Ледяной ноктюрн

Регент

Над залой царила тревога. Громкая и навязчивая, она заставляла собравшихся за столом переглядываться, а потом тут же отводить глаза в сторону, как если бы было совершено преступление. Нет, оно было совершено, но не ими… Никто бы из них не посмел погубить Великого князя Лутарии.

Злата поправила траурный платок на голове и кашлянула в кулак. Витольд фон Андро поглядел на неё, нахмурившись. С их последней встречи он сильно разжирел, хотя прошло всего несколько месяцев. Обилие перстней на пальцах и узоров на кафтане тоже увеличилось.

Анисим Ипатов был всё тот же. Краснолицый, усатый, с заспанными глазами пьяницы. Вдобавок позади него стояло двое амбалов из его личной охраны, в шароварах и бардовых кунтушах, с саблями на поясах и одинаковыми длинными густыми усами, традиционными для Стронницы. После убийства Твердолика пан так боялся за свою жизнь, что даже притащил стражу с собой в залу на собрание. Злата только покачала головой. Убийца ведь уже был пойман и казнён.

Рядом с ней сидел Милян Тит, стройный, высокий, чья загорелая кожа напоминала изысканную бронзу и пахла морским бризом. Одетый в легкий полупрозрачный плащ, тонкие штаны и рубаху, будто ему местный холод был нипочём, он приковывал к себе взгляды всех женщин в Княжеском замке, даже преклонного возраста. Он был завидным женихом – боярином, богатым, к тому же ещё и красивым, с блестящими чёрными волосами, гордым лицом и бездонной чернотой больших глаз. Но Злата знала его лучше, чем прочие. Милян ценил более всего в этой жизни свою свободу и на брак бы он её не променял. Свобода давала ему возможность резвиться в компании многочисленных любовниц, как знатных, так и простолюдинок, одна из которых уже носила под сердцем его ребенка. По слухам, Милян намеревался признать этого бастарда своим наследником, если других детей (в том числе и законных, мало ли) у него больше не будет. Его род никогда не отличался плодовитостью.

Милян привёз с собой несколько бочек лучшего сэрабийского вина почтить память усопшего владыки и велел налить каждому в замке, даже слугам, по кубку ароматного напитка. Злата испробовала это вино. Кислятина.

Взгляд блуждал по зале и всё равно натыкался на пустой высокий стул во главе стола. Кто теперь его займёт? И как скоро? Было совершенно непривычно сидеть без Твердолика. Злате казалось, что вот-вот двери распахнутся и он войдёт, с окаменевшим равнодушным лицом и усталым взглядом. Сядет за стол и обведёт собравшихся полувнимательным взором, прежде чем начать говорить – громко, медленно, отрывисто, как и подобает владыке.

Но двери оставались закрытыми.

Кто-то должен был взять на себя ответственность за начало собрания. Пару раз Анисим решил, что это был он, и открывал рот, но потом осознавал что-то и только вздыхал. Милян не собирался начинать, Злата и Витольд ждали чего-то, но сами не знали, чего.

«Растерянные, как дети, ей-богу», – подумала Злата.

Тишина стала невыносимой.

– Впервые мы начинаем наше собрание без него, – произнёс наконец Витольд, вызвав у других облегчённые вздохи. – И я даже не знаю, что нужно говорить.

– В память о Его Светлости, – сказал Милян и осушил свой кубок. Остальные последовали его примеру.

Слуги подлили каждому ещё вина.

– Он был суров и умён. И честен, – проговорил Анисим. – Редко бывал милосерден, но княжества процветали.

– Это правда, – кивнул Витольд, делая короткий глоток.

– Твердолик был хорошим правителем, – добавил Милован.

– Судари, это всё, конечно, прекрасно, и мы все скорбим по владыке, но давайте не забывать, что мы собрались здесь по делу, – сказала Злата. – Мы проводили его в последний путь, пора жить дальше. Нам надо решить многие вопросы.

– Созовём окольничих, – решил Милян.

– Нет. Нет. Рано. Сначала мы должны выяснить, кто заменит князя на некоторое время. Мы должны выбрать регента.

