Лелька и ключ-камень

Глава 24

Неожиданно в голове зазвучал знакомый бас:

— У тебя только несколько минут, чтобы попросить о снятии клятвы. Будь благоразумна и помни — твоя мать не принадлежит к миру живых и вряд ли тебя вспомнит.

Лелькино сердце билось так, словно собиралось птицей вылететь из груди. Ей отчаянно хотелось еще хоть разок обнять маму, прижаться, почувствовать родной запах, рассказать о своих бедах и услышать, что все будет хорошо, что мама, как всегда, отведет любую беду. Но в этом ей было отказано. Вспомнив все что знала о беседах с ушедшими, она позвала:

— Дарина из рода Прозоровых, ушедшая в род Граниных, слышишь ли ты меня?

И мама отозвалась:

— Леля! Доченька! Девочка моя! Как ты тут оказалась? Что с тобой, малышка?

Слезы полились сами собой. Захлебываясь плачем, задыхаясь от волнения, девушка заспешила:

— Мама, мамочка, сними с тети Наташи клятву кровью рода, а то они все умрут, а я не хочу!

— Так, солнышко, погоди. Раз мы говорим, значит… Ответь — ты в слуги к Велесу пошла или службу взяла?

— Службу, одну, и сроку семь лет и семь месяцев.

— Умница. На меньшее он бы не согласился. И не бойся, сейчас нас даже Велес не слышит, потому как нету сильней связи чем между душами матери и ребенка.

— Он еще сказал, где родовая книга, которую ты не нашла.

— Это тоже хорошо. Но времени у нас очень мало. Скажи, если я с Натальи клятву сниму, тебе будет лучше или хуже?

— Лучше. Ирина сломала зарок, если не снимешь, они все умрут. Я так не могу, не хочу.

— Ладно. Сейчас нас снова услышит Велес и больше мы не свидимся. Расти счастливой доченька. Я тебя очень люблю и сколь смогу, буду помнить и беречь. Еще попрошу — будет у тебя дочка — пусть будет Прозорова, чтобы род ведуний не пресекся. Да, и книгу родовую не открывай, пока не попадешь в нашу квартиру.

Лельке отчаянно хотелось сказать, что она тоже любит маму и все сделает, но время утекало как вода.

— Я знаю, родная, что ты тоже нас любишь. А сейчас… Велесе, боже, услышь меня. Милостью Велеса и соизволением пращуров, я, Дарина из рода Прозоровых, ушедшая в род Граниных, освобождаю мою единокровную и единоутробную сестру Наталью от данной ею кровью рода клятвы растить и беречь мою дочь Вольгу как собственное дитя. Да сбудется по слову моему, волею Великого Велеса и соизволением наших пращуров.

— Да будет так, — рявкнул то ли бас, то ли целый хор.

Серебристый занавес тумана заполнил оконный проем. Постепенно туман густел, становился мутно-серым. Лелька быстро переложила рябиновые ветви на подоконник и через мгновение уже смотрела в окно на горевший у старой березы костер.

Вытерев слезы, она тяжело вздохнула и отправилась в комнату, надеясь найти родовую книгу. Место было указано точно, но вот с поиском девушка провозилась до утра. После пережитого двигалась она медленно, ее била лихорадка, и мучила головная боль, но она упрямо поднимала половицы ломиком, найденным за печкой.

Книга в итоге оказалась спрятана очень хитро. Какой-то умелец выдолбил изнутри часть доски, и в этом тайничке лежала старая-престарая тетрадь, завернутся в чистую тряпочку, когда-то вышитую, а ныне почти истлевшую от времени. Лельке очень хотелось посмотреть, что внутри, но помня данное маме слово, она сдержала любопытство. За окном забрезжил рассвет, пора было возвращаться.

