Уже полгода Россия наблюдает у своей страны-соседки обострение, которое с неясным восторгом именуют оранжевой революцией. Но злорадство, с которым русское общество встречает затруднения собственной власти, не скроет того, как расслабленно, с благодушием иностранца Москва следит за чужой революцией. Украинские составители сборника, увы, не могут позволить себе подобного.
Наименование чего-либо революцией обычно смягчает возражения ей. Большинство авторов сборника извиняются за термин «революция», и тем не менее вынуждены его применять. Одно это – несомненно революционный симптом, ведь революция – это крайний случай политики свершившихся фактов. В конце концов, киевская революция – никакая не украинская и не восточноевропейская. Это хорошо нам памятная русская революция, еще одна в столетней цепи таких же, начиная с первой русской революции 1905 года. Сделанные в СССР среди иных рефлексов имеют такой: с революциями не спорят, ибо они – воля самой истории. «Революция исторически неизбежна» – звучало в ряду формул «Учение непобедимо, потому что оно верно!» и «Партия и правительство постановили, что...» Революционная политика – это право меньшинства диктовать factum est в качестве великого всенародного выбора. Но какой факт продиктован украинцами-победителями украинцам-побежденным?
Здесь мы наталкиваемся на мощную мифологию выборов, едва не украденных у народного президента. Оставим в стороне криптофашистский концепт «народного президента», вернемся к выборам. Они – были? В смысле было ли что-то, процедурно смахивающее на выборы, кроме великого народного порыва («народ» для которого подвозили на автобусах и халявных поездах убитого вскоре министра Кирпы)?
Насколько всем интереснее обсуждать технологию революций в Сербии или Грузии, чем будни раскрепощенных наций! Переходя к послереволюционной современности, собеседник скучнеет: рай победивших демократий – периферия, убожество и гражданское небытие.
В тюрьмах Грузии все так же пытают, как прежде. Конституцию реформируют, но, разумеется, всегда в пользу полномочий народного президента. Впрочем, граждане перестают ходить даже на «хорошо подготовленные» выборы – в Сербии из-за этого выборы президента срывались дважды... А еще – невероятные, но неопровержимые политические обвинения, завершающиеся подбрасыванием улик... А чего стоят загадочные «самоубийства», где самоубийца по нескольку раз и под разными углами стреляет в себя и еще сам себе ломает пальцы! Или когда страны, как та же Сербия, рассыпаются на части, а второстепенные еврочиновники ненадолго приезжают их мирить – с порцией строгой любви и указаниями что-то еще отдать...
Приняв роды у революции, сам Хавьер Солана редко навещает ее колыбель – дело сделано, factum est. Бунтари, свергнувшие «управляемую демократию», получают автократию, управляемую извне.
Революция – это переворот, претендующий на тотальную миссию и легитимирующий себя этой миссией, пренебрегая возражениями и несогласными. Что такое тотальные выборы? Вам объясняют – это тщательно организованные выборы (Washington Post). Организованные – извне, при участии местных активистов.
Технологией тотальных выборов является массовое вовлечение граждан страны в добровольный демонтаж ее суверенных институтов. Мотивацию заменяет эйфория временного освобождения – тот или иной «майдан» и «площадь свободы», то есть место, где якобы отменяется сила тяжести и все танцуют. Организация карнавально-досуговой эйфории составляет важную сторону дела, пока обыватель не присоединится к маршам пустых кастрюль и пляскам студенток консерватории – перед войсками, которым не велено шевелиться.
Тайна революций – в бессилии, овладевающем их жертвами перед низвержением в Аид. Фигура Кучмы сохранит трагическое обаяние, несмотря на директорскую матершину, олигархические попойки и поздние метания запертого в Конча-Заспе монарха.
Выборы – пройденная революционная технология. Воля народа, как учит нас президент Буш-мл., должна быть выслушана в любой форме, какую угодно придать народу. Сама же народность есть качество, атрибутируемое в Европарламенте либо Конгрессе.
Что нового в тотальных выборах? Они порождают власть, которая знает, что уже не уйдет. Народную власть, именем народа США, легитимность которой далее зависит от голосований в Конгрессе, а не в Раде. Такая власть спокойно работает над своим увековечением. Ее нельзя сместить, дабы не вмерла Украина. Ее государственная работа посвящена страховке себя от «предвыборных случайностей», что уже вполне различимо. Революционная власть по чужому шаблону выстраивает внутри себя эрзац-плюрализм – делая реальный плюрализм уже несущественным. Легко заметить, что следующие выборы в Раду будут практически неконкурентными; все конкуренты будут куплены, запуганы и (или) заласканы.
Нам кажется, не может же быть так, так нечестно... но, собственно говоря, почему? Современный Запад уже объявил цель недопущения «иной Европы» – то есть формирования институтов цивилизационной идентичности Востока Европы. Когда главной ставкой является именно десуверенизация Евровостока – включая дискредитацию самой идеи суверенитета – вы встретите холодное, насмешливое, квасьневское игнорирование любых ваших аргументов.
Революционные технологии дешевле и проще демократических – киллерами которых наняты. Одноразовая имитация выборных процедур с привлечением масс для объявления подлинного результата выпотрашивает этический смысл демократии. Под флагом легитимности упраздняют гражданский суверенитет. Да, это увлекательная политическая игра, но – для удаленного игрока. Тотальные выборы – последний спектакль на родине перед долгими зарубежными гастролями. Как пишут в швейцарской прессе, сербские активисты столь проворны и эффективны, что прочно заняли место на восточном рынке. (Примерно то же говорят о сербах-контрабандистах.) Театр Ги Дебора вдруг закрывается, массовка расходится по домам, уныло оглядываясь в поисках демократии.
Но разве у нас было не так? Победа демократии в России-1991 за год изничтожила многомиллионное низовое освободительное движение – оставив всенародного президента и бизнес-труппу лицензионных демократов (числом в сотню литкритиков и эстрадных комиков пополам с информированными прокурорами). Россия обменяла суверенитет свободного общества на революцию именем общечеловеческих ценностей – то есть право меньшинства затыкать остальным рты пошлостями типа «иного не дано» и «красно-коричневый реванш». Страна в итоге революции получила меньше демократии, а не больше. Заодно революция уничтожила и государство, и общество. Кроме того, именно в августе 1991-го, а не в 2004-м Россия потеряла Украину, испугавшуюся – и справедливо – революционных безумств Москвы, оградившись от Ельцина незалежностью. Та революция стоила нам и Союза, и Украины.
Революция есть верный способ потерять там, где не ждал. Она – катастрофическая игра с нулевой суммой, где победитель получает все – включая право на вас и ваше будущее. Мир нормально опасен – подойдя слишком близко к обрыву и запоздав отпрянуть, завещаешь свои игрушки другим. То же в истории. Хунвейбин с цитатником «Поры» – простой хунвейбин, слепое средство разгрома институтов вроде стамески или цитатника председателя Мао. Он легко перехитрит неуклюжего бюрократа – и даст себя облапошить речевками в стиле нас багато, нас не подолаты. Поющий хитрован – легчайшая добыча азиатских вождей. Когда-то хунвейбин постареет, обрюзгнет и образумится – но за вас и вместо вас.
В мире тотальной игры нет правил – и не предусмотрены условия почетного мира для проигравших. Им нужен тотальный выигрыш, следовательно, нам чертовски нужно дать им проиграть. У России богатый опыт не только «успешных», но и успешно предотвращенных революций. Тем ценнее предоставленная нам авторами возможность поучиться на чужих ошибках.
Глеб ПАВЛОВСКИЙ