Лицедей. Сорванные маски. Книга вторая

Глава 15

Диана

Я вспоминаю, какой беззаботной я была когда – то. Еще тогда Влада не было в моей жизни, и она не была омрачена тяжелым будущим, караулящим меня за углом, словно голодная кошка свой улов. Я, разбросив руки в стороны, бегу по ромашковому полю за дачей у бабушки, заливисто хохоча, и только глубокое синее небо над головою повисло, с завистью наблюдая за беспечной девчонкой. Крохотный домик, притаившийся на окраине густого леса, не поражал своей изысканностью и масштабами. Зато он запомнился теплом и любовью, пропитавшей каждый кирпичик простого маленького домика. Это время бесценное. И пусть я не познала материнской любви, но нельзя сказать, что я была несчастна. Наоборот. Понимаю, что воспоминания о матери хоть и вносили тоску в детское сердце, но не смогли его исковеркать и очернить.

Сколько воды утекло с тех пор. Сколько боли мне приготовило мне то самое бездонное голубое небо. Сейчас я почему – то вижу своего сына, бегущим по тому же ромашковому полю, только небо над его головой не такое синее и понимающее. Оно словно скинуло надоевшую маску безмятежности, решив, что достаточно претворялось, обнажая себя до неприличия, показывая свою мощь в жизни простых мелких людишек. Именно его вид глумливо давал понять, что жизнь и судьба моего сына будут крайне тяжелыми. И я до рези в глазах всматриваюсь черные клубы его облаков, пытаясь высмотреть все повороты и превратности судьбы, чтобы отвести от него беду.

Вид маленького мальчика, бегущего высоко поднимая ножки, сквозь белые маленькие цветочки бескрайнего поля, заставляет мое материнское нутро зашевелиться, и ощетиниться. Оно утробно рычит, всматриваясь за белый цветочный горизонт, выискивая угрозу для малыша. Оно готово рвать зубами и когтями любого кто причинит ему боль.

Вскрикиваю, и слезы привычно орошают бледные щеки. Если бы сейчас Влад предстал передо мной, я убила бы его голыми руками. Жалкий подлец. Злость и отчаяние вдохнули в меня силы ледяным дыханием.

Поднимаюсь, и устало плетусь в ванную, всматриваюсь в свое отражение. Волосы немытые и не чесанные сбились в огромную соломенную паклю, под глазами черные круги от бессонных ночей. Стягиваю с себя одежду и встаю под горячие обжигающие струи, смывая с себя собственную жалость, и апатию.

Вымывшись и расчесав до золотого блеска волосы, я уставилась в одно единственное малюсенькое окошко в ванной комнате. Оно позволяло увидеть лишь темное серое небо затянутое темно лиловыми тучами и отвесную крышу. И хоть весна уже обозначила свои права, но вероятно, что пойдет снег. С крыши висела огромная затейливая сосулька, всем своим видом обозначая право своего пребывания на отведенном месте.

Усмехнувшись, разглядываю ее неровные, узорчатые края, которые еще днем под весенним солнцем омывали ласковые потоки воды. И я как эта единственная и одинокая сосулька, которая то тает, то леденеет, под напором судьбоносных ударов. Но ничего. Я найду выход, даже если мне придется протиснуться в это крохотное окошко, но, черт возьми, я покину это место.

В замке повернулся ключ, и поспешила в комнату, радостно встречая молчаливую горничную.

– Влад не появлялся? Мне нужно с ним поговорить. Прошу тебя.– Добавляю, видя ее колебание.

– Вижу вам уже лучше.– Впервые заговорила она, – но я не могу ничем помочь. Хозяин отдал лишь оно распоряжение, – не спускать с вас глаз. Он вылетел отсюда как ошпаренный, и больше не появлялся.

Ее слова едва не заставили меня жалобно застонать. Они швырнули меня обратно в то состояние, из которого я с трудом выбралась.

– Пожалуйста, помоги мне. Мой сын. Он совсем один, ему только три месяца от роду, он очень нуждается во мне. Дай позвонить! Тебе требуется лишь дать мне телефон!

– Простите, но я не могу. Хозяин дал четкие указания на этот счет.

– Черт возьми, ты же женщина! И у тебя наверняка будут дети! Поставь себя на мое место! Мне нужно знать, где мой малыш, – заголосила я, падая на ковер, хватая ее за подол. Сердце снова пронзила тягучая боль, заставляя задохнуться.

