Легенды старого Ташкента и Другие истории

получил. Хотите познакомиться?

– Прямо сейчас? – вскинув брови, удивляется Медведев.

– Так оно короткое. Одна страничка и та неполная.

– Ну, хорошо, – соглашается Дмитрий Анатольевич, опускаясь

на инкрустированный неброскими вензелями стул, и берёт протянутое ему

письмо. Пробегает и смотрит на Путина. А тот молчит, но так многозначительно,

типа, я ж предупредил: ин-те-рес-ное.

– Да-а-а, – говорит Дмитрий Анатольевич, – неожиданный поворот.

– Почему мы об этом раньше не думали? – супит брови Путин. – Идея

кажется стоящей. Опять-таки привлечение западных инвестиций, технологий,

людских ресурсов по программе „Соотечественники“. Ведь вымираем, Дмитрий

Анатольевич….

– Согласен, – кивает Медведев, – но, как говорится, ген пальцем не

раздавишь.

– Это верно. Ген у нашего народа крепкий. В то же время, если мозги

утекают, значит, они есть. Уже хорошо. Значит, они высокого качества, иначе

они никому не были бы нужны и не утекали.

– Правильно, - соглашается премьер.

– Но во всём этом усматривается ещё один важный аспект.

– Какой?

– Невосстановление автономной республики российских немцев – словно

дамоклов меч, зависший над всеми остальными национальными

образованиями страны. Ведь что башкиры, калмыки, чеченцы, татары и прочие

карачаевцы наверняка думают?

– Что? – насторожился Медведев.

– Если так со своими родными немцами обошлись, народом, который,

и здесь автор письма, думаю, прав, возник в Российской империи, а не

в Западной Европе или в Африке, то ведь и нас в любой момент могут

прихлопнуть. Отсюда сепаратистские настроения, желание дистанцироваться

от Москвы и тому подобное. Но хватит ли у нас ресурсов и кадров, чтобы

восстановить республику на Волге? – вот в чём вопрос.

– Не знаю, – жмурится Медведев.

– Давайте прикинем. С чего начнём?

– Наверное, с руководства.

– С этим, думаю, проблем не будет, – усмехается Владимир

Владимирович, – руководителей мы подберём. И не только питерцев.

– Ну а ресурсы?

– Во-первых, как говорил Остап Бендер, заграница нам поможет. Во-

вторых, наши родные олигархи, которые притаились. Их потрясём. И наконец,

речь идёт, как понимаю, не о Новом Уренгое или Сочи, а о Поволжье.

– И всё же не вызовет ли это напряжения, народных волнений?

– Думаю, не вызовет. Не в горбачёвскую перестройку живём. И потом, кто

сегодня будет противиться открытию у себя филиала «БМВ», «Сименса»,

«Боша», «Мерседеса»? Опять-таки нобелевским лауреатом 2010 года

по физике вместе с Константином Новосёловым стал Андрей Гейм –

российский немец, между прочим.

– И этот момент тоже можно использовать?

– Конечно.

– Точно всё просчитали, Владимир Владимирович. Чувствую получится.

– А вот лично у меня сомнения присутствуют, – вздыхает Путин.

На какое-то время в кабинете воцаряется тишина. Тревожная. Нарушает

её президент:

– Согласитесь, Дмитрий Анатольевич, что в современном мире, пусть

у народа будут и лауреаты, и учёные, и музыканты, и рабочий класс с трудовым

бюргерством… Ведь мы о немцах говорим?

– Да, да. Я понял.

– …Но если у него, то есть у республики, не будет футбольной команды,

то Европа с Америкой не поймут. Тем более в преддверии чемпионата мира

2018 года, который, напомню, пройдёт в нашей стране.

– И снова вы правы. Тем более что американцам с англичанами не говоря

уж о французах, идея восстановления республики немцев ох как не понравится.

– Думаете?

– Убеждён. Ведь мы, через эту автономию, типа с Германией сближаемся.

А это для них почти, уж простите за прямоту, если не полный, то, как говорит

Алишер Усманов, трёхчетвертной кирдык.

– Россия не обязана исполнять условия, - посуровел Путин, - навязанные

извне. Пусть жену свою учат щи варить! А вот Алишер Бурханович – мудрый

человек. Но и автор письма не прост. Справочку приложил. Просто я не успел

вас с ней познакомить. Вот смотрите, – и протягивает Медведеву дополнение

к моему письму, которое я, будучи болельщиком со стажем, предусмотрительно

составил.

– Что это?

– А вы прочтите, – улыбается президент, – полная, так сказать,

инновация.

– «Сборная российских немцев по футболу», – читает Дмитрий

Анатольевич. – Интересно. Кто же в неё включён и откуда взялись?

– Ни единой подставы. Все наши! – с нескрываемой гордостью говорит

Путин.

– В каком смысле «наши»?

– В смысле, родились в СССР

– Понятно. Ну что ж, давайте посмотрим. – И Дмитрий Анатольевич

вначале отстранённо, а потом всё более увлекаясь, начинает читать справку,

которую я приложил к письму. Думаю, и вам она будет небезынтересна.

«Сегодня из российских немцев, выступающих в различных футбольных

клубах Европы и Азии, – писал я, – вполне можно составить хорошую команду.

Привожу состав и краткие анкетные данные игроков:

Борис Беккер, только не тот, который теннисист, а который родился

в 1991 г. в Тамбове. Затем какое-то время вместе с родителями жил в городе

Тереке, что неподалёку от Нальчика. В 1995 г. его семья переехала в Германию.

Правый защитник клуба „Кайзерслаутерн“, выступающего в бундеслиге. Играл

за юниорскую и юношескую сборные команды ФРГ;

Андреас Вольф, родился в 1982 г. в таджикском городе Ленинабаде (ныне

Худжант). В 1990 г. семья возвратилась на родину предков в Германию и стала

жить в городе Ансбах. В 1997-2011 годах выступал на позиции центрального

защитника за клуб бундеслиги „Нюрнберг“. Был капитаном команды. В 2011 г.

перешел в бременский „Вердер“ также выступающий в бундеслиге, а в 2012 г. –

в «Монако», выступающий в высшем дивизионе французского футбола.

Капитан команды;

Андреас Бек, родился в 1987 г. в Кемерово. В 1990 г. вместе с родителями

переехал в Германию. Выступал за „Штутгарт“. В настоящее время капитан

команды бундеслиги „Хоффенхайм“, входил в сборную Германии по футболу.

В 2009 г. в составе молодёжной сборной ФРГ стал чемпионом Европы.

Амплуа – защитник;

Константин Рауш, родился в 1990 г. в селе Кожевниково Томской области.

Когда Константину исполнилось шесть лет, его семья переселилась в Германию.

С 2007 г. по 2013 г. выступал за команду бундеслиги „Ганновер-96“. 5 мая 2013 г.

подписал контракт со «Штутгартом», Амплуа – левый защитник. В 2007 г.

в составе молодёжной сборной Германии стал бронзовым призёром

чемпионата мира. Тогда же был удостоен серебряной медали Фрица Вальтера,

как второй среди лучших игроков Германии в своём возрасте;

Александр Хан, родился в 1993 г. в Омске. Вскоре вместе с родителями

переехал на историческую родину, где увлёкся футболом. Амплуа – защитник.

Выступает за команду бундеслиги „Ведер“ (Бремен);

Сергей Каримов, родился 1986 г. в посёлке Сарань Карагандинской

области. Отец – русский. Мать – немка. С 1995 г. живёт в Германии. В 2009 г. в

составе футбольного клуба „Вольфсбург“ стал чемпионом Германии. С мая

2011 г. выступает за клуб „Дуйсбург“. Амплуа – защитник. В августе 2010 г.

Сергей сыграл свой первый матч за сборную Казахстана;

Евгений Шпедт, родился в 1986 г. в Новосибирске. Выступал за

московский „Спартак“, КАМАЗ (Набережные Челны), ФК „Нижний Новгород“, ФК

„Химик“. С 2012 играет за новороссийский „Черноморец“. Амплуа – защитник.

Достижения: серебряный призёр чемпионата России (2006 г.), финалист Кубка

России (2005/2006 гг.);

Александр Меркель, родился в 1992 г. в посёлке Первомайский

в Восточном Казахстане. В 1997 г. вместе с родителями переехал в Германию. С

2010 по 2012 гг. выступал в составе одного из лидеров итальянского футбола –

клуба „Милан“. Затем играл в клубе «Удинезе», выступающем в серии «А»

итальянского первенства. С 2014 в английском клубе «Уотфорд». Амплуа –

полузащитник. С 2007 по 2011 год Александр выступал за юношеские и

молодёжные сборные Германии разных возрастов;

Юрий Юдт, родился в 1986 г. в Караганде. В 1992 г. вместе с родителями

переселился в Германию. Выступал за команды „Гройтер Фюрт“, затем

„Нюрнберг“. С 2012 г. в «Лейпциге». В 2007 г. выступал за молодёжную сборную

Германии. Амплуа – полузащитник;

Роман Нойштедтер, родился в Днепропетровске в 1988 г. Сын бывшего

полузащитника алма-атинского „Кайрата“, выступавшего также

за владикавказский „Спартак“, симферопольскую „Таврию“, московский ЦСКА,

немецкие клубы „Карлсруэ“ и „Майнц“ Петра Нойштедтера. На позиции

центрального полузащитника Роман выступал за команду бундеслиги

„Боруссия“ из Мёнхенгладбаха. Входил в молодёжную сборную ФРГ. Сегодня

защищает цвета „Шальке-04“. 9 ноября 2012 г. впервые вышел в составе первой

сборной Германии на матч со сборной Нидерландов;

Генрих Шмидтгаль, родился в посёлке Иссык Алма-атинской области в

1985 г. В 1987 г. вместе с родителями переехал в Германию. Выступал

в команде второй бундеслиги „Рот-Вайсс“ (Оберхаузен). Весной 2011 г. подписал

контракт с командой бундеслиги „Гройтер Фюрт“. В 2013 перешёл в «Фортуну»

(Дюссельдорф). Амплуа – полузащитник. С 2010 г. входит в состав сборной

Казахстана;

Константин Энгель, родился в 1988 г. в Караганде. Выступал за команду

второго дивизиона немецкого футбола «Оснабрюк». В 2011 г. перешел в самый

успешный клуб бывшей ГДР „Энергия“ (Котбус), выступающий сейчас во второй

бундеслиге, но нацеленный на высшую. Амплуа – полузащитник. С 2012 года

защищает цвета сборной Казахстана. 26 марта 2013 года забил свой первый гол

в ворота сборной Германии;

Вилли Евсеев, родился 14 февраля 1992 года в Темиртау. В 1993 г. его

семья переехала на постоянное жительство в Германию. Играл за юношескую и

молодежную сборные ФРГ. С 2010 по 2013 выступал за «Ганновер-96». Затем в

австрийской команде «Винер-Нойштадт». С 2013 в «Вольфсбурге». Амплуа -

полузащитник;

Братья Евгений и Виктор Бопп, родились в Киеве соответственно в 1983 г.

и в 1989 г. В 1992 г., как немцы, переехали с родителями в Германию.

Воспитанники мюнхенской „Баварии“. Играли за юношескую сборную Германии.

Амплуа – полузащитники. В 16 лет Евгений перебрался на Туманный Альбион.

Выступал за английские команды „Ноттинген Форест“, „Крю“, „Ротерхэм

Юнайдед“. В настоящее время играет в составе команды второй немецкой

бундеслиги „Карл Цейс“ (Йена). Виктор выступает за команду высшей

бельгийской лиги „Роял Шарлеруа“;

Эдгар Приб, родился в 1989 г. в Якутии в городке Нерюнгри. В начале 90-х

прошлого века его семья перебралась на историческую родину. Амплуа –

атакующий полузащитник. Выступал за команду бундеслиги „Гройтер Фюрт“. С

2013 г. защищает цвета клуба „Ганновер-96“;

Витус Нагорный, родился в киргизском городе Майли-Сай в 1978 г.

В 1990 г. с родителями переехал в Германию. Амплуа – центральный форвард.

Защищал цвета 12 клубов третьей, второй и первой бундеслиг. В настоящее

время играет в дубле мюнхенской „Баварии“;

Александр Ланглиц, родился в 1991 г. в Павлодарской области

Казахстана. Через два года его семья переехала в Германию. Играл в

юношеской команде клуба „Пройссен Мюнстер“, затем за юношескую команду

одного из самых популярных футбольных клубов Германии „Шальке-04“. С 2013

г. нападающий команды второй бундеслиги „Рот-Вайсс“ (Эссен);

Александр Гейнрих, родился в 1984 г. в узбекском городе Ангрене.

Выступал за узбекские команды первого дивизиона „Дустлик“, „Пахтакор“,

российские ЦСКА и „Торпедо“, южнокорейский клуб высшей лиги „Сувон

Самсунг Блюуингс“, эмиратский футбольный клуб „Эмирейтс“ (Рас-эль-Хайма).

C лета 2012 защищает цвета казахстанского клуба высшей лиги „Актобе“.

В составе команд, в которых играл, трижды становился чемпионом Узбекистана,

трижды обладателем Кубка Узбекистана, один раз чемпионом России.

Четырежды удостаивался звания „Футболист года Узбекистана„. Входит в состав

сборной Узбекистана. Амплуа – нападающий…».

– Ну и как вам? – спрашивает Путин Медведева, когда тот заканчивает

читать мою справку. – Не кажется ли, что такой команде вполне по силам

сборную России под орех раскатать?

– Нет, не раскатают, – отвечает премьер.

– Почему? – удивляется Владимир Владимирович. – Ведь в таких

командах играют!

– У них вратаря нет.

– И точно, а я не заметил, – смущается Путин.

– Но если найдут, то вполне раскатают, – вздыхает Медведев.

– А с республикой что делать будем?

