Летняя гроза

Глава 23

На следующий день чувство беспокойства у Грозы продолжало возрастать, хотя она не могла сказать почему. Она находилась среди своих друзей, ее дети мирно спали под теплыми меховыми одеялами у нее под боком. Она убеждала себя, что это просто глупость. Вероятно, она слишком перевозбудилась от разговоров и от ожидания начала церемонии. Хотя ей не терпелось увидеть этот Танец Духа, она была сейчас довольна, что собралось так много народу и толпа отодвинула ее далеко назад. Вольный Ветер сел поблизости от нее, хотя его ранг вождя позволял ему занять более удобное для обозрения место. Джереми, Серая Скала и некоторые другие воины расположились вокруг.

После того как почтенный гость закончил свой рассказ о Великом Духе и о его наказах, все сидели под впечатлением от услышанного. Уже наступила темнота, и горели костры. Рассказчик начал говорить им о песнях, которые они должны будут исполнять во время танца, и наконец пришло время разучивать сам этот танец. Барабаны начали выбивать равномерный ритм, и рассказчик приступил к показу движений танца. Шаги должны были демонстрироваться с особой тщательностью, поскольку это был священный танец, переданный самим Великим Духом, и его надо было исполнять верно. Обучающий выбрал несколько человек, с тем чтобы они повторяли за ним сложные движения танца, в то время как остальные должны были смотреть и петь сопровождающие танец песни.

По очереди они все должны были выучить этот Танец Духа.

Вдруг сквозь пение и барабанный бой Летняя Гроза услышала резкий звук, который мог быть только выстрелом из винтовки. Она начала крутить головой во все стороны. Через несколько секунд снова раздались выстрелы. И тут ее глаза расширились от ужаса — она увидела войска в кавалерийской форме, во весь опор несущиеся прямо на толпу. Мгновенно все превратилось в хаос, поскольку каждый пытался спастись.

Инстинктивно Гроза бросилась бежать к своему вигваму, плотно зажав под рукой Идущее Облако и прижав к груди Анжелу. Прямо за спиной она услышала, как пронзительно вскрикнула от боли какая-то незнакомая женщина. Отпрыгнув в сторону, Гроза увернулась как раз вовремя, чтобы избежать удара копыт кавалерийской лошади. Та проскакала так близко от нее, что Гроза могла бы дотронуться рукой до обтянутой полосатыми рейтузами ноги солдата.

Затем чудесным образом рядом вдруг возник Вольный Ветер со своими лошадьми. Выхватив у нее Идущее Облако, он буквально швырнул Грозу на спину Дымки вместе с находившейся у нее на руках Анжелой. Она лишь мельком успела взглянуть на царящий вокруг разгром. Многие индейцы лежали мертвые или раненые, в то время как другие подобно им вскакивали на лошадей или хватались за оружие. В ночном воздухе раздавались выстрелы, в ответ на которые в разных направлениях летел град стрел. Гроза пустила лошадь галопом, скача прочь из этого ада и пытаясь скрыться под покровом темноты.

В тусклом свете она едва могла различить светлые волосы Джереми, который скакал рядом с ней. За ней следовал Вольный Ветер и некоторые другие воины и женщины. Отряд солдат гнался за ними по пятам.

Внезапно раздалось множество выстрелов. Лошадь Грозы споткнулась, сбросив ее и малышку на землю. Хотя Дымка сразу же поднялась, драгоценные секунды были потеряны. Гроза отстала от остальных индейцев. Быстро обернувшись, она поняла, что солдаты вот-вот настигнут ее. Неожиданно рядом вновь возник Вольный Ветер. Он буквально швырнул Идущее Облако прямо ей в подол, и тот обхватил мать за талию, как испуганная обезьянка. Затем рука Ветра резко опустилась на круп Дымки, посылая резвую кобылу еще быстрее скакать за другими.

Сосредоточив все усилия на том, чтобы удержать обоих детей и самой удержаться в седле при этой бешеной скачке, Летняя Гроза не сразу поняла, что Вольного Ветра нет в непосредственной близости от нее. Он отстал, чтобы противостоять врагу, защищая свое маленькое семейство. Он великодушно дал ей дополнительное время для бегства, рискуя своей собственной безопасностью.

Грозу охватил безумный страх, и она хотела крикнуть ему, чтобы он не рисковал из-за них своей жизнью. Если бы не два малыша, в страхе вцепившиеся в нее, она бы присоединилась к Вольному Ветру. Но не посмела. Она ускорила бег лошади, как того хотел Ветер, и вскоре догнала тех, кто был впереди. При каждом раздававшемся позади нее выстреле она с ужасом вздрагивала, но продолжала скакать. Через некоторое время рядом с ней появился Вольный Ветер, пустив свою лошадь между лошадьми Грозы и Джереми, и Летняя Гроза вздохнула с облегчением.

