Лицедей. Сорванные маски. Книга вторая

Глава 18

Влад

Меня засасывает в какой – то липкий вакуум, и все что я могу – это цепляться взглядом за лежащего на диване ребёнка, лепечущего что – то одному ему понятное. Он весело дрыгает ногами, ни сколько не обращая внимание на дискомфорт, высоко их задирая, и поглядывая на меня своими огромными сканерами, в поисках одобрения. Улыбаюсь одними губами, но и этого мальцу достаточно, чтобы заработать крошечными ножками в два раза быстрее.

Снова и снова я возвращаюсь взглядом туда, где пестреет яркая россыпь, точно такая же, как и моя, и если верить тем записям в дневнике моей матери, и у моего отца, которого я не знал.

Прочитав о том, что все мужчины моего семейства, фамилию которого она не назвала, имели отличительный знак, я не поверил, не акцентировал на этом факте внимание, хотя у меня эта самая отличительная черта имелась. Согласитесь, смахивает на какую – то бабскую блажь, особенно если учесть, что писавшая женщина регулярно прикладывалась к бутылке.

Но сегодня, как – будто сам бес погнал меня, крепко схватив за шиворот, как вшивого кота, изо – всех сил прикладывая мордой о гранит реального факта. Придирчиво рассматриваю ребёнка, глядя на него другими глазами, в попытке отыскать внешнее сходство. И сердце делает кульбит, замирает, чтобы потом помчатся с огромной скоростью. Их много. Слишком много. Линия бровей, цвет, и разрез глаз. Крошечные пальчики, ноготки.

Но и самое главное. Я же его узнал, черт возьми. По запаху. По тому, как зверь внутри довольно урчит при виде малыша. Лакается к нему. Я думал он принял его, потому что запах Ди его пропитал, но оказывается, не только ее.

Беру его на руки. Сын. Господи, Боже. Я и мечтать о таком не смел. Никогда.

Закрываю глаза, уносясь туда, куда сбегает снова и снова мое сознание.

***

Я уже не мальчишка, но еще и не мужчина. Все чаще задумываюсь о том, чтобы остаться здесь. Вместе со всеми. Сгнить в той яме, которую я так старательно готовлю для всех.

Не должны такие звери, как мы расползтись по миру. Слишком опасно.

Поднимаю глаза, и смотрю в синее бескрайнее небо. В душе пустота, и ничего не способно ее заполнить. Она разрастается из года в год, как раковая опухоль, сжирает все живое и светлое, что когда – то было в маленьком мальчишке.

Суровая реальность быстро сбила апломб надежд и глупых мечт. Усмехаюсь собственной глупости. Ну, надо же, каков дурак.

Я мечтал о том, что когда наступит время, и я выберусь отсюда, заживу как обычный простой человек. Заведу семью, в конце концов.

Только в реалии, я даже не ожидал, что пройдя суровую школу выживания, стану другим человеком. Безжалостным. Чудовищем во плоти. Я чувствовал этого зверя в себе. Он шевелился, царапался, и при подстерегающей опасности вскидывался, кидая меня вперед. Это вторая моя сторона, о которой никому не известно. Я оберегаю ее как священную тайну, хотя давно не верю в Бога. Именно он растил меня, воспитывал звериными повадками, сделал меня тем, кем я стал. И все человеческие ценности, так остались для меня лишь строчками в тех книгах, которые нам не разрешали читать. Которые я воровал в библиотеке.

Старичонка, посуливший мне когда – то могущество не сказал какова будет цена за мою власть. Смолчал, дабы добиться от пацана послушания, и дальше разрабатывать его.

Сегодня я забрал его жизнь. И оставил здесь, где он провел большую часть своей жизни, в стремлении оставить в истории след, уродуя и истребляя маленьких детей. Вздрагиваю, и глотаю слезы. Вчера я видел их.

Десять. Я даже сосчитал их. Десять пятилеток. Крепкие мальчишки резвились в боксе, не подозревая, что уже возможно завтра их не станет, а те, кто чудом останется жив, навсегда канут в кровавых лабиринтах Черты.

Промучившись всю ночь от бессонницы, я пробрался в лабораторию и долго смотрел на спящих детей. Решая. Анализируя. Взвешивая все риски. А уже утром стоял перед стариком, я никогда не называл его по имени, так как они просто забрали мое, умело дергая за те нити, которые он сам вложил мне в руки. Правильно подобранные слова, слог за слогом привели его в ловушку.

