Лила, Лила

29

На первых порах Джекки еще жил в «Санкт-Йозефе».

Он не видел причин дарить государству деньги, которые социальное ведомство обязалось ему выплачивать. И даже когда поселился пансионером в гостинице «Каравелла» – двухзвездная, постройки шестидесятых годов, большая комната с кухонной нишей, две тысячи сто пятьдесят франков в месяц, – ежедневно заходил в дирекцию приюта, забирал пятнадцать франков на карманные расходы. Лишь после того как «Санкт-Йозеф» информировал социальное ведомство, что Якоб Штоккер практически в приюте не проживает, Джекки вычеркнули из списков на выплату пособия. Но он и без этого обходился. Регулярные Давидовы субсидии обеспечили ему финансовую независимость и изменили его жизнь. Прошли те времена, когда он поневоле разыгрывал шута за трактирными столиками, в надежде, что в суматохе окончательных расчетов оплатят и его выпивку. Незачем больше выкручиваться из финансовых кризисов, используя случайных знакомых. И в подачках он теперь не нуждался, получал деньги от человека, который перед ним в долгу.

Из давних заведений Джекки бывал только в «Мендризио», да и то редко. Чтобы щегольнуть перед завсегдатаями и персоналом новым костюмом. Или показать им, что он вполне может теперь заказать один-два джина с тоником и расплатиться.

Большей частью он вращался в других кругах. Ему открылся новый мир. Прощайте затхлые кабаки с размякшими пивными подставками и холодными котлетами. Прощайте брюзгливые картежники и осоловевшие пьянчуги. Прощай вонь прогорклого фритюра и холодного фондю.

Теперь Джекки бывал в артистических ресторанах и клубах. Общался с литераторами, художниками, учительницами рисования, графиками, рекламщиками, стюардессами, архитекторами и телевизионщиками.

Давидово окружение встретило его доброжелательно. Только подружка Давида относилась к нему холодно. Держала его на расстоянии. Торопила Давида с уходом, когда он беседовал с Джекки, замыкалась, когда Давид приводил его пообедать или поужинать, – словом, делала все, что делают ревнивые женщины, задумавшие разрушить мужскую дружбу.

Мари давала Джекки понять, что не одобряет Давидову щедрость к нему. И он уже не раз жалел, что не может открыть ей, чем эта щедрость вызвана. А то бы спеси у нее мигом поубавилось.

Джекки сидел в «Акрополе» за завтраком, ожидая, когда освободится какая-нибудь газета. Он мог бы, конечно, и купить газету, но тратить деньги на то, что можно получить даром, претило его натуре.

Между десятью и половиной одиннадцатого в «Акрополе» было малолюдно. Однако посетители, сидевшие об эту пору в кафе, никуда не спешили. Джекки успел выпить две чашки эспрессо и съесть два круассана, когда довольно молодой мужчина через столик от него наконец-то положил рядом с пустой чашкой деньги, намотал газету на держатель и направился к выходу.

Джекки тотчас завладел газетой и открыл культурный раздел, где по средам печатали список бестселлеров. Там произошли кой-какие передвижки, но «Лила, Лила» по-прежнему устойчиво занимала верхнюю строчку. Уже которую неделю в большинстве списков немецкоязычных бестселлеров наблюдалась примерно та же картина. В Германии и Австрии Давид хотя и не добрался пока до верхней строчки, однако твердо вошел в первую десятку.

Джекки покосился на официанта, украдкой вырвал список и спрятал в бумажник. После наклеит его на лист бумаги, проставит дату и подошьет в папку к другим его собратьям. Во второй папке Джекки хранил рецензии, тоже датированные и снабженные звездочками, количество которых варьировалось от нуля до четырех – в зависимости от того, насколько критичным, благожелательным или восторженным был отзыв.

В третью папку он складывал портреты автора, а четвертую – литературные обзоры, где упоминания о Давиде Керне отчеркивал фломастером. Впрочем, рецензий теперь выходило не так много. Солидная пресса свое слово сказала, лишь изредка какой-нибудь провинциальный листок делал открытие, что постмодернизму в литературе пришел конец, или журнал с долгим производственным циклом печатал запоздалую статью под надуманной рубрикой «Back to the Fifties»[21] или «Возвращение настоящей любви».

Интерес СМИ сосредоточился теперь на самом Давиде. Это хотя и противоречило концепции, что событием является роман, а не его автор, но поднимало Давидову рыночную стоимость. А такое развитие было Джекки весьма на руку.

Материалы, которые ему самому не попались, он брал у Давида, в свою очередь получавшего их из издательства. Из-за этого возникали задержки, выводившие Джекки из терпения. Архив Давида Керна стал делом его жизни. В системах архивирования он ориентировался прекрасно, еще с тех пор, когда работал в Восточной Африке, в компании международных перевозок. Однако обзор печати по Давиду Керну был для Джекки первым архивом, касавшимся его лично. Поэтому собирал он его с удвоенным энтузиазмом, и ему было невмоготу замыкать цепочку получателей. Надо сказать Давиду, пусть распорядится, чтобы издательство присылало второй комплект материалов непосредственно ему.

Видимо, уже стукнуло пол-одиннадцатого, потому что официант поставил перед ним стакан кампари. Джекки откликнулся удивленным: «Ах, спасибо, Оскар».

И это тоже признак новой жизни: до половины одиннадцатого никакого алкоголя. Отчасти потому, что теперь, имея собственную ванную, незачем вставать в шесть утра. Однако ж главная причина заключалась в новом, более изысканном стиле жизни, какой он теперь усвоил.

К примеру, он стал завсегдатаем «Акрополя», богатого традициями кафе венского образца. Здесь банковские служащие пили стоя свой эспрессо, сюда забегали на перерыв владельцы магазинов, здесь художники боролись с похмельем, фотомодели сидели с апельсиновым соком и мобильником, ожидая звонка из агентства, а красивые женщины, не обремененные профессиональными обязанностями, планировали прогулки по магазинам.

В таких заведениях не заказывают в восемь утра ординарное вино, здесь тебе в пол-одиннадцатого подают кампари.

Джекки откинулся на спинку красного плюшевого дивана и принялся маленькими, дисциплинированными глотками смаковать кампари.

Прохожие за большими окнами «Акрополя» раскрыли зонтики. Морось сменилась серьезным осенним дождем.

Через несколько дней открывается Франкфуртская книжная ярмарка, на которую Джекки возлагал большие надежды. Давид, ясное дело, попадет в число тамошних звезд. От журналистов отбою не будет. Издательства со всех концов света кинутся приобретать права на перевод. «Лила, Лила» уже продана в шесть стран, но на свете-то их куда больше.

Джекки расплатился, оставив щедрые чаевые. На чаевых он не экономил, при всей своей прижимистости. Никогда ведь не знаешь, вдруг придется просить официанта об услуге.

Он надел новое пальто английского сукна и стильный капюшон от дождя и вышел на улицу. Прохожие держались ближе к стенам домов, опасаясь, что машины забрызгают их грязной водой. Уже метров через двести Джекки вошел в книжный магазин Винтера для очередного выборочного контроля. «Лила, Лила» была выставлена и в витрине, и на самом верху стенда первой десятки. И среди романов под буквой «К» тоже была хорошо заметна – стояла не корешком, а обложкой к читателю.

Однако на столе с бестселлерами стопку «Лилы» почти полностью заслонял «Гарри Поттер».

Джекки незаметно передвинул стопки, восстанавливая литературную справедливость.

Следующая его цель – бар гостиницы «Отель дю лак». Одиннадцать часов. Самое время для второго кампари за здоровье Давида Керна.