Не останавливаясь, они скакали во мгле ночи, огибая холмы и встречавшиеся на их пути деревья.

Наконец, очутившись в чаще леса, они оторвались от преследователей. Они еще долго продолжали скакать, пытаясь удлинить до нескольких миль расстояние, отделявшее их от солдат, прежде чем посчитали наконец безопасным остановиться на несколько минут и дать отдохнуть своим загнанным лошадям.

Гроза мгновенно соскочила с кобылы, хотя колени ее все еще дрожали от страха. Она поставила Идущее Облако на его нетвердые ножки и стала искать место, куда бы положить Анжелу. Когда повернулась, то с ужасом увидела, что Вольный Ветер упал с лошади на землю. Гроза мгновенно бросилась к нему. В тусклом свете луны, проникавшем сквозь верхушки деревьев, она увидела темное пятно, расползавшееся у него на груди.

Как только Гроза поняла, что это кровь, ее охватила безумная паника.

— Вольный Ветер! — Вместо крика у нее с губ сорвался шепот, который, однако, отдался в голове Грозы, как похоронный звон.

Она повернула его голову, чтобы поймать взгляд мужа, и Ветер протянул к ней руку.

— Летняя Гроза, — прошептал он, — дай мне в последний раз посмотреть на моего сына, прежде чем я умру.

Слезы хлынули по ее щекам, когда она тесно сжала его руку.

— О Вольный Ветер! — рыдала она. — Мы разобьем здесь лагерь, и я снова вылечу твои раны, как сделала это после того, как на тебя напал медведь. Ты скоро поправишься. Пожалуйста, не говори о смерти. Я не переживу, если потеряю тебя.

Джереми встал на колени с другой стороны от Вольного Ветра, держа на руках Идущее Облако. Скорбное выражение его лица сказало ей больше, чем если бы он выразил это словами.

— Идущее Облако здесь, Вольный Ветер, — сдержанно произнес Джереми.

Предводитель воинов посмотрел на своего сына с гордостью и печалью и сказал, превозмогая боль:

— Воспитывай его хорошо, Летняя Гроза, поскольку меня не будет здесь, чтобы направлять его шаги к зрелости.

— Нет, Вольный Ветер, нет! Пожалуйста, не умирай! Не оставляй меня одну, иначе я тоже захочу умереть вместе с тобой!

Теперь она рыдала, потеряв всякое самообладание, и ее льющиеся слезы смешивались с кровью у него на груди.

— Обещай мне, — очень слабым голосом настаивал он.

— Да, да! Все что угодно! Только не умирай. Мои душа и сердце полностью принадлежат тебе. Как же я смогу жить без них — без тебя?!

Его затуманенные от боли глаза посмотрели на Джереми.

— Я поручаю тебе заботиться о моей жене и детях, Джереми. Теперь ты должен защищать их вместо меня.

Проглотив комок в горле, Джереми поклялся:

— Даю тебе слово!

— Увези Летнюю Грозу обратно к ее собственному народу, где она сможет обрести мир и покой. Я не хочу, чтобы она провела свою жизнь в резервации, где так мало свободы.

Теперь Ветер дышал с трудом, ловя ртом воздух при каждом вдохе, речь его была затруднена, каждое слово давалось ему с большим усилием. Его взгляд задержался на заплаканном лице жены.

— А теперь уходи, Летняя Гроза, пока сюда не пришли солдаты. И знай, что я люблю тебя и всегда буду любить, даже когда начну свое путешествие в другой мир. Не горюй слишком сильно, ведь мы снова встретимся, и я снова смогу назвать тебя своей невестой.

Ее сверкающие глаза с нежностью смотрели в его лицо, а рукою она ласково гладила его по щеке.

— Я люблю тебя, — прошептала содрогаясь от рыданий, Гроза. — Я всегда буду любить тебя всем сердцем. — Нагнув голову, она нежно поцеловала его в губы в последний раз. — Прощай, любовь моя.

Поднявшись на ноги, Гроза, спотыкаясь, побежала к своей лошади. Ее душили рыдания, когда она с трудом пыталась сесть в седло, крепко прижав к себе Анжелу. Кто-то подсадил ее, и когда она взглянула вниз, то увидела печальное лицо Двух Стрел.

— Побудь с ним, Две Стрелы, — взмолилась она. — Вложи ему в руку оружие. Именно так он мечтал умереть.