Главы княжеств переглянулись.

– Старший сынок князя, как бишь там его… – начал Анисим.

– Ратмир. Ему всего двенадцать. Он слишком мал, чтобы править, – отрезала Злата.

– Твердолик заменил Мстислава, когда ему было четырнадцать, – вставил Милян.

– Но его мать оставалась регентом вплоть до его совершеннолетия. Твердолик собирал советы и выступал перед народом, однако его направляла рука княгини.

– Что мешает нам сделать также? Посадить Ратмира на престол и давать ему советы, стоя в тени?

– Мальчишка не должен получить хоть толику власти в свои руки, пока не достигнет подходящего возраста, – возразила Злата, качая головой. – Он слишком молод. А Есения, будь ей земля пухом, сначала баловала своих детей, а потом бросила их нянечкам. И что в итоге? Мы имеем троих слюнтяев, которых страшно просто выпускать за пределы замка. Венцеслава только от кормилицы оторвали. А ему-то, между прочим, седьмой год идёт.

– Лучше бы ты за своим потомством следила, Злата, – буркнул Анисим.

Женщина ответила ему испепеляющим взглядом.

– Теперь некому тебя защитить, госпожа Василиск. Светлейший князь отбыл в мир иной.

– И на что ты намекаешь?

– Прекратите, мы не для этого собираемся здесь, – остановил перебранку Витольд и кашлянул в кулак. – Злата права. Ратмир ещё не готов. Передача ему даже малой части прав главы государства может обернуться бедой. Поэтому нам нужно выбрать достаточно зрелого и высокого по положению, чтобы он смог не только исполнять обязанности князя до совершеннолетия законного наследника, но и наставлять преемника. Ратмир должен обучиться, прежде чем занять место отца. Регент станет для него и учителем, и, возможно, папашей. И это будет кто-то из нас.

– Для этого я и предлагал созвать окольничих, – проговорил Милян. – Без ссор мы не выберем претендента среди нас. Нужен взгляд со стороны.

– Окольничие? Кого из них ты собрался приглашать? – хмыкнул Анисим. – Один казнён, другая сбежала, все остальные едва справляются со своими делами.

– Мивсаэль сбежала? – удивлённо спросила Злата.

– А то. Поджав хвост, унеслась на юг. Должно быть, надеется, что её примут в Грэтиэне. Даже пожитки свои не захватила. А между прочим, это она нашла тело князя. Почему её до сих пор не причислили к подозреваемым? Поганая эльфийка, чтоб она сдохла от стрел своих же сородичей…

– Эльфийке без князя тут ничего не светит, – ответила Злата. – Она просто побоялась, что её станут подозревать, или предвидела, что лишится места в Совете.

– К тому же виновников уже нашли, – добавил Витольд.

– И кто их сдал? Эта лживая жаба, Куврата, – сказала хозяйка Лебединых Земель. – Где он сейчас?

– Отбыл в Ардейнард по срочным делам.

– Не удивлюсь, если и он тут замешан.

– Больше всего жалко княгиню. Такая красивая женщина была, такая чистая… – пробормотал Витольд.

– И у которой ни совести, ни ума не хватило, шобы отказаться от идеи запрыгнуть на Архипов…

– Анисим, – ужаснулся Витольд. – Ты не у себя в Йоракове, где брань течёт как вода. Имей уважение.

Пан Анисим поджал губы, но ничего не ответил.

– Однако же она это сделала, – сказал Милян. – Не особо думая о том, что случится, если их раскроют. Не думала она и о своих детях.

– Наивная женщина, которой не хватало любви, только и всего, – вздохнула Злата. – А Архип умел дурить женские головы. Я всегда знала, что он недоволен своим положением и жаждет получить престол. Вот и напел княгине что-то про любовь, чтобы потом сделать своё грязное дело и жениться на вдове. Мне только одно интересно: откуда Куврата это всё знал?

– Он себе дорогу и к месту казначея прокладывал интригами и слежкой за знатными особами. Есения со своей глупостью могла ему проболтаться.