Андрей в эту ночь тоже практически не спал. Вокруг будто туман клубились мрачные мысли, потихоньку грызло беспокойство за племянницу, все-таки снова вернуться в дом, где столкнулась с бедой, ей было непросто. За окнами кто-то шептал и противно скребся по стеклам, а из-за печки негромко, но грозно подвывали. Короче, мистика чистой воды. Когда Лелька вернулась, первым желанием дяди было схватить племяшку, зафиксировать и допросить детально. Однако девчонка выглядела совершенно серой, практически замученной, так что на проведение допроса рука не поднялась. Пришлось отправить ее спать и заняться делами, благо те сами себя не сделают.

Неожиданно после такой мрачной ночи день начался неплохо. Да что там, просто отлично начался! Приехавший ветеринар еще издалека закричал:

— Андрюха, пляши! Пришли результаты анализов. Нет у твоей красавицы никакого ящура, аллергия у нее!

Слегка обалдевший от такой экспрессии Андрей только и спросил:

— Что за аллергия?

— Ты представляешь, на новую кормовую добавку! И я тебе прямо скажу, то ли ты в рубашке родился, то ли тебе кто ворожит… Эти… анализаторы… сроду бы ничего не распознали и точно вкатили бы тебе ящура, чтобы зады свои прикрыть. Да только за пару дней перед тобой им пришлось делать такие же анализы для свинокомплекса из соседнего района, а там шутка ли, несколько тысяч голов. И поговаривают, что основной владелец — губернатор, а это значит, что бумажкой не отмахаешься, губер — мужик конкретный, все проверит-перепроверит. Объясняй потом, что ошибся и аллергию с ящуром просто перепутал, еще твои правнуки долг выплачивать будут. Ну если успеешь и сможешь после такого ими обзавестись. Так что с твоими им даже заморачиваться не пришлось, проверили пару моментов и стало ясно — те же яйца только сбоку. Так что отменяй добавку, поставим твоей свинке антигистаминное и адью, пусть дальше хрюкает.

Конечно, спасение семейной фермы надо было бы отпраздновать, но праздник пришлось отложить. Ветеринар поставил флегматичной Рогнеде укол и, получив бутыль фирменной Натальиной наливки, отбыл дальше нести исцеление местной скотинке. Андрей же, с облегчением выдохнув, понял, что допрашивать племяшку, похоже, нет смысла. Видать, справилась она с бедой.

Зима в этом году оказалась снежная, но спокойная. Лелька вела нехитрое хозяйство для себя и дяди Андрея, бегала на лыжах в лес к ауке, которого научила играть в шахматы. Это умение заметно повысило авторитет старого прохиндея, а после того, как он выиграл несколько партий у Зюзи и получил какие-то невиданные по лесным меркам преференции, то вовсе вознесло на недосягаемую высоту. Однако несмотря на спокойную и даже скучную жизнь, предчувствие твердило юной веде, что весна принесет ей кардинальные перемены, и не факт, что к лучшему.

Это предчувствие вело бы себя еще активнее, услышь Лелька один разговор. Только вот слышать его она не могла, поскольку происходил он в городе, в неврологическом отделении областной больницы.

Андрей приехал к жене и дочери, чтобы обсудить результаты лечения и планы на будущее. Результаты были неутешительны: Ирина плохо говорила из-за правостороннего пареза лицевого нерва, у нее почти не работала скрюченная вечной судорогой правая рука и очень плохо функционировали ноги, особенно левая. Врачи утверждали, что больше ничего сделать нельзя, последствия полиомиелита неизлечимы. Наталья же сдаваться была не намерена. Всеми правдами и неправдами она добилась лечения дочери в Москве, в специализированной клинике. Дело было за малым — надо было собрать деньги на билеты и проживание.

Андрей не возражал против планов жены. Дочку он любил и был готов на все, чтобы ей хоть немного помочь. Но миром этот разговор все равно не закончился.

— Андрюша, мы через три дня вылетаем, мне здесь обещали помочь с доставкой Иры в самолет. Да и там нас встретят сотрудники клиники, все уже оговорено. Ты только пойми, что это надолго, мы даст бог к апрелю вернемся, а то и к маю.

