Лес Кости

Маг

Сидя на корточках во входе в пещеру-святилище, Одноглазый, художник, дрожал, пока над головой скользили черные грозовые облака и ветер с северных ледяных пустошей стегал по травянистым лугам, изводя их пронизывающими прикосновениями.

Племя должно было собраться вместе до того, как темнеющие небеса могли пролить дождь и ударить молниями; тогда они будут толпиться у подножия утеса и выть, жалуясь на свои беды. Когда дождь пройдет, женщины выйдут из палаток, вторгнутся в пещеру-святилище и начнут кричать на Одноразового, потому что они все вымокли, а он этого не остановил.

Он сидел на корточках, глядя через луга на тростники в человеческий рост, которые колебались и танцевали под кусачими ветрами. Глупые женщины, подумал он. Глупые, глупые женщины. Они должны понимать, что он рисует для духа охоты, а не для их удобства. Они должны благодарить его за то, что их мужья приносят домой зубров, оленей и, все чаще, северных оленей, убежавших от снегов северных долин.

— Одноглазый! — прокричал детской голос. Одноглазый посмотрел вниз, туда, где маленький мальчик карабкался по склонам утеса к пещере.

— Уходи, ребенок. Убирайся! — зло крикнул старик. Но он знал, что это бесполезно. Мальчик, коричневый и грязный, вскарабкался ко входу в пещеру и, тяжело дыша, уселся на корточки. Пустой глаз Одноглазого посмотрел на него, но будущий художник больше не боялся, как когда-то.

— Я хочу рисовать.

Одноглазый разрешил седым волосам упасть на здоровый глаз, упрямо и раздраженно стиснул зубы и покачал головой:

— Уходи, ребенок. Жди охотников. — За утесом выл ветер, темное небо стало ощутимо темнее.

— Я хочу рисовать. — С открытого детского лица на старика глядели большие честные глаза. Мальчик был весь в грязи, в его прямых волосах запуталась трава — следы более ранних занятий. — Мне надоело делать такое. — Он бросил плохо сделанный каменный топор, который держал в руке; тот загрохотал по склону и тяжело приземлился среди столпившихся внизу женщин. Одна из них поглядела вверх и что-то зло прокричала. Она чистила шкуру, кровь запятнала ее локти. Женщины сидели вокруг едва горевшего костра, из кучи пепла мрачно торчали закопченные кости и наполовину сгоревшие щепки. Девочка-подросток, недоразвитая и угрюмая, шевелила умирающие угольки копьем.

— Я хочу нарисовать медведя, — зло сказал мальчик в пещере-святилище над ее головой. — Одноглазый, пожалуйста. Разреши мне нарисовать медведя. Ну, пожалуйста.

— Смотри, — рявкнул Одноглазый и показал куда. Серое небо пересекали черные силуэты — возвращались охотники. Они шли медленно, крепко сжимая копья; на плечах они несли убитых животных. Их вел Тот-Кто-Носит-Красное-Копье. Злое, исполосованное шрамами лицо, из царапин на щеках текла кровь. Он махнул выкрашенным красной охрой копьем, и женщины приветственно закричали в ответ.

«Красное Копье, — подумал Одноглазый. — Как я бы хотел, чтобы зубр достал тебя». Высокий охотник вошел в лагерь. На его плечах лежал олень. Он сорвал с себя меховую шкуру и кожаную тунику и шел голым; черные волосы покрывали все его тело, от шеи до кончиков пальцев ног, фактически заменяя мех. Он не знал о смертоносных мыслях старика над его головой. Сегодня он не убил зубра, так что, с его точки зрения, сегодняшняя охота была неудачной, и он был очень зол.

Мужчины свалили свою добычу у подножия утеса, потом приволокли от костра шкуры и корзины с топорами. Женщины сгрудились у пологого выступа утеса и хихикали, когда охотники покрывали их упругими шкурами, строя грубые палатки напротив основания утеса. Мужчины вбивали в шкуры особые острые колышки, прикрепляя их к земле, и подпирали в середине копьями. Небо потемнело еще больше, вдали перекатывался гром, трава шептала и пела, словно поклонялась стонущему ветру.

