Ларин Петр и волшебное зеркало

ГЛАВА 23

Ранним утром тринадцатого дня плавания Петра разбудил вопль неугомонного Свистка.

— Земля! — кричал Свисток. — Ура, я вижу землю!

Пётр встал, разминая затёкшие руки и ноги, и потянулся за подзорной трубой. Он не испытывал никакого энтузиазма: за последние пять дней Свисток сообщал, что видит землю, раз сорок, и всякий раз оказывалось, что это либо полоска тумана, либо низко висящее над водой облако, либо пустынная скала, затерявшаяся в океане и такая бесплодная, что на ней не было даже птичьих гнёзд.

Путешествие сильно затянулось. Вместо семи дней, на которые рассчитывал Пётр, оно длилось уже тринадцатые сутки, а впереди по-прежнему расстилалась бескрайняя водная гладь. Вода и сухари из аварийного запаса давно закончились. Пётр опреснял морскую воду, но с каждым днём делать это становилось всё труднее, как будто заклинания наталкивались на какое-то противодействие, а последняя порция и вовсе получилась такой солёной, что пить её Пётр не отважился. Только это обстоятельство указывало на близость Мёртвого Материка, где, по слухам, магия почти не действовала, а если действовала, то вкривь и вкось.

Питался Пётр в основном рыбой, которую приносила Маргарита. Чайка осталась с ними, и Пётр был ей за это очень благодарен. Дважды Маргарита заблаговременно предупреждала его о появлении на горизонте железных кораблей, и оба раза Петру удалось уклониться от нежелательной встречи с морской гвардией. Рано утром чайка улетала на разведку, и ни разу она не вернулась из своих вылазок с пустым клювом. Поначалу Пётр колдовал над принесённой ею рыбой, придавая ей вид, вкус и запах жареной. Но по мере того как они приближались к неизведанным берегам Мёртвого Материка, его магическая сила слабела: позавчера вместо жареной рыбы у него получилась варёная, вчера — полусырая, и Пётр побаивался думать о том, как будет выглядеть его сегодняшний обед.

Он поднял подзорную трубу и направил её на лёгкое сиреневое облачко, висевшее над самой водой прямо по курсу лодки. Труба была довольно слабая, но даже через неё Пётр разглядел нежно-фиолетовые контуры холмов, напоминавшие спину двугорбого верблюда. Это, несомненно, была земля, и у Петра слегка похолодело внутри: он понял, что его путешествие близится к концу. И кто мог знать, что ждёт его там, на далёком берегу, — победа, смерть или долгий плен без надежды на освобождение?

Свисток лихо, как заправский моряк, соскользнул на палубу по туго натянутому шкоту. Он окончательно освоился с морской жизнью и научился управлять шлюпкой едва ли не лучше, чем Пётр. Довольно тяжёлая и неповоротливая посудина слушалась его свиста, как дрессированная собачка. Правда, в последнее время она откликалась на команды Свистка всё неохотнее — видимо, на её поведении сказывалась близость Мёртвого Материка. Это наводило Петра на кое-какие неприятные мысли, и, когда Свисток спустился с мачты и дурашливо отдал честь, он спросил:

— Ты себя хорошо чувствуешь?

Свисток оскорбился, решив, что Пётр не поверил его сообщению о показавшейся впереди земле.

— Если ты такой умный, полезай на мачту и убедись сам, — огрызнулся он. — Зачем на корабле вперёдсмотрящий, если ему всё равно никто не верит?

— Да я верю, верю, — терпеливо сказал Пётр. — Она отлично видна в подзорную трубу, и это действительно земля, а не мираж… Я просто интересуюсь твоим самочувствием. Тебе что, трудно ответить?

— Нетрудно, — сменил гнев на милость Свисток. — Отвечаю. Я чувствую себя просто великолепно и не понимаю, откуда вдруг такая забота. Я что, плохо выгляжу? Или ты решил взять на себя обязанности судового врача и теперь будешь каждое утро проводить медицинский осмотр? Не советую. Воображаю, как раскричится Маргарита, когда ты примешься копаться у неё в перьях и пересчитывать блох.

