Литературная Газета 6472 ( № 29 2014)

Сумбур вместо оперы

«Осовременили» даже Кутузова...

На Новой сцене Мариинского театра в рамках фестиваля "Звёзды белых ночей" прошла премьера оперы Сергея Прокофьева «Война и мир» по одноимённому роману Льва Толстого.

Несмотря на гениальность музыки Прокофьева, театры ставят «Войну и мир» очень редко - ведь помимо постановочных и исполнительских сложностей, одних солистов требуется 57, причём солистов высокого класса.

Кроме того, «Война и мир» – произведение не кассовое, в нём нет упоительных арий наподобие Верди и Чайковского, много речитативов и разговоров под музыку, что далеко не всеми поклонниками оперного искусства воспринимается на ура, да и продолжительность спектакля около пяти часов, и это при насыщенном, многоплановом и совсем не лёгком содержании. К тому же жанр произведения очень сложен: в нём тесно переплетены лирическая драма, эпос, опера, оратория. Поэтому для успеха спектакля необходимо, чтобы просветительская задача театра совпала с желанием зрителей просвещаться и быть подготовленными настолько, чтобы суметь оценить музыку и содержание оперы, её стиль и высоконравственную, патриотическую направленность. Но в Петербурге просвещённая публика не в дефиците, поэтому интерес к постановке был огромный. И из Москвы приехал многочисленный десант музыкальных критиков и любителей оперного искусства – ну, ещё бы: раритет.

А история раритета такова: Сергей Прокофьев стал работать над «Войной и миром» весной 1941 года, когда Германия собиралась начать войну с Советским Союзом. Причём либретто он создавал тоже сам в соавторстве со своей второй женой Мирой Мендельсон-Прокофьевой. В самые тяжёлые для СССР военные годы – с 1941 по 1943-й, когда исход войны и судьба страны были весьма неопределённы, Прокофьев в основном закончил свою оперу, причём искренний патриотизм композитора совпал с чувством патриотизма Льва Толстого, и главной идеей «Войны и мира» стала героическая борьба русского народа против вражеского нашествия и – что поразительно, учитывая обстановку на фронтах тех лет, массовое отступление Красной армии, огромные потери живой силы и техники, немецкую оккупацию большей части европейской территории страны, блокаду Ленинграда, невероятные разрушения и прочие бедствия, принесённые войной, – предвосхищение нашей Победы над Германией, хотя формально речь в опере шла о победе над Наполеоном. Концертное исполнение «Войны и мира» состоялось менее чем через месяц после окончания Второй мировой войны – 7 июня 1945 года в Москве. Композитор до последних дней жизни дорабатывал своё любимое детище – и по собственному усмотрению, и по просьбе дирижёра Самуила Самосуда и режиссёра Бориса Покровского, первыми поставившими эту оперу в Ленинградском Малом оперном театре в 1946 году, правда, по разным причинам, только часть «Мир».

Постановку-2014 осуществил британец Грэм Вик, художник-постановщик – Пол Браун, музыкальный руководитель и дирижёр – Валерий Гергиев.

Открывается занавес, и глаз публики режет огромный, взгромождённый на сцену танк, своими размерами превышающий настоящие боевые машины. И на фоне этого танка некто в современном чёрном деловом костюме и галстуке поёт арию Андрея Болконского (Андрей Бондаренко). А где сам Андрей Болконский? Оказывается, это он и есть в навязываемом зрителям «видении» постановщиков. Дальше – больше. В кровати, висящей и раскачивающейся на «полпути» между колосниками и сценой, поёт, стоя на коленях, Наташа Ростова (Аида Гарифуллина) в розовых пижамных штанах. В этой же кровати спит её кузина Соня (Юлия Маточкина) – думайте, что хотите[?]

Анализировать постановку последовательно нет смысла, поскольку от оперы Прокофьева осталось только название, имена героев и музыка, так что буду только отражать увиденное. Итак, на заднике сцены – а он громаден – цветная картинка c голой девицей в туфлях, обутых на босые ноги, воздетые почему-то на уровень линии электропередачи и просунутые между проводами. Свои интимные прелести девица прикрывает сумкой известного бренда. Эта девица с сумкой и прелестями будет появляться по ходу спектакля ещё не раз. Кто она и откуда? На что намёк?

