Квартирный вопрос (октябрь 2007)

Поздним мартовским вечером две тысячи третьего года я подходил к дому номер двадцать два, корпус один по улице Фестивальной. Ни одно окно в этом доме не горело; был небольшой морозец, и при взгляде на отсутствующие стекла (а местами не было и рам), становилось еще холоднее.

В торце дома у первого подъезда стоял экскаватор. В кабине экскаваторщик что-то доставал из бардачка или, наоборот, укладывал в бардачок. Я подошел, поздоровался. Экскаваторщик поздоровался в ответ. Я спросил, когда собираются ломать. Он сказал - завтра, часов в двенадцать.

Мне хотелось посмотреть на тяжелое, холодное стенобитное ядро, я видел такое в старом советском фильме. Их уже не используют, сказал экскаваторщик, ломаем ковшом, ковш берет три верхних этажа, потом нужна специальная насадка, видите, вон она лежит, насадка надевается вместо ковша, ею сносятся четвертый и пятый этажи, потом я заваливаю стены, да никаких усилий, как по маслу, хотя дома-то не старые, крепкие, им бы еще стоять, а вы куда переехали, а, ну, повезло, повезло.

Новый дом был в двух минутах ходьбы отсюда, на пол-остановки ближе к метро, что в представлении экскаваторщика и означало везение. Общая площадь квартиры в полтора раза увеличилась - тоже повезло. Муниципальная дама, позвонившая в разгар переписи населения с целью опросить нас по телефону, не поверила и уточнила: «Это… комната?» (когда моя жена назвала цифру - двадцать шесть квадратных метров). «Нет, вся квартира», - сказала жена. «А разве так бывает?» Да, конечно, бывает, малогабаритные квартиры в панельных пятиэтажках, и, надо сказать, вполне ничего, очень даже сносно (какой двусмысленный каламбур), и даже во многом прекрасно жить в такой квартире, и я вспоминаю ее - нашу старую квартиру, как в этих небольших квадратных метрах замечательно жилось - довольно часто вспоминаю.

Помню, как однажды сломался старый дверной замок, очень некстати; мы с женой вернулись под утро, хотелось просто залечь спать. Дверь была прочная - выбить замок не получалось. Мы пошли к знакомой, в соседний дом, и стали от нее звонить по каким-то телефонам, чтобы нам вскрыли дверь, но это тоже никак не получалось, уже не помню почему - то ли из-за нереальных цен, то ли нужны были документы, паспорта там, прописка, а прописана в той квартире была бабушка моей жены.

Рядом была стройка, я пошел туда и всю дорогу думал, чтобы только лестница была нужной длины и чтобы она вообще хоть какой-нибудь была длины, главное, чтобы была, а там уж что-нибудь придумаем. На обратной дороге я думал, как здорово, что сейчас лето и мы оставили окно на кухню открытым, и как прекрасно, что мы живем на втором этаже, и как мне повезло, что рядом стройка. Лестница оказалась достаточной длины, я проник в квартиру, открыл дверь. За аренду лестницы с меня попросили двадцать рублей и сразу погнали кого-то за пивом, в павильон через дорогу.

Помню соседа снизу, бывшего повара, а ныне алкоголика Диму, и как однажды он тоже испытывал наш дверной замок, ритмично ударяя ногой в дверь. Я тогда зачем-то открыл, он сразу отбросил меня в угол между кухней и прихожей, вошел и прочно установился на старом паркете, начал нечленораздельно вещать, а потом сказал: «музыка». Над нами весь вечер сверлили, и эти звуки, видимо, были той самой музыкой, которая доставала Диму. Потом я пытался вытолкать его обратно, он снова бросил меня, уже на лестнице, опять в угол, между дверями квартир, и вошел в нашу квартиру, и прикрыл за собой дверь, не до конца - в проем между дверью и дверной коробкой попал коврик. Я крикнул жене, чтобы она звонила в милицию, больше для сведения Димы. Жена была на кухне, телефон в комнате, Дима опять прочно стоял на старом растрескавшемся паркете и не давал мне открыть дверь. Потом мне все же удалось открыть дверь и выманить его на лестницу. Там была короткая потасовка, итогом которой явились сломанный мизинец на моей левой руке и сломанный нос у Димы. Он потом вызывал скорую, но, видимо, больше к сведению милиционеров, которые все-таки приехали, где-то через полчаса после нашей схватки.

