Лангуста с мочёными яблоками

11

Он пошел бездельно гулять по городу, отрешившись от всяких забот. Миновав Пашков дом, Филипп Аркадьевич вышел по Моховой к Университету и Манежной площади. В курдонере Главного университетского корпуса в задумчивости возвышался Ломоносов. Филипп Аркадьевич вошел внутрь ограды и сел на скамью лицом к фасаду и памятнику фундатору альма матер.

«Что же это со мной творится? — думал Филипп Аркадьевич. — Поссорился с шефом. Можно сказать, из-за пустяка. Из-за шутки. Однако и они все хороши! Можно предполагать, что думают твои коллеги, но когда знаешь наверняка, читаешь их мысли… Это ужасно…»

— Привет, Филипп. Опять ты копаешься в себе. Что за народ! Вечно с вами, людьми, сплошные хлопоты! Либо дураки с амбициями на имперскую корону, либо философы-идеалисты. — заметил ферапонтов голос где-то сзади.

— Это ты, Ферапонт?

— Кто же ещё. Я вижу ты успел побывать на работе и пообщаться с коллегами. Извини. Это я виноват. Не предупредил, что в твоём организме произошли изменения. Впрочем, ты должен был догадаться.

— Ну что ты, Ферапонт. Я конечно же догадался. Ты ни в чем не виноват. А шефу и коллегам я действительно сказал, кажется, лишнее.

— Вот видишь, ты совсем беззащитный. Так нельзя. За всеми происками противников не уследишь, а их у тебя будет прибавляться ежечасно. К тому же ваше племя о-очень изобретательно на пакости.

— Да где ты есть, Ферапонт? Я тебя слышу, но не вижу.

— Где же мне быть? Вот сижу на скамье у тебя за спиной.

— Как ты сюда попал? Ведь это же далеко от дома! — Подумав немного, Филипп Аркадьевич продолжал, — Правда, я не знаю, где ты постоянно живёшь. Извини за мой нетактичный вопрос.

— Ничего. Живу я действительно по соседству с твоим домом. На чердаке. Но если ты не против, я могу немного побыть у тебя. Пока ты не привыкнешь к своему новому состоянию. Мне ведь прописка не нужна.

— Конечно, конечно. Милости прошу. Можешь у меня жить сколько хочешь. И Мариэтта может.

— Нет. Мариэтта должна вовремя приходить домой. Её профессор не заснёт, пока не убедится, что она дома. Не нужно его огорчать. Всётаки он добрый человек. По отношению к нам, котам.

— А что ты здесь делаешь, если не секрет?

— Какой секрет. Тут у коменданта живёт мой престарелый родственник. Можно сказать, мой единоутробный брат. Только он на пять лет старше меня. Он пятого помёта, а я шестнадцатого. Он уже и мышей не ловит. Прихожу ему помогать, а то чего доброго выставят его на улицу. В его возрасте это верная смерть. И слух, и зрение у него притупились. Если не попадёт в зубы бродячим псам, то под троллейбус точно попадёт. Псы ведь настолько ограниченные создания, настолько глупы, их как выучат, так они ни вправо, ни влево. Думать не умеют. Обязательно кого-нибудь гнать или до последней капли крови чего-нибудь охранять. Причем, большинство из них урождённые идиоты. А амбиции! Боже ты мой! А ведь никто из них даже не читал сказку «Кот в сапогах»! Впрочем, они ведь и читать-то не умеют.

Однажды я выходил от брата и вот здесь, на улице, пожилая дама прогуливала свою шавочку. Хоть бы собака была. А то чуть крупнее меня. Уши, как у летучей мыши, глаза навыкате спелыми сливами. Лает взахлёб. Ну собака дура, так хозяйка же ещё дурней. Увидела меня, глаза разгорелись, как у её собаки. И ну уськать своего Бобби на меня. Ни Бобби, ни эта дура не понимают, что я одним ударом могу покалечить собаку. А этот глупый Бобби прямо захлёбывается. Я от греха подальше прыгнул на мостовую, и тут боковым зрением увидел летящий прямо на меня троллейбус. Ты же знаешь, мы принципиально не соблюдаем правил уличного движения и считаем, что машины должны нас объезжать. Но тут я понял, что троллейбус не остановить и времени на объезд тоже нет, метнулся в сторону и буквально выскочил из-под переднего колеса. А Бобби не успел. Он лопнул под колесом, как воздушный шар. Мне было искренне жаль его. Если бы его хозяйка лучше относилась к котам, она бы его, дурака, не науськивала на меня. Я, конечно, убежал и спрятался в кустах, за этой скамейкой. А она ещё долго билась в истерике и рвала на себе волосы. Но признать себя виновной ни за что не хотела. Всё меня проклинала. И весь наш род. Очень по-человечески. Вечно у вас кто-то должен быть виноват. Кроме себя самого. Как говорил мой брат — themself.

