Линии (Lignes)

III — ЮКАРИ

— Тепло сегодня? — попытался начать разговор водитель такси и опустил стекло сантиметров на пять.

Джунко не казалось, что так уж особенно тепло. Водитель жевал резинку, по виду ему можно было бы дать лет двадцать пять — тридцать. Когда Джунко спросила, можно ли курить, он бросил на нее удивленный взгляд, словно хотел сказать: «Для шлюхи ты слишком вежлива».

«Да пошел ты, козел! — ^подумала Джунко. — Очень мне нужны твой разговоры: тепло ли, холодно ли… Да не знаю я!» Джунко никогда не могла определить, тепло ей или холодно, и никогда не потела, даже в самую отчаянную жару. Вместо этого, независимо от температуры воздуха, она иногда начинала потеть в самых неожиданных ситуациях. Обычно это случалось, когда с ней ни с того ни с сего на улице или в ресторане заговаривал незнакомый человек. Вот тут-то у нее обильно выступало под мышками и струилось по спине, а сама Джунко даже не могла сообразить, кто она и где находится.

— Это… э-э… а-а, — в ответ на вопрос шофера больше ничего другого она выдавить не смогла.

Он разочарованно отвернулся и сразу посерьезнел.

— Да, погода необычайно теплая для ноября, — произнес он басом и замолчал.

У Джунко мелькнула надежда, что разговор на этом и закончится.

Между тем такси свернуло на нужную ей улицу. Ее клуб находился в районе Роппонги, рядом со зданием министерства обороны. Водитель хотя и был молод, но город знал хорошо, причем не только главные его улицы. На Джунко же незнакомые переулки наводили тоску.

Улица, пересекая район Йойодзи, вела прямо в район Сендагая. По тротуарам и по проезжей части без конца сновали мелкие служащие, секретарши, студенты. Было много выпивших. Люди перебегали дорогу, что-то кричали, вместо них появлялись другие. «Вот идиоты!» — шипел таксист, цокая языком, словно отгоняя зевак от дороги. «Ну, раздави же кого-нибудь», — в свою очередь бормотала Джунко.

Администрация клуба размещалась на втором этаже дома, следующего за зданием министерства обороны. Это было невзрачное строение, в котором, помимо клуба, ютились фирмочки, занимавшиеся кто компьютерными играми, кто изданием сборников посредственной восточной живописи; был там также офис музыкального продюсера и какая-то дизайн-студия.

Перед тем как войти. Джунко позвонила. В офисе сидела Юкари, которая жевала онигири* и пикули, купленные в «Лоусоне». Юкари было девятнадцать, в клубе она работала уже два месяца. До этого, кажется, она подвизалась в какой-то парикмахерской или салоне…

Друг с другом они беседовали нечасто. Иногда, когда клиент вызывал сразу двух девушек, им удавалось переброситься словечком в такси…

— Добро пожаловать в клуб! — пробубнила Юкари с набитым ртом.

Комната была маленькая, всего в шесть татами. Из мебели была лишь тумбочка, на которой стоял телефонный аппарат, и электрический котацу**. Повсюду были разбросаны различные предметы и приспособления для сексуальных игр: лакированные туфли на высоком каблуке, целый ворох специфической одежды и прочая дребедень. Несмотря на то что котацу не было покрыто одеялом, Юкари поставила на него бутылочку с чаем и всю свою еду. Работал телевизор, рядом валялся раскрытый номер журнала «JJ».

— А где хозяйка?

— Уехала домой. Какие-то дела у нее.

* Рисовые колобки, завернутые в сушеный лист водоросли.

** Небольшой низкий стол с нагревательным элементом на обратной стороне столешницы.

Управляющей клубом было чуть больше сорока. Когда-то она работала в торговой фирме, для которой закупала муку и баранину в Новой Зеландии и Австралии. Но больше всего ей нравились садомазохистские игрища, и, разойдясь с мужем в тридцатилетнем возрасте, она открыла клуб. Джунко тщетно пыталась определить, какой доход приносило ей это заведение, поскольку начальница не носила дорогой одежды и не ездила на «мерседесе».

Итак, хозяйка уехала домой. Это означало, что на сегодня работа закончена. К телефону подключили автоответчик, объявлявший, что с ними можно будет связаться на следующий день, после тринадцати часов. Джунко посмотрела на время — было уже четверть двенадцатого.

— Когда я звонила из отеля, она не сказала мне, что уйдет рано, — сказала она Юкари.

— Кто, хозяйка?

— Ну да.

— Это не было запланировано. Ей позвонили, а потом она сказала примерно следующее: «Забирай деньги и скажи девочкам, что я уезжаю, ясно?»

Некто С. заплатил ей тридцать тысяч иен, М. — двадцать тысяч и еще оплатил такси. К тому же тот, последний, несимпатичный, дал ей шестьдесят и десять тысяч на машину — в общем, ей причиталось семьдесят тысяч. Клуб забирал у девушек сорок процентов выручки.

— Скажи-ка… — начала Юкари.

