Лицедей. Сорванные маски. Книга вторая

Глава 16

Первой меня заметила она. Ее удивленный злой выкрик взвился до самого потолка, заставляя Влад поднять на меня тяжелый темный взгляд.

Встречаюсь с ним взглядом и тут же вспыхиваю, щеки начинают гореть. От стыда. За свой растрепанный вид, и за то, что она выглядит на моем фоне королевой. За ее надменный взгляд, опаляющий превосходством. Влад замечает мое смущение и криво улыбается своей улыбочкой. При виде нее мое тело бьет мелкая дрожь, как попавшее в силки животное, но я вскидываю подбородок повыше.

–Как мило. Ты еще и смущаешься, Ди.– Бросает иронично.

– Любимый, ты не хочешь мне объяснить, что происходит? – Она с презрением окидывает меня уничтожающим взглядом с головы до ног, всем видом демонстрируя свое право задавать столь уместный вопрос. Но Влад продолжает молчать, глядя на меня темными, как ночь глазами, в бездне которых бушует ураган. Они цепко подметили все. Начиная с босых ног, задержавшись на груди, с острыми от холода сосками, запутались в длинных прядях волос спускающихся до самой талии сверкающим водопадом.

Презрительная ухмылка снова исказила чувственный изгиб порочных губ, заставляя вспомнить их вкус, и одному ему присущий пленительный аромат. Облизываю пересохшие губы, и замечаю перемену в его лице. Что – то мелькает в глубине его глаз, и заставляет вспыхнуть надеждой, которую тут же растаптывает чужой визгливый голос.

–Чего уставилась?– Выплюнула она, задыхаясь от переполнявших ее чувств. Этот выкрик, и молчание Влада буквально сорвало мое самообладание с тормозов. Нутро обожгло такой яростью, что меня заколотило от желания убить их обоих. Меня разрывало на части от ненависти, боли, и обиды, а один высокомерный взгляд белобрысой стервы, поднимал в душе мерзкое чувство собственной ничтожности.

Я, развернувшись, помчалась обратно наверх, слыша за спиной возмущенный голос этой блондинистой суки. Она требовала, чтобы Влад меня вышвырнул.

Добравшись до комнаты сына, я дрожащей рукой закрыла дверь на замок, опустившись на натертый до блеска паркет, дала волю слезам, подвывая раненным зверем. Как же ненавидела я его в этот момент. Ненависть пылала во мне, прожигая каждый кусочек моего сознания, затмевая разум.

Проклятый негодяй, сетовала я, чтоб ему провалиться.

Надо попробовать вырваться отсюда, найти возможность сбежать. Но едва глянув на свои босые ноги и на мирно сопящего маленького человечка в кроватке, поняла, что сейчас такой возможности не представиться.

Остаток дня я провела в комнате с Тёмой. Приняла душ и закуталась в белый махровый халат, я лежала рядом с ним на кровати и бездумно пялилась в потолок. Эмма Петровна принесла ужин, который я с аппетитом съела, и кем – то заботливо купленную одежду, начиная от белья, заканчивая разнообразной обувью.

Так потянулась череда длинных однообразных дней. Я старалась избегать встречи Владом и практически все время проводила на третьем этаже.

Тут имелся огромный балкон, на который я вытащила кресло – качалку, и подолгу проводила время с сыном на свежем воздухе. Эмма Петровна приносила еду наверх, с тоскливым взглядом наблюдая за моей изолированностью. Но мне нужна была эта передышка, потому что я отлично понимала – долго так продолжаться не будет.

Чувство приближающейся опасности покалывало кожу, и я отсчитывала дни, наслаждаясь покоем и общением с Тёмкой.

Он рос не по дням, а по часам, и уже во всю агукал, распевая звонким голосочком свои первые гласные буквы на весь этаж, который занимали только мы вдвоем.

Как ни странно, но Тёма завел себе первого настоящего друга. Илью. Он приходил почти каждый день, забирая сына на прогулку. Артем его встречал широкой беззубой улыбкой, всем своим тельцом стремясь на встречу сильным мужским рукам.

Наблюдая за ними с балкона третьего этажа, и слушая заливистый смех сына, я сглатывала горечь и обиду. Влад так и ни разу не поднялся наверх к сыну. Он игнорировал нас в полном смысле этого слова, делал вид, как – будто нас вообще нет в доме. Из окна я наблюдала за его прогулкой в парке с этой девицей, прячась за шторами, жадно вбирая образ Влада. Он остриг волосы совсем коротко, обнажив широкую мощную шею. Ее руки порхали по ней, трогая, оставляя свою печать, а их поцелуи, и жаркие объятия разрывали меня на куски, пронзая мое сердце острыми жалами – иголками, заставляли чувствовать себя жалкой и ничтожной.