Пётр молча кивнул. Судя по словоохотливости Свистка, самочувствие у него и впрямь было отменное и он вовсе не собирался снова превращаться в безмолвный и неодушевлённый обрезок медной трубки.

— А! — неожиданно воскликнул Свисток и хлопнул себя лапкой по медному лбу. — Я понял! Ты боишься, что на Материке магия перестанет действовать и я снова стану обыкновенным свистком, да? Напрасно ты на это рассчитываешь. Не на таковского напали! Магия перестаёт действовать там, где в неё не верят. Но я-то в себя верю! Я — это я. Я живой и не собираюсь умирать из-за каких-то глупых суеверий. Ты сделал меня на совесть, а остальное — моё дело, так что не переживай понапрасну.

Пётр не успел как следует обдумать его слова, потому что вернулась Маргарита. Хлопая широкими крыльями, она примостилась на носу и громко крикнула, адресуясь к Свистку, но глядя при этом на Петра. За время путешествия Пётр начал понимать отдельные слова и даже целые фразы, произносимые чайкой, но всё ещё прибегал к услугам Свистка, который хоть и ворчал, но исправно исполнял роль переводчика.

— Она говорит, что впереди остров, — перевёл Свисток.

— Остров? — Пётр сам не знал, чего больше в его вопросе — разочарования или облегчения. — А Материк?

Чайка прокаркала что-то насмешливое. Свисток ухмыльнулся и перевёл:

— Она говорит, что даже Властимир Могучий не мог бы превратить остров в материк только потому, что тебе этого хочется. Она говорит, что тебе надо набраться терпения. И она права, — добавил Свисток от себя. — Ты сам это затеял, так что жаловаться тебе не на кого.

— Это я и без вас знаю, — проворчал Пётр и, придерживаясь одной рукой за натянутый, как струна, шкот, стал смотреть на приближающийся остров в подзорную трубу.

Теперь, когда расстояние немного сократилось, стало видно, что похожие на верблюжьи горбы горы на острове довольно высокие и лесистые. Скалистый берег круто обрывался в воду, и у подножия серой каменной стены Пётр разглядел белую полоску пены. Он опустил трубу и развернул карту, рассеянно поблагодарив Маргариту за принесённую рыбу. Рыбина была размером с руку, очень толстая. Она лежала на дне шлюпки, разевая утыканную устрашающими зубами кривую пасть. Пётр прикрикнул на Свистка, который норовил подобраться к рыбе поближе и потрогать её зубы, и стал разглядывать карту.

Пройденный путь был испещрён пометками, сделанными рукой Петра. На третий день пути ему удалось уговорить Маргариту пожертвовать одним из маховых перьев. Он очинил перо кинжалом, а вместо чернил использовал чернильную жидкость осьминога, выловленного всё той же Маргаритой и позже за ненадобностью отпущенного обратно в море. За все двенадцать дней пути ветер так и не переменился, так что Петру даже не пришлось прикасаться к парусу, не говоря уже о вёслах. Свободного времени в связи с этим у него было сколько угодно, и он с пользой убивал его, отмечая на карте каждый встретившийся ему на пути клочок суши, будь то коралловый риф или одиноко торчавшая из моря скала.

Он без труда отыскал красный крестик, обозначавший его нынешнее местоположение. Найти его было совсем легко, потому что крестик уже успел забраться в глубь белого пятна почти на целый сантиметр и был поэтому отлично виден. Пётр нарисовал рядом с крестиком, чуть впереди, крошечный кружок, написал под ним маленькую букву «о», поставил точку и задумался.

— Как назвать остров? — спросил он, ни к кому не обращаясь.

Маргарита ответила протяжным воплем, и Пётр без перевода понял, что она сказала: «Ни на что не годный». Видимо, остров ей чем-то не понравился — возможно, тем, что на нём было слишком много леса и слишком мало места для чаячьих гнёзд.

— Остров Свистковый, — сказал Свисток.

Маргарита разразилась пронзительными воплями, означавшими у неё смех. Свисток обиженно надулся.

— А что? — проворчал он. — По-моему, звучит.

