Лезвия и кости

30

Адриан

Автобус въехал в Крествуд, и знакомые достопримечательности мало чем помогли мне успокоиться. Никому не говоря ни слова, я вышел из автобуса, мои шаги были быстрыми и целеустремленными. Все мои мысли были сосредоточены только на Сиенне, на том, чтобы вернуться к ней. Я запрыгнул в машину, и мотор взревел, подчиняясь моему настоятельному приказу. Поездка домой показалась мне мучительно долгой, каждый красный свет был испытанием моего терпения, каждый поворот напоминал о расстоянии, которое еще предстоит преодолеть.

Когда я приблизился к таунхаусу, меня начало грызть чувство ужаса. Ночной воздух, обычно спокойный и тихий, теперь нарушался тревожным свечением вдалеке. Сердце колотилось о грудную клетку, зловещий барабанный бой становился все громче с каждой секундой. Повернув за последний угол, я увидел ужасающее зрелище, от которого у меня кровь стыла в жилах — таунхаус был охвачен пламенем. Огонь жадно лизал строение, его разрушительный танец освещали мигающие огни пожарных машин и резкие блики машин скорой помощи.

Мой разум кричал, отрицая случившееся, — хаотичная симфония страха и неверия.

Сиенна.

Мысль о том, что она оказалась в ловушке внутри этого ада, вызвала волну паники, захлестнувшую меня. Я едва успел припарковать машину, выскочить из нее и помчаться к огню. Соседи удерживали меня, их крепкие руки резко контрастировали с хаотичной сценой, разворачивающейся передо мной. Я выкрикивал ее имя, но мой голос терялся среди трескающегося пламени и отдаленного воя сирен.

Даже на расстоянии жара была сильной — физическое проявление охватившего меня ужаса. Каждый всплеск пламени, каждый обвал древесины ощущался как личное нападение, атака на жизнь, которую мы с Сиенной начали строить вместе.

Сквозь хаос пробился далекий вой сирен. Не обращая внимания на мольбы соседей, пытавшихся меня удержать, я вырвался из их хватки, движимый одной отчаянной потребностью — найти Сиенну. Когда я приблизился к горящему зданию, жар от него обрушился на меня, как физическая сила, а воздух наполнился дымом и едким запахом горелого дерева и пластика.

Я протиснулся через входную дверь, которая шатко висела на петлях, и увидел внутри таунхауса кошмарный пейзаж из разрушений и пламени. Некогда знакомые коридоры теперь были неузнаваемы, превратившись в лабиринт из огня и обломков. Оглушительный треск пламени дополнялся зловещим скрипом строения, напрягавшегося под ударами. Глаза щипало и слезились от дыма, но я заставлял себя идти вперед, выкрикивая имя Сиенны, причем каждый крик был отчаяннее предыдущего.

Гостиная превратилась в адское пекло. Диван лежал в клочья, его ткань была сожжена неумолимым пламенем. Я лихорадочно осматривал комнату, сердце колотилось в груди, страх и адреналин подстегивали мои поиски. Жара стояла невыносимая, пот и копоть смешивались на коже, но я шел вперед, движимый слабой надеждой, что Сиенна все еще может быть там, где-то среди разрушений.

Я наткнулся на свою комнату — последнее место, где еще можно было искать. Открывшаяся передо мной картина остановила меня на месте. Там, среди хаоса и дыма, лежала Сиенна без сознания. Ее тело лежало у окна — явный признак того, что она отчаянно пыталась сбежать. Рядом с ней лежал Донован, тоже без сознания, и его присутствие подтверждало мои худшие опасения — он был ответственен за этот кошмар.

В тот момент казалось, что время остановилось. Выбор был очевиден: спасти Сиенну или Донована.

Не раздумывая ни секунды, я двинулась к Сиенне. Каждый инстинкт во мне кричал, чтобы защитить ее, спасти от ада, который создал мой брат. Я осторожно подхватил ее на руки, ее тело обмякло и не реагировало на мои слова, и вся тяжесть ее существования вдруг стала казаться мне одновременно драгоценной и хрупкой.

Я осторожно нес Сиенну сквозь дым и пламя, ее тело обмякло в моих руках.

