В той стране, которая вспоминалась мне лишь несвязными обрывками, место, куда Бхагат Синг пригласил Попова, наверняка называлось бы "отдельным кабинетом". В Катманду это был китайский ресторан, низкое, приземистое здание которого разбили на хаотические клетушки, декорированные под старину.
Я сидел в одной из таких клеток и пытался выдавить вежливую улыбку официанткам-китаянкам, сервировавшим низенький столик.
Рядом, через тонкую бамбуковую стенку, бражничали "сахиб Рус", какая-то женщина и болтливый, как обезьяна, сикх. С ним я договорился, что явлюсь в этот "отдельный кабинет" только тогда, когда он подаст знак, – мне нужно было, чтобы Попов влил в себя побольше спиртного. Со слов Бхагат Синга я знал, что он всегда настороже и, только когда под крупной мухой, несколько расслабляется.
Конечно, я не боялся Попова, но мне не хотелось, чтобы он с горячки устроил в ресторане стрельбу, – сикх каким-то образом ухитрился выведать, что "сахиб Рус" никогда не расстается с пистолетом.
Меня смущало единственное – женщина.
Я видел ее лишь со спины, она явно была не из местных, и мне приходилось мучиться в догадках, как случилось, что Бхагат Синг притащил сюда вместо одного Попова еще и нежелательный довесок.
Наверное, сикх просто не смог убедить Попова о встрече только наедине; или тот был чересчур большим бабником. Хотя… могла быть и иная причина…
Но гадать попусту я не стал – теперь, когда кончик нити, что может привести к разгадке моей тайны, так близок, ничто и никто меня не может ни поколебать в моих намерениях, ни остановить.
Я без аппетита ковырялся палочками в разрисованных драконами чашках, где находились какие-то странные яства, но у меня даже не было намерений распознавать, что это такое.
Еда – она и есть еда, в каком бы виде ее ни подавали, и что бы там ни составляло ее содержимое. Такому подходу к пище я научился у Юнь Чуня.
Он не ел в общепринятом смысле слова, а питался, черпая из всего необходимые организму витамины и калории в строго дозированных количествах. На таких, с позволения сказать, харчах европеец протянул бы ноги к концу второй недели, а отшельник пребывал в отменной физической форме и сохранял острый и ясный ум.
– Сахиба, сахиба!
Мелодичный голос молоденькой китаянки заставил меня отвлечься от размышлений. Она улыбалась так, как это умеют только восточные женщины.
– Что тебе нужно? – Мой вопрос прозвучал не очень приветливо.
– Девиски, класивый девиски, сахиба лубить. Сахиба будет холосо…
– Нет. Не требуется, – ответил я по-китайски. – Сахиб знает наш язык?
Китаянка была очень удивлена – мало кто из белых, живущих в Непале, снисходил до изучения восточных языков. И не только по причине их сложности. Подковерная схватка рас и религий, ведущаяся с незапамятных времен, все больше набирающая обороты, особенно ощущалась именно в тех регионах, где происходило наибольшее их смешение.
– Немного.
– Вы не пожалеете, сахиб. У нас очень хорошие девушки…
– Разве я не ясно выразился?
– Сахиб… болен? – Наверное, мой отказ для китаянки звучал дико.
– Болен? – Я смутился.
Странно, почему я не испытывал влечения к женщинам? Ни когда жил в горной деревне, ни здесь, где их множество. А ведь я еще достаточно молод…
Интересно, сколько мне может быть лет? Двадцать пять, тридцать? Возможно, больше? Временами я чувствовал себя совершенно юным, а иногда казался древним старцем, каким-то чудом сохранившим молодость.
– Разве я похож на больного?
– Нет, но… – Девушка замялась.
– Говори, не стесняйся, – подбодрил я ее – тема, затронутая китаянкой, вдруг показалась мне интересной и достойной внимания.
– Бывает, что мужчина не всегда… не всегда может выразить себя в обществе женщины. Особенно в интимной обстановке.
– Наверное, бывает, – согласился я. – И что тогда?
– О-о, сахиб, этому можно помочь! – обрадовалась девушка.
– Как?
– Есть много способов…
– Например?
– В Индии существует целая наука о любви. Ласки…
– Это и так понятно, – перебил я китаянку. – И не нужно путать любовь и то, что ты сейчас предлагаешь.
– Как пожелает сахиб… – потупилась девушка. – Но мужчина не может долго прожить без женщины.
– Допустим. Однако я хотел бы знать, какие еще есть способы, чтобы мужчина почувствовал влечение к женщине… даже если он ее не любит?
– Различные мази, женьшень, печень акулы… шпанские мушки…
– Достаточно. – Мне хотелось рассмеяться, но я не мог. – Ты еще забыла спиртное.
– Да, да! – обрадовалась китаянка. – Сахиб мудрый человек. Я сейчас принесу… Какой напиток предпочитает сахиб? Виски, вино?
– Сахиб предпочитает чай, – оборвал я ее на полуслове. – А теперь оставь меня одного. – Мои слова прозвучали приказом.