— Сколько надо, столько и будете лечиться. Сейчас деньги пока есть, а потом я продам наш внедорожник, возьму себе Ниву или ПАЗик, что по деньгам получится, и пришлю еще. Да и хозяйство, спасибо Лельке, потихоньку налаживается. Уж не знаю, что она сделала, но все неудачи как отшептало.

— Так, а вот Вольги к нашему возвращению домой быть не должно.

— Это с чего? — опешил Андрей. — Ты что, хочешь сказать, что это она Ирину заразила полиомиелитом? Тебе же врачи сказали, что там инкубационный период чуть не месяц.

— Да причем здесь это! Ты же сам видел, Ире неприятно ее видеть, она волнуется, а ей нервничать вообще нельзя.

— Нельзя так нельзя. Я с мамой договорился, кто-то из девочек в ее комнате поживет, либо Ира, либо Лелька. Даже если Ирине будет сильно лучше, все одно она много ходить пару месяцев точно не сможет. Лелька за это время закончит учебный год и переберется к Светлане, а мама вернется домой. Благо Светкины близнята уже в садик пошли.

— Куда она переберется, мне все равно. Но в доме ее быть не должно. Я дочерью снова рисковать не буду. Мало ли, что Вольге в голову взбредет!

— Наталья, прекрати. Ничего ей не взбредало, ты сама отлично знаешь, что заводилой в этой войне была Аришка. Ничего не произойдет, если девочка спокойно доучится.

— Нашел девочку! Она Иришке всю жизнь испортила!

— Так, дорогая жена, хватит! Лелька будет жить у нас до конца учебного года.

Наталья открыла было рот, но взбешенный Андрей рявкнул:

— Хватит, я сказал! Все! И изволь мне писать, что и как, чтобы я понимал, что деньги пойдут на нормальное лечение, а не на всякие модные извращения.

Наталья, хоть и хотелось ей настоять на своем, стерпела. Она дурой не была и ясно понимала, насколько сейчас лечение Иры зависит от их материальных возможностей. Будет лучше, если Андрей станет спокойно работать, а когда она вернется, то сама девчонку уберет.

Сашку нашли по весне. Ледоход вынес на отмель у заброшенной мельницы тело бывшего деревенского красавца и покореженный проржавевший велосипед. Лелька не смогла не пойти на похороны. Ее грызла вина за сказанное. Она постоянно думала, что не скажи она тогда «Нас больше не будет и ничего не будет», Сашка сумел бы обмануть судьбу, не тронули бы его русалки. На похоронах ей, однако, легче не стало. Сашкина мать рыдала, выла и обвиняла ведунью в том, что заморочила колдовка ее сыночка, заворожила, отвела от хорошей девушки и загубила. После такого односельчане стали коситься недобро, не помогло даже заключение экспертизы о том, что Сашка утонул, когда Лелька уже в городской больничке лежала. В общем, все шло к тому, что надо уезжать.

Окончательную точку поставил разговор с Натальей. Они с Ириной вернулись из столицы в конце апреля, вскоре после похорон Александра. Лечение особых результатов не дало. Ходить Ирина стала получше, но состояние лицевых нервов и руки так и не улучшилось. Наталья быстро отвела дочь в комнату, а на робкое Лелькино приветствие отреагировала резко:

— Так, Вольга, за пожелание здоровья спасибо, конечно, да только вряд ли оно от души идет. Ну да это неважно. Ты собирай вещи, завтра Андрей тебя отвезет в город.

— Тетя Наташа, что с вами? Какие вещи, куда отвезет?

— Со мной все нормально. Вещи твои, мне твои одежки-травки-тетрадки ни к чему. А отвезет в детский дом. Ты еще несовершеннолетняя, одна жить не можешь, а я написала заявление на отказ от опекунства. Это все законно, не могу я кого-то опекать в силу серьезного заболевания родной дочери.