Сквозь дымку пробился голос Донована, слабый, но настойчивый. "Я сделал это ради нас", — задыхался он, его голос напрягался от усилий и боли. "Я сделал это, чтобы… чтобы мы могли стать лучше. Чтобы мы были братьями".

Я сделал паузу, тяжесть его слов придавила меня в комнате. Я не знал, что он в сознании. Я даже не проверил.

"Вся моя жизнь была направлена на то, чтобы спасти тебя от самого себя, Донован", — сказал я низким голосом. "А ты этого даже не замечаешь". Внутри меня закипали гнев и разочарование, подстегиваемые годами сдерживаемых эмоций. "Ты думаешь, что я обязан, как твой старший брат. Но ты всегда поступал так, как хотел, прячась за обидой и горечью. Ты никогда не протягивал руку помощи, чтобы преодолеть пропасть между нами. Вместо этого ты намеренно забрал единственного человека, которого я всегда хотел. Что? Чтобы получить от меня реакцию?"

"Ты и ко мне не обращался!" выплюнул Донован.

Я кашлянул. "Может, и нет", — согласился я. "Я думал, что защищаю тебя от бремени, которое оставили после себя наши родители. Я не хотел, чтобы это бремя легло на твои плечи. Я хотел быть сильным для тебя".

"Я просто… я хотел брата", — сказал Донован. "А ты… ты никогда не хотел меня". Его кашель был слабым, тело боролось с дымом. "Я не понимаю. Она не семья".

"Она — единственная семья, о которой я забочусь", — огрызнулся я, крепче прижимая к себе Сиенну. "Она видит меня таким, какой я есть, Донован. А не как отражение твоих неудач. Ты настолько поглощен своей ненавистью ко мне, что лишил меня единственной хорошей вещи в моей жизни. И что теперь? Сжечь все дотла?" Я смотрел на нее, молясь, чтобы она была жива. "Я думал, что защищаю тебя. Я не знал, как вести себя после их смерти, и думал… ну, это неважно. Я вижу, что ошибался. И к тому времени для нас было уже слишком поздно".

Глаза Донована отчаянно искали что-то в моем лице. "Ты всегда будешь выбирать ее, а не меня, не так ли?"

Я отвернулся от него, на сердце было тяжело. "Нет никакого выбора", — сказал я. "Это всегда была она. Даже после всего, что ты с ней сделал… она все еще беспокоится о том, чтобы встать между нами. Она все еще заботится о тебе. О нас. Может быть… может быть, был шанс, но ты причинил ей боль. Ты был готов убить ее. И ты не сможешь вернуться после этого, Донован. Ты взрослый. Ты мог бы поговорить со мной. Но вместо этого ты играл в глупые игры и теперь получаешь свои глупые призы. Сиенна не виновата. Она ни в чем не виновата. Это моя вина, и она твоя. А ты слишком слеп, чтобы увидеть это. Ты даже не хочешь признать свою роль в этом. И это то, чего ты не понимаешь. Ты все еще дорог ей, но ты скорее хочешь увидеть, как она сгорит, чем признать, что я люблю ее".

"Ты не любишь ее", — слабо возразил Донован.

"Люблю", — подтвердил я. "Как только я смогу на ней жениться, я это сделаю. А ты… я не думаю, что ты будешь там, чтобы увидеть это".

"Ты оставляешь меня умирать?" Голос Донована был покорным, слабым отголоском того брата, которого я когда-то знал.

"Это постель, которую ты застелил, Донован", — сказал я, мой голос был холоден. "Ложись в нее. Я никому не помешаю спасти тебя… но в этот раз я этого делать не стану. Не после этого".

Отвернувшись от него, я вынес Сиенну из горящего дома, жара и дым окутывали нас, пока мы убегали. Единственное, что сейчас имело значение, — это ее безопасность и наше совместное будущее вдали от разрушений, которые учинил Донован.

Перемещение по горящей лестнице с Сиенной на руках было похоже на прохождение огненной полосы препятствий. Жара была удушающей, дым — слепящей, удушливой, грозящей захлестнуть нас обоих. Каждый шаг был борьбой с бушующим вокруг нас адом, пламя жадно лизало наши пятки.

