Лила, Лила

48

Единственным шумом был прибой, равномерный, как дыхание спящего. Мари лежала рядом с Давидом в пляжном шезлонге, нежилась в жарких лучах и ни о чем не думала.

– Вы ни о чем не думаете, – произнес медлительный мужской голос. – Вы ни о чем не думаете. Если приходит мысль, вы даете ей пройти мимо, словно облачку. Ни о чем не думаете. Ни о чем. Ни о чем.

Голос стих, прибой стал громче. Ш-ш-ш. Ни о чем. Ш-ш-ш. Ни о чем. Ш-ш-ш. Ни о чем. Теперь где-то далеко-далеко запела флейта. Зазвучала арфа. И синтезатор.

– Еще и это, – пробормотала Мари, – музыка для медитации.

Давид не ответил. Кажется, в самом деле медитировал.

– Вы чувствуете кожей солнечное тепло, – продолжал голос, – и вдыхаете аромат лотоса, цветущего среди кокосовых пальм.

Повеяло запахом эзотерического киоска с рождественского базара. Мари оставила попытки ни о чем не думать.

Они находились в релаксарии оздоровительного клуба в гранд-отеле «Фюрстенхоф», Бад-Вальдбах. Мари надела закрытый черный купальник. Новый мальдивский бикини произвел бы среди курортников непомерную сенсацию.

Уже третий день они были в Бад-Вальдбахе – на взгляд Мари, целую вечность. Еще когда ассистентка директора при первой встрече угощала их коктейлями, Мари думала только об одном: поскорей бы уехать! Все трое стояли у стойки бара, где в этот час подавали также чай и пирожные, пили шампанское с черносмородиновым сиропом и вполголоса разговаривали о том, как они доедали, улучшится ли погода и бывали ли Мари с Давидом раньше в Бад-Вальдбахе. Посетители за столиками отчаянно старались не греметь чашками, чтобы не упустить ни слова из этого разговора. Большинство из них пользовались при ходьбе вспомогательными средствами – от черных тростей с серебряными набалдашниками и костылей до ходунков и электрических инвалидных кресел.

Номер обставлен в стиле обычного гостиничного барокко. Мебель отделана розоватым шпоном, имитирующим дорогую древесину, пол затянут бледно-розовым ковром, кругом латунные лампы и лампочки, латунные ручки, латунные оклады, обои в вертикальную пастельную полоску, серую и абрикосовую, атласные занавеси приглушенного фисташкового тона, такое же покрывало на кровати, по стенам репродукции незатейливых художников. На диване и креслах слишком много подушек, в ванной слишком много мрамора.

Но по крайней мере просторно. Лежа на диване, Мари могла смотреть по телевизору то хронику года, то сентиментальные рождественские фильмы.

Был в номере и большой балкон. Хотя погода – забойный дождь и густой туман – не позволяла им воспользоваться. К тому же он был обнесен кованой решеткой, которая напоминала Давиду о балконе Джекки.

В тот день, когда с Джекки произошло несчастье, у Давида, по мнению Мари, случилось что-то вроде нервного срыва. Весь вечер на него то и дело нападали приступы судорожных рыданий, прекратившиеся только после того, как она вспомнила про серестаз, который держала в аптечке на случай бессонницы перед экзаменами, и дала ему таблетку. Через полчаса он заснул и наутро, когда она вернулась с субботними покупками, все еще спал.

Не проснулся он и когда позвонили из городской больницы и попросили, чтобы Давид им перезвонил.

Он вышел из спальни только после полудня, с виноватой улыбкой.

– Не знаю, что со мной было. Шок, наверно.

Он принял душ, перекусил и, похоже, чувствовал себя гораздо лучше. Пока она не вспомнила, что его просили позвонить в больницу.

– Они что-нибудь сказали? – испуганно спросил он.

– Просто просили перезвонить доктору Аллеману.

– Значит, умер, – глухо сказал Давид.

– А с какой стати они станут сообщать об этом тебе? Ты же ему не родственник. Насколько я знаю Джекки, мне кажется, он хочет тебя видеть.

Она сказала так, просто чтобы успокоить его, но оказалась совершенно права.

Джекки поместили в отделение интенсивной терапии. Он был парализован, от шеи вниз, и дыхательная трубка не позволяла ему говорить.

По словам доктора Аллемана, для пациента в такой ситуации психологически очень важно видеть родных или друзей. И Давид – единственный, кто может им пособить. Еще у пациента есть сестра – на два года моложе его, живет в Нижней Австрии, – однако связаться с нею пока не удалось.

Давид, бледный, но спокойный, поехал в больницу, а через два часа вернулся, онемев от ужаса. С огромным трудом Мари сумела вытянуть из него, что Джекки неподвижно лежит в постели, подключенный к каким-то трубкам, проводам и канюлям, с трубкой дыхательного аппарата во рту. Давиду велели надеть халат и маску, стать рядом с кроватью и говорить. Все равно о чем.

