Легион Хаоса

Глава 3

Мне вернули меч, выдали неплохую одежду, вместо той, в которой я провёл пять лет в Винном погребе инквизиции, и денег на дорогу до Винтертура. Тюрьма находилась всего в полулиге от столицы — и на лошади святые отцы решили сэкономить.

Брата Карвера я больше не видел, он покинул тюрьму другой дорогой, какой — мне не сказали. Я же пешком направился в Винтертур. По дороге ко мне никто привязаться не рискнул, не рискнули связываться с хмурого вида исхудавшим мужиком, открыто носящим меч Легиона и вообще имевшего самый разбойный вид. Стража у ворот долго и придирчиво оглядывала меня, но придраться ни к чему не смогла — пошлину за вход я уплатил, а подозрительная, обросшая рыжей бородой рожа — ещё не преступление.

С Эдвардом Фьестро я должен был встретиться в гостинице «Меч и секира», где в своё время отирались в основном наёмники всех мастей, затевавшие склоки со стражей и задиравшие солдат и гвардейцев винтертурского гарнизона. И войдя в неё, я отметил, что с былых времён ничего не изменилось. «Меч и секира» были под завязку набита мужиками в доспехах и деталях доспехов, поигрывающие самым разнообразным оружием, в основном, именно мечами и секирами, древковое было прислонено к стенам.

И лишь один человек отличался от остальных, причём весьма разительно. Во-первых: он был безоружен. А во-вторых: росту в нём было не больше пяти футов, ну может ещё с парой дюймов, которые можно и не считать. К тому же, он только изображал, что пьёт своё пиво из здоровенной кружки. И из-за этого на него начали подозрительно посматривать остальные.

Я подошёл к его столику и плюхнулся на стул, хлопнув юнца (ему было не больше восемнадцати) по плечу.

— Эдвард Фьестро? — спросил я его. — Ты ведь салентинец, так? А волосы светлые, никогда раньше не видел светловолосых салентинцев. — Я старался вести непринуждённую беседу, не смотря на недобрые взгляды соседей, но меч на колени положил.

— А ты, Зигфрид Вархайт? — поинтересовался он. — Ты из Билефельце или Мейсена?

— В моих жилах течёт гремучая смесь из кровей представителей почти всех стран, окружающих Виисту, — пожал я плечами. — А от прадеда билефельца осталась только фамилия. Идём отсюда, Эдвард.

— Он ещё своё пиво не выпил. — Над нами вырос здоровенный детина в кирасе и с палашом в руке. — Заплатил, а не выпил — подозрительно.

— Если бы было наоборот, было бы куда подозрительнее, — усмехнулся в бороду я.

— А может вы оба — шпики! — Он принялся недвусмысленно поигрывать палашом.

Не желая больше болтать, я выхватил из ножен меч и продолжением движения распластал детинушку вместе с кирасой. Возвращённый инквизицией клинок ничуть не уступал любому из легионных, он резал сталь брони, как бумагу.

— Пошли отсюда, Эдвард, — пряча меч в ножны, повторил я, — нам здесь не рады.

Но было поздно. Вся гостиница уже стояла на ногах, каждый наёмник был готов отомстить за друга, товарища по оружию или вообще малознакомого человека, лишь бы оружием всласть намахаться, да кого-нито на куски порубить. Я отступил к выходу, закрывая Эдварда собой, и привычно воззвал к Танатосу…

Пустота, поселившаяся на месте хаосита, рванула меня изнутри, заставив согнуться, зайдясь как и прежде надсадным кашлем. Наёмники с победным воем обрушились на меня, потрясая мечами и секирами, до древкового оружия дело пока не дошло.