Две Стрелы торжественно кивнул.

— Мы отвезем его тело в нашу деревню, где он будет погребен со всеми почестями, как вождь и воин, — заверил он. — Мы передадим вождю Зимнему Медведю его последнюю волю, об этом ты не беспокойся.

— Нам надо ехать, Гроза, — мягко вмешался в их разговор Джереми. — Солдаты разыскивают нас. — Он посадил Идущее Облако перед собой на лошадь.

Выхватив нож, Гроза быстро отрезала свои длинные черные косы. Протягивая их Двум Стрелам, сказала:

— Положи их на его тело в знак моей глубокой печали. Я хочу, чтобы у него было что-нибудь от меня, чтобы охранять его во время путешествия в другой мир. Пусть моя любовь сопровождает его везде, где бы он ни был.

Гроза и Джереми уже проскакали несколько минут, когда тишину ночи пронзил леденящий кровь боевой клич. Громкое рыдание вырвалось из груди Грозы, когда она узнала боевой крик Вольного Ветра. Сейчас она в последний раз слышала звук его голоса. Он умер смертью воина, как того и хотел, сжав в руке оружие, и его боевой клич эхом пронесся над землей. Гроза склонила голову и зарыдала.

Они скакали всю ночь, делая лишь краткие привалы, чтобы дать отдохнуть лошадям. Не разговаривая, оба погрузились в глубокую печаль. Гроза скакала, как молчаливый дух, лишь инстинктивно управляя своей лошадью, поскольку следовала за Джереми. На рассвете они завершили скачку, остановившись перед расстилающейся внизу долиной.

Только теперь Гроза вышла из оцепенения. Глядя расширенными от недоверия глазами, она едва осознавала представшую перед нею картину. Внизу, на равнине, единственный в своем великолепии стоял прекрасный белый бизон.

У Грозы захватило дыхание. Она стояла и смотрела как зачарованная.

— Я слышал об этом животном, но никогда его не видел, — тихо прошептал Джереми.

Гроза с трепетом смотрела на священного белого бизона, который, казалось, тоже пристально и спокойно смотрел на нее.

— Это Священный Белый Бизон, его редко кто видит, — с почтением пояснила она. — Считается, что в теле этого животного воплощается могущественная сила Великого Духа, чтобы покровительствовать своему народу, когда наступают тяжелые и смутные времена. Мясо Белого Бизона нельзя есть, а его шкуру никогда не дубила ни одна женщина племени. Только шаман может прикасаться к этому животному, а снятие с него шкуры обычно совершается в качестве жертвоприношения Великому Духу. Считается, что это дает большое могущество.

В то время как она говорила, великолепное животное, казалось, кивало ей головой. Затем повернулось и пошло иноходью, постепенно растворившись в тумане, лежавшем в долине.

— Как ты думаешь, что бы это значило? — спросил Джереми, наполовину обращаясь к самому себе.

Гроза только покачала головой, не желая высказывать вслух свои мысли. Для нее это был знак того, что ее возлюбленный Вольный Ветер снискал благодать Великого Духа. Ей давала утешение мысль о том, что Ветер обрел наконец счастье и свободу в другом мире, где он будет жить в довольстве до тех пор, пока она не присоединится к нему после своей смерти. Из глаз Грозы снова полились слезы, но ее израненное сердце получило теперь хоть чуточку облегчения. Они спустились вниз с холма и поскакали дальше.

Когда они добрались до ранчо, Таня встретила их у входа, недоумевая, кто это мог приехать так неожиданно. Удивление на ее лице сменилось искренней печалью, когда она увидела скорбное лицо и отрезанные волосы своей дочери. Она бросилась с веранды, громко крича:

— Адам, Адам, иди сюда быстрее!

Адам стремительно выбежал из сарая в ответ на призывы жены. Он остановился как вкопанный, увидев Джереми и Грозу, затем поспешил к ним.

Таня обнимала свою дочь и Анжелу, как бы пытаясь защитить их, на глазах у нее стояли слезы.

— Вольный Ветер погиб, — в смятении сказала она своему обеспокоенному мужу, повторяя то единственное, что только и смогла вымолвить Летняя Гроза.

Адам обнял дочь и крепко прижал ее к себе, как будто хотел взять на себя ее огромную боль.

— Дочка, — нежно сказал он, — моя дорогая, любимая Летняя Гроза. — Он убаюкивал ее на своей широкой груди, и слезы хлынули у нее из глаз прямо на его одежду.

— О папочка! — прерывисто прошептала она, дрожа всем телом. Прошло уже много долгих лет с тех пор, как она его так называла, будучи маленькой девочкой, заменив впоследствии это слово словом «отец».

