Лекции и интервью

Неуловимые тайны

Карлос Кастанеда известен всему миру как автор девяти бестселлеров о Толтекской системе магии. Существует мнение, что в последние несколько десятков лет он был одним из основных факторов роста интереса к метафизике.

Грациэла Корвалан — доктор философии, профессор испанского в Вебстер-колледже (город Сент-Луис, штат Миссури). Грациэла в настоящий момент работает над сборником интервью с мистически настроенными мыслителями Америки. Не так давно она написала письмо Карлосу Кастанеде с просьбой об интервью. Однажды вечером Карлос позвонил ей. Он согласился на интервью и объяснил, что во время его путешествия почту за него получал один из друзей. По возвращении Карлос всегда подходил к мешкам с почтой и доставал два письма, на которые затем отвечал. Письмо Грациэлы оказалось одним из двух последних. Карлос объяснил, что согласен дать ей интервью, поскольку она не является профессиональным журналистом. Они договорились встретиться в студгородке Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Карлос попросил, чтобы сначала интервью было опубликовано на испанском в аргентинском журнале «Mutantian».

Сегодня нам выпала честь обнародовать английский перевод интервью. Грациэле удалось запечатлеть вспышку молнии в пустынной ночи и явить нам удивительные озарения Карлоса Кастанеды, Толтекского пророка!

Примерно в час пополудни мы с моим другом взяли курс на студгородок Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Ехать предстояло более двух часов.

Следуя указаниям Кастанеды, мы без труда подъехали к сторожевой будке у въезда на автостоянку университета. Было примерно без четверти четыре. Мы остановились в более-менее тенистом месте.

Ровно в четыре часа я увидела, что Кастанеда подходит к нашей машине: на нем были синие джинсы и светло-кремовый жакет с открытым воротничком и без карманов. Я вышла из машины и поспешила ему навстречу. После приветствий и обычных любезностей я спросила, можно ли мне пользоваться диктофоном. Диктофон лежал в машине на случай, если Кастанеда даст разрешение.

— Нет, лучше обойтись без него, — ответил Карлос, пожимая плечами. Мы показали ему путь к машине, чтобы взять заметки, тетради и книги.

Нагруженные книгами и бумагами, мы пошли за Кастанедой. Он хорошо знал дорогу.

— Вон там, — сказал он, указывая рукой, — находятся замечательные пляжи на берегу реки.

С самого начала Кастанеда задал тон и тему беседы. Я поняла также, что не было нужды готовить все те вопросы, которые я так тщательно прорабатывала. Как и следовало из его телефонного звонка, он хотел рассказать нам о проекте, в котором принимает участие, о важности и серьезности его исследований.

Беседа велась на испанском — языке, на котором он говорит бегло и с большим чувством юмора. Кастанеда — большой мастер ведения беседы. Он говорил семь часов. Время шло, но ни его энтузиазм, ни наше внимание не ослабевали. По мере того как мы стали чувствовать себя свободней, Кастанеда стал более дружелюбным и, поскольку все мы являемся аргентинцами, заговорил с нами как типичный аргентинец.

Следует отметить, что, хотя на испанском Кастанеда говорит без ошибок, чувствуется, что в основном он использует английский. Он нередко вставлял английские слова и выражения вместо испанских эквивалентов. То, что его основной язык — английский, проявлялось также в построении его фраз и предложений.

В течение всего дня Кастанеда старался поддерживать беседу на уровне, который не был интеллектуальным. Даже несмотря на то, что он много читал и знал о различных философских направлениях, он ни разу не провел сравнения с другими традициями прошлого или настоящего. Он передавал нам «учение Толтеков» посредством материальных, физических образов, которые именно по этой причине мешали истолкованию их умозрительно. В этом отношении Кастанеда не только был послушен своим учителям, но и абсолютно верен избранному им пути — он не хотел загрязнять свое учение чем-то внешним.

Вскоре после нашей встречи он захотел узнать причины нашей заинтересованности в знакомстве с ним. Он уже знал о моем возможном очерке и о планируемом мною сборнике интервью. Помимо профессионального интереса, мы настаивали на важности его книг, которые сильно повлияли на нас и на многих других. Мы были глубоко заинтересованы в том, чтобы узнать источник его учения. Тем временем мы добрались до берега реки и расположились в тени деревьев.

— Дон Хуан дал мне все, — начал говорить Кастанеда. — Когда я его встретил, у меня не было других интересов помимо антропологии, но с момента нашей встречи я изменился. И то, что со мной произошло, я бы ни на что не променял!

Дон Хуан был с нами. Каждый раз, когда Кастанеда упоминал о нем или вспоминал его, мы чувствовали волнение рассказчика. Он говорил нам, что на примере дона Хуана он увидел, что человек, живущий в постоянном напряжении, становится способен постоянно жить с полной самоотдачей.

— «Постоянно жить с полной самоотдачей» было его принципом, его правилом, — сказал Кастанеда. — То, кем был дон Хуан, невозможно объяснить или понять, он просто был.

В книге «Второе кольцо силы» Кастанеда описывает одну характерную черту дона Хуана и дона Хенаро, которой не хватает всем остальным людям. Он пишет: «Никто из нас не предрасположен уделить другому все свое внимание так, как это делали дон Хуан и дон Хенаро».

«Второе кольцо силы» породило во мне множество вопросов; книга очень меня заинтересовала, особенно после второго прочтения, но я слышала неблагоприятные комментарии. У меня самой были некоторые сомнения. Я сказала Кастанеде, что мне больше всего понравилась книга «Путешествие в Икстлан», хотя я сама не знаю, почему это так.

Он выслушал меня и ответил на мои слова жестом, который, казалось, говорил:

— Ну что мне прикажете делать с личными вкусами всех и каждого?

Я продолжала говорить, стараясь найти причины и объяснения:

— Может, я предпочитаю «Путешествие в Икстлан» из-за любви, которую я ощущала, читая ее.

Кастанеда поморщился. Ему не понравилось слово «любовь». Может быть, оно несло для него дополнительное значение романтической любви, сентиментальности, слабости. Пытаясь объясниться, я настаивала, что финальная сцена книги «Путешествие в Икстлан» пропитана напряжением. Кастанеда согласился.

— Напряжение, да, — сказал он. — Это подходящее слово.

Остановившись на этой книге, я продемонстрировала ему, что некоторые сцены кажутся мне определенно гротескными. Я не могла найти им обоснования. Кастанеда согласился со мной.

— Да, поведение этих женщин нелепо и гротескно, но это видение было необходимо для того, чтобы начать действовать, — сказал он.

Кастанеда нуждался в таком шоке.

— Без противника мы ничто, — продолжал он. — Иметь противника присуще человеческой природе. Жизнь — это война, это борьба. Мир — это аномалия.

Говоря о пацифизме, Кастанеда определил его как «нелепость», поскольку люди, по его мнению, «являются существами успеха и борьбы».

Не в состоянии остановить себя, я сказала, что не могу считать пацифизм нелепостью.

— Как насчет Ганди? — спросила я. — Что вы думаете о Ганди, например?

— Ганди? — переспросил он. — Ганди — не пацифист. Ганди — один из величайших воинов, которые когда-либо жили на земле. И какой воин!

Именно тогда я поняла специфическое значение, которое Кастанеда придавал словам. «Пацифизм», о котором он говорил, был пацифизмом слабости, пацифизмом тех, у кого не хватает мужества, целеустремленности и энергии. Такой пацифизм отражает полностью самоиндульгирующую и гедонистическую позицию.

Делая широкий жест, как бы обводя рукой всех людей, лишенных цели, воли или энергии, он ответил:

— Все отравленные... Да, гедонисты!

Кастанеда не уточнил эти понятия, а мы не настаивали. Я поняла уже, что освободить себя от человеческой природы было частью эстетики воина, но комментарии Кастанеды приводили меня в замешательство. Однако со временем я узнала, что быть «существами успеха и борьбы» — это лишь первый уровень существования. Затем начинается обучение и переход на другой уровень.

— Вы не можете перейти на другую сторону и не потерять человеческую форму, — сказал Кастанеда.

Обращая его внимание на другие непонятные мне аспекты его книги, я спросила об энергетических дырах, которые остаются в людях после рождения детей.

— Да, — подтвердил Кастанеда. — Есть различие между теми людьми, у которых есть дети, и теми, у которых их нет.

Чтобы пройти на цыпочках перед Орлом, вы должны быть полными. Человек с «дырами» не может пройти.

Он объяснил нам метафору с Орлом немного позже. В тот момент я почти не заметила ее, поскольку мое внимание было сосредоточено на другой теме.

— Как вы объясните положение доньи Соледад, родившей Паблито, или Ла Горды, матери двух дочерей?

Я непременно хотела знать. Вернуть себе то «острие силы», которое дети берут у нас при рождении, было почти немыслимо для меня.

Кастанеда согласился со мной, что у него не все еще систематизировано. Однако он продолжал настаивать на существовании различий между людьми, имеющими и не имеющими детей.

— Дон Хенаро — сумасшедший! Сумасшедший! Дон Хуан — совсем другой, он серьезный сумасшедший. Дон Хуан движется медленно, но очень далеко доходит. В конце концов оба они приходят...

— Я, как и дон Хуан, — продолжал он, — имею дыры; то есть я должен продолжать свой путь. У Хенарос, с другой стороны, есть своя модель.

У Хенарос, например, есть особая грань, которой у нас нет. Они более нервные, более быстрые в движении... они очень непостоянны, ничто не может их удержать.

Те, кто, как Ла Горда и я, имеют детей, обладают другими характеристиками, компенсирующими этот недостаток. Кто-то более решителен, и хотя дорога может быть длинной и трудной, он тоже пройдет ее. Обычно те, у кого есть дети, знают, как заботиться о других. Это не значит, что те, у кого нет детей, не знают этого, но есть разница...

Обычно человек не ведает, что творит; он действует бессознательно и потом расплачивается за это.

— Я не знал, что я делаю, — воскликнул он, имея в виду, несомненно, свою личную жизнь.

— При рождении я взял все у своих отца и матери, — сказал он. — Они были изрядно повреждены этим. Им я должен был вернуть острие силы, которое я у них взял. Теперь мне нужно компенсировать острие, которое я потерял.

Казалось, что эти «дыры», которые надо закрыть, должны быть связаны с биологическими изменениями. Мы хотели знать, не являются ли эти «дыры» чем-то непоправимым.

— Нет, — ответил он, — человека можно исцелить. В жизни нет ничего непоправимого. Всегда есть возможность отдать то, что не принадлежит вам, и вернуть то, что вам принадлежит.

Эта идея восстановления связана с продвижением по «пути обучения», которое требует тщательной индивидуальной трансформации личности. Знать или практиковать одну или несколько техник недостаточно. Это относится ко всему — ясная система жизни с конкретными и точными целями.

После небольшой паузы я спросила Кастанеду, переводилось ли «Второе кольцо силы» на испанский. Он ответил, что одно испанское издательство имеет права на публикацию книги, но он не уверен, вышла ли она.

— Испанский перевод делал Хуан Товар (Juan Tovar), мой хороший друг.

Хуан Товар использовал записи на испанском языке, которые ему передал Кастанеда, те записи, по поводу которых некоторые критики выражали сомнения.

— Перевод на португальский, по-видимому, очень хорош.

— Да, — сказал Кастанеда, — этот перевод базируется на переводе на французский. Действительно, он выполнен очень хорошо.

В Аргентине две его первые книги были запрещены. Похоже, что причина была связана с психоделиками. Кастанеда не знал.

— Я думаю, что это работа «Матери Церкви», — сказал он.

В начале нашего разговора Кастанеда упомянул об «учении Толтеков». В книге «Второе кольцо силы» также встречаются выражения «Толтеки» и «быть Толтеком».

— Что значит быть Толтеком? — спросила я.

Кастанеда ответил, что у слова «толтек» очень широкое значение. О ком-то говорят, что он Толтек, так же как могут сказать, что он демократ или философ. В том смысле, в каком его использовал Кастанеда, это слово не имеет никакого антропологического значения. С антропологической точки зрения, оно имеет отношение к индейской культуре Центральной и Южной Мексики, которая к моменту покорения и колонизации Америки Испанией уже исчезла.

— Толтек — это тот, кто знает тайны видения и сновидения. Каждый такой человек — Толтек. Это небольшая группа, которая поддерживает живую традицию, возникшую за 3000 лет до нашей эры.

