Литературная Газета, 6525 (№ 37/2015)

Арзамасские гуси

Арзамасские гусиВыпуск 8 (19)

Спецпроекты ЛГ / Словесник / До самой сути

Казначеев Сергей

Художник Григорий МЯСОЕДОВ

Теги: филология , история литературы

Принято считать, что творческие люди – это штучный товар, поэтому им необходимо уединение, отстранённость от мира, башня из слоновой кости. Нередко так оно и есть. Но гораздо чаще мыслители, поэты, художники, музыканты просто не могут оставаться в одиночестве – им необходимо общаться, делиться планами и свершениями, искать взаимодействия или соперничества. И тогда возникают творческие союзы, объединения, кружки. Так было и в античные времена, и в среде трубадуров, миннезингеров, вагантов. Это продолжалось и в более поздние эпохи. В русской культуре начала XIX столетия наблюдалась поразительная пестрота сообществ, в которых объединялись единомышленники, а порой и оппоненты. Вольное общество любителей словесности, наук и художеств; «Беседа любителей русского слова», «Союз спасения», «Зелёная лампа»… В этом ряду особо значимое место занимал кружок «Арзамасское общество безвестных людей» (1815–1818).

«Верхом на галиматье»

Двести лет назад, 14(26) октября 1815 года в Петербурге было создано сообщество общественных и культурных деятелей «Арзамас». С тех пор о нём написаны тысячи страниц, сделана масса тонких наблюдений и выводов, предложен не один десяток концепций, определяющих смысл и задачи этого кружка. Но ситуация не становится проще, больше того – она только запутывается и обрастает противоречиями.

Со школярской точки зрения, «Арзамас» – это такой весёлый клуб по интересам. Собирались вместе умные, талантливые люди, читали и разбирали художественные и критические тексты, обменивались мнениями и, так сказать, культурно проводили досуг. Общению, как известно, была придана подчёркнуто смеховая, отчасти даже шутовская форма: заметные на общественном небосклоне люди говорили о своей безвестности, сравнивали себя с гусями, принимали на себя смешные (и в чём-то таинственные) прозвища. Как известно, Василия Жуковского в этой среде называли Светланой, Сергея Уварова – Старушкой, Константина Батюшкова – Ахиллом, Дмитрия Блудова – Кассандрой, Петра Вяземского – Асмодеем, Филиппа Вигеля – Ивиковым Журавлём, Степана Жихарева – Громобоем, Василия Пушкина – Вот (Вот я вас), Александра Пушкина – Сверчком и т.д. В качестве литературных эталонов для них выступали Николай Карамзин и Василий Жуковский, чьи образы и послужили для образования имён арзамасских персонажей. По ходу встреч составлялись протоколы, выдержанные в ироническом стиле, для чего массированно привлекались архаические языковые формы. Эмблемой общества стал жирный и вкусный арзамасский гусь, регулярно подаваемый на ужин.

Поскольку большинство участников этих собраний являлись активно действующими литераторами, то специалисты будущих эпох и рассматривали арзамасцев исключительно в плане их взглядов на поэзию, драматургию, критику, сатиру и проч. Этот подход торжествовал во многих исследованиях советского времени. Смысл полемики, которую «Арзамас» вёл со своими литературными противниками, Юрий Тынянов обозначил как спор «архаистов», которые во главе с адмиралом Александром Шишковым ратовали за сохранение славянской лингвистической системы, и «новаторов», которые вслед за Николаем Карамзиным выступали за расширение языкового ареала, разумное обогащение русской речи иноязычными заимствованиями. Сегодня, по прошествии времени, хотелось бы обозначить эту оппозицию поточнее: например, противостояние ортодоксов (консерваторов) и реформаторов (либералов), но дело здесь не в стилистических нюансах.

Александр Семёнович Шишков, министр народного просвещения, президент Российской академии, по праву считается идейным вдохновителем кружка «Беседа любителей русского слова» (1811–1816). Муж отечестволюбивый был ревностным сторонником сохранения и укрепления основ русского языка и предлагал взамен заёмным, пришедшим из Европы словам использовать формы, основанные на славянской корневой системе. Над его изобретениями много раз потешались, порой справедливо, порой не очень. Например, сегодняшняя ситуация, когда в наш язык сплошь и рядом проникают англо-американские конструкции, когда латиница старается изнутри взломать многовековой кириллический код, тревога, опасения и труды Шишкова не выглядят смешными или неуместными.