Наташа Ростова вновь оказывается на сцене уже в костюме делового покроя, но розового оттенка «вырви глаз» и отчаянно короткой мини-юбке, затем в белом эстрадном наряде (на балу у екатерининского вельможи), а в доме Элен Безуховой (Мария Максакова) – в блестящем мини-платье, в подобных любят щеголять современные эстрадные певички, несть им числа. Причём Элен в похожем платье возлежит на раковинах-умывальниках из общественного туалета в количестве семи штук, приделанных к имитации внутренней ониксовой стены здания Мариинки-2, где и идёт спектакль. И покуривает наркотик. И угощает им Наташу. А-а, вот почему Вик считает Наташу аморальной (это он, нисколько не смущаясь и никак не объясняя, заявил в своём интервью, опубликованном Мариинским театром в буклете к спектаклю)! А Лев Толстой-то считал её чистой и нежной, а Прокофьев написал для неё чистую и светлую музыку. А в сцене бегства из Москвы именно «аморальная» Наташа убеждает свою семью не брать с собой вещи, а вывезти раненых, остановившихся в их доме, всех, а не только князя Андрея. Но постановщикам нет дела до содержания оперы! Цели у них, как выясняется по ходу спектакля, совсем другие.

Да, чуть не забыла: гости на балу – в стеклянных масках, какие обычно надевают сварщики, а слуги, одетые в костюмы начала ХIX века, в противогазах – война у ворот, понимаете ли, хотя на заднике, когда там исчезает голая девица, появляется сплошной чёрный забор с заборным же шрифтом написанным словом «Мир».

Старый князь Болконский (Михаил Петренко) к приехавшим в его дом графу Ростову (Сергей Алексашкин) с Наташей и Соней выезжает на инвалидной коляске, придуманной постановщиками, т.к. в либретто никакой коляски нет, как нет и откидывания пледа и демонстрации действующим лицам и публике дерзко разводимых в стороны голых ног. Здесь, очевидно, высокая мораль г-на Вика и иже с ним захлёстывает этикет не только русской аристократии, но и обычного цивилизованного европейца. Не потому ли на очередной бессмысленной картинке, прикреплённой к заднику, в какой-то момент появляется написанное красным на английском языке слово «civilization» (цивилизация). Странно, правда, что по-английски, ведь языком русской аристократии был французский…

Выяснения отношений Пьера Безухова (Евгений Акимов) и Анатоля Курагина (Илья Селиванов) происходит в духе бандитов 1990-х годов: Пьер швыряет Курагина на капот выехавшего на сцену «мерседеса», далее – по схеме милицейских сериалов.

К одной войне добавлена другая...

В какой-то момент на многострадальном заднике появляется картинка радостных мордвина и мордвинки в золотящемся пшеничном поле, а в другой момент, уже на сцене, хор в мордовских народных костюмах. Почему в мордовских? Наверное, намёк на то, что первая жена Сергея Прокофьева, Лина Прокофьева, была заключена в мордовские лагеря. Хотя вряд ли постановщики-варяги знают такие тонкости. Просто им – что в огороде бузина, что в Киеве дядька – всё одно.

Русский народ у них вообще некий нищий сброд: не то бомжи, не то зэки в нелепых штанах, рубахах, шапках, платках – вне места и времени, без роду и племени, без каких-либо признаков социальной принадлежности, некая пугающая своей неисчислимостью и необъяснимой сплочённостью дикая масса, и, чтобы вдруг не испугаться этой монолитной толпы по-настоящему, постановщики поместили её на спасительный задник – в качестве гигантского фотопугала.

Там же будет размещён и гнусный ремейк хрестоматийного плаката «Ты записался добровольцем?»: оплывшее гейское лицо во вроде как будёновке с приопущенной на уровень гениталий рукой, держащей какое-то оружие стволом вниз. Сверху – крупно – слово «Ты». Всё.

Кто этот «ты»? Г-н Вик, кто?!

Среди многочисленных, оскорбительных для русского человека мерзостей постановки – одна из мерзейших: глумливо и не к месту демонстрировавшиеся кадры кинохроники времён Великой Отечественной войны 1941–1945 годов – на прокручиваемой в ускоренном темпе плёнке мелкими, частящими, клоунскими шажками идут на фронт карликовые ополченцы.