Поскольку я занимаюсь мистическими течениями и очень интересуюсь определением источника и места появления различных традиций, я спросила:

— Верите ли вы, что Толтекская традиция предлагает учение, отражающее своеобразие коренных жителей Америки? Он ответил, что «толтекская нация» сохраняет традицию, которая, без всякого сомнения, свойственна исключительно Америке. Кастанеда сказал, что первые жители американского континента, пересекая Берингов пролив, возможно, принесли с собой какие-то знания, но это случилось много тысячелетий назад и сегодня нам остается только строить теории.

В книге «Сказки о силе» дон Хуан рассказал Кастанеде о «магах», «людях знания», которых испанцы не могли уничтожить в ходе завоевания и колонизации, поскольку не подозревали о существовании их магического мира.

— Кто сформировал нацию Толтеков? Работают ли они сообща? Если да, то где? — спросила я.

Кастанеда ответил на все мои вопросы. Теперь он курирует группу молодых людей, которые живут в области Чаиапас (Chaiapas), на юге Мексики. Все они переехали в эту область, поскольку женщина, которая их сейчас обучает, живет там.

— То есть... Вы вернулись? — Я чувствовала, что должна попросить Кастанеду вспомнить последний разговор между ним и сестричками в конце книги «Второе кольцо силы». — Вы вернулись сразу же, как вас просила Ла Горда?

— Нет, я вернулся не сразу, но я вернулся, — ответил он мне, смеясь. — Я вернулся, чтобы продолжить работу, от которой не могу отречься.

Группа состоит примерно из 14 человек. Даже несмотря на то, что сердцевину, ядро группы, составляют 8 или 9 из них, каждый незаменим в своем деле. Если каждый в достаточной мере безупречен, то можно помочь большому количеству людей.

— Восемь — это магическое число, — сказал он.

Он также подчеркнул, что Толтек не добивается своего личного спасения, но движется к нему вместе с ядром своей группы. Все они незаменимы в сохранении и продолжении традиции. Группа не обязательно должна быть большой, но каждый, кто вовлечен в работу, определенно необходим всем остальным.

— Мы с Ла Гордой определяем выбор пути. На мне лежит большая ответственность, но Ла Горда очень помогает мне в моей работе, — объяснил Кастанеда.

Позднее он рассказал нам о людях, входящих в его группу, о которых мы знали из его книг. Он сказал, что дон Хуан был индейцем племени яки (Yaqui) из провинции Сонора. Паблито был из племени микстеко (Mixteco), Нестор — из племени мацатекан (Mazatecan) из Мацатлана (Mazatlan), что в провинции Синалеа (Sinalea), а Бениньо — из племени тцотцил (Tzotzil). Он несколько раз подчеркнул, что Хосефина была не индианкой, а мексиканкой и ее предки были французского происхождения. Ла Горда, как и дон Хенаро, была из племени майтек (Maytec).

— Когда я встретил Ла Горду, она была огромной грузной женщиной, которая терроризировала меня, — сказал Кастанеда. — Никто из тех, кто знал ее раньше, не может сегодня представить себе, что это один и тот же человек.

Мы хотели узнать, на каком языке он общался с остальными членами группы и какой язык они обычно использовали в разговоре между собой. Я напомнила ему, что в его книгах есть упоминания о каких-то индейских языках.

— Мы говорили на испанском, поскольку этот язык знали все, — ответил он. — Кроме того, ни Хосефина, ни нынешняя наставница группы не являются индианками. Я говорю по-индейски совсем чуть-чуть. Отдельные фразы — приветствия и некоторые другие выражения. Я даже не смогу поддержать разговор.

Пользуясь паузой, я спросила его, доступна ли работа, которой они сейчас занимаются, всем людям или она под силу только избранным. По мере того как наши вопросы стали затрагивать важность учения Толтеков и деятельности его группы для всего человечества, Кастанеда объяснил нам, что у каждого члена группы есть свои задания, — будь то в зоне Юкатана (Yucatan), других областях Мексики или других местах.

— Выполняя задания, вы обнаруживаете огромное количество вещей, которые напрямую применимы к повседневной жизни. Хенарос, например, разъезжают вдоль границы в составе музыкального оркестра. Можете себе представить, сколько они всего видят и со сколькими людьми общаются. У вас всегда есть возможность передать знания. Это всегда помогает. Даже одно слово, один намек... Каждый добросовестно выполняющий свое задание делает это. Каждый человек может учиться. У каждого есть возможность стать воином.

Каждый человек может вести жизнь воина. Единственным требованием является непоколебимо хотеть этого, то есть непоколебимо хотеть освобождения. Путь нелегок. Мы постоянно ищем оправданий и пытаемся свернуть с него. Может, сознанию и удается это, но тело чувствует все... тело учится быстро и легко.

— Толтек не может тратить энергию на всякую ерунду, — продолжил он. — Я был одним из тех, кто не мыслит себя без дружеской компании. Я даже не мог смотреть фильмы в одиночестве.

В решительный момент дон Хуан потребовал от него покинуть всех своих друзей, и в особенности тех, с кем он не имел ничего общего. Долгое время он сопротивлялся этой идее, пока, наконец, не уступил ей.

— Однажды, вернувшись в Лос-Анджелес, я вышел из машины за квартал до моего дома и позвонил. Как обычно, в этот день мой дом был полон гостей. Я попросил одну из моих подруг положить в сумку некоторые вещи и принести мне. Я также сказал ей, что остальное — книги, записи и т. д. — можно разделить между моими друзьями. Понятно, что они не поверили такому заявлению и считали все взятое одолженным, — пояснил Кастанеда.

Этот акт освобождения от библиотеки и записей как бы отсек все, что осталось в прошлом, целый мир идей и эмоций.

— Мои друзья считали, что я сошел с ума, и продолжали верить, что я излечусь от этого сумасшествия. Я не видел их примерно двенадцать лет, — закончил он.

Спустя двенадцать лет Кастанеда снова встретился с ними. Он нашел одного из своих друзей, через которого связался с остальными. Они договорились встретиться и вместе поужинать. Это был чудесный день; было много съедено и выпито.

— Встретившись с ними спустя столько лет, я хотел выразить мою благодарность за дружбу, которую они мне предложили когда-то, — сказал Кастанеда. — Теперь все стали взрослыми. У всех есть семьи, супруги, дети... Но тем не менее мне нужно было поблагодарить всех их. Только так я мог бесповоротно разорвать отношения и закончить этот этап своей жизни.

Возможно, друзья Кастанеды не понимали смысла происходящего, но сам факт, что он хотел выразить им свою благодарность, восхитителен. Он не кривил душой ни на йоту. Он искренне благодарил их за дружбу и, делая это, внутренне освобождал себя от всего, что было в прошлом. Затем мы говорили о любви, «этой часто упоминаемой любви». Он поделился с нами некоторыми историями о своем итальянском дедушке, «вечно томящемся от любви», и о своем отце, «таком богемном». «О любовь! Любовь!» — повторил он несколько раз. Все его комментарии были нацелены на то, чтобы разрушить те идеи о любви, которые обычно витают в воздухе.

— Мне дорого далось это знание, — продолжил он. — Я тоже был очень томным. Дону Хуану пришлось изрядно попотеть, чтобы заставить меня понять, что я должен прекратить определенные отношения. В конце концов я сделал это, и вот каким образом: я пригласил ее на ужин, и мы встретились в ресторане. Ужин проходил как обычно. Была большая стычка, она орала на меня и бросала мне обвинения. Наконец я спросил ее, есть ли у нее деньги. Она ответила, что есть. Я сказал, что мне надо сходить поискать в машине бумажник или что-то вроде того. Я вышел и не вернулся. Перед этим я хотел убедиться, что у нее достаточно денег, чтобы вернуться домой на такси. С тех пор я не видел ее.

— Вы не поверите мне, но Толтеки очень аскетичны, — сказал Кастанеда.

Не ставя его слова под сомнение, я сказала, что из «Второго кольца силы» это не следует.

— Как раз наоборот, — подчеркнула я. — Мне вообще кажется, что в вашей книге многие сцены и высказывания довольно запутанны.

— А как, по-вашему, я мог высказаться яснее? — ответил он мне. — Я не мог сказать, что отношения между ними были целомудренными, поскольку мне не только бы никто не поверил, но просто не поняли бы.

Кастанеда считает, что мы живем в очень «суматошном» обществе. Все, о чем мы говорили в этот вечер, большинству было бы непонятно. Из-за этого тот же Кастанеда должен был приспосабливаться к некоторым требованиям издателей, которые, в свою очередь, старались удовлетворить вкусы читающей публики.

— Люди хотят другого, — продолжал Кастанеда. — Как-то, например, я зашел в книжный магазин в Лос-Анджелесе и начал пролистывать журналы, лежащие на прилавке. Я нашел много фотографий обнаженных женщин... и мужчин. Не знаю, что и сказать вам. На одной из фотографий был мужчина, который крепил электрический кабель, стоя на стремянке. На нем был защитный шлем и широкий пояс, увешанный инструментами. И все. Все остальное было обнаженным. Нелепо! Невозможно! Женщина, по крайней мере, грациозна... но мужчина!

В качестве объяснения он добавил, что женщины обладают большим опытом в такого рода вещах.

— Такая роль не оставляет места для импровизации.

— Я впервые сталкиваюсь с идеей, что поведение женщины не является импровизацией; это абсолютно ново для меня, — ответила я.

Слушая Кастанеду, мы убедились, что для Толтеков секс представляет собой огромный расход энергии, которая нужна для других дел. Таким образом стало ясно, почему он подчеркивал, что между членами группы поддерживаются исключительно аскетические отношения.

— С точки зрения остального мира, образ жизни, который ведут члены нашей группы, и отношения, которые в ней царят, совершенно неприемлемы и неслыханны. То, что я говорю о них, неправдоподобно. Мне самому понадобилось немало времени, чтобы постичь и поверить в их образ жизни, но у меня была возможность убедиться.

Ранее Кастанеда рассказал нам, что при рождении ребенка человек теряет особое острие. Похоже, что «острие» — это сила, которую ребенок отнимает у родителей самим фактом своего рождения. «Дыры», которые остаются в человеке, должны быть заполнены или вылечены. Вы должны восстановить силу, которую потеряли. Он также дал нам понять, что длительные сексуальные отношения заканчиваются упадком. Между партнерами нарастают различия, что приводит к тому, что определенные черты одного из партнеров отвергаются другим. Детям передаются те черты, которые нам больше всего нравятся в партнере, но это не означает, что это лучшие черты.

— С точки зрения воспроизведения, — сказал Кастанеда, — лучший — это выбранный случайным образом.

Он попытался объяснить нам эти понятия подробней, но признал, что эта тема для него самого до сих пор не прояснилась окончательно.

Кастанеда описал группу людей, требования которых чрезмерны для среднего человека. Мы хотели знать, откуда берется вся эта сила. «Что является конечной целью Толтека?» Мы хотели докопаться до смысла всего, о чем Кастанеда говорил нам. «Какую цель преследуете вы?» Мы старались задавать вопросы на личном уровне.

— Целью является покинуть живущий мир; покинуть его со всем тем, и только тем, что составляет человека. Вопрос в том, чтобы ничего не брать и ничего не оставить. Дон Хуан полностью покинул мир. Дон Хуан не умер — Толтек не может умереть.

В книге «Второе кольцо силы» Ла Горда объясняла Кастанеде дихотомию «нагваль-тональ». Область второго внимания «достигается только после того, как воины полностью лишаются внешнего проявления... Это второе внимание заставляет оба внимания сформировать единство, и это единство есть тотальность любого человека». В той же книге Ла Горда говорит Кастанеде, что «когда маги овладевают сновидением, они объединяют оба внимания, поэтому центр не должен выступать... маги не умирают... Я не хочу сказать, что мы не умрем. Мы — ничто, мы — простофили, дурачки; мы ни здесь, ни там. Но у них, напротив, оба внимания объединены настолько, что, возможно, они никогда не умрут». Согласно Кастанеде, идея, что мы свободны, — иллюзия, абсурд. Он подталкивал нас к пониманию, что здравый смысл обманывает нас, поскольку обычное восприятие передает нам только часть истины.

— Обычное восприятие не дает нам всей правды. Должно быть что-то большее, чем просто пройти по Земле, питаясь и размножаясь, — сказал он неистово.

Делая жест, который я поняла как намек на всеобщую бесчувственность и бесконечную утомительность жизни в скуке ее повседневности, он спросил:

— Что нас окружает?

Здравый смысл, к которому мы пришли в результате длительного процесса воспитания и обучения, ограничил бы нас обычным восприятием как истиной в последней инстанции.