– И поплатилась за это головой, – сказал Витольд. – Если бы Архип взял всю вину на себя, мы бы сейчас настаивали княгиню на истинный путь, а не мучились бы с трудностями выбора. Но он ведь даже не сознался. Лишь твердил, что не убивал князя.

Злата промолчала, выслушав реплики боярина. Имя Кувраты, фигурировавшее во всём этом и без того мутном деле, не давало ей покоя. Он мог быть причастен к убийству, используя и Архипа, и Есению, одиночество одной и любвеобильность и амбиции другого, чтобы потом, подставив их, выйти сухим из воды. Только вот для чего? Какой резон ему убивать Твердолика в разгар кризиса в княжествах и во времена шаткого перемирия с Китривирией? Княжеская казна, за которую он ответственен, от этого не пополнится, соответственно и брать оттуда себе в карман как прежде Куврата уже не сможет. Так зачем это всё?

Если только заговор не затевался за границами Лутарии.

Злата вновь вздохнула и отставила бокал с вином в сторону. Соблазн отпить ещё был велик, даже такую кислятину. Терзания тревогами не проходили бесследно, а вино помогало справиться со всеми проблемами, но, к сожалению, не позволяло мыслить трезво. А сейчас это было нужно больше прочего.

– Судари, – обратилась она к остальным. – Копаться в белье мёртвого князя и его супруги не делает нам чести и отбирает драгоценное время, которое мы можем потратить на взвешенное решение. Настала пора выбирать.

– Я предлагаю созвать Совет Князя, и дать ему право проголосовать, – не унимался Милян.

– Шо же мы за вышние бояре такие, раз не можем обойтись без чужого мнения. Ты ещё предложи обратиться с этим к люду простому, – пробурчал Анисим.

– Как же иначе? Мы не сможем проголосовать честно, потому что каждый будет сам за себя.

– Тогда давайте не будем голосовать за себя, а за другого, – сказала Злата. – Например, я бы хотела видеть в качестве регента сударя Витольда и…

– Смиренен тот, кто не познал трудности бытия знатных господ, – раздался голос позади. – И алчен тот, кто вкусил сладость жизни барской и ощутил звон золота в чужих карманах.

Бояре повернулись на звук голоса к дверям залы. Увлечённые спорами, они не заметили, как слуги открыли двери, пропустив на потаенный священный совет чужака. Разглядев в госте знакомого, Злата отвернулась, чтобы никто не заметил усталого закатывания её глаз. Этого ещё не хватало.

Человек остановился и отвесил церемониальный поклон.

– Приветствую вас, господа бояре, верные советники усопшего князя, – промолвил он сухим голосом. – Для меня большая честь видеть вас всех.

– Как и для нас, Ваше Преподобие, – отвечал ему Витольд.

Гость выпрямился с улыбкой.

«Не ровен час он выкинет что-нибудь в своём духе», – подумала Злата, отказавшись встать и сделать реверанс, как подобало всякой женщине в присутствии церковного служителя. И дело было не в отсутствии веры, а в презрении, которое она испытывала к человеку, носившему имя Лек Август.

Он прошёл к столу, а за ним безмолвно последовали два стражника в плащах со знаками Братства Зари. Верховный служитель Церкви Трёх Восходов всегда сопровождался вооружённой охранной, ибо существовало бессчётное количество нечестивцев, желавших ему смерти. Религиозная политика до начала правления Твердолика развивалась на основе ненависти ко всему, что было неугодно Матери Света, то есть что не нравилось самим служителям. Церковь запрещала другие верования, разводы, работу женщин в сугубо мужских сферах, проживание на территории княжеств других рас, не одобряла магию и велела уничтожать всё, что имело отношение к маарну и керникам. С приходом к власти Твердолика она потеряла часть своих полномочий, и служители были особенно злы на князя.

Но что будет с ними сейчас, после его смерти?

Лек Август был чрезвычайно тощим человеком в церковной мантии, скрытой под дорожным плащом из грубой ткани. У него было строгое вытянутое лицо с орлиным носом, которое казалось ещё длиннее из-за тёмных бакенбард; волосы его были чёрные, как смоль, и совсем нетронутые сединой, несмотря на его возраст, а кожа – бледная, почти белая, говорившая о том, что он проводил немало времени в помещении. На лице у него было много морщин, особенно вокруг глаз, синих и глубоких, как Жемчужное море, но смотревших надменно, с неприятным прищуром.