Лелька, конечно, догадывалась, что тетя Наташа на нее сердита, но такого поворота событий не ждала. Мамина сестра всегда относилась к ней тепло, и пусть не любила как родную дочь, но учила и жалела, как могла. Тем тяжелее было девушке сейчас. Словно подменил кто-то родного человека. Однако никаких призрачных тварей у тети на плечах не наблюдалось, так что все эти ужасные слова она говорила своей волей.

— А я значит, родной быть перестала? И как же ваше обещание, что вы маме давали?

— Дарине теперь все одно, а ты мне о родстве даже не поминай. Я тебя и впрямь как родную приняла, а ты чем отплатила? Всю жизнь Ирише изуродовала. Не знай я, что Дарина тебя родила, ни в жизнь бы не поверила, что у моей сестренки такая дрянь может родиться. Не трать время на разговоры, собирайся. Я в своем доме хозяйка, будет так как я решила.

Наталья смотрела на племянницу, на ее слезы и поникшие плечи и в ее душе разворачивалось темное торжество. Пусть хоть так ответит негодная девчонка зато, что сотворила с сестрой! Пусть хлебнет до слез горячего, в детдоме с такими, чистенькими да домашними не шибко церемонятся. Пусть поживет среди этих зверенышей, может поймет, что раз уж в дом тебя взяли, надо вести себя тихо, хозяев уважать и помнить — даже к хозяйской кошке надо относиться с почтением, а уж на хозяйскую дочь вообще голоса поднимать не сметь. Наталья чувствовала, что еще чуть-чуть и Иришка будет отомщена. Тем неожиданнее для нее оказалась реакция племянницы.

Лелька словно стала выше ростом. Развернулись плечи, блеснули опасным огоньком янтарные глаза. На мгновение женщине показалось, словно рядом с племянницей встали, положив ей руки на плечи, туманные фигуры.

— Ну что ж, уважаемая Наталья Павловна, раз уж вы решили забыть о родстве, поговорим иначе, — девушка жестом остановила тетю, открывшую было рот для возражений. — Поскольку вы не верите во всю эту мистику, — племянница издевательски усмехнулась, — то я не стану вам напоминать о том, что причиной всей этой истории стала данная вами, именно вами, без всяких просьб, клятва кровью рода. Не стану я вам рассказывать и о том, что такие клятвы — не просто слова. Мы свами даже не станем обсуждать тот факт, что, отказавшись от родового наследия, вы ничего не объяснили своей дочери. Более того, вы не смогли ее контролировать, и она попала на удочку к опытной, жаждущей мести ведьме. Впрочем, именно существование связи с ведьмой и позволило вашей дочери выжить. Но это мы тоже обсуждать не будем.

Наталья, постоянно пытающаяся прервать Лельку, вдруг охнула и прикрыла ладонью рот. Она вспомнила, что говорили местные тетки о старухе, ныне проживающей в доме директрисы. Дескать, это сама Инга и есть, а вовсе не ее бабка. Однако женщина тут же отмахнулась от этой ерунды. Быть такого не может, просто племянница пытается задурить ей голову сказками.

— Верно говоришь, Вольга. Хватит обсуждений. Собирай вещи и отправляйся сегодня же.

— Не так быстро, уважаемая, — голос племянницы стал глубже и ниже, будто вместо нее говорил кто-то другой. — Как я уже сказала, обсуждать старые сказки мы с вами не будем. Обсудим же мы иное, связанное с вашим опекунством. Вы говорите, написали заявление на отказ от опеки надо мной? Имеете право. Но есть один момент… Почти половина денег, затраченных на лечение вашей дочери, взято из моей банковской ячейки. Я не возражала, была уверена, что помогаю родным. Кто в беде поможет, кроме родной крови. Однако вы решили иначе. Что ж, мы пойдем теперь разными дорогами, иметь дело с той, что не держит слова данного погибшей сестре, я не хочу. Но если вы сейчас отправите меня в город, я немедленно заявлю о хищении средств, за которые вы отвечаете, как опекун. Как вы думаете, что тогда произойдет?