– И о чем ты говорил? – спросила она.

Давид уже не помнил.

Наутро он снова пошел туда. Глава «Джекки» еще не закончилась.

Уже вечером того дня Давид намекнул, что доктор Аллеман считает важным в ближайшее время продолжить визиты и чтение (Давид читал ему газету).

– И ты согласился?

– Но это же фактически мой долг.

– Почему?

Давид беспомощно пожал плечами.

– Я просто чувствую себя обязанным.

– Почему? Ты же не сталкивал его с балкона.

Было заметно, что Давид сейчас не способен оценить такого рода подбадривания.

Два дня спустя он предложил ей поехать на Мальдивы одной, без него.

А каким образом потом вышло, что она не только осталась, но даже согласилась поехать с ним в Бад-Вальдбах и провести там несколько дней за счет гранд-отеля, Мари в точности реконструировать не могла. Так или иначе, здесь, в релаксарии, под веерными листьями искусственной пальмы, под звуки эзотерической музыки, у нее уже не первый раз мелькала мысль, что лучше было бы полететь в одиночку на Лотос-айленд.

– Настал вечер, – прошептал голос, и точечные лампы, освещавшие солнечным светом сборную стенку, приобрели красный оттенок. – Солнце медленно погружается в океан, и голоса джунглей приветствуют приход тропической ночи.

К космическим звукам синтезатора примешались птичий щебет, крики обезьян и стрекот тысяч насекомых.

– И теплый тропический дождь падает на раскаленный песок пляжа.

– Черт! – вскрикнула Мари, опрокинув шезлонг. Из двух душевых головок под потолком брызнул далеко не теплый тропический дождь.

Впервые после несчастья с Джекки она увидела, как Давид смеется. Невелика радость – находиться в курортном местечке с мужчиной, на которого релаксарий оказывает целительное воздействие.

Больше всего ее удручала перспектива будущего, которая открылась ей в Бад-Вальдбахе. Она прямо воочию видела, как через тридцать, сорок, пятьдесят лет сидит вместе с бледным, но еще вполне бодрым Давидом за столиком на двоих, караулит, когда официант заменит в буфете пустую миску кресс-салата другой, полной. Воочию видела, как прислоняет трость к столику, чтобы освободить обе руки и набить сумочку провиантом для терапевтической прогулки. Фрукты для нее и для Давида, зерновые булочки для уток.

Почему-то она с легкостью представляла себе Давида пожилым курортником. На подводном массаже он стоял с тем же мечтательным взглядом, сидел в пузырьках джакузи с тем же детским удовольствием и с той же апатией лежал в теплой термальной воде, как и мужчины постарше.

Теперь Мари знала: пять дней на водах – испытание для прочности отношений еще покруче двух недель на коралловом островке.

В этот вечер в честь Давида был устроен парадный прием. Ужин при свечах в большом зале, Давид в темном костюме, она в маленьком черном платье. После лососевого мусса Вольфганг-квартет исполнил Allegro vivace assai из Струнного квартета № 17 си-бемоль мажор Вольфганга Амадея Моцарта, опус 458 по каталогу Кёхеля. Затем Давид читал из первой четверти «Лилы». Консоме сервировали без музыкально-литературного сопровождения. Перед горячим – глазированной телячьей грудинкой, или филе судака, или, при необходимости, соответствующим диетическим блюдом – музыканты исполнили Andante con moto из Струнного квартета № 16 ми-бемоль мажор Вольфганга Амадея Моцарта, опус 428 по Кёхелю. Между горячим и десертным буфетом Давид читал снова, на сей раз из последней четверти. После сыра музыканты завершили вечер исполнением Allegro vivace из того же квартета.

На этом приеме Мари опять-таки ощутила, какая судьба ждет ее как спутницу жизни немолодого писателя. Каждый раз, когда Давид оставлял ее за столиком одну, чтобы подготовиться к следующему выступлению, появлялась дама, менеджер проекта, и составляла ей компанию.

О чем говорят за столиком с менеджером проекта, перед тем как спутник жизни начнет читать из своего бестселлера? В первый раз этот вопрос не возник, менеджер сама определила тему: какие чувства вы испытываете как партнерша мужчины, который прославился романом о любви?

Но во второй раз был черед Мари что-то сказать. И она обронила:

– Вы наверняка рады, что мероприятие все-таки состоялось?

Менеджер не поняла:

– Все-таки?

Зато поняла Мари. Давид ничего не отменял.

Сначала она хотела сразу после ужина затащить его в бар и призвать к ответу. Потом отложила разговор до возвращения в номер. Потом – до утра, до ароматической кабины.

А потом вообще отказалась от этой мысли.

Не очень-то добрый знак.