Братья Зари стрельнули глазами в сторону амбалов Анисима и внимательно поглядели на их сабли. Те, в свою очередь, придвинулись ближе к своему господину.

«Цирк, – пронеслось в голове у Златы, – сейчас начнётся».

Лек снял плащ и отдал его одному из Братьев. На груди блеснула цепь коллара, инкрустированного мелкими сверкающими гранатами. Он сел на место, где сидел обычно Твердолик.

– Услышав про срочное собрание, я отложил все дела и примчался сюда, – сказал Лек, кладя руки на стол. – Я был так потрясён смертью Его Светлости…

– Мы все потрясены, – перебила Злата. Она была недовольна, что этот старикашка посмел ворваться в залу в тот момент, когда она говорила.

Лек не удостоил её взглядом.

– Мне сообщили, что вы выбираете регента, – продолжил он. – Увы, но князь ушёл от нас в самое неподходящее время. Страна ещё горюет по павшим от рук членов чёрного Ордена Аррола воинам, теперь скорбь заберёт себе ума людей все без остатка. А раздольцы сейчас на границе Южного края, идут на север. К Велиграду.

В зале повисло молчание. Злата видела, с каким напряжением в глазах сидел Милян и как беспокойно ёрзал на своём стуле Витольд. Да, они могли бы поговорить о второй главной проблеме – Раздолье, которое вступило в открытую войну. Но вместо этого они, словно базарные бабки, сплетничали о покойном князе и его окружении.

– Они не дойдут. Границы Южного края прилегают к Сэрабии, – сказал Милян. – Мои воины уже ждут их.

– Раздольцы разобьют и их. Одной только Матери известно, какой силой обладает огонь в их мятежных сердцах, – ответил Лек.

– До кучи нам не хватает ещё Китривирии. Слыхал я, будто царь илиаров не прочь вскрыть старые раны и вернуться к войне, – хмыкнул Анисим.

– Господа, нам нужно спасать страну, – изрёк Витольд, хлопнув ладонью по столу. – Если мы ничего не предпримем сейчас, мы скоро окажемся посреди руин великой прежде державы. Даже малейшая задержка может привести к печальному концу.

– Именно за этим я и здесь, – проговорил Лек, улыбнувшись краем морщинистого рта. – Чтобы предложить свою кандидатуру. Кому, как не Церкви дано вселять в поданных надежду и воодушевлять их на защиту родины.

Ещё одно молчание, на этот раз более тревожное. Злата откинулась на стуле, поигрывая жемчугами на своей шее. Ну вот, как она и предполагала.

– Вы хотите стать регентом? – переспросил с подозрением Витольд.

– Разумеется до совершеннолетия княжича Ратмира, – кивнул Лек.

– Глупости, – не выдержала Злата. – Церковь никогда не получала бразды правления, не получит и впредь.

– Не понимаю вас, сударыня, – вежливо сказал Лек.

– Вверить вам в руки престол – предать огню всё, что построил княжеский род.

– Я могу ошибаться, но…

– Вы превратите мирную жизнь в страх перед Церковью.

Все замолчали. Лек так и застыл, открыв рот на полуслове. Злата посмотрела на Витольда, ища его поддержки, но тот опустил взгляд вниз. А чего она ожидала – именно в Яриме основывалась Церковь Трёх Восходов, там же и проживал Лек Август. Они тесно общались между собой, тем более что Витольд как был, так и остался активным сторонником веры в Матерь Света.

Как это ни печально, но и он же был самым достойным из всех на место регента.

– Вижу, вас так и не наставили на праведный путь, – нашёлся наконец Лек. – Женщине не должно даже сидеть с нами за этим столом, а уж тем более извергать святотатство в присутствии Верховного служителя. В народе это карается тридцатью ударами плети. Публично.

