Литературная Газета, 6547 (№ 13/2016)

Следы Шарля Нодье в Алупкинском парке

Следы Шарля Нодье в Алупкинском парке

Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / Мистические сюжеты

Арбатская Юта

Теги: Крым , история , Шарль Нодье , парки , культура , связь времен

Сегодня, к сожалению, мало кто интересуется поэзией, тем более написанной более 200 лет назад. Однако зачастую благодаря её сюжетам создавались многие сады и парки во все времена, не говоря уже об эпохе позднего романтизма. Не исключение и Алупкинский дворцово-парковый ансамбль, заложенный графом М.С. Воронцовым в 1824 –1848 гг. и задуманный им как «универсальная архитектурная летопись мира». Академик Д.С. Лихачёв отмечал, что пейзажная часть Воронцовского парка пронизана влиянием поэзии Оссиана и Томаса Мура.

Одной из самых загадочных фигур в литературе конца XVIII в. и сегодня остаётся поэт Оссиан (настоящее имя – Макферсон). Шотландец по происхождению, бард, он опубликовал в 1760-х годах свои стихотворные произведения, которые имели оглушительный успех по всей Европе. Гёте ставил Оссиана выше Гомера, образами Оссиана вдохновлялись Д. Байрон, В. Скотт, В. Гюго. На сюжеты его поэм художники писали картины, композиторы сочиняли балеты и оперы. От Державина и Батюшкова до Брюсова и Мандельштама – никто не прошёл мимо образного ряда самобытного барда.

К числу парков, испытавших на себе влияние оссианических настроений, принадлежит и Воронцовский парк в Алупке. Попытаюсь только перечислить образы Оссиана. Пустыня, соединяющая тени отцов в свете луны; стенания духов в пещерах и лесах; рыдания смертельно тоскующей девушки у покрытых мхом и заросших травой камней над могилой павшего в честном бою возлюбленного; странствующий седой бард, который в пустыне ищет следы своих отцов, но находит лишь могилы; ожившие воспоминания в печальном свете звезды и пенного моря; угрюмые неприступные скалы, в которые с диким рёвом бьют холодные волны; безлюдный заброшенный замок на вершине скалы, где духи погибших героев не находят себе успокоения, и т.д.

Что и говорить, дикость Алупки с её хаотическим нагромождением скал, мрачными гротами и бурным зимним морем были просто созданы для воплощения образов Оссиана. Василий Жуковский отмечал в своём дневнике водопады и пещеры парка, делал многочисленные зарисовки в альбоме. Малый хаос в Верхнем парке и пространство вокруг него – чем не Шотландия? Могила сеттера Чемлека, устроенная в глубине одного из гротов, покрытые мхом камни, истёртые и покосившиеся ступени, ведущие в царство вечного полумрака… Думаю, при современном увлечении литераторов мистикой, готической фантастикой, мифологией у Алупкинского парка, как театра для подобных сюжетов, большое будущее.

Не менее романтическими и загадочными были сюжеты произведений Томаса Мура. Восточная повесть «Лалла Рук» (Lalla Rookh. An oriental Romance), написанная Т. Муром в 1817 году, принесла автору общеевропейскую славу. Современники ставили повесть в один ряд с экзотическими поэмами Байрона, а самого Мура причислили к живым классикам.

Произведение состоит из прозаического текста и вставленных в него четырёх стихо­творных поэм. По сюжету бухарский хан Абдалла сватает в жёны своему сыну Алирису «тюльпанощёкую» Лаллу Рук, дочь могольского правителя Индии Ауренгзета. Жених и невеста по уговору родителей должны встретиться и познакомиться друг с другом в Кашмире, и только после этого сыграть свадьбу. В прозаической части повести как раз и рассказывается об этом путешествии. Невесту сопровождает обширная бухарская свита, а вместе с ней находится молодой поэт Фераморс (под личиной которого скрывается её жених). Он пользуется продолжительной поездкой, чтобы развлечь принцессу и добиться её любви. Повесть состояла из четырёх поэм: «Покровенный пророк Хорассана», «Рай и пери», «Огнепоклонники» – из истории гербов древней Персии и их борьбы против мусульманских завоевателей, а четвёртая, последняя, поэма «Свет гарема» давала заключительную тему – праздник роз в Кашмире.

В 1821 году вторая вставная поэма из «Лаллы Рук» в переводе В. Жуковского под заглавием «Пери и Ангел» (у Мура – «Рай и Пери») в первый раз была напечатана в журнале «Сын Отечества» без упоминания имени Мура. Впоследствии многие авторы обращались к теме «Лаллы Рук», но Жуковский был одним из первых. Следует сказать, что Василий Андреевич при переводе настолько изменил контекст поэмы, что от неё остался только восточный колорит. Психологизм оригинального текста был им снят, поскольку нет и намёка на идею искупления. Читатель его перевода так и оставался в неведении, что Пери изгнана из рая за любовь к смертному, к земному человеку. В представлении Жуковского Пери была не столько крылатым существом древнеиранской мифологии, сколько своего рода христианским ангелом женского рода.