Адам заморгал, пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы.

— Мне так плохо! Я тоже хотела бы умереть! — крикнула она.

— Но ты не можешь, Гроза, — тихо проговорил он, нежно гладя ее по остриженным волосам. — Ты должна найти в себе силу, чтобы продолжать жить дальше и растить детей, которым теперь ты нужна еще больше. — Он осторожно повел ее в дом, остальные, взяв детей, последовали за ними.

В то время как Таня утешала плачущую дочь и возилась с детьми, Адам слушал рассказ Джереми.

— Это было так неожиданно и так подло, — сказал Джереми в заключение своего долгого повествования. — У военных не было причин врываться на это мирное собрание. Без предупреждения они начали истреблять всех на месте. Это было ужасное зрелище! Я до сих пор с трудом верю, что они могли так поступить.

— Они поступали так много раз и в прошлом, — хмуро напомнил ему Адам.

— Но это же была всего лишь религиозная церемония! — гневно воскликнул Джереми. — Господи, это был всего лишь танец!

— Вот именно. По иронии судьбы, они напали на индейцев как раз в тот момент, когда те поклонялись тому же Христу, учение которого они с таким трудом пытались распространить среди них все эти годы.

— Но почему? Почему они не могут понять? Как они могут обманываться насчет того, что происходит? — Джереми был вне себя от горя и гнева из-за этих бессмысленных человеческих жертв.

— Им никогда не понять наш образ жизни, — сказал ему Адам. — Они не хотят, да и не смогут. Возможно, здесь когда-нибудь и воцарится мир, но никогда не будет настоящего понимания между белыми и индейцами, по крайней мере, до тех пор, пока правительство будет настаивать, чтобы индейцы отказались от своих жизненно важных интересов.

— Меня удивляет, что Вольный Ветер захотел, чтобы Гроза жила с нами, — сказала Таня, бросив озадаченный взгляд на дочь, которая сидела с отсутствующим видом.

Джереми с недоумением посмотрел на Таню.

— Вы — ее семья. Куда же еще ей идти?

— Он мог бы захотеть, чтобы она жила среди шайеннов, где его родители могли бы помочь ей вырастить его сына.

Это повлекло другой вопрос.

— А что с Зимним Медведем и его семьей? — спросил Адам. — Удалось ли остальным членам семьи Вольного Ветра спастись?

— Думаю, что да. Когда мы скакали прочь, я видел, как вождь и несколько воинов удалялись в противоположном направлении. С ним были его жена, и сын, и Звонкий Жаворонок. Две Стрелы поехал с нашим маленьким отрядом, он должен был отвезти в деревню тело Вольного Ветра и сообщить о случившемся Зимнему Медведю.

— Я должна была присутствовать на погребении Вольного Ветра, чтобы оплакать его и самой положить свои косы на его тело, — пробормотала Гроза со своего стула. — Я должна была сама омыть его тело и одеть его в лучшие ритуальные одежды. Идущее Облако тоже должен был быть там. — Она перевела на мать свои заплаканные глаза. — Как я объясню отсутствие Вольного Ветра его маленькому сыну? Как я смогу сделать так, чтобы он сохранил живую память о нем, ведь он вскоре забудет даже то, как он выглядел.

— Ты найдешь способ, — сказала ей Таня. — Когда твой рассудок прояснится, ты найдешь ответы на многие вопросы, которые тебя сейчас тревожат. — Жизненный опыт подсказывал Тане, что лишь время способно вылечить израненное сердце дочери и облегчить боль от утраты Вольного Ветра.

В последующие дни Гроза была погружена в глубокую печаль. Ее горе было безграничным, и ничто не могло ее утешить. Она как потерянная бродила по дому, и только дети несколько отвлекали ее от тяжких раздумий. Однако каждый раз, когда она смотрела в маленькое, дорогое ее сердцу лицо Идущего Облака, она видела в нем отражение черт Вольного Ветра в миниатюре, и стрела жгучей боли пронзала ее сердце.

Долгие дни и ночи душа ее оплакивала свою утраченную любовь. В ее печальных глазах постоянно стояли слезы. Не проходило ни одной ночи, чтобы Гроза не кричала во сне, прижимая к себе подушку вместо утраченного Вольного Ветра. Даже сморенная сном, она все равно продолжала плакать, и сердце ее разрывалось от горя.