Наталья в ужасе села, где стояла. Она не считала траты на лечение Иришки, не задумывалась, откуда к ней приходят деньги. У нее в голове, словно страшное кино, разворачивались картины последствий: вот ее привлекают к суду и сажают, а Ирина прозябает, забытая всеми. Или не сажают, а обязуют выплатить все растраченные средства и вместо лечения дочки они с мужем каторжно работают, чтобы собрать нужную сумму. Вот идут по селу шепотки, что Наталья обокрала сироту. Отворачиваются односельчане, никто не берет на работу. В самом деле, кому нужен бухгалтер с таким пятном на имени!

Женщина ясно понимала, что после ее действий взывать к родственным отношениям уже бессмысленно. Что бы она не говорила про сестру, в глубине памяти ясно виделось прошлое. Дарина была мягкой, доброй, светлой, но стоило задеть что-то для нее важное, и она становилась жесткой, как чугунный лом и жалила обидчика словом и делом хуже осиного роя. Глядя на племянницу, Наталья словно воочию видела перед собой рассерженную сестру.

— Что ты хочешь? — сдаваясь, глухо спросила она.

— Ничего особенного, — ответила уже обычным голосом Лелька. — Я просто доживу здесь до конца учебного дома, как жила все время до этого, и уеду. Вы отзовете свое заявление и передадите опекунство надо мной Светлане, сестре дяди Андрея. Деньги он потихоньку вернет, тут мы с ним договоримся. Вы, в счет этих денег, передадите мне свою часть старого дома бабушки Таси, все оформите официально.

— А что с Ириной-то будет?

— Что с ней может быть? Последствия полиомиелита почти не лечатся, попробуйте сходить к дяде Олегу. У него есть очень хорошие общеукрепляющие сборы, сейчас это самое важное для вашей дочери.

— И все? Это все что ты можешь предложить?

— Этого уже немало. И запомните один момент… Веды, ведьмы — это для вас просто сказки. Но если вы или Ирина решите мне мстить, то будьте готовы к тому, что я смогу за себя постоять. Даже в сказках веды пусть и не нападают первыми, но имеют право на любую защиту себя и близких. А про превышение необходимой самообороны в сказках не рассказывается. Не знали наши пращуры о таком.

Лелька повернулась и медленно вышла из комнаты. Также медленно она дошла до своей кровати. Достала из сумки Старичка-Огневичка и ушла на опушку. Там она, присев на знакомый пенек, и дала волю слезам. Лесавки и леший еще не проснулись после долгой зимы, так что никто не видел, как юная веда оплакивает крах своей надежды вновь обрести семью.

Слезы не закончились и к ночи. Лельке едва хватило сил удержать лицо и успеть забиться в выделенную ей комнату бабушки Агаты. Так в слезах она и уснула, чтобы внезапно проснуться от того, что кто-то гладил ее по голове.

— Не пужайся, девонька, я это, — раздался знакомый голос.

— Кондратьич? Что-то случилось?

— Да не, тихо все. Прости, что разбудил, уж больно горько ты плакала.

Лелька отвернулась и вытерла глаза. Подушка действительно была совсем сырой.

— Ты не печалься. Не повезло тебе с Натальей, не хватило ей души на вас двоих. Да и кто знал, что из Ирины такое полезет. Я ж ее тетешкал крохотную. Детки, пока не говорят, нас видят, а нам и радостно. Такая красуня была, и вот смотри чтовыползло! Ну да им еще платить и платить за то что сотворили. А тебе благодарность огромная от меня. Кабы не ты, сгинул бы Андреев род. как есть сгинул. А так, может еще и образуется.

— Наталья Павловна детей иметь не сможет. Я точно вижу.

— Ну Наташка понятно, что не родит, пусть радуется, что вообще жива осталась. Да только она не последняя баба на земле.