Теперь он будет здесь вечность.

Смерть его не была легкой и быстрой. Но, нужно отдать должное старику, он достойно принял ее. Долго ломался и не хотел говорить. Но ведь у меня все говорят. И он это отлично знал.

И заговорил.

Планы. Серии вакцин. Описание действия каждой. Слушая его, меня била дрожь отвращения. Они знали, что дети не выживут. Им нужно было проверить степень мутации, чтобы потом перестроить код.

Блять. Смотрю в сморщенное лицо, и задушить хочу. Но сдерживаюсь. Не будет быстро. И безболезненно не будет.

Я мучал его до самого заката. Умываясь его кровью, как когда – то обещал ему. Выдрал живьем его гнилое сердце, и вложил ему в руку. Он с удивлением глянул на него и отошел в ад.

В эту же ночь я спалил лабораторию. Никто не выжил. Никого не пожалел. Все сто двадцать человек, трудившихся на «благо» своей страны заживо сгорели.

Под утро отвел детей в скалы, где они провели почти месяц, предварительно снабдив припасами. Они так ничего и не узнали. Продолжали весело резвиться, наслаждаясь жизнью, которая едва не оборвалась в жутких муках.

Уже к вечеру я держал в руках анализ исследований, проводимых надо мной. Внутри все дрожало от жалости к самому себе. Своей загубленной судьбе. Тогда я впервые и единственный раз в своей жизни заплакал. Слезы катились по каменному лицу, окончательно смывая все то, чем я так мечтал. Ярость сгорела вместе с тлеющей бумагой, которая хранила роковую запись о мутирующем геноме.

И первым делом выбравшись отсюда, я добровольно себя стерилизовал.

***

Возвращаюсь в реальность, и вижу спящего сына. Сын. В который раз повторяю про себя. Смакую это чужеродное слово. Привыкаю к нему. Он развалился на моих руках как на кровати, свесив одну ножку, для удобства второй уткнувшись мне в живот. Пухлый ротик приоткрыт, из него доносит едва слышное сопение.

Он уснул в моих руках, почувствовав надежность и защиту. Как – то услышав из разговора Ди с экономкой, что малыш не уснет ни с кем кроме нее. Ему, видите ли, важно чувство защищенности. И сейчас глядя на спящего сына, меня распирало от счастья и удовольствия.

Не раздумывая иду с ним на улицу. Да, да мне просто захотелось показать всем, что вот он, мой сынок, преспокойно спит на руках, свесив ножку. И ему тепло и уютно.

Окидываю взглядом девицу, которая приехала из агентства. Что они курили, когда решили ее прислать в мой дом?

Чертыхаюсь мысленно, наблюдая, как эта швабра на высоченных шпильках, тащится ко мне. Решаю сам отнести ребенка наверх, игнорирую по пути ее назойливый флирт.

Осторожно перемещаю сына в кроватку, укрываю одеялом и включаю ночник. Рука на автомате тянется к нему, как только в мозгу вспыхивает тот факт, что ребенку будет уютнее с приглушенным мягким светом.

Устроив ребёнка, делаю знак следовать за мной, скривившись от того, как вспыхнули надеждой ее жадные глазенки. Уже в коридоре хватаю эту блядь за горло, приперев к стенке, опаляя презрением и отвращением.

– Слушая меня сюда, милая. Ты здесь только с одной целью. Поняла? С одной. И если с этим ребёнком что – то случиться по твоей вине, я собственноручно живьем сдеру с тебя кожу. Это первое. Второе. Никакого сраного траха в твоем исполнении быть не может. Я не хочу, что какая – то блядь трогала этого малыша. Усекла? И третье. Я тебя нанял. И только я могу отпускать тебя, или дать пня под зад. И если я сказал двадцать четыре на семь, то блядь, будь уверена, что так и будет. А сейчас пошла и сняла эти блядские тряпки с себя и оделась так как того требует твое присутствие здесь!

Отшвыриваю ее, в сторону и ухожу, не обращая внимание на вспыхнувшее обидой лицо. Злость клокочет внутри, требуя выхода. Шалава, блядь, сраная. Надо будет завтра позвонить в агентство и размотать их там к херам. Они что там, блядь шлюх держат вместо нянь? Сдерживаю себя, сжав руки в кулаки, но как только переступаю порог, картинка, открывшаяся перед глазами, срывает все тормоза, и я лечу в пропасть, под пронзительный звук этих самых сорванных тормозов.