– Прошу меня простить, сахиб…
Китаянка исчезла, как бесплотный дух. Я был несколько раздосадован тем, что позволил себе ненужную в данный момент болтовню. Раздосадован и даже раздражен.
Что это со мной? Почему разговор о женщинах и о моих мужских проблемах в частности вдруг заставил сильнее забиться сердце?
Я закрыл глаза, пытаясь разобраться в странных ассоциациях, навеянных предложением китаянки. Перед моим внутренним взором вдруг появилось чье-то лицо… далеко-далеко… женский лик с размытыми деталями.
Это был просто овал, но он почему-то светился, излучал неземное сияние… Лицо приближалось, свет усиливался… я пытался помочь этому облику выкристаллизоваться, проявиться, стать узнаваемым… однако он лишь увеличивался, заполняя тревожным ожиданием чего-то непонятного, пугающего и одновременно невероятно желанного, как сладкая и смертоносная песня сирен, завлекавших мореплавателей древних времен в западню.
Ну, пожалуйста, сбрось вуаль, скрывающую твои черты! Я знаю, уверен, что ты именно та, что люблю… и не могу вспомнить.
Я не спрашиваю имени – лицо, яви мне свое лицо!
Кто ты, любимая?!
– Сахиб, что с вами?!
Голос Бхагат Синга вырвал меня из объятий бездны, куда я летел сгорающим метеором. Сикх стоял на коленях и, вытаращив глазищи, водил туда-сюда рукой перед моим лицом.
– Что с вами случилось?!
– Все нормально… – Я глубоко втянул в себя воздух и медленно выдохнул, восстанавливая равновесие духа. – Нормально…
– Пора… – шепнул сикх, указывая в сторону кабинки, где сидел "сахиб Рус". – Мне смыться?
Видно было, что он сгорал от любопытства.
– Зачем? Ты его боишься?
– Я? – В голосе Бхагат Синга прозвучало презрение. – В Катманду был только один человек, кого я – скажем так – побаивался. Я уже говорил, он предшественник этого… – Лавочник сплюнул на пол. – Больше я не хочу иметь с ним никаких дел. Ненадежный партнер – как пригретая на груди змея.
– Тогда возвращайся. Я буду через минуту…
Попов узнал меня мгновенно. Он по инерции еще улыбался сидящей рядом женщине, но его глаза уже потускнели, стали мертветь, покрываясь пеплом отчаяния: "сахиб Рус" понял, что угодил в западню. Попов даже не попытался выхватить пистолет – наверное, первых два неудавшихся покушения на меня его коечему научили.
Он лишь сказал Бхагат Сингу, даже не взглянув в его сторону:
– Ты меня подставил… сукин сын.
– О чем ты? – фальшиво удивился сикх и нагло ухмыльнулся.
Попов промолчал. Он смотрел на меня исподлобья взглядом обреченного, но в его глазах я не заметил страха; в них просматривался скорее вызов, эдакая русская бесшабашность типа – или грудь в крестах, или голова в кустах.
В свое время такие мужики недрогнувшей рукой приставляли себе к виску револьвер и спускали курок, чтобы сделать очередной заход в "русской рулетке". И, как я уже отметил раньше, при первой нашей встрече, он совершенно точно не кланялся каждой пуле и не искал местечка потеплей.
– Зачем? – спросил я, впиваясь беспощадным взглядом в его лицо.
– Мне приказали, – понял он мой вопрос. – Ликвидировать любой ценой.
– И как тебе эта цена?
– Меня предупреждали, что ты опасен. Но я не предполагал, что настолько. Моя вина…
– Кто я?
– Не знаю.
– Что я такого натворил? Почему на меня охотятся, как на дикого зверя?
– Не имею ни малейшего понятия. Мне приказали – и точка. Приказы не обсуждаются, а выполняются. На том стоит армия и наша служба.
– Я тебе не верю.
– Как хочешь.
– У меня есть способы заставить тебя разговориться.
– Я это чувствую. Можешь разрезать меня на кусочки, но толку от этого все равно не будет. Клянусь чем угодно, что использовался вслепую. Приказ – и вперед.
– Ты не дорожишь жизнью?
– Это не тот случай, чтобы я отдал ее, как медный грош. Но помочь тебе ничем не могу.
– И все равно ты лжешь. Или что-то недоговариваешь. Мне придется…
Я не успел закончить фразу. Наверное, меня спас тот самый пресловутый "третий глаз", о котором так много говорил Юнь Чунь.
Отравленная стрелка размером с швейную иглу уже летела мне в лицо, когда я совершенно инстинктивно совершил, с точки зрения нормального человека, невозможное. Уклониться, каким-то образом уйти в сторону, наконец, пригнуться или упасть я уже не мог, не хватало времени, и мне не оставалось ничего иного, как поймать смертоносное жало будто муху.
Что я и сделал, схватив иглу двумя пальцами.
Только теперь я обратил внимание на подругу Попова. Она была красива и в своем полупрозрачном наряде из яркого шифона напоминала индийское божество.