— Дядя Андрей не бросит ни ее, ни Ирину. Он честный очень, порядочный.

— Никто и не говорит бросать. А только сама видишь, для Натальи окормя Ирины никого нету. А Андрей ведь живой, не каменный. Год, два пройдет и потянется он к человечьему теплу. Не бывает иначе. Наташку без помощи не бросит, понятное дело, да помогать-то можно по-разному.

Лелька под тихий говорок суседки успокоилась. В комнате было тепло и тихо, и эта уютная тишина обещала, что все постепенно утрясется-наладится. Кондратьич, между тем, продолжал:

— Ты же прозоровский дом себе забираешь? Меня тут попросили тебе весточку передать. Будешь слушать?

— Почему бы и нет, за послух денег не беру.

— Помнишь Нинку-продавщицу? Ну ту, что деток воровала да болоту отдавала?

— Такое не забудешь.

— После нее остался дом с домовым. Он и просил тебя спросить, не согласишься литы его в прозоровский дом забрать? И тебе хорошо, дому присмотр будет крепкий, ни мыши, ни жучки не заведутся, и ему неплохо.

— Да ему-то зачем? Он сейчас вон в каком коттедже живет. Да и отчего ты за него просишь? Вы ж вроде враждовали?

— Замирились мы. Побеседовали и замирились. Он конечно, напрасно мне тогда нос набок своротил, да только и я зря его дразнил.

— Дразнил? Это чем же?

— Да прозвищем его. Ты ж помнишь, он тебе не назвался?

— Это да. Я еще подумала, что очень уж высоко он нос задирает.

— Ну так вот, не называет он свое прозвание, потому как стесняется. Глумилыч он.

— Это да, такого застесняешься. А за что его так приласкали?

— Мы, домовики, получаем прозвание от хозяина того дома, где зародились. Мой вот Кондратием был, я и оказался Кондратьичем. А он появился в доме, где хозяина по имени сроду никто не звал, кликали Глумилой. Это по-современному если сказать — по профессии, значится. Позже глумил скоморохами стали прозывать, но это было, когда уж косточки того первого домовладельца истлели. Глумилыч поминал, что был тот хозяин мужик ладный. По земле походил, песен попел, а потом женился на сироте, что в одной из деревень встретил, да и подался за Урал-Камень. Там и осел. Поперву в землянке, а потом такой дом выстроил, всем на загляденье. Постепенно к нему народ прибился, гуртом все легче зимовать, стала там деревня, а сейчас город уже. Глумилыч сказывал — Тюменью прозывается. Вот прозвище только осталось, им я и дразнился. Если по-честному, правильно он мне тогда нос по морде раскидал. Это уж потом гордость меня взяла, вот и помирились только сейчас. Так что, возьмешь?

— А не мал ли ему прозоровский-то дом будет после его домины?

— Немал. Сказывает он, что страшно ему в том домине. Нечисто там. Болотом тянет, сыростью, темной болотной злобой. Видать, не может Нинка от дома оторваться. Она же в нем каждую досточку выгладила, каждый гвоздик начистила. Так что очень хотелось бы Глумилычу убраться оттуда.

— Раз так, возьму. Схожу туда накануне Живиной ночи. Все одно ее у старой березы встречать буду, заодно и Глумилыча в новый дом перевезу.

— Вот и спасибо тебе, веда. А сейчас спи, рано еще.

К встрече Живиной ночи Лелька готовилась особенно тщательно, надеясь, что на огонек костра снова заглянет берегиня. Наконец, все было готово: заветная метла украсилась новыми лентами, дом смотрел чисто вымытыми окнами, ждали своего часа травы для костра.

Лелька в ожидании заката слушала, как за печкой хрустит очередными лакомствами крыс и шуршит в углу Глумилыч, обживая новые территории. Переезжал домовой из старого дома в новый в любимом Лелькином тапочке с кокетливым меховым помпоном. Этот помпон был постоянным предметом вожделения Лапатундель, так что видимо сказки не врали, у кошек и домовых все-таки было что-то общее.

