«Если», 2015 № 05

Эван Дикен
ГРАЖДАНКА ГАЛАКТИКИ

/фантастика /инопланетяне

/биотехнологии

/гуманитарные технологии

Инопланетяне заявились с утра пораньше. Сметя остатки завтрака в переработчик, я отворила дверь и обнаружила за ней компашку уйуньи. Они моргали, их головы подрагивали, и моя призма-переводчик преобразовывала двоичное поблескивание их глаз в изысканный японский.

— После заката мы проплыли много километров, это район Минато, квартал Таканава, один-пять-три?

Я поклонилась, скрывая гримасу. Из всех видов Разумной Среды уйуньи — самые нелюбимые мои постояльцы. Они сплошь хамы, а от жира с их перьев трескается и шелушится слойбетон. После их отбытия надо будет драить всю квартиру.

— Мы приобрели использование вашего гнезда, Мидзогути-сан.

— Простите, мы уйдем через минуту.

Уйуньи стали перемигиваться и тереться друг о друга, а перепончатые лапы скребли бетон, издавая чавкающие звуки. Потом головы уйуньи развернулись ко мне.

— Мы решили удовлетворить вашу просьбу о времени.

Я захлопнула дверь, чтобы не сказать что-нибудь такое, о чем впоследствии пожалею. На учительскую зарплату в Токио не проживешь, вот и приходится сдавать квартиру на день странствующим пришельцам.

Я позвала Май. Она не ответила, я подошла к ее двери, позвала снова. Выждав пять секунд, я отодвинула ширму.

Голая Май стояла на коленях посреди комнаты. Вживленные в кожу моей дочери крошечные светодиоды раскрашивали тело в закатные тона. Волосы Май были убраны назад и пластифицированы. Под тенью, которую подбородок отбрасывал на шею, чернели подведенные тушью для ресниц фальшивые жаберные щели. Человеческого в моей девочке было немного — разве что свирепый взгляд, которым она наградила меня, когда я неслышно вошла в ее комнату.

— Оденься, пожалуйста.

На щеках Май вспыхнули пунктиром оптоволокна — желто-зеленые, выдававшие раздражение.

Я затемнила призму, прежде чем та успела перевести реплику дочки, и стала ждать.

— Мама.

Не слово, а хрип какой-то. Интересно, сколько времени она не разговаривала?

— Пришли уйуньи. Пререкаться некогда. Май, ты опоздаешь.

— Меня теперь зовут по-другому.

На ее лбу замерцало инопланетное имя — переплетение фракталов, бессмысленное на любом человеческом языке.

Мою грудь словно перехватили шелковым шнуром, и с каждым новым вдохом шнур сжимался. Дочери наплевать на то, сколько я работаю, и на все мои бесчисленные жертвы. Я скрестила руки.

— Без одежды ты в школу не пойдешь.

Май накинула широкое кимоно. Ее лицо было безжизненным, как замерзший пруд.

Я смотрела на нее и думала: лишь бы она закричала на меня, заистерила, ударилась в слезы — что угодно, ну хоть что-нибудь.

По окну резко застучали. Один из уйуньи оглядел квартиру, поморгал и снова нетерпеливо замолотил по стеклу длинным кривым клювом.

Я махнула рукой, сделав окно непрозрачным, включила глушители шума и обернулась к Май.

— Мне это все надоело. Если бы ты больше общалась с представителями твоего вида…

Она скривила губы, будто откусила от гнилого яблока.

Зазвенел дверной сенсор, и я зажмурилась. Перед моим внутренним взором толпа уйуньи за дверью клевала консоль.

— Мы об этом еще поговорим.

— Нам не о чем говорить.

Май скользнула мимо меня, открыла дверь и растолкала уйуньи. Ее оптоволокна осыпали их градом извинений.

— Я же ради тебя стараюсь!

Я бросилась было за ней, но орава приземистых инопланетян внесла меня обратно в квартиру. Когда я добралась до двери, дочери и след простыл.