Эдвард вовремя отпихнул меня, швырнув в нападающих какой-то небольшой предмет, предварительно сжав его в кулаке, а затем, с силой, которой я и не заподозрил бы в его теле отшвырнул меня к выходу и захлопнул за нами дверь. Взрыв казалось встряхнул «Меч и секиру» от фундамента до крыши, из окон гостиницы повалили клубы густого дыма, изнутри раздались вопли недоумения и ярости, сменившиеся вскоре кашлем, словно всё внутри «Меча и секиры» окутал густой табачный дым.

— Уходим, Вархайт, — совершенно спокойно бросил мне Эдвард, ребята скоро придут в себя и отправятся искать нас.

— Это и есть легендарная Церковная алхимия? — спросил я у него, когда мы двинулись проч.

— Она самая, — не без мальчишеского самодовольства ответил он.

Я решил несколько поубавить его отличное настроение и как бы невзначай заметил:

— Не ожидал, что такой коротышка как ты, сумеет так лихо швырнуть меня вон.

Да уж, тут я наступил ему, как говориться на любимую мозоль. Юный алхимик просто взвился при упоминании его низкого роста.

— Я — НЕ КОРОТЫШКА! — заорал он, наливаясь краской от гнева. — ВО МНЕ РОВНО ПЯТЬ ФУТОВ И ПЯТЬ ДЮЙМОВ!!!

— Не знаю, как ты, а сказал бы, что пять с половиной футов — несколько маловато, — с самым невинным видом бросил я, очищая клинок меча от крови.

— А я бы сказал, что кое-кто поступил чрезвычайно глупо, прикончив того детину в гостинице, — голосок Эдварда сочился ехидством, — тогда не пришлось бы наводить там такой грандиозный шухер.

— Э, да какие словечки мы знаем, — усмехнулся я. — Они не к лицу Церковному алхимику.

— У меня было непростое детство, — разом как-то поникнув, буркнул Эдвард.

— А у кого оно было простое, Эдвард. — Я понял, что зашёл в своих комментариях несколько далековато. — И вообще, жизнь сложная штука.

— Будь она простой, — мрачновато усмехнулся алхимик, — наш мир был бы Раем Господним.

— Рановато для таких мыслей, юноша. — Я почувствовал уважение к парню, который, похоже, понимает в жизни куда больше чем я в его годы.

— Эти слова практически всё, что осталось от моего отца, — бросил Эдвард ни к кому не обращаясь. — Мама часто повторяла их.

— И кто же твой отец? — поинтересовался я, не подумав как-то о последствиях вопроса, но они оказались совсем не такими как я мог бы подумать.

— Ты и вправду не знаешь, кто был мой отец? — округлил глаза Эдвард. — Легендарный Альфонсо Фьестро — создатель Церковной алхимии.

— Я довольно долго был оторван от общества, — пожал я плечами, — да и раньше делами Церкви не слишком-то интересовался. А ладно, хватит об этом, не знаешь цирюльня Старины Бритвенника ещё работает?

— Гхм, — слегка смутился Эдвард, — я, понимаешь, ещё не бреюсь.

Мы от души рассмеялись.

Оказалось, что гном-цирюльник по прозвищу Бритвенник (настоящего имени он не раскрывал никому) жил и работал, не смотря ни на какие перипетии в политической жизни страны. Он лично усадил меня в огромное кресло, не доверив никому из своих подчинённых, а ведь среди них числились только лучшие парикмахеры и брадобреи Винтертура, однако всех их старый гном считал не достигшими подлинного мастерства в обращении с бритвой и ножницами.

Бритвенник принялся срезать мою бороду, попутно костеря на чём свет стоит за то, что до такой степени себя запустил. Я же, дав гному выговориться, аккуратно повернул разговор на последние новости и, в особенности, всякого рода странности.