— Всё ясно, — вздохнув, сказал Пётр. — Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдёт… — он осекся, вспомнив, что на Островах со стихами следует быть очень осторожным. — Назовём остров, когда хорошенько на нём осмотримся.

— Если будем живы, — ввернул Свисток и отпрыгнул в сторону, спасаясь от мелькнувшего в воздухе клюва Маргариты. Чайка была суеверна и не любила разговоров о смерти.

Пётр снова поднял трубу и посмотрел на остров. Увы, кое в чём Свисток был прав. Теперь обрывистый берег предстал перед ними во всей своей угрюмой красе. Отвесная каменная круча поднималась над водой на высоту пятиэтажного дома, а белая ленточка пены, приняв свои истинные размеры, превратилась в бурлящую, бушующую полосу свирепого прибоя, с тупым упорством бившегося о серые гранитные скалы. Попытка высадиться на этом неприветливом берегу была равносильна самоубийству, это понял даже такой неопытный мореплаватель, как Пётр. Да, Свисток был прав, и Маргарита тоже не ошибалась, считая этот остров ни на что не годным.

— Слушай, — сказал Свисток, — а нам обязательно здесь высаживаться?

— Вам не обязательно, — сухо ответил Пётр. — А мне хотелось бы развести костёр и зажарить вот эту рыбу, потому что жареная рыба вкуснее сырой.

— И ты согласен рискнуть жизнью ради кусочка жареной рыбы?

Пётр промолчал, и Свисток оставил его в покое. Дело, конечно же, было не в рыбе, просто Петру хотелось пройтись по твёрдой земле и немного собраться с мыслями перед тем, как продолжить плаванье навстречу неизвестности. Он стоял на носу и, не отрываясь, смотрел в подзорную трубу на приближавшийся остров. Но в сплошной стене серого камня по-прежнему не было ни малейшего намёка на вход в бухту или устье реки. Теперь эта стена уже не казалась гладкой; она была складчатая, покрытая трещинами и неприветливыми угловатыми выступами, угрожающе нависавшими над бурлящей полосой прибоя. Волны свирепо бились о подножие острова, брызги взлетали на огромную высоту и дождём падали обратно в море. Налетавший порывами ветер срывал с гребней волн клочья пены и раскачивал висевшие в воздухе корни деревьев. Деревья были корявые, узловатые, и росли с наклоном в одну сторону. Место было крайне неприветливое, и Пётр почти расстался с надеждой провести вечер у костра.

Маргарита покосилась на него круглым насмешливым глазом и протяжно крикнула. «Справа, — понял Пётр. — Нужно обогнуть остров справа — то есть с севера…»

Он навалился на длинный, окованный тёмной медью румпель, и шлюпка послушно отклонилась к северу. Остров был уже так близко, что Пётр невооружённым глазом видел белые буруны, слышал рёв прибоя и свист ветра в расселинах скальной стены. Шлюпку начало сносить к острову, и Пётр, закрепив румпель, взял круче к ветру. Мокрый жёсткий шкот резал ладони, мелкие злые волны, раньше мягко подстилавшиеся под корму, теперь били лодку в правую скулу, норовя перевернуть её и отнести к острову, чтобы разбить в щепки об острые камни.

Маргарита пронзительно крикнула, сорвалась с носа лодки и полетела впереди, указывая путь. Свисток пытался помочь, выводя команды, которым ещё несколько дней назад шлюпка повиновалась беспрекословно, но с таким же успехом он мог бы играть плясовую: волшебство в этих краях не действовало.

— А может, никакого Мёртвого Материка нет? — перекрикивая рёв прибоя, предположил Свисток. — Может, он давно утонул, как Атлантида, и от него остался только этот остров? Вот смеху-то будет!

— Да уж, — сквозь зубы согласился Пётр, борясь с ветром и волнами. — Обхохочешься.

Неравная схватка продолжалась почти час. Петру удалось обойти остров с севера и обогнуть далеко выдававшийся в море скалистый мыс. За мысом ветер немного утих, море стало спокойнее, и вскоре путешественники увидели узкое, как след удара мечом, устье фиорда. Чайка Маргарита, пронзительно крикнув, полетела прямо туда, и Пётр последовал за ней. Ему пришлось убрать парус и налечь на тяжёлые вёсла, чтобы ветер не пронёс его мимо входа в безопасную гавань.