До этого момента она сидела с таким видом, будто происходящее ее совершенно не касалось, и курила через длинный мундштук из слоновой кости сигарету без фильтра. Наверное, табак сигареты был ароматизирован, так как в кабинете приятно пахло чем-то удивительно восточным, а значит, загадочным и непривычным для обоняния европейца.
Сейчас "богиня" смотрела на меня широко распахнутыми раскосыми глазами, в которых таилось жестокое любопытство и холодный, трезвый расчет. Она еще не поняла, что стрелка не достигла цели.
В руках красавица держала мундштук, но уже без окурка, направленный, словно указка, в мою сторону. Это было оружие, древнее, как сам Восток, а ныне с охотой применяемое разведчиками и диверсантами многих стран для спецопераций – замаскированный под курительное приспособление пружинный метатель отравленных игл.
И только сейчас я ее узнал. Это была сотрудница посольства Зоя Искандеровна.
– Положите на стол, – приказал я, указывая на мундштук.
Зоя Искандеровна, словно сомнамбула, уронила смертоносную вещицу в тарелку. В ее глазах вдруг черным вихрем заметался ужас.
– Так ты меня ждал, – не глядя в сторону Попова, тихо сказал я. – Ждал…
– Я обязан был догадаться… и принять меры. – В его голосе слышалась безнадежность. – Ты… нас убьешь?
– А что скажешь ты, Бхагат Синг? – Я недобро посмотрел на сикха, сидевшего словно в трансе.
– Клянусь… – Он не сказал, а прохрипел. – Клянусь… Никогда… Чтобы я – ученика Великого Мастера предал… Нет! – Он молитвенно сложил руки на груди. – Сахиб, только скажи! Мои люди этих нагов[49] разорвут на мириады кусочков. Только скажи!
– Успокойся. Мне он, – я кивком указал на Попова, – еще кое-что должен.
– Я не знаю, кто ты такой, – поникшим голосом проронил "сахиб Рус". – Говорю тебе, как на духу. А теперь… можешь кончать нас.
Я почувствовал, что он говорит правду: не думаю, что мое имя составляло некую особо важную государственную тайну. Но в то же время я понимал, что не такой Попов человек, чтобы вот так просто сдаться без боя.
И точно – рука резидента уже поднялась на уровень груди, якобы в чисто машинальном движении, чтобы расслабить туго затянутый узел галстука. Выхватить пистолет из кобуры, спрятанной под мышкой, хорошо тренированный человек может за секунду.
– Не нужно. – Я стремительно шагнул вперед. – Дай сюда. Вытаскивай медленно. Сам знаешь как…
Наконец Попов окончательно понял, что проиграл. Не глядя в мою сторону, он дрожащей рукой достал оружие и протянул его мне.
Вынув обойму и стараясь унять ярость, я разломал пистолет на несколько кусков. И Бхагат Синг, и Попов со своей сотрудницей смотрели на меня как на сумасшедшего.
Видели бы они, какие штуки может проделывать Юнь Чунь…
– Как фамилия твоего предшественника и где я могу его найти? Отвечай честно. Это твой последний шанс. – Я буквально пригвоздил Попова взглядом к его низенькой скамейке.
– Сеитов Амирхан Заретдинович, он сейчас в Греции… – Попов назвал город.
– Точнее можно?
– Адрес я не знаю.
– Телефон?
– В рабочей записной книжке. Она в посольстве.
– Я позвоню. Только не соври.
– Не беспокойтесь, сахиб. – Бхагат Синг смотрел на меня как на божество. – Я присмотрю за ними. – Он не сказал, а прошипел, как змей. – Уж я присмотрю… Только сообщите, если что не так.
– Прощайте. – Я направился к выходу; и уже у деревянной резной дверки клетушки я обернулся и сказал: – Только от вас зависит, чтобы об этой встрече никто не знал. В том числе и Сеитов. Не будите дьявола, когда он спит…
Бхагат Синг был на удивление молчалив. Мы шли по ночному городу, механически переставляя ноги и углубившись каждый в свои мысли. По сторонам скользили бесшумные тени.
Это шла охрана Бхагат Синга, обитатели дна непальской столицы. Дорогу ночному королю Катманду!
– Мне нужно улететь из Непала, Бхагат Синг. – Я наконец нарушил несколько затянувшееся молчание.
– Хе-хе-хе… – рассмеялся лавочник. – Сахиб плохо знает бедного сикха. Он для друзей не пожалеет последнего куска лепешки. Я знал, что ученику Юнь Чуня когда-нибудь понадобится паспорт. И попросил… кое-кого решить эту проблему. Документ не поддельный. Он даже лучше настоящего… хе-хе…
– А как с билетами?
– В любой день, на любой рейс. Таможенников и пограничников я тоже беру на себя. Хотя, если честно, мне не хочется расставаться…
Я промолчал.
Над столицей Непала висела огромная луна. Она купалась в легких серебристых облаках и неслась среди звезд, как высоко летящий авиалайнер.
В этот миг мне очень захотелось иметь крылья.