественным письмом, Оленин, однако, остался непреклонным. «Как президент Академии художеств, — писал он, — я протестую (подчеркнуто в оригинале. — В. А.) против сооружения памятника Дмитрию на самом Куликовом поле». Но далее он заявлял, что «готов обеими моими руками» подписать согласие на постановку памятника в Туле. На Куликовом поле он предлагал «воздвигнуть простую, но огромную пирамиду или столп с надлежащей надписью»[879].

Авторитетное мнение президента Академии художеств и предопределило судьбу проекта Мартоса, который осенью 1821 г. поступил на рассмотрение Комитета министров. Министр просвещения и духовных дел Л. Н. Голицын и министр внутренних дел В. Г. Кочубей нашли, что проект Мартоса слишком роскошен для провинциальной глуши, и потому «за нейдением к месту» (так!) от него решили отказаться[880].

10 декабря 1821 г. министры определили воздвигнуть на Куликовом поле обелиск, «подобно тому как и на многих местах, где были замечательные сражения, существуют». Тем самым был обусловлен характер нового проекта, составление которого поручалось Академии художеств. Комитет предпочел грандиозному замыслу Мартоса более традиционное решение, но оно означало официальное признание плана Васильева и Балашова. Комитет под председательством Балашова предложил создать на Куликовом поле целый мемориальный ансамбль. В него должны были войти: обелиск из гранита или чугуна (на Красном холме), храм во имя Сергия Радонежского, инвалидный дом для ветеранов войны 1812 г., которым поручалось охранять памятник и «возвещать древнюю отечественную славу»[881].

Для осуществления столь широких планов пока не было средств. Единственно возможным оставалось проектирование памятника. Архитектор А. М. Мельников (1784–1854 гг.) разработал новый проект. Он, умело используя привычные формы, не проявил особой оригинальности. На пьедестале возвышался гранитный обелиск с беломраморным барельефом. Он изображал эпизод, когда соратники сообщают раненому князю Дмитрию «о совершенном поражении татар». Масштаб памятника мало отвечал условиям местности, а сюжет барельефа не выражал героического пафоса борьбы и подвига, какой был в проекте Мартоса. Все же Комитет министров в 1823 г. одобрил проект (с заменой барельефа надписью) и назначил на его исполнение 49 160 руб.[882]

Только 27 августа 1824 г. Александр I, окончательно утвердив предложения Балашова, разрешил открыть «повсеместно в государстве» подписку «на добровольные приношения» для сбора средств на памятник и инвалидный дом. По всей России открылся сбор добровольных пожертвований. Создание памятника становилось подлинно всенародным делом.

С призывом участвовать в сборе пожертвований Балашов обратился не только к высшим сановникам и «благородному дворянству», но и ко всему населению, опубликовав обращение к «Жителям Тульской губернии». «Вы, ревностные любители страны родной, вы, неизменные соучастники в каждом из подвигов славы отечественной, вероятно, сорадуетесь предприятию важному и оправдаете благородными пособиями надежду зреть скорее памятник великому на земле вашей месте первоначального спасения всей России», — так писалось в воззвании[883]. Четко выраженной патриотической тенденцией, отчасти стилем обращение напоминало воззвания и реляции, с какими власти обращались к населению в памятные дни 1812 г. Призыв встретил широкий отклик. Если дворяне и купцы давали от избытков, то «простонародье» — крестьяне, работные люди, мещане Тульской и других губерний, храпя память доблести предков, несли доставшиеся им копейки. Была собрана значительная сумма — 367 тыс. руб. ассигнациями.

Однако неожиданные обстоятельства осложнили создание памятника. В 1823 г. и Васильев, и Нечаев оставили службу в Туле. Правительство после восстания декабристов с подозрением относилось к любым общественным начинаниям. О памятнике на Куликовом поле «забыли». Балашов в сентябре 1827 г. все же осмелился напомнить о нем новому императору Николаю I. Он просил утвердить комитет для строительства памятника, но это «было оставлено до времени»[884].