— Именно. Искусство мага, — сказал Кастанеда, — заключается в обучении тому, как обнаружить и уничтожить предрассудки восприятия.

По мнению Кастанеды, Эдмунд Гуссерль первым на Западе задумался о возможности «отказа от суждения». В «Идеях о чистой феноменологии и феноменологической философии» («Ideas for a pure phenomenology and a phenomenological philosophy») (1913) Гуссерль тщательно рассматривает понятия «эра» и «феноменологическая редукция». Феноменологический метод не отрицает, а просто «заключает в скобки» те элементы, которые поддерживают наше обычное восприятие.

Кастанеда считает, что феноменология дала ему теоретическую и методологическую базу для восприятия учения дона Хуана. Для феноменологии знание зависит от намерения (интенция), а не от восприятия. С течением времени восприятие изменяется, оно зависит от субъекта, уровня его знаний и установившейся традиции. Самым главным правилом феноменологического метода является правило «движения в направлении подобных вещей».

— Работа, которую дон Хуан проводил со мной, — сказал Кастанеда, — это было постепенное и полное уничтожение всех предрассудков восприятия.

Феноменология «останавливает» суждение и поэтому ограничена описанием чистых интенциональных актов.

— Например, я создаю объект «дом». Феноменологическое отношение здесь минимально. Именно интенция преобразует отношение во что-либо конкретное и единичное.

Феноменология, без сомнения, имела для Кастанеды чисто методологическое значение. Гуссерль не выходил за границу теоретических построений и, как следствие, не затрагивал вопросов человеческой жизни. Согласно Кастанеде, вершина, к которой пришли европейцы, — это «человек политический». Политический человек мог бы быть миниатюрным изображением всей нашей цивилизации.

— Дон Хуан, — сказал он, — своим учением открыл дорогу намного более интересному человеку: человеку, который по-прежнему живет в магическом мире или вселенной.

Размышляя над идеей «политического человека», я вспомнила книгу «Формы жизни» («Forms of Life») Эдуарда Шпренгера (Eduardo Spranger), в которой говорится, что жизнь политического человека — это «переплетение отношений власти и соперничества». Политический человек — это человек влияния, чья власть контролирует как конкретную реальность мира, так и населяющих его существ.

Мир дона Хуана, напротив, — это мир магии, населенный сущностями и силами.

— Что меня восхищает в доне Хуане, — сказал Кастанеда, — так это то, что, хотя в современном мире он должен выглядеть сумасшедшим, никто не может ввести его в заблуждение. Дон Хуан предлагает миру лицо, которое по необходимости временно... один час, месяц, шестьдесят лет. Никто не может захватить его врасплох! В этом мире дон Хуан безупречен, поскольку он знает: все, что здесь находится, — временно, потом придет... красота! Дон Хуан и дон Хенаро обожали красоту.

Восприятие и представление реальности и времени дона Хуана, безусловно, сильно отличаются от наших. Если на одном уровне повседневной жизни дон Хуан постоянно безупречен, это не мешает ему знать, что «с этой стороны» все определенно мимолетно.

Кастанеда продолжал описывать мир, поляризованный между двумя крайностями: правой и левой сторонами. Правая сторона соответствует тоналю, а левая — нагвалю.

В «Сказках о силе» дон Хуан пространно объясняет Кастанеде понятие двух половин «пузыря восприятия». Он говорит, что последняя обязанность учителя состоит в утомительном очищении одной части «пузыря» и реорганизации «всего, что есть» на другой. «Учитель работает над этим, без сожаления отметая ненужное, пока все его видение мира не отразится на одной половине пузыря. А другая половина, которая оставалась чистой, может быть воссоединена посредством того, что маги зовут волей. Все это очень трудно объяснить, поскольку на этом уровне слова становятся совершенно неадекватными. Точнее, левая часть вселенной «подразумевает отсутствие слов», а без слов мы не можем думать. Остаются только действия.

— В этом другом мире, — сказал Кастанеда, — действует тело. Телу не нужны слова для понимания.

В магической вселенной дона Хуана существуют определенные сущности, которые называются «союзниками» или «мимолетными тенями». Их можно брать в плен. Этому было найдено огромное количество объяснений, но, с точки зрения Кастанеды, нет сомнений, что эти явления в основном зависят от человеческой анатомии. Важно понять, что существует целый ряд объяснений, которые могут дать обоснование существованию этих «союзников».

Затем я спросила его о знании тела, о котором он говорит в своих книгах.

— Значит ли это, что для вас все тело — орган знания? — уточнила я.

— Конечно! Тело знает, — ответил он.

В качестве примера Кастанеда рассказал нам о широких возможностях части ноги от колена до лодыжки, где может быть расположен центр памяти. Вы можете научиться использовать тело для того, чтобы захватить «союзника».

— Учение дона Хуана превращает тело в электронный сканер, — сказал он, пытаясь найти подходящее испанское слово, чтобы сравнить тело с электронным телескопом.

Тело имело бы возможность воспринимать реальность на различных уровнях, которые, в свою очередь, открывали бы также различные конфигурации материи. Было очевидно, что для Кастанеды тело обладает возможностями движения и восприятия, которые незнакомы большинству из нас. Стоя и указывая на ступню и лодыжку, он рассказывал нам о возможностях этой части тела и о том, насколько мало мы знаем обо всем этом.

— В традиции Толтеков, — заверил он, — ученик тренируется в развитии этих способностей. На этом уровне дон Хуан начинает создавать воина.

Размышляя над этими словами, я думала о параллелях с тантра-йогой и различными центрами (чакрами), которые йог пробуждает посредством ритуальных практик. В книге «Непроницаемый круг» (The Hermetic (impenetrable) Circle) Мигеля Серрано (Miguel Serrano) можно прочесть, что чакры — это «центры сознания». В этой же книге Карл Юнг (Karl Jung) ссылается на беседу Серрано и вождя племени пуэбло (Pueblo) по имени Очвиан Бьяно (Ochwian Biano), или «Горное Озеро». «Он поделился своими впечатлениями о белых людях — всегда столь возбужденных, постоянно что-то ищущих, к чему-то стремящихся... По мнению Очвиана Бьяно, белые люди — это сумасшедшие люди: только сумасшедшие думают головой. Это утверждение вождя очень удивило меня, и я спросил, чем думает он. Он ответил мне, что думает сердцем»[16].

Путь знания воина долог и требует полной самоотдачи. У воина есть конкретная цель и кристально чистые побуждения.

— Что является целью? — уточнила я. Было похоже, что она состоит в сознательном переходе на другую сторону через левую сторону Вселенной.

— Вы должны стараться подойти как можно ближе к Орлу и в то же время не быть проглоченным им. Цель — на цыпочках пройти по левую сторону от Орла, — сказал Кастанеда. — Не знаю, известно ли вам, — продолжал он, стараясь подыскать способ прояснить для нас образ, — что существует сущность, которую Толтеки называют Орлом. Зрению он представляется как огромная чернота, уходящая в бесконечность; эту черноту пересекают молнии. Поэтому его и зовут Орлом: у него черные крылья и спина и светящаяся грудь.

— Глаз этой сущности не похож на человеческий. У Орла нет жалости. В Орле представлено все живое. Он включает в себя все — красоту, которую человек способен создать, и животность, нечеловеческую по своей природе. Все, что можно назвать «человеческим» в Орле, — всего лишь очень малая часть его. Огромность, массивность, чернота Орла... намного превосходят то малое, что может соответствовать человеческому.

— Орел притягивает к себе всю жизненную силу, готовую исчезнуть, поскольку он питается этой энергией. Он похож на огромный магнит, притягивающий к себе все лучи света, которые представляют собой жизненную энергию умирающего.

Кастанеда говорил нам это, рукой и пальцами изображая орла, клюющего воздух с ненасытным аппетитом.

— Я только передаю вам, что дон Хуан и другие говорили мне. Все они являются магами! — воскликнул он. — Они использовали метафоры, которые я не в силах был понять.

— Кто является «хозяином» человека? Кто выдвигает нам требования? — спросил он.

Я слушала его внимательно, стараясь не перебивать, поскольку он затронул тему, порождающую множество вопросов.

— Нашим хозяином не может быть человек, — сказал он.

Видимо, Толтеки называют «хозяином» «Человеческий Шаблон». Все — растения, животные и люди — имеют «шаблон».

— Мы с вами обладаем одним и тем же шаблоном, — продолжал объяснение Кастанеда, — но в каждом человеке он проявляется по-разному, форма проявления меняется в зависимости от развития личности.

Исходя из его слов, мы сделали вывод, что «человеческий шаблон» — это то, что объединяет жизненные силы. «Человеческая форма», с другой стороны, мешает нам увидеть шаблон. Похоже, что, пока «форма» не разрушена, мы ограничены в своем развитии, поскольку не можем изменяться.

Во «Втором кольце силы» Ла Горда объясняет Кастанеде понятия «человеческая матрица» и «человеческая форма». В этой книге «форма» описывается как некая светящаяся сущность, и Кастанеда вспоминает, что дон Хуан описывал ее как «первоисточник человека». Ла Горда, размышляя о доне Хуане, вспоминает, что он говорил ей, что «если мы соберем достаточно личной силы, мы сможем бросить взгляд на шаблон, хотя мы и не маги. Если это произойдет, мы скажем, что узрели Бога... Это слово здесь уместно, поскольку шаблон есть Бог».

В этот вечер мы не раз возвращались к теме «человеческой формы» и «матрицы» человека. По мере того как мы рассматривали ее под разными углами, становилось все более ясным, что «человеческая форма» представляет собой жесткую оболочку человека.

— Человеческая форма похожа на полотенце, покрывающее человека от подмышек до ступней. За этим полотенцем — яркая свеча, которая уменьшается, сгорая. Когда человек умирает, свеча гаснет. Тогда появляется Орел и проглатывает ее.

— Видящие, — продолжал Кастанеда, — это те, кто способен увидеть человека в виде светящегося яйца. Внутри этой светящейся сферы — горящая свеча. Если видящий видит, что «свеча» мала, то, даже несмотря на то, что человек может выглядеть цветущим, дни его сочтены.

Кастанеда рассказал нам, что Толтеки никогда не умирают, поскольку быть Толтеком подразумевает утрату человеческой формы. Только в этот момент мы поняли, что, если Толтек теряет человеческую форму, не остается ничего, что Орел мог бы проглотить. У нас не осталось сомнения, что понятия «хозяин» человека и «человеческая матрица», а также образ Орла относятся к одной и той же сущности или, по крайней мере, тесно взаимосвязаны.

Несколько часов спустя, сидя за гамбургерами в кафетерии на углу Вествудского бульвара (Westwood Boulevard) и улицы, название которой я забыла, Кастанеда поведал нам о том, как он сам потерял «человеческую форму». Судя по тому, что он нам сказал, его переживания не были так сильны, как переживания Ла Горды (во «Втором кольце силы» Ла Горда рассказывала Кастанеде, что, когда она утрачивала «человеческую форму», она стала видеть прямо перед собой какой-то глаз. Этот глаз постоянно сопровождал ее, доводя ее этим почти до сумасшествия. Понемногу она начала привыкать к нему, пока однажды не оказалось, что глаз составляет часть ее самой. «Однажды... в тот день, когда я действительно стала бесформенным существом, я перестала видеть этот глаз; он стал частью меня...»). Ла Горда испытала симптомы, схожие с симптомами сердечного приступа.

— В моем случае, — сказал Кастанеда, — я просто подвергся чему-то вроде гипервентиляции. В тот момент я ощущал большое давление; поток энергии вливался в меня через макушку, проходил через грудь и живот, выходя из меня через мою левую ногу. Вот и все.

— Чтобы убедиться, — продолжил он, — я пошел к врачу, но он ничего не обнаружил. Он только посоветовал мне дышать в бумажный пакет, чтобы уменьшить количество кислорода и противостоять гипервентиляции.

Согласно учению Толтеков, каким-то образом вы должны вернуться и отдать Орлу то, что принадлежит ему. Кастанеда уже рассказал нам, что Орел является хозяином человека, что в нем заключены благородство и красота, а также ужас и свирепость всего сущего. Почему Орел — хозяин человека?

— Орел — это хозяин человека потому, что он питается зовом жизни, той жизненной энергией, которую теряет все сущее, — и, повторяя жест, напоминающий клюющую голову орла, он сказал: — Вот так! Вот так! Он проглатывает все!

— Единственный способ избежать прожорливой смерти — начать действовать, как действует воин.