Я до сих пор помню наш ухоженный подъезд, с покрашенными по бокам ступенями; советский аскетический стиль. Опрятный такой подъезд. Разве что цветов на подоконниках не было.

Я помню синичек, которые каждую зиму прилетали на окрестные елки и кусты. Однажды жена вырезала из молочного пакета кормушку, после чего стала проводить изрядную часть дня у окна, наблюдая за кормежкой. В новом доме мы заняли квартиру на последнем, четырнадцатом этаже, и синиц мы видели всего один раз - стая долетела до наших и соседских подоконников. Синиц было довольно много, жена обрадовалась - мы вырезали из молочного пакета кормушку, я прибил ее двумя обойными гвоздями к окну. Но синицы так больше и не появились.

Слухи о том, что наш дом будут сносить, циркулировали давно. Пятиэтажки сносили по всей Москве уже несколько лет, и жильцы нашего дома были более или менее готовы к тому, что рано или поздно бульдозеры доедут и сюда, на крайний север, на Речной вокзал, на улицу Фестивальная. Тема эта периодически всплывала в разговорах и в местной ховринской газете, которую бесплатно совали в ящик. И однажды это случилось - стал наездами являться военный грузовик, с майором и солдатами, солдаты грузили упакованные в коробки вещи жильцов; потом все погружались в грузовик и уезжали в неизвестном направлении, навстречу новой, просторной и светлой жизни в новых прекрасных квартирах.

Сержант, руководивший молодыми бойцами, показал класс - своими силами снес дверную коробку, которая препятствовала выносу шкафа. Это была довольно трудоемкая работа для двоих, но он справился один. Всю оставшуюся черновую работу - вынос мебели и коробок - он перепоручил своим подчиненным. Мне понравилась его фраза: «Слышь, Филимонов, ты шевели батонами, если я из-за тебя мультики пропущу, тебе пиздец!» Сержанта не смущало наше присутствие, он был настоящий пацан, который даже в армии не изменил своим дворовым привычкам - ровно в означенный час смотреть мультики. Эти мультики, они способны примирить со многим; если человек боится их пропустить - это, конечно, не может считаться показателем отменного нравственного здоровья, но что такой человек не пропащий - факт.

После перевозки вещей мы какое-то время жили в старом доме. На весь подъезд (да и на весь дом) остались две семьи - мы с женой на втором этаже и мать с дочерью и сыном дочери - они жили в трешке над нами. У семьи была сложная ситуация: они давно стояли в очереди на разъезд в одно- и двухкомнатную квартиры, а им, в связи со сносом дома, хотели впарить такую же, только побольше, трехкомнатную. При переезде в предлагавшуюся трешку их очередь автоматически сгорала. Все для них закончилось благополучно - свои две квартиры они в итоге получили.

А мы жили в старом выселенном доме потому, что у меня была аллергия на строительную пыль. В новом доме уже вовсю сверлили бетон, под входной дверью была щель в два пальца, и пол был равномерно покрыт этой пылью. Но это была как бы внешняя причина; на самом деле, мы жили в старом доме, потому что жить там было гораздо интересней.