Только в начале 1835 г. Николай I поручил Академии художеств составление проектов обелиска (вместо принятого в 1823 г. проекта Мельникова), храма и жилья на 20 воинов. К участию в конкурсе были привлечены архитекторы: А. П. Брюллов, К. А. Тон, А. А. Топ, X. Ф. Мейер. Среди них выделялись Брюллов — автор церкви Петра на Невском проспекте (1838 г.) и К. Тон — создатель пристани с египетскими сфинксами на набережной Невы (1834 г.). Идейно-художественные принципы и творческие приемы классицизма уже уступали место тому официальному направлению в архитектуре, выразителем которого позднее стал К. А. Тон — создатель «русско-византийского стиля». Это неизбежно сказалось и на характере, и на эстетической стороне проектов.

Из всех представленных Николай I 25 января 1836 г. «соизволил одобрить» проект А. П. Брюллова[885]. Проектируемые им здания отвечали официально принятому стилю: четырехстолпный храм, перекрытый сводами, завершался массивным барабаном с луковичной главой; примыкавшие к храму галереи, образуя внутренний двор, связывали его с жилыми помещениями и службами. Перед главным фасадом храма возводился обелиск. Строительства все же не начинали, считая, что капитала недостаточно, и ждали, «когда он умножится».

Только 17 февраля 1845 г., знакомясь с ходом строек военного ведомства, император вспомнил о проекте Брюллова. Указав, что памятники в честь побед 1812 г. строились без церквей и богаделен, повелел ограничиться на Куликовом поле «возведением одного только обелиска по образцу уже построенных в империи». Тогда же, грубо нарушая волю жертвователей, Николай I определил на это 50–60 тыс. руб., назначив остальные 300 тыс. «на образование дворянского юношества в кадетских корпусах»[886].

Император все же чувствовал «связь времен», приравнивая памятник на Куликовом поле к памятникам в честь побед 1812 г. Они возводились по типовым проектам, которые делились на три разряда «по важности мест сражения». Поэтому Департамент Главного штаба, признав, что «слава соотечественников наших, действовавших на Куликовом поле, глубоко и справедливо вкоренилась в мнении народном», отнес Куликовский памятник к первому разряду, как и памятник «Великого дня Бородина» (А. С. Пушкин).

Брюллов сам проектировал этот памятник (1839 г.), и потому создание нового проекта монумента с соблюдением требуемого «единообразия» не составляло для него трудности. Все же Брюллов искал оригинальное решение и предложил памятник в виде трехъярусного столпа из пучков колонн (с часовней в его основании), завершавшегося ходовой площадкой с вышкой, увенчанной луковичной главой[887]. Необычность памятника вызвала неодобрение властей, и, следуя указаниям свыше, Брюллов подверг проект переработке.

В окончательном проекте памятник представлял чугунный, несколько суженный вверх столп (в 28 метров) на трехступенчатом основании. Он состоял из многогранного базиса, деленного на ниши пилястрами, украшенными щитами с московским гербом и шлемами. На базисе возвышались поставленные в три яруса мощные пучки трехчетвертных коринфских колонн, завершавшиеся широким фризом из дубовых листьев и золоченой главой с крестом над луной[888]. Памятник соответствовал тому образу торжественного триумфального столпа, который уже получил признание в русском искусстве (Колонна полтавской победы 1811 г., Александровская колонна 1834 г. и др.).

20 апреля 1847 г. Николай I «высочайше соизволила утвердить проект. Произвести отливку, доставку и установку памятника на месте за 52 778 руб. серебром взялся по контракту Петербургский машиностроительный завод К. Берда, известный художественным литьем[889].