— Что под этим понимается, как это выглядело для вас? — хотела я знать.

— В первую очередь, надо составить список всех людей, чьи судьбы переплетались с нашей, — ответил он, — список всех тех, кто так или иначе заставлял нас проявлять свое эго (тот центр роста личности, который позднее мог бы быть изображен как трехтысячеглавое чудовище). Мы должны вспомнить всех, кто помогал нам войти в игру под названием «они меня любят или они меня не любят». Игру, которая есть не что иное, как способ навеять на самого себя тоску... Посыпание солью собственных ран!

— Список должен быть полным, — продолжал он, — и идти в обратном порядке, от Я до А. Он начинается сегодняшним днем и охватывает прошлое вплоть до раннего детства — лет двух-трех и ранее, если возможно.

С момента нашего рождения все происходящее запечатлевается в нашем теле. Составление списка требует изрядной подготовки сознания.

— Как вы проводите это «очищение» от прошлого?

— Человек сосредоточенно вызывает образы, добиваясь их четкости и устойчивости. Затем движением головы справа налево каждый образ гасится, как если бы мы стерли его из нашего поля зрения... Магия заключена в дыхании, — добавил он.

К концу «очищения» прекращаются также все наши трюки, игры, сочувствие к себе. Мы осознаем свое притворство, и у нас не осгается возможности проявить свое эго, поскольку мы сразу же понимаем, что это — обман. Пройдя «личное очищение», вы можете отречься от всего, и остается только одна задача, во всей своей простоте, чистоте и неподдельности.

— «Очищение» доступно любому, но требует несгибаемой воли. Если вы будете уклоняться или медлить, то погибнете, потому что Орел проглотит вас. На пути воина нет места для сомнений.

В первой книге, «Учение дона Хуана», сказано: «То, чему вы должны научиться, — как достичь трещины между мирами и как войти в другой мир... Существует место, где два мира сходятся. Там находится трещина. Она открывается и закрывается, как дверь на ветру. Чтобы добраться туда, человек должен собрать всю свою волю, должен, я бы сказал, развить неукротимое желание, полностью посвятить себя этой задаче. Но он должен сделать это без помощи какой-либо силы или человека...»

— Я не знаю, как толком объяснить все это, но вы должны принудить себя выполнять задачу и в то же время не быть действительно принужденным, поскольку Толтек всегда свободен. Задача требует человека посвятить ей себя полностью; однако это освобождение. Вы улавливаете? Это положение трудно понять, поскольку в его основе лежит парадокс.

Но в «очищение» вы должны, — добавил Кастанеда, меняя тон и позу, — добавить то, в чем заключается вся соль. Характеристикой дона Хуана и его «товарищей» является то, что они непостоянны и изменчивы. Дон Хуан излечил меня от скуки. Он не важничает, в нем нет ничего формального.

Несмотря на серьезность задачи, которую они все выполняют, место юмору находится всегда.

Чтобы проиллюстрировать конкретный способ, которым пользовался дон Хуан, Кастанеда поведал нам интересный эпизод. Раньше он много курил, и дон Хуан решил вылечить его от этой привычки.

— В день я выкуривал три пачки сигарет. Одну за другой! Я не давал им погаснуть. Видите, сейчас у меня нет карманов, — сказал он, показывая нам свой жакет, в котором действительно не было карманов. — Я избавился от них, чтобы не дать моему телу возможность чувствовать что-нибудь с левой стороны, что могло бы напоминать о моей привычке. Избавившись от карманов, я избавился также от привычки держать руку в кармане.

Однажды дон Хуан сказал мне, что мы собираемся провести несколько дней на склонах Чиуауа (Chihuahua). Я помню, что он специально напомнил мне не забыть сигареты. Он посоветовал мне взять не более двух пачек на день. Я купил их; правда, сорок вместо двадцати. Я обернул их алюминиевой фольгой, чтобы уберечь от зверей и дождя.

Хорошо снаряженный и отяжеленный рюкзаком, я последовал за доном Хуаном по склонам холмов. Я шел, куря сигарету за сигаретой и пытаясь перевести дыхание. Дон Хуан обладает исключительной силой. С огромным терпением он ждал меня, видя, как я курю и пытаюсь не отстать от него. «У меня не хватило бы терпения!» — воскликнул он. Наконец мы прибыли на очень высокое плато, окруженное утесами и крутыми склонами холмов. Там дон Хуан предложил мне попробовать спуститься вниз. Я долго выискивал подходящий склон, но в конце концов мне пришлось отказаться от этой идеи. Я был не в состоянии спуститься.

Так продолжалось несколько дней, пока однажды утром я не проснулся и не принялся искать сигареты. Где мои превосходные пачки? Я искал и искал, и не мог найти их. Когда дон Хуан проснулся, я пожелал узнать, что произошло. Он объяснил, что случилось, и успокоил меня: «Не волнуйся. Очевидно, наведался койот и унес их, но он не мог уйти далеко. Смотри! Вот и следы койота!»

— Мы провели целый день, идя по следам койота в поисках пачек. Мы продолжали идти по следу, когда дон Хуан сел на землю и, притворяясь маленьким старым человеком, стал жаловаться: «На этот раз я наверняка заблудился... Я стар... Я не могу больше...» Говоря это, он обхватил руками голову и изобразил большое беспокойство.

Кастанеда рассказал нам историю, имитируя жесты и тон голоса дона Хуана. Это был целый спектакль. Немного позже тот же Кастанеда сказал нам, что дон Хуан, бывало, говорил о его театральных способностях.

— В таких поисках, — продолжал Кастанеда, — мы провели, по-моему, дней 10 или 12. Курение меня уже не интересовало! Вот как у меня пропало желание курить. Мы носились по горам как демоны! Когда подошло время возвращаться, оказалось, что дон Хуан превосходно знал путь. Мы спустились как раз к городу, из которого вышли. Разница заключалась в том, что мне уже не нужно было покупать сигареты. С тех пор, — ностальгически сказал он, — прошло 15 лет.

— Линия не-делания, — прокомментировал Кастанеда, — прямо противоположна тому шаблону или шаблонам, к которым мы привыкли. Наши привычки, например курение, связывают нас цепями... В смысле не-делания, с другой стороны, возможны все направления.

Мы немного помолчали. Я нарушила тишину, чтобы спросить о донье Соледад. Я сказала, что она произвела на меня впечатление нелепой фигуры или даже ведьмы.

— Донья Соледад — индеанка, — ответил он мне. — История ее преображения — это что-то невероятное. Она вложила в свое преобразование столько силы воли, что в конце концов достигла его. При этом ее воля развилась до такой степени, что, как следствие, развилась и ее чрезмерная личная гордость. Именно по этой причине я думаю, что она не сможет пройти на цыпочках по левую сторону Орла. Но в любом случае, то, что она могла делать, — фантастично! Я не знаю, помните ли вы, что она была... она была «мамаситой» (mamacita) Паблито. Она всегда стирала белье, гладила, мыла посуду... кормила кого-нибудь.

Рассказывая это нам, Кастанеда имитировал старушечьи жесты и движения.

— Видели бы вы ее сейчас, — продолжил он. — Донья Соледад — молодая и сильная женщина. Теперь ее надо бояться!

— «Очищение» заняло у доньи Соледад семь лет. Она укрылась в пещере и не покидала ее. Она оставалась там, пока все не закончила. Через семь лет все было позади. Даже если она не сможет пройти мимо Орла, — сказал Кастанеда, полный восхищения, — она никогда больше не будет бедной старушкой, которой была когда-то.

После паузы Кастанеда напомнил нам, что дон Хуан и дон Хенаро по-прежнему не с ними.

— Теперь все по-другому, — ностальгически подчеркнул Кастанеда. — Дона Хуана и дона Хенаро нет. С нами женщина-Толтек. Она дает нам задачи, и Ла Горда и я выполняем их. У других тоже есть задачи; разные, и в разных местах.

— По дону Хуану, женщины более талантливы, чем мужчины. Женщины более восприимчивы. Более того, их жизненная ноша не так тяжела и они не так устают. Поэтому дон Хуан передал меня в руки женщине. Он передал меня в руки другой стороне единства мужчина—женщина. Более того, он передал меня в руки нескольких женщин — сестричек и Ла Горды.

— У женщины, которая теперь учит нас, нет имени[17]. Она просто женщина-Толтек.

— Миссис Толтек теперь учит меня. Она ответственна за все. Все остальные — Ла Горда и я — ничто.

Мы захотели выяснить, знала ли она, что он собирается встретиться с нами и о других его планах.

— Миссис Толтек знает все. Она отправила меня в Лос-Анджелес побеседовать с вами, — ответил он, перенося свое внимание на меня. — Она знает о моих проектах и о том, что я собираюсь в Нью-Йорк.

Мы хотели знать, как она выглядит:

— Она молодая? Пожилая?

— Миссис Толтек — очень сильная женщина. Ее мускулы движутся очень своеобразно. Она немолода, но она из тех, кто светится изнутри из-за своего сильного характера.

Было трудно объяснить, на кого она похожа. Пытаясь сделать это, Кастанеда искал точку отсчета и напомнил нам о фильме «Гигант».

— Помните ли вы, — спросил он нас, — тот фильм, где играют Джеймс Дин и Элизабет Тейлор? Там Тейлор играет взрослую женщину, хотя в действительности она сама была очень молода. Женщина-Толтек производит на меня такое же впечатление: лицо ее похоже на лицо пожилой женщины, но тело по-прежнему молодо. Хотя я могу сказать, что ведет она себя скорее как пожилая.

— Знаете ли вы «National Enquirer»? — спросил он внезапно. — Один из моих друзей в Лос-Анджелесе хранит для меня выпуски этой газеты, и каждый раз, когда я приезжаю, я читаю их. Это единственное, что я читаю здесь... Как раз в этой газете я недавно видел фотографии Элизабет Тейлор. Она действительно великая женщина!

Что Кастанеда хотел сказать нам, делая комментарий, что «National Enquirer» — единственное, что он читает? Трудно представить себе, что газета, охотящаяся за сенсациями, может быть его источником информации.

Этот комментарий каким-то образом выразил его суждение об огромном количестве новостей, характерном для нашей эпохи. Он также содержит в себе его оценку ценностей всей западной культуры целиком. Все находится на уровне «National Enquirer».

Ничто из того, что говорил Кастанеда в тот вечер, не было случайным. Различные эпизоды, которые он нам рассказывал, должны были произвести определенное впечатление на нас. У него не было намерения запутать нас; напротив, он был заинтересован в том, чтобы передать нам квинтэссенцию истины того учения, к которому он причастен.

Планируя содержание своей книги о мыслителях-мистиках, Грациэла Корвалан написала письмо Карлосу Кастанеде с просьбой об интервью. В ответ Кастанеда позвонил ей и согласился на интервью, объяснив, что ему будет приятно дать интервью ей, поскольку она не является профессиональным журналистом. Кастанеда предложил встретиться в студгородке Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Когда Грациэла с несколькими коллегами прибыла на интервью, ее попросили не пользоваться диктофоном, который она взяла с собой. Поэтому в течение семи часов, обложившись книгами и бумагами, Грациэла делала записи, по мере того как человек, которого некоторые считают решающим катализатором развития основного направления метафизики, рассказывал про свое обучение под руководством мага из племени яки, дона Хуана, его нынешних «задачах», данных ему «свирепой» женщиной-Толтеком и природе «учения Толтеков».

В первой части данного интервью, напечатанной в 14-м выпуске журнала «Magical Blend», Грациэла объясняла, что интервью проводилось на испанском, отмечая, что, хотя Кастанеда говорит по-испански свободно, очевидно, что родным для него языком является английский. Она нашла, что Кастанеда, будучи хорошо начитанным, тем не менее не является интеллектуальным книжным червем. Ни разу, говорит Грациэла, он не проводил сравнения с другими традициями прошлого или настоящего. «Было очевидно, что он не хотел загрязнять свое учение чем-либо посторонним».

Грациэла нашла Кастанеду «мастером искусства разговора», способным долго рассказывать о своем прошлом и настоящем.

К моменту встречи с доном Хуаном основным интересом Кастанеды была антропология, но «столкнувшись с ним, я изменился».

Грациэла вспоминает, что «дон Хуан был рядом с нами. Каждый раз, когда Кастанеда упоминал или вспоминал о нем, мы чувствовали его присутствие».