Гроза начала присутствовать на утренних молитвенных песнопениях своего отца, держа на коленях Идущее Облако, чтобы он мог научиться этому ритуалу от Адама. Часто она еще долго оставалась там после того, как Адам уводил Идущее Облако на завтрак, смотрела на восход солнца на востоке, туда, где ее возлюбленный был погребен за сотни миль от нее. Лишь пронизывающий холод заставлял ее возвращаться обратно в дом.

В эти дни Гроза не обращала на свою внешность никакого внимания. Единственный мужчина, для которого она хотела быть красивой, был отнят у нее навсегда. Она мало спала, и у нее совершенно отсутствовал аппетит, она страшно похудела и побледнела. Ее короткие волосы, хотя и начали снова виться, были тусклыми и безжизненными.

— Гроза, ты должна перестать вести себя так, — однажды выговорила ей Таня. — Разве в тебе нет ни капли гордости? Что бы подумал Вольный Ветер, если бы увидел тебя в таком состоянии?

Безразлично пожав плечами, Гроза ответила:

— Он бы понял, что я скучаю по нему и хочу быть с ним.

— Он также подумал бы, что ты сошла с ума, доведя свое тело до такого состояния, — резко сказала Таня. — Когда ты в последний раз смотрелась в зеркало? Ты похожа на жердь. Тебя ветром сдует.

— Мама, в последнее время еда не вызывает у меня никакого аппетита.

— Несмотря на это, ты должна есть, иначе заболеешь и не сможешь воспитывать детей, как хотел Вольный Ветер.

Строгое напоминание матери возымело свое действие. С чувством стыда Гроза вспомнила последнюю волю Ветра и поняла, что не может позволить себе нарушить эту клятву. С этих пор она насильно заставляла себя есть, хотя еда казалась ей безвкусной еще долгое время. Молодое тело Грозы постепенно начало приобретать прежние очертания, а лицо вскоре утратило изможденный вид, одежда перестала висеть на ней, как на скелете. Короткие черные волосы, завитки которых чудесно обрамляли нежное лицо Грозы, снова начали блестеть. Платья опять стали хорошо сидеть на фигуре, выгодно ее подчеркивая, и медленно, но верно темные круги под глазами начали бледнеть.

Ей было очень непривычно снова надевать юбки и блузки из хлопка или шерсти. Хотя Гроза всегда обожала атлас и кружева, ленты и банты, сейчас она с сожалением вспоминала об одеждах из оленьей шкуры. В ее теперешнем состоянии она не могла по достоинству оценить красоту нарядов, которые висели у нее в гардеробе. Она одевала их без комментариев, не волнуясь и не восхищаясь ими, как когда-то во времена юности. Теперь они потеряли для нее всякий смысл и служили лишь прикрытием телу.

Пытаясь вылечить Грозу от бессонницы, Таня посоветовала ей побольше гулять, и, если позволяла погода, они вместе отправлялись на верховую прогулку. Постепенно Гроза начала помогать в работе по дому, но с каждым днем ее все больше начинало тянуть в конюшню: в ней снова проснулась любовь к лошадям. Вскоре кожа молодой женщины обрела прежнюю упругость и здоровый вид, а свежий воздух углубил ее беспокойный, прерывистый сон.

День Благодарения наступил слишком быстро после приезда Грозы на ранчо, чтобы встретить его в подобающем для праздника настроении. В конце концов за что ей было быть благодарной? Ее муж погиб, дети осиротели. Даже когда она находилась в кругу любящей семьи, одиночество давило на нее, как мрачное темное облако. Не доев праздничную еду, Гроза извинилась и пошла к себе в комнату, чтобы уединиться в своей печали.

Каждый изо всех сил старался утешить и поддержать ее. Вскоре на ранчо приехали Марла и Охотник, и хотя ее подруга была на последних неделях беременности, она всегда находила время, чтобы поговорить с Грозой. За последний год Утренняя Заря расцвела и превратилась в темноглазую красавицу, но по-прежнему оставалась такой же милой и застенчивой. В свои семнадцать лет она полностью покорила бедного Стивена Керра, который из кожи вон лез, чтобы добиться ее расположения. И даже несмотря на свою глубокую печаль, Гроза была рада, что ее сестра наконец оправилась от шока после нападения на нее Роджера Уоткинса. Теперь Заря уже больше не собиралась уходить в монастырь, а говорила о Стивене и его планах относительно их будущего.

Стивен был старше Зари на полтора года и хотел стать юристом, как и его отец. На следующую осень он собирался поступить в университет и хотел, чтобы Заря поехала с ним уже как его жена. Происходя из состоятельной семьи, он мог содержать их обоих и говорил, что слишком любит Зарю, чтобы оторваться от нее на время учебы. Хотя до сих пор Заря еще не дала ему окончательного ответа, она была полна решимости принять его предложение.