Оригинальная конструкция монумента была разработана бывшим управляющим Александровским чугунолитейным заводом генералом А. А. Фулоном. Указывая на трудности отливки и монтажа «весьма крупных деталей», он предложил выполнить памятник из девяти составных частей («сростов»), разделенных на трети. Основой для сборки этих частей воедино служил опорный внутренний полый чугунный столб, к нему крестовинами с болтами крепились детали памятника. Вес памятника определялся в 26 085 пудов, или 428 тонн, по примерному расчету. Памятник является одной из монументальных художественных отливок первой половины XIX в.[890] Под руководством Брюллова были изготовлены чертежи и модели. Завод «с особым тщанием отливал детали памятника».

Предстояло определить текст мемориальных надписей. Брюллов, ссылаясь на «Историю государства Российского» Н. М. Карамзина, предложил 8 февраля 1848 г. присутствию Департамента военных поселений поместить по окружности памятника на выбор либо слова из 45-го псалма («Бог нам прибежище и сила…»), что соответствовало официальной идеологии, либо обращение князя Дмитрия к своим соратникам («Братие, потягнем вкупе»), что выражало огромное значение того всенародного единства, которое и обеспечило победу на Куликовом поле. Для ниши основания предлагалась надпись: «Лета 1848. Государем императором Николаем I великому князю Дмитрию Ивановичу Донскому, освободителю России от татар в 1380 году»[891]. Текст явно отступал от истины: памятник создавался не императором, а на всенародные пожертвования, и освобождение Руси от ига Орды произошло лишь через сто лет после Куликовской битвы.

Департамент военных поселений выбрал для одной надписи текст псалма, в другую внес изменения. Она стала читаться: «Изволением императора Николая I победителю татар князю Дмитрию Ивановичу Донскому признательное потомство. Лето от рождества Христова 1848». В самодержавно-крепостнической России даже признательность потомства могла выражаться лишь с «высочайшего изволения». Николай I утвердил текст надписей, но все же вычеркнул упоминание о своем «изволении»[892].

Теперь до завершения памятника оставалось немного. Изготовленные детали заводчик направил по санному пути из Петербурга в г. Епифань (Тульская губ.), оттуда к Красному холму, где развернулись с весны 1849 г. монтажные работы. Летом ступени пьедестала и вся колонна, кроме главы, были собраны. Осенью работы закончились, и в декабре 1849 г. комиссия приняла памятник, признав, что он выполнен «с особой отчетливостью и во всем согласно чертежа»[893].

Николай I в феврале 1850 г. повелел открыть памятник в день годовщины Куликовской битвы, определив к нему для охраны двух солдат — ветеранов 1812 г., тульских уроженцев.

Открытие памятника было проведено 8 сентября 4850 г., как казенно-церковное торжество с участием губернского начальства и почетных гостей. Однако оно было нарушено неожиданным происшествием. На поле собралось множество крестьян, а когда в палатке, где был парадный завтрак, провозгласили «Ура!», крестьяне решили, что «объявлена воля», и ринулись туда; жандармы оказались бессильны, палатка завалилась под напором толпы. Спокойствие с трудом восстановили[894]. Открытие памятника было отмечено в печати, и это способствовало популярности Куликова поля как одного из исторических мест.

Прошло полвека, и в России многое изменилось. С обострением классовой борьбы и ростом революционного движения на рубеже XIX–XX вв. правительство, церковь и дворянство, стремясь укрепить свое влияние на массы, освещали героическое прошлое в религиозно-монархическом духе, использовали как повод для построения храмов, нередко с одобрения мистически настроенного царя.

Тульские церковники давно желали, чтобы близ «мертвого безгласного монумента» был построен храм во имя Сергия Радонежского. Дворянство поддержало «пастырей духовных». Генерал-адъютант царя граф А. А. Олсуфьев в 1902 г. пожертвовал участок земли и привлек к составлению проекта талантливого архитектора А. В. Щусева (1873–1949 гг.)[895].