— Спускайся, — рявкнул Одноглазый. — Иди в свою палатку. Оставь меня в покое, щенок. Оставь меня.

Вместо этого мальчишка метнулся в глубь пещеры и засмеялся, когда Одноглазый вскрикнул от удивления. Мальчик ждал, что художник пойдет за ним, но Одноглазый внезапно замолчал, глядя на склон ниже себя. Послышался звук, словно кто-то карабкается в пещеру. Мальчик подкрался ко входу и задрожал, увидев, что к ним взбирается его отец.

Тот-Кто-Носит-Красное-Копье сел на корточки рядом с Одноглазым и зарычал:

— Старик, что случилось сегодня с твоей магией? Почему я не убил зубра? — Одноглазый посмотрел на рот, растянутый в ужасной усмешке, на прищуренные глаза Красного Копья, и в его сердце вселился страх. Он подался назад, но сильная волосатая рука протянулась и схватила его за шею. Охотник что-то прорычал и так сильно сдавил шею, что кость едва не треснула, потом, внезапно, освободил художника и осмотрел пещеру.

— Рисунки! Картины! — Твердые глаза повернулись к Одноглазому. — Зверей убивают только копья, ты, старый дурак. Копья, камни… и это. — Он поднял голые руки, пальцы которых согнулись от страшной силы, таившейся в них. — Старик, я убиваю зубров голыми руками. Я сворачиваю им головы, хотя их шеи вдвое толще моего тела. Я кручу их до тех пор, пока кости не хрустнут и не расколются, мышцы не порвутся и кровь не хлынет на меня. Рисунки! Ха! — Он ударил Одноглазого по лицу. — Если бы они, полные придурки, не верили бы в эту чушь, я бы убил тебя. Я бы сломал тебе шею двумя пальцами, большим и указательным. Я бы разорвал тебя напополам и бросил бы твое бесполезное тело стервятникам. Я бы отдал тебя Ворчунам, чтобы они тебя сожрали.

— Я рисую охоту, — пробормотал Одноглазый. — Мои рисунки защищают тебя. Они дают тебе власть над зверями.

Красное Копье засмеялся. Позади него появился другой охотник, который только что вскарабкался в пещеру, и коснулся рукой жестокого человека:

— Твоя жена поет для тебя, Красное Копье. Она горит желанием.

— Слышал, старик? — проворчал Тот-Кто-Носит-Красное-Копье. — Моя жена поет для меня. Я могу иметь любую женщину в племени, если захочу. Потому что я — лучший охотник! — Он постучал по своей голой груди и пододвинулся к художнику; от него сильно и тошнотворно пахло. — Я охочусь оружием, а не твоими картинками… — Он набрал в руку грязь и кинул ее на охряные стены. Потом взял сына одной рукой, бросил его на склон, соскользнул за ним вниз и исчез в палатке.

Второй охотник с симпатией посмотрел на старика:

— Сегодня он не убил зубра. Прости ему его гнев.

Одноглазый покачал головой:

— Он наполовину Ворчун — это многое объясняет, — пробормотал Одноглазый. Гром ударил совсем близко, ветвистая молния вспыхнула на черных небесах к северу от них. — Он насмехается над магией моих картин. Рисунки приносят удачу, приносят убийство. — Художник посмотрел на забрызганного кровью охотника. — Они не говорят кто убьет. Они просто приносят убийство в племя. Он должен это понять… — Одноглазый отвернулся. — Но, боюсь, он никогда этого не поймет… он просто не в состоянии это понять, как никто из племени его отца не понимает, что у зверей и людей есть душа.

Охотник кивнул:

— Он понимает только убийство. И скоро, Одноглазый, он убьет тебя. Будь поосторожнее.

Охотник повернулся, чтобы уйти. Одноглазый протянул к нему руку и остановил:

— Сколько убили сегодня? В точности?

— Десять, — ответил охотник. — Более, чем достаточно. Но завтра мы опять уйдем к стадам. — Его взгляд метнулся за Одноглазого, на стены пещеры. — Нарисуй нам удачу, старик.