Фиорд был длинный, извилистый, со множеством ответвлений. Здесь было тихо и сумрачно, как в пещере. Устье фиорда вскоре скрылось за поворотом, и теперь со всех сторон Петра окружали почти отвесные, иссечённые трещинами и разломами, возносящиеся на огромную высоту стены. Фиорд уходил в глубь острова, в самое сердце двугорбой горы, и стены становились всё выше. Полоска дневного света, сиявшая над головой, постепенно сужалась. Прибой не проникал в извилистую, как лабиринт, каменную щель, и вода под днищем шлюпки была спокойной и неподвижной. Она казалась чёрной, как смола, но, зачерпнув её ладонью, Пётр увидел, что вода по цвету напоминает крепко заваренный чай. В этом не было ничего удивительного: на дне фиорда было полно древесных стволов, и лодка время от времени вздрагивала, задевая их килем. Сверху, на недосягаемой высоте, пучками спутанных верёвок висели в воздухе мощные корни деревьев. Воздух был неподвижен, плеск вёсел и стук уключин, отражаясь от стен, рождали гулкое эхо.

— Ну и местечко, — пробормотал Свисток, старавшийся держаться поближе к спасительному карману Петровых штанов. — Сюда бы нашего капитана! Он так часто поминает ад, что ему бы здесь понравилось. Это не ад, конечно, но здорово напоминает дорогу туда.

Чайка Маргарита плыла впереди, указывая путь, и была похожа на детскую целлулоидную утку. Пётр грёб стоя, едва управляясь с тяжёлыми вёслами. Лопасти вёсел то и дело с неприятным стуком задевали затопленные стволы деревьев и покрытые неприятным скользким налётом верхушки подводных камней. Место и впрямь было до крайности неприятное, и Пётр уже начал жалеть о том, что забрался сюда. Если бы не крайняя нужда в пресной воде, он бы, наверное, немедля развернул лодку и отправился прочь из этой каменной ловушки.

Маргарита уверенно свернула в какой-то боковой пролив, такой узкий, что Пётр начал задевать вёслами уже не дно, а стены. Полоска дневного света над головой почти совсем пропала; оставшееся позади устье пролива выглядело просто узкой, слабо освещённой каменной щелью между двумя неровными стенами черноты. Но постепенно глаза привыкли к темноте, и Пётр начал различать подробности: всё тот же покрытый трещинами, поросший бледным лишайником камень, полузатопленные стволы деревьев, висящие в воздухе корни с болтающимися на них пустыми коконами каких-то насекомых… Лодка всё чаще цеплялась днищем за подводные препятствия, грести становилось всё труднее. Пётр оглянулся через плечо и увидел, что пролив заканчивается отвесной каменной стеной, у самого подножия которой чернело полукруглое отверстие грота. Маргарита покачивалась на воде возле этого отверстия. Увидев, что Пётр на неё смотрит, чайка негромко крикнула и решительно направилась в грот, мгновенно растворившись в чернильной тьме.

— Я туда не полезу, — решительно заявил Свисток.

Пётр перестал грести. Лодка тихонько скользила вперёд, чёрная пасть грота приближалась, готовясь проглотить утлое судёнышко вместе с экипажем. Честно говоря, Петру самому не очень-то хотелось туда соваться, но…

— Как хочешь, — сказал он Свистку. — Можешь вылезать.

— Куда?! — возмутился Свисток. — В воду?!

Пётр развёл руками.

— Куда хочешь. Я поплыву за Маргаритой, а ты у нас самостоятельный. Вот и решай.

— Молодчина, — буркнул Свисток. — Вот что значит настоящий верный друг… Надо мне было остаться в гостях у старины Власа.

Пётр промолчал и стал убирать мачту, чтобы ненароком не сломать её о каменный свод пещеры. Свисток тоже умолк, с тревогой наблюдая за тем, как приближается тёмная дыра грота. Наконец темнота надвинулась вплотную, и шлюпка бесшумно скользнула в чёрный тоннель.