С крысом у нового домового хозяина мгновенно установился вооруженный нейтралитет. Нет, поначалу Глумилыч порывался голохвостика придавить, но после Лелькиного окрика смирился. Только предупредил, погрозив зверюшке кривым пальцем:

— Жить, раз хозяйка позволила, живи, но ежели сгрызешь что или плодиться здесь надумаешь — мигом хвост бантиком завяжу, пусть ваши крысиные бабы со смеху помрут.

Впрочем, похоже, что крысюк не впечатлился речью домовика. Лакомства его интересовали куда больше.

День уступал место прозрачным сумеркам. Пылал в ночи костер, поднимался в небо ароматный дым сожженных в огне трав, а юная веда вместе со своим родом открывала дорогу щедрому лету, провожая последние заморозки.

Гости наведались под утро. Компанию берегине неожиданно составил дядька Ермолай. Лелька еще несколько дней назад поняла, что лесной хозяин проснулся после долгой зимы, но случая поговорить с ним пока не представилось. А поговорить, всвете предстоящего отъезда, было надо. Лельке нравился здешний лес, не хотелось навсегда покидать заветные полянки, расставаться с подружками-лесавками, так что стоило попрощаться вежливо и уходить без груза обид и непониманий.

Девушка не то чтобы не ждала гостей, скорее не была уверена, что пожелают они с ней встретиться. Поэтому, когда из предутреннего тумана соткались две фигуры, она растерялась и вместо тщательно продуманного приветствия ляпнула:

— Здрассьте… Хотите чаю? — и немедленно покраснела так, что леший посмеялся:

— Эй, веда, а что это у тебя ушки-то такие красные? Спалишь мне весь лес, как есть спалишь, безо всякой спички, одними ушами.

— Ладно тебе, лесной хозяин. Пришли гостями, а ты смотри как хозяйку засмущал, — по-доброму усмехнулась берегиня. — Здравствуй, малышка. Хотя, вижу, ты уже не совсем малышка. Удалось искру-то усмирить?

— Не совсем еще, — оправившись от неожиданного смущения отчиталась Лелька. — Но уже лучше получается.

— Молодец, хорошо справляешься, я думала, тебе труднее будет.

— Мне дядька Ермолай советом помог и камень помогает.

— Камень, говоришь? Покажи его, коль не трудно.

Лелька не была уверена, что берегиня знает о том, что поведал Велес, но камень решила все-таки показать, вдруг что-то интересное узнается. Она достала из стоящего в сторонке рюкзака ставший почти родным булыжник, который, впрочем, булыжник омсейчас никто бы не назвал, поскольку выглядел он как часть хитрого паззла. Сквозь серебристо-серую поверхность камня местами посверкивали загадочные огоньки.

Когда берегиня взяла этот камушек в руки, часть серого покрытия осыпалась песком и в появившихся оконцах стало видно, что камень сверкает как огненный опал. Лелька видела когда-то такой в кулоне маминой знакомой. Он заворожил маленькую девочку, и она почти час неотрывно и молча вглядывалась в таинственные переливы, позволив приятельницам вволю поболтать. Именно эти переливы и выступили сейчас из-под невзрачного покрытия.

— Да, непростой у тебя камушек, малышка. Смотри, лесной хозяин, кого ты пытался к своему лесу привязать.

— Да уж вижу, — отозвался леший. — Хорошо, что не вышло у меня ничего, а то спалил бы мой лес Великий, и меня бы прихватил для пущего огоньку.

Лелька смотрела на своих гостей и удивлялась. Слова, которые они говорили, она прекрасно понимала, а смысл полностью ускользал. Но берегиня сжалилась над любопытной ведуньей.

— Видим мы оба, что непростой это камень. Видать, Велес тебе службу задал, коли такой предмет тебе в руки отдал.