Я не могла оторвать от него глаз, затаив дыхание, поражаясь силе его магнетизма, и мужской красоты. Одетый в белоснежную свободную пайту, подчеркивающую широкие мощные плечи, и широкие спортивные штаны, без делового шика и блеска Влад казался мне чужим и недосягаемым, но не менее притягательным мужчиной.

А недавно спускаясь ночью по лестнице, за обезболивающим на кухню, я услышала громкие стоны белокурой стервы. Она орала так, словно, ее резали на куски, а не трахали. И стыдно признаться самой себе, что нарисовав себе картину действия происходящего за стеной, я потекла. Отчаянно и сильно.

Сжав на груди распахнувшийся халат, я на цыпочках подкралась к двери, за которой слышалась возня и стоны, я стояла, замерев, бессовестно подслушивая, вздрагивая от хриплых коротких стонов Влада.

Этот случай уничтожил во мне те жалкие крупицы надежды, которые еще оставались во мне. Ударил так больно, приложив со всей силы, прошелся ядовитой кислотой по оголенным нервам. Я вдруг поняла, что он живет другой жизнью, и ему хорошо, вон как стонет от кайфа, и более того, отлично жил, пока я умирала изо дня в день, находясь с Абу. И все мои мечты надежды и ожидания, показались такими жалкими, что хоть плачь.

Не будет у нас продолжения.

А то, что он запер меня здесь, это просто месть. Безжалостная и опустошающая. Он мстит мне за прошедшие месяцы, возможно за Артема, не зная правды, которую я не могу решиться ему открыть, обжигаясь его хладнокровием и равнодушием. Мне становится смешно, и я внутри истерически смеюсь. Да кому она нужна, правда? Ему? Или может быть этой дранной кошке?

Я встала, и побрела вниз, цепляясь дрожащими руками за перила лестницы. Выбралась из дома, и ступая босыми ногами по мощеной дорожке, пошла вглубь парка.

Во мне словно что – то умерло, из груди рвался крик боли, но я сцепив зубы не давала ему сорваться в оглушающую тишиной ночь.

– Не самое лучшее время для ночной прогулки, тем более в таком виде.

Я едва не подпрыгнула на месте, испугавшись хриплого тихого голоса. Он разорвал тишину, ударив по барабанным перепонкам. Оттолкнувшись от дерева, походкой хищника ко мне не спеша направился Илья. Все в его облике говорило об опасности, и мне вдруг вспомнился тот далекий день, когда я увидела Илью другим.

Сейчас этот мужчина воплощал в себе все, от чувственной притягательности, до звенящей опасности. В темноте его черты лица заострились, пропал балагур, появился жесткий властный мужчина.

Он подошел так близко, что меня окутал аромат его тела. Резкий и свежий, с нотками цитруса и хвои. Глубоко вдохнув его, я прикрыла глаза, прогоняя другой образ, с похожим ароматом.

– Одинокая дама ночью наверняка ищет развлечения. Или удовлетворения. – Тихо шепчет в губы,– Так что же погнало тебя в ночь, Ди?

Его слова остро кольнули в самое сердце, но я не собиралась изливать Илье душу. Слишком он был непредсказуемым и непонятным для меня. В голове звенел тревожный звоночек, но раздирающие мысли о Владе заставляли стоять на месте, прикрыв глаза, слушая чужое рваное дыхание.

Его желание сквозило во всем. Во взглядах, которые он бросал, когда приходил к сыну, в редких нечаянных прикосновениях… таких как сейчас.

Дотрагивается до моего лица, отводя легкую прядку, прилипшую на мокрую от слез щеку. Он наклоняется еще ниже, шумно вдыхая запах волос, замирая.

Его губы накрывают мой рот. Робко. Он дрожит от переполняющего его желания, и я тоже замираю, прислушиваясь к чувствам, медленно колыхнувшихся внутри.

Его язык нагло прибирается в мой рот, и чужой стон наслаждения врывается в мое сознание. Илья, заключает меня в свои стальные объятия, яростно вжимая в себя, что я чувствую его каменную эрекцию. Она приводит меня в чувство, я открываю глаза, и лечу в пропасть, встречаясь с бешенным горящим взглядом Влада.

Влад

Моя жизнь с появлением ее стала похожа на арену, где я бля*ь как е*аный спартанец ежедневно сражался с огромными и безжалостными демонами своего адского желания и притяжения к этой женщине. Если раньше меня терзали демоны безысходности, то теперь они бля*ь словно сменили вахту, выводя мое истерзанное нутро на очередной круг боли и алчной похоти.