Соседка повесила на распределительный щиток на первом этаже записку, написанную ручкой на тетрадном листе в клетку: «Живут люди». Правильнее было бы: «Живут же люди!» Мне действительно было очень интересно жить в заброшенном доме. По утрам я просыпался от переругиваний мародеров, которых гоняли местные чоповцы, приставленные охранять дом. Почти все квартиры были уже вскрыты и разграблены, вплоть до кафеля со стен и оконных рам. Я шел на работу, спускался на первый этаж, проходил мимо распахнутой настежь двери в бывшую Димину однушку. С порога открывался вид на залежи каких-то одеял, матрасов, мусора, бутылок и изделий текстильной промышленности на крайней стадии износа. Я вынимал палку, которой на ночь, как на засов, запирал подъездную дверь. Запирать дверь палкой - это была идея старшей соседки, она жутко боялась мародеров. Палка не спасала, не спасал и кодовый замок на двери подъезда. Чоповцы с мародерами не церемонились, метелили их прямо в подъезде, если удавалось поймать, и потом сдавали ментам. Однажды я видел, как чоповцы поймали какого-то мужичка, который пытался от них скрыться. Почему он от них убегал - понятно, ничего хорошего встреча с ними не сулила. Потом мужик кричал, что он живет в этом подъезде и вернулся за каким-то своим скарбом. Чоповцы крутили ему руки, и все грозило кончиться мордобоем и пребыванием в ментовке, но тут к подъезду подошла какая-то тетка, она опознала в мужичке своего соседа. Чоповцы долго не хотели его отпускать, проверяли паспорт, пытались найти нить и распутать это дело, а фигли ты, мудак, от нас ломанулся, да я чего, я вас увидел, испугался и побежал, нет, мы ментам-то отзвонимся, пусть приезжают и выясняют, да я и подумать не успел, вон тот как заорал сверху, ну сами подумайте, ну представьте себя на моем месте, любой бы побежал, да ты помолчи, дядя, дай подумать. Отпустили все-таки.

Я обследовал несколько пустых квартир в нашем подъезде. Во всех квартирах валялся на полу мусор, кое-где на стенах были разные обои и даже газеты (видимо, там стоял шкаф и можно было сэкономить на обоях), какие-то останки мебели, выдвижные шкафчики с пакетами из-под ряженки, металлические детали, резиновые прокладки для изоляции водопроводных кранов. Во многих квартирах на подоконниках, на оставленных колченогих стульях и прямо на полу стояли кадки с цветами. Почему-то владельцы квартир решили оставить цветы. Может, это примета такая, что нельзя брать в новую квартиру цветы. Кактусы, герань, еще какие-то виды без воды и тепла стояли на полу и подоконниках, умирали.

Отопление отключили, и мы перестали снимать верхнюю одежду - так и спали в зимних куртках, шапках и капюшонах, поверх всего укрывались одеялами. Из всей мебели у нас осталась высоченная кровать, на которую нужно было забираться по специальной приступке. Кровать была сделана мастером специально под размеры комнаты, поэтому мы решили оставить ее там. Пара складных пластмассовых стульев из ИКЕИ. Старый диван с пружинами, спать на котором было совершенно не возможно. Початая бутылка горилки с медом «Немиров» и початая бутылка настойки «Охотничья». Снятая с петель комнатная дверь была приспособлена под стол. В квартире имелся телевизор. Была немногочисленная посуда, горячая и холодная вода исправно текла из кранов, электричество шустрило в проводах. Никаких посторонних шумов, никто не сверлит, не курит на лестнице, не выносит мусор, не идет выгуливать собаку, не топает ногами, не кричит. Никого нет, красота.

По имевшемуся в квартире телевизору как-то показали знаменательный бой - бывший средневес Рой Джонс Джуниор победил по очкам Джона Руиза и стал чемпионом мира в супертяжелом весе. До этого такое бывало в профессиональном боксе всего один раз. Рой Джонс Джуниор праздновал лучший момент в своей жизни, и вряд ли он мог тогда предположить, что пройдет немного времени, и он снова вернется в полутяжелый вес, чтобы биться с Антонио Тарвером, и проиграет нокаутом во втором раунде. Проиграет Антонио Тарверу, который потом сыграет в шестом «Рокки» чемпиона мира, оппонента Сталлоне. И вряд ли Тарвер - чемпион, побивший легенду мирового бокса, и актер, сыгравший в легендарном сериале, - мог тогда предположить, что пройдет немного времени, и он с разгромным счетом продует абсолютному чемпиону в среднем весе Бернару Хопкинсу, который когда-то давно, в начале девяностых, проиграл близким решением судей восходящей звезде - Рою Джонсу Младшему. Не ищите подтекста - просто мне нравятся такие цепочки.