Не вот что за блядь? На минуту нельзя оставить ее. На блядскую гребанную минуту. Крадусь зверем ближе, уже мысленно поломав этого сосунка, Олега, кажется, уткнувшего в ее волосы, что – то жарко шепча. Отмечаю ее взволнованность, и нервно подрагивающие длинные тонкие пальцы, держащие высокий бокал.

Мне казалось, что внутри меня натягивается невидимая струна, дрожит, выворачивает нутро наизнанку, мешает дышать. Никогда раньше не испытывал этого чувства. Тоска. Я безумно тосковал … по ней, за что сейчас себя ненавижу. За адскую зависимость. Одержимость.

За то, что скучал, видел во сне каждую ночь, просыпался, задыхаясь от боли и дикого возбуждения, которое не мог утолить. Во сне я почти счастлив, но стоило открыть глаза, как снова возвращалось это тянущее чувство тоски… и потребности. Отчаянно хотел снова почувствовать ее тело, увидеть ее лицо, заглянуть в глаза. Невыносимо, до дрожи, до боли хотел к ней.

И эти чувства бесили меня, мешали, отвлекали. Как же я устал бороться с ними, устал контролировать то, что не поддавалось никакому контролю. И тогда в душе поднималась ярость. Она притупляла чувство тоски и заставляла вновь ненавидеть ее и желать. До дрожи. Да адских судорог. Нутро скрутило острой болью, и я зашипел, сквозь сжатые зубы, заставляя себя расслабиться, и сделать вдох, глядя в глаза расплавленного золота.

Наконец, она поднимает взгляд, и виновато его отводит, а у меня только одно желание пульсирует. Уступить своим демонам. Схватить ее за волосы и потащить в дом. Поставить ее раком, и отъеб*ь, как она того заслуживает. В штанах мгновенно стало тесно, и член болезненно уперся в плотную ткань брюк, даже поморщиться пришлось. Мысленно раскладываю ее в своем кабинете, не сводя глаз с пухлых губ, которые она то и дело облизывает, приковывая не только мой взгляд, но и этого сосунка, слюна которого уже закапала всю скатерть.

Пропускаю момент, когда Янка потребовала сатисфакции. Мозг включается, когда эта стерва кинулась с ножом на нее. Все звуки разом обрушились на меня, выбивая почву из – под ног, и скручивая внутренности жгутом.

Благо охрана скрутила эту падлу, иначе я сам бы скрутил этой шлюхе шею.

Как в бреду иду в дом, на дрожащих ногах, холодея от одной только мысли, чем все могло закончиться. Отдаю приказ тому самому Олежке увезти Янку из дома, как можно дальше, и проконтролировать, чтобы эта стерва не вернулась больше, желательно вместе с ним.

Иду в кабинет, но Ди там нет.

Закипаю, направляясь к ней наверх, готовый ко всему, но не к тому, что она там творила.

Комната пуста, я уже было решил, что она свинтила в своей лучшей манере, когда до моих ушей доносится шум воды и томный приглушенный стон. Каждый волосок на моем теле подобрался, безошибочно определив природу этого стона. Не помню, как добрался до нее, все как во сне, только дико, до боли пульсирующий стояк, отпечатался в горящем сознании.

Слежу за мутным хрупким силуэтом за стеклом, руки скользящие по точеному телу. Как в тумане отмечаю ее неторопливые движения, крошащие остатки моего самообладания. Сжимаю руки в кулаки, испытывая острое желание прикоснуться к ней, до зуда в кончиках пальцев. Сейчас это разъедающее жгучее чувство стало еще сильнее, и тьма внутри заворачивалась тугим комком, искала выход и бесновалась, причиняя боль.

Хватаю ее, вжимаю в себя, в стремлении раствориться в кипящем золоте ее глаз, заглядывая в них как побитая собака. Опускаю глаза ниже, на ее порочный сочный рот. И все.

Дальше только голые инстинкты, вопящие, оглушающие.

Заставляю ее опуститься на колени, и коснуться меня там. Она послушно опускается, и я лечу в пропасть, глядя как полные губы обхватывают мой член, успев в полете ухватить за хвост мысль, что

Абу все – таки был прав.