— Ай, — вздохнул гном, беря другие ножницы и принимаясь ровнять мне волосы, — да много всего. Про короля ты, думаю, и так знаешь. Про салентинцев трепать языком я сам не хочу. — Он обвёл взглядом помещение цирюльни. — У них повсюду шпики. И вообще, по городам начали какие-то хмыри бритоголовые шляются, народ супротив нас, нелюдей, баламутят. Говорят, мол, все мы людей честных только и желаем порезать да кровушку повыпить, срам! — Он взмахнул ножницами в опасной близости от моего горла. — На меня уже дважды нападали, ха! Я им показал! А вот кое-кого из эльфов и полуэльфов крепко говорят потузили. Ну да ничего, мы ещё соберёмся — и покажем им. Ух, как покажем, засранцам!!!

— И тем самым докажете, что они правы, — бросил Эдвард, заскучавший молча сидеть в углу.

— А воще помалкивай, алхимик, — последнее слово Бритвенник словно выплюнул и так яростно заскрёб по моей шее бритвой, что начал всерьёз опасаться за свою жизнь. — Спёрли, понимаешь, наши магические секреты и туда же! Ничего вы своими силами сделать не можете.

— Так уж и ничего? — вступился я за род людской, гном как раз убрал бритву от моего горла и принялся за щёки. — Легион, к примеру, чисто наше изобретение.

— Ваше, как же, держи карман шире. Вам его Ворон подарил, а вы его потом — на костёр отправили. Вот и вся ваша, людская благодарность.

— Потише о людях ты, обезьяна бородатая! — рявкнул со своего места здоровенный парнюга, которому в тот момент намыливали и так не избалованную растительностью голову. — Всех вас, карлов и прочих надо обратно в ваши горы да леса загнать. Это наша земля, наша страна, а вы припёрлись, понимаешь…

— Заткнись! — оборвал его я, не давая покрасневшему от ярости Бритвеннику наорать на парня, явно не подозревающего, что сейчас находится в считанных шагах от могилы. — И лучше тебе отсюда свалить поскорей.

— Не собираюсь! — рявкнул снова тот. — Я на нашей, исконно людской земле, и имею право делать, что пожелаю!

— Людской!!! — взревел гном, заводившийся с пол-оборота. — Да вы приплыли сюда из-за океана, мы приняли вас, дали земли и чем вы ответили — устроили войну, вырезали всех — и старых и малых.

— Ах ты, карл вонючий! — взлетел на ноги бритоголовый. — Да я тебя! — Он навис над кряжистым Бритвенником, успевшим сжать кулаки, положив бритву на столик передо мной.

— Слышишь ты!!! — взревел он, словно оппонент не стоял в полушаге от него, а по крайней мере на расстоянии пары лиг. — Затевать драк в моём заведении не позволю!!!

Я едва успел встрять между ними, отбросив белое покрывало, которое набросил на меня гном, чтобы защитить мою одежду от мыла и волос, упавшее на пол подобно испачканному савану.

— Эдвард, кинь мой меч! — крикнул я алхимику, сидевшему с моим мечом на коленях. Тот без возражений подчинился.

Я перехватил его ещё в воздухе, ножнами оттолкнув бритоголового.

— Убирайся отсюда, — бросил я ему, — и лучше бы тебе и твоим дружкам не попадаться мне на пути. Не терплю подобных вам.

— Я уйду, — кивнул он, срывая с себя так и висевшее на его плечах покрывало, — но вернусь. И вернусь не один.

— Давай-давай, хрен лысый, — кивнул так и не остывший ещё гном, — у меня на всех кулаков хватит! А ты, Зиг, садись обратно. Я с тобой ещё не закончил. — И он взял вновь бритву, набросив на меня новое покрывало. — Не вертись, а то я тебя зарежу ненароком. — И прибавил-таки, словно нехотя: — Спасибо, Зигфрид.

На ночь мы сняли комнатку в недорогой гостинице, неподалёку от цирюльни Бритвенника. Я знал — этой ночью бритоголовый вернётся с дружками, подобные ему обид не прощают, а значит, устроят погром. Этого я допустить не мог.

— Зачем это нам? — спрашивал Эдвард, отлично понимавший мой нехитрый замысел. — Что нам до того гнома? У нас своё дело и его надо сделать, а не встревать в межрасовые конфликты. — Однако возражения его были довольно неуверенными, он говорил, словно убеждая самого себя в большей степени нежели меня.