Карамзинисты отнюдь не разделяли позиций Шишкова и кружка «Беседы», в который, к слову сказать, входили Державин и Крылов. Сам министр именовался в ходе заседаний прозвищем Седой Дед. Но и его единомышленники не остались в долгу. Началось многолетнее ожесточённое противостояние. Толчком послужила премьера пьес Александра Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды» (она состоялась 23 сентября 1815 года), а затем Михаила Загоскина «Комедия против комедии, или Урок волокитам» (3 ноября 1815 года), сатирически направленных против стилистики Жуковского и других романтиков. Сам Жуковский, исполнявший обязанности секретаря и протоколиста общества (именно ему принадлежит разработка иронической манеры фиксации заседаний и речей), с некоторым смущением относился к тому, что вокруг его персоны ломается столько копий. Но во многом именно он определял умонастроения шутников: «Арзамасская критика должна ехать верхом на галиматье».

«Буффонада явилась причиной рождения Арзамаса, и с этого момента буффонство определило его характер. Мы объединились, чтобы хохотать во всё горло, как сумасшедшие, и я, избранный секретарём общества, сделал немалый вклад, чтобы достигнуть этой главной цели, т.е. смеха; я заполнял протоколы галиматьёй, к которой внезапно обнаружил колоссальное влечение», – признавался в частном письме сам Жуковский, которого мы привыкли считать серьёзным, задумчивым и даже печальным поэтом.

Об игровом начале деятельности кружка свидетельствовали многие другие современники. «Оно (Арзамасское общество) было ни литературное, ни политическое, в тесном значении сих слов, но в настоящем своём существовании клонилось само собой и к той, и к другой цели… Оно сперва имело в намерении пресечь интриги в словесности и драматургии, поддерживать истинные таланты и язвить самозванцев-словесников... Оно было шуточное, забавное, и во всяком случае принесло бы более пользы, нежели вреда, если б было направляемо кем-нибудь к своей настоящей цели...» – сообщал в 3-е отделение Фаддей Булгарин.

Исходя из всего этого, не приходится удивляться тому, что исследователи последующих эпох видели в «Арзамасе» исключительно или прежде всего смеховое, пародийное, легкомысленное начало. Об этом писали такие литературоведы, как П. Анненков, П. Бартенев, В. Вацуро, Л. Гиллельсон, Л. Гинзбург, Е. Сидоров, Б. Томашевский и многие другие. В 1994 году вышел двухтомный сборник материалов общества «Арзамас» под редакцией В. Вацуро и А. Осповата. Основной акцент там тоже был сделан на литературно-иронических выступлениях и ритуалах членов кружка.

«С ними бы жить и умереть»

Но зачем же это скоморошество понадобилось кружку, включавшему в свой состав серьёзных и влиятельных людей – сановников, дипломатов, почтенных деятелей культуры, известных писателей? Среди фундаторов и членов этого клуба были попечитель Санкт-Петербургского округа Сергей Уваров, граф Дмитрий Блудов, юнкер Коллегии иностранных дел Дмитрий Дашков, сын сенатора Дмитрий Северин и проч. Ещё более блестящую карьеру на государственной службе они сделали впоследствии, чему, бесспорно, способствовала дружба с другими «гусями». Совсем недалеко от орбиты «Арзамаса» находились дипломаты И. Каподистрия, К. Нессельроде, П. Полетика, А. Стурдза. Поддерживал духовные контакты с кружком будущий митрополит Филарет (Дроздов). Есть мнение о том, что делами арзамасцев живо интересовалась вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Зачем же столь высокопоставленным людям понадобилось столь несерьёзное предприятие?

Было бы наивным отрицать наличие юмористического начала в жизни «Арзамаса». Причин для этого, как представляется, было несколько.

Во-первых, не будем забывать, что одной ногой «арзамасцы» стояли в XVIII веке. «Столетье безумно и мудро», – написал о нём Александр Радищев. Пожалуй, ни в одну другую эпоху в России не было такого количества шутников, чудаков, оригиналов и клоунов. Причём на самых высоких степенях общественной иерархии. О них можно прочесть в книгах Михаила Пыляева. Или вспомнить грибоедовского героя Максима Петровича, который нарочно падал в присутствии императрицы. Шут, гаер, придурок, скажете вы. Но вспомним, что в итоге он «не то на серебре, на золоте едал; сто человек к услугам; весь в орденах; езжал-то вечно цугом; век при дворе, да при каком дворе!.. Максим Петрович! Шутка! Вы, нынешние, – ну-тка!» – с бесспорным уважением, а то и завистью вещал Фамусов.