— Я люблю его, Гроза, — призналась сестре Утренняя Заря.

— Тогда в чем же дело? — спросила Гроза, отвлекаясь от своих мрачных мыслей.

— Я не уверена, что хочу уехать отсюда и жить в чужом городе. Ты же знаешь, какая я робкая.

— Ты найдешь там друзей, Заря. Ведь все, кто тебя встречают, сразу же проникаются к тебе любовью.

— Кроме… — Заря остереглась произнести имя Роджера вслух, но по мрачному выражению, проскользнувшему у нее в глазах, Гроза поняла, кого она имеет в виду.

— Зачем ворошить прошлое? — сказала Гроза. — Ты знаешь Стивена с детства. Он тебя обожает и готов сделать для тебя все, что ты пожелаешь. Он никогда не причинит тебе боль. Вы ведь всегда были друзьями. Разве ты ему не доверяешь?

— Конечно, доверяю, — нахмурила брови Заря, — но я не уверена, что смогу быть такой женой, которая ему нужна. Ведь мужчины придают такое большое значение физической стороне брака, а я боюсь, что не очень для этого подхожу.

Гроза покачала головой, зная, что ее сестра должна преодолеть страхи, которые вселил в нее Уиткинс.

— Роджер, — плохой пример. Ведь любовь — это не боль и страх, а чудо, которое невозможно описать. — Она грустно вздохнула: молодое тело не забыло долгие ночи страсти, проведенные в объятиях Вольного Ветра. Ей не хватало его губ, нежно целовавших ее, и его гибкого тела, тесно прижимавшегося к ее телу.

— Занятие любовью может быть одним из самых прекрасных занятий, которое только знает женщина, а когда от этой любви рождается ребенок, она испытывает полное счастье.

— Надеюсь, что ты права, но ведь тебя никогда не пугал мужчина, как меня.

— Тогда поговори с Мелиссой, — мягко посоветовала ей Гроза. — С матерью Стивена плохо обошелся индеец-шайенн, взявший ее в плен, однако она преодолела свои страхи и вышла замуж за Джастина. Возможно, она лучше, чем кто-либо другой, сможет понять тебя и рассеять твои сомнения. Кажется, она вполне довольна отношением к ней Джастина.

Утренняя Заря хихикнула.

— Ты бы видела, как он схватил ее под омелой в прошлое Рождество! Ты права, я поговорю с Мелиссой.

Омела вскоре вновь появилась над широкой аркой, ведущей в просторную гостиную. Рождество нагрянул прежде, чем Гроза успела мысленно подготовиться к этому событию. Ее преследовали воспоминания о том, как она встречала Рождество с Вольным Ветром в Сент-Луисе. Хотя Гроза понимала, что должна пройтись по магазинам, чтобы купить подарки для своих родных и друзей, ей совсем не хотелось этого делать. В конце концов она заперлась в материнской комнате для шитья и изготовила подарки из хранившегося там материала. Таким образом она избежала необходимости покидать ранчо. Ей вовсе не хотелось ехать в город, так или иначе общаться с кем-то, постоянно при этом сталкиваясь с жалостью или презрением. Хотя Гроза прекрасно понимала, что с ее стороны было трусостью прятаться от любопытных глаз, она ничего не могла с собой поделать. Ее единственным желанием было запереться в одиночестве и предаваться горестным воспоминаниям в мирной тишине ранчо.

В дни, последовавшие за их приездом в Пуэбло, Джереми часто наведывался на ранчо. Иногда Гроза с изумлением отмечала, что ему удавалось преодолевать заснеженные дороги, в то время как никто другой не отваживался сделать это. Он не скрывал, что приезжал проведать ее и детей, которые в нем души не чаяли.

Ведь в ту роковую ночь Идущее Облако вцепился в него, как медвежонок в дерево. И теперь маленький негодник очень привязался к этому высокому белокурому мужчине с блестящими зелеными глазами. Анжела его просто обожала. В свои полтора года она очень разборчиво относилась к тому, к кому идти на руки, а к кому нет. И в данном случае Джереми был ее излюбленным насестом. Она карабкалась к нему на колени, таращила на него свои большие голубые глазенки, засовывала свой большой палец в пухлый ротик и ни за что не хотела слезать. Ее крошечные розовые губки недовольно кривились, когда он отвлекался на что-нибудь другое. Часто он так и сидел, пока она не засыпала, тесно прижавшись к его голове своей белокурой головкой. Было совершенно очевидно, что он нежно любит обоих детей.