Он ушел, и началась буря, дождь лился сплошным потоком и барабанил по туго натянутым крышам палаток. Женщины стонали и плакали, мужчины смеялись и любили. Одноглазый сидел в темной пещере и напряженно думал о десяти мертвых животных, которых он нарисовал накануне.

Всегда одно и то же. Убивают ровно столько, сколько он нарисовал. И, тем не менее, он чувствовал, что у него нет настоящей силы. Но, однажды, к одному из членов племени придет настоящая сила, и тогда, отсюда и до морей на юге, звери будут во власти человека, и люди, возможно, больше не будут под властью движущегося с северных пустошей льда. Это племя никогда не умрет, понял Одноглазый, только не с внутренней силой, содержащейся в нем, скрытой где-то в телах охотников.

Как только солнце появилось над восточным горизонтом, мальчик вскарабкался в пещеру-святилище. Одноглазый уже работал, рисуя фигуры охотников при помощи обожженной огнем палочки.

— Почему ты не рисуешь их полными? — спросил мальчик, поглощенный появляющимися изображениями охоты. — Почему они все тонкие? И черные?

— Люди, они черные, — загадочно ответил Одноглазый. Перестав рисовать, он взглянул на мальчика, потом поднял взгляд на вход в пещеру: — Внутри… мы тонкие и мелкие. — Он опять посмотрел вниз, на мальчика. — Звери убивают других зверей зубами и клыками, естественным путем. Но человек убивает не только руками. Он использует копья и пращи, ловушки и сети. Человек — больше чем животное, но он потерял доброту. — Старик посмотрел на цветные изображения животных. — У них есть доброта, они полные и целые. А человек — мелкая тварь. — Он повернулся к мальчику. — Вот почему я рисую охотников тонкими.

Мальчик не понял слов старика, но знал, что тот прав. И когда он станет великим художником и будет, магически, загонять зверей в ловушки и наводить на них копья братьев, он будет следовать традиции Одноглазого.

— Дай мне нарисовать. Пожалуйста. Дай мне нарисовать.

Одноглазый что-то раздраженно пробормотал, но передал мальчику желтые и красные краски, которые сделал на рассвете. Мальчик окунул в них пальцы и сделал на стене желтое пятно. Потом, левой рукой, взял обожженную палочку и вокруг пятна нарисовал силуэт. Он хорошо помнил, как выглядели ребра зубра и нарисовал их. Подом добавил ноги и наполненные силой мышцы зверя. Одноглазый сосредоточился на собственном рисунке, но время от времени поглядывал на зубра, который обретал форму в руках мальчика. Наконец он совсем перестал работать и только смотрел, как его юный ученик рисовал копье, глубоко вонзившееся в шею животного.

— Хорошо, — признался Одноглазый и улыбнулся: — У тебя есть талант.

Мальчик засиял:

— Можно нарисовать медведя? Пожалуйста?

Одноглазый непреклонно покачал головой:

— Медведь охотится на людей, и его нельзя рисовать на стене пещеры-святилища — он за пределами нашей магии.

— Медведь — самый обычный зверь, — попробовал поспорить мальчик.

— Медведь — больше, чем зверь. Мы рисуем только тех животных, которые убегают от человека. Но не тех, кто нападает на него. Понимаешь?

Мальчик разочарованно кивнул.

— Старик! — в пещеру вполз Тот-Кто-Носит-Красное-Копье. — Скольких мы сегодня убьем, а, старик? — издевательски спросил он. — Ты, вниз! — Он зло посмотрел на сына и тот поспешно выскользнул из пещеры. Красное Копье показал Одноглазому кулак: — Если он будет слишком часто приходить сюда, я начну думать, что ты мешаешь ему стать великим охотником, похожим на меня. И я буду вынужден убить тебя… слышишь меня?

Он исчез до того, как Одноглазый сумел ответить. Охотники собрали копья и меховые накидки, и отправились от утеса на равнину, туда, где оно могли найти зубров и оленей, а также еду для дороги домой — животных поменьше.

Мальчик, ухмыляясь, вернулся в пещеру. Одноглазый, не обращая на него внимания, стоял у входа, глядя на далекие фигуры. Как бы он хотел идти вместе с ними! Он услышал, как мальчик за его спиной скребет стену. Пускай. Наконец мальчик перестал скрести и наступила тишина. В конце концов Одноглазый оглянулся:

— Что ты рисуешь, малыш?

Мальчик не ответил, продолжая работать. Одноглазый подполз к нему.

И задохнулся от ужаса. Он отбросил мальчишку от стены и попытался стереть из изображения охоты полностью нарисованного человека.

— Нет! — закричал мальчик, но потом замолчал. Охряная краска была слишком сухой — художнику удалось стереть только руку. Он посмотрел на зубра с копьем в шее, потом на мальчика и его покрытое пылью лицо побелело от страха.

Когда охота вернулась, один из охотников был мертв. Но они принесли его, растянутым на мехах, и положили на два перекрещенных шеста. Его левая рука была оторвана над локтем и он умер от потери крови. Одноглазый услышал слово «медведь» и понял, что произошло. Потом его взгляд перешел на убитых животных и нашел зубра, в шею которого глубоко вонзилось копье.

Той ночью все женщины горевали. Охотник лежал в мелкой яме на краю лагеря, и его жена втерла охру в его холодное как лед тело, плача и стоная каждый раз, когда проносила руку над сильной грудью мертвого мужа. Ярко горел огонь, освещая мрачные вытянутые лица детей и женщин, сидевших на корточках вокруг него. Красное Копье сидел в стороне от племени, его взгляд вновь и вновь пробегал по темному входу в пещеру и по сидящему на корточках Одноглазому, который глядел на собрание.

Внезапно он прыгнул к огню, и пнул горящую ветку:

— Старик, что сегодня случилось с твоей магией? — проорал он, глядя на фигуру в пещере. — Почему ты не спас его? — Он повернулся и посмотрел на мертвого охотника; в его глазах стояли слезы, но скорее слезы разочарования и гнева, чем печали. — Он был хорошим охотником. Он убил для племени много зверей. Почти так же много, как я! — Резко повернувший, он поднял огромный стиснутый кулак: — Старик, если твоя магия работает, почему ты не спас его?

Из кольца выпрыгнул охотник и схватил Красное Копье за плечи:

— Одноглазый не может знать то, что невозможно узнать. Он просто загоняет духов животных в наши ловушки!

Тот-Кто-Носит-Красное-Копье отбросил охотника прочь.

— Он не делает ничего! — зло крикнул он. — Нам больше не нужен Одноглазый и его глупые рисунки.

Когда он бежал через круг сидящих охотников и их жен, вытянулась рука и толкнула его. Он яростно крутанулся на земле и потянулся к женщине, которая оскорбила его. И уставился на спокойное лицо своей жены, карие глаза дерзко смотрели на него.

— Оставь старика в покое, — тихо сказала она. — Он никому не вредит и многие верят, что он обладает магической силой. Для чего терять энергию и уважение, убивая полезных людей? — Ее улыбка стала последней соломинкой, которая охладила огонь ярости в охотнике. Он бросил на Одноглазого злой взгляд и потряс кулаком. Но он уже решил пощадить его.

В пещере-святилище горел факел из высушенного дерева. Где-то в тундре выла стая волков; чем ближе подходил рассвет, тем больше их вой удалялся на юг. Одноглазый не обращал внимания на их крики, как не обращал внимания на вой ветра и шум камней, катившихся по склону за входом в пещеру. Он работал над картиной. Мальчик на коленях стоял рядом с ним и внимательно смотрел. Он просил дать ему нарисовать, но Одноглазый сказал «нет», еще не время. Предвкушение заставило мальчика молчать, и сейчас он просто смотрел, как животные появляются на стене пещеры, поверх тех животных, которые были нарисованы раньше; это не имело значения, поскольку тех животных давно убили и они были только пятнами охры, без всякого значения и последствий.

Работая, Одноглазый поглядывал на внимательного мальчика. И тогда в глазах старика появлялось странное выражение, выражение восхищения и страха.

Далеко за полночь, когда мальчик уже начал зевать, Одноглазый сел на корточки и протянул своему ученику обожженную палочку. Художник, плотно завернутый в звериные шкуры, дрожал, когда водил рукой мальчика по изображению людей на стене. Мальчик, с меховой накидкой на плечах, даже не замечал его дрожи. Он был в восторге.

— Рисуй… твой отец, он здесь. Правильно, — выдохнул Одноглазый, когда рука мальчика обрисовала крошечный силуэт. — Так… арка спины, правильно. Руки подними вверх… нет, не останавливайся…

— Я не понимаю… — пробормотал мальчик.

— Гляди, — объяснил художник. — Видишь, как он пугает зубра и тот бежит в ловушку; звери бегут перед ним, хотя он безоружен. Красному Копью не нужно оружие.

Мальчик удовлетворенно кивнул и продолжил рисовать.

— Завтра, — сказал Одноглазый, — я пойду вместе с охотниками. — Ты удивлен? — Его усатое лицо расплылось в улыбке при виде выражения на лице мальчика. — Когда-то, много лет назад, я был охотником. Эта охота… видишь, как она распространяется по стене. Завтра будет большой день для племени. Будем много убийств… — Он замолчал. — Очень много. И, поэтому, я хочу присоединиться. А сейчас… — Он взял крошечную руку и поставил ее на стену. — Нарисуй меня. Вот здесь, позади твоего отца. Нарисуй мне копье. Увидь, как я бросаю его в зубра, которого пугает твой отец…

На серой стене появилась крошечная фигурка. Взволнованный мальчик нарисовал все то, что сказал ему старик. И его лицо светилось, когда он закончил. Одноглазый был полностью удовлетворен. Мальчик опять уселся рядом со стеной, и Одноглазый посмотрел на картину охоты, на мечту об убийстве, которое ожидалось завтра. И это нарисовала волшебная рука мальчика! Он закрыл глаза и уснул.

Уверившись, что художник уснул, мальчик подполз к стене и взял в руку обожженную палочку. Он нарисовал, очень тщательно, еще несколько охотников. Но он устал, и они получились не такими, какими были должны — слишком маленькими, слишком сгорбленными… похожими на Ворчунов. Недовольный тем, что он сделал, мальчик стер их. Но они остались, тени на стене.

Тонкий туман висел над травянистыми равнинами, когда охотники, за которыми шел Одноглазый, отправились к пасущимся стадам. В воздухе пахло снегом, и женщины, плотно закутанные в меха, настояли, чтобы их мужчины поплотнее накинули шкуры на плечи, и еще привязали их дополнительными веревками, чтобы те не упали. Ноги тихо шагали по холодной росистой траве, отряд быстро ушел от утеса и растворился в тумане.

Мальчик смотрел, как они идут и, когда они скрылись из вида, вскарабкался в пещеру-святилище и исчез внутри.

Несколько часов охотники молча шли по покрытой туманом земле, когда ими овладело первое чувство беспокойства. Туман стал гуще, они с трудом видели в нескольких шагах от себя. Они собрались вместе, и Красное Копье сделал им знак молчать. Одноглазый, чье дыхание вылетало туманными облачками в холодное утро, посмотрел на него и насторожил уши, прислушиваясь к слабому ветру.

Вокруг них что-то двигалось и шуршало, невидимые ноги мягко ступали по замерзшей траве.

Охотники поежились. Неужели это Ворчуны, приземистые уродливые люди, жившие в тени движущихся снежных стен? Сжимая окрашенное красной охрой копье, Красное Копье жестом приказал отряду двигаться. Одноглазый, чье копье уже было готово колоть, с бьющимся сердцем последовал за ними, но теперь он глядел в оба. Ворчуны были непредсказуемы. Они могли пройти мимо, могли и напасть. Договориться с ними было невозможно.

Когда охотники подошли так близко, что можно было слышать чваканье зубров, они рассредоточились. Белая стена по-прежнему отделяла их от всего, что лежало впереди или сзади. Каждый охотник превратился в смутный серый силуэт, движущийся через туман — копье наготове, голова поворачивается из стороны в сторону. Звук созданий, рыщущих позади, стал громче.

— Смотрите! — выдохнул охотник, находившийся рядом с Одноглазым. Все остановились и повернулись. И то, что они увидели, заставили их завыть от страха…

Белые силуэты, бегущие через туман. Призраки, мерцающие и колеблющиеся, то видимые, то невидимые. Призрачные копья высоко подняты, рты открыты в неслышном военном крике. Ворчуны, призраки, духи отвратительных созданий, умерших от рук охотников за прошедшие годы.

Одноглазый побежал. Изо всех сил, очень быстро. Он знал, что другие охотники, расширив глаза и тяжело и быстро дыша, бегут за ним; они постоянно поворачивались и разглядывали призраков, которые преследовали их.

Почти сразу они очутились среди зубров. Плотный воздух приглушил их появление, совсем не тихое, и животные были застигнуты врасплох. Огромная черная голова зубра уставилась на Одноглазого, и поряженный зверь на мгновение застыл. Потом фыркнул, повернулся, неуклюже поскакал прочь и исчез из виду.

Слева послышался крик и звук разрываемого тела. Одноглазый бросился туда и увидел охотника, простершегося на земле; его бил рогами чудовищный предводитель стада. И через туман к измочаленному человеку, на которого смерть уже накинула свою вуаль, бежали белые призраки умерших.

Одноглазый попятился, бешено глядя то вправо, то влево, в поисках выхода. Безмолвные фигуры были везде, сейчас он отчетливо видел их крошечные глаза — черные кружки на их белых призрачных лицах. Их тела, приземистые и крепкие, были обнажены, огромные выступающие вперед лбы придавали лицу странное выражение — казалось, что они слепы.

Они бежали через туман, призрачные копья вылетали из призрачных рук, неслышно пролетали мимо охотников и исчезали, улетая из вида. Взбешенный зубр фыркнул и заметался среди охваченных ужасом охотников. Одноглазый выскочил к потному боку животного поменьше; тот, увидев человека, повернулся к нему. Одноглазый ударил его копьем и почувствовал, как конец копья коснулся тела. Зубр заревел и загрохотал прочь. Одноглазый остался один, окруженный движущейся белой стеной. Он видел, как призраки подбираются все ближе — тела изогнуты, рты раскрыты в беззвучном гневном крике.

За собой он услышал грохочущий топот огромного зубра и отбежал в сторону, уходя от галопа обезумевшего зверя. Где-то вдали закричал охотник, но крик резко оборвался, когда острый рог зубра ударил его в сердце. Одноглазый побежал на крик, пробегая мимо растерянных и охваченных ужасом охотников; они стояли спокойно, почти готовые к смерти, забравшей так многих из племени.

Зубр фыркнул совсем рядом и вынырнул из тумана, его бок задел Одноглазого, и тот покатился по земле. Поднимаясь на ноги, он услышал новый звук и задержался, стоя на коленях и неглубоко мучительно дыша. По туго натянутым бриджам струилась кровь, но он не чувствовал боли.

Послышалась угрожающее рычанье; за всю свою долгую жизнь он никогда не слышал ничего похожего. И оно было близко, очень близко. Где-то закричал охотник, но это был крик ужаса, не смерти. Одноглазый прыгнул на ноги и сгорбился, твердо держа копье направленным туда, откуда приближалось нечто огромное и громоздкое. Из тумана выбежал охотник с лицом вымазанным кровью и потом, открытым ртом и широко распахнутыми глазами; наверно именно он так громко кричал. Копья у него не было. Он пробежал мимо Одноглазого, даже не заметив его, и исчез в тумане. Спустя мгновение Одноглазый услышал ворчание и выдох. Охотник появился опять, он шатался, в его животе глубоко сидело окрашенное красной охрой копье.

Опять послышался рев приближающегося зверя, на этот раз ближе. Одноглазый попятился, его единственный глаз обшаривал туман в поисках любого признака того, кто это может быть. Опять появились призраки, танцевавшие к упавшим духом охотникам, и сейчас казалось, что они почти… насмехаются.

За спиной Одноглазого фыркнул зубр. Он резко повернулся, но не увидел ничего. Тогда он пошел вперед, прислушиваясь к каждому звуку чудовища за своей спиной, и пришел к Тому-Кто-Носит-Красное-Копье. Лучший охотник племени стоял спиной к Одноглазому, согнувший, ожидая зубра и собираясь бросить ему вызов. Одноглазый услышал, как тот фыркает в тумане, и сообразил, что зверь может появиться в любое мгновение, после чего Красное Копье либо убьет, либо будет убит. Но этому не бывать! Вспомнив, какой он нарисовал охоту и то, что он вложил жизнь Красного Копья в собственные руки, Одноглазый двинулся вперед.

Он поднял копье повыше и изо всех сил метнул его в середину обнаженной спины охотника. Красное Копье закричал и выгнулся назад, и Одноглазый увидел копье, на два фута вышедшее из груди лучшего охотника племени. Кровь хлынула на блестящие от пота ноги, и через несколько мгновений обнаженный труп Красного Копья лежал у ног Одноглазого.

В тот момент, когда он уже хотел осквернить тело рубилом, на Одноглазого упала тень, и он застыл. Выпрямляясь, он сообразил, что за его спиной кто-то тяжело дышит, и он слышит утробный рев дикого зверя…

— НЕТ! — заорал он, резко поворачиваясь и с ужасом глядя на черного зверя, нависшего над ним. — НЕТ! — Его руки взлетели к лицу, он попятился и спотыкнулся о тело Красного Копья. Монстр шагнул вперед, встал на задние лапы и потянулся вниз передними. Сверкнули когти, длиной в предплечье человека, и вонзились в художника, схватив его чуть ниже горла; потом зверь разорвал человека сверху донизу, распотрошил его и, последним толчком окровавленных лап, отбросил его на двадцать футов. В последнюю секунду жизни, уже лежа на траве, Одноглазый успел оценить своего убийцу. Похож на медведя, но все-таки не медведь — морда длинная и перекошенная, слишком длинные зубы, и слишком белые. Глаза огромные и внимательные, глаза мертвого человека, а не живого зверя. И мех… непохожий на мех других медведей, которых художник когда-либо видел. Он был черный и красный. Черный и красный!

А потом осталась только боль, страшная боль и вид собственной крови и внутренностей, выплеснувшихся на траву. Потом темнота, темнота смерти.

Сидя на корточках во входе в пещеру-святилище, мальчик дрожал, пока над головой скользили черные грозовые облака и стегал ветер с северных ледяных пустошей, прогоняя туман и открывая травянистые луга глазам доведенных до отчаяния женщин.

Охотники вернулись поздно, очень поздно. Испуганные женщины плакали и выли. Они разожгли огромный костер, маяк для их мужчин, и вскоре, усталые и окровавленные, без копий и без добычи, несколько выживших охотников вернулись в лагерь.

Мальчик заполз в глубь пещеры, туда, где горел маленький костер, освещавший рисунки и картины на стене. Он протянул руку и обвел фигуру отца, потом перенес палец на фигуру Одноглазого, готового бросить копье. Затем пальцы мальчика нащупали фигуру огромного медведя, стоящего на задних лапах, его тело было нарисовано красной охрой и черной обожженной палочкой, а белые зубы — корнем камедного дерева. Мальчику потребовалось много времени, чтобы нарисовать медведя, и он очень гордился рисунком. Он даже не знал, что его медведь не слишком походил на настоящих медведей, рыскавших по тундре — он никогда не видел ни одного.

Он уселся на пол и еще раз посмотрел на огромную фигуру, которая, казалось, стремилась к маленькому Одноглазому, танцуя среди других охотников, которых мальчик нарисовал раньше.

Потом мальчик засмеялся, протянул руку и закрасил черным изображение своего учителя. Одноглазый не вернется. Теперь у племени новый художник.