Прекрасно знакомый с памятниками древнего русского зодчества, Щусев глубоко постиг его сущность, сумел выделить в нем подлинно народные черты, близкие и ценные для нового времени. Одной из его ранних работ в этом направлении был проект храма на Куликовом поле.

Зодчий предполагал возвести пятиглавый храм (с трапезной) в стиле древних церковных зданий. Западный фасад имел звонницу над главным входом и по углам башни с шатровыми перекрытиями. Этот проект 1906 г. не удовлетворил автора, и он продолжал работу. В окончательном проекте 1911 г. каждая из башен получила особую трактовку[896]. «Я изменил верх второй башни — вместо купола шлем… Оставить обе башни одинаковыми — это ложноклассично, робко…»[897]. В здании не было ничего от официальной церковности, весь облик его, близкий к древним «градам» и кремлям, напоминал о борьбе, о подвиге предков здесь, на поле Куликовом. Своеобразие композиции, ее логичность, простота и жизнерадостность, издавна присущие народному зодчеству, ярко проявились в созданной Щусевым церкви, сделали ее подлинным произведением искусства, имеющим высокую непреходящую ценность.

Благодаря связям Ю. В. Олсуфьева строительству было придано почти государственное значение. Строительный комитет состоял под «покровительством» брата царя — великого князя Михаила и проводил широкий сбор пожертвований, которых поступало немного. Стройку поэтому не начинали. Однако в марте 1910 г., принимая тульского губернатора, Николай II неожиданно проявил к ней «высочайшее внимание». Это заставило тульские власти назначить закладку храма на 8 сентября 1910 г., о чем и доложили царю. Впрочем, вскоре под предлогом эпидемии, возникшей в Епифанском уезде, закладку отложили «до более благоприятного времени»[898].

Прошло почти два с половиной года, пока были собраны средства и подготовка к строительству завершилась. 16 июня 1913 г. при громадном стечении народа из окрестных сел и деревень состоялась закладка храма[899]. В 1913–1914 гг. здание было вчерне построено, что обошлось в 24 тыс. руб. Начавшаяся летом 1914 г. мировая империалистическая война замедлила ход работ.

Имело значение и то, что граф Ю. В. Олсуфьев — председатель строительного комитета, не считался с замыслами зодчего и пытался навязывать ему свои решения. Это было «крайне не по душе» А. В. Щусеву и вызывало неизбежные конфликты. 15 февраля 1915 г. Олсуфьев писал Щусеву: «… мне слишком дорог общий замысел постройки, чтобы умалять ее, скажу откровенно, неудачной деталью. Вы мне простите, но шлема я выполнять не могу и не буду…». Это вызвало возмущение Щусева. В ответном письме он заявил, что прекращает выдачу чертежей и наблюдение за стройкой до выяснения вопроса. Если этого не последует, он откажется от авторства, и «строительный комитет может с спокойной душой завершить сознательный вандализм» (подчеркнуто Щусевым. — В. А.)[900].

Заявляя так, Щусев, по-видимому, знал о том, что «для укрепления нравственных начал в народе» Олсуфьев вознамерился наскоро строить монастырь близ церкви. Величавый храм-памятник, прекрасно вписавшийся в просторы Куликова поля, должен был оказаться среди случайных, безликих построек, потерять в своей художественной выразительности.

Создавшиеся взаимоотношения ярко характеризовали «свободу творчества» в дворянско-помещичьей России, но зодчий все же хотел, чтобы его создание предстало перед потомством. Это побудило его пойти на компромисс: он отказался от шлемовидного перекрытия южной башни, заменив его шатром с главкой, от побелки стен и некоторых деталей. Предстояла окончательная отделка здания.

Пятиярусный иконостас (не сохранился) был заказан Д. С. Стеллецкому, одному из художников группы «Мир искусства» (известному стилизациями иконописи XVII века), и В. А. Комаровскому. Стеллецкий написал иконы «Благовещение», «Архангел Гавриил» и др.; сделал рисунки утвари. Внутреннее оформление церкви не было осуществлено, а нетерпеливые церковники уже намечали день священия храма. Но царская помещичья Россия доживала последние дни.