Она ох*енно сосет.

Когда больше нет сил терпеть, и жилы выворачиваются наизнанку от напряжения, поднимаю ее набрасываюсь на тонкое дрожащее тело. Слышу ее вскрик. Он оседает во мне сладостной аскомой, сводит судорогой внутренности и заставляет биться в агонии.

Как же я хочу ее. Хочу сладкие губы. Хочу трогать мягкие волосы, целовать шею и грудь. Хочу кусать, потому что мне нужно чувствовать этот вкус и видеть на ее коже свои отметины. Я хочу пройтись языком по до одури желанному телу, все ниже и ниже, а потом дотронуться кончиком до губок между ног. Тебе ведь понравилось, когда я делал это? Я буду лизать тебя там, и держать твои бедра, не позволяя вырваться. А потом… Потом я возьму тебя за волосы и отымею так, что ты не сможешь ходить. Я буду делать это снова и снова, вколачиваться в твое нежное тело и ты будешь просить меня не останавливаться… – А еще я накажу тебя, потому что очень хочу тебя наказать… Не понимаю что произношу это все в слух, вколачиваясь в ее тело, прижатое к холодному кафелю, омываемому горячей водой.

Жадно ловлю обжигающие потоки ртом, кусая и злясь на них.

Только я могу касаться этого тела. Только я.

Диана

– Мы едем в Париж и точка. Советую тебе не тратить время на препирательства и собрать вещи! – Ушам своим не верю, после вчерашней ночи его ледяной тон, наотмашь бьет по нервам. За непроницаемой маской нельзя было разглядеть того объятого пламенем мужчину, который шептал о своей страсти. Эти два человека так гармонично уживающихся в одном, начали не просто бесить, а подталкивали к обрыву пропасти.

Пытаюсь проникнуть под эту маску, в надежде убедиться, что этот безумный взгляд не принадлежит моему мужчине. Взъерошенные волосы и круги под глазами, как – будто Влад провел бессонную ночь, и лишь привычная ироническая улыбка никуда не делась.

– Я не смогу оставить сына, точка. – Отвечаю в тон ему, – и потом, у тебя есть, кому составить компанию.

– Диана, – начинает закипать, отчего по моей спине заторопились мурашки, но я упрямо вздернув подбородок, не собираясь идти на попятый. – Мои приказы не обсуждаются. Они выполняются. Четко и беспрекословно.

– Ты спятил, Влад?!? – Моя выдержка дает трещину, – Ты предлагаешь мне оставить сына на эту… эту… – перевожу дух, обрывая сама себя, покраснев от того слова которое едва не вырвалось, – ты сам видишь, что она не сможет с ним и пяти минут пробыть! И потом, он грудной, и совсем маленький, чтобы таскать его из одной сраны в другую.

– Эмма Петровна о нем позаботится. Нас не будет всего два дня. И потом, я знаю, что можно оставить ребенку молоко. Твое.

Когда суть его слов все же достигла сознания, я покраснела.

– Ты подготовился, как я вижу!

– На этом и закончим. – Открыв документ, и принялся его изучать, как – будто меня здесь нет. Стиснув зубы, я отправилась к себе. – У тебя есть час.– доносится мне в спину.– Сегодня вечером состоится прием в гостинице примыкающей к Лувру. Завтра ночью мы вернемся.

Эмма Петровна ворковала с Тёмкой, который весело поддерживал ее болтовню громко распевая. Пристально окинув меня взглядом, с улыбкой произнесла:

– Вижу, Влад уже сказал тебе о своем решении. Не волнуйся милая, мы отлично справимся с малышом. Правда, Тёмушка?

– Дело не в этом, Эмма Петровна, а в том, что перепады в настроении Влада меня просто выводят из себя. Он мне приказал! Приказал! Так и сказал, мои приказы выполняются четко и беспрекословно!

– Может он просто побоялся просить тебя полететь с ним, дорогая? Вдруг ты откажешь?

– И я бы отказала. – Бросаю, стягивая волосы высоко на макушке.– А Яночка как же? – Спрашиваю как бы, между прочим, затаив дыхание, ожидая ответа.

– Влад приказал вывезти ее с дома. По – моему, это надо было сделать уже давно. Видит Бог, как я от нее устала. – Вздыхает, качая головой. – Для меня она из породы дворняжек, уж прости меня милая, которая отчаянно хочет стать породистой сукой. Но ведь душонку дворняги не скроешь, хоть она и старалась. Но все ее потуги оставили Влада равнодушным, даже более того, они его раздражали.