Я остервенело трахал Янку, истязая ее, счастливую, от свалившегося на нее вдруг непомерного жесткого траха. Она дура не подозревает, что мощнейшим афродизиаком для меня являлся тот факт, что наверху спит она. Женщина, которая способна бить настолько сильно, что впору сдохнуть. Женщина, которая пробудила во мне сильнейшую ненависть, и … я боюсь даже мысленно назвать это слово. Оно принесло мне лишь боль. Безумную. Раздирающую.

Увидев ее у подножья лестницы, такую маленькую и хрупкую, но до адских судорог красивую и желанную, я еле сдержался, чтобы не поставить ее раком и не наказать, за то, что посмела так поступить со мной. Даже сам себе удивился, как смог. Руки дрожали как у последнего алкаша так, что мне пришлось их спрятать в карманы брюк, дабы не показать своего состояния. Ее бл*дские глазищи, поддернутые вуалью невинности и беззащитности свернули внутренности жгутом, оголили и без того истрепанные нервы. Я посмотрел в них и залип, мысленно матюгнувшись. Моя рубашка смотрелась на ней до того сексуально, что в штанах мгновенно стало тесно, а в горле пересохло. Я стоял, как бля*ь, последний баран, и пялился на нее, как на новые ворота, изо всех сил стараясь сохранять невозмутимый вид. Мысленно я уже отымел ее в разных позах, не оставив без внимания ее пухлый огромный и порочный рот. Лишь полыхающая ярость и злость внутри, заставляли стоять на месте.

В голове промелькнула мысль, а можно ли ей трахаться? Ведь после родов прошло совсем нечего, и за этот, мать его, заботливый проблеск, я готов был сам себе перегрызть горло. Именно он и спровоцировал лавину ненависти.

Я готов ее задушить собственными руками, и даже был момент, когда это казалось мне единственным выходом, но вспышка ярости проходила, и наступал фаза апатии и равнодушия, ровно до того момента, когда на глаза попадался ее ребенок.

Он будоражил, и терзал меня, не давая покоя своим видом, и самим фактом существования. В очередной раз, Илья, друг бля, вышел с ним на прогулку, и скрылся в парке за деревьями. Но даже сюда доносился заливистый детский смех, вызывая во мне ядовитое чувство ревности, тоненьким и противным голоском подзуживая, что не будет у меня никогда такого вот милого Артемки.

Крепко сжимаю кулаки, вскакиваю и закрываю окна кабинета, но, кажется, в моем сознании все равно звучит его высокий голосок и смех. Четко и с особым смаком, словно дразниться.

Я готов был сам себя застрелить, за то, что испытывал. Ненавидел себя, безуспешно стараясь затолкать свои чувства туда, где бы они так не терзали меня, и не причиняли адскую боль.

Приняв решение включить полный игнор, я уже к вечеру громко хохотал, когда отчетливо чувствовал ее запах, слышал ее легкие шаги по комнате наверху, чего быть априори не могло. Мой зверь, метался внутри, требуя удовлетворить свою похоть, а холодный разум держал его на цепи. Лишь мстительное чувство расплаты еще заставляло держать себя в руках.

Но когда очередной сумасшедшей ночью, я вдруг почувствовал ее совсем близко, мой зверь потянул носом, и встал на дыбы, сбрасывая тревожный сон, заставляя схватить спящую Янку, и без предварительной подготовки ворваться в нее, благо на это с Янкой можно не заморачиваться. Я драл ее жестко, на грани, а она лишь кричала, оглушая меня, так как было надо мне.

Я чувствовал ее, готов был поклясться, что Диана стояла под дверью, так близко я ощущал хаотичные удары ее сердца, хотя мне и казалось, что я просто напросто слетел с катушек. Но вот, мой чуткий слух ловит прерывистое дыхание, и на ментальном уровне в меня врывается ее боль, срывая с моих губ стон наслаждения.

После ее ухода скатываюсь, с Янки, так и не кончив, но трясясь как осиновый лист от обуревающего желания врываться в другое тело, пить и слизывать другое наслаждение, подхожу к распахнутому окну. Янка возмущенно что – то бурчит, но ее слова остаются за гранью моего сознания, потому что я вижу, как Ди крадется по дорожке в сторону гостевых домиков.

Ярость поднимает свою черную голодную голову, громко чавкая остатками моего самообладания. Быстро впрыгиваю в штаны, и сбегаю вниз.

Выскакиваю на улицу, чувствуя ее аромат, он плывет в холодном весеннем воздухе, разбавленный свежестью ночи и запахом хвои.