Выйти на ночной воздух было все равно что возродиться из пепла. Прохлада внешнего мира резко контрастировала с адом, из которого мы только что выбрались. Я нес Сиенну прочь от горящего дома, каждый шаг подстегивался адреналином и непреодолимой потребностью видеть ее в безопасности.

Положив ее на траву, подальше от опасности, я проверил, нет ли признаков жизни. Ее грудь неглубоко вздымалась и опадала, что было небольшой милостью на фоне разрушений. Сирены становились громче с каждой секундой. Стоя на коленях рядом с ней и ожидая прибытия экстренных служб, я не мог не испытывать глубокого чувства облегчения от того, что она жива.

Я сразу же начал делать искусственное дыхание — автоматически сработали те навыки, которые я получил в рамках спортивной программы. Каждое сжатие, каждый вздох, который я ей делал, был мольбой о том, чтобы она вернулась ко мне. Мир вокруг меня померк, я полностью сосредоточился на бледном лице Сиенны, желая, чтобы она дышала, чтобы жила.

Наконец, спустя, казалось, целую вечность, Сиенна яростно закашлялась, ее тело дернулось, пытаясь выпустить дым из легких. Ее глаза открылись, во взгляде читались растерянность и страх. Она прошептала мое имя — слабый, хриплый звук, который был самым прекрасным из всех, что я когда-либо слышал.

"Я здесь, Сиенна", — заверил я ее, мой голос был густым от эмоций. "Ты в безопасности".

Я притянул ее к себе, обнимая. Потребность почувствовать ее, подтвердить, что она жива и реальна, была непреодолимой. Я держал ее так, словно она была самой дорогой вещью в мире.

Потому что так оно и было.

Ее тело дрожало — то ли от шока, то ли от холода, а может, и от того, и от другого. Я обернул вокруг нее свое пальто, пытаясь дать ей немного тепла и комфорта. Мерцающее пламя из дома отбрасывало на нас жуткий свет, но все, на чем я мог сосредоточиться, — это то, что Сиенна жива, здесь, в моих объятиях.

Все вокруг превратилось в размытое пятно, мир растворился в хаосе, пока бушевал пожар. Вой сирен пронзал воздух, становясь все громче, когда на место происшествия съезжались пожарные машины и кареты скорой помощи. Пожарные кишмя кишат в доме, и все это на фоне бушующего ада. Я отстраненно наблюдал за тем, как они борются с пламенем, как водяные дуги бьются с неумолимым огнем. Мое внимание было сосредоточено исключительно на Сиенне, ее благополучие затмевало все остальное.

Потушив последние языки пламени, пожарные вышли из тлеющих останков дома и осторожно вынесли бессознательного Донована. Его тело обмякло, его судьба была неясна. Парамедики сгрудились вокруг него, быстрыми и отработанными движениями перекладывая его на носилки. Неопределенность его состояния висела в воздухе тяжелым, невысказанным знаком вопроса, на который никто не решался ответить.

В разгар суматохи Сиенну осторожно уложили в машину скорой помощи. Я внимательно следил за происходящим, мой разум метался от беспокойства. Парамедики работали эффективно, проверяя ее жизненные показатели, а их голоса были сплошным потоком медицинского жаргона. Я наблюдал за ней, и сердце мое щемило одновременно от облегчения и страха. Она была жива, но масштабы ее страданий еще предстояло выяснить.

Поездка в больницу прошла в дымке красных и синих огней, а вой сирены постоянно напоминал об ужасе этой ночи. Я сидел рядом с Сиенной, держа ее за руку, ощущая тепло ее кожи и слабый пульс ее жизни. Ее лицо было спокойным в бессознательном состоянии.

В больнице Сиенну срочно доставили в отделение неотложной помощи, где ею занялись врачи и медсестры. Я остался в зоне ожидания, стерильные больничные лампы бросали резкий отблеск на разворачивающуюся драму. Казалось, время остановилось, пока я ждал новостей, а в голове прокручивались события этой ночи. Действия Донована, пожар, безопасность Сиенны — все это слилось в вихрь эмоций и смятения. Мне оставалось только ждать, надеяться и молиться о выздоровлении Сиенны и возможности возродиться из пепла этой катастрофической ночи.