— Что?

Джунко пришло в голову, что это, пожалуй, первый раз, когда ей предоставилась возможность поговорить с этой Юкари. Из семи работавших здесь девушек четыре трудились полный день, а три другие, школьницы и студентки, имели еще какую-то работу и приходили на полдня, два-три раза в неделю. Юкари работала по полной.

— Если хочешь, остался один онигири.

Юкари натянула свой тонкий свитер с вельветовым воротом и вельветовые же брючки. Глаза и фигура у нее были так себе, она носила короткую стрижку, зато кожа была на удивление хороша.

— Спасибо, я недавно ела карри, — сказала Джунко, разглядывая чистые, белые и гладкие щеки своей собеседницы. Ее настоящего имени она не знала.

— Карри? — удивилась Юкари и отпила из своей бутылочки.

— Ага.

Телевизор был включен на полную громкость, передавали выпуск новостей.

— Можешь убавить? — попросила Юкари. Джунко взялась за пульт, недоумевая, почему Юкари попросила ее, тогда как ей самой было достаточно лишь протянуть руку. Она щелкнула пультом, и экран потух. Джунко показалось, что лицо ведущего, которого она часто видела на шестом канале и в журналах, словно провалилось в черноту. Выключая телевизор, она любила смотреть, как гаснет экран.

— А разве у нас на углу подают карри?

Какое-то время Джунко размышляла, стоит ли ей рассказывать всю историю, но в конце концов просто сказала, что, мол, один клиент ее угостил. Ее всегда мучил вопрос, должна она рассказывать своим собеседникам о том, что думает, или нет. Это началось еще в школе, терзало и во время обучения в университете, и на предыдущей работе. Истории очень ее утомляли. Часто, возвращаясь из школы, а потом с работы, она становилась свидетельницей всевозможных незначительных происшествий — то пожилая дама упадет с велосипеда, пытаясь объехать ребенка, то какой-то парень сломает руку своему приятелю клюшкой для гольфа; однажды она видела, как старушка хотела утащить один из горшков с душистым горошком, украшавших вокзальный перрон; а еще какой-то мужчина, открывая только что купленную бутылку с молоком, опрокинул ее на журнал, который хотел прочесть… И Джунко постоянно мучилась сомнениями, стоит ли говорить обо всем этом своим друзьям и товарищам по работе. Глупо зацикливаться на таких пустяках, говорила она себе, но тем не менее ей становилось все хуже и хуже. В конце концов Джунко начал охватывать страх. Тогда же она стала много пить, причем регулярно. Каждый вечер она покупала бутылку дешевого виски, джина или бренди.

Ей стало полегче только после поступления на работу в клуб. Конечно, в первую очередь благодаря ее нынешним собеседникам, но, как бы то ни было, Джунко теперь могла разговаривать, не терзая себя. И особенно с теми, кто не был ей особенно близок. Она полагала, что с Юкари можно говорить совершенно спокойно, хотя не могла объяснить, на чем основывается такая уверенность. Ведь тот факт, что какой-то человек симпатичен нам, еще не является решающим и достаточным критерием. Подобных симпатяг тысячи, и часто получается, что они оказываются не такими уж белыми и пушистыми. У Джунко слишком рано появилась возможность убедиться в этом на собственном опыте, поэтому она не доверяла приятным и симпатичным.

Тон, которым Юкари предложила ей оставшийся онигири, показался Джунко суховатым. «Если хочешь, остался один онигири», — так обратилась к ней Юкари, оторвавшись от своего журнала. Это навело Джунко на мысль, что Юкари не из тех, кто на первый взгляд кажется очень милыми людьми.

— А разве бывают такие клиенты? — поинтересовалась Юкари, закрывая номер «JJ». — Значит, он угостил тебя карри, а ты потом любовалась видами из окна отеля «Кэйо Плаза», так, что ли?

— Ага.

— А вот мне так не везет. Вечно нарываюсь на каких-то шизиков.

Голос Юкари смягчился, но от него все равно веяло холодом. Джунко вдруг подумала, что эта девятнадцатилетняя пипетка, должно быть, говорит «Ах, я люблю тебя!» каждому встречному и поперечному.

— Таких вот, настоящих садомазо, их ведь немного, как ты считаешь?

— Хм… Это точно.

— Знаешь, Мегуми… Ну, как бы это сказать? Мне хотелось бы чего-нибудь покруче…

— Ну конечно.

— А то все попадаются такие, которым бы только в дырку мне заглянуть. Пихают мне туда вибратор, а я должна у них отсасывать… Самый обычный трах, по-моему.

— Можно и так сказать.

— У меня есть напарница, так она обычно главная.

— Угу.

— Ей это понравилось еще. в школе.

— Не сомневаюсь.

— И показывает экстра-класс!

— Вот как.