– С республикой предлагаю повременить. Пусть с вратарём сначала

определятся.

– И это правильно, – расплывается в улыбке Путин. – Поддерживаю

ваше предложение…

… Едва эта моя история появилась в берлинском еженедельнике

«Русская Германия», как из Ветцлара (есть такой городок в земле Гессен),

позвонил писатель, а в прошлом полярник, охотник-промысловик Владимир

Эйснер, и спрашивает:

– Вратаря нашёл?

– Нет, – говорю, – но надежды не теряю.

– Молодец, – похвалил Эйснер, – а вратарём, если хочешь, можешь

меня записать.

– Могу, конечно, но лет тебе сколько?

– С одной стороны достаточно, а с другой, как посмотреть, – говорит

Эйснер. – И вообще не в этом суть.

– А в чём?

– А в том, что в сезон 1967-68 годов я вратарствовал на мысе

Челюскина.

– Где?! – спрашиваю.

– В месте компактного проживания российских немцев, как, в целях

политкорректности и соблюдения политеса, принято сегодня выражаться, –

пояснил Владимир. – А если конкретно, то на самой северной оконечности

Евразии защищал ворота команды метеорологов. Про меня даже в местной

газете писали.

– Которая „Северное сияние“ называлась, – предположил я.

– Нет, – говорит Эйснер, – она «Пролив Вилькицкого» называлась.

Так что, записываешь в команду?

– Записываю, – отвечаю. – Начинай тренировки.

Положил трубку. Размышляю. Пытаюсь представить, как Эйснер на

берегу Северного Ледовитого океана в футбол играл, и что он делал, если,

допустим, мяч в воду падал? Кто его доставал? Может дрессированные

пингвины? Хотя пингвины там вроде не водятся там, в основном белые

медведи, волки и вообще сплошной лёд, торосы… И тут снова телефон звонит.

Поднимаю трубку, а это мой старинный друг Рауль Мир-Хайдаров из Москвы.

Он теперь известный меценат, галерист, популярный писатель – общий тираж

книг которого - под миллион. А родились оба мы в Актюбинской области

Казахстана. Конечно, это не мыс Челюскина, но, доложу вам, ещё те пампасы,

то есть места компактного проживания. Особенно в середине прошлого века,

когда зимой из посёлка в посёлок только на тракторе можно было прорваться.

Ну а про весну-осень и говорить не буду.

– Привет, дорогой, – с угадываемой даже в тембре голоса улыбкой

говорит Рауль.

– Здравствуй, дружище, – искренне радуюсь я.

– Прочёл твоё письмо нашим вождям, – продолжает Рауль, - и решил

помочь российским немцам. Ты же помнишь, что к футболу я тоже отношение

имею?

– Ещё бы! – восклицаю, а про себя думаю: как же я забыл о Рауле,

человеке, который в футболе разбирается ничуть не хуже, чем в живописи?! А

уж как он разбирается в живописи… Впрочем, разговор это долгий, особый, а

если о футболе, то именно Рауль, к футболу прямого отношения никогда не

имевший, пользовался привилегий свободного посещения раздевалки

ташкентского „Пахтакора“, как перед началом, так и после окончания матчей. И

это в самый пик расцвета и популярности команды. Если кто не проникся и не

понял, что это такое, поясняю: меня, главного редактора республиканской

молодёжной газеты, к этой самой раздевалке даже не подпускали.

Ещё, вспоминаю, Рауль водил дружбу с Михаилом Месхи, Славой

Метревели, Геннадием Красницким, Берадором Абдураимовым, Гурамом

Цховребовым, другими «звёздами» советского футбола. Он даже с похмелья

мог без запинки назвать состав любой команды, выступавшей в первой и

второй лигах первенства СССР, и… мюнхенской «Баварии». Да, да! Мы оба

тогда болели за «Пахтакор» и за звёздную команду Франца Беккенбауэра,

Герда Мюллера, Пауля Брайтнера, Ульриха Хёнесса, Зеппа Майера… Впрочем,

почему «тогда»? Мы и сейчас не в запасе.

– Так вот, – продолжает Рауль, – есть у меня голкипер. Прыгучий,

цепкий. Зовут Людвига Вуккерт.

– Где, – спрашиваю, – ты его нашёл?

– В Казахстане, в Мартуке, – говорит Рауль. – Он племянник моего

школьного друга Сигизмунда Вуккерта, который уже 20 лет живёт в Германии.

Но когда жил в Казахстане, то в первенстве Актюбинской области защищал

ворота сборной Мартукского района.

– А Людвиг?

– Он тоже теперь в Германии. В Мартук погостить приехал, а там

неприятность приключилась. Основной вратарь районной команды руку

повредил, вот Людвиг и встал на ворота. Как леопард прыгал и даже рычал. На

своих защитников. Представляешь?!

– Конечно. Но что ты там делал?

– Тоже в гости приехал. Я же почётный гражданин Мартука. Там ведь

улица есть, которой моё имя присвоили, а в краеведческом музее Актюбинска

целый зал моему творчеству посвящён. Ну и само собой картинная галерея…

– Ах, да, вспомнил. Прости.

– Александр, обязательно разыщи в Германии Людвига. Если бы твоё

„Письмо в Кремль“ раньше прочёл, то конечно адрес у него взял.

– Не волнуйся. Разыщу. Спасибо, что позвонил.

– Не за что. Я скоро в Ташкент лечу, а потом в Казань. Там тоже буду

искать. Ну а потом в Германию, в Мюнхен. Снова хочу в ресторанчике посидеть,

где с Францем Беккенбауером познакомился. Может с ним потолковать? Вам

же тренер нужен…

Закончил я разговор с Раулем и думаю: Эйснер с Вуккертом наверняка

вратари неплохие. Но хорошо бы заполучить в команду такого, как Оливер Кан.

А почему нет? Почему бы Оли Кану не предложить встать в ворота команды

российских немцев? Да, да, не удивляйтесь - тому самому легендарному

вратарю сборной Германии и мюнхенской „Баварии“, четырежды

признававшемуся лучшим голкипером мира и Европы, пять раз – лучшим

голкипером бундеслиги и считающимся одним из лучших вратарей конца XX –

начала XXI веков. Какие для этого основания? Ну, начнём с того, что его

дедушка – Рольф Кан из латвийской Лиепаи, которая, когда он там жил Либавой

называлась. И бабушка – Эрика Алкснис тоже оттуда. В 1943 году в Лиепае

родился отец Оли – Рольф. В 1945 году семья перебралась в западную зону

оккупации Германии и обосновалась в Карлсруэ, где в 1969 году появился на

свет наш легендарный вратарь. Так вот, дедушка Канна – прибалтийский немец,

а бабушка – латышка. Иными словами, останься они там, то их бы непременно

сослали в Сибирь или за полярный круг к Эйснеру, а позже, как переселенцы,

они бы вместе прибыли в Германию. Договориться с Канном тоже не великая

проблема: он мой сосед, в булочной иногда встречаемся и в итальянском

ресторанчике, что на границе Мюнхена с Грюнвальдом.

Мои размышления прервало письмо, поступившее электронной почтой из

Ташкента от моего бывшего коллеги по «Комсомольцу Узбекистана» Геннадия

Лю, с которым поделился намерением, сколотив команду из российских немцев

сыграть со сборной РФ.

Геннадий писал: «Отличная игра в гротескно-эпистолярном жанре, в

котором ты занял лидирующие позиции ещё после «Письма канцлеру» ( он имел

в виду мой очерк, в ряде бумажных и электронных изданий). Набив руку, ты

теперь набил и ногу, и мастерски попинываешь кого надо. Да, хорошо все-таки

играть на своем поле! ( Здесь Геннадий намекает на то, что я живу в

Германии). Но может, и я пригожусь твоей команде? Ведь в тот же период, когда

Володя Эйснер гонял белых медведей, я стоял на воротах в совхозе «Кок

Арал» Ташкентской области, где наша школьная команда, составленная из

старшеклассников-сборщиков хлопка, проводила товарищеский матч с

местными мастерами кожаного мяча. Они бы так и не смогли нас одолеть, не

пропусти я красивейший в моей недолгой вратарской карьере пенальти. Помню,

встал напротив меня, приблизительно в 11 шагах, амбал, и закрыл собою всё

поле, которое мы называли стадионом. Потом разбежался и со страшной силой

запустил снаряд прямо в меня. Увернуться я не успел и вместе с мячом влетел

в сетку ворот. Так что, смело можешь записывать меня в команду российских

немцев. В самом деле – почему бы не взять легионера, как принято во всех

уважающих себя клубах? Хотя какой я легионер? Да, папенька мой по

документам был корец, а вот маменька – австриячка. Он родился на Дальнем

Востоке, она в Европе. Встретились в Узбекистане, в результате чего я и

появиться на свет. Между прочим, у Оливера Кана тоже корейско-японо-

китайская фамилия, а вот моя конечно больше китайская и в переводе означает

«серый» или «алебарда». Но лично мне больше нравится «алебарда». Думаю,

с Каном мы ворота как-нибудь поделим.

Предложение мне понравилось, и поэтому Геннадия Лю я также внёс в

заявочный список команды.

А на следующий день выяснилось, что один из самых перспективных на

сегодня молодых голкиперов Германии – Бернд Ленно – тоже российский

немец. Правда, родился он в Баден-Вюртемберге, в 1992 году, в городке

Битигхайм-Биссинген. Но вот его родители из России. В Германию они

репатриировались в 1989 году. Сейчас Бернд основной вратарь одной из

сильнейших команд бундеслиги „Байер“ (Леворкузен). Ещё он вратарь

молодёжной сборной ФРГ, а по итогам 2012 года болельщики признали его

лучшим футболистом „Байера“.

И, наконец, тренер. Думаю, на этот ответсвенный пост вполне подошёл

бы Рохус Шох – в прошлом российский футбольный менеджен, функционер,

работавший в «ФК Днепр», «ФК Ротор», ЦСКА, «ФК Ростов». С его именем

неразрывно связаны золотые страницы в истории днепропетровского «Днепра»

и волгоградского «Ротора». Родился Шох 18 апреля 1962 г., т. е. находится в

самом «тренерском соку».

…Всё! Команда есть! Сделав глубокий вдох, а потом – выдох, я сел за

компьютер и быстренько написал ещё одно письмо Владимиру Владимировичу.

В нём я сообщил, что вратари для команды найдены и даже кандидаты для

черлидинга, то есть группы, развлекающей публику танцами и акробатическими

этюдами перед матчем и в перерывах между таймами, уже подобраны.

Короче, малую родину своим немцам Россия возвращать теперь может

совершенно с чистой совестью.

А ещё я напомнил российскому президенту, что 18 ноября 2012 года в

ходе встречи с немецким канцлером Ангелой Меркель, он предложил России и

Германии поменяться сборными на ЧМ по футболу-2018. Свою «шуточную»

инициативу Путин объяснил тем, что играть за другую страну спортсмены будут

намного ответственнее. Однако Меркель это предложение почему-то отвергла.

А вот мы, российские немцы, согласны выступить за РФ, если конечно

республику и честное имя нам возвратят. Можем и сыграть со сборной России

на нашу республику. А если выиграем, (а мы выиграем!) то…

И вот я вкладываю письмо в конверт, запечатываю, приклеиваю марку и

отправляю.

… Наверняка, уважаемые читатели, вы слышали, что дважды снаряд в

одно и то же место не попадает. Короче шанс, что моё письмо, неким чудесным

образом, преодолев препоны, заслоны и капканы, наставленные чиновниками

народ ненавидящими, снова окажется в руках президента РФ, народ любящего,

равнялись… Нет, не нулю, а скорее минусу. Но чудо опять свершилось! И также

как в первый раз Путин прочёл его, удивился, а в этот самый момент к нему, как

и тогда, Медведев заходит.

Конечно, свидетелем состоявшегося между ними разговора я не был, но

протекать он мог примерно так:

– Дмитрий Анатольевич, – говорит президент, – помните письмо с

просьбой восстановить республику российских немцев? К нему ещё состав их

футбольной сборной прилагался.

– Помню, – кивает премьер. – Тема ведь важная. Но сразу, конечно,

пряники сверху не падают.

– Правильно, – соглашается президент, – поэтому мы с вами

решили обсуждение вопроса по восстановлению республики отложить до того,

как они с вратарём определятся.

– Ну да, – соглашается Медведев. – У них же вообще вратаря не было,

хотя полевые игроки в классных командах выступают. А вратарь – это не

морковка, а набор довольно сложных обязанностей.

– Не поверите, но вратаря они нашли. И не одного!

– Да вы что?

– Троих! Причём, Оливера Канна в команду включили. Он же из

остзейских немцев.

– Интересно. Об этом автор сообщил?

– Нет. Бывшие коллеги доложили, – ответил Владимир Владимирович.

– И что теперь делать будем? В смысле с республикой?

– Подождите, давайте с футболом закончим, как говорится, котлеты

отдельно, а мухи отдельно. Помните, не так давно состоялся матч между

сборными Чечни и Бразилии?

– Помню. Я его по телевизору смотрел.

– А вы обратили внимание, что в перерыве между таймами на поле

девушки выбежали и стали танцевать, акробатические этюды показывать, то

есть, черлидинг устроили?

– Да, конечно.

– А чем автор письма предлагает заполнить паузу между таймами, в

случае, если по примеру чеченцев и бразильцев мы устроим матч между

сборными РФ и российских немцев? Будем справедливы: кандидатов для

черлидинга он указал, но что они в перерывах между таймами выкоблучивать

станут, не обозначил. А восстановление республики – это большое событие.

– Да, большое, – согласился Медведев.

– А чем, спрашивается, паузу заполним? Чем народ, кроме футбола и

возвращения республики порадуем?

– Не знаю.