И в «Мире», и в «Войне» по сцене бесконечно таскают взад-вперёд новые огромные гробы: мол, и Илья Муромец поместится, а с колосников свисают трупы в натуральную величину с той только разницей, что в «Мире» – мужские трупы, а в «Войне» ещё и женские. А потом по сцене проезжает грузовик типа КамАЗа без опознавательных знаков (русский? французский?), на который тесно погружены роскошные похоронные венки и гробы. Для кого везёт свой груз КамАЗ, нетрудно догадаться: на могилы завоевателей венки не кладут. То есть постановщики уже заранее проиграли за русских войну с Наполеоном, пусть хотя бы оперную. О том, что война с Наполеоном – по «видению» постановщиков – Россией проиграна, говорят и спущенные с колосников на сцену (а это метров 40) многочисленные полотнища цветов французского флага, увенчанные французскими орлами, и веселящиеся между этими флагами-полотнищами французы с девками. И слово «нет», по-русски написанное на одном из полотнищ, по сути, ничего не меняет.

Сцена совета в Филях – вода на ту же мельницу. В каком-то бункере, а не в деревенской избе лежит на ящике фельдмаршал Кутузов в позе трупа с фуражкой на животе. И только скрещённые ноги дают понять, что он жив. Затем коряво поднимается, водружает на голову фуражку. И среди современных охранников в чёрных костюмах с галстуками напоминает больше восковую куклу, нежели полководца-победителя. Кутузова исполнял обладающий роскошным, звучным басом Геннадий Беззубенков, но – внимание! – пел он свою величавую, по замыслу композитора, арию стёртым до состояния марли, задушенным баритональным звуком. Значит, ему велели так петь! Чтоб не слышен был варягам гром предстоящей победы. И он – фельдмаршал-победитель! – идёт с современными охранниками через зал, игриво помахивая зрителям рукой, словно Элтон Джон поклонникам. Кутузов должен быть на сцене со своими генералами, со своим народом, а он уходит! Его уходят! Правда, венчающий оперу хоровой апофеоз «За отечество шли мы в смертный бой» имел место быть, но на фоне уже упомянутого «вида» безликой массы фотолюдей на заднике. А на сцене лицом к публике сидели в домкультурных креслах современные охранники (или чиновники) в чёрных костюмах с галстуками и тупо смотрели в зал. Занавес.

Поскольку спектакль всё-таки оперный, то скажу пару слов и о солистах, хотя в свете описанной режиссуры это не имеет значения: не ради вокалистов ставили постановщики своё действо. Главное: ни вокальных, ни актёрских шедевров не наблюдалось, более того, хорошо пел только Андрей Бондаренко (князь Андрей). Для Аиды Гарифуллиной, активно «раскручиваемой» сейчас на оперном небосклоне, партия Наташи Ростовой оказалась не по силам и не по голосу: партия Наташи написана для лирико-драматического сопрано, а у Аиды – лирико-колоратурное. Но и погрузиться в образ певице не удалось, что, впрочем, не удивительно: танк, деловой и эстрадный костюмы, «мерседес», раковины общественного туалета из театрального здания – нужно быть гением, чтобы в таком антураже создать образ Наташи.

Что касается замечательной музыки Сергея Прокофьева, то большинство зрителей вряд ли её слышали: когда на протяжении почти пяти часов тебя со сцены ежеминутно унижают, глумятся над народом, частью которого ты себя ощущаешь, над твоей родиной, твоей культурой, над силой русского духа, искренним и великим патриотизмом, национальными и твоими – как гражданина своей страны – ценностями, тут уже не до музыки. Тут уже начинает кипеть разум возмущённый.

Есть знаменитое письмо Густава Малера Бруно Вальтеру, в котором он пишет, что хороший вокал при плохой режиссуре даёт в результате неудачный спектакль и наоборот. Более того, если в постановке слабая сценография или даже костюмы, притом что музыкальная его часть удалась, всё равно спектакль хорошим не будет. Малер, как никто другой в его время, понимал синтетическую сущность оперы. Не может не понимать этого и Валерий Гергиев, которому даже из глубокой оркестровой ямы Новой сцены прекрасно видно всё происходящее на ней и с чьего одобрения всё вышеописанное и происходило. На глазах у маэстро Гергиева содержание оперы его любимого – по его собственным многократным признаниям – композитора Прокофьева извращается до состояния наоборот. Сергей Сергеевич писал свою оперу о победе русского народа над сильным врагом, о великой силе духа, о высоком патриотизме, о благородстве и душевной щедрости русского характера, а то, что происходило на сцене, было совсем не об этом. Мало того, что три дня всё это под именем Сергея Прокофьева шло по пять часов в театре, так ещё и транслировалось на несколько европейских стран, в том числе на Англию и Германию, чтобы и там поглумились над Россией?

Фото Натальи Разиной и Валентина Барановского предоставлено пресс-службой театра

Теги: искусство , театр