Одним словом, скоморошество и юродство было общепринятым стилем, более того – фактической необходимостью; это прекрасно понимали молодые члены кружка. По мнению Юрия Лотмана, «Арзамасцы были не только служилые люди, но и прочно стояли на дороге карьеры – бюрократической или придворной». Поэтому они могли смеяться сколько душеньке угодно.

Во-вторых, к активному сотрудничеству людей столь разноплановых и разнонаправленных могли привлечь не сухие и скучные бдения, а лихие, полные искренней весёлости посиделки. Это отлично понимали те чиновные отцы-основатели кружка, который был необходим государству и прежде всего государю. Поэтому арзамасские досуги не только не порицались, а поощрялись высшим руководством. Смех был залогом жизнедеятельности этой культурной ниши, а «как только, – писал тот же Жуковский, – было принято решение стать серьёзными, оно умерло внезапной смертью…»

В-третьих, наконец, стоит вспомнить, что царствование Александра I ознаменовалось всплеском интереса ко всякого рода мистицизму, и, в частности, к масонским символам и ритуалам. Мода на участие в ложах тревожила многих дальновидных политиков того времени, но как можно воспрепятствовать распространению франкмасонства, если оно приветствуется во дворе? Но трудно найти более эффективное средство борьбы против какого-либо явления, чем сделать его смешным.

В обычаях кружка нередко усматривались черты пародии на масонство, хотя многие исследователи неохотно соглашаются с этим. Между тем тот же Булгарин не без основания утверждал: «Сие общество составляли люди, из коих почти все, за исключением двух или трёх, были отличного образования, шли в свете по блестящему пути и почти все были или дети членов Новиковской Мартинистской секты, или воспитанники её членов, или товарищи и друзья и родственники сих воспитанников. Дух времени истребил мистику, но либерализм цвёл во всей красе», – пишет он в своём донесении после казни декабристов, имея в виду братьев Тургеневых, К. Батюшкова и Н. Муравьёва. Характерно и то, что при общении кружковцы называли друг друга братьями, а своё движение часто именовали «Новый Иерусалим». В то же время члены «Арзамаса» не принимали идей и деятельности видного вольного каменщика издателя «Сионского вестника» Александра Лабзина. Как видим, арзамасцы и интересовались масонством, и дистанцировались от него.

Братские отношения не означали, впрочем, полного согласия в идеях и позициях. Так, например, К. Батюшков, Д. Кавелин и А. Тургенев слыли противниками сатирического и ёрнического направления мысли. Вообще говоря, между братьями нередко возникали стычки и трения, причём часто было непонятно, всерьёз происходили эти разборки или в шутку. А. Тургенев (Эолова Арфа), часто уклонявшийся от выражения своих мнений, был подвергнут резкой критике: «Эолова Арфа издал некоторые непристойные звуки отрицания и начал весьма поносным образом корячиться против законного избрания в ораторы». За эти прегрешения предлагалось ни много ни мало «Признать его покойником… Переименовать его из Эоловой Арфы Убийцею, или Лешим, или Плешивым Месяцем». При всём саркастическом тоне этого протокола нельзя не отметить пафоса обвинения: если человек отмалчивается, то он как бы выходит из круга друзей – говорить должны все, дабы при случае нести равную ответственность.

Двойственность поведения этих молодых людей отмечалась не раз. Чуть позже Вяземский, знавший ситуацию изнутри, отмечал: «Эти будущие преобразователи образуются утром в манеже, а вечером на бале».

Комический момент, несомненно, присутствует и в символике гуся. Птица эта непростая: отношение человека к ней весьма двойственное. С одной стороны, гуси спасли Рим, с другой – о субъекте, ведущем себя не лучшим образом, говорят: «Хорош гусь!» Гоголю приписывают комическую сентенцию: «Гусь – птица неудобная: на двоих её маловато, а одному съесть стыдно». Впрочем, поговаривают, что до классика эту мысль высказывал некий адмирал, а вообще она похожа на народную поговорку. Но не подлежит сомнению то, что конфликт между Иваном Иванычем и Иваном Никифоровичем вспыхнул после того, как второй обозвал первого гусаком.