– Странное у вас, Эмма Петровна сравнение. Я даже боюсь, спрашивать на свой счет.

– О, дорогая здесь тебе совершенно нечего волноваться. Ты эталон женственности и красоты. Влад давно потерял голову. Уж поверь моему опыту. От того и приказывает, надеясь добиться своего не мытьем, так катанием.

– Влад умеет приказывать, – стараюсь спрятать волнение, вызванное ее словами. То, что он выставил Янку за дверь, отозвалось во мне некой тревогой, щедро приправленной женским триумфом. – Вы уверены, что справитесь без меня? – Перевожу тему, пряча ликующий взгляд, впрочем, от доблестной Эммы Петровны ничего скрыть невозможно. Она понимающе улыбнулась, беря Артёма на руки.

– Совершенно. Тем более Владислав Генрихович битых два часа давал инструктаж. С утра приехали еще безопасники из его компании. Для его спокойствия, как он выразился. К тому же мы с Артёмушкой и соскучиться не успеем, как вы уже вернетесь. Правда, малыш? – Мальчик завозился в руках экономки, норовя ухватить ее за тщательно уложенные локоны.

Обсудив еще какое – то время детали, я вздохнув, взялась за крайне неприятную процедуру – сцеживание молока.

Во время перелета Влад решал какие – то жизненно важные вопросы с пилотом своего самолета, избегая моего общества. У меня же получилось немного поспать, поэтому в Париж я прилетела полная сил, чего нельзя было сказать о Владе. Черный костюм делал его мрачным, и до боли недосягаемым. Темный ежик волос подчеркивал высокие скулы и аккуратный высокий лоб. Весь его облик буквально кричал об опасности, и я задохнулась от догадки пронзившей мой мозг.

Оставив меня в номере, Влад ушел, как он выразился по делам, объявив, что вскоре прибудет курьер с платьем и стилист. Сцепив зубы, глотаю горечь. Снова меня наряжают, не спросив моего мнения.

Приняв ванну, и высушив волосы, я переместилась к бару налив себе вина. От тонкого вкуса и ароматного пряного букета мое настроение поползло вверх, и через полчаса я с улыбкой встречала курьера.

Развернув платье, я потеряла дар речи. У Влада поистине шикарный вкус. Надеваю его, затаив дыхание, рассматривая свое отражение с благоговением.

Молочный шифон струился изысканными волнами, огибая стройные ноги и точеные бедра. Полностью закрытый перед подчеркивает высокую грудь, тогда как спина открыта, и закреплена сзади на лопатках лишь тонкой филигранной цепочкой, усеянной камнями, край которой струиться вдоль спины, приковывая к себе внимание.

Весь образ делал акцент на невинности и свежести. На губах появляется грустная улыбка. Именно эти качества хотел подчеркнуть во мне Влад. Качества, которые взяли и грубо растоптали.

Стилист, молодая девушка француженка восхищенно рассматривая меня, щедро разбавляя русский язык французким диалектом. Она выбрала высокую прическу, открыв спину, возразив, что такое сокровище грех прятать.

Покончив со сборами, я предложила девушке вина и мы разговорились, коротая время до прихода Влада.

Ровно в восемь Влад вошел в номер и замер на пороге, впившись в меня зеленым беснующимся взглядом. Я тоже, под стать ему открыв рот рассматривала его. Облаченный в черный костюм тройку, проигнорировав принятый во Франции дресс – код, он выглядел до одури сексуально и опасно. Лишь одна деталь вносила изюминку в его греховный облик. Белые запонки, усеянные камнями, и такие часы на руке. Изысканные и кричащие.

Девушка – стилист алчно разглядывала Влада, скользя взглядом по мощной фигуре, задержавшись на руках. Влад в привычной манере растянул губы, взглядом указывая на дверь, а мне захотелось стукнуть его по голове.

Он прекрасно знал, какое впечатление производит на женский пол, и его позерство поднимало в душе цунами неконтролируемой ярости.

– Великолепно выглядишь, Ди. – Рад, что платье тебе подошло.

– Спасибо, ты как всегда попадаешь точно в цель, – произношу, растягивая слова.

Влад, хмурится, подходит ближе и берет пальцами за подбородок, заставляя смотреть в глаза.