– И в письме об этом как-то расплывчато. А, кроме того, где матч

проводить будем? Москва с Питером не подходят, хотя немцев из этих городов в

41-м тоже выслали – автономии у них там не было. А вот в Энгельсе, где

столица автономной республики была, не стадион, а полоса препятствий. К

тому же вместо немцев на нём козы пасутся. Их куда девать?

– Кого? – не понял Медведев.

– Коз.

– А-а-а, – протянул премьер. – Действительно.

– Поэтому автору письма, думаю, нужно прямо ответить: То, что вы

нашли вратарей – похвально. Но, что касается восстановления республики, то

давайте не будем пороть горячку, а создадим ещё одну комиссию и обратимся

к правительству Германии с предложением совместного субсидирования её

деятельности.

– И пусть эта комиссия, совместно с нашим министерством

регионального развития определиться со стадионом, – нагнав на лицо

государственную задумчивость, в тон президенту подхватил премьер, - где

строить, как строить… Хороший стадион, вроде мюнхенской «Альянс-Арены»,

России не помешает. Опять-таки инвестиции, инновации. Ну а российские

немцы…

– Они пусть тренируются, – подытожил Путин. – Главное создать ещё

одну комиссию и построить стадион, достойный и России и наших немцев.

Кстати, кто тренирует их команду?

– Не знаю, – почему-то смутившись, ответил Медведев.

– Конечно, на сегодня, это не главное, но если узнаете, скажите,

пожалуйста.

– Непременно. Мне даже самому стало интересно, кто их готовит?

– И не только нам с вами, – загадочно улыбнулся Владимир

Владимирович. – Без тренера команды быть не может, а без команды –

республики. Впрочем, давайте перейдём к будням.

– Давайте перейдём, – кивнул Медведев. И они заговорили об

обыденном, то есть о Крыме, пожарах, взрывах, наводнениях, олигархах,

прокурорах и оппозиционерах типа Ксюши Собчак.

2012-2014 гг.

«Десантник» Мар по кличке

«Пианист»

Наверняка нет людей, которых первого апреля хотя бы раз не

разыгрывали и которые, в свою очередь, в этот день тоже не говорили

знакомым что-нибудь вроде: «Ужас! Что с вашей спиной? Где же вы так в

извёстке измазались?»

Конечно, это, пожалуй, самая примитивная шутка. А ведь сколько мы

знаем необыкновенно смешных или, напротив, злых розыгрышей. Известны и

имена подлинных мастеров этого «жанра». Например, композитор Никита

Богословский, над «шуточками» которого хохотала вся страна, исключая,

естественно, задействованных в них героев.

Любил, да и сейчас не прочь, разыграть ближнего и я. Особенно этим я

увлёкся на излёте так называемого застойного периода и в первые годы

правления Миши-перестройщика. То ли время было такое, то ли ещё что, но,

помню, за неделю-другую до наступления первого апреля я традиционно

обзванивал всех своих друзей, приятелей, близких и дальних родственников и

сообщал, что в этот день непременно их разыграю.

Они же, с едва скрываемой обречённостью и в то же время

агрессивностью в голосе, отвечали, что на этот раз у меня ничего не выйдет,

«надуть» себя они не позволят и вообще советуют мне поостеречься. Всё это

вместе взятое создавало некую радостную, приподнятую атмосферу ожидания

праздника, который лично для меня всегда начинался в одну минуту первого

ночи первого апреля. Вот об одном таком розыгрыше, имевшем совершенно

неожиданное продолжение, я и расскажу сегодня.

Жил я тогда в Ташкенте и работал главным редактором республиканской

молодёжной газеты. Сейчас, конечно, мало кто помнит, что в те времена

всевозможные проходящие в Москве пленумы и съезды устраивались почему-

то на стыке марта с апрелем. Отчеты с них были обязательны, поэтому, из-за

разницы во времени, дежурной бригаде и мне как главному приходилось

засиживаться в редакции далеко за полночь.

31 марта 1984 года в Москве проходил очередной партийный пленум, а я

деятельно готовился к широкомасштабной акции по надувательству ближних. В

числе запланированных жертв был и преподаватель фортепьяно

республиканского интерната для одарённых детей, детский писатель Аркадий

Мар, женатый на двоюродной сестре моей жены — Сусанне Газиянц. Но

прежде чем рассказать, как я его разыграл, и что из этого вышло, несколько

слов о самом Аркадии и о другой истории.

Итак, представьте себе человека приблизительно 30 лет, худощавого,

среднего роста, с длинными до плеч чёрными волосами, мечтательно-

растерянным взглядом и порывистыми движениями. Когда Аркадий являлся к

кому-либо в гости, то все бьющиеся предметы хозяева моментально прятали, а

чай или водку — это в зависимости, что отмечали — ему подавали в

металлических сосудах. Мар обладал воистину удивительной способностью

разламывать или разбивать буквально всё, что находилось от него на

расстоянии вытянутой руки.

Делал он это совершенно непроизвольно, при этом страшно

расстраивался, ещё больше начинал размахивать руками и соответственно

крушить всё вокруг. Если однажды вы его встречали на улице с

перебинтованной головой, рукой на перевязи или ошпаренной кипятком ногой,

то можно было даже не спрашивать, что случилось. В 99 случаях из 100 Аркашу

пригласили малознакомые люди, и он возвращался из гостей.

В 1982 году в газете, которую я редактировал, был опубликован рассказ

Мара, называвшийся «Аксай — белая река». Речь в нём шла о табуне диких

лошадей и о его вожаке — Аксае. О том, как молодые жеребцы вынудили

постаревшего Аксая покинуть табун, и на него напала стая волков. Спасаясь, он

взлетел на высокую скалу и, как это не раз бывало раньше, оттолкнувшись,

прыгнул на другой берег ущелья. Но годы и силы были уже не те, и Аксай понял

— не дотянет, разобьется об острые камни. В мгновенье до смерти он

неожиданно увидел себя как бы со стороны — молоденьким жеребчиком,

пасущимся рядом с матерью на пронзительно зеленом горном склоне, услышал

её нежное ржанье, а потом наступила ночь.

Рассказ этот был грустный и хороший.

Спустя дня три после его опубликования меня неожиданно вызвали в

отдел пропаганды и агитации ЦК компартии Узбекистана и предложили

написать объяснительную записку, ответив на следующие вопросы: кто

конкретно и когда посоветовал напечатать этот рассказ? зачем Мар написал

его? почему старого жеребца зовут Аксай? кто такие молодые жеребцы,

вынудившие Аксая покинуть табун? кто скрывается под «личиной» волков?

какова реакция читателей на рассказ?

Записывая вопросы, которые диктовал завсектором печати Рахим

Саманов, первое, что я тогда подумал: «Бедняга окончательно сбрендил.

Главное — не делать резких движений».

Но отправить его на обследование было не в моей власти, поэтому

пришлось писать объяснительную. А через какое-то время я с облегчением

выяснил, что Саманов ещё не свихнулся, а заодно узнал и подоплеку

произошедшего.

Как это ни покажется странным, но совершенно, с моей точки зрения,

безобидный рассказ Мара, уж не помню специально или случайно для сбора

материала проведшего пару недель на горных пастбищах Памира, вызвал в

высоких партийных инстанциях Ташкента подлинный переполох. А все потому,

что тогдашний всемогущий первый секретарь ЦК компартии Узбекистана

Шараф Рашидов, во-первых, был в преклонных годах, а во-вторых, родился в

местечке под названием Аксай, то есть — Белая река. И ряд партийных бонз,

усмотрев в созданном воображением Мара жеребце «всеми глубоко

уважаемого товарища Рашидова», моментально сигнализировал куда надо и

куда не надо.

Была создана специальная комиссия, которая провела тщательное

расследование. Круг подозреваемых сжался до предела. Аркашу, выяснив его

«пещерную аполитичность», решили не трогать. Мало того, что он не смог

исполнить на фортепьяно гимн Узбекистана, так ещё перепутал имена

председателя Совета министров и председателя президиума Верховного совета

республики. А вот меня долго и упорно таскали по всевозможным чиновным

кабинетам. Наконец, в устной форме вынесли вердикт, впредь запрещающий

мне и руководителям других средств массовой информации республики

печатать любые произведения Мара о животных.

Когда я об этом сообщил Аркадию, тот, взмахнув руками, словно ворон,

страдающий болезнью Паркинсона, крыльями, спросил:

— А о ком, в натуре, мне теперь писать?

— Например, о детях, — сказал я.

— Они, эти олухи, мне на работе надоели, — моментально отмел это

предложение Мар.

— Другого выхода нет, — заключил я. — Впрочем, можно ещё о

насекомых...

— Ладно, — пробурчал он, — буду про свою дочку Наташку писать...

Так, исключительно благодаря партийному вниманию и заботе Аркаша

превратился в детского писателя, к слову, весьма успешного. А главной

героиней всех рассказов стала его дочь Наташа.

Так вот его-то, в числе многих других, я и разыграл.

Напомню, что в тот период в Афганистане шла война, Туркестанский

военный округ, штаб которого располагался в Ташкенте, был, что называется,

«под ружьем», и не воспользоваться этим фактом я просто не мог. Тем более

что Мар был прописан у матери — в Чиланзарском районе Ташкента, а жил в

квартире жены в Куйбышевском.

На счастье, в ту ночь в составе дежурной бригады в редакции был Борис

Галиев, обладавший внешностью, голосом и интонациями войскового

старшины. Конечно, увидеть человека по телефону невозможно, но зато облик,

как я где-то читал, заметно влияет на поведение людей. А может, наоборот?

Впрочем, неважно. Пригласив Галиева, я изложил ему суть дела и на

всякий случай немного порепетировал с ним. Все получилось как нельзя лучше.

«Вперед и с песнями», — сказал я и набрал номер телефона Маров-Газиянцев.

Трубку подняла генетик, кандидат сельскохозяйственных наук и без пяти минут

доктор — Сусанна.

— Это квартира Газиянц? — рявкнул Галиев.

— Допустим, — ничуть не испугалась Сусанна. — А вы кто такой? Почему

так поздно? Почему даже не извинились?

— Прекратить! — перебил ее Галиев. — Я — капитан Забодайло из

Чиланзарского военкомата и с вами я разговариваю по законам военного

времени. Понятно или нет?

— Понятно, — вмиг притихла Сусанна.

— Вам известна ситуация в Афганистане? — продолжал напирать

Галиев.

— В общих чертах, — проворковала она.

— Там идет война, — взревел Галиев. — И наш прифронтовой округ в

ней участвует. А вот рядовой Мар уклоняется. Он — дезертир! Приказываю —

никуда не отлучаться! Вы за него головой ответите! Моментально Мара к

телефону!

Через секунду в трубке раздался голос Аркашки:

— Да, слушаю вас...

— Молчать! — перебил его Галиев! — Не сметь морочить мне голову!

Находиться на месте. Сейчас к вам прибудет наряд и доставит на гауптвахту. А

потом мы вас будем судить по законам военного времени как дезертира!

— Меня? — промямлил Аркаша.

— Молчать, — ещё пуще взревел Галиев. — Передайте трубку гражданке

Газиянц.

— Алё, — дрожащим голосом произнесла Сусанна.

— Если рядовой Мар сбежит, — рокотал Галиев, — на гауптвахту

посадим вас и будем судить за пособничество дезертирам. Передайте трубку

рядовому Мару.

— Рядовой Мар у аппарата, — отрапортовал Аркашка.

— Почему не явились в военкомат по повестке?! — заорал на него

Галиев. — Почему уклоняетесь?! Почему скрываетесь?!

— Я не скрываюсь, я у жены...

— Молчать! — снова заорал Галиев. — Почему ночуете не по месту

прописки?!

— Я не знал...

В этот момент трубку у Аркаши вырвала Сусанна и дрожащим, но

достаточно уверенным голосом заявила:

— Товарищ Забодайло, простите его. Очень прошу вас. Он не знал. Мы в

долгу не останемся. Вы меня понимаете?

— Что? — уже не столь грозно произнес Галиев.

— Мы в долгу не останемся. Не нужно гауптвахты. Если необходимо, мы

сейчас приедем...

Но подобная срочность, ни в коей мере не входила в мои планы. По

сценарию, все жертвы розыгрыша, числом более двадцати, должны были

явиться в военкоматы завтра, в восемь утра, и заявить, что прибыли для

отправки в Афганистан.

Чиркнув на листке ответ, я сунул его Галиеву.

— Военкомат вам не лавочка какая-нибудь, — гаркнул в трубку Борис. —

Мол, придем сегодня. Завтра пусть явится, как положено. Там и поговорим.

— Понятно, понятно, товарищ Забодайло, — медовым голосом

заворковала Сусанна. — Мы вам очень благодарны. Кстати, у вас никто не

учится в сельхозинституте? У меня там мама кафедрой заведует. И вообще

ректор наш друг. .

— Об этом позже, — ещё больше помягчел Галиев. — А сейчас

передайте трубку рядовому Мару.

— Завтра к 8.00, как штык, — вернув голосу суровость, объявил он. — Но,

смотри, — без фокусов! Пройдешь прямо ко мне. На пропуске скажешь, что в

афганскую команду. Понял?

— Так точно, — проблеял Мар. — Спасибо вам, товарищ капитан.

— Жену благодари, — ответил Борис и, швырнув трубку на рычаг, тут же

свалился на пол, давясь от хохота.

Потом, от имени несуществующего капитана Забодайло, Галиев терзал

следующих «афганцев-дезертиров». А я, что называется, в поте лица

корректировал телефонные разговоры других сотрудников, представлявшихся

беременными любовницами, родственниками, неожиданно прилетевшими в

Ташкент издалека, разъяренными тещами, членами комиссий по присуждению

различных премий, Никитой Михалковым и Бог весть кем ещё!

А на другой день мы, с чувством исполненного долга, пожинали плоды

ночного бдения. Всё получилось именно так, как планировалось, а в ряде

случаев — даже лучше.