Поначалу Джереми очень сочувствовал горю Летней Грозы. Он так же оплакивал потерю своего друга. Но поскольку время шло, а Гроза продолжала оставаться ко всему безучастной, он решился высказать ей свои соображения:

— Тебе надо начинать выезжать в город, Гроза. Ты ни разу не покидала ранчо с тех пор, как мы приехали сюда.

— Мне не хотелось, Джереми.

— А тебе не кажется, что ты прячешься здесь точно так же, как пряталась Утренняя Заря после нападения на нее Уоткинса?

Гроза ощетинилась, но Джереми не обратил на это никакого внимания. Это было единственной бурной эмоцией, которую она проявила с тех пор, как погиб Вольный Ветер. Все что угодно, даже гнев, было лучше, чем эта безжизненная отрешенность, которая завладела ее в последнее время.

— Ты считаешь меня трусихой, Джереми? — гневно спросила она.

— Да, — резко ответил он. — Я понимаю, что ты горюешь по Вольному Ветру, Гроза. Но твои друзья и родные очень беспокоятся о тебе. Ты по крайней мере могла бы навещать их время от времени. Ведь для того, чтобы тебя повидать, им надо совершить довольно долгий путь, а твои бабушки и дедушка да и Джордж с Элизабет не очень-то молоды. Тебе гораздо легче выбраться в город. К тому же, чего ты так боишься? Ведь немного поболтать вовсе не смертельно.

— Меня останавливает не только это. Я думаю о своем сыне. Ты сам знаешь, как обращались с Вольным Ветром, когда он мальчиком ходил там в школу.

— Да, но мне также известно, что Охотник и Стрелок тоже могли бы пострадать от этого предрассудка, но твоих родителей это не остановило.

— О чем это ты говоришь, Джереми?

Он твердо встретил ее взгляд, его изумрудные глаза с вызовом сверкали.

— Когда твоя мать впервые приехала в Пуэбло с двумя маленькими сыновьями, все знали, что она была пленницей шайенна. Они также знали, что Охотник и Стрелок были наполовину шайеннами. Поначалу Тане пришлось нелегко, но она резко давала отпор всякому, кто пытался высмеивать ее или ее сыновей. Она с гордостью провозгласила свою любовь к мужу-шайенну и не пасовала ни перед кем, будь то мужчина или женщина, кто пытался запятнать его или ее честное имя. Она бы плюнула в лицо любому, кто попытался бы это сделать, и защищала своих сыновей, как тигрица. Она ходила по городу с гордо поднятой головой, и никто не отваживался критиковать ее в открытую.

— Очевидно, ты думаешь, что я должна поступить точно так же, — надменно сказала Гроза.

— А разве ты не способна это сделать ради себя и своих детей? — спокойно парировал Джереми.

Это был вызов, прямой и откровенный, от которого Гроза не могла уклониться. С большим опасением она начала совершать короткие поездки в город. Сначала она лишь ненадолго заезжала к бабушкам и деду. Затем к ним прибавились Колин и еще парочка ее старых друзей. Постепенно Гроза начала заходить в магазины за покупками или просто для того, чтобы посмотреть на товары. И наконец она нашла в себе достаточно мужества, чтобы начать ходить на церковную службу вместе со своей семьей, зная, что весь город с любопытством смотрит на нее и на ее детей. Только к весне она освоилась настолько, что стала принимать приглашения на чай или тратить по полдня на хождение по магазинам.

Во время этих робких попыток Джереми всегда был рядом, спокойно подбадривая или подзадоривая ее, делая все, чтобы она начала общаться с людьми. Это произошло не в одно мгновение. Гроза была слишком глубоко погружена в свое горе, чтобы так быстро освободиться от тяготивших ее мыслей. Но мало-помалу она все-таки начала выбираться из скорлупы одиночества.

Рождество явилось для нее очередным испытанием. Весело разукрашенный дом резко контрастировал с подавленным настроением Грозы. В довершение ко всему на все праздники на ранчо приехал Джереми с тетей Элизабет и дядей Джорджем и постоянно донимал ее расспросами по поводу ее мрачного поведения и неулыбчивого лица.

— А чего ты ожидал, Джереми? — с досадой спросила она. — Я все еще скорблю по своему мужу, ведь не прошло и двух месяцев со дня его гибели. По-твоему, я должна пуститься в пляс на крыше?

— Любопытно было бы посмотреть, — усмехнулся он, затем добавил более строго: — Можешь ты по крайней мере хоть один раз улыбнуться ради своих детей?