От дона Хуана Кастанеда усвоил основное правило мага: «В каждый момент отдавай всего себя». Дон Хуан вовлек его в длительный процесс освобождения от прошлого, — процесс, который включал в себя отречение как от вещей, так и от друзей. Согласно Кастанеде, жизнь воина-Толтека требует «непоколебимого желания быть свободным». По ходу интервью Кастанеда проявил себя воином до мозга костей, питающим отвращение к пацифизму и дешевым сентиментам. «Без стоящего противника, — заявил он, — мы ничто».

Расспрашивая Кастанеду о Толтекской традиции, Грациэла выяснила, что, с антропологической точки зрения, слово «толтек» относится к индейской культуре, существовавшей в центре и на юге Мексики и исчезнувшей к моменту завоевания и колонизации Америки Испанией. Но, по словам Кастанеды, слово «Толтек» описывает скорее не наследственность, а способ жить и способ смотреть на жизнь. «Толтек, — говорит Кастанеда, — это тот, кто знает тайны видения и сновидения». Эта традиция сохраняется более трех тысяч лет. Хотя толтекские колонии или цивилизации могли быть уничтожены испанцами, Толтекскую «нацию» было невозможно уничтожить, поскольку она представляет мир сновидения, таинственный, непостижимый и недостижимый для белого человека.

Свобода, говорит Кастанеда, это иллюзия, ловушка, создаваемая чувствами. «Искусство мага заключается в обучении тому, как обнаружить и уничтожить предрассудки восприятия». При преодолении тирании чувств открывается дверь в магическую вселенную. Кастанеда описывает вселенную поляризованной между двумя полюсами: правой стороной и левой стороной — двумя половинами «пузыря восприятия». На левой стороне находится действие. Тут нет слов. Тут не сознание строит понятия, а осознает все тело, без мыслей и без слов. Задачей учителя, такого, как дон Хуан, является перенос всех картин мира на правую сторону, так чтобы левая сторона осталась чистой для магической практики воли.

Итак, не углубляясь более в детали, мы с гордостью представляем вторую часть интервью Карлоса Кастанеды, взятого у него Грациэлой Корвалан.

Мы продолжали говорить о женщине-Толтеке, и Кастанеда рассказал нам, что она вскоре покинет их:

— Она сказала нам, что на ее место должны прийти две другие женщины. Женщина-Толтек очень строга, ее требования ужасны!

Но если она свирепа, то те двое, что должны ее заменить, похоже, намного хуже. Будем надеяться, что она пока еще не уйдет! Никто не в силах перестать желать или помешать телу жаловаться и бояться суровости пути... Тем не менее судьбу нельзя изменить. Она поймала меня!

— У меня не больше свободы, — продолжал он, — чем у любого другого безупречного воина, поскольку только будучи безупречным, я смогу изменить свою судьбу; то есть пройду на цыпочках по левую сторону Орла. Если я небезупречен, я не смогу изменить судьбу и Орел проглотит меня.

— Нагваль Хуан Матус — свободный человек. Он свободен в выполнении своей судьбы. Вы понимаете меня? Я не знаю, понимаете ли вы, что я говорю, — сказал он обеспокоенно.

— Конечно, понимаем! — ответили мы неистово. — Мы видим большое сходство наших повседневных ощущений и эмоций с тем, что вы говорили сейчас, и со многими вещами, о которых упоминалось раньше.

— Дон Хуан — свободный человек, — продолжил он. — Он ищет свободу. Его дух ищет ее... Дон Хуан свободен от основного предрассудка — предрассудка восприятия, который мешает нам видеть реальность.

Важность всего того, о чем мы говорили, коренится в возможности уничтожить кольцо шаблонов: дон Хуан заставлял его выполнять множество упражнений, которые привели его к осознанию собственных шаблонов. Можно назвать «прогулки в темноту» и «походку силы».

Как разорвать кольцо шаблонов? Как разорвать дугу восприятия, которая привязывает нас к обыденному видению реальности? Это обычное видение, в создание которого вносят лепту наши шаблоны, как раз и является тем, что Кастанеда называет «вниманием тоналя» или «первым кольцом внимания».

— Разорвать дугу восприятия — нелегкая задача; на нее могут уйти годы. Моя проблема в том, — признался он, смеясь, — что я туповат. Я очень неохотно приступил к учению. Поэтому в моем случае дону Хуану пришлось прибегнуть к растениям силы...

— На пути не-делания достигается уничтожение шаблонов и осознание происходящего, — объяснил Кастанеда.

Говоря это, он встал и начал прохаживаться спиной вперед, вспоминая методику, которой его обучил дон Хуан: идти спиной вперед при помощи зеркала. Кастанеда рассказал нам, что для решения задачи он изобрел устройство из металла (наподобие кольца, которое он носил на голове как корону), к которому было прикреплено зеркало. Таким образом он мог проделывать упражнение, и руки его оставались свободными. Другим примером не-делания может быть ношение ремня пряжкой сзади или левого ботинка на правой ноге и наоборот. Цель всех этих техник — заставить человека осознавать, что именно он делает в каждый отдельный момент времени.

— Уничтожением шаблонов, — сказал он, — мы даем телу новые ощущения. Тело знает...

Тут же Кастанеда рассказал нам о некоторых играх, в которые молодые Толтеки играют целыми часами.

— Это игры не-делания, — объяснил он. — Игры, в которых нет правил, правила появляются по ходу игры.

Похоже, отсутствие правил делает поведение игроков непредсказуемым, и каждый должен быть очень осторожным.

— Одна из этих игр, — продолжал он, — состоит в том, чтобы подавать противнику ложные знаки.

Как он рассказал, в этой игре участвуют три человека; используются также два столба и веревка. Один из игроков обвязывается веревкой, и ее концы свешиваются со столбов. Два других игрока тянут за концы веревки и пытаются обмануть первого игрока. Все должны быть очень внимательными, чтобы тянуть одновременно и не разворачивать первого игрока.

Методики и игры не-делания развивают внимание: вы можете сказать, что они являются упражнениями на концентрацию, поскольку требуют от практикующего полного осознания того, чем он занимается. Кастанеда добавил, что старость — это заключение в замкнутом кругу шаблонов.

— Способ обучения, которым пользуется женщина-Толтек, состоит в том, чтобы помещать нас в различные ситуации. Я верю, что это наилучший путь, поскольку в них мы обычно обнаруживаем, что мы — ничто, что в нас по-прежнему живы любовь к себе и личная гордость. Наш прежний образ жизни превратил нас в детективов, постоянно внимательных ко всему, что могло бы с нами произойти или нас обидеть. Детективов? Да! Мы тратили время на то, чтобы найти доказательства любви: любят меня или нет. Таким образом, располагая наше эго в центре нашего внимания, мы как раз укрепляли его. По мнению женщины-Толтека, лучше считать, что нас никто не любит.

Кастанеда поведал нам, что дону Хуану личная гордость напоминает трехтысячеглавого монстра.

— Человек уничтожает и отсекает его головы, но всегда поднимаются другие... Он владеет всеми методами обмана! — воскликнул он. — Поддаваясь ему, мы дурачим сами себя, считая, что кого-то из себя представляем.

Я напомнила ему образ слабостей, которые подстерегают и ловят человека «как кроликов в силки», взятый из одной из его книг.

— Да, — ответил он мне, — вы должны быть начеку постоянно.

Сменив позу, Кастанеда начал рассказывать нам историю его последних трех лет.

— Одной из многих задач было приготовление пищи в придорожном кафе. Ла Горда сопровождала меня в тот год как официантка. Больше года мы прожили как Хосе Кордоба (Jose Cordoba) и его жена! Моим полным именем было «Хосе Луис Кордоба, к вашим услугам», — сказал он с глубоким поклоном. — Без сомнения, все знали меня как Джо Кордобу (Joe Cordoba).

Кастанеда не рассказал нам, как назывался и где находился город, в котором они жили. Возможно, они побывали во многих местах. По-видимому, они прибыли вместе с Ла Гордой и женщиной-Толтеком, которая сопровождала их вначале. Сперва надо было найти жилье и работу Джо Кордобе, его жене и теще.

— Так мы представлялись, — прокомментировал Кастанеда, — иначе люди не поняли бы нас.

Они долго искали работу, пока наконец не нашли ее в придорожном кафе.

— В такого рода заведениях работа начинается очень рано. В пять утра вы уже должны работать.

Кастанеда, смеясь, рассказал нам, что в таких местах вас первым делом спрашивают, умеете ли вы «готовить яйца». Что бы это значило? Он тянул время, чтобы понять, что они имеют в виду, пока в конце концов не обнаружил, что речь идет о различных способах приготовления завтрака из яиц. В ресторанах или кафе для водителей грузовиков приготовление еды из яиц очень важно.

В этом кафе они проработали год.

— Теперь я знаю, как готовить яйца, — смеясь, заверил он нас. — Все, что вы ни пожелали бы!

— Ла Горда тоже много работала. Она была настолько хорошей официанткой, что вскоре стала руководить всеми остальными. В конце года, когда женщина-Толтек сказала нам: «Достаточно, вы выполнили эту задачу», владелец кафе не хотел отпускать нас! Мы действительно работали очень много. Очень! С утра до вечера.

В этот год у них произошла важная встреча. Она связана с историей девушки по имени Терри, которая заехала в кафе, в котором они работали. К тому времени Джо Кордоба завоевал доверие владельца и отвечал за наем на работу и управление персоналом. Терри рассказала им, что она ищет Карлоса Кастанеду. Откуда она узнала, что они находятся там? Кастанеда не знал.

— Терри была, — продолжал он печально и давая понять, что она выглядела неопрятной и грязной, — одной из тех «хиппи», которые принимают наркотики... Ужасная жизнь. Бедняжка!

Позднее Кастанеда рассказал нам, что, хотя он так и не сказал Терри, кто он на самом деле, Джо Кордоба и его жена много помогали ей, пока она жила с ними. Он рассказал нам, что однажды она пришла с улицы очень возбужденной и сказала, что только что видела Кастанеду в кадиллаке, припаркованном перед кафе.

— Он там, — кричала она нам, — он в машине, что-то пишет.

— Ты уверена, что это Кастанеда? Как ты можешь быть настолько убежденной? — спросил я ее. Но она продолжала:

— Да, это он, я уверена...

Я посоветовал ей подойти к машине и спросить его. Ей надо было освободиться от этого огромного сомнения.

— Скорее! Скорее! — настаивал я.

Она боялась заговорить с ним потому, что он был очень толст и очень безобразен. Я ободрил ее:

— Зато ты выглядишь великолепно, скорее!

В конце концов она вышла, но сразу же вернулась, вся в слезах. Мужчина, который сидел в кадиллаке, даже не взглянул на нее и буркнул, чтобы она не приставала к нему.

— Можете представить себе, как я пытался утешить ее, — сказал Кастанеда. — Мне было так больно смотреть на нее, что я чуть было не рассказал ей, кто я такой. Ла Горда помешала мне; она защищала меня.

В самом деле, Кастанеда ничего не мог ей сказать, поскольку в это время выполнял задачу, в которой он был Джо Кордобой, а не Карлосом Кастанедой. Он не мог ослушаться.

Кастанеда рассказал нам, что, когда Терри приехала, она не была хорошей официанткой. Спустя несколько месяцев, под их влиянием, она, несомненно, стала намного опрятнее, аккуратнее и внимательнее.

— Ла Горда давала Терри много советов. Мы очень о ней заботились. Она не могла себе представить, кем она была все это время.

В течение последних лет они прошли через моменты огромных лишений, когда люди дурно обращались и оскорбляли их. Не раз он был готов открыть, кто он такой, но...

— Кто поверил бы мне! — сказал он.

Кроме того, все решала женщина-Толтек.

— В течение того года, — продолжил он, — были моменты, когда мы были ограничены до минимума: мы спали на земле и почти ничего не ели.

Услышав это, мы захотели узнать, как Толтеки относятся к питанию вообще. Кастанеда сказал, что Толтеки не смешивают пищу разных типов, но едят постоянно.

— Толтеки едят целый день, — прокомментировал он небрежным тоном.

(В этом заявлении можно увидеть желание Кастанеды разрушить устоявшийся образ мага — существа, наделенного особой силой и не имеющего потребностей, которые есть у простого смертного. Говоря, что «они едят целый день», Кастанеда объединяет их с остальным человечеством.)

Согласно Кастанеде, смешивать разные типы еды, например мясо с картофелем и овощами, очень вредно для здоровья.

— К такому смешиванию человечество пришло совсем недавно, — заявил он. — Ограничиваться одним типом еды лучше для организма и помогает пищеварению.