Злата оставила жемчуга в покое, не сводя ненавистного взгляда с Лека.

– Разве вы не видите, как нужна людям вера? Особенно в такие тяжелые времена… Княжества погибнут, слепые, неведомые никем, кроме ложных идолов, – он поддался вперёд. – Страна погрузится в хаос!

– Мы уже выбрали регента, – холодно бросила Злата, красноречиво поглядев на Витольда. – Достойнейшего из всех.

Он перехватил её взгляд, и она ожидала увидеть в испуг в его глазах, но получила лишь едва заметный кивок и твёрдость в лице.

Всё что угодно, только не Лек Август. Если он станет регентом, Церковь опьянеет от запаха свободы, и начнутся те же бесчинства, что и пару веков назад, когда умалишенные фанатики резали каждую третью женщину, подозревая её в колдовстве.

Да, Церковь была полезна. Молитвы и наставления служителей несли свет в сердца и умы людей, но они же отбирали у них вольнодумие. Братство Зари стерегло мир от нечисти и преследовало Великий Ковен, однако некоторые из них часто карали невиновных, а в нынешнее время из-за партизанских войн Раздолья Братья служили наёмниками в рядах лутарийской армии.

– Я согласен с этим выбором, – произнёс вдруг Милян. – Витольд достоин места регента.

– Это правда, – подтвердил неожиданно Анисим.

Злата сдержала торжественную улыбку. Тем временем лицо верховного служителя побагровело.

– Чушь. Преступление, – выдавил он, поднимаясь с места. Сохраняя спокойный голос и медлительные движения, он всё же не мог скрыть вздувшиеся вены на лбу и алевшие как от пощёчин щёки. – Вы ещё узрите гнев Матери.

С этими словами он удалился, оставив боярам гнетущую атмосферу, которая не сменилась, даже когда прошло добрых полчаса.

– Это можно считать угрозой? – спросил Милян.

– Нет, – ответил Витольд. – Последнее слово за нами. Даже в отсутствие князя мы способны прищучить Церковь.

Злата посмотрела на него с удивлением.

– Лек вспыльчив, – со вздохом пояснил Витольд. – Его стремления и мечты иногда граничат с безумством. Но он не опасен.

– «Прищучить», – повторила Злата, поднимая бровь.

– Твердолик так и поступал. Господа, я польщён вашим выбором…

– Это больше морока, чем честь, – сказал Милян. – Теперь ты вместо Твердолика решаешь, в каком направлении двигаться нам всем. Мало кто хотел бы взвалить на себя такую ношу.

– Поэтому я полагаюсь на вашу помощь и советы, – отвечал Витольд. – Сперва мы разберёмся с Раздольем…

Наконец-то собрание сдвинулось с мёртвой точки. Злата не принимала участия в дальнейшей беседе, предоставив мужчинам самим решать военные вопросы – это была только их территория. Но из головы у неё никак не выходил образ Лека Августа, его красное злое лицо и последние слова, в коих ясно читалась угроза.

Без хватки Твердолика Церковь станет непредсказуема.

***

В голубизну неба уже проскальзывали лиловые отблески приближавшегося вечера, расширяясь и размываясь, словно водные краски на холсте живописца. С улиц Сфенетры доносились отзвуки суетливого шума – громкие разговоры и крики, ржание лошадей, перемежающееся с бурным пением флейт и кифар на главной площади. Едва жара спала, горожане высыпали из своих тесных домов наружу, намереваясь освежиться нежным фруктовым вином и потрогать новые товары на рынке. Поговаривали, что с шахт Лазуритового гнева прибыла большая партия украшений с драгоценными камнями.

Об этом без конца трещала Тамариса, показывая Дометриану своё новое ожерелье с топазами, золотые браслеты с изумрудами, переливающиеся бриллиантовые серьги и ещё что-то безумно дорогое и настолько же красивое, но царь не слушал. Он смотрел в окно, на зелёные кроны деревьев и огни города. Столичная жизнь бурно кипела на улицах, но в Дворце Ветров было тихо. Лишь отдалённое эхо городского шума бродило по его светлым коридорам.