Прошло недели две. Был вечер. Помню, я ужинал, одновременно читая

детектив. В этот момент зазвонил телефон. Трубку подняла жена. Услышав, что

это Сусанна, я снова уткнулся в книжку. Но непрерывные вскрики супруги:

«Ужас какой! Не может быть! Бедный Аркадий! Саша, ты слышишь?» мешали

сосредоточиться.

— Что случилось? — недовольно спросил я.

— Завтра Аркадия в Афганистан отправляют! — положив трубку,

объявила она.

— Да ладно придумывать, — усмехнулся я. — Это я их на первое апреля

разыграл, а они всё успокоиться не могут.

— Как разыграл?! — возмутилась жена. — Всё по закону. Через

военкомат. Он уже полмесяца на курсы ходит.

— Какие ещё курсы?

— Десантников. Их на парашютах в тыл сбрасывать будут.

— О чём ты говоришь?! — возмутился я. — Просто Сусанка хочет теперь

тебя разыграть, а ты и уши развесила.

— Ну, не веришь и не надо! — обиделась жена и ушла в другую комнату.

А ещё через пару дней я с ужасом узнал, что обе они говорили чистую

правду. Дело было так.

Мару, как помните, капитан Забодайло, он же Галиев, приказал явиться в

Чиланзарский военкомат к 8.00 утра. Но в ту ночь Сусанна устроила Аркаше

страшную головомойку, обвинив в разгильдяйстве, забывчивости,

несерьезности и прочих прегрешениях, попутно пообещав в следующий раз ни

в коем случае его не выручать. В результате он проспал и прибыл в военкомат в

9 с минутами. Поэтому он и не встретился с другими жертвами розыгрыша и

ничего не понял.

Подойдя к окошечку, за которым восседал дежурный, Мар промямлил:

— Вот явился по вызову. Извините, пожалуйста, что опоздал. Семейные

проблемы, в натуре...

— Повестку давай, — вяло сказал дежурный.

— Да я её, это самое, как бы сказать... — снова замямлил Мар.

— Кто вызывал? — перебил его дежурный.

— Капитан, — сказал Мар, — насчёт Афганистана.

— А, десантник, — догадался дежурный. — Двигай прямо по коридору, в

ленинскую комнату. Там ваши собираются.

Мар двинулся и застал там компанию крепких, коротко стриженных

мужчин приблизительно его возраста, которые травили анекдоты. Кое-кого из

них он где-то видел, а с одним — научным сотрудником одного из институтов АН

Узбекистана, мастером спорта по альпинизму — Вадимом Галимовым пару раз

даже выпивал.

— Привет, — сказал Мар.

— Здорово, — ответил Галимов и поинтересовался: — Тебя что, тоже

вызвали?

— Ага, — кивнул Аркадий.

— Уважаю, — сказал Галимов и критично, как показалось Мару, окинул

его взглядом.

В этот момент в комнату быстрым шагом вошли усатый военный в

полковничьих погонах и какой-то гражданский, внешне очень похожий на

многократного чемпиона Олимпийских игр, Европы и СССР по боксу Бориса

Лагутина, выступавшего в первом среднем весе. Все встали.

— Приступим, товарищи, — сказал военный, — времени у нас осталось в

обрез, и тратить его попусту не будем. С новичками познакомитесь сами, как

говорится, по ходу действия.

Дабы более не томить читателя, поясню, что волею фантастического

стечения обстоятельств, Аркадий попал в группу коммандос, которую готовили к

тайной заброске в один из горных районов Афганистана на границе с

Пакистаном. Людей в неё подобрали особых — выносливых, умеющих хорошо

стрелять, обращаться с рацией, владеющих приёмами рукопашного боя,

увлекающихся альпинизмом, а главное — бесстрашных.

Для пущей конспирации их инструктаж проводили чуть ли не в открытую

— в помещении Чиланзарского райвоенкомата. А в момент появления Мара как

раз доукомплектовали ещё несколькими десантниками, вызванными из запаса.

Как позже рассказывал Аркадий, «товарищи по оружию» очень

веселились, когда в курилке он сообщил, что преподает музыку в интернате для

одаренных детей и, кроме как играть на фортепьяно, ничего не умеет.

Естественно, никто ему не поверил, моментально прилепив кличку «Пианист».

Две недели Мар исправно посещал занятия спецназа, пока не объявили,

что на следующий день всех их отправляют «за речку». Тогда-то расстроенная

Сусанна и позвонила моей жене.

А далее события разворачивались ещё более удивительно. На

перекличке, перед тем как отбыть на военный аэродром в Тузель, выяснилось,

что фамилия Мара среди десантников отсутствует.

Моментально прибыли высокие чины из штаба Туркестанского военного

округа и управления республиканского КГБ, которые провели тщательное

расследование. Рассказ Мара о том, что ночью ему позвонил некий капитан

Забодайло и приказал явиться, а затем дежурный направил в Ленинскую

комнату, где «усатый полковник» объявил, что он теперь – десантник, вынудили

проверяющих усомниться в умственных способностях Аркаши. Срочно вызвали

психиатра. Заключение последнего для Мара было неутешительным —

«практически здоров». Но и на «клеветника социалистической

действительности», тем более на «полновесного» шпиона он тоже не тянул, и

поэтому что с ним делать никто не знал.

В этот момент подключились многочисленные родственники Мара со

стороны жены, а также репортер республиканской партийной газеты «Правда

Востока» Олег Якубов, обладавший нужными связями, а заодно изумительной

способностью «пудрить людям мозги». В результате Аркашу отпустили. Но на

этом злоключения его не закончились.

На работе «за прогулы без уважительной причины» ему объявили

строгий выговор, лишили тринадцатой зарплаты, а затем ещё подвергли

порицанию на товарищеском суде.

Когда же очумевший от всего произошедшего Мар явился в Чиланзарский

райвоенкомат и попросил выдать справку, что он действительно посещал

занятия десантников, а не прогуливал работу, то с бедняги взяли подписку о

неразглашении и едва не отправили на армейскую переподготовку на Курилы.

Сроком — на год. Тут уж пришлось вмешаться мне и с трудом спасти Аркадия.

Впрочем, чего не сделаешь для ближнего.

Прошло много лет и совершенно случайно в сентябре 2002 года в

«Литературной России» я прочёл интервью с Аркашей, в котором он

самозабвенно врал, как после опубликования рассказа «Аксай – Белая река» в

«Комсомольце Узбекистана» он подвергся страшнейшим гонениям и

притеснениям. Как в издательстве рассыпали набор его очередной книги и

запретили печататься в республике. «Но вот вскоре, – повествует Аркаша, –

этот мой рассказ опубликовали в питерском пионерском журнале «Костёр» и

табу с моего имени и произведений моментально сняли». Мол, испугался

первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, кандидат в члены Политбюро ЦК

КПСС Шараф Рашидов и все его приспешники пионерского органа из города

на Неве. До дрожи испугались, и прессовать Мара прекратили.

Эх, Аркаша, Аркаша, друг ты мой американский. Уехал из Ташкента в

Нью-Йорк и пытаешься из розыгрыша и моих давних неприятностей слепить

себе приятность. Тоже мне Салман Рушди наполовину с Солженицыным.

Притесняли его, понимаешь. Набранные книги рассыпали, рукописи напалмом

жгли, диссидент ты наш ханатласный. А расфантазировался ты так потому, что

давненько я тебе не звонил, вот и балуешь. Так, куда же это моя записная

книжечка с твоим нью-йоркским номером запропастилась? Ах, вот она…

2007 г.

Три колодца

Декабрь, дождь, украшенная младшей дочкой елка. В благостном

ожидании снега, Рождества и звонка приятелей, с которыми собрались в

недалекие от Мюнхена Швейцарские Альпы, настраиваю приемник на волну

московского радио.

И вдруг:

Горячее солнце. Горячий песок.

Горячие губы – воды бы глоток...

В горячей пустыне не видно следа.

Скажи, караванщик, когда же вода?!

О Господи, когда же это было? В какой жизни? И со мной ли вообще?

Учкудук… Вот уж где я бы не хотел оказаться. Тем более зимой.

Слякотно, ветрено, уныло. А вот весной там хорошо. Даже радостно. Особенно,

если привозили бочковое пиво.

В Учкудуке, когда я оказался там впервые, было много бородатых мужчин

с выгоревшими, как у Сухова из «Белого солнца пустыни», волосами, и женщин,

похожих на комиссаров из какого-то советского фильма, название которого

стерлось из памяти. Но уже к вечеру понял – ошибся. Их было не больше, чем

тех же узбеков. Но последние органично вписывались в местный унылый

ландшафт, а вот эти, напротив, выпирали из него. Нет, они не были здесь

чужими, но факт – приезжими. Это угадывалось и по разговору с характерным

их московским аканьем и украинским шоканьем, и по тому, как неумело они

разрезают гранат, как обстукивают ладошками, словно попку младенца, арбузы

на базаре, держат пиалу с кок-чаем. И ещё они были совершенно не похожи на

европейцев, родившихся в Средней Азии. Прежде всего, одеждой. В отличие от

нас, они отдавали предпочтение рубашкам-ковбойкам, пестрым нашейным

платкам и фетровым светлым шляпам с широкими полями. Примерно так же

выглядели покорители американского Среднего Запада, если верить фильмам,

которые все мы тогда смотрели. Единственно, недоставало лошадей и кактусов.

Зато в достатке было ишаков и верблюжьей колючки.

Это было начало восьмидесятых прошлого века – самый пик «застойного

периода». Но об этом никто из нас тогда не догадывался. Ну а о том, что СССР

вскоре рухнет, кто бы и что не говорил сегодня, ни в стране, ни за её пределами

никто даже не подозревал.

Из Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Свердловска, Прибалтики в

Навоинскую и Бухарскую области Узбекистана ехали молодые геологи,

металлурги, архитекторы, чтобы успеть поучаствовать в строительстве

«городов XXI века» Навои и Заравшана, а заодно заложить фундамент своей

будущей карьеры. Они спешили. Мы – нет, потому что, наверное, жили там.

Вообще-то, как я теперь понимаю, весь этот песочный край прославила

песня, написанная Фаррухом Закировым на слова Юрия Энтина «Уч-Кудук».

Впервые оказавшись в этом тогда поселке, административно подчиненном

Заравшанскому горсовету, я поинтересовался, где тут у них эти самые три

колодца?

– Высохли, Саша-ака, – грустно улыбнулся, сопровождавший меня

заведующий отделом пропаганды Навоинского обкома комсомола Юлдаш

Исхаков.

– Как, совсем? – удивился я.

– Совсем.

– И ничего не осталось?

– Название осталось. А теперь вот ещё песня. Есть, правда, инициатива

вырыть колодцы. Но вот где конкретно – пока не решили…

Не знаю, может быть, колодцы там уже появились. И к ним на автобусах

партиями подвозят очарованных странников, то есть, по-современному,

туристов, которым рассказывают дивную легенду о людях и цивилизациях

некогда здесь существовавших.

Ох, и натерпелся я как-то с этими легендами! В бытность главным

редактором узбекской республиканской молодежки я опубликовал очерк

чрезвычайно, на мой взгляд, талантливого публициста Святослава Благова о

пустыне. В нём присутствовала фраза, которую приведу по памяти: «Кажется,

возьми палку, – писал Благов, – копни у основания бархана и обязательно

наткнешься на глиняный черепок, старинную монету или бирюзовую сережку

красавицы, жившей здесь пару тысяч лет тому назад».

Вот это самое «возьми да копни» стало предметом разбирательства

моего персонального дела на заседании секретариата ЦК комсомола

республики.

– Это что же такое?! – орал первый секретарь узбекского комсомола

Бури Алламурадов. – Если эту статью прочтут наши комсомольцы-

добровольцы, которые трудятся на стойках коммунизма, то они все сбегут в

пустыню сокровища искать. Это провокационная и насквозь вредная статья! Кто

такой Благов?

– Публицист, – говорю.

– А где работает?

– Нигде, – отвечаю. – Он свободный журналист.

– Кто он по национальности? Еврей?! Немец?!

– Русский.

– И в паспорте русский?! – взвился Алламурадов. – Публицист…

Журналист… Свободный. У нас что, дикий Запад или СССР? Это только там

есть «свободные журналисты» в кавычках, а у нас вся пресса – свободная,

партийная. И вообще посмотрите, как этот Фитц одевается?! Будто эстрадный

певец из Таллина…

Почему «эстрадный певец», да ещё из Таллина, в котором я ни разу не

был, Алламурадов не уточнил.

– Предлагаю, – подытожил он, – объявить Фитцу выговор за попытку

дискредитации комсомольских ударных строек, политическую близорукость и

утрату бдительности…

И ведь объявили. А вот с работы сняли позже, за другое «преступление».

Но не сразу. Девять(!) месяцев меня и мою семью терзали различные комиссии.

Телефоны прослушивались. Анонимки, в которых нужно отдать должное их

авторам, было такое, о чём и сам не догадывался, с периодичностью одна в

месяц, поступали в республиканские ЦК комсомола и ЦК партии. И я, проклиная

всё на свете, по каждому из «фактов» в них приведенных, писал подробные

объяснения. Причём без отрыва, замечу, от основной работы.

Как догадывался тогда, а теперь знаю точно, без «компетентных органов»

не обошлось. Но чем я перед ними и перед советской властью провинился,

понять не мог.