Рэчел убедила почти всех своих родных встретить сочельник в церкви. Гроза отказалась, как и Марла, которая чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы ехать в город. Охотник решил остаться дома вместе с женой, а Джереми вызвался помочь Грозе присмотреть за детьми.

После того как все уехали, а Гроза и Джереми уложили Идущее Облако и Анжелу в постель, четверо оставшихся взрослых тихо наслаждались покоем, сидя в просторной гостиной, и на этот раз Джереми ничем не досаждал Грозе. Внезапно сидевшая в кресле Марла заметно напряглась, а ее сжатые в кулаки руки с силой прижались к бокам.

Гроза озабоченно нахмурила брови.

— Марла, дорогая, тебе больно? — наконец отважилась спросить она.

Марла начала было отрицать, но затем утвердительно кивнула.

— Да! — едва выговорила она.

Охотник посмотрел на свою жену одновременно со страхом и благоговением.

— О Боже мой! — воскликнул он.

— Нет. О мой ребенок! — поправила его Гроза с несвойственным ей в последнее время радостным смехом. Ей показалось забавным, что такой большой, сильный мужчина дрожит от страха при мысли о том, что у него сейчас родится ребенок.

— Расслабься, Охотник, — сказал ему Джереми, — поверь мне, это дело не быстрое. Паниковать будешь позже.

Марла смущенно улыбнулась.

— Я так и думала. Вот почему я раньше ничего не сказала.

Охотник озабоченно нахмурил брови.

— Когда у тебя начинались первые боли?

— Перед обедом, — робко призналась она.

Услышав ее ответ, Охотник подавил тяжелый вздох, а Марле едва удалось сдержать крик, поскольку резкая боль пронзила ее огромный живот.

Гроза вскочила на ноги.

— Ну что, Джереми, как ты смотришь на то, чтобы принять рождественского ребенка? Или нам с Марлой придется выкручиваться самим?

Джереми усмехнулся.

— Как в былые времена, а, Гроза?

— А мне что делать? — взволнованно спросил Охотник.

— Ты можешь расшнуровать дамские ботинки? — поддразнивая его, спросила Гроза.

— Конечно, нет!

— Тогда сиди и жди или ходи по комнате. Налей себе виски и расслабься.

— Может быть, мне вскипятить воды или еще что-нибудь? — не унимался Охотник.

Гроза рассмеялась — впервые по-настоящему рассмеялась с момента того рокового нападения кавалерии.

— Если только вздумаешь постирать белье. Мама уже все подготовила к этому событию.

— Не беспокойся, дорогой, — утешала его Марла, в то время как Гроза и Джереми помогали ей подняться с кресла, — я не думаю, что тебе придется долго ждать.

Марла была права: не прошло и двух часов, как Джереми и Гроза помогли ей освободиться от ребенка. Джереми передал орущего новорожденного Грозе, затем перерезал пуповину и завязал ее. Гроза быстро обтерла скользкое тельце ребенка и нежно положила его на руки матери.

— Твой сын, дорогая сестра, — сказала она немного охрипшим от волнения голосом, сдерживая выступившие на глазах слезы.

Лишь только Джереми собрался пойти и сообщить Охотнику радостную новость, Марла вновь застонала от боли.

— Минуточку, добрый доктор, — остановила его Гроза, — у Марлы продолжаются схватки.

— Это выходит послед, — объяснил он ей с порога. — Ты видела достаточно родов, чтобы знать об этом.

— Нет, Джереми, это определенно роды, — продолжала настаивать Гроза, в то время как Марла тяжело стонала.

Несколько минут спустя Джереми уже держал в своих больших руках крошечную кричащую девочку.

— Ну и дела! — восхищенно сказал он. — Я бы никогда не подумал, что ты вынашиваешь двойню, Марла.

Марла тихо засмеялась:

— Я тоже. А теперь ты уверен, что это все?

Гроза поместила крошечную дочку в другую руку ее матери.

— Дело сделано, — засмеялась она. — А теперь подготовимся к встрече с молодым отцом.

— Пойду подготовлю его, а не то, боюсь, его хватит удар, — галантно предложил Джереми, улыбаясь во весь рот.

Через час после этого, весело распевая рождественские гимны, из церкви вернулись родные Грозы. К их огромному удивлению, их пригласили посетить новорожденных Сэвиджей.

Охотник великодушно предложил своей сестре и Джереми оказать им честь и дать имена близнецам, что очень удивило Грозу, поскольку Охотник всегда придерживался шайеннских традиций.

Посоветовавшись между собой и получив одобрение Марлы, они назвали младенцев Кристофером и Каролиной в честь рождественских гимнов[2], которые их родные пели вскоре после их рождения.