— Дайте мне прибраться.

Я ввела несколько команд, и слойбетон поглотил все мое имущество. Мебель и техника растворились во вспышке жесткого света, нанопроводка растаяла в проекционных обоях.

Я обернулась и увидела, что все уйуньи смотрят на меня.

— Ваше гнездо слишком маленькое.

— Габариты были указаны в объявлении, и если это для вас проблема…

— Вы понимаете неверно. Для наших нужд квартира более чем достаточна. Мы имеем в виду вашего птенца. Ей нужно пространство для полета.

— Слушайте, я не прихожу в ваше гнездо и не рассуждаю о том, как выращивать ваш… выводок.

— Зачем вам так поступать? Мы и так весьма компетентны в этом отношении. Это вы нуждаетесь в инструкциях.

Я разозлилась.

— Прошу освободить помещение до того, как я вернусь с работы.

Пришельцы опять обменивались цветосигналами. Я ушла до того, как они пришли к консенсусу. Спасибо Среде, что не удосужилась потребовать замены дверей, которыми можно хлопать, бесшумными.

— Итак, почему Макартур не стал настаивать на том, чтобы императора Хирохито судили за военные преступления?

Я поискала в море тусклых глаз проблески любопытства. Пусто. Применив древний педагогический прием, я выбрала ученика, который отвлекался больше всех.

Ладонь Кёртиса Хуна ударила по парте, и чат-призма, раскрашивавшая воздух над ее матово-черной поверхностью, исчезла. Кое-кто прыснул, но я сделала вид, что ничего не заметила. Конечно, Кёртису полагалось не калейдологиться, а переваривать сегодняшнюю порцию скачанных материалов.

Кёртис поднял голову, светодиоды вспыхнули синим любопытством.

— Пожалуйста, на японском, мистер Хун.

— Не могли бы вы повторить вопрос?

Я это сделала.

Он беспокойно заерзал.

Я наслаждалась тишиной, которая заполняла аудиторию, душную и неуютную, как токийское лето. Им было наплевать. Я вспомнила спор с Май и ощутила, как вверх по позвоночнику ползет тепло.

— Что толку от фактов, если вы их не понимаете? — Я вздохнула и продолжила: — Чтобы извлечь смысл из знаний, из чего бы то ни было, мы должны уметь делать выводы. Зная, как Япония и Америка реагировали на послевоенную оккупацию, мы можем лучше понять переговорный процесс, который разные культуры используют, чтобы прийти к компромиссу и…

Звонок.

Мои слова утонули в хрусте голографов и топоте ног.

— Мы обсудим это в понедельник.

Толкаясь и светясь всеми цветами радуги, они выбежали из класса — в молчании, если не считать пары смешков и тонкого, насекомого верещания вращающихся чат-призм. Я плюхнулась на стул и одним движением руки очистила тридоску.

Цветной всплеск на мониторе оповестил меня о госте. Уроки на сегодня закончены, никаких встреч я не назначала. Может, это Май? Стоило подумать об очередном раунде борьбы с дочерью, как мой желудок свело.

— Войдите.

Администратор Охряная Нива В Рыжую Клеточку вступил в класс, шурша тысячами тонких трубконожек. Фостерн был метрового роста и практически двухметровой ширины; рельефный ком его центрального тела поддерживали пять радиальных рук. У него не было ни ушей, ни носа, ни узнаваемого лица — одни глазные пятна, испещрившие спинную поверхность. Эти пятна, как камешки, были разбросаны тут и там по углам и изгибам его гиперболической геометрии.

Хроматофоры на теле Администратора сошлись в завитки обыденного приветствия. Кивнув в ответ, я достала из ящика стола призму-переводчик. Она чуть устарела, однако я, как и многие люди, выросшие в доконтактную эпоху, цветоязык фостернов так и не освоила. Я понимаю, что это лингва-франка[1] Среды, но при мысли о том, что в мое тело вошьют километры оптоволокна, по коже бегут мурашки.