– Что произошло? Тебе не нравиться? – В его глазах появляется настороженность, и я уступаю ему, боясь, что он поймет истинную причину моего недовольства.

– Ты же знаешь что понравилось. Ты вообще знаешь меня, как никто другой.

– Тогда что? За Илью переживаешь? Или за сосунка- Олежика? Или может тебе взгрустнулось из – за Абу?– Хрипит, нервно сглатывая.

Вскидываю взгляд, потеряв дар речи. Но стальные пальцы не отпускают, не дают увернуться от его темнеющих глаз. Мысленно читаю до трех.

– Влад, это уже не смешно. Это называется паранойя.

– Я не хуже тебя знаю, как это называется. Ну, так что? Ты не ответила.

– Влад… Прекрати.

– Ответь. – Настаивает он, сильнее стискивая пальцы.

– Нет. – Твердо смотрю ему в глаза. – Никто кроме тебя. Ты доволен?

– Не совсем. Но сойдет для первого раза. – Опускает пальцы, растерев то место, где касался только что, медленно ведет ими по груди, провожая глазами, цепляет заострившееся соски, – Помни о своих словах. Нам пора.

На этой странной ноте мы отправились на прием.

Очередное пафосное мероприятия, такие, как сотни до этого. Красная ковровая дорожка, сотни фотокамер, ослепляющие вспышки, бегущие по пятам журналисты.

– Владислав Звягинцев, человек находящийся на второй позиции престижного списка золотой десятки Fobs, в компании очаровательной спутницы. Скажите Владислав, по нашим данным ваша жена погибла почти два года назад. Вы успели узаконить новые отношения?

Влад напрягся, растерянно уставившись на прыткого журналиста, неосознанно подтягивая меня ближе, в стремлении закрыть собой. Этот жест не остался незамеченным. Посыпались вопросы, относительно бывшей жены и настоящей спутницы, то есть меня, защелкали фотовспышки.

Я отлично понимала, чем это все может кончиться. Раньше Влад не жил под прицелом журналистов, и этот интерес мог выйти нам боком. С трудом протиснувшись через толпу, мы прошли вовнутрь.

Меня до сих пор била дрожь, от бестактных вопросов беспардонных ищеек, в поисках эксклюзивного материала.

– Ты впорядке, Ди? – Я чувствовала, как напряжен Влад, хотя он как всегда умело скрывал свои эмоции.

– Относительно. Когда ты успел стать таким публичным человеком?

– Наверное, тогда, когда ты согревала постель Абу, – еле слышно произнес Влад, жестом подзывая официанта. – Когда собственный резерв сил иссяк, пришлось заводить нужные знакомства. – Я открыла было рот, но тут же его закрыла. К нам подошла пожилая пара французов. Покончив с приветствиями, мужчина заговорил о незнакомом мне проекте, втягивая Влада в разговор.

Между мной и дамой завязалась ничего не значащая светская беседа, когда женщина заметила знакомую в толпе и спешно попрощалась. Влад крепко сжимал мой локоть, как коршун, не отпуская от себя не на шаг.

Промаявшись на высоких каблуках пол вечера, я уже мечтала о том, чтобы где – нибудь присесть, но Влад и слушать ничего не хотел.

Напарники, компаньоны, и просто заинтересованные люди то и дело подходили к нам, считая своим долгом отдать дань вежливости. Спутницы сопровождающие престаревших, как я догадалась папиков, алчно сглатывали слюну, глядя на Влада. Завуалированные намеки, выпяченные губки, томные взгляды с придыханием, грозили стоили мне нескольких бокалом шампанского. Он же в свою очередь, заводил легкий флирт почти с каждой, ккрепко держа меня под руку, доводя своими репликами до нервного тика.

В какой – то момент мне подумалось, что Влад просто мстит. Нагло играет на нервах, иронически при этом улыбаясь . И настроение у него улучшилось, как только весь гарем собрался вокруг него.

Наконец, хозяин вечера взял микрофон, призвал всех ко вниманию и начал долгую вводную часть, приветствуя бесчисленный список приглашенных гостей.

Вот он приглашает к микрофону Влада, и он, выпустив меня из своего захвата, отправился к импровизированной сцене. Отыскав глазами диванчики расположенный под стенкой, я отправилась к ним, мечтая поскорее приземлиться на них.