Оказалось, что в гроте совсем не так темно. Откуда-то сверху пробивался дневной свет, позволявший разглядеть покрытые трещинами сырые каменные своды и крошечный песчаный пляж, от которого куда-то вверх уводила крутая, причудливо изгибающаяся лестница. На пляже, наполовину погрузившись в мелкий песок, лежал примитивный плот, сделанный из четырёх железных бочек, поверх которых был укреплён проржавевший до дыр лист железа, обнесённый погнутыми металлическими перилами. Вся конструкция была изъедена ржавчиной, с рыжего шершавого железа свисали белёсые пряди мёртвых водорослей. На краю занесённой песком палубы Пётр разглядел какой-то бесформенный от грязи и вековой ржавчины корявый выступ, похожий на гнилую корягу, и с огромным трудом узнал в нём лодочный мотор. До сих пор ему не приходилось видеть на Островах ничего подобного, за исключением железных кораблей морской гвардии, и Пётр понял, что они на правильном пути.

Чайка Маргарита сидела на краю плота. Она издала резкий насмешливый крик, многократно отразившийся от стен и потолка пещеры, и приветственно захлопала крыльями. Нос лодки с шорохом выполз на мокрый песок пляжа. Пётр выпрыгнул, и у него слегка закружилась голова, когда он ощутил под ногами твёрдую почву. Ему всё ещё казалось, что песчаный пляж слегка покачивается, как палуба корабля, но это скоро прошло.

Втащить тяжёлую корабельную шлюпку на берег он, конечно же, не мог, и потому просто привязал её, набросив верёвочную петлю на ржавый пенёк лодочного мотора, когда-то приводившего в движение железный плот. Он не знал, какой высоты бывают в этих местах приливы, и вытравил побольше верёвки, чтобы шлюпка могла свободно плавать на высокой воде, а не ушла в неё носом.

Чайка с криком подпрыгнула в воздух и, шумно хлопая крыльями, опустилась Петру на плечо. Она была размером с хорошего орла и вес имела изрядный. Её когтистые лапы глубоко вонзились в прочную кожаную куртку, и Пётр вспомнил добрым словом Волшебную Дудку Трёпа, которая привела его гардероб в соответствие со здешней модой.

Прихватив из шлюпки пустой бочонок для пресной воды и рыбу, которую он намеревался зажарить, навьюченный, как осёл, Пётр стал подниматься по лестнице. К его огромному удивлению, лестница оказалась не вырубленной в скале, как он поначалу подумал, а сделанной из обыкновенного бетона — материала, которым на Островах почему-то не пользовались. Выщербленные, растрескавшиеся ступени, скалясь ржавой арматурой, круто уходили куда-то вверх — казалось, прямо в небо.

Чем выше поднимался Пётр, тем светлее становилось вокруг. Перемешанная с вековой пылью бетонная крошка скрипела у него под ногами, время от времени вспугнутая шумом его шагов летучая мышь чёрной тенью проносилась мимо лица. Наклонный ход, за века и тысячелетия пробитый в монолитной скале водой и ветрами, то сужался, то расширялся; ближе к поверхности стены были покрыты глубокими трещинами, из которых высовывались похожие на мохнатые щупальца корни деревьев. Лестница здесь была засыпана каменными обломками; толстые корневища сплелись в густую сеть, туго набитую раскрошенным в щебёнку камнем. При одном взгляде на эти стены становилось ясно, что вскорости тоннель прекратит своё существование, наглухо закупоренный обвалом.

Подумав про обвал, Пётр невольно ускорил шаг. Свисток затаился у него в кармане, и даже бесстрашная Маргарита беспокойно вертела головой, всё глубже вонзая когти в плечо Петра.