Если же говорить серьёзно, то напрашивается следующая версия. Не раз отмечалась глубинная связь арзамасцев с бунтарскими движениями Европы – анабаптистами, моравскими братьями, другими реформаторскими идеологиями. Так вот одним из видных деятелей Реформации был чех Ян Гус. Вполне возможно, что это в какой-то мере – во всяком случае, подсознательно – повлияло на выбор орнитологического символа.

Другая крайность в человеческих качествах любителей гусятины состояла в том, что некоторые из них были не чужды перверсиям. Несмотря на эти противоречия и внешнюю ветреность поведения, арзамасцы, бесспорно, представляли собой серьёзное явление в общественной и культурной жизни России. Даже такой аккуратный и взвешенный человек, как Карамзин, оказавшись в 1816 году в Петербурге, даёт своим молодым сотоварищам в высшей степени лестные характеристики: «Здесь из мужчин всех любезнее для меня Арзамасцы: вот истинная Русская Академия, составленная из молодых людей умных и с талантом». Потом, правда, он сетует, что они реализуют свои способности в столице, а не, скажем, в Москве или том же Арзамасе. Однако это знаковое замечание не умаляет их достоинств, и великий сентименталист подводит итог своим размышлениям, утверждая, что «хотел бы с ними жить и умереть».

В унисон со Священным союзом

Что же толкнуло влиятельные правительственные и близкие к ним круги создать культурную структуру, которая под видом шутовства и пародийности проводила в жизнь весьма ответственные идеи? На сей счёт существуют разные точки зрения.

Например, указывается на любопытный исторический факт или совпадение: за месяц до учреждения «Арзамаса» во Франции, окончательно признавшей свою капитуляцию, произошло создание тройственного Священного союза, который образовали главы государств Австрии, Пруссии и России. Нет нужды доказывать, что первую скрипку в этом трио играл император России Александр I как лидер страны, внёсшей наибольший вклад в низвержение агрессора Наполеона. Разумеется, Александр Благословенный вполне отдавал себе отчёт в том, что отныне его держава несёт особую ответственность за положение в Европе и в мире. Политических и дипломатических усилий для обеспечения этого первенства было явно недостаточно – требовалось соответствующее культурное обрамление.

Для того чтобы привлечь на свою сторону наиболее ярких и талантливых представителей интеллигенции того времени, нужно было найти форму их добровольного и эффективного сотрудничества с властью. Более того – русская культура должна была вместе со всеми общественными силами сделать рывок и выйти на передовые позиции в пространстве Старого Света.

В этом смысле создание «Арзамаса» должно было аккумулировать творческий потенциал нации и представляло собой модернизационный проект, обращённый в будущее. Он был призван противостоять литературным «староверам» (Шишков и «Беседа») и привносить в общество оттенок продуктивной новизны, хотя бы она была и не чужда мистике. Для достижения нужного результата требовалось добиться реформирования русского языка, в частности открыть границы для проникновения в него большего количества иноязычных элементов. Чтобы молодые и незрелые умы не увело в пагубном направлении, возглавить проект должны были умудрённые опытом мужи, облечённые атрибутами власти. В качестве моральных и художественных ориентиров были избраны непререкаемые авторитеты Карамзина и Жуковского.

Вектор деятельности кружка соответствовал внешней и внутренней политике государства. Арзамасцы надеялись, что самодержец начнёт конституционные реформы, но этого не случилось: после Аахен­ского конгресса (1818), когда произошло размежевание позиций Александра I и других монархов, модернизационный проект был убран под сукно; вместе с ним ушло с общественно-культурной сцены и объединение «Арзамас».

Любая компания рано или поздно распадается. Писательская – тем более. Арзамасское общество умерло естественной смертью. Прошло время дружбы и совместных досугов. Участники весёлых сборищ повзрослели и возмужали, они сами изменились, и рамки кружка стали для них тесными. Некоторые из них продолжили успешное восхождение по карьерной лестнице, другие – укрепились в радикальных мнениях и в декабре 1825 года вывели полки на Сенатскую площадь. Что из этого вышло, хорошо известно.

«Арзамас» просуществовал всего три года. Это было время бесед, дурачеств, споров и пикировок. Кружок оставил глубокий след в русской культуре начала XIX века, и дискуссии о нём продолжаются и сегодня, когда мы справляем двухсотлетний юбилей «арзамасских гусей».