Лила, Лила

47

Давид приехал чуть раньше. Остановил такси и последние триста метров до гостиницы неторопливо прошел пешком.

После нескольких дней забойного дождя старая гостиница, залитая внезапным солнцем, выглядела как новенькая. Давид в конце концов примирился с тем, что двадцатого просто сядет с Мари в самолет, а Бад-Вальд-бах и прочее оставит на произвол судьбы. Может, после двух недель на Лотос-айленде их отношения настолько окрепнут и углубятся, что Мари сможет принять правду и будет по-прежнему его любить. А может, Джекки в собственных интересах остережется открывать Мари истинное положение вещей.

Давид вручил свое будущее судьбе. И она нежданно-негаданно подбросила ему шанс снова взять будущее в свои руки.

Он сел в парке на скамейку с видом на гостиницу. Сделает ли он это? В самом деле сможет выманить Джекки на балкон и отправить через перила? Ему стало страшно.

Потом он опять подумал о Мари. О Мари, которую по милости этого старикана может потерять в любую минуту.

Когда он, уже с небольшим опозданием, направился к подъезду гостиницы, решение было принято. Он будет действовать по ситуации.

Портье издалека приветствовал его улыбкой. Когда Давид добрался до стойки, он уже поднес к уху телефонную трубку. Прикрыл ладонью микрофон.

– Спокойно поднимайтесь наверх, господин Штоккер у себя.

Давид поблагодарил и пошел к лифту.

В этот миг на парковой стороне послышался грохот, затем треск, хруст, громкие крики. Пока Давид решал, куда бежать, мимо промчался портье. Давид бросился следом.

На гравийной площадке лежала кованая решетка, украшенная зимними астрами из двух классических вазонов. Две пожилые дамы, сидевшие на кованой скамейке, показывали куда-то вверх.

Там, на уровне третьего этажа, в уцелевшей половине изодранной желто-белой полосатой маркизы, лежало что-то тяжелое. Будто человек в гамаке.

Это и был человек. Оттуда свешивалась рука в рукаве Джеккина шелкового халата.

Немного погодя площадку оцепили. Врачи «скорой», пожарные и полицейские, окружив подъемный кран, наблюдали, как вызволяют Джекки.

Давид в оцепенении стоял рядом с портье, а тот твердил как заведенный:

– Такой милый старик. Такой милый старик.

Когда носилки с Джекки наконец спустили вниз и понесли в карету «скорой», Давид заметил, что лицо старика закрыто чем-то вроде кислородной маски. Санитар, не то врач поднимал вверх пакет для переливания. Значит, Джекки был жив.

Он смотрел вслед «скорой», которая медленно, с включенным синим маячком, отъехала от гостиницы, потом вернулся в холл. Портье разговаривал с каким-то мужчиной, тот делал заметки. Когда Давид вошел, портье показал на него. Мужчина шагнул к нему, представился:

– Капрал Вебер из городской полиции.

Давид испугался.

– Я слышал, вы знакомы с пострадавшим.

– Он мой агент.

– Вы художник?

– Писатель.

Полицейский провел Давида в контору дирекции, записал его данные и свидетельские показания. Давид рассказал ему все, что знал. Напоследок капрал спросил:

– Вы не знаете каких-нибудь родственников господина Штоккера?

– Со мной он о родственниках никогда не говорил.

После допроса Давид еще раз вышел в маленький парк. Подъемный кран уехал, но чугунная решетка так там и лежала, вместе с уже привядшими астрами. Двое мужчин расставили пронумерованные таблички и делали снимки. На третьем этаже в погнутой раме печально висели обрывки маркизы. Наверху, в башенке, на месте отсутствующей балконной решетки зияла дыра, как от выбитого зуба.

Внезапно Давиду ужасно захотелось домой, к Мари. Он пересек холл и угодил прямиком в объятия какой-то ярко накрашенной особы. На ней был расстегнутый плащ под леопарда, а под ним черное коктейльное платье с глубоким вырезом. Она уткнулась ему в плечо и разрыдалась.

С помощью портье он кое-как сумел от нее отделаться. Оставив в ее экземпляре «Лилы» следующее посвящение, которое она сама и продиктовала: