Лесная крепость

Глава двадцать вторая

Егор Климчук с трудом отдышался. Пот заливал лицо, глаза слезились, очень хотелось есть. Затвердевшая одежда больно царапала тело.

Сложным и безрадостным оказалось на этот раз его возвращение в партизанскую зону. Раньше, бывало, когда он отлучался на встречу с офицерами СД, все выходило у него легко и просто. Никто ни разу не задержал его, да и приключений особенных не бывало. Куда же делся Русак? Нужно уж как-то вместе добираться до своих, да вдобавок дотащить этот проклятый мешок… Если подумать, все неприятности начались из-за него. Задержка на полдня — это по теперешним временам очень много! А если еще затормозит дорога? И где этот мальчишка-адъютант?

Климчук огляделся — нигде не видно было Мишки Русака. Небось как ошалелый ищет своего коня. Не найдет он его, ясное дело, не найдет. Вот чудак…

Климчук отлично понимал, что в пропаже коня виноват он. Русак, добрая душа, бросился его спасать и про коня своего забыл. Уж он, Егор, такой глупости не сделал бы!

Отдышавшись, он в последний раз вытер лицо, взвалил на спину мешок и поплелся к лесу. Шел и нарадоваться не мог твердой земле под ногами!

Интересно, где все-таки конь Русака? Найдет его хозяин или нет? И где он сам-то сейчас мотается? Вряд ли скоро вернется. Может, в драку ввязался, а там и до стрельбы дело может дойти. Но ничего, жив будет, про Егора не забудет, да и про мешок тоже. Сам разыщет или другого кого подошлет, но боеприпасы заберет и все расскажет дядьке Андрею.

Вот и березняк, здесь сухо, светло.

— Эгей! Эгей! — закричал Климчук.

Но ответа не было.

Внезапно под ногами на узкой тропинке, что петляла между березками, он заметил следы крови, потом еще… И тут же увидел Русака. Он сидел на поваленном дере ве и плакал.

— Мишка, — сказал Климчук, — а я тебя искал. Чего ты?

Михаил всхлипнул, показал рукой к лесу.

— Проклятые, что наделали! Погубили коня… Та кой добрый был конь…

Климчук вышел на прогалину, поросшую невысоким; елками. Там остались кровавые следы расправы, кругом белели кости.

Но кого тут судить, кого обвинять? Голод!.. Проклятый голод этому виной… Климчук видел — это было три: дня тому назад, — как для спасения людей в отрядах отбирались старые или больные лошади. В партизанской зоне давно не осталось ни одной коровы, козы или овцы. Даже собаки исчезли. Вот и Мишкиного коня постигла та же участь.

Климчук вернулся к Мишке.

— Сочувствую, брат. Могли же они узнать, что конь непростой, командирский. Да, с тобой не посчитались. Только бы урвать свое, животы напихать. Таких к стенке надо! Я так понимаю…

Русак ничего не ответил.

Криворотый подсел к нему, опять забубнил свое:

— Гады проклятые, чтоб у них руки и ноги отсохли…

— А ну, замолчи! — Михаил встал, поправил ремень и зашагал по тропке.

Климчук, насупившись, взвалил на плечи мешок, побрел за ним.

Они шли уже довольно долго, как вдруг откуда-то потянуло дымком.

— Может, завернем? — несмело предложил Климчук. — Может, те злодеи пируют.

Михаил ничего не ответил, но повернул в сторону леса.

Где-то за деревьями звенела и дзинькала пила, слышался громкий детский плач.

Из-за сине-зеленого ельника вырвался столб дыма.

…На большой поляне, окруженной старыми деревьями, было людно, как на базаре. Стояли старые неуклюжие повозки, валялись бочки, хомуты, какая-то рухлядь. Тут же, среди всего этого крестьянского скарба, сидели женщины, под брезентовым навесом возились детишки. На самом краю поляны, под дубками, горел костер. Черный дым поднимался высоко в небо. Вокруг костра стояли и сидели люди.

Михаил подбежал к ним, закричал:

— Вы что, спятили?! Кто разжег костер? Это же демаскировка! Фашисты бросят бомбу, и всем вам конец! Быстрей потушите огонь!

— А ты кто такой? — К Мишке подошел старик, весь в черном, спросил спокойно, с достоинством.

Мишка глянул в его сторону и увидел на пне, на широкой деревянной доске, куски свежего мяса. От него шел тяжелый запах крови и требухи.

«Так вот кто прикончил Байкала!» Михаил огляделся: вокруг костра стояли на раскаленных углях кастрюльки, чугуны, чайники. А на двух рогатинах был подвешен большой котел. Под ним билось малиновое пламя костра.

— Так это вы!.. — дрожа от ярости, крикнул Михаил. Рука невольно потянулась к автомату.

— Кто ты такой, хлопче? — тихо спросил старик. — Не кричи, будь гостем нашим. Накормим, вижу, что голоден. Сегодня у нас удачный день.

«Они, они загубили коня… И еще издеваются — «гостем»!.. Пострелять бы вас всех!..» — Михаил чуть не задохнулся от возмущения:

— Гостем!.. Гостем, говорите?!

Но его перебил голос молодой женщины с ребенком на руках:

— Люди добрые, да что это с дитем моим? Гляньте — совсем синий, заходится… Ой, сыночек, не помирай!.. Не помирай, миленький! Ой, кровиночка моя родненькая!..

— С голодухи это, Гануля. Не видишь — сводит у него живот.

— Иди, поешь, может, и молоко прибудет — ребе-ночку-то и полегчает… — И увели плачущую мать.

Михаил смотрел им вслед, и возмущение, закипевшее было в нем, усмирялось, затихало.

— Что у тебя за беда, хлопче? — Старик сочувственно смотрел на Мишку. — Поговори с нами. Может, ты голодный?.. Главное, за нас не волнуйся. Подумаешь — дым! Мы смерти не боимся.

— Эх! — горестно махнул рукой Мишка и, круто повернувшись, пошел от костра.

Климчук ждал его в сторонке. Михаил хотел взвалить мешок себе на плечи, но Климчук не дал, отвел его руку:

— Я тут носилки разыскал. Теперь нам будет легче… А что там? — кивнул он в сторону костра.

— Беда! Вот что. Голодные как волки. Не люди, а тени. Одежка висит как на колах.

— Это они?.. С конем…

— Кто их знает, а может, кто другой. Тут же народу — тьма…

Русак и Криворотый взвалили мешок на самодельные носилки, поплевали на руки и, ухватившись с двух сторон, двинулись в путь.