Призма зажужжала.

— Воспитатель Мидзогути, у вас есть время для диалога?

— Да, конечно.

— Могу я прилечь?

Трубконожки Нивы ласкали краешек ближайшей парты. Когда я кивнула, Нива обвил парту руками и стал похож на морскую звезду, взламывающую упрямого моллюска. Послышалось шипение, экзоскелет Нивы окружил фостерна густым облаком пара. Запахло мокрой пожухшей листвой.

— Совет Среды по образованию решил исключить глобальную историю из учебных планов всех видов-участников.

Я моргнула.

— Почему?

— Мы пришли к мнению, что история вида способствует ограниченной ментальности. Она идет вразрез с целью Разумной Среды воспитывать среди ее участников понимание. Уроки истории будут заменены новым, куда более обширным предметом, который расскажет будущим гражданам о Среде как едином целом.

— Погодите, мы что, не можем изучать собственное прошлое?

— Напротив, история человечества будет включена в программу в качестве аспекта Среды, — Нива обозрел меня приподнятой конечностью, — Вы обретаете красный цвет.

— Это невероятно, я…

— На правах члена Совета я поддерживаю это решение. Среда состоит из сорока двух видов-участников. Вы хотите сказать, что история и культура человечества более ценны, чем история и культура других видов?

— Для людей — да.

Ответ фостерна избороздили полосы красного и желтого раздражения.

— Ваше мышление провинциально. Человеческим детям куда лучше знать о тех, с кем они будут делить галактику, чем игнорировать все, кроме ее крошечного уголка.

Нива сполз с парты и остановился только у двери.

— Учебный план и необходимые материалы переправлены на ваш личный канал. Я предлагаю вам воспользоваться возможностью расширить и собственные горизонты, воспитатель Мидзогути.

Я уперла лоб в холодные ладони. Если я уволюсь, они просто найдут кого-нибудь еще. Школьных учителей в стране — пруд пруди.

Сначала Май, а теперь еще и это.

К счастью, когда я добралась до дома, уйуньи уже ушли. Квартира напоминала бесцветную пещеру из серого слойбетона, разве что еле мерцали проекционные обои. Пока комнаты обставлялись по моим спецификациям, я, чтобы не дышать кипящим пластиком, вышла на балкон и послала пинг-сигнал Май. Призма полыхнула зеленым, показывая, что пинг отвечен, и потемнела.

Дочь по-прежнему со мной не разговаривала.

Я сунула кристалл в карман. Ночь была влажной, но приятной, ветерок доносил до меня еле слышный запах соли с моря за пару километров отсюда. Пьянящая смесь машинного масла, выхлопных газов и горячего асфальта, которую я помнила с юности, навсегда ушла в прошлое — ее изгнали кочующие стада летающих поглотителей.

Я покачала головой. Неужто меня обуяла тоска по загрязнению атмосферы?

Квартира завершила реконфигурацию. В стазис-кубе лежали свежая рыба и овощи. Площадь стоит дорого, и кухонь в квартирах по большей части вообще нет, но я готовлю обед вместе с Май каждую пятницу — я завела эту традицию, как только дочь научилась держать палочки. Может, заказывать что-то из пищевого каталога и проще, но я не готова отказаться от последнего бастиона настоящего дома, пусть этот бастион — всего лишь символ.

Я принялась готовить обед, ощущая отсутствие Май, как удаленный зуб. Запахи горячего масла, имбиря и сёю[2] всколыхнули воспоминания о том, как мы с моей мамой, сгорбившись над газовой плиткой, готовили вместе в нашем доме в Кумамото.