Телевизор был главным действующим лицом в последнем акте нашей выселенческой драмы. Мы уже жили на новом месте. А телевизор по-прежнему пребывал в старом доме. Я все никак не мог собраться, чтобы его перенести. Это был старый телевизор Sony с диагональю 25 дюймов. В конце концов приехал мой отец, и мы пошли в старый дом за телевизором. Входная дверь в нашу квартиру была взломана, за ней угадывались какие-то движения, тяжелые движения людей, пришедших поживиться последними оставленными вещами. Там было человек шесть, у одного в руках был лом, и двое как раз обходили телевизор с двух сторон, чтобы было сподручней его поднять. Я сказал, что это наш телевизор, мы пришли забрать его в наш новый дом, поэтому не стоит его выносить. Я старался говорить уверенно. Я смотрел в лица мародеров. Это были лица сильно сплющенных жизнью людей, у одного я разглядел три губы вместо двух - это было неожиданно и страшновато, но потом я понял - верхнюю губу, видимо, порезали, и две ее половинки неправильно срослись. Мародеры были похожи на бомжей, но запах был совсем другой; это был запах людей, привыкших искать смысл жизни на городских свалках. Они не говорили. Они сопели, пыхтели, дышали и смотрели на нас мутными глазами. Немая сцена грозила затянуться, но тут электрик, местный дядька из ЖЭКа, который в это время свинчивал краны в ванной, крикнул, чтобы они убирались к чертовой бабушке. Мародеры послушно вышли, тяжело и бесшумно передвигая ноги, в точности как мертвецы у Дарио Ардженто. Электрик спросил: а ничего, если я возьму эти краны? Да, ничего, берите.

Потом я встречался с электриком еще раз, он принес рычажки для включения конфорок (прежние кто-то умыкнул) в обмен на три сторублевые купюры. «Это не от вашей плиты рычажки, нет, конечно, просто у меня есть один дополнительный комплект, тут в другом подъезде плита осталась, я с нее снял». Может, и не от нашей, мы зарубок не ставили. Плиту мы потом отвезли моей теще на Киевскую.

При отключенном электричестве мы пожили пару вечеров - зажигали свечи. Потом к нам в дом пришла приятная дама из ЖЭКа, она почему-то нам симпатизировала. Сказала, что есть электрик, который наладит. Хорошая тетка. Электрик пришел, покопался в проводке, проверил фазы, что-то отсоединил, к чему-то опять присоединил, и в двух наших квартирах опять появился свет. Электрик был пожилой дядька с седыми волосами и интеллигентными манерами. Было неудобно предлагать ему деньги. Предложили, он взял, немного стесняясь, ведь ничего особенного он не сделал, это даже не халтура, это рутинная работа, в соответствии с разнарядкой или с устным указанием его начальницы, дамы из ЖЭКа.

В одной из квартир я нашел на полу книжки. Среди нескольких ничем не примечательных томов лежали сказания Якова Голосовкера про титанов. Голосовкер доверил некоему приятелю свои сочинения, а тот значительную их часть - труд всей жизни Голосовкера - потерял. Об этой личной трагедии Голосовкер сообщает читателю во вступлении к работе «Засекреченный секрет», и я читал когда-то эту интересную книгу, а теперь вот нашел другую книгу этого автора, которая кем-то тоже была утеряна или просто забыта. Вряд ли эта забытая книжка могла как-то рифмоваться с обстоятельствами жизни Голосовкера или же моими личными обстоятельствами, но тогда в этой неожиданной находке будто содержался намек - все именно так и рифмуется, и рано или поздно происходит согласно своим внутренним непостижимым законам.

Я пришел позже назначенного экскаваторщиком времени, и уже на подходе был слышен характерный звук сносимых бетонных конструкций. Экскаватор удивительно ловко расправлялся с домом, он упруго приникал к земле, ковш вгрызался в бетон и отламывал от плит большие геометрически сложные фигуры. На моих глазах было покончено со входом в соседний подъезд, мусоропровод разлетелся на части, точно был собран из пластика, лестничные пролеты тяжело, рушились вниз. Все происходило как-то слишком легко и быстро.

Я сделал несколько снимков и пошел обратно, не стал смотреть, как будут сносить наш подъезд вместе с квартирой номер шестьдесят с индивидуально спроектированной кроватью, со старым диваном, со снятой с петель дверью, разрисованной татуировщиком Мишей Склифом, с рекламным плакатом фильма «Любовное настроение», приклеенным скотчем к стенке прихожей, с паркетом в елочку, который издавал особенный старый запах после помывки его теплой водой, и с кормушкой для птиц, которые летают на высоте второго этажа, а на высоте четырнадцатого - нет, увы.