Сразу уточню, никаким диссидентом я не был, хотя запрещённую

литературу вроде «Зияющих высот», «Окаянных дней» или «Скотного двора»

конечно читал. И анекдоты рассказывал. И «вражьи голоса» слушал. А кто,

скажите на милость, их тогда не слушал? Но чтобы свергать «кремлёвских

мудрецов» или раскрыть врагу государственную тайну… Во-первых, я её не

знал, а что касается власти, то, как и остальные граждане, наивно считал её

незыблемой. Ну и потом диссиденты, кто бы и что не говорил,

концентрировались в основном в Москве, где благодаря западным

журналистам, дипломатам, а также наличию у «инакомыслящих» всесильной

родни, прижучить их было трудно. Ну а в остальных городах и весях

«нерушимого» им подобных моментально привлекали за тунеядство,

бродяжничество, хулиганство, нетрудовые доходы и отправляли кого на зону,

кого на нары, а некоторых почему-то на Запад. Впрочем, об этом в очерке

«Скромное обаяние диссидентов»29 я уже рассказывал.

Короче в январе 1986 года специальным постановлением ЦК ЛКСМ

Узбекистана я был снят с занимаемой должности. Ну а потом (внимание!) меня,

якобы, для прохождения планового медосмотра пригласили в

29 Фитц А. «Утро в раю». Москва: Голос-Пресс, 2011 г. Стр. 110-133.

правительственную клинику, где я, как главный редактор состоял на учёте, и

уложили в первый правительственный стационар подлечить… почки. И я,

наивный, согласился, надеясь отлежаться, осмотреться и решить, на что и как

буду жить дальше.

И вот лежу я в одноместной палате, наслаждаясь осознанием, что всё

позади, что свободен и меня, наконец, оставили в покое, как вдруг входит жена

и что-то говорит.

Потом мы с ней выходим в парк. Она продолжает что-то говорить, и я,

хотя слышу её, но совершенно не улавливаю смысла фраз. На душе у меня

улыбчиво, а состояние, как у героев Раймонда Моуди30, которые после

клинической смерти покидали свои бренные тела, испытывая при этом ни с чем

несравнимые радость и счастье.

Много позже, спустя годы, Ирена рассказала, как, не назвавшись, ей

позвонила женщина и сказала, что им нужно встретиться по неотложному делу.

И она на эту встречу почему-то поехала.

Неожиданно к ней подошла её знакомая, назовём её Надеждой,

работавшая врачом в стационаре, где я лежал.

– Ирена, – сказала она, – мне приказали колоть вашему мужу сильный

наркотик. И я это делаю. Отказаться я не могу. Через несколько дней он

превратится в овощ, срочно заберите его, но, умоляю, ни о нашей встрече, ни о

том, что я сказала, пожалуйста, никому ни слова.

…Мы с женой выходим за ворота стационара, садимся в ожидающее нас

такси. Одет я в «больничное», т. е. в легкие светлые брюки, синюю байковую

рубашку, на ногах – тапочки. Едем вроде домой. О чём-то говорим, но о чём не

помню.

Такси останавливается. Выходим и оказываемся не на Ц-1, где наша

квартира, а у подъезда дома в районе штаба ТуркВо, где живёт тёща.

Жена достаёт ключ и открывает входную дверь.

– Какое-то время поживёшь здесь, – говорит она. – Отдохнёшь,

почитаешь. А потом, как и планировал, полетишь в Москву. Билет я уже купила.

Через неделю я улетел в столицу, в газету «Neues Leben», в которой за

пару месяцев до описываемых событий вышел очерк обо мне. Мол, какой я

весь из себя талантливый, успешный, а главное - советский немец,

возглавляющий интернациональный коллектив республиканской газеты.

Написала его совсем тогда юная Маргарита Ойстрах, мечтавшая поступить на

работу в АПН и поэтому писавшая во всякие «полуиностранные» газеты,

выходившее на немецком, английском, корейском и даже греческом языке.

В центральной газете советских немцев, как официально именовалась

«Neues Leben», меня встретили радушно, но ровно до того момента, пока не

узнали кто и с какой формулировкой меня уволил и что я хочу стать их

корреспондентом.

– Не волнуйтесь, – успокоил я главного редактора Владимир Чернышёва,

– конечно, я хочу у вас работать, но не ранее чем через год, когда снимут

строгий выговор, объявленный по партийной линии. А пока давайте я

поработаю внештатно. Не возражаете?

– Внештатно, – приободрился Чернышёв. – Это меняет дело, но

окончательное решение за редколлегией.

– Не волнуйся, – успокоил меня на следующий день заведующий отделом

экономики Леонид Скобельский, – редколлегия поддержит твою кандидатуру.

Узбекские нравы мы знаем и как там живётся европейцам тоже.

30 Автор серии книг о феноменах смерти.

С Леонидом мы оказались земляками – наши деды родились на Волыни,

причём в соседних сёлах. Мой в немецком, его – в польском. А вообще в тот

непростой период он крепко помог мне. Ну и конечно добрым словом хочу

вспомнить главного редактора Владимира Чернышёва, его заместителя

Вячеслава Валькова, заведующего отделом культуры Владимира Элера,

заведующего отделом переводов Льва Рака…

Попутно вспомнил состоявшийся тогда же разговор с членом редколлегии

выходившего в Москве журнала «Советский Союз» Сергеем Шаболдин. Этот

журнал тоже писал обо мне, а что удивительного: немец, женат на армянке,

живёт в Узбекистане, редактирует республиканскую газету на русском языке.

Короче, апогей интернационализма. Так вот, зашёл я к Шаболдину, человеку,

замечу влиятельному, имевшему связи в высших эшелонах власти, который,

несмотря на то что возглавлял партийное бюро журнала увлекался эзотерикой,

ни от кого это не скрывая, и рассказав о терроре, которому подвергаюсь,

попросил совета.

– Я в курсе твоей ситуации, – отхлебнув зелёного чая, который

предпочитал другим напиткам, сказал Сергей Степанович. – Днями я о ней

размышлял. Вывод: жизни там тебе не будет. Сожрут тебя узбеки. Нужно или

крепко их напугать или бежать. Причём резко.

– А чем, кого пугать? – спросил я, удивляясь, каким образом Шаболдин

узнал о моих проблемах, да ещё и размышлял о них.

– Удивляешься, откуда знаю? – будто читая мои мысли, усмехнулся он. –

Оттуда, – ткнул Степаныч пальцем вверх, и было непонятно, что он имеет в

виду: своих дружков в ЦК или потусторонний мир, с которым общался.

Взяв из вазы щепотку изюма с орехами, Шаболдин, прикрыв глаза, стал с

наслаждением жевать.

– Значит, испугать тебе их нечем, – продолжил он.

– Кого «их»?

– Ну тех, кто это всё затеял, кто анонимки пишет, комиссии насылает…

– Так я их не знаю. Они ж не подписываются. И причём здесь узбеки? Я

же в русской газете работаю.

– Но живёшь-то в Узбекистане. Так почему тебя, немца, всесоюзными

дипломами награждают, на совещаниях хвалят, а не их – узбеков. Им же

обидно. А то, что не знаешь, кто тебя прикончить решил, так это даже хорошо, а

то глупостей наделаешь. Но действовать нужно.

– Как действовать?

– А почему бы тебе не попросить политического убежища в ФРГ? – Не

меняя интонации и продолжая прихлебывать чай, закусывая изюмом и

орешками, спросил Шаболдин. – Уверен, тебе его дадут.

– Каким образом?! – обалдел я.

– Элементарным. Перепрыгиваешь через ограду германского посольства

и просишь убежище.

– Пока я через неё перепрыгну, меня десять раз арестуют.

– Не исключено, – согласился Шаболдин. – Но тогда за тебя мировая

общественность вступится, «Голос Америки», «Свобода», «Немецкая волна»,

Би-Би-Си…

– А жена, дочки?

– Не пропадут, а потом, после отсидки, вызовешь их к себе.

Куда «к себе» уточнять я не стал, и, поблагодарив за чай откланялся.

Но как это не покажется странным совет Сергея Шаболдина «крепко их

испугать» сработал, правда, без моего участия.

Новость, что я возвратился из Москвы с удостоверением «Neues Leben»

моментально облетела пишущую братию Ташкента, при этом едва не все

уверились, что стал я фрилансером не советской, а гэдээровской газеты,

перепутав её с центральным органом Социалистической единой партии

Германии «Neues Deutschland». Сегодня это выглядит странным, но тогда

вполне естественным. Пару дней я, по наивности, людей разубеждал, объясняя,

что пишу для нашей, родной, а не гэдээровской газеты, но неожиданно

догадался, что сам себе врежу. А поняв, стал «доброжелателям» подыгрывать,

чем уберёг себя от новых проблем и анонимок. Не будут же они в Берлин

доносы на меня строчить. Да и кому? Эриху Хонеккеру?

Кстати, о доносах. Координировал компанию по моей дискредитации и

уничтожению редактор выходящей на узбекском языке республиканской

молодёжной газеты «Ёш ленинчи» Рустам Шагулямов, которому тогда было под

пятьдесят, что крепко порушило психику вечного комсомольца.

Да, но прошу не перепутать его с Исламом Шагулямовым,

возглавлявшим издательство ЦК Компартии Узбекистана, переименованное

позже в Издательско-полиграфическую акционерную компанию «Шарк ». Хотя и

были они родными братьями, но диаметрально противоположными по

характерам, мировоззрению, и даже внешне. Об Исламе Шамурадовиче

Шагулямове, рачительном, заботливом руководителе, принципиальном,

сердечном человеке, ничего кроме хорошего сказать и вспомнить не могу, ну а

Рустам являл собой редкий образец восточного интригана, завистника и

мерзавца. Если его старший брат, начав рядовым наборщиком в типографии

стал впоследствии директором одного из лучших в Советском Союзе

издательств, то Рустам, возглавивший с помощью Ислама, газету, был

неспособен написать даже элементарную заметку, не говоря о репортаже или

очерке. Он был бездарен во всём, исключая подлость. Уж в чём, в чём, а в этом

найти равного ему было сложно. Даже на Востоке.

Естественно об этом я знал, но что было нам с ним делить? При этом я

наивно полагал, что о людях вообще-то судят по делам, а не по кляузам,

которые на них пишут.

Приняв газету, находящуюся на дотации, т. е. убыточную, через год,

изменив оформление и содержание, мы резко повысили тираж, добившись

полной самоокупаемости. Одновременно «Комсомолец» стал побеждать в

различных конкурсах, проводимых Союзом журналистов СССР, различными

министерствами и ведомствами страны. Наши корреспонденты публиковались

в самых престижных изданиях СССР, участвовали в уникальных экспедициях,

инициировали благотворительные акции и т. п.

Административную работу я совмещал с активной журналистикой, став

лауреатом премии Союза журналистов Узбекистана, а затем Союза

журналистов Чехословакии. Два раза ставился вопрос о моём переводе на

работу в Москву, но оба раза республиканский ЦК Комсомола вместе с

партийными органами блокировали мой перевод. Мотив был прост, как

мычанье: из Узбекистана в Москву должны ехать представители коренного

народа, в крайнем случае – русские, а не немцы. И прилагали объективу на

достойного, по их мнению, товарища. Москвичи, рассказывавшие мне об этом,

очень удивлялись подобным «восточным штучкам». Я же только смеялся,

будучи уверенным, что предложение это не последнее и вообще всё лучшее

впереди.

Ещё, помню, очень веселился, когда мне рассказывали, как Рустам

Шагулямов собирал своих самых доверенных и зорких прихлебателей, чтобы

вооружившись лупой изучить очередной плакат к очередной красной дате,

опубликованный на первой странице «Комсомольца Узбекистана». Раньше,

напомню, такой плакат был обязателен к 7 ноября, 9 мая, 23 февраля и другим

подобным дням. Так вот, Р. Шагулямов искал свастику, другую нацистскую

символику, масонские символы, которые наш редакционный художник Алексей

Сухарев по моему, естественно, наущению должен был, словно фигу в

кармане, спрятать где-нибудь между серпом, молотом, букетами цветов,

пятиконечной звездой и всполохами праздничного салюта.

Зачем мне, Лёше Сухареву, а заодно ответственному секретарю Льву

Левину, курировавшему подготовку подобных плакатов, по мнению Р.

Шагулямова и его команды, было это нужно, представить не могу. Но сегодня,

спустя годы и зная многое, скажу: работали они тщательно, самозабвенно,

словно старатели на прииске, выискивая в моей довольно пёстрой и в то же

время обычной биографии крупицы компромата. Ну а потом, склеив из них и

кусочков правды петицию лжи, в которой я предстал лютым антисоветчиком,

махинатором и мафиозным авторитетом, отправили в ЦК партии и комсомола.

Там эти письма ждали, ибо в штабе коммунистов в то время шла отчаянная

борьба за влияние и власть, а я своими статьями и вообще позицией газеты

поддерживал, если можно так выразиться, проевропейскую, точнее

промосковскую группу. И моя компрометация, что естественно, била по ней.

Называть имени неофициального лидера этой группы не буду, ибо этот

человек, слава Богу, жив, живы его близкие, и не хочу, чтобы у них снова

возникли проблемы.

Короче меня сожрали. Ну а я долго недоумевал за что? И только спустя

годы узнал: мне не простили успешность, удачливость, лёгкость, с которой, как

им казалось, я достигал цели. Не простили, что был щедр, неунывающ, что

побеждал в творческих конкурсах, что ездил за границу не как турист, а по

приглашению чехословацких и венгерских газет, что пользовался успехом у

женщин, а жена моя была молода и красива. Не простили служебную «Волгу»,

того, что модно одевался, что не было у меня влиятельных родственников, что,

наконец, родился я немцем и этого не скрывал… Об этом много позже (спасибо,

что не сразу), мне рассказал один очень информированный человек. И ещё от

него я узнал, что среди составителей петиций лжи было несколько сотрудников

«Комсомольца», которых я по-отечески опекал, которым помог в карьерном

ростом и решении бытовых проблем. Буду справедливым: все они были

небесталанны, но одновременно завистливы, двуличны и подлы. Впрочем, кого

этим сегодня удивишь?