С победой Великой Октябрьской социалистической революции просторы Куликова поля, как и все прилегающие к нему помещичьи земли, стали достоянием самого народа, вступавшего под руководством Коммунистической партии на путь строительства социализма. Исторические памятники Куликова поля взяло под охрану Советское государство, и они должны были служить делу просвещения и политического воспитания масс.

Это стало возможным только с завершением гражданской войны и переходом к мирному строительству.

На поле начались первые экскурсии. В отделе истории Тульского областного краеведческого музея (основан в 1927 г.) была развернута экспозиция по Куликовской битве. Переработанная и дополненная, она и сейчас привлекает внимание. В 1939–1940 гг. музей провел экспедицию для обследования и фиксации состояния памятников и исторических мест. Осенью 1940 г. в здании церкви была открыта выставка к 560-летию битвы. Намечалось дальнейшее развертывание исследовательской и массовой работы.

Война, навязанная Советскому Союзу немецкими фашистами летом 1941 г., на время прервала мирное строительство. Грозная опасность создалась для памятников Куликова поля, когда осенью 1941 г. немецко-фашистские войска, стремясь прорваться к. Москве, предприняли обход Тулы. В числе временно занятых врагом пунктов оказались Епифань и ее округа. Близ Куликова поля развернулись упорные бои. Стойко обороняя занятые рубежи, наши части успешно отражали атаки врага[901]. Меткий огонь артиллеристов уничтожил семь вражеских танков. 5–6 декабря началось грандиозное контрнаступление советских войск под Москвой. 10-я армия генерала Ф. И. Голикова, прорвав линию немецкой обороны на Дону, заставила гитлеровцев поспешно бежать, как некогда войска Мамая.

Наш героический народ под руководством Коммунистической партии, одержав всемирно-историческую победу над врагом в мае 1945 г., приступил к восстановлению разрушенного хозяйства, к осуществлению новых планов мирного строительства. Рост социалистического производства создал прочную базу для повышения материального благосостояния и культуры советского народа. В воспитании всесторонне развитого человека коммунистического общества существенное место заняло и замечательное наследие прошлого.

Наряду с другими историческими местами нашей великой Родины Куликово поле с его памятниками получило известность далеко за пределами Тульской области. С 1965 г. в здании храма открыт филиал Тульского областного краеведческого музея. Только за 1979 г. здесь побывало до двадцати тысяч человек и проведено 400 экскурсии. Среди посетивших эти места туристы из Москвы, Ленинграда, Риги, Киева, Минска, Рязани, Брянска, многих других городов Советского Союза, из братских социалистических государств.

Интерес к памятникам Куликова поля растет с каждым годом, и это помогает им обрести новую жизнь, органически войти в нашу эпоху. По проекту Центральных государственных реставрационных мастерских Министерства культуры СССР (главный архитектор проекта А. В. Воробьев, автор О. В. Череватая) Тульской научно-реставрационной мастерской объединения Росреставрация (директор А. Н. Новиков) проведены большие работы по всему мемориальному комплексу. Реставрирован памятник на Красном холме, несколько пострадавший от времени. Восстановлена, согласно авторским чертежам А. В. Щусева, церковь Сергия Радонежского, в стенах которой развернуты экспозиции музея Куликовской битвы. Реставрирована и церковь (1867 г.) в с. Монастырщина на месте захоронения русских воинов. Проведено благоустройство охранной зоны и примыкающей к ней территории.

Мы чтим паше героическое прошлое, страницы которого навсегда останутся грозным предостережением, уроком любым современным агрессорам, стремящимся ввергнуть мир в новые губительные войны. Великий подвиг, совершенный русским народом на широких просторах Куликова поля, пройдя через века, навсегда сохранится в памяти потомства.