Но вот казавшийся бесконечным подъём прекратился, и Пётр очутился в маленькой комнате с бетонными стенами и низким, тоже бетонным, потолком, в котором зияла большая дыра с неровными, поросшими мхом краями. Прямо перед Петром находился дверной проём, сквозь который ему был виден участок поросшей редкой жесткой травой каменистой почвы и несколько деревьев. Слева и справа от двери в стенах имелись узкие горизонтальные окошки, очень похожие на пулемётные амбразуры. По углам нанесло сухой листвы, мелких веточек и иного лесного мусора; прямо в дверном проёме, взломав слабыми корешками бетон, поднялось молодое деревце с мелкими тёмно-зелёными листиками, жёсткими и горькими даже на вид. Упавшая много лет назад тяжёлая стальная дверь валялась снаружи, и сквозь лохматые дыры в ржавом железе проросла трава. Всё здесь дышало вековым запустением, разрухой и смертью.

— Мне здесь не нравится, — объявил Свисток, высунувшись из кармана.

Маргарита хрипло каркнула, совсем как ворона, а Пётр сказал:

— А кому тут нравится? Зато теперь мы знаем, что я не ошибся: впереди Мёртвый Материк, и железные корабли действительно приходят оттуда. Посмотри на эти стены! Это же бетон, понимаешь? Да что стены! Один железный плот внизу чего стоит…

— Поздравляю, — буркнул Свисток. — Наверное, ты кажешься себе вторым Колумбом.

Маргарита разинула клюв и вопросительно вскрикнула: она не знала, кто такой Колумб. Пётр рассказал ей про Колумба, много дней плывшего наугад через величайший из земных океанов, про то, как бунтовали голодные, потерявшие надежду матросы и как все ликовали, увидев кружившую над кораблями чайку — предвестницу земли.

Маргарита немедленно загордилась и высказалась в том смысле, что чайки всегда приносят удачу и что Пётр действительно похож на Колумба, открывшего неизвестный материк.

— Неправда, — пискнул из кармана зловредный Свисток. — Он больше смахивает на капитана Джеймса Кука. Был такой мореплаватель. Был, да весь вышел, и никакие чайки его не спасли.

Маргарита поинтересовалась, кто такой Джеймс Кук. Пётр поморщился, а Свисток с большой охотой объяснил:

— Он тоже открыл неизвестный континент. Жителям континента почему-то не понравилось, что их открыли, они схватили храброго морехода и, гм… употребили в пищу.

Порыв ветра, ворвавшись в бетонный капонир, коротко взвыл в узких амбразурах, на полу зашуршал потревоженный мусор.

— Пора двигаться, — сказал Пётр и, наклонившись, поднял с пола бочонок и рыбину. — А про Джеймса Кука и Афанасия Никитина мы поговорим позднее, когда у нас будет больше свободного времени.

— Ну, это когда ещё будет, — с огромным сомнением протянул Свисток, соскальзывая обратно в карман.

— А этого Афанасия тоже съели? — спросила Маргарита.

— Нет, — ответил Пётр и решительно шагнул наружу, пригнувшись в чересчур низком даже для него дверном проёме.

В лицо ему ударил свежий ветер. Он стоял на склоне лесистой горы, круто спускавшемся к берегу фиорда; за фиордом возвышалась вторая гора, такая же крутая и так же густо поросшая лесом. Корявые деревья, листья которых больше походили на сосновые иглы, росли прямо из камня. На камнях зеленел мох, в забитых перегнившей листвой расселинах пучками торчала жёсткая серо-зелёная трава, острая, как штыки. На вершине горы торчала голая каменная глыба. Петру показалось, что на самой макушке каменного монолита мелькнуло что-то чёрное, но, приглядевшись, он ничего не увидел. «Птица», — подумал Пётр и решительно зашагал по склону к видневшемуся неподалёку распадку. Там наверняка было потише; защищённый с трех сторон лесистыми склонами распадок продувался не так сильно, как обращённая к морю горная круча, и Пётр надеялся найти в нём достаточно сухого хвороста для костра, а может быть, и ручей с пресной водой.

Он шёл, огибая каменный бок горы. Время от времени ему приходилось перелезать через стволы поваленных давними бурями деревьев. Кое-где деревья росли совсем редко, и в таких местах дувший с моря ветер пробирал до костей, несмотря на куртку из плотной акульей шкуры. Маргарита, как приклеенная, сидела у Петра на плече, Свисток затаился в кармане и не подавал признаков жизни. Пустой бочонок и уснувшая рыбина оттягивали руки, покрытые скользким мхом камни предательски выворачивались из-под ног, и постепенно Пётр начал уставать.