Я плюхнулся на кровать, закинув руки за голову и забросив ноги на спинку кровати.

— Не хочешь, не встревай, — пожал я плечами. — Бритвенник — мой друг и мне не безразлична его судьба. Тебя это не касается. — И закрыл глаза.

Разбудил меня звон стекла и вопли толпы народа. Я спрыгнул с кровати, взял со спинки меч и, не перепоясываясь, обнажил его. Эдвард, похоже, вообще, не ложился, под глазами его залегли сизые круги. Он протянул мне фигурку Легионера, а именно Тройного мечника.

— Ни один хаосит не умирает до конца, — загадочно сказал он. — Я создал этого для тебя. Попробуй установить с Легионером контакт через эту фигуру, хаосит, думаю, пригодиться тебя внизу. Там собралась порядочная толпа.

— А побольше не мог? — буркнул я, беря у него фигуру и протягивая к ней свой разум, ища в Хаосе Тройного мечника.

— Я не мой отец, — буркнул алхимик, колдуя над своей сумкой, перекладывая туда сюда ингредиенты для своих опытов.

А я тем временем установил прочную связь с хаоситом и вытянул его в наш мир. Он закружился вокруг меня тремя серо-стальными фигурами с легионными мечами в лапах.

— Спасибо, Эдвард, — кивнул я, шагая к окну. — Держись подальше от драки, теперь я управлюсь там сам, а Тройной мечник может принять тебя за врага.

— Хорошо, — усмехнулся он, — но не считай меня таким уж беспомощным заучкой из лаборатории. Если что-то пойдёт не так, я приду тебе на помощь.

— Не придётся. — Я забрался на подоконник и, прыгая с него, крикнул: — Легион!

Улочка была узенькая, как и все в Винтертуре, и я без труда преодолел расстояние, отделявшее меня от погромщиков и обрушился им как снег на голову. Этакие четыре снежинки с мечами. Приземление смягчил Тройной мечник, которому законы притяжения были не писаны, я ещё в воздухе выбрал цель — и прикончил бритоголового как только ноги мои ударились о мостовую. Тут же крутанулся, нанося быстрый удар, даже не чтобы убить, а — причинить побольше боли и страданий, которые живо отрезвляют любую, самую кровожадную, толпу. Тройной мечник подобной щепетильностью не отличался, все три его ипостаси азартно кромсали людей, ничуть не страшась их мечей, ножей и мясницких топориков, которыми по большей части были вооружены бритоголовые. А вот я, в отличие от хаосита, отнюдь не был неуязвим, так что приходилось ввинчиваться в толпу, рубя всё живое — и не очень — вокруг себя и прорываясь в цирюльню, где развивалось основное действие этого кровавого спектакля. Благодаря усилиям Тройного мечника это удалось мне довольно быстро.

Внутри тот самый, побривший-таки голову, детина сграбастал за бороду Бритвенника и приподнял над полом. Гном был изрядно избит, здоровенный носяра его — разбит и, скорее всего, сломан, лицо залито кровью. Рядом детиной и гномом стояли несколько приятелей первого и хохотали от души, глядя на злую рожу гнома.

Я шагнул к ним, быстрым ударом прикончив первого, так и не успевшего понять, что происходит. Второй отступил на несколько шагов, безуспешно пытаясь вытащить из-за пояса топорик, остальные двое оказались не робкого десятка, да и оружие держали наготове. Но это их не спасло. Я, конечно, был далёк от былой формы и не справился бы с бойцом Легиона, однако уж с бритоголовыми фанатиками разберусь без проблем.