— Она называет себя Евой. У нее есть приятель, который играет в какой-то группе и который мне все это и рассказал. Когда мазохисту на спину выливаешь, например, расплавленный воск… ты меня слушаешь?., ну так вот, когда на спину или на другую часть тела связанного человека выливаешь расплавленный воск, выражение его лица, если присмотреться, в ту же секунду меняется. То есть человек весь приготовился к страданию, но в тот момент, когда расплавленный воск касается его тела, у него на лице появляется такое же выражение, как во время поллюции. И в это мгновение… ну… Я не совсем ее поняла, поскольку это трудно выразить… но она говорит, что в этот момент между ней и ее партнером происходит такая штука… Очень трудно выразить… Короче, это куда круче, чем простой секс. Она говорит: супер! Мне кажется, это потрясно!

— И, конечно, с этого началось ее увлечение мазохизмом.

— Н-нет, не совсем так.

— Не совсем?

— Ну, если ты когда-то была мазо, тебе уже не достанется роль главной участницы.

— А тебе нравится быть главной?

— Понятное дело! А тебе — нет?

— Мне?

— Разве нет?

— Я была главной много раз.

— И тебе не понравилось?

— Не сказала бы.

— Ну а тогда почему?

— Скучно.

«Да, конечно! Стоит только на тебя взглянуть, и сразу ясно, что тебе такое и не светит! — подумала Юкари. — Узкий лоб, худющая, мрачная и главное — полное отсутствие индивидуальности. Да еще так одеваться… Наверно, ни разу и не открывала нормального женского журнала. Да во всем районе Минато не найдется ни одной дуры, которая смогла бы носить на себе такую пошлую дрянь».

— Что, задолбало?

— Ага.

— Тебе не нравится бить своего клиента? А я прямо не могу остановиться…

— Совершенно верно. В один прекрасный день я поняла, что меня все это достало. С другой стороны, это ведь большая проблема.

Юкари никак не могла представить себе того типа, который мог бы угостить карри с креветками такую невзрачную девицу: «Я бы такой не оплатила бы и миски лапши быстрого приготовления». Она предложила онигири только затем, чтобы посмотреть, как Джунко ест. Хозяйка заведения рассказала ей как-то одну вещь: «У нас есть девушка, которую воспитывала мать-садистка. В действительности она не была ей родной матерью. С самого детства она била ее, причем употребляла для этой цели разные предметы. Таких людей очень много… Но это низко, не так ли? Телефонная трубка, бамбуковая трость, линейка, пляжные сандалии, пластиковая бутылка — гораздо хуже, чем просто рука. Не знаю за что, но мать била ее до синяков, а случалось, что и до крови. Потом она разражалась рыданиями и просила прощения: «Прости, прости, прости меня!» И так до бесконечности. Сначала побои, а потом это «прости, прости, прости». Девочка ходила с опухшим лицом, а мамаша говорила ей: «Я ударила тебя, потому что ты такая лапочка, ну, ты же знаешь», — и брала ее на руки. А после этих сцен они, как будто так и следовало, вместе ели онигири. Онигири лепят прямо на ладони, поэтому говорят, что вся нежность и чувства готовящего через его ладонь переходят в них. Ну так вот, они вдвоем ели эти онигири и плакали». Хозяйка не говорила, что этой девочкой была Мегуми, в ее рассказе это была просто какая-то девочка. Но Юкари была уверена, что речь шла именно о Мегуми.

Вот по этой-то причине Юкари и хотелось посмотреть, не будет ли плакать Джунко во время еды или как минимум не изменится ли выражение ее лица.

— Ну ладно, я пошла. Ты останешься в конторе?

— Да, конечно. Сегодня ночую здесь. Если кто и придет сюда, то только Лиза.

— Ты будешь здесь спать?

— Да, а потом отсюда мне удобно сесть на поезд.

— Куда?

— В Чиба.

— Ну, я ухожу.

Юкари еще раз оглядела эту тощую девицу, как она, покидая комнату, порылась в своей сумочке, подкрасила губы. Потом включила телевизор.

Пощелкала пультом в поисках какого-нибудь фильма и решила остановиться на выпуске новостей. Чуть-чуть прибавила звук.

— Да что же делает этот перец? — процедила она сквозь зубы и проверила, включен ли ее мобильник. — Сказал, что позвонит мне сегодня вечером, и даже не послал никакого сообщения. А еще телережиссер. Обещал, что пристроит меня на съемки в «Уайлд шоу» *, и я у него отсосала без презерватива. И вот я должна тут подпрыгивать на одном месте, а он там и не чешется.

Черт меня побери! Вот дерьмо, даже визитки своей не дал. И не сказал, на каком канале работает. А я-то оставила ему свой номер, думала, пригласит в бар «Ниси-Азабу», где играют песни шестидесятых годов. Трахнул меня и спереди, и сзади, на британский флаг порвал! Вставил «Пинк Ротор» мне в задницу, мол, вибрации, когда трахаешься спереди, от этого круче.

Юкари прикинула — должно было быть не больше половины первого. Он сказал, что позвонит около полуночи. Вроде задерживаться не собирался. И она еще раз проверила свой телефон.

* Телепередача о скандалах и современных нравах.