Он уже подумывал о том, чтобы сделать привал, как вдруг небо над ним потемнело. Пётр смотрел под ноги, чтобы не оступиться и не скатиться по крутому склону вниз, к обрыву, и поэтому заметил только тень, стремительно закрывшую солнце. Маргарита панически вскрикнула прямо ему в ухо и с шумом сорвалась с плеча. «Ложись!» — разобрал Пётр и, не рассуждая, ничком бросился на каменистую землю.

Что-то большое и тёмное со свистом пронеслось над ним, как идущий на бреющем полёте реактивный истребитель. Тугой порыв зловонного ветра прижал его к земле, рванув на спине одежду, и Пётр услышал удаляющийся свистящий рык.

Он поднял голову и огляделся. Скользкая рыбина, которую он выронил при падении, застряла в ближайшей расщелине, а вот бочонка нигде не было видно. Потом Пётр услышал глухой неровный стук и, посмотрев в ту сторону, увидел бочонок, который, подпрыгивая на каменистом склоне, всё быстрее катился вниз. Деревья и камни не могли его задержать: пустая деревянная посудина отскакивала от них, как мячик, и продолжала упорно стремиться вниз, к обрыву. Вскоре бочонок исчез из вида за деревьями, и Пётр понял, что больше никогда его не увидит.

Крик Маргариты заставил его опомниться. Он перевернулся на спину и едва успел откатиться в сторону. Огромная тень упала с неба на распахнутых крыльях, и мощные кривые когти со скрежетом пробороздили каменистый склон в том месте, где только что лежал Пётр. Он успел заметить чешуйчатое брюхо в жёлто-коричневых разводах и зубастую пасть, отдалённо напоминавшую крокодилью. Раздвоенный хвост, как огромный бич, хлестнул по ближайшему дереву, сбив с него большой кривой сук. Пётр вскочил на ноги и вскинул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как дракон-охотник ложится на крыло высоко в небе, разворачиваясь для новой атаки.

Пётр выхватил из ножен кинжал — своё единственное оружие. Маргарита, примостившаяся на ветке дерева, как какая-нибудь ворона, разразилась пронзительными воплями. Половины произносимых ею слов Пётр не знал, а другая половина была из тех, которые не принято употреблять в приличном обществе. Конечно же, чайка была права: с таким же успехом Пётр мог бы обороняться от дракона прутиком или просто кулаками.

Пётр бросился наутёк. Как назло, деревья здесь росли редко, что позволяло крылатому охотнику всё время видеть свою жертву. Спасти Петра мог бы капонир с ведущей в подземный грот лестницей, но тот был уже слишком далеко. Оставалось одно: бежать вперёд, в лощину, под прикрытие густых деревьев.

И Пётр побежал, как не бегал ещё ни разу в жизни. Маргарита держалась поблизости, совсем не по-чаячьи перепархивая с одного безопасного сука на другой. Пётр всё время слышал её пронзительные вопли. Под ноги ему то и дело подворачивались камни, склон горы был чересчур крутым для занятий спортом, но Пётр нёсся стрелой, перепрыгивая через поваленные деревья и петляя, как заяц, среди корявых, поросших серым мхом стволов. Позади опять раздался нарастающий свистящий рёв, как от пикирующего самолёта, Пётр отпрыгнул в сторону, нырнул за дерево и присел, скорчившись и накрыв руками голову.

Драконьи когти опять схватили землю. Со стуком брызнули во все стороны камни, огромное кожистое крыло задело макушку дерева, за которым прятался Пётр, и та с треском и хрустом упала и покатилась по крутому склону, цепляясь за другие деревья. Дракон чиркнул по земле кончиком второго крыла, тяжело выровнялся и снова набрал высоту.

— Мы пропали, мы пропали, мы пропали, — как молитву, бормотал у Петра в кармане Свисток. — Ну, почему аборигены съели Кука?..