Она в ужасе отскочила в сторону, зацепив поставленный на журнальный столик поднос. Он с грохотом упал на пол, расплескав бульон на светлый ворсистый ковер.

Сквозь бурю одолевающих чувств не замечаю мужчину в дверном проеме, прислонившегося плечом к стене, и лишь когда он отрывисто засмеялся, вскочила в ужасе, замерев на месте.

– О, Ди, ты как всегда, в очередной лаже. Приятно, что ты все же не изменяешь своим привычкам попадать в разное дерьмо.

Илья вольготно прошествовал в комнату, переступив через перевернутую посуду и пятно от бульона, уселся в кресло. Весь его вид кричал о достатке. Темно бордовая рубашка – поло оттеняла его тонкую красоту. Темные брюки ладно сидели на крепких бедрах, на руках блестели дорогие золотые часы.

– Материнство пошло тебе на пользу, Ди. Прекрасно выглядишь.

– Я могла бы сказать, что рада встречи, только прости, не буду врать.

– За что я всегда тебя любил, так это за твою неспособность лгать, милая.

Жестом приказал горничной удалиться, что та сделала с огромным удовольствием.

– Ты здесь. Зачем пожаловал? Влад послал посмотреть, не сдохла ли я тут от отчаяния?

– Фу, как грубо, Ди. Тебе не идет выражаться.– Он скривил чувственные губы, продолжая блуждать по мне взглядом.

За неимением одежды, я вынуждена была носить футболки и рубашки Влада, доходившие до середины бедра. Белья у меня не было, и сейчас Илья уставился на затвердевшие от холода после ванной соски.

Я равнодушно встретила его взгляд, поражаясь собственной реакции. Мысленно поблагодарила Абу за тот стержень, который образовался внутри благодаря ему.

– Насмотрелся?– Спрашиваю, сжимая кулаки. Его вольность не осталось без внимания.

–Как сказать. Я порою завидую сам себе, что не встретил тебя до Влада, – прошептал он, скорее себе, нежели мне. Его глаза замерли на моих губах, отчего я непроизвольно их облизнула. Илья спрятал взгляд, тут же натянув маску известного мне балагура.– Но ты права лишь в одном. Влад действительно отправил меня сюда. Вернее за тобой.

– Я не уеду без своего сына.– Закричала я, закипая еще больше. – Как Влад посмел бросить его, заперев меня здесь! Я клянусь, что вырву его черное сердце!– Разъяренной фурией металась по комнате, бросая пылающие взгляды на замершего Илью.

– Видимо, и Влад пожалел свое черное сердце, поскольку твой сын уже в России. Он забрал его, прохрипел мужчина, расстегивая верхнюю пуговицу.

Я остановилась, замерев, боясь, что ослышалась. Облегчение затопило каждый кусочек моего тела, омыло растревоженное сердце.

– Как он? С ним все в порядке?– засыпала вопросами Илью, продолжавшего заторможено следить за моими метаниями.

– Твой сын в полном порядке. Кстати кремень, малой, подозреваю весь в отца. Отказывается, есть с чужих рук. Как видишь, забота о его здоровье и самочувствии заставили Влада сбавить обороты и вернуть тебя, так сказать в лоно семьи.

– О, Боже, Артем все это время не ел? – Я снова заметалась, кастеря на чем свет стоит упрямого Влада, не замечая перемены Ильи. Его глаза пожирали каждый кусочек обнаженного тела, царапали высокую упругую грудь, все еще полную материнского молока. Слава Богу, когда пришел второй прилив после длительного отсутствия, я догадалась его сцедить. Прогнала от себя воспоминания дикой боли, которую принесла мне вся процедура, вперив взгляд в подозрительно притихшего Илью.

– Он за все ответит.– Пообещала я.

– Не сомневаюсь, Ди, – глухо проговорил Илья, – поскольку мы пришли к обоюдному согласию, предлагаю, поторопиться. Твой Артем, тертый калач, орет так, что охрана на улице содрогается от зубовного скрежета. Полетим как короли, на личном самолете его величества.

– Я готова. – Бросила через плечо, направляясь к выходу.– Я думаю, ты потерпишь мой вид, потому что я не вернусь в отель в таком наряде.

И поспешила прочь из ненавистной комнаты. Илья, ослабив еще одну пуговицу рубашки, вытерев пот со лба, последовал следом, улыбаясь своим невеселым мыслям.