— Однажды дон Хуан обвинил меня в том, что я постоянно болею. Можете представить, как я защищался! Но позднее я понял, что он прав, и стал учиться. Теперь я чувствую себя прекрасно, я силен и здоров.

Подход Толтеков ко сну также отличается от подхода большинства из нас. Важно понять, что спать можно по-разному. По мнению Кастанеды, мы привыкли засыпать и просыпаться в определенные часы, поскольку этого от нас требует общество.

— Так, например, — сказал Кастанеда, — родители укладывают детей в кровать, чтобы отделаться от них.

Мы все засмеялись, поскольку в этом утверждении была доля истины.

— Я сплю весь день и всю ночь, — продолжал он, — но если сложить все время сна, я не думаю, что наберется более пяти часов в день.

Чтобы спать таким образом, человек должен обладать способностью сразу погружаться в глубокий сон.

Возвращаясь к Джо Кордобе и его жене, Кастанеда рассказал нам, что однажды женщина-Толтек вернулась к ним и сказала, что они недостаточно много работают.

— Она приказала нам, — сказал он, — организовать довольно большое предприятие по ландшафтной архитектуре, что-то наподобие проектирования и обустройства садов. Это новое задание женщины-Толтека не было чем-то незначительным. Нам нужно было заключить контракты с группой людей с тем, чтобы они помогали нам в течение недели, пока мы заняты в кафе. В выходные дни мы посвящали себя исключительно садам. У нас был большой успех.

— Ла Горда — очень предприимчивый человек. Мы действительно много работали в тот год. Всю неделю мы были в кафе, а по выходным водили грузовик и подстригали деревья. Требования женщины-Толтека очень велики.

— Я вспоминаю, — продолжал Кастанеда, — что как-то мы были у одного из друзей дома, когда приехали репортеры, ища Карлоса Кастанеду. Они были из «Нью-Йорк таймс». Чтобы остаться незамеченными, Ла Горда и я занялись обрезкой деревьев в саду моего друга. Издалека мы видели, как они входили и выходили из дома. В это время мой друг кричал на нас и дурно с нами обращался на глазах у репортеров. Было похоже, что на Джо Кордобу и его жену можно кричать без всяких последствий. Никто из присутствующих не вступился за нас. Кем мы были? Всего лишь бедняками, собаками, работающими на солнцепеке!

— Так мы с моим другом обманули журналистов. Но мое тело я не могу обмануть. В течение трех лет мы были вовлечены в работу, состоящую в приобретении телом нового жизненного опыта, чтобы заставить его понять, что мы, на самом деле, ничто. Истина заключается в том, что тело — не единственное, что страдает. Мозг также привык к постоянным стимулам. У воина, однако, нет стимулов, которые пришли бы к нему из окружающей среды; он не нуждается в них. Таким образом, наилучшим местом является то, где мы были! Там никто не думает!

Продолжая историю своих приключений, Кастанеда сказал, что они с Ла Гордой не раз были вышвырнуты на улицу.

— Иной раз нас прижимали к обочине проходящие мимо грузовики. Какие у нас были альтернативы? Лучше дать им проехать!

Из всего, что Кастанеда рассказывал нам, было понятно, что задачей этих лет было «обучение выживанию в неблагоприятных условиях» и «сохранение опыта дискриминации». Этот последний был «чем-то трудно выносимым, но очень информативным», — бесстрастно заключил он.

Целью работы было научиться не включаться в эмоциональные столкновения при дискриминационных провокациях. Важно не противодействовать и не сердиться. Если человек пытается противодействовать, он погиб.

— Вы не обижаетесь на тигра, когда он атакует вас, — объяснил Кастанеда, — вы отходите в сторону и даете ему проскочить мимо.

— В другом случае, Ла Горда и я нашли работу в одном доме, она горничной, а я дворецким. Вы не представляете себе, как это закончилось! Они вышвырнули нас на улицу, не заплатив. Более того! Чтобы защитить себя от наших возможных протестов, они вызвали местную полицию. Можете себе представить? Мы попали в камеру ни за что.

— В тот год мы с Ла Гордой много работали и испытывали большие лишения. Часто у нас нечего было есть. Хуже всего было то, что мы не могли жаловаться и у нас не было поддержки группы. Эту задачу выполняли мы одни и не могли выйти из нее. В любом случае, даже если бы мы могли сказать, кто мы такие, нам бы никто не поверил. Любая задача не терпит половинчатости.

— Действительно, я — Джо Кордоба, — продолжил Кастанеда, сопровождая слова соответствующим движением тела, — и это прекрасно, поскольку вы не можете опуститься ниже. Я уже достиг того дна, на котором вы можете оказаться. Вот кто я такой. — И с этими словами он коснулся руками земли.

— Как я вам уже говорил, перед каждым из нас ставятся свои задачи. У Хенарос задачи более веселые; Бениньо сейчас находится в Чайапасе (Chiapas), и он в полном порядке. Он организовал музыкальную группу. У Бениньо удивительный дар имитации; он подражает Тому Джонсу и многим другим. Паблито ничуть не изменился; он очень ленив. Бениньо делает дело, а Паблито празднует успех. Бениньо работает, а Паблито собирает аплодисменты.

— Сейчас, — сказал он как бы в заключение, — все мы закончили свою работу и готовимся к новым заданиям, которые женщина-Толтек даст нам.

История Джо Кордобы и его жены произвела на нас большое впечатление. Она имела отношение к тем сторонам жизни, которые не попадали в его книги. Мы хотели знать, написал ли он или, может быть, пишет что-нибудь о Джо Кордобе.

— Я знаю, что Джо Кордоба существовал, — сказал один из нас, — он должен был существовать. Почему бы вам не написать о нем? Из того, что вы нам рассказали, история Джо Кордобы и его жены произвела на меня самое большое впечатление.

— Я как раз отдал новую рукопись моему агенту, — ответил Кастанеда. — В этой рукописи изложено учение женщины-Толтека. Иначе и не могло быть... Название, возможно, будет «Сталкинг и искусство жить в мире» («The Stalking and the Art of Being in The World»)[18]. Этой рукописью я обязан ей. Искусству сталкинга должна обучать женщина. Женщины хорошо знают его, поскольку в их жизни всегда есть враг; то есть они всегда «идут на цыпочках» в мире мужчин. Именно по этой причине, поскольку женщины давно практикуют это искусство, принципам сталкинга нас обучает женщина-Толтек.

— В этой последней рукописи, однако, нет ничего конкретного о жизни Джо Кордобы и его жены. Я не мог написать подробно об этом, поскольку никто бы не понял и не поверил. Об этих вещах я могу говорить с очень немногими... Да, дух последних трех лет присутствует в книге.

Возвращаясь к женщине-Толтеку и ее природе, Кастанеда отметил, что она очень отличается от дона Хуана.

— Она не любит меня, — сказал он, — Ла Горду — напротив — да, она любит ее! Женщину-Толтека вы не можете ни о чем спросить. Еще до того, как вы заговорите с ней, она уже знает, что именно она должна ответить. Кроме того, вы должны бояться ее; когда она в гневе, она может ударить, — заключил он, делая множество жестов, которые указывали на его страх.

Мы немного помолчали. Солнце садилось, и его лучи пробивались к нам через листву деревьев. Мне стало немного холодно. Мне казалось, что было около 7 часов вечера.

Похоже, Кастанеда тоже обратил внимание на время.

— Уже поздно, — сказал он, — что вы думаете о том, чтобы перекусить? Я приглашаю вас.

Мы встали и пошли. Кастанеда нес мои книги и тетради часть пути. Лучшим решением было оставить все в машине. Так мы и сделали. Освободившись от ноши, мы прошли несколько кварталов, оживленно беседуя.

Все, чего они достигли, требует многих лет подготовки и практики. Одним из примеров является упражнение сновидения.

— Того, что выглядит таким глупым, — выразительно подтвердил Кастанеда, — очень трудно достичь.

Упражнение состоит в обучении видеть сны по своему желанию и систематичным образом. Вы начинаете со сновидения, в котором кисть сновидящего входит в поле его зрения. Затем вы видите всю руку. Вы продолжаете прогрессировать в том же духе, пока наконец не увидите в сновидении себя целиком. Следующий шаг состоит в том, чтобы научиться использовать сновидения. То есть, как только вы научились контролировать их, вы должны научиться действовать в них.

— Например, — сказал Кастанеда, — в сновидении вы видите себя, вы покидаете свое тело, открываете дверь и выходите на улицу. Улица — это такое безобразие! Что-то покидает вас, что-то вы приобретаете.

По словам Кастанеды, сновидение не занимает много времени. То есть время сновидения нельзя засечь по часам, это нечто очень компактное.

Кастанеда дал нам понять, что во время сновидения происходит тяжелое физическое истощение.

— В сновидении вы можете прожить долго, — сказал он, — но тело будет негодовать. Мое тело действительно чувствует это... После сновидения появляется такое ощущение, что вас переехал грузовик.

Несколько раз, касаясь темы сновидения, Кастанеда говорил, что их действия в сновидении приносят практическую пользу. В книге «Второе кольцо силы» вы можете прочесть, что опыт, приобретаемый во время сновидения, и «часы бодрствования имеют одинаковую практическую ценность» и что для магов «критерий отличия сновидения от реальности перестает работать».

Выход за пределы собственного тела и путешествие в таком состоянии чрезвычайно заинтересовали нас, и мы захотели побольше узнать об этих явлениях.

Он ответил, что разные люди воспринимают их по-разному.

— Например, Ла Горда и я идем вместе. Она берет меня за предплечье и... мы идем.

Он объяснил нам, что существуют путешествия, в которые они отправляются всей группой. Все они постоянно тренируются, «чтобы стать очевидцами».

— Стать очевидцем означает, — сказал Кастанеда, — что вы перестаете выносить суждения. То есть этот термин относится к внутреннему зрению, не имеющему никаких предубеждений.

— Хосефина, похоже, обладает выдающимися способностями путешествия в сновидении. Она горит желанием взять вас с собой и пытается описать встречаемые чудеса. Ла Горда всегда спасает ее, когда в путешествии она заходит чересчур далеко.

— У Хосефины есть замечательная способность не поддаваться сомнениям. Она сумасшедшая, сумасшедшая! — воскликнул он. — Хосефина пускается в очень далекие путешествия, но она не хочет идти одна и поэтому всегда возвращается. Возвращается и ищет меня... Ее рассказы удивительны.

Кастанеда считает, что Хосефина не от мира сего.

— В этом мире, — сказал он, — ее жизнь закончилась бы в каком-нибудь заведении.

Хосефину нельзя «заставить сосредоточиться на чем-то конкретном», она существо эфирное.

— В любой момент она может уйти без оглядки.

Ла Горда и Кастанеда, с другой стороны, намного более осторожны в своих полетах, особенно Ла Горда, привносящая стабильность и равновесие, которого Карлосу в какой-то степени не хватает.

После небольшой паузы я напомнила ему о видении огромного купола, который представлен во «Втором кольце силы» как место встречи, в котором дон Хуан и дон Хенаро будут ждать своих учеников.

— У Ла Горды было такое же видение, — задумчиво сказал он. — То, что мы видели, не было земным горизонтом. Это была очень ровная иссушенная местность. На горизонте вставала накрывающая все огромная дуга, которая все росла и росла, пока не достигла зенита. В точке зенита видна очень яркая область. Можно сказать, что это чем-то напоминает купол, излучающий янтарный свет.

Мы пытались получить от него больше информации об этом месте, буквально забрасывая его вопросами.

— Что это такое? Где оно находится? — спрашивали мы.

Кастанеда ответил, что, судя по масштабам того, что они видели, это могла бы быть планета.

— В зените, — добавил он, — было нечто напоминающее сильный ветер.

По краткости ответа мы поняли, что Кастанеда не хотел бы дальше развивать эту тему. Возможно, ему трудно было подобрать слова, чтобы описать то, что они видели. Но и без того было понятно, что эти видения, эти полеты в сновидении являются постоянной подготовкой ко вполне определенному путешествию — тому прохождению по левую сторону от Орла, тому завершающему очищение финальному прыжку, который зовется смертью, — путешествию, во время которого мы можем сказать «мы готовы», в котором с нами все то и только то, чем мы являемся.

— По мнению женщины-Толтека, — сказал Кастанеда, — эти видения — просто мои заблуждения. Она думает, что это мой бессознательный метод парализовать мои действия. Так сказать, метод сообщить, что я не хочу покидать мир. Женщина-Толтек считает, что своим отношением к ним я удерживаю Ла Горду от более продуктивных полетов.