Дикая пожирающая ревность гонит меня в правильном направлении, и открывшаяся картина отправляет меня в нокаут.

Все звуки померкли, даже мои чувства замерли, ошалев от того что происходило в глубине парка, чтобы потом взорваться оглушительным взрывом в голове, кидая вперед, требуя уничтожить, растоптать и наказать.

Все еще не дыша подхожу ближе, на расстоянии вытянутой руки, наблюдая за ней, считывая ее эмоции, которые еще долго будут питать ярость моего зверя.

Она первая вздрагивает, потому что обжигается моей ненавистью и яростью, и я даю ей ровно секунду, на то чтобы убраться, но она ею не воспользовалась. Полосонула своими глазищами, пряча растерянность и страх. Он пропитал каждый кусочек ее гребанной сущности, но мои тормоза уже слетели. Пох*й. Ей же хуже.

Дальше лишь отрывки, вспышки разума, удерживающего, чтобы все же не переступить, ту грань, которая для меня была лишь условной.

Я бил сильно, безжалостно, и яростно. Илья уже не сопротивлялся, бесчувственно валяясь на сырой земле, а я все никак не мог остановиться. Ревность ревела в ушах, зверь рвал изнутри, стремясь дотянуться, завладеть, подчинить и наказать. И я, наконец, впервые, с упоением его отпускаю. Первым в его лапы попадает Илья.

Я сломал ему ноги, ребра, и руку, милосердно оставил одну, чтобы хоть на толчке справляться. Я вымещал на нем свою ненависть с особым хладнокровием за то, что посмел, осмелился трогать ее своим ртом, и грязными руками. Абу не пожалел, и его участь предрешена, но не сейчас, еще чуть чуть. Он думал, что я не замечу его игры, за моей спиной. Наивный идиот. Такие вещи я чувствую кожей. Я и он. Мой зверь.

Он медленно переводит взгляд красных воспаленных глаз на нее. Вид ее опухших губ, оборвал последние нити моего сопротивления своему желанию, схватив ее за длинные распущенные волосы, потащил спотыкающуюся сучку в беседку, находящуюся в ста метрах от места моего падения.

Она что – то кричала, но мы не слышали. Единственное что имело сейчас значение, это желание, балансирующее на грани боли. Ее. Моей.

Срываю с нее халат, отшвырнув его в сторону, толкаю ее на резной стол спиной, поднимая, и с силой разводя стройные ноги в сторону. Она сопротивляется, что – то кричит, я напрягаюсь, что бы понять ее…

– Не надо…– кричит, ты же… ты только что…– накрываю ее рот ладонью, просовывая палец глубоко в рот, вынуждая сосать его.

И я смеюсь, лающим хриплым и надрывным смехом. Она, блядь, переживает, ведь я только что трахал Янку.

– Все верно, крошка,– хриплю ей в губы, умолчав о том, что с Янкой, презерватив мой верный спутник, чувствуя ее дрожь,– я только что трахал Янку, теперь твоя очередь. Ты же не просто так под дверью стояла.-

Подтягиваю ее распахнутые бедра ближе, впиваясь в нежные складки своим ртом. Ее сотрясает уже крупная дрожь, она бьется в моих руках как в припадке, а я пью ее, с наслаждением вылизываю сладость ее желания. Он фонтаном бьет мне в рот, унося разум, сотрясая все тело. В ушах яростный и нетерпеливый вой моего зверя, он подгоняет, требует… скорее, быстрее, яростнее, жестче.

И я ему не отказываю. Беру ее жадно, врываюсь в горячее податливое тепло, с удивлением ощущая ее ответный порыв, и не менее крышесносное желание. Мы в унисон стонем на всю округу, распластавшись на холодном деревянном столе посреди парка. Я с криком кончаю, но желание не проходит, чувствую ее оргазмы один за другим, яростно сокращающиеся мышцы лона, снова выбивают почву из- под ног. Жгучий коктейль, бурлящий в венах, прожигает сознание новой порцией болезненной потребности, и я переворачиваю ее на живот, подготавливаю ее для входа во вторую дырочку. Она правильно понимает, мои манипуляции, и приниматься вырываться из моих рук. Я удерживаю ее, кусая за шею, оставляя следы, и ту же зализываю. Мой язык скользит вниз по спине, и Ди снова начинает дрожать в моих руках, раскрываясь, сдаваясь на мою милость. Я осторожно вхожу в нее сзади, благо смазки достаточно. Замираю, чувствуя ее дрожь, глотая ее стоны. И мир ускользает от меня, оставляя лишь жгучее болезненное наслаждение, волнами обжигающее мой пах, расплавляя сознание.