— Твой брат филолог?

— Нет. Просто один из его предков по отцовской линии жил здесь по соседству. В доме нынешнего интуриста. Во время вашей большой войны в этом доме было американское посольство. Он там и выучил этот язык.

— Занятно.

— Ничего занятного не замечаю. Ты бы на его месте тоже выучил. Бекон был такой вкусный и ароматный, что грех было не научиться читать надписи на банках Эта легенда передаётся от поколения к поколению. Как предания о предках-привидениях в замках родовитых английских лордов.

Слушай, Филипп, как ты смотришь на то, чтобы пообедать? Воспоминания на тему бекона американского посла пробудили у меня аппетит.

— Я не против. Тут можно пообедать поблизости разве что в закусочной гостиницы «Москва». Но я боюсь там тебя затопчут полчища голодных туляков и калужан, приехавших за покупками в ГУМ и «Детский мир». В ресторан «Националь» меня не пустят. У них всегда висит вывеска «обслуживание».

— Ну что ты. Я в этих забегаловках не ем. Тут неподалеку есть неплохая харчевня. Пойдём, я тебе покажу.

— Хорошо. Прыгай ко мне на руки. Тут очень большое движение.

— С удовольствием. — Ответил Ферапонт.

— Куда идти?

— Через площадь. К Кремлю.

Филипп взял Ферапонта в охапку и бодро зашагал через Манежную площадь к Александровскому саду. Ферапонт вцепился когтями в пиджак и прильнул к плечу.

— Извини. Не люблю это мельтешение. Иди ровнее. Коты не переносят ускорения. И толпу не любят.

Далее путь лежал Александровским садом в сторону Боровицкой башни.

— Вот здесь стояла скамейка, на которой сидела прекрасная Марго. Именно здесь Азазелло передал ей приглашение Воланда.

— Шутишь, Ферапонт. Это же роман. Фантазия Великого мастера.

— Я не спорю. Но скамейка по описанию была именно здесь.

— Ты читал этот роман?

— Спрашиваешь! И не один раз! Это гениальная вещь! Человек таков, каким его создал Господь. И никто не в силах его переделать. Даже большевики.

— Это интересная мысль, Ферапонтус. Как это, читая роман, я этого не заметил?

— Ничуть. Эта мысль стара, как мир. Но вам её нужно время от времени напоминать. Самим себе. И так ненавязчиво и гениально, как это сделал Мастер. Предательство и корысть, ложь и мимикрия, любовь и благородство… Ах, как это чудесно! Мр-р!

Поворачивай на набережную. Ближе к стене.

— Куда мы идём, Ферапонт?

— В Кремль.

— Но сегодня туда не пускают. Да и нет с этой стороны входа.

— А мы сейчас будем сигать через стену.

— Ты что, с ума спятил? Нас же сразу возьмут. После вытрезвителя мне ещё не хватает попасть в КГБ!

— Не бойся. Я скажу, что ты со мной. Делай, что я тебе говорю. Стоп. Вот здесь. Опусти меня на землю. Вот так. Спасибо. Теперь смотри: видишь вбитые в стену костыли?

— Вижу.

— Ну вот «вперёд и вверх»! «Ведь это наши горы, они помогут нам!» — промурлыкал Ферапонтус. — Смелее!

Филипп Аркадьевич подошел к стенке и поставил носок туфли в расщелину между старыми кирпичами. В теле он почувствовал юношескую дрожь, устремление и эластичность мышц. В два приёма Филипп Аркадьевич очутился на стене между знаменитыми на весь мир зубцами.

— Ну вот видишь, как это просто.

Через секунду Ферапонт был уже рядом.

— Прыгай вниз. Там мягкая травка. За мной!

И они свалились со стены во внутренний сад. Поднявшись по зелёному откосу и миновав парковыми дорожками сквер, Филипп Аркадьевич с Ферапонтом на плече вышли к кремлёвским площадям.