Дон Хуан и дон Хенаро были великими сновидящими. В этом искусстве они достигли совершенства.

— Я удивлен, — воскликнул Кастанеда, поднося руку ко лбу, — что никто не замечает того факта, что дон Хуан — выдающийся сновидящий. То же самое можно сказать и о доне Хенаро. Дон Хенаро, например, может ввести свое тело сновидения в повседневную жизнь.

Большая степень контроля, которой обладали дон Хуан и дон Хенаро, видна из их умения быть «невидимыми». (Во всех своих книгах Кастанеда упоминал об этом умении. Во «Втором кольце силы» он описывает, как дон Хуан приказывал ему сосредоточиться на том, чтобы «не быть заметным». Нестор также говорит о том, что «дон Хуан и дон Хенаро научились быть незаметными, находясь в самой гуще событий».) Они — мастера искусства сталкинга. О доне Хенаро Ла Горда говорила, что «он находился в теле сновидения почти все время».

— Все, что они делали, — с энтузиазмом продолжил он, — достойно похвалы. Я восхищен степенью контроля, самообладанием и безмятежностью дона Хуана.

— О доне Хуане нельзя было сказать, что он стар. Он не похож на других людей. В этом кампусе, например, живет некий профессор, который в дни моей молодости был уже очень известен. В то время он был на вершине своей физической силы и способности к интеллектуальному творчеству. Сейчас он едва может говорить! Сейчас я могу видеть его таким, как он есть, — глубоким стариком. О доне Хуане, напротив, вы никогда не сможете сказать что-либо подобное. Его превосходство по сравнению со мной всегда было колоссальным.

В интервью Сэму Кину Кастанеда рассказывал о том, что однажды дон Хуан спросил его, равны ли они. Снисходительным тоном Кастанеда ответил, что равны, хотя на самом деле он не считал так. Дон Хуан выслушал его, но не согласился с такой точкой зрения.

— Я не думаю, что мы равны, — сказал он, — поскольку я охотник и воин, а ты больше похож на сводника. Я готов в любой момент отчитаться за свою жизнь. Твой мирок, полный печали и нерешительности, никогда не сравнится с моим[19].

Во всем, о чем поведал нам Кастанеда, можно найти параллели с другими мистическими направлениями и школами. В его собственных книгах есть цитаты из старинных и современных авторов и работ. Я напомнила ему ссылки, например, на «Египетскую книгу мертвых», «Трактат» Витгенштейна, испанских поэтов Сан Хуана де ла Круса и Хуана Рамона Хименеса и латиноамериканских писателей, например, Цезаря Валлехо из Перу.

— Да, — ответил он, — в моей машине всегда есть книги, много книг. Мне их присылают мои знакомые. Порою я читал некоторые главы этих книг дону Хуану. Он любит поэзию, но ему нравятся только первые четверостишия! По его мнению, все, что идет за ними, — идиотизм. Он говорит, что после первого стиха теряется сила, что идет простое повторение.

Один из нас спросил Кастанеду, занимался ли он йогой и читал ли описание различных слоев реальности в священных индийских книгах.

— Все это чудесно, — сказал он. — Более того, у меня были довольно тесные отношения с людьми, которые практиковали хатха-йогу.

— В 1976 году мой друг, профессор Клаудио Нараньо (Claudio Naranjo), познакомил меня с учителем йоги. Мы посетили его ашрам, который находился здесь, в Калифорнии. Профессор был переводчиком в нашей беседе. Я пытался найти параллели с моим собственным опытом внетелесных путешествий. Однако учитель не сказал ничего существенного. Да, было много зрелищ и церемоний, но он ничего не сказал. Под конец нашей беседы этот тип взял металлическую лейку и стал поливать меня жидкостью, цвет которой мне совсем не понравился. Перед уходом я спросил его, чем это он меня облил. Кто-то подошел к нам и объяснил, что я должен быть счастлив, поскольку этим учитель благословил меня. Я настаивал на том, что хочу знать, что было в лейке. В конце концов мне сказали, что все выделения учителя сохраняются: «Все, что исходит от него, священно». Можете себе вообразить, — закончил он полушутливо, — чем завершилась беседа с мастером йоги.

Годом позднее Кастанеда встретился с одним из последователей Гурджиева. Это произошло в Лос-Анджелесе по настоянию одного из его друзей. Похоже, последователь подражал Гурджиеву во всем.

— У него была бритая голова и огромные усы, — сказал он, руками показывая размер усов. — Как только мы вошли, он энергично схватил меня за горло и нанес несколько сильных ударов. Тут же он сказал, что мне надо покинуть моего учителя, поскольку это было пустой тратой времени. Он собирался за восемь или девять занятий научить меня всему, что мне нужно знать. Можете себе представить? Всего за несколько занятий он мог научить кого-нибудь всему.

Кастанеда также сказал, что этот последователь Гурджиева упомянул об использовании наркотиков для ускорения процесса обучения.

Беседа была недолгой. Похоже, приятель Кастанеды сразу понял смехотворность происходящего и глубину своей ошибки. Он настаивал на этой встрече потому, что был убежден, что Карлосу нужен более серьезный учитель, чем дон Хуан. После беседы с последователем Гурджиева он ушел, сгорая от стыда.

Мы прошли шесть или семь кварталов. Некоторое время мы говорили о подобных вещах. Я вспомнила, что читала в «La Gaceta» статью Хуана Товара, в которой он упоминал о возможности снять фильм по книгам Кастанеды.

— Да, — сказал он, — в свое время говорили о такой возможности. Позднее он рассказал нам о своей встрече с продюсером Джозефом Ливайном. Наибольшее впечатление на Кастанеду произвели размеры стола, за которым возвышался продюсер, и его слова, которые были едва различимы из-за кусочка сахара, который он держал в губах.

— Он держался так, как будто стол был возвышением для трона, — объяснил он, — а я находился у его подножия. Очень могущественный человек! На его пальцах было множество колец с крупными камнями.

Кастанеда к тому времени уже сказал Хуану Товару, что последняя вещь, которую он хотел бы видеть, — это Энтони Куинн в роли дона Хуана. Похоже, кто-то уже предложил Миа Фарроу на одну из ролей...

— Снимать такой фильм очень трудно, — сказал Кастанеда. — Это не этнографическая история и не фантастика. В конце концов проект провалился. Маг Хуан Матус сказал мне, что его невозможно было бы снять вообще.

Примерно в то же время его пригласили участвовать в шоу типа Джонни Карсона и Дика Каветта.

— В конце концов, я не мог принять приглашения подобного типа. Что бы я ответил Джонни Карсону, если бы он спросил меня, разговаривал ли я с койотом или нет? Что я сказал бы? Я бы сказал да... и что тогда?

Несомненно, ситуация могла бы стать чрезвычайно смехотворной.

— Дон Хуан обязал меня засвидетельствовать существование традиции, — сказал Кастанеда. — Он настаивал, чтобы я давал интервью и устраивал конференции. Это помогало распространению книг. Позднее он заставил меня бросить все это, поскольку работа такого сорта отнимает много энергии. Участвуя в таких мероприятиях, вы должны вкладывать в них свою энергию.

Кастанеда объяснил нам, что, печатая книги, он покрывал расходы всей группы.

— Дон Хуан, — сказал он, — поставил передо мной задачу записать все, что говорят маги. Моя задача — не что иное, как писать книги, пока однажды они не скажут мне «достаточно, на этом остановись». Какое влияние оказывают мои книги, мне неизвестно, поскольку я нахожусь в стороне от всего, что происходит здесь. Весь материал книг принадлежит дону Хуану и женщине-Толтеку. Они ответственны за все, что там написано.

Тон его голоса и его жесты произвели на нас большое впечатление. Было понятно, что в написании книг задачей Кастанеды было повиновение. Его целью было не что иное, как быть безупречным получателем и передатчиком традиции и учения.

— Я веду своего рода журнал, — продолжил он после небольшой паузы, — что-то типа учебника. За эту работу отвечаю я. Я бы хотел найти серьезного издателя, чтобы опубликовать его и распространять между заинтересованными лицами и центрами для изучения.

Он сказал нам, что подготовил 18 частей, в которых, он надеется, ему удалось подытожить все учение Толтеков. В работе он опирался на феноменологию Гуссерля в качестве теоретической парадигмы, чтобы быть понятным читателю.

— На прошлой неделе я был в Нью-Йорке. Я привез проект редакторам агенства «Саймон энд Шустер», но у меня ничего не вышло. Похоже, они испугались. Видимо, я в принципе не мог достичь успеха.

— За эти 18 частей ответствен только я, — задумчиво продолжил он, — и, как видите, не добился успеха. Эти 18 частей напоминают мне чем-то 18 падений, во время которых я сильно стукнулся головой. Я согласен с редакторами, что это требует напряженного вдумчивого чтения, но все-таки... Дон Хуан, дон Хенаро и все остальные — они другие. Они изменчивы![20]

— Почему я называю их частями? — спросил он. — Я называю их так потому, что каждая из них должна показать один из способов сломать привычное восприятие мира. Эти уникальные видения, создаваемые нашим восприятием, могут быть сломаны различными путями.

Кастанеда, пытаясь разъяснить нам то, что он хотел сказать, привел в пример карту. Каждый раз, когда мы хотим попасть в какое-либо место, нам нужна карта с ясными и точными ориентирами, чтобы не заблудиться.

— Без карты мы не сможем ничего найти, — воскликнул он. — Но позже оказывается, что карта — это единственное, что мы видим. Вместо того чтобы видеть то, что мы должны видеть, мы видим только карту, которую несем в себе. Напротив, согласно учению дона Хуана, необходимо обрывать связи, которые ведут нас к знакомым ориентирам.

На протяжении этого вечера Кастанеда несколько раз подчеркивал, что он является «только контактом с миром». Все знания, которые изложены в его книгах, принадлежат Толтекам. Я не могла не сказать ему, что работа по организации материала из записей в связную и хорошо организованную книгу должна быть огромной и трудной.

— Нет, — ответил Кастанеда, — у меня не было никакой работы. Моя задача состояла лишь в копировании страниц, которые давались мне в сновидениях.

По его мнению, вы не можете из ничего создать что-то. Это абсурд. Чтобы объяснить нам свою точку зрения, Кастанеда поведал нам эпизод из жизни своего отца.

— Мой отец, — сказал он, — решил стать великим писателем. Поэтому он решил привести в порядок свой офис. Ему было необходимо иметь совершенный офис. Он продумал все до малейших деталей, от украшения стен до настольных ламп. Когда комната была готова, он потратил много времени, чтобы найти подходящий стол для работы. Стол должен был быть определенного размера, дерева, цвета и т. д. Затем последовал выбор стула. Позднее ему понадобилось покрытие на стол, чтобы не повредить его поверхность. Покрытие могло бы быть пластиковым, стеклянным, кожаным, картонным. На этом покрытии отец собирался разместить бумагу, на которой он написал бы свой шедевр. И затем, усевшись за стол и глядя на чистый лист бумаги, он не знал, о чем писать. Таков мой отец. Он хотел начать с совершенной фразы. Конечно, вы не можете начать писать таким образом! Каждая фраза — лишь инструмент, нечто промежуточное. Я вижу в сновидениях каждую страницу, и успех каждой из них зависит от точности, с которой я способен скопировать их. Именно так, та страница производит наибольшее впечатление или воздействие, копируя которую мне удалось достичь наибольшей точности.

Эти комментарии Кастанеды открывают особую теорию знания и интеллектуального или артистического творчества. Я немедленно вспомнила Платона и св. Августина и их образ «внутреннего учителя». Знать означает открывать, и творить означает копировать. «Природа личности» не может претендовать ни на знание, ни на творение.

За ужином я упомянула, что читала несколько его интервью. Я сказала ему, что мне очень понравилось интервью, которое брал Сэм Кин и которое было впервые опубликовано в журнале «Психолоджи Тудей» (Psychology Today). Кастанеда тоже был очень доволен этим интервью. Он высоко оценил Сэма Кина.

— В те годы, — сказал он, — я знал многих людей, с которыми я хотел бы поддерживать дружеские отношения... с теологом Сэмом Кином, например. Но дон Хуан сказал: «Довольно».