Дометрину было необходимо обсудить с главой Конгрегации Золотой Крови дела, но он позволил ей пустую болтовню затем, чтобы самому погрузиться в отрешённое блуждание мыслей, которое порой ему было так необходимо. Он думал о море, о его бирюзовых прохладных волнах, о беспокойном ветре, шевелившем оливковые деревья во дворе и, неожиданно, о варварах-кочевниках, которые как-то подозрительно стихли в последнее время. Не ожидать ли новой угрозы от них? К тому же началась засуха. В Китривирии было лето круглый год, и когда на Великую Землю приходили суровые зимы, к Иггтару в гости жаловали знойные ветра и переставали идти дожди. Цены на товары земледельцев вырастали вдвойне, как и жалованье легионеров, а царская казна несла убытки. Но зато рыба у песчаных берегов Китривтрии никогда не переводилась.

– Может, стоит прикупить что-нибудь для вашей дочери?

Дометриан встрепенулся, спустившись с небес на землю.

– Что ты сказала? – просипел он и прочистил горло.

– Для Айнелет. Вот эти бриллиантовые серёжки, они бы подчеркнули её утончённую красоту, – пропела Тамариса.

– Да. Но я не знаю, куда их посылать. Я вообще не знаю, где она сейчас, – рассеянно пробормотал Дометриан, возвращаясь к окну.

Тамариса присела наконец на стульчик, кладя серьги перед собой на стол царя.

– Если захотите выяснить, где она, – проговорила она, изменившись в лице и мигом превратившись из восхищённой своими безделушками сороки в статную мрачную магичку, – я могу помочь вам.

– Нет. По крайней мере, не сейчас. Я дал слово, что оставлю её в покое.

– А мастер Олириам? Я слышала…

– Никаких вестей. Лета скрывается и от него.

Тамариса кивнула.

– Значит, она так хочет.

Дометриан вздохнул, отрываясь от вида за окном.

– Знакомство с дочерью напомнило мне те дни, когда кровь проливалась каждый день. Медная война, – проговорил царь. – Времена были так жестоки. Но я чувствовал счастье, когда находился рядом с Марилюр.

Тамариса опустила голову, прекрасно осознавая, в насколько интимные для него темы посвящал её Дометриан.

– Но довольно об этом. Ты ведь хотела поговорить о чём-то?

– Да, простите, я отвлеклась на такую чепуху, – смутилась Тамариса. – На прошлой встрече вы говорили, что готовы открыть школу магии… первую в Китривтрии.

– Говорил, – признался Дометриан. – Я не забыл об этом. Я ещё не передал соответствующее инструкции, но скоро это сделаю. Вы можете быть спокойны.

– Archas¹, для всех нас это прекрасная новость. Столько детей рождается в последнее время, и многие из них имеют дар. А у нас нет ни книг, ни учителей, которые могли бы их обучить, ни даже места, где бы они могли постигать искусство магии. Совет Конгрегации насчитывает пятнадцать человек, а этих детей – сотни по всей Китривирии.

– Я уже определил, что школа будет построена в южной части города, ближе к гавани, к морю. Тамошний склад надлежит снести, он непозволительно огромен, и освободившееся место как раз подойдёт для школы. Сейчас рано о чём-либо говорить, фундамент ещё не заложен, но я уже рассчитал бюджет. Даже в таких непростых условиях, учитывая превратности погоды и нехватку пресной воды, мы построим школу за короткий срок.

Тамариса привстала, чтобы дотронуться до руки Дометриана.

– Вы великодушный и щедрый владыка, которых у нас ещё никогда не было, – сказала она.

– Конгрегация делает благие дела и приносит пользу. К тому же мы не должны отставать от других держав в вопросах магии. Это взаимовыгодный союз.

– …который может привести нас к упадку.

Царь поднял голову и бросил взгляд на стоявшего в дверях кабинета Фанета. Тот прошёл в комнату, оглядел заполненные свитками и книгами полки, покосился на белый деревянный стол Дометриана, который тот всегда содержал в частоте – не было ни пылинки, ни пятнышка чернил, ни вороха бумаг, только скрупулёзно расставленные по своим надлежащим местам предметы письма и стопки чистой бумаги. Заметив Тамарису, Фанет поклонился ей.