Но самое примечательное в другом. В том, что в результате всех этих

разборок, комиссий, допросов, треволнений и, как итог увольнения по статье,

жить мне стало много лучше, нежели останься я на посту главного редактора. И

поэтому слова: всё что ни делается – к лучшему, для меня с недавних пор не

пустой звук, а жизненный принцип.

Я уехал в Москву, потом в Германию. Издал дюжину книг, опубликовал

сотни статей в российской, западноевропейской и американской прессе.

Перезнакомился с массой интересных людей, в том числе не всегда

порядочных. А что удивительного? У Бога, как известно, большой сад и в нём

водятся всякие… Ну вы поняли.

Потом я занялся бизнесом, в чём не сразу, но тоже преуспел. И теперь,

сохраняя физическую активность, бодрость духа и приобретя способность на

происходящее вокруг взирать спокойно и с улыбкой, живу в одном из самых

фешенебельных районов самого, на мой взгляд, лучшего города Германии, в

просторном доме и размышляю, куда бы отправиться в путешествие?

Например, сегодня или завтра. А может ещё одну книжку издать или на

тренировку любимой «Баварии» сходить? Ну а мои завистники… Их жизнь, как

знаю, сложилась не самым лучшим образом, а у многих так вообще давно

закончилась. А вот люди, что поддержали в трудные дни, живы-здоровы, чему я

бесконечно рад. Среди них Юрий Курепин – двоюродный брат моей жены

Ирены.

Более гостеприимных, радушных, сердечных людей, нежели Юра и его

красавица жена Светлана я не встречал. Подобных, да, доводилось, а вот

более – нет.

Но доктор сельскохозяйственных наук, специализирующийся в области

генетики Юрий Михайлович Курепин был знаменит в Ташкенте скорее не

научными открытиями, а уникальным даром моментально схватывать и

копировать любой иностранный язык. Да так, что даже носители этого языка,

принимали его за соотечественника.

Вспоминаю, как отдыхая в ресторанах «Ташкент» или «Узбекистан» мы,

приняв энное количество спиртного, упрашивали Юру поговорить с кем-нибудь

по-чешски, английски, немецки или на языке суахили. Естественно, возможно

это было лишь при условии, что за одним из соседних столиков сидели

иностранцы или, допустим соотечественники вроде прибалтов. И Юра, отдадим

ему должное, соглашался не ломаясь

Какое-то время он прислушивался к незнакомой речи, потом,

обернувшись к чужому столу, произносил короткую фразу вроде, как на их

языке. Соседи замирали. Потом что-то отвечали. Курепин, копируя интонацию,

тоже отвечал, и начиналось....

Мы были убеждены, что Юрий, если и не всё понимает, то догадывается,

о чём говорит. Оказывается, нет, не понимает, а несёт сущую белиберду! Хотя

не это главное, а то, что «собеседники» почему-то принимали его за своего,

который говорит вроде как на одном из диалектов их общей родины. Правда,

вскоре курепинский прикол раскрывался, ибо гости худо-бедно владели также

русским. Но они не обижались, а предлагали сдвинуть наши столы и

начиналось…

А ещё именно от Курепина я узнал, что настоящие армяне непременно

должны быть солёными. Каким образом? Элементарным. Их непременно

должны крестить в солёной воде. Почему? Потому что обычай такой, да и в

Ветхом Завете ведь сказано: «При рождении твоём, в день, когда ты родилась,

пупа твоего не отрезали, и водою ты не была омыта для очищения, и солью не

была осолена, и пеленами не повита»31. А это плохо, т. е. младенца при

крещении непременно нужно окунуть в солёную купель.

Впрочем, мы крепко отвлеклись. Пора возвращаться в Учкудук, к началу

моего рассказа, к ребятам, приехавшим в Кызылкумы из России.

В числе первых среди них был поэт и исполнитель Владимир Туриянский.

В 1968 году именно в Учкудуке он написал песню, которая начиналась словами:

На старой кобыле, с ослом в поводу

Я еду в Монтану, овечек веду.

С похмелья я грустный, башка – как бидон,

В котором варили чертям самогон.

Э-гей, э-ге-ге-ге-гей…

31 Ветхий Завет. Книга пророка Иезекииля, гл. 16.

Называется эта песня «Ковбойская». Улавливаете?

Однако знает и поёт её весьма ограниченное число людей. Не то что

«Учкудук» Энтина и Закирова.

С Юрием Энтиным я знаком не был. Мало ли кто приезжал к нам тогда на

«шабашку»! А вот художественный руководитель «Яллы» Фаррух Закиров женат

на дочке моей приятельницы Нины Лихачевой.

Помню, в канун свадьбы она, делая вид, что расстроена из-за разницы в

возрасте «молодых», повторяла:

– Зато имя, имя какое! Оно же все двери открывает.

Действительно, Фарруха и его «Яллу» любили и любят, причем не только

на Востоке. И не случайно Закиров - народный артист семи бывших советских

республик, а ныне независимых государств.

Несколько раз ансамбль приезжал на гастроли в Германию, о чём я

узнавал с опозданием. Жаль. Что-то соскучился я по настоящему солнцу,

которое не греет, а жжёт. По песням – бесхитростно-наивным, а поэтому

добрым. По людям, которых встречал в той, навсегда ушедшей жизни.

Написав эти строки, вспомнил своего соседа по Ц-1 (район Ташкента)

композитора Евгения Ширяева, который вместе с приятелями – тогда

студентами Ташкентского театрально-художественного института (ТТХИ)

Сергеем Аванесовым и Баходыром Джураевым в конце 1960-х годов на волне

битломании создали «ВИА ТТХИ». Вскоре к ним присоединились Шахбоз

Низамутдинов, Дмитрий Цирин, Али-Аскар Фатхуллин, братья Фаррух и Равшан

Закировы. Руководить ансамблем стали Ширяев и директор учебного театра

ТТХИ Герман Рожков.

В 1970-м ансамбль победил в республиканском конкурсе и ребята стали

мечтать о гастролях, всесоюзной известности и тому подобном. И вот однажды

к ним на репетицию зашёл преподаватель ТТХИ режиссёр, сценарист,

популярный актёр Анатолий Кабулов, послушал их планы и говорит: «Думаю,

что с названием, напоминающим марку не то колёсного, не то гусеничного

трактора вам далеко не уехать. Может, смените?».

Так из слов припева песни Энмарка Салихова на стихи Пулата Мумина.

«Киз бола» – «Озорная девчонка» по предложению Кабулова возникло

название ансамбля «Ялла».

И всё же, какими бы талантливыми эти ребята не были, но без Ало

Максумовича Ходжаева «Ялла» вряд ли состоялась.

Вообще-то родители назвали его Аъло, что означает «отлично», но

паспортистка наотрез отказалась вписывать твёрдый знак в его документы, так

и возникло имя – Ало.

Свою карьеру Ходжаев начал с комсомола, но это был совсем не тот

комсомол, из которого позже вышли ходорковские, потанины, авены, кириенко,

алламурадовы, рустамы шагулямовы, тимошенко или турчиновы. Это была

организация, во главе которой стояли, пусть не все, но многие люди искренние,

смелые, упорные, честные, отзывчивые, талантливые, совестливые… Написав

это вспомнил Геннадия Гладько, Хакима Кенжебулатова, Владимира

Багдасарова, которых знал ещё по Алмалыку. Ну а с Ало Максумовичем

впервые я встретился в 1974-м.

В ташкентском обкоме партии собрали лучших молодых журналистов

области и столицы республики. Сделали это по инициативе секретаря обкома

по идеологии А. Ходжаева. Он же вручал нам Почётные грамоты и выступил с

напутственным словом, обозначив основные ориентиры в работе. Да как

выступил! Не по бумажке нудным монологом, а с юмором, попросив не

стесняться и перебивать его, вносить предложения и смело отстаивая свою

точку зрения. Кстати, в Прибалтийских республиках, но об этом я узнал много

позже, с так называемой свободой слова было значительно напряжённее,

нежели тогда в Ташкенте.

Высокий интеллектуал, поэт, журналист, философ, общественный

деятель, готовый к компромиссам, но одновременно смелый и упорный – таким

мы знаем Алло Максумовича сегодня, а начинал он с того, что его исключили из

средней школы за… несанкционированное издание рукописного журнала

«Звонок», а потом долго не принимали… в комсомол.

Примечательно, что спустя полвека, эта история повторилась: в 2005-

2006 годах власти республики подвергли Ходжаева, возглавлявшего тогда

интернет-газету «Трибуна-уз», широкомасштабной травле, которую

координировал уже упоминавшийся гендиректор Узбекского агентства по печати

и информации Рустам Шагулямов.

И вообще Ходжаеву жилось ох как не просто. Почему? Потому что вечно

плыл не по течению. То публично выступит против широкомасштабной

кампании против писателей Владимира Дудинцева и Бориса Пастернака, то

начнёт разоблачать местных коррупционеров, одновременно спасая попавших

под каток идеологической машины. Но это принесло ему не только массу

неприятностей и бесконечную нервотрёпку, но также широкую известность в

республике и во всём СССР. Однажды выдающийся советский и российский

поэт, и политический деятель Расул Гамзатов, прилетев в Ташкент среди сонма

встречавших его чиновников и собратьев по литературному цеху не увидев

Ходжаева, нахмурившись, сказал: «Имейте в виду – для меня Узбекистан

делится на две половины – одна, это мой друг Ало, вторая – все остальные».

Так вот, о «Ялле». Мало, кто знает, что на первом республиканском

конкурсе этот коллектив, называвшийся тогда ВИА ТТХИ, победил благодаря

Ало Ходжаеву, воспользовавшегося своим служебным положением и, по его

собственным словам, «включившего при подсчете голосов административный

ресурс», т. е скорректировавшего их.

Из членов жюри конкурса более всех, как это не покажется

парадоксальным, ему тогда возражал народный артист Узбекистана Батыр

Закиров. Естественно, в тот момент он никак не мог предположить, что через

несколько месяцев в составе этого коллектива окажутся его родные браться

Фаррух и Равшан, а в конце своей, к сожалению короткой жизни, он будет

выступать именно с этим ансамблем.

Вскоре «Ялла» опять-таки при активном содействии Ходжаева

отправилась на первый всесоюзный конкурс «Алло, мы ищем таланты!», где с

песней Марка Фрадкина «На тот большак» вошла в число победителей

Каким образом он умудрился увидеть блестящее будущее этого

коллектива – загадка. Но факт остаётся фактом: в последней четверти

двадцатого столетия вместе с «Песнярами», «Поющими гитарами», «Цветами»,

Синей птицей», «Модо», «Самоцветами», «Ариэлем», «Весёлыми ребятами»,

«Электроклубом» «Ялла» была безумно популярна. Популярна она и сегодня,

ну а песня «Учкудук», сочинённая Юрием Энтиным и Фаррухом Закировым за

40 минут в 1980 году в городке, которого из соображений секретности на карте

СССР тогда не было, стала визитной карточкой ансамбля. Впрочем, Учкудук

прославила не только песня.

В 1966 году в нём родилась четырехкратная чемпионка СССР в

отдельных видах художественной гимнастики Венера Зарипова. Помните

такую? Забыли? Ну а о том, что летом 1985 года недалеко от него разбился

самолет ТУ-154, совершавший рейс из Карши в Ленинград, тоже забыли? И это

естественно. Жизнь-то продолжается. Просто я когда-то писал об этом, вот и

помню.

А знаете, когда впервые в русской словесности было упомянуто слово

Учкудук? Ох, давно. Узнал я об этом совершенно случайно, собирая сведения к

очерку о Константине Петровиче фон Кауфмане – первом генерал-губернаторе

Туркестанского края, кстати, немце по национальности.

В поэме Николая Гумилёва «Туркестанские генералы», включенной им в

сборник «Чужое небо», есть строки:

Они забыли дни тоски,

Ночные возгласы: «к оружью»,

Унылые солончаки

И поступь мерную верблюжью;

Поля неведомой земли,

И гибель роты несчастливой,

И Уч-Кудук, и Киндерли,

И русский флаг над белой Хивой.

Забыли? – Нет! Ведь каждый час

Каким-то случаем прилежным

Туманит блеск спокойных глаз,

Напоминает им о прежнем.

Кому они посвящены? Кауфману, под чьим непосредственным

командованием русские войска в 1873 году покорили Хивинское ханство, а в

1875 – Кокандское? Который распорядился основать в крае первые гимназии и

школы, публичную библиотеку, первую газету на русском языке, называвшуюся

«Туркестанские ведомости», и первый театр. А может быть, Михаилу

Григорьевичу Черняеву, бывшему с 1882 по 1884 годы туркестанским генерал-

губернатором, прославившимся тем, что, вопреки приказу военного министра,

17 июня 1865 года не остановился, а с наскоку взял штурмом Ташкент,

входивший тогда в состав Кокандского ханства. А ещё тем, что, выйдя в

отставку, в 1876 году отправился в Сербию «бить янычар». И ведь побил.

Литературовед, писатель, человек энциклопедических знаний и

разносторонних интересов Эдуард Бабаев в книге «Воспоминания»32 приводит

такой факт: «Анна Андреевна (Ахматова – А.Ф. ) очень сожалела, что Гумилёв

не успел повидать Среднюю Азию. И была взволнована, когда её знакомый,

полковник Крылов, сказал ей, что «Туркестанские генералы» Гумилёва – это

лучшее, что когда-либо было сказано о русской армии на востоке. „И Уч-Кудук, и

Киндерли, и гибель роты несчастливой“… Трудно даже поверить, что Гумилёв

никогда не был здесь».

Но он действительно в Средней Азии не был, но именно он в этом своём

стихотворении привёл замечательный, на мой взгляд, диалог ветеранов:

– «Что с вами?» – «Так, нога болит».

– «Подагра»? – «Нет, сквозная рана».

