Лангуста с мочёными яблоками

36

…и в этот же момент в открытую форточку влетел никем не замеченный маленький шалун с этикетки кипрского муската. Натянул свой лук и поразил их в самое сердце…

О н и посмотрели друг на друга…

— Эмилия… — прошептал Филипп Аркадьевич.

— Вы знакомы? — удивился старичок.

— Знакомы, — нерешительно проговорил Филипп Аокадьевич.

— Мне тоже кажется, что я вас где-то встречала…

Позабыв обо всём, о н и вместе вышли из кабинета, занятые друг другом.

Они долго бродили по бульварам, взявшись за руки. Изредка останавливались и глядели друг другу в глаза, не веря в великое чудо случая, скрестившего их пути.

— Я тебя люблю, Эмилия. Я всю жизнь тебя искал и нашел.

— Я тебя люблю, Филипп, — отвечала Эмилия, прижимаясь к его груди и нежно поглаживая волосы.

— Ферапонт прав. Наши поля создали вокруг нас ауру любви.

— Кто это Ферапонт?

— Это мой друг. Совершенно необыкновенный учёный кот.

— Как интересно! — Не удивилась Эмилия. — Ты меня познакомишь с ним?

— Непременно. Он предсказал мне эту встречу с тобой. Здесь, а не там, в Риме.

— Мне кажется, что я тебя всегда знала и безумно любила… Но в Риме я никогда не была… И родственников в Италии у меня нет. Правда бабушка мне рассказывала, что происходит из рода Беретти. Был такой архитектор в Киеве. В середине прошлого века он построил главное здание университета. Когда я там училась, мне всегда казалось, что сейчас из-за поворота сводчатого коридора появится старый мастер со свитой подрядчиков. Мне дали имя по просьбе бабушки. Она рассказывала, что так звали любимую женщину архитектора. Это была семейная тайна и передавалась из уст в уста. Бабушка была дочерью внебрачной дочери этой женщины. Я часто просила её рассказать эту романтическую историю. И когда она мне рассказывала, её глаза загорались молодым огнём, морщинки расправлялись и я тогда любила её больше всего. Может быть благодаря ей я занялась изучением античной истории.

— Нет, дорогая, это в тебе говорит голос крови. Я в этом уверен. Ты — точная копия той, римской Эмилии, подруги рыжеволосой Юлии Сусло, которая подарила мне тебя… По твоей просьбе… Ещё тогда, почти 2000 лет тому назад…

— Я не знаю никакой Юлии. Но если она подарила меня тебе, то верю, что просила не зря и бесконечно ей благодарна.

Потом они сидели в кафе и пили кофе по-восточному и вновь бродили шелестящим ковром листьев по бульварам, оттягивая кульминацию их встречи, зная о её неотвратимости и необыкновенной прелести, готовя друг друга к ней, как к великим торжествам любви.

Свинцовые ноябрьские сумерки застали их на пороге филипповой комнаты. Мягкий свет торшера стал свидетелем их вечера, их ночи, их утра…

«Как она прекрасна!» — Думал Филипп, глядя на её совершенное тело. — «Мне кажется я тебя давно знаю. Знаю каждый уголок твоего тела, каждую родинку, каждый волосок. У тебя те же пшеничные кудри и те же бирюзовые глаза, тот же овал лица и те же жемчужинки в ушах, та же шея и та же прелестная грудь с вспухшими рубинами сосков. Я тебя безумно люблю!» — шептал Филипп, лаская её тело. — «Нет, это ты такой же. Ты — моё счастье и мечта! Я тебя давно, давно знаю. Больше, чем 2000 лет, вечно! Ты — вечная любовь… Ты — мой, мой, мой!..» — повторяла Эмилия, нежа его в своих объятиях. И они ласкали друг друга, как им подсказывала Природа…

— Ты работаешь в музее? — отдыхая на её плече, спросил Филипп.

— Да, милый. Но в киевском музее.

— Кто тебя послал мне?

— Это Бог послал нас друг другу.

— Мр-р… — заурчал Ферапонт, приглаживая усы, — Я рад, что вы, наконец, встретились в этой жизни.

— Ты негодяй, Ферапонт. Хоть бы предупредил меня. Я бы закупки сделал, ужин приготовил. А то застал меня врасплох.

— Не ворчи, неблагодарный. Эта женщина лучше тебя приготовит жаркое из цыплёнка и угостит меня самой лучшей кардинальской частью этой благородной птицы.

— Это и есть Ферапонт? — спросила улыбаясь Эмилия, — Какой пушистый! И добрый. Можно мне вас погладить?

— Я не могу отказаться от такого удовольствия. К тому же, должен признаться, он тоже гладил мою кошку. Теперь мы будем квиты. — мурлыкнул от удовольствия Ферапонт, взбираясь на колени к Эмилии.

— Ты назвал имя Юлии Сусло… — задумавшись сказала Эмилия, почёсывая Ферапонту подбородок, — Не жена ли это того самого Сусло, прокуратора Испании и Этрурии, который был тенью Императора Гая Луция Лёлля?

— Думаю, она. — Ответил Филипп. — Очень красивая женщина. Рыжая с зелёными глазами. Очень чувственная, благородная. Настоящая патрицианка. Недавно обнаружено её захоронение. Я случайно слышал по радио.

— Я начинаю тебя ревновать. Ты так говоришь о ней, как будто очень хорошо её знал.

— Знал. С твоей помощью и учапстием. — Засмеялся Филипп. — Кстати, в тот вечер вы обе любовались вот этими прелестными штучками в миланском каталоге, — сказал Филипп, поднимая со стула бельё Эмилии.

Эмилия залилась счастливым смехом и бросилась Филиппу на шею, осыпая поцелуями. Кот удовлетворённо мурлыкнул и отправился под кресло, чтобы не мешать новому приступу любовной ярости.

Поостыв немного, Филипп посмотрел на часы. Стрелки показывали одиннадцатый час.

— Мр-р… Ты сегодня пропустишь библиотечный день. Не так ли? — Мурлыкнул Ферапонт.

— Пожалуй. Эмилия, какие музейные дела привели тебя в столицу?

— Я здесь на конференции по обмену опытом. Должна была ехать в Италию, но вместо меня на симпозиум поехала жена какого-то высокопоставленного чиновника. В компенсацию меня направили сюда.

— Дай Бог здоровья этому чиновнику и новые итальянские сапоги его чиновнице. — Сказал Филипп.

— И приключений, — смеясь добавила Эмилия. — Тебя мне послал Юпитер в награду!

— А потом ты сказала: «Проси Юлию, чтобы она подарила меня тебе…»

— Ты был с той женщиной?! Я тебя убью!..

— Любимая, но не можешь ведь ты ревновать меня к себе!

— Ты меня совсем запутал! Чьим ты был любовником? Юлии или моим?

— Мы же были втроем! Но сначала только с тобой, только с тобой! Ты плакала и смеялась… Боялась меня утомить…

— Славный мой петушок… — шептала Эмилия.

— Да, да, да… Большой и гордый…

…и их ласки продолжались целый день…