С тех пор как мама умерла, я побывала там лишь однажды — как-то заехала по пути на конференцию в Нагасаки. На месте нашего дома стоят теперь залы с патинко[3], но я различала останки прежнего квартала: неровная улица Мацукоси-дори, теперь заасфальтированная, — здесь я училась кататься на велосипеде, — слабый аромат сакуры на берегах канала, гора Кимбо на востоке, ломаная тень которой тяжело ложилась на долину, будто выдавливая город в залив.

Интересно, что Май помнит о нашем доме? Я совсем не могла представить себе, как она возвращается к башням-муравейникам — и сердце ее разрывается при виде безликой коробки, где мы с ней когда-то жили. Сохранила бы она конфигурацию той квартиры в личных файлах, воскресила бы ее обстановку в своем жилище, если бы накатила тоска?

Я накрыла на двоих. Пощелкивание палочек и мягкое пыхтение транспортных труб за окном лишь усугубляли тишину. Когда призма вспыхнула красным, просигналив о новом сообщении, я схватила ее так быстро, что мне самой стало неловко. Ни слова от Май, только письмо о том, что новый учебный курс уже распакован.

Я налила себе бокал вина и стала проглядывать скачанные материалы. В основном уроки повествовали о том, как Среда стала верховодить галактикой. Тексты сочились хвалебными описаниями фостернских дипломатов.

Доконтактная история Земли была сведена к взлетам и падениям все более обширных и воинственных империй, перемежавшимся войнами, каждая из которых шла на большей территории и уносила больше жизней.

«Печально сознавать, что человечество, по всей вероятности, уничтожило бы себя задолго до достижения тотального, глобального равенства и надлежащего использования планетарных ресурсов. К счастью, зонд «Вояджер-1» пробил магнитосферу родной звездной системы людей в РГ808.3, тем самым позволив Среде содействовать и…»

Я отмела бегущую строку. Во рту стоял кисловатый привкус. Я меряла шагами квартиру, включала и прерывала тридеофильмы, но расслабиться не могла.

Я снова отправила Май пинг-сигнал.

Ответа не было.

Еще раз.

Ничего.

Беспокойство кровоточило гневом. Если она хочет уйти из дома, хороше же — я ей помогу. Я обнулила комнату Май, намереваясь сложить ее вещи в коробки и выставить их на кухню, чтобы эта бестолочь хоть что-то поняла.

Слойбетон растворился, голографическая накладка отключилась — и комната опустела. Я проверила шкаф Май: тоже пусто. Значит, она приходила днем и забрала вещи? Быстро просмотрев архив эксплуатации, я обнаружила, что уже несколько месяцев личные вещи Май не упоминались.

Она ничем не владела.

Я перезагрузила комнату и вошла внутрь, чтобы изучить оставленные Май копии: стеклянную экспозицию ракушек, купленную во время нашей с ней поездки на Эносиму, кубок за победу волейбольной команды, полученный в седьмом классе, отряд потертых и выцветших игрушек, журавлика из панциря черепахи — дедушка Май вырезал эту фигурку, когда она была младенцем.

Я взяла журавлика и пробежала пальцами по еле заметным выщербинам, которые мой отец сделал, чтобы казалось, будто у птицы есть перья, — но, конечно, это была всего лишь копия.

По квартире прокрался тихий звон. Сначала я решила, что это галлюцинация, потом призма позеленела.

— Мама. — Лицо Май висит в воздухе, губы дрожат, подкожная подсветка отключена. — Извини, что не позвонила раньше, но я не хотела, чтобы ты могла меня остановить. Я ушла из Тодай[4]. Я уезжаю.

У меня ноги подкосились.

— О чем ты? Что ты сделала?

Изображение Май продолжало говорить.

— Я знаю, ты огорчена, но это моя жизнь и мой выбор. Пожалуйста, постарайся понять.

Это была запись.

Я вспомнила ее опустевшую комнату и скорчилась от боли. Запирая дверь, я все еще сжимала в руке резного журавлика. Он растаял у меня между пальцами светлым дымом, нереальный, как сновидение.