И сразу сердце защемит

Тоска по солнцу Туркестана.

32 Бабаев Э. Воспоминания. Санкт-Петербург: ИНАПРЕСС, 2000 г. Стр. 36.

И я тоже нет-нет, да затоскую по солнцу Туркестана. Нет, нет, да вспомню

окрестности Алмалыка, речку Ангрен, в которой на тыквенные мякиши с

приятелями ловил маринок, бесконечные футбольные матчи, походы к

развалинам средневекового городища Имлак, терпкий запах цветущих по весне

акаций и испепеляющий зной узбекистанского лета, который не замечался,

считаясь естественным.

А ещё неведомо почему начинаю вдруг вспоминать фрагменты поездок в

Фергану, Пскент, Навои, Самарканд, Ургенч, Наманган, Кайракум, Янгиабад,

Ош, Коканд, Бухару, Каракол, Бишкек, Ургенч, Ленинабад, переименованный в

Ходжент, другие узбекские, таджикские, киргизские города… И вдруг

неожиданно начинаю сомневаться: а был ли я в них действительно, и

действительно состоялась ли та жизнь, о которой я вспоминаю?..

…Вдруг дерево – жизни таинственный страж,

А может быть, это лишь только мираж,

А может быть, это усталости бред

И нет Учкудука, спасения нет?..

– звучит из радиоприемника.

Нет, размышляю я, никакой Учкудук и прошлая мая жизнь не мираж, тем

более – не бред. Это кусочек моей жизни, которую я люблю и помню. И ещё я

размышляю о том, что Запад – это совсем не Восток. А Восток соответственно

– не Запад. Но вот Киплинг, и его расхожая «формула», на которую так любят

ссылаться «знатоки», здесь совершенно не причем. Дабы убедиться в этом

достаточно взять да прочесть полностью его "Балладу о Западе и Востоке". Вот

как в действительности звучат столь часто упоминаемые строки:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,

Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.

Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,

Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?

Несомненно, Джозеф Редьярд Киплинг хотел сказать и сказал о том, как

трудна, но вполне реальна такая встреча. И, как думаю, вовсе не

противопоставлял Запад с Востоком. Единственно для этого как подчеркивает

писатель, необходимо подняться выше толпы, то есть, своей стаи. Кому-то из

великих философов, политиков, исследователей это удавалось. Вспомним хотя

бы Льва Николаевича Гумилева. Или Далай-ламу XIV. Могучие, мудрые люди с

трагическими судьбами…

– Папа, а снег в этом году будет? – слышу я голос младшей дочки.

– Будет, - успокаиваю её.

– А почему тогда песни о пустыне поют?

– Это по заявкам радиослушателей. И потом – концерт-то из Москвы.

– Это мне понятно, - говорит она. – Но мы то здесь. Давай, если не

возражаешь, лучше переключимся в нашу жизнь.

2003-2010 гг.

После «узбекского дела»

планировали «ставропольское»

11 октября 2005 года в моей мюнхенской квартире раздался телефонный

звонок.

- Фитц, - подняв трубку, сказал я.

- Александр Владимирович? – уточнил незнакомый женский голос.

- Да - подтвердил я и удивился, так как, живя в Германии успел отвыкнуть

от обращения по имени-отчеству.

- С вами хотел бы поговорить Олег Иванович. Не возражаете?

- Нет! - ещё более удивился я, и на всякий случай уточнил: – В смысле,

Гайданов? - Но в трубке уже звучала музыка Чайковского. Кажется из «Пиковой

дамы».

Мгновенно вспомнив всех своих друзей, приятелей, знакомых я почти

уверился – единственный среди них Олег Иванович, конечно же, Гайданов. Но

как он меня разыскал, тем более по телефону, номера которого нет ни в одном

телефонном справочнике мира?!

- Саша, дружище, приветствую! – раздалась в трубке гайдановская

скороговорка. – Не ожидал? Только честно.

- Слов нет, слов нет, - только и смог я вымолвить.

- Сколько мы с тобой не виделись? Лет десять?

- Да нет, пожалуй, все пятнадцать.

- А по телефону не разговаривали?

- Вот здесь – десять.

- Да, - вздохнул Гайданов, - а, кажется, всё случилось вчера…

Дело было в Ташкенте

… В 1987 году по моему сценарию (режиссер Шавкат Джунайдуллаев) на

киностудии "Узбектелефильм" был снят документальный фильм “Глумление”. В

нём рассказывалось о чудовищном произволе, беззаконии, убийствах, круговой

поруке царившей в Узбекистане. Консультантом этого фильма стал первый

заместитель прокурора Узбекистана Олег Гайданов.

Люди старшего и среднего возраста, наверняка помнят, что именно в то

время в Узбекистане разворачивалось знаменитое “хлопковое дело”. Но мало

кто знает, что предшествовал ему доклад председателя КГБ Узбекистана

генерала Левона Мелкумова, сделанный им в мае 1981 года на заседании

коллегии КГБ СССР о возбуждении в республике ряда уголовных дел и о крайне

нервной реакции на этот факт местных руководителей высокого ранга.

Председательствующий на коллегии в Москве Ю.В. Андропов немедля

переговорил с присутствовавшим здесь же генеральным прокурором СССР А.М.

Рекунковым, и по согласованию с ЦК КПСС в Узбекистан была направлена

бригада прокуроров. Возглавил её Алексей Владимирович Бутурлин, ставший

позднее прокурором республики, а вот ближайшим его помощником, а спустя

некоторое время и главным бойцом с коррупцией и мафией, которая опутала

всю страну, а не один лишь Узбекистан, стал Олег Гайданов.

Естественно и о заседании коллегии КГБ СССР, о принятом на ней решении, и о

том, что в Узбекистан направили более 400 следователей и оперативных

работников, а затем еще порядка четырех тысяч (!) мобилизовав их из всех

регионов страны, я узнал значительно позже. И это, невзирая на то, что был

тогда главным редактором республиканской молодежной газеты. Точнее

дорабатывал в этой должности, не подозревая, каким “уважаемым людям”

своими статьями я наступил на больной мозоль.

…Несмотря на официально декларируемый в Советском Союзе

интернационализм, дружбу, равенство и братство немцам там жилось непросто.

Особенно, если немец занимал должность чуть-чуть выше помбригадира и

интересовался не только футболом, а недавней историей своего народа, его

настоящим и будущим. Впрочем, немцу с подобной любознательностью не

очень вольготно и в нынешней Германии, но это уже другая тема.

Только, пожалуйста, не расценивайте мои слова о жизни в СССР, как

очередное нытье очередного эмигранта-беженца, наводнивших Западную

Европу в конце ХХ столетия. Во-первых, никакой я не эмигрант, а во-вторых, не

хочу, и не буду мазать дерьмом страну, в которой родились и в которой

продолжают жить глубокоуважаемые мною люди. Но вот о некоторых

фрагментах «выкорчёвывания» неугодных, начавшегося в горбачевскую

перестройку, а также серьезной попытке, если не пресечь, то хотя бы

остановить коррупции, бандитизм и тотальное разграбление вначале СССР, а

затем России я всё же расскажу…

Национально непригодные

… Первым от занимаемой должности освободили главного редактора

выходившей в Ташкенте республиканской газеты «Ленин байрагъы» на

крымско-татарском языке Тимура Дагжи. Его «преступление» заключалось в

том, что в 1985 году он взял и, словно в омут головой, опубликовал рассказ,

суть которого в следующем: «Окончилась война. Из Германии возвращаются

четыре боевых друга. Немножко выпивают и делятся планами на будущее.

И вдруг один из них, грузин по национальности, говорит: „Приглашаю всех вас

в Кутаиси. Через месяц. Вы даже не представляете, каким вином я вас угощу,

какой шашлык отведаете, какие тосты услышите…“ – „Принимается, –

подхватывает узбек, – а потом ко мне в Самарканд. Ух, и пловом я вас угощу!

С родителями познакомлю, с сёстрами. – „Ну а оттуда ко мне в Свердловск, –

говорит русский, – на уральские пельмени!“ И только один из друзей, который

крымский татарин, покраснел от стыда и молчит. Некуда ему друзей

приглашать, потому что нет больше у него ни дома, ни родного очага».

Через пару дней после выхода газеты с этим рассказом Тимур Дагжи «за

проявление национализма» (это я цитирую запись в его трудовой книжке)

решением бюро ЦК Компартии Узбекистана был освобождён от занимаемой

должности.

Можно привести массу других, более «выпуклых» примеров борьбы

крымских татар за право возвратиться на родину, за что сотни активистов

по сфабрикованным обвинениям были осуждены и отправлены в тюрьмы

и лагеря. Десятки погибли.

Сегодня это кажется невероятным, фантастическим, а тогда за слова, что

«родина крымских татар – полуостров Крым», запросто могли отдать под суд,

инспирировав криминальное или хозяйственное преступление.

Тимура, просто уволив с выговором, пощадили. В какой-то степени

повезло и мне. После девяти месяцев непрерывных проверок, выматывающих

душу комиссий и допросов, с целью «выявления компромата» меня уволили

всего лишь «за злоупотребление служебным положением». В чём это

«злоупотребление» выражалось, и почему не было возбуждено уголовного

дела, никто не объяснял. Итак было понятно, что уволили меня потому что -

немец, публикую «вредные» статьи и не желаю вписываться в местный колорит.

К тому же в Узбекистане, напомню, уже работали «следаки», и перед Москвой

нужно было регулярно отчитываться о выявленных злодеях.

Вышибив меня с работы, а заодно мою жену, возглавлявшую отдел в

республиканском Обществе «Знание», ташкентская братва вознамерилась

одним выстрелом прихлопнуть нескольких зайцев. При этом действовали они

по методике 20-30 годов, когда сверху спускалась разнарядка на выявление

заранее заданного количества шпионов, диверсантов, вредителей,

контрреволюционеров и т. п. элементов, и которая непременно

перевыполнялась.

Того, что никакой разнарядки на этот раз не было «узбекские товарищи»

не знали. Ещё они не знали характеров и полномочий Бутурлина с Гайдановым,

прозванного впоследствии «волкодавом». И ещё «братья по разуму» не учли

моей привычки отступать, если того требуют обстоятельства, но никогда не

сдаваться, а главное не забывать оскорблений.

К этому меня приучила жизнь, начатая в поселке, возникшем на месте

лагеря для российских немцев и продолженная в городке, большинство

населения которого составляли недавние зеки и спецпоселенцы.

В чем-то оказалась похожа и судьба моего земляка Олега Гайданова.

Так же, как и я, он родился на северо-востоке Казахстана в Актюбинске.

Начинал токарем на заводе, отслужил в армии - в секретной школе авиации, в

которой готовили специалистов по присоединению атомных боеголовок к

межконтинентальным стратегическим ракетам. Едва, поступив в Саратовский

политехнический институт, Гайданов не стал инженером, но неожиданно его

направили на комсомольскую работу, а затем рекомендовали продолжить

образование в юридическом институте. В 1968 году он поступает на заочное

отделение Оренбургского филиала Московского юридического института,

который блестяще заканчивает в 1973 году.

Репетиция российского беспредела

К моменту нашего знакомства Олег Иванович поработал помощником

прокурора Актюбинска, затем Актюбинской области. Был прокурором одного из

районов этого города, возглавлял прокуратуру Гурьевской области, жестко

расправившись с браконьерами, уничтожавшими в бассейне Каспийского моря

и на реке Урал, тонны ценных пород рыб, в частности осетровых. По сути, в

СССР, это стало первым крупномасштабным сражением с так называемой

«рыбной мафией», закончившееся победой. Гайданова переводят на должность

заместителя начальника следственного управления прокуратуры Казахстана, и

снова череда громких процессов. Поэтому в его назначении заместителем

прокурора Узбекистана не было ничего удивительного. Правда, много позже он

скажет: «То, что нам приходилось расследовать в Казахстане, оказалось

детскими шалостями в сравнении с тем, что предстояло в Узбекистане. Но то,

что мы прошли в этой республике явилось, всего лишь репетицией ужасающего

«беспредела беззакония», с которым на уровне Генеральной прокуратуры

России пришлось столкнуться в середине девяностых. Сейчас (этот наш

разговор состоялся в январе 2006 года в Мюнхене) об организованной

преступности, мафиях, коррупции на верхах и преступных кланах нередко

говорят как о какой-то новости постсоветских времен. Для того чтобы правильно

понимать, откуда и каким образом это развивалось задолго до так называемой

перестройки, полезно ещё раз вспомнить узбекское “хлопковое дело”. Тем

более, что шум, поднятый некоторыми далеко не главными и не самыми

кристальными участниками того расследования, пытавшихся удовлетворить

собственные амбиции, превратило в памяти людей всё тогда случившееся в

некий балаган. А тогда всё было очень серьезно. Система власти в Узбекистане

была построена на поборах, хозяйственных злоупотреблениях, хищениях и

безнаказанности. И еще – на родственных связях и круговой поруке». От себя

добавлю – не в одном Узбекистане, а и в Азербайджане, Грузии, соседних

среднеазиатских республиках, Краснодарском, Ставропольском краях, десятках

других регионов огромной державы.

Кто-то, читая эти строки, наверняка, «споткнулся» о Ставропольский край.

Но об этом, т. е. о крае, позже. А сейчас прежде чем возвратиться к моменту

создания фильма «Глумление» и нашего с Гайдановым знакомства поясню, что

под «не самыми кристальными участниками узбекского расследований» Олег

Иванович наверняка подразумевал старших следователей по особо важным

делам при генеральном прокуроре СССР Тельмана Гдляна и Николая Иванова.

Это о них один из отцов «российской демократии» Анатолий Собчак, который

сам немало чего наворотил в Ленинграде-Питере, в своей книге «Хождение во

власть» написал: «На I Съезде оба опальных следователя потребовали, чтобы

им дали слово в дискуссии о работе их группы. Они были поддержаны

депутатами, и Президиуму ничего другого не оставалось: слово они получили.