Новые туфли были до ужаса неудобны, и все о чем я думала в тот момент, это поскорее от них избавиться. Неуклюже оступившись, я налетела на представительного мужчину среднего возраста. Извинившись, я, было, направилась дальше, когда мужчина вдруг схватил меня за локоть, бледнея с каждой секундой.

– Лина?

***

Предстоящую поездку в Париж я обдумывал довольно долго, не надеясь особо на какие – то перспективы. На что можно надеяться в толпе из полусотни человек? Разве что посмотреть на объект с расстояния вытянутой руки, только и всего.

Но все же что – то тянуло меня туда, и как оказалось не зря.

Так близко я видел его впервые. В толпе разодетой и пафосной публики он возвышался на целую голову. Высокий и сильный, он прямо – таки излучал уверенность и власть. Возле него всегда собирались люди, плотно окружив кольцом, поэтому рассмотреть его спутницу с такого расстояния не представлялось возможным. Единственное, что удалось увидеть – дама чуть выше среднего, стройна и изящна. Лица видно не было, да и стояла она всегда спиной. Должен признаться охуе*ой спиной.Она так и приковывала взгляд, заставляя вновь и вновь к ней возвращаться.

Мужчина крепко держал ее, и я готов поклясться, силой прижимал к себе, вызывая к ней жгучий интерес.

Вот его губы растягивает формальная улыбка, не отразившаяся на лице, его собеседник опускает низко голову, и мне становиться вдруг жутко до трясучки. С кем я собираюсь тягаться? С этой машиной для убийства? Один его взгляд способен сравнять человека с плинтусом, уничтожить, растереть в прах.

Официальная причина этого сборища, конечно, благотворительность. Чуть позже начнется аукцион, и всякая тому подобная херня, но мне удалось узнать негласную информацию, насчет нового оружейного завода. Завладев разработками нового оружия, Звягинцев подставил под удар почти всю вышку. Видано ли, чтобы сливки слизывал пришлый кот? Нет, конечно.

Скоро разразиться не просто война, в которой решающим фактором будет выступать стратегия. Нет, будет самая настоящая бойня. Кровавая и беспощадная.

И мне становиться тошно от того что будет происходить дальше. Не думаю, что мой объект не ведает о ближайшем будущем, а значит у него есть план. В частности, и относительно своей политической карьеры.

Он хитер, умен, и наделен к тому же такой властью, которая выступает своего рода буфером для зажравшихся чинуш. И это только вершина айсберга. А нырять глубже чревато всем.

Проанализировав всю ситуацию в целом, я понимаю, что ничего не выгадаю. Ровным счетом. И то, что я не обозначил себя, скорее всего, спасло мне жизнь.

Нет таких нитей, за которые можно дернуть, не выдавая себя с головой. К нему не подобраться.

Вот он поднимается на сцену, берет микрофон и начинает свою речь. Зал мгновенно замолкает, даже официанты не звенят бокалами. Над головами плывет властный размеренный голос, которому внимают с открытым ртом. Дамы алчно облизывают губы, посылая мужчине пылающие проницательные взгляды, на лицах мужчин замерло показательное раболепие, поскольку здесь собрались акулы. Голодные морские стервятники.

В стремлении лучше рассмотреть объект, подхожу ближе, проталкиваясь через толпу, когда на меня налетает она, расплескав содержимое моего бокала на костюм. Девушка едва удержалась на ногах, отчего я хватаю ее за локоть, и непроизвольно подтягиваю ближе, стараясь удержать. Еще доля секунды и я понимаю, кто передо мной.

Дыхание сбивается, я забываю, как дышать, потому что мгновенно ее узнаю. Она вскидывает глаза, и меня обжигает горячей волной расплавленного золота.

Язык прилипает к небу, тогда как мозг лихорадочно ищет варианты развития дальнейших событий. Я смотрю в красивое до безумия лицо, в глаза поддернутые дымкой печали, останавливаю взгляд на губах, и пах простреливает знакомой пульсирующей болью.

– Лина? – Срывается с губ, прежде чем я успеваю себя остановить.

Девушка сжимается в моих руках, и затравлено оглядывается по сторонам. Я не знаю, чем был одурманен мой мозг, но я подталкиваю растерянную девушку к выходу из зала, игнорируя инстинкт самосохранения, который набатом стучал в уши об опасности, исходящей от этой девушки.