Станцию Обаяси заполонили проекционные билборды, пачкавшие пространство рекламами чего угодно — от «традиционной» земной кухни до экскурсий в нашу древнюю канализационную систему. Центральная платформа была забита инопланетянами… впрочем, называть их так технически неверно, ведь все мы — граждане Среды. В вышине виднелся Космический Лифт, по его извилистым углеродным нанотрубкам скользили вверх и вниз гель-кабины — почти как бисеринки конденсата на длинных тонких стеклонитях.

Я стояла в очереди на движущейся дорожке и теребила кайму на блузке. Если верить инфоклейму на сообщении Май, она отослала его с центральной платформы меньше часа назад.

Дорожка сдвинулась на пару сантиметров. Я в сотый раз разглядывала толпу. Среди управляемого хаоса станции ползали, ходили вразвалку и летали фостерны, уйуньи, представители дюжины других инопланетных видов. Пассажиры-люди — в основном юные и голые — передвигались маленькими группами, и их оживленная речь, казалось, заставляет толпу двигаться быстрее.

Тридвидовые проекции над терминалом показывали смазанных протестующих в Нью-Йорке и Пекине. Учителя с плакатами кричали в камеру о том, как опасно закрывать глаза и поддаваться культурной эрозии. Следующий кадр: багряная пемзовая равнина, усеянная структурами вроде раковин гигантских моллюсков. Поток кристаллических инопланетян струится по крутым спиралям зданий, светящиеся тела окрашивают небо в желтый и красный цвета. Я и без призмы знала, почему они раздражены.

Мышцы гудели от бессильной тревоги. Даже если Май еще здесь, я не смогу отличить ее от множество почти идентичных подростков. Надо было перехватывать ее после первого же неотвеченного пинга — может, я смогла бы ее остановить, ну или не смогла бы… Нет, узнать о ее планах у меня не было никакой возможности.

Разве что я могла догадаться о них спросить.

— Не будете ли вы столь любезны предъявить ваши Цвета Гражданской Идентификации?

Невзирая на полный набор оптоволокон, клерк обратился ко мне на вежливом японском. Он явно разменял шестой десяток, его седеющие волосы были мелированы пластифицированными прядями, и «гусиные лапки» едва начали скапливаться в уголках его глаз и губ.

— Я никуда не лечу. Моя дочь, она летит… — Я прикусила губу. И куда она летит? — Я знаю, что она была тут час назад, не могли бы вы поискать ее по имени и ЦГИ?

— Да, конечно.

Я дала ему информацию.

Клерк взглянул на низ консоли.

— Простите, я не вижу здесь отказа от приватности. Я не могу сказать вам, куда она направляется.

— Позвольте, я сама…

Я подалась вперед, но он уже убрал проекцию.

— Разумная Среда уважает приватность своих граждан.

— Но она моя дочь.

— Мидзогути-сан, вашей дочери 18 лет. Среда воспринимает ее как взрослую. Извините, я не могу выдать вам эту информацию без ее разрешения. Когда корабль прибудет на место, вы сможете послать ей пинг-сигнал по ансиблю.

Мои костяшки побелели и чуть не раздробились, воротник блузки внезапно стал слишком тесным. Даже до соседних миров сдвиг-лайнер летит неделю или две. Если Май отправится еще дальше по окружности, может статься, я не услышу ее голос несколько месяцев.

Клерк смягчился.

— Я могу сообщить вам, что она летит по Бродяжьей Визе, позволяющей свободно путешествовать по планетам, одобренным Советом по образованию Среды.

Слова сливались в глухой бубнеж. Многие из моих учеников улетели по Бродяжьей. Среда рекламировала такие полеты как обучение на других мирах, но это было вранье. Я видела статистику — из тех, кто улетает, почти никто не возвращается, по крайней мере не для того, чтобы остаться здесь жить. Разве может Земля сравниться с галактикой?

Клерк сочувственно улыбнулся.