Зал ждал разоблачений. И они прозвучали. Но без разочарования слушать

митинговый набор лозунгов на Съезде народных депутатов было нельзя. То, что

встречалось овациями на предвыборных собраниях, в этом зале

воспринималось всего лишь как демагогия. Я не мог не поражаться

профессиональной беспомощности обоих следователей. Они не ответили даже

на те обвинения, которые без труда могли опровергнуть. Если им ставили в

вину, что при обысках в Узбекистане они не утруждали себя описанием каждой

изъятой из тайника драгоценности и это бросало тень на честность самих

следователей, то им ничего бы не стоило доказать беспочвенность этих

обвинений. Под началом Гдляна и Иванова работало более двухсот

следователей, и если бы руководители следственной группы решили сами

переписать каждую изъятую у обвиняемых вещь, только эта работа заняла бы

месяцы! Не Гдлян с Ивановым, а их сотрудники позднее рассказали:

драгоценности на месте взвешивались и опечатывались, а затем под охраной

направлялись в КГБ или Прокуратуру, где специальная комиссия снимала

печать и тщательно переписывала каждый предмет… То, что партийный

аппарат продажен, то, что взятки брались и берутся, знают все, и ни тени

сомнения тут у депутатов не было. Но тянулись минуты, десятки долгих минут, а

ничего, кроме общих фраз, оба следователя и не собирались сообщить Съезду.

Собственно говоря, это и есть популизм».

К сожалению, Тельман Гдлян и Николай Иванов скорее навредили,

нежели способствовали выявлению шефов мафии, скрывающихся за дверьми

высоких кабинетов. Причём, не в Ташкенте, а в Москве. В подтверждение этих

слов приведу цитату из моментально ставшей бестселлером книги Гайданова

«На должности Керенского, в кабинете Сталина. Прокурор России вспоминает»,

вышедшую в 2005 году в московским издательстве «Алгоритм-Эксмо»:

«Немного в сторону, но это любопытно с точки зрения роли случая в истории

сверхдержав: почти через год членам оперативной группы, разрабатывавшим и

осуществлявшим операцию в Бухаре, предстояла, вместе со всей их техникой и

агентурой, новая далекая и серьезная командировка. Группу, усиленную

работниками центрального аппарата КГБ СССР, перебросили на юг России и

она начала работать в городе Ставрополе и вокруг него.

Ближайшие планы генерального секретаря ЦК КПСС (имеется в виду

Ю.В. Андропов) по борьбе с коррупцией и особенно место предстоящего удара

ни у Мелкумова (в описываемый период Л. А. Мелкумов возглавлял КГБ

Узбекистана), ни у других людей его группы, сомнений не вызывали. Однако в

СССР произошла очередная, и на этот раз последняя смена власти.

Неизвестно насколько новый генеральный секретарь ЦК КПСС, бывший первый

секретарь Ставропольского крайкома партии М.С. Горбачев к этому имеет

личное отношение, но в мае 1985 года вся группа была отозвана из Ставрополя

и больше туда не возвращалась. Все документы, которые за несколько месяцев

они успели наработать в Ставрополе, остались на Лубянке… Майоры и

подполковники КГБ Узбекистана были возвращены в Ташкент, им объяснили,

что их бухарское дело получило слишком большой развитие, а сил не хватает.

Ребята умные, они понимали, что фактически за этим стоит, но офицерам КГБ

не положено задавать вопросы, они должны выполнять приказ. А приказ –

дорога в Узбекистан, продолжить начатое ими дело, которое к этому времени

было принято к производству Тельманом Гдляном, следователем по особо

важным делам прокуратуры СССР».

Как мне рассказывал Гайданов, через несколько дней после выхода книги

ему позвонил помощник Горбачёва и поинтересовался – может ли он

официально подтвердить утверждения, содержащиеся в ней и которые, как он

выразился, бросают тень на честь и достоинство Михаила Сергеевича? В

частности, о запланированной следственно-прокурорской проверке

Ставрополья, подобной той, что была проведена в Бухаре? Олег Иванович

ответил, мол, никаких проблем, тем более что большинство из тех, кто готовил и

начал эту проверку в Ставропольском крае, к счастью, живы и готовы дать

официальные показания. Больше по этому поводу ему никто не звонил.

К слову, упомянутое бухарское уголовное дело, как считает Гайданов, так

или иначе, явилось «материнским» почти для всех дел о коррупции, приписках

и хищениях в Узбекистане. Именно из этого дела выделялись сотни

материалов, по которым возбуждались и расследовались все новые уголовные

дела в отношении сотен взяточников и расхитителей. Хочу подчеркнуть, что

вопреки домыслам, так называемых «разоблачителей московского десанта»

бригада Алексея Бутурлина начала не с репрессий, а с мер по спасению сотен

невиновных людей. Её члены начали устанавливать факты незаконного

возбуждения уголовных дел по сфальсифицированным материалам, арестам

неугодных, помещения их в психушки и т. д. Но неожиданно всю бригаду, а

впервые следователи прибыли туда в период правления Л.И. Брежнева,

отозвали в Москву. Но сразу же после его смерти новый генсек ЦК КПСС Ю.В.

Андропов дал указание КГБ СССР организовать системную, крупномасштабную

проверку в Узбекистане. Начать решили с Бухарской области.

И вот, в час «икс» сразу по 20 адресам были проведены обыски. Их

результаты повергли всех в шок. Наверняка гебисты почувствовали себя

примерно как Алибаба в пещере сорока разбойников. Только у начальника

областного управления торговли Кудратова было изъято свыше 6 тысяч

золотых монет царской чеканки. Всего же у арестованных изъяли денег и

драгоценностей на сумму свыше 15 миллионов рублей, что тогда было

эквивалентно более чем 23 миллионам долларов США. Такого «улова» всего

лишь по одному уголовному делу за всю историю СССР, как утверждает О.И.

Гайданов, никогда не было. Не было пока такого и в современной России.

Однако главный успех заключался в том, что были обнаружены документы,

раскрывающие всю систему взяточничества и хищений, выходящую далеко за

рамки Бухарской области и охватывающую практически весь Советский Союз.

Более того, стало понятно, что вовсе не Узбекистан «Мекка советской

коррупции», а Москва. Более того, на Кавказе, в Ставропольском

и Краснодарском краях масштабы злоупотреблений и приписок в разы

превышали то, что происходило в Средней Азии.

Их спасла смерть Андропова

Представляете, какой шок испытали многие, если не большинство,

высокопоставленных партийных и советских руководителей государства, их

многочисленные домочадцы и подельники, узнав о том, что следующими

наверняка будут они? Предполагаю, что особо их ужаснула та легкость и

быстрота, с которой «следаки», выпотрошив «узбекских товарищей»

нацелились на другие регионы. Правда, на их счастье умирает Андропов. На

смену ему приходит вначале Черненко, а ещё менее чем через год в Кремле

воцаряется Горбачёв. На какое-то время страна погружается в фантасмагорию

так называемой борьбы с нетрудовыми доходами, когда, например, в

среднеазиатских республиках, по команде из Центра начинают с вертолетов

сбрасывать огромные камни на теплицы, в которых растет лук, помидоры,

петрушка, укроп, а под лозунгом борьбы с пьянством вырубать уникальные

виноградники. Подобное происходит в других республиках, краях и областях.

Но, несмотря на это большую часть населения охватывает эйфория ожидания

кардинальных жизненных перемен. Естественно, к лучшему. На лучшее

надеются и те, кто совсем недавно, при Андропове, «навек прощался с волей».

Но где гарантия, что на смену «Мише-перестройщику» не придет еще один

Юрий Владимирович? Тем более, где гарантии, что Горбачёв, пытающийся

постоянно усесться минимум на два стула, удержится на своем посту?

Естественно у подавляющего большинства населения таких вопросов не

возникала, но у тех, кто уже обладал миллионными состояниями, кто, заняв

посты равнозначные директорским должностям гигантских концернов, банков

или корпораций США или Европы, об этом задумывались. А, задумавшись,

принялись, что было сил раскачивать судно, на фок-мачте которого еще

трепетал серпасто-молоткастый. Авось черпанет бортом воды, начнется паника,

а уж мы, как говорится, сориентируемся. И в результате судно едва не потонуло,

точнее - развалилось на 16 разновеликих плотов, чего ни сами

раскачивальщики, ни те кто наблюдал за всем этим с американского и

европейского берегов, даже предположить не могли.

Конечно, взваливать всю вину или напротив воздавать хвалу

исключительно коррумпированным партийным, комсомольским и советским

чинам, не стоит. Но в том, что СССР развалился, вопреки воле бесспорного

большинства его граждан, их заслуга. Говорю об этом без всякого злорадства.

Скорее, как сторонний наблюдатель, ибо и тогда, и раньше всегда мечтал

уехать в Германию, реализовав, тем самым мечту отца и обоих дедов. И все же

мне искренне жаль, что Советский Союз исчез. Прежде всего, потому, что

процентов 70, если не 80 людей его населявших обнищали и влачат теперь

жалкое существование. Кроме того, жизнь в однополюсном мире, каковым он

стал, много тревожнее и сложнее, нежели когда у США был противовес в виде

СССР. Да и в той же Германии социально-экономическое положение из года в

год ухудшается, чему способствует фактическая ликвидация государственных

границ, массовый приток беженцев из регионов, где огнём и мечём

устанавливается новый демократический порядок.

Но стоит ли сожалеть о том, что изменить не в состоянии? Нет, конечно.

Более того, я искренне рад, что дожил до нынешнего времени, сравнительно

легко выйдя из ситуации, в которой оказался в связи с появлением фильма

«Глумление». А ведь всё могло закончиться еще тогда. По крайней мере, для

меня и членов моей семьи. Спасибо, Бутурлину33 и Гайданову, выручили. Нет,

правильнее – спасли!

После того, как меня уволили с должности главного редактора

республиканской газеты какое-то время ни я, ни жена не могли нигде

устроиться. Наконец, с приключениями я поступил редактором на Узбекское

радио, а при первой возможности, отправился в Москву, где, воспользовавшись

старыми связями, было решено, что через год специально для меня «Heues

Leben» откроет должность собственного корреспондента по республикам

Средней Азии с корпунктом в Ташкенте, а пока меня оформят внештатным

корреспондентом, т. е. фрилансом этой газеты.

В то время она имела статус «центрального органа советских немцев», а,

кроме того, являлась изданием «Правды». Иными словами, неофициальные

полномочия, которые я автоматически приобретал, становясь её

представителем, были во много крат весомее, нежели те, которые имел, будучи

главным редактором республиканской молодежки. Более того в Ташкенте эту

газету многие считали не советской, а гэдээровской, что для меня, как её

собственного корреспондента, тоже являлось большим плюсом.

Естественно, до поры до времени об этом я никому не говорил. Даже

старинным друзьям-приятелям. Благо осталось их всего несколько человек,

остальные же, посчитав меня списанным в тираж, «забыли» и мой адрес и

номер телефона. Но в этой кажущейся неприятности была и своя приятность.

Работая на радио, я сошелся с несколькими интеллектуалами, в том числе и

живущим ныне в Венгрии писателем и предпринимателем Олегом Воловиком,

который поддержал меня в непростой период жизни. Собственно он, а также

ещё два человека, имена которых не называю, опасаясь, что у них возникнут

проблемы (оба живут в Узбекистане) помогли мне собрать факты, которые

легли в основу «Глумления», а также цикла статей о коррупции в Узбекистане и

умышленном провоцировании кровавых межнациональных конфликтов в

Средней Азии и на Кавказе. Их опубликовал ряд московских газет и журналов,

перепечатали западные издания, они прозвучали на волнах радио «Свобода».

И началось.

Вендетта по-узбекски

Я как раз был в командировке в Москве, когда позвонила жена и сказала,

что только что встретилась с Олегом Гайдановым, который предупредил, что по

имеющейся у них, т. е. у прокуратуры информации, с нами решили

расправиться. Поэтому он рекомендовал мне, как можно дольше задержаться в

столице, а жене с детьми быть предельно осторожными, ну а лучше тоже

уехать. Конечно, Олег обещал о них позаботиться, но гарантии дать отказался,

сказав с грустной усмешкой: «Признаться, я и сам не всегда уверен, доживу ли

до вечера».

Сегодня подобной реакцией на фильм и газетные статьи никого не

удивишь, но в конце восьмидесятых прошлого века это было ещё диковато,

хотя о том, что неугодных иногда закатывают под асфальт я, естественно, знал.

33 17 апреля 2013 г. после продолжительной болезни Алексей Владимирович Бутурлин

скончался в Москве.

Но по настоящему испугался я значительно позже, когда в Ташкенте искалечили

писателя Рауля Мир-Хайдарова, кстати, тоже, как и мы с Гайдановым,

родившегося в Актюбинской области. После выхода в свет его романа «Пешие

прогулки», который позже стали называть «социально-политическим

исследованием периода реанимации капитализма на постсоветском

пространстве», и который вполне можно использовать в качестве учебного

пособия для изучения «русских» методов начального накопления капитала и

борьбы за сферы влияния, на Рауля было совершено покушение. Выжил он

чудом, благодаря стараниям не только врачей, но Олега Гайданова, а также

являвшегося тогда первым заместителем министра внутренних дел Узбекистана

Эдуарда Дидоренко, организовавших круглосуточную охрану палаты, в которой

находился Рауль. В больнице, с переломанным позвоночником и доской на

груди, Мир-Хайдаров карандашом дописал второй свой роман - "Двойник

китайского императора", в котором показал сращивание организованной

преступности с верхними эшелонами власти и разложение высшей кремлевской

элиты. После этого ему, естественно, пришлось из Узбекистана срочно