– Что ты несёшь? – насупился Дометриан, опираясь устало на стол.

– Школа магии – дорогое удовольствие, которое мы не можем себе позволить, и ты знаешь это, Archas, – проговорил генерал и посмотрел на Тамарису. – Не в обиду.

– Да вы что, юноша, – кокетливо махнула рукой магичка.

Дометриан улыбнулся.

– Тут уже нечего обсуждать. Постройка школы – моё окончательное решение, Фанет.

Он был в хорошем расположении духа сегодня. Поэтому был готов простить племяннику его заморочки.

– У нас и так нет лишних средств, большая часть из которых должна идти на вооружение. Каждый гилор сейчас ценен для нас, – Фанет замер у стола и сцепил руки за спиной.

– У Китривирии всегда будут враги и опасности, но магия нам нужна. Это ещё один вид защиты. И, если угодно, оружия.

– Княжества слабы и беззащитны. Сейчас самое время напасть.

– Опять ты за своё, ну сколько можно! – мученически простонал Дометриан. – Я разделяю твои чувства, но сейчас не время для этой бездумной кровопролитной войны.

– Мы должны покорить Лутарию. Эту дорогу нам прокладывают сами боги. Разве ты не видишь?

– Ещё не время, – ответил царь. – Фанет, не выставляй себя дураком при других, прошу тебя.

– Генерал прав, – неожиданно произнесла Тамариса. – Княжества дали илиарам только годы рабства и унижения.

– Я это знаю. Но мы не готовы пока, – Дометриан поднялся с места и уперся кулаками в стол, глядя на генерала и магичку исподлобья.

– По крайней мере ты перестал отрицать очевидное, – заметил Фанет.

– Многое изменилось с некоторых пор, – царь сделал небольшую паузу. – Мы построим школу. А что до учителей… Грэтиэнский Университет пришлёт нам часть своих. Я обсуждал это с королём Кильриком прошлой зимой. Он сам предлагал.

– Я слышала, он сильно болен.

– Он стар, даже для эльфа. Если его путь будет в скором времени завершён, престол займёт кто-то из его сыновей.

– В том случае, если они не вцепятся в глотки друг друга, стремясь завладеть папочкиным наследством, – хмыкнул Фанет.

– Олириам обещал уладить эти вопросы.

– Ага. Только его король умирает, а он сбежал на Север.

– На Север? Зачем?

– А как ты думаешь?

Дометриан опустил взор к своим сандалиям и выпрямился, перестав давить костяшками кулаков на поверхность стола.

– Она на Севере, – заключил он. – Вляпалась во что-то?

– Вроде нет. За ней шпионить невозможно. Моя любимая кузина заметает за собой следы всегда, где бы она ни была.

– Я сразу поняла, что она умная девочка, – вставила Тамариса.

– Умная? Хитрая и безрассудная, – отвечал Дометриан, подходя к окну.

Увидев напряженную и застывшую, будто камень, спину, магичка поняла, что беседа закончена и покинула кабинет. Фанет проводил её взглядом до двери, затем хотел было отправиться вслед за ней, но царь остановил его.

– Постой, Фанет. Ты должен знать, что твои идеи близки моему сердцу. Но я не готов к войне.

– Я знаю, Archas, – генерал продолжил путь к двери. – Но княжества не будут ждать, когда Китривирия решится пойти в атаку. А поводов для начала новой войны и у нас, и у них предостаточно.

Когда Фанет ушёл, Дометриан со вздохом опустился на стул. Его племянник был слишком вспыльчив и слишком не любил лутарийцев, но его слова были правдой. Лутария считай что подарила Китривирии сразу несколько причин для возобновления противостояния.

«Ещё рано, – повторил про себя царь. – У Лутарии теперь нет правителя, люди уязвимы без него, и мы не можем напасть сейчас. Это будет низостью с нашей стороны».