— Не волнуйтесь. Ваша дочь приняла верное решение. Совет одобряет только миры Первого Яруса, а Виза дает право на питание и ночлег. Я видел много подростков, которые улетают, не имея никаких планов…

Я отскочила от стойки. Достать Бродяжью Визу непросто. У Май для этого достаточно баллов, но ей все равно потребовалась бы рекомендация Администратора Совета.

Я позволила течению толпы вынести меня на улицу, не выпуская призму из рук. Я сжимала ее с такой силой, что на ладони остались красные отметины.

Пока я вбивала контактный код, пальцы дрожали; потом я ждала, и в сверкающих гранях призмы отражалось мое угрюмое лицо с плотно сжатыми губами. Ответ пришел через несколько минут.

Я поднесла призму ко рту, чтобы переводчик не пропустил ни единого слова.

— Нива, нам нужно поговорить.

Я понятия не имела, что на Земле еще остались «Макдоналдсы». Почти все ресторанные сети загнулись вскоре после контакта — их вытеснили пищевые каталоги и матричные принтеры. Оставшиеся еле-еле держались на плаву, обслуживая в основном пришельцев, охочих до образцов местной кулинарии.

Правда, от «Макдоналдса», каким я его помнила, осталось одно название. Ресторан располагался на краю пристани и был наполовину погружен в тихие воды Токийского залива. Фостерны и другие земноводные инопланетяне лежали на искусственных скалах чуть выше уровня воды. Посетителей обслуживали люди в гидрокостюмах, на которых красовались золотые полудужия.

Я отмахнулась от предложения хостеса надеть бесплатные рыбацкие сапоги и ринулась вперед. Пока я тащилась к Ниве, холодная вода ослабила мой гнев, но лишь самую малость.

— Как вы смели дать моей дочери визу, не поставив меня… Моя призма зажужжала.

— Воспитатель, я здесь, около пластмассового клоуна.

Я вздрогнула, отшатнулась и, запинаясь, извинилась перед смущенным фостерном, которого приняла за Ниву.

Администатор возлежал на мшистом камне, перед ним стоял поднос с пустыми мисками из-под натто[5]. Увидев этот поднос, я замешкалась. Ферментированные соевые бобы действовали на фостернов как легкий алкоголь. Не думала я, что Нива выпивает…

Мне указали на соседний камень.

— Прошу вас, присаживайтесь. Заказать вам что-нибудь — саке, пиво, вино?

— Нет.

Я поняла, что промочила задницу, и по позвоночнику пробежал электрический разряд. Но и это меня не отвлекло.

— Вы не имели права одобрять визу Май, не сообщая об этом мне.

— Где вы родились, Мидзогути?

— В Кумамото, — услышав вопрос Администратора, я моргнула.

— Этот Кумамото когда-то был независимым?

— Давным-давно — да.

Нива зачерпнул еще одну солидную порцию бобов, с грацией профессионала наматывая липкие нити на щупальце.

— И что, вы в юности изучали только Кумамото и ничего больше?

— Что вы имеете в виду?

Нива переместил натто в клюв и сделал паузу на пережевывание.

— Новые учебные курсы истории встречены сильным сопротивлением, даже бунтами.

— Чего вы ждали? Вы пытаетесь уничтожить наше наследие.

— Не уничтожить — углубить. Отдельные виды ослеплены эгоизмом и не способны увидеть глобальную картину… — Переводчик категорически не справлялся с интонациями, но я заметила, что цвета Администратора смазались — фостернский эквивалент невнятной речи, — В юности вы изучали японскую историю, потому что были гражданкой Японии, а не Кумамото.

— Это не одно и то же.

— Вы уверены?

— Уверена. В нашем двадцатом веке Соединенные Штаты оккупировали Японию на протяжении почти десяти лет. Они изменили структуру правительства и общества, переписали нашу конституцию, но не сделали нас американцами.