— А что это за предмет? — наивно спросила Лелька.

Берегиня погрозила ей пальцем:

— Не надо со мной лукавить, малышка. Не к лицу тебе это. Что надо — тебе Великий Велес поведал. Одно могу сказать — Замок для этого Ключа не в нашей стороне лежит, я бы о таком знала. Так что искать тебе надо по другую сторону города.

— Спасибо вам! Я сейчас как герой старой сказки — пойди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю, что.

— Ну, эту сказку мы вспоминать сейчас не станем, не такая уж она добрая. Что могла, я тебе сказала. Но ты наш лес не забывай, приезжай непременно.

— Я буду ездить, вон и дом теперь мой.

Леший всмотрелся в дом, который был наполовину скрыт утренним туманом.

— Хороший дом, вот только крыса у тебя там больно здоровая.

— Это мой спаситель. Не перегрызи он ремень, все, убила бы меня сестра. Я думала, это вы его мне в помощь отправили.

— Нет, не я. Дом — не лес, там моей власти нету.

Берегиня вмешалась:

— Ты же умненькая, подумай, кто еще мог тебе помощь прислать?

— Праматери! — догадалась девушка.

— Верно. Хоть и ослаб род, а хватило у них сил пособить своей крови и наследнице.

Лелька зябко передернула плечами, словно снова оказавшись в том страшном дне. И загрустила, вспомнив Сашку. Любовь к нему, вина за его смерть не хотели покидать юную веду.

— Не печалься и себя не виновать, — отозвалась на Лелькины мысли берегиня.

— Трудно это. Ведь не прогони я его, может и остался бы он живым.

— Смешные вы, люди. Вот скажи, милая, ты бы после всего, что он сделал, связала бы с ним свою жизнь? Оставила бы подле себя? Доверяла бы дальше?

— Нет, не смогла бы я. Но вот промолчать об этом мне было по силам.

— Так ведь мир не слова твои слушает, а сердце да мысли тайные. Хоть молчи, хоть не молчи, а связывающая вас нить порвалась в тот день. Ничего ты изменить не могла, девочка. Любый твой сам свою дорогу выбрал, хорошо хоть тебя не загубил.

Дядька Ермолай добавил:

— Гадаешь, поди, отчего тело нашли?

— Ну да, непонятно. Ведь похоронили его по всем правилам, значит ушел он от русалок?

— Ушел! Карпыч не чаял как выгнать. Жаловался мне, мол как появился этот красавчик, так девки его речные ровно с глузду съехали. Ни тебе за мальками присмотреть, ни водоросли прибрать, ни русло почистить. Знай сидят, пялятся на утопленца этого, речи его слушают да вздыхают. Он бы сразу этого гостенечка к порядку призвал, да только русалки в рев кинулись. Но когда они косы друг другу драть начали, чтобы поближе сесть да подольше поглядеть, тут уж Карпыч не выдержал. Пусть, говорит, лучше тихо в земле лежит, чем тут у меня воду мутит. А чтобы девицы его не скучали, просил тебе передать, что готов он Прошку, того что в колодце, взять на воспитание. У него тут озерко образовалось за Глухариной грядой, с подземными ключами, вот и будет Прохор там со временем хозяином.

— Спасибо вам, дядька Ермолай, за добрую весть. Только как Прошку к Карпычу пристроить?

— Попроси знахаря вашего, пусть летом, когда колодец обмелеет, перенесет косточки в реку, все и сладится.

— Пора нам, малышка, — поднялась с места берегиня. — Ну да чай не последний раз видимся. Вижу я, не раз ты еще сюда приедешь. И знай, здесь тебе рады.

— Рады, — солидно подтвердил леший. — Да за одного ауку я тебя травами снабжать буду. Такая радость, что попритих этот шкодник.

Лелька смотрела, как две фигуры растворяются в утренней дымке. Вдруг, сквозь облака на землю брызнул солнечный свет, заголосили птицы и Живин день вступил в свои права.