История вражды илиаров и людей насчитывала несколько столетий. Когда-то предки илиаров населяли Рилналор, древний континент, сгинувший в водах Тайного моря после необъяснимой катастрофы. Выжившие перебрались на соседний материк Иггтар, куда вскоре прибыли люди с Великой Земли, переплыв Жемчужное море. Илиары утратили вместе со своим домом всё, что у них было, поэтому легко попали в рабство. Люди открыли неизвестную доселе расу. Илиары внешним видом напоминали их, только несколько крупнее и выше. У них была высокая продолжительность жизни – почти до четырёхсот лет. Верхние клыки у них во рту были слегка удлиненны и заострены. Кроме того необычны были их глаза – радужка у всех представителей расы илиаров светилась в сумерках, однако при солнечном свете этого не было видно.

Илиарам скоро удалось поднять восстание и вернуться с Великой Земли на Иггтар, где они возвели Китривирию – державу, сумевшую подчинить себе многие дикие племена жаркого материка. Но противостояние с людьми на этом не закончилось. Мир долгое время сотрясали две масштабные войны: Тариора и Медная война, окончившиеся перемириями между двумя изнывавшими от потерь странами. Некоторые владыки понимали бессмысленность этого конфликта и сумели сложить оружие в нужный момент. Некоторые наоборот возобновляли сражения. Медная война закончилась двадцать лет назад мирным договором, но ничто не мешало людям и илиарам вновь разорвать его. Новые войны были лишь вопросом времени.

Что до дочери, то Дометриан продолжал беспокоиться о ней. Она была его бастардом, ребёнком, которого воспитывал его близкий друг Драгон, с кем он провёл многие годы Медной войны. Он, Марилюр и сам Дометриан были невольными участниками запутанного любовного треугольника. Вынашивая под сердцем дитя от другого, Марилюр предпочла керника царю и говорила, что незаконнорождённой Айнелет нет места в царской семье. Даже несмотря на то, что кроме племянника у Дометриана больше не было наследников, и фактически девочке мог перейти трон Китривирии. Но царь позволил забрать у него Айнелет.

Нельзя сказать, что он так уж сожалел о решении Марилюр. Дочери всеми ненавидимой ведьмы тяжело пришлось бы и среди людей, и в Китривирии. До событий на Скалистых островах Айнелет вела скрытную жизнь, поэтому Дометриан встретил её уже взрослую. Жесткое воспитание Драгона помогло ей выжить. Быть Стражем никогда не было её выбором, но она его приняла. Пути Айнелет и Дометриана расходились, и пытаться быть отцом не имело смысла. Но что-то щемило в груди все эти двадцать лет, став сильнее после внезапной встречи с дочерью этим летом.

Вдруг царю на глаза попались два маленьких бриллианта, серёжки, которые забыла Тамариса. Он очнулся от раздумий, взял их в ладонь и пошевелил ею, любуясь сверканием драгоценности.

– Прощу прощения.

Дометриан повернулся к двери.

– Госпожа Тамариса оставила здесь свою вещь и послала меня забрать её, – произнесла темноволосая илиарка, одетая, как и сама глава Конгрегации, в просторную закрытую паллу бежевых тонов.

Дометриан недолго думая протянул ей навстречу ладонь с серьгами. Девушка сгребала их в свою руку, коснувшись случайно пальцами его запястья. Царь вздрогнул, ощутив словно электрические импульсы на своей коже. Он поднял взгляд на помощницу Тамарисы и увидел лицо, красота которого затмевала лик самой Алайдеи, а глаза казались двумя нежными маленькими озерами, наполненными голубоватым огнём.

– Благодарю вас, – со смирением и даже немногим страхом ответила помощница, склонив голову в поклоне.

Дометриан схватил её за запястье.

– Скажи мне своё имя, – попросил он.

– Кинтия, – удивлённо сказала девушка.

– Кинтия, – повторил Дометриан. – Как древний цветок Рилналора.

Улыбка девушки, вмиг возникшая на ровном молодом лице с тонкими чертами, смешалась с лёгким смущённым румянцем, и что-то в душе царя вздохнуло и поползло навстречу теплу, исходившему от этой илиарки.

1. Archas (илиар.) – Владыка.