— Вот как вы воспринимаете Среду — как оккупантов?

Я молча поерзала на камне.

Взмахом щупальца Нива призвал официанта и заказал еще одну миску натто.

— Вы точно ничего не будете?

Я покачала головой.

Тишина накалялась. Пришел и ушел официант.

— У меня трое детей, — сказал Нива наконец. — Один — системный офицер на корабле Исследователей, другой изучает межзвездные миграционные паттерны стай уйуньи. Я прилетел на Землю, чтобы побыть рядом с третьей: Единственная Красная Точка без ума от ваших доконтактных систем утилизации отходов.

— От нашей канализации?

— Именно. Я надеялся, что она пойдет на Дипломатическую службу, — Нива с усилием выдул воздух из клюва, адекватно воспроизведя вздох, — И, знаете, именно этого хочет Май. Бродяжья Виза почти всегда — предпосылка к политической карьере.

— Политической?

— Я почел за честь получить ее просьбу о рекомендации. Ваша дочь — настоящая гражданка галактики.

Я ощутила резь в глазах. Вытерла щеку костяшками и мысленно поблагодарила океан за соленые брызги. Я-то думала, что Май хочет быть учительницей, пойти по моим стопам. Она всегда чем-то интересовалась, ей так нравилось учиться.

— Простите, — трубконожки Нивы рисовали на влажном столе абстрактные узоры. — Май поступила эгоистично, ничего вам не сказав, но она очень юна. Оправдать себя тем же я не могу.

— Вы должны были сказать мне обо всем. — Пришел мой черед вздохнуть, и ощущение скованности в груди стало исчезать. Если бы я узнала обо всем раньше, ничего не изменилось бы. Наверняка я бы задержала ее на Земле. — Спасибо за то, что вы о ней позаботились.

— Среда заботится обо всех своих гра…

— Не надо, прошу вас.

— Галактическая история отвечает нашим общим интересам.

Нива распластался по камню, его руки свисали по краям скалы.

Я хмуро смотрела в окно. Вглядывалась в ночь и думала, куда летит сейчас Май — и увижу ли я ее когда-нибудь снова.

— Вы не можете насаждать понимание силой, оно должно прорасти само.

— Но бунты? Я не понимаю… Мы так тяжело работали, мы принесли столько жертв, чтобы Среда не распалась.

— Вы же ради нас стараетесь.

— Да!

Фостерн вспыхнул, затем потемнел.

Я коснулась ближайшей руки Нивы. Трубоножки пощекотали мне ладонь и бережно приклеились к моим пальцам.

— Что мы будем делать теперь? — спросил Нива, приглушив цвета.

— Доверять друг другу.

— Но вы, люди, столько всего не знаете, вы к столь многому не готовы. Как мы можем быть уверены?..

— Спрашивайте. — Я посмотрела на залив и сморгнула слезы. Здесь не было ничего для Май, ничего, кроме истории. — Наш ответ может вас удивить.

Океан серебрился, его рябь отражала призрачный Токио. А высоко-высоко, над башнями-муравейниками, в небе чистом, как лист закаленного стекла, мерцали алмазные брызги звезд.

— Нива, — сказала я не оглядываясь.

— Да?

— Я бы чего-нибудь выпила.

© Evan Dicken. Citizen of the Galaxy. 2014

Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале

Analog Science Fiction and Fact.

© Николай Караев, перевод, 2015

© Xatchett, илл., 2015

Эван ДИКЕН (Evan DICKEN)

____________________________

Американский писатель. Родился и вырос на Среднем Западе США. Получил степень магистра истории Японии и истории науки и технологии в Университете Огайо. Его первый НФ рассказ «Чего стоит гордость?» опубликован в 2012 году в нетзине Ray Gun Revival. Рассказы и повести Дикена появлялись в изданиях Analog, Daily Science Fiction, Chaosium, Shock Totem и Unlikely Story. Сайт писателя: www.evandicken.com.