Что касается интервью, опубликованного в «Тайм», Кастанеда рассказал нам, что вначале к нему в Лос-Анджелес приехал репортер-мужчина. Похоже, что дело у них не пошло (он использовал аргентинский слэнг), и репортер уехал. Затем они прислали «одну из тех девушек, которым вы не можете отказать», сказал он, заставив нас улыбнуться. Все шло хорошо, они понимали друг друга «великолепно». У Кастанеды было впечатление, что она понимала, о чем он ей говорил. Однако в конце концов статью писала не она. Ее записи передали репортеру, который «сейчас, я думаю, в Австралии». Похоже, что он поступил с записями, которые ему передали, как ему заблагорассудилось.

Каждый раз, когда по той или иной причине упоминалось интервью в «Тайм», недовольство Кастанеды было очевидным. Он замечал дону Хуану, что «Тайм» — чересчур влиятельный и важный журнал. Дон Хуан, напротив, настаивал на том, чтобы он дал интервью.

— Интервью было дано «на всякий случай», — сказал Кастанеда, снова неформально используя типично аргентинское выражение.

Мы также поговорили о критиках и о том, что было написано о его книгах. Я упомянула Р. де Милля[21] и других критиков, которые высказывали сомнения в правдивости его работ и их антропологической ценности.

— Работа, которую я должен сделать, — сказал Кастанеда, — не зависит от всего того, что могут сказать критики. Моя задача состоит в представлении знания наилучшим возможным способом. Ничего существенного сказать они мне не могут, поскольку я больше не писатель Карлос Кастанеда. Я не писатель, не мыслитель, не философ... следовательно, их атаки не достигают меня. Теперь я знаю, что я ничто. Никто не может ничего отнять у меня, поскольку Джо Кордоба — ничто. В этом нет никакого чувства собственной важности.

— Мы живем, — продолжал он, — на уровень ниже мексиканских крестьян, и это уже говорит о многом. Мы коснулись дна, и мы не можем опуститься ниже. Разница между нами и крестьянином заключается в том, что он надеется, хочет иметь различные вещи и работает, чтобы в будущем иметь больше, чем он имеет сегодня. Напротив, мы ничего не имеем и хотим иметь еще меньше. Можете себе такое представить? Критика не может попасть в цель.

— Самой полной жизнью живу я тогда, когда я Джо Кордоба, — воскликнул он неистово, вставая и разводя руки в жесте изобилия. — Джо Кордоба, целый день жарящий гамбургеры, чьи глаза полны дыма... Вы меня понимаете?

Не все критические отзывы были негативными. Октавио Паз, например, написал очень хорошее предисловие к испанскому изданию «Учения дона Хуана». Мне это предисловие кажется самым удачным.

— Да, — сказал Кастанеда прочувствованно. — Это предисловие великолепно. Октавио Паз — истинный джентльмен. Может быть, он — один из последних, которые еще сохранились.

Фраза «истинный джентльмен» не имеет отношения к неоспоримым качествам Октавио Паза как мыслителя и писателя. Нет! Фраза указывает на внутренние качества, на его оценку как человека. Слова «один из последних, которые еще сохранились» подчеркивают тот факт, что он принадлежит к существам, которые находятся под угрозой исчезновения.

— Ну хорошо, — продолжал Кастанеда, пытаясь смягчить впечатление, — может быть, сохранились два джентльмена.

Второй — это некий мексиканский историк, друг Карлоса, имя которого не было нам знакомо. Кастанеда рассказал нам о нем несколько историй, которые свидетельствовали о его физической и умственной живости.

Затем Кастанеда объяснил нам, как он выбирает письма из тех, что ему приходят.

— Хотите, я объясню, каким образом я выбрал ваши? — спросил он, обращаясь непосредственно ко мне.

Он рассказал, что один из его молодых друзей получает его почту, складывает письма в сумку и хранит их до возвращения Кастанеды в Лос-Анджелес. Будучи в городе, Кастанеда всегда придерживается следующего порядка: сначала он высыпает всю корреспонденцию в большой ящик, «похожий на ящик для игрушек», а затем вынимает оттуда одно письмо. Это письмо он читает и отвечает на него. Ясно, что при этом он не делает никаких записей. Кастанеда не оставляет за собой следов.

— Письмо, которое я вынул, — объяснил он, — было вашим первым письмом ко мне. Потом я нашел второе. Вы не можете себе представить, как проблематично было найти ваш номер телефона! Когда я уже считал, что удача не улыбнется мне, я получил его при помощи университета. Я действительно уже думал, что не смогу поговорить с вами.

Меня очень удивило, как много неудобств пришлось ему перенести, чтобы связаться со мной. Похоже, что, как только мое письмо оказалось в его руках, он пытался использовать все возможные способы. В магической вселенной много внимания уделяется «знакам».

— Здесь, в Лос-Анджелесе, — продолжал Кастанеда, — у меня есть друг, который часто мне пишет. Каждый раз по возвращении я прочитываю все его письма одно за другим, как если бы это был дневник. И вот однажды среди его писем попало еще одно, которое случайно я вскрыл. Хотя я сразу понял, что это письмо не от моего друга, я прочел его. Тот факт, что оно попало в стопку, был знаком для меня.

Это письмо свело Кастанеду с двумя людьми, которые рассказали ему об очень интересном опыте. Однажды ночью они ехали на машине и им надо было выехать на Сан-Бернардинское шоссе. Они знали, что им нужно ехать до конца улицы, а затем свернуть налево и ехать прямо, пока они не выедут на шоссе. Так они и поступили, но через 20 минут обнаружили, что находятся в странном месте. Это не было Сан-Бернардинское шоссе. Они решили выйти из машины и спросить кого-нибудь, но им никто не помог. В одном из домов, в который они постучали, их встретили криками.

Кастанеда продолжал рассказывать нам, что двое друзей тогда спустились вниз по дороге, пока не подъехали к заправочной станции. Они спросили, в каком направлении надо ехать. Им рассказали лишь то, что они знали сами. Поэтому они повторили те же самые шаги и без всяких неудобств выехали на шоссе.

Кастанеда встретился с ними. По-настоящему заинтересован в разгадке тайны был только один из друзей.

— На земле, — сказал Кастанеда в качестве объяснения, — есть такие особые места, в которых существуют проходы, и через них можно попасть еще куда-то. — Тут он остановился и предложил показать нам такое место. — Это рядом... В Лос-Анджелесе... Если вы хотите, я могу взять вас с собой. Земля — это нечто живое. Места, о которых я говорил, — это входы, через которые земля периодически получает силу или энергию из космоса. Такую энергию воин должен накапливать. Может, если я буду строго безупречен, я смогу подойти к Орлу близко. Может быть!

— Через каждые 18 дней волна энергии падает на Землю. Считайте, — предложил он нам, — начиная с третьего числа следующего августа. Вы сможете почувствовать ее. Эта волна энергии может быть сильной или слабой; раз на раз не приходится. Когда Земля получает очень большую волну энергии, она всегда достигнет вас, где бы вы ни находились. По сравнению с величиной этой силы Земля мала, и энергия достигает всех ее частей.

Мы по-прежнему оживленно разговаривали, когда к нам подошла официантка и резким тоном спросила, собираемся ли мы заказывать еще что-нибудь. Поскольку никто не хотел кофе или десерт, нам ничего не оставалось, как подняться. Прежде чем официантка удалилась, Кастанеда прокомментировал:

— Похоже, что нас вышвырнули...

Да, нас вышвырнули, и, может быть, на это были свои причины. Было поздно. Мы с удивлением обнаружили, как много времени прошло. Мы вышли на авеню.

Был поздний вечер. Улицы и люди на них напоминали ярмарку. Мим во фраке и высокой шляпе устраивал клоунаду за нашими спинами. Все, что мы видели, вызывало наши улыбки. Глазами мы искали тарелку, которая всегда сопровождает такие представления. Мы были правы: под карнизом старого театра кто-то пытался дать другое представление на миниатюрной сцене. Мне кажется, я видела готовую к выступлению кошку. Действительно, вы могли увидеть все что угодно. Человек, переодетый в медведя, пытался соперничать с оркестром.

— Вопрос в том, чтобы каждый раз искать более экстравагантную альтернативу, — прокомментировал кто-то.

Пока мы шли, возвращаясь в кампус, Кастанеда говорил о перспективной поездке в Аргентину.

— Цикл завершен, — сказал он нам. — Вернуться в Аргентину очень важно для меня. Я до сих пор не знаю, когда я смогу это сделать, но я вернусь. Сейчас у меня есть кое-какие дела здесь. В августе завершаются три года работы, возможно, я смогу поехать.

В этот вечер Кастанеда много рассказывал нам о Буэнос-Айресе, его улицах, районах, спортклубах. Он ностальгически вспоминал о Флорида-стрит с ее элегантными магазинами и прогуливающимися толпами. Он даже точно вспомнил известную улицу кинотеатров.

— Лаваль-стрит, — сказал он, напрягая память.

Кастанеда провел в Буэнос-Айресе свое детство. Он ходил в школу в центре города. Он с грустью вспоминал о том, что в это время о нем говорили: «шире, чем выше». Ребенку всегда больно слышать такие слова.

— Я всегда глядел с завистью, — сказал он, — на высоких красивых аргентинцев.

— Вы знаете, что в Буэнос-Айресе вы всегда должны принадлежать одному из клубов. — продолжал Кастанеда. — Я был из Чакариты. Нет ничего удивительного в том, чтобы посещать клуб Ривер Плейт, правда? Чакарита, напротив, всегда был в числе последних.

В те времена Чакарита всегда был распоследним клубом. Было трогательно видеть, как Кастанеда причислял себя к тем, кто всегда проигрывал, к неудачникам.

— Конечно, Ла Горда поедет со мной. Она хочет путешествовать. Она мечтает о Париже, — заявил он. — Ла Горда делает теперь покупки у Гуччи, она очень элегантно выглядит и хочет в Париж. Я всегда спрашиваю ее, почему именно Париж. Там ничего нет. Но у нее определенно есть какая-то идея о Париже, «городе света».

В этот вечер имя Ла Горды упоминалось очень часто. Кастанеда говорил о ней как об экстраординарной личности. Несомненно, он полон уважения и восхищения по отношению к ней. Что тогда должна была означать вся та подробная информация о ней, которую он нам предоставил? Я считаю, что этими комментариями, равно как и комментариями о еде и сне Толтеков, Кастанеда пытался помешать возникновению шаблонного представления о них. Их работа очень серьезна, их жизни очень аскетичны, но они не следуют каким-либо шаблонам и их нельзя втиснуть в традиционные нормы общества. Очень важно освободить себя от схем, а не заменить их другими.

Кастанеда дал нам понять, что, исключая Мексику, он не слишком много путешествовал по Латинской Америке.

— В последнее время я был только в Венесуэле, — сказал он. — Как я вам уже говорил, вскоре мне надо будет посетить Аргентину. Цикл завершен. После этого я смогу уйти. Знаете... правда состоит в том, что я еще не знаю, хочу ли я уже уйти, — последние слова он произнес улыбаясь. — Кто не имеет вещей, тот их не потеряет.

По делам, связанным с его книгами, он несколько раз объездил всю Европу.

— Но в 1973 году дон Хуан послал меня в Италию, — сказал он. — Моя задача состояла в том, чтобы приехать в Рим и получить аудиенцию Папы. Я претендовал не на личную аудиенцию, а на одну из тех, которые даруются группам лиц. Все, что я должен был сделать во время беседы, — поцеловать руку Верховного Понтифика.

Кастанеда сделал все, о чем его просил дон Хуан. Он прибыл в Италию, приехал в Рим и попросил об аудиенции. Это была одна из тех аудиенций по средам, после которой Папа совершает богослужение перед широкой публикой на площади Святого Петра.

— Папа даровал мне аудиенцию... но я не смог прийти, — сказал он. — Я даже не подошел к двери.

В этот вечер Кастанеда несколько раз ссылался на обычаи своей семьи и на его типично либеральное и достаточно атеистическое образование. Во «Втором кольце силы» он также упоминает об антиклерикальном наследии, которое он получил. Дон Хуан, который, очевидно, не одобрял все его предрассудки и битвы против католической церкви, сказал:

«Победа над нашей собственной глупостью требует всего нашего времени и энергии. Только она имеет значение, а остальные бессодержательны. Ничто из того, что сказали твой дед и твой отец о церкви, не сделало их счастливыми. Жизнь безупречного воина, напротив, даст силу, молодость и энергию. Поэтому тебе надо знать, что выбрать».

Кастанеда не вдавался в теории по этому поводу. Что касается деления «клерикализм — антиклерикализм», он хотел лишь, чтобы мы восприняли учение на примере его жизненного опыта. То есть он заставил нас понять, как трудно сломать схемы, которые были сформированы в юности.