Пётр покинул своё укрытие и бросился бежать. Спасительный распадок был уже близко, но шум драконьих крыльев за спиной нарастал. Пикируя на добычу, дракон издал свой боевой клич — тот самый свистящий рёв, от которого закладывало уши и становились дыбом волосы на голове. Пётр обернулся и увидел несущуюся прямо на него разинутую пасть, усаженную длинными и острыми, как кровельные гвозди, зубами.

Неожиданно драконий рык потонул в другом, гораздо более мощном и ужасном звуке. Жуткий свист, от которого Пётр временно оглох, а с деревьев дождём посыпались листья и сухие сучья, заставил крылатого ящера дрогнуть и резко свернуть в сторону. Это был знаменитый, воспетый в старинных легендах и подробно описанный в сказках Мёртвый Свист Соловья-Разбойника. Пётр не сразу понял, откуда он исходит, а когда понял, удивился: он и не подозревал, что Свисток на такое способен. Впрочем, удивляться было нечему: это страшное оружие Свисток рискнул применить впервые и только потому, что здесь, вблизи Мёртвого Материка, магия не действовала. В любом другом месте Мёртвый Свист убил бы всё живое в радиусе двухсот метров, в том числе и Петра.

Но, даже лишённый волшебной силы, Мёртвый Свист был так жуток и пронзителен, что заставил дракона прервать атаку и вновь подняться в небо, чтобы немного прийти в себя. Петра этот варварский звук бросил на колени, и он не сразу рискнул оторвать от ушей плотно прижатые к ним ладони. Откуда-то приглушённо, как сквозь вату, долетел возмущённый крик Маргариты, которую Мёртвый Свист сорвал с ветки и забросил в крону соседнего дерева.

— Как я его? — кашляя, просипел Свисток. Пётр его едва слышал из-за звона в ушах. — Ну вот, голос сорвал.

— Ну, знаешь, — пробормотал Пётр, очумело тряся головой. — Это, между прочим, даже не Серая магия, а самая что ни на есть Чёрная.

— Чепуха, — сипло и беспечно возразил Свисток. — Всё равно ведь здесь никакие заклинания не работают. Слушай, куда он подевался?

Пётр встал с колен и внимательно оглядел чистое небо. Дракон-охотник исчез.

— Пропал, — сказал Пётр. — Неужели отстал?

— Отстал, отстал, — самоуверенно заявил Свисток. — Знай наших! Пусть только попробует ещё раз сунуться, я ему… Мама!!!

В ушах у Петра всё ещё звенело, и он не сразу услышал приближающийся хруст ветвей и шорох осыпающейся гальки. Вопль Свистка заставил его обернуться, и он увидел, как стоявшее на краю прогалины дерево вдруг затряслось и с ужасным треском рухнуло, а из-за него, резво перебирая короткими крокодильими лапами, выполз дракон.

На земле он выглядел неуклюжим и медлительным, но первое впечатление оказалось обманчивым: дракон не столько полз, сколько бежал, и бежал с очень приличной скоростью. Его просторные крылья были сложены и плотно прижаты к бокам, из-за чего он очень сильно напоминал длинношеего крокодила, смеха ради нарядившегося в кожаный плащ с пелериной. Раздвоенный хвост волочился за ним, хлеща по земле, и камни разлетались во все стороны от его ударов. Длинная шея была вытянута параллельно земле, в маленьких крокодильих глазках горел огонёк холодной злобы. Из-за больших размеров движения дракона казались замедленными, но приближался он с пугающей быстротой.

Пётр понял, что всё пропало. Спустившись с небес на землю, крылатый хищник уравнял шансы. Теперь Петра не мог спасти никакой, даже самый густой, лес, надеяться оставалось только на ноги.

Пётр снова бросился бежать. В голове у него всё ещё шумело, ноги не слушались, лёгкие горели огнём, воздуха не хватало. А позади нарастал, приближаясь, зловещий треск ветвей, шуршал по камням длинный раздвоенный хвост, скрежетали, вонзаясь в каменистую почву, острые кривые когти…

Вконец обессилев, Пётр споткнулся, упал, больно ударившись локтями и коленями, и с трудом перевернулся на спину. Свисток выпал у него из кармана, откатившись в сторону; Пётр сел, тряся головой, и увидел, что дракон уже здесь.