Топорики — ничто против легионного меча. Я сбил первого с ног, одновременно прикончив второго выпадом с горло, и добил лежащего. Последние двое ринулись на меня, подбадривая себя воплем. Я шагнул назад, обрубил руку по локоть тому, что поначалу струхнул, оставив его подыхать на полу, теряя кровь. Второго же попросту насадил на меч, залив себе руки кровью, как любят выражаться поэты, именно по локоть. Вырвав меч из чудовищной раны, двинулся к детине, всё ещё сжимавшего бороду Бритвенника.

— Я вижу, тебя плоховато побрили в другой цирюльне, — усмехнулся я, — нужно было оставаться здесь, а не скандалить. Ну ничего, я этот промах исправлю. — Быстрый удар — и бритая голова его падает на пол.

— Радикально ты его побрил, — усмехнулся не теряющий никогда присутствия духа Бритвенник. — Будь у меня мой топорик, уж они бы у меня поплясали.

— Они и так неплохо пляшут.

Мы оба посмотрели на улицу, Тройной мечник добивал последних бритоголовых.

— А я слышал, что твоего хаосита прикончили в Вилле, — протянул гном, шмыгая носом и пытаясь остановить кровь.

— Так и есть, — кивнул я, — Тройного мечника мне подарил тот алхимик, Эдвард.

— И до этих секретов добрались-таки, — буркнул Бритвенник, извлекая из-под одного из столов здоровенную секиру с шипом на обратной стороне обуха.

— Кого рубать собрался? — усмехнулся я. — Если алхимика, я — не дам.

— Да нужен он мне, — отмахнулся Бритвенник. — Я после этого не могу жить в Винтертуре, так что придётся покинуть столицу. Обоснуюсь в городе потише.

— А ты почему секиру не взял, когда бритоголовые налетели? — поинтересовался я, выходя из разорённой цирюльни и отзывая Тройного мечника, так и кружившего над трупами налётчиков.

— Получилось так, — недовольно буркнул гном. — Думал, с тремя людьми сумею справиться и так.

— А они тебе первым делом в нос и — за бороду! — усмехнулся я, делая знак Эдварду, наблюдавшему за нами высунувшись из окна.

Ответом мне послужило рычание до предела разъярённого гнома. Тем временем Эдвард спустился со второго этажа гостиницы — менее экстравагантным способам чем я, — неся через плечо оба наших дорожных рюкзака. Примерно такой же, только получше, красовался в мощных руках Бритвенника, вместе с секирой, с которой он расставаться не желал.

— Теперь я начинаю понимать за что тебя упрятали в Отстойник, — протянул алхимик, бросая мне мой рюкзак, — за полдня ты успел нажить себе врагов среди наёмников и бритоголовых фанатиков-ксенофобов.

— В своё время одного вида легионного меча хватило бы, чтобы и наёмники и бритоголовые разбежались в ужасе.

— За пять лет много изменилось.

— И не к лучшему.

Мы шагали в направлении городских ворот и за перепалкой и не обратили внимания на то, что к нам, как бы сам собой прибился гном. Поняли мы это уже миновав стену Винтертура и заплатив сонным стражам выходную подать и получив от них подорожные, оставленные на посту клириками из ордена Изгоняющих Искушение, из-за чего с нами обращались с почти раболепной почтительностью.

— Эй, Бритвенник, — обратился я к гному, шагавшему рядом со мной, взбивая пыль мощными ногами в подкованных сапогах, — а ты куда направляешься?

— С вами, а что? — удивился он, подтягивая ремни рюкзака.

— Нет, — отрезал я, — ты не можешь идти с нами. У нас дело в Мордове.

— Этот город ничем не хуже других, — пожал широченными плечами гном.

— Но…

— Оставь, Вархайт, — оборвал меня Эдвард. — Мы можем привлекать к операции посторонних людей… Ну и гномов тоже… Ограниченно посвящая их в…

Дальше я слушать не стал. На у почему-то пришёл предыдущий раз, когда я привлёк к операции постороннего. Сахара с тех пор так никто больше не видел. Так и шагали мы, втроём, по тракту на Мордов.