Перелет занял несколько часов, и уже вскоре, я выходила из черного внедорожника в одной черной шелковой рубахе Влада, и в комнатных тапочках возле внушительного трех этажного особняка отделанного белым мрамором. Весь его вид внушал чувство благоговения и душевного трепета,

Широкие белые ступеньки вели к просторному белому крыльцу, увитому диковинными алыми и черными розами.

Они яркими темными пятнами алели на белоснежной отделке дома, словно порочные связи на репутации благопристойной девицы. Идеальные балконы, подсвеченные неоновыми огоньками, отнюдь не портили общего впечатления всего дома, лишь добавляли легкий налет таинственности и изысканности. Где –то за его стенами находился Влад, мой мучитель и мужчина который подарил мне сына. Вздрагиваю, прислушиваясь к внутренним чувствам, отчетливо выделяя страх, который поднимался из самых глубин моей души.

Илья, деликатно кашлянув, оторвал меня от созерцания дома, и, положив руку мне на спину, подтолкнул к крыльцу. Я взлетела по широким мощеным ступеням, и уже вскоре оказалась в объятиях Эммы Петровны.

–Ох, девочка моя, как же хорошо, что ты жива и здорова! Я молилась за тебя, столько ночей не спала…

– Эмма Петровна, спасибо… – замерла я не находя слов,– возможно именно ваши молитвы предавали мне сил. – Тихо проговорила я, бросая взгляды по сторонам, опасаясь увидеть Влада.

–Он уехал по делам,– замелила экономка, лукаво подмигивая.– Пойдем наверх, твой сынишка нас совсем измотал.

Стоило ей только проговорить эти слова, как откуда – то сверху послышался отчаянный детский крик. Малыш как – будто почувствовал присутствие матери, требуя немедленно ее к себе.

Ворвавшись в комнату, я замерла на пороге, быстро отыскав его взглядом и уже через секунду, вдохнула его аромат, крепко прижав сына к себе. Артем замолчал, радостно встречая меня взглядом зеленый глазок, семеня кулачками, выпятив нижнюю губку, разыскивая свой источник питания.

– Ах, ты, мой малыш, проголодался? Мама твоя уже здесь, рядом с тобой,– аккуратно опустилась в белое плетеное кресло – качалку, устраивая сына на груди. Через секунду малыш уже громко причмокивал, спешно глотая бьющие струи молока.

Какое же облегчение. Мысленно поблагодарила Господа, любуясь наморщенным носиком, и ямочкой на пухлой щечке, появляющейся каждый раз, когда малыш глубоко втягивал в себя сосок.

Насытившись, Тёма потянулся, поулыбавшись матери, с чувством выполненного сыновьего долга, вскоре засопел, уткнувшись в материнскую грудь. Переложив ребенка на широкую кровать, осмотрелась по сторонам. Отделка комнаты выполнена в бело голубых тонах, и удачно гармонировала с голубой мебелью и молочными широкими портьерами. Поверхность столика и тумбочек завалена пачками смеси, которую Артем без сомнения не оценил. Тут же были памперсы, различные присыпки, ворох одежды, великоватой немного, но, тем не менее, отличного качества.

Разложив все по полочкам, убрав ненужные смеси, и наведя порядок в комнате, я убедившись, что сын крепко спит, засобиралась вниз, в надежде что Эмма Петровна поможет найти хоть какую – то одежду. Вид рубашки Влада сейчас казался неуместным и чрезвычайно порочным.

Но спустившись в холл, я замерла на последней ступени, натолкнувшись на Влада, передававшего пальто горничной, и повернувшегося, чтобы помочь раздеться блондинке. Той самой. Она томно повела точеным плечиком, скидывая соболью шубу, что то тихо говорившая моему бывшему мужу. Собственническим жестом, поправила вечно падающую на лоб прядь волос, скользнув ладонью по чувственному капризному изгибу губ.

Меня опалила ревность. Ослепила.

Обожгла кислотой, сжирая куски плоти, выбивая почву из-под ног. Все тело охватила дрожь, отдаваясь в каждом оголенном нерве. В то мгновение я забыла обо всем на свете, оглушенная, понимала, что сейчас они обратят на меня внимание, и отчаянно пыталась взять себя в руки, сгорая от ненавистного чувства.

– Что здесь делает эта шлюха, Влад?