Чтобы понять метафоры, использованные в Алупкинском парке, следует в двух словах описать сюжет «Пери и Ангел». Прекрасная юная фея (Пери) изгнана из рая. Ни Луна, ни Земля, ни звёзды и Солнце не прельщают печальную легкокрылую Пери, все её помыслы только о возвращении в благоухающий и чистый, Парадиз. Тронутый светлой печалью Ангел утешает её и даёт совет: «…вина простится пери той, что принесёт к воротам рая желанный небу дар святой. Смело ступай, тот дар добудь, и в рай тебе свободен путь!» Но долгим и трудным оказывается путь к исполнению заветного желания. Пери приходится совершить три попытки, последовательно пролетев над Индией, Египтом и Сирией. Сначала она приносит к вратам Эдема каплю крови юного героя, павшего за свободу Отчизны, затем – последнее дыхание верных друг другу умирающих влюблённых. Оба эти дара принимаются небесами, но створки райских врат по-прежнему остаются недвижными: «Священней дар твой должен быть, чтоб светлый рай тебе открыть!» Пройдя через сомнение и отчаяние, Пери вновь пускается в путь, и наконец добивается успеха – добытая ею драгоценная живительная слеза раскаявшегося грешника открывает перед ней врата Эдема. Русские переводы различных частей и отрывков из «Лаллы Рук» до начала 30-х годов нередко появлялись в журналах и альманахах Москвы и Петербурга; все эти переводы были преимущественно прозаические. Но было одно исключение: ранний стихотворный перевод «романса» из первой вставной поэмы в «Лалле Рук» (The Veiled Prophet of Khorassan). Этот перевод, сделанный И.И. Козловым под заглавием «Из поэмы «Лалла Рук», напечатан был в 1823 году в пятом номере журнала «Новости литературы». Правда, к сюжету поэмы о хорасанском пророке этот отрывок прямого отношения не имеет: это лирическая песня молодой женщины, сложенная, по замечанию автора, в патетической «испаганской манере». Песню эту случайно слышит герой поэмы: в ней поётся о розах, которые некогда цвели на берегах реки Бендемира, «неподалёку от развалин Чильминара», и о скоротечности жизни.

«Меридово» озеро в тексте поэмы – это озеро в Египте, где правит царь Мерид. Подобие пирамидальных камней в Зале фонтанов и на Меридовом озере как будто говорит о знаменитых египетских пирамидах в поэме «Пери и Ангел». К сожалению, не сохранилась пергола из роз, которая проходила от фонтана «Трильби» мимо Потёмкинской скалы к озёрам. Внутри перголы скрывалась тенистая дорожка. Розы эти упоминаются в путеводителе Монтадона, а посажены они К. Кебахом из сортов, поставленных директором Императорского ботанического сада Н. Гартвисом в Алупку. Пергола знаменовала собой, по-видимому, праздник роз в Кашмире, описанный в четвёртой поэме «Лаллы Рук». Либо, поскольку речь идёт всё-таки о Пери, можно предположить, что это метафора к сцене прощания Пери с земными цветами и растениями перед возвращением в рай.

Конечно, любая тайна придаёт обаяние недосказанности, любая загадка – это метафора. У западного входа в Воронцовский дворец есть неприметный пристенный фонтан, на котором красуется непривычное для русского слуха название – «Трильби». В книге А.А. Галиченко «Алупка. Дворец и парк» об этом сооружении говорится следующее: «Под названием и датой «1829», прочеканенными в диабазе, есть небольшой барельеф, исполненный греком Яни, на сюжет «собака, схватившая кошку». Сюжет давно забыт и потому оброс самыми невероятными вымыслами. В одном из писем М.С. Воронцов писал по этому поводу: «Барельеф, представляющий смертельную битву между Трильби и татарской кошкой, предо мной и производит прекрасное впечатление». Видимо, кличка собаке дана в честь маленького шотландского эльфа – хранителя домашнего очага, героя популярной в 1820-х готической повести французского писателя Шарля Нодье «Трильби»…». Попробуем разобраться.

Итак, Шарль Нодье. Сегодня это имя ничего не говорит современному читателю, однако во Франции его считают родоначальником мистической литературы. Излюбленными героями Нодье были демоны, духи, эльфы, вампиры. Задолго до «Графа Дракулы» он ввёл в литературу этих кровожадных персонажей. Шарль Нодье (1780–1844) – представитель раннего романтизма. Почти всю жизнь он проработал в военной библиотеке Парижа, владел несколькими языками. Ему приписывают заслуги в «открытии» Виктора Гюго, а литературные вечера, которые он устраивал у себя дома, сплотили вокруг него группу писателей, ставших впоследствии славой Франции. Проспер Мериме взял на себя роль добровольного биографа Нодье. Благодаря этим записям можно восстановить события, связанные с «Трильби». В 1820 году Шарль Нодье оказывается в Шотландии, где знакомится с произведением Вальтера Скотта «Письма о демонологии и колдовстве». Попав под обаяние английского романтика, Нодье пишет и опубликовывает в 1822 году небольшую повесть «Трильби» (в оригинале Trilby ou le lutin d’Argail – «Трильби или эльф из Аргаиля»). Дословно Trilby переводится с английского как «фетровая шляпа». Некоторые исследователи считают, что Трильби – это уменьшительное от слова «тролль» (домовой). У Нодье Трильби – чрезвычайно добрый и милый домовой, живущий в камине хижины рыбака в Шотландии. Он так привязывается к хозяйке дома, молодой прекрасной жене рыбака, что после её смерти, будучи изгнанным из дома как нечистая сила, поселяется на кладбище и безутешно оплакивает гибель любимой женщины. Нодье в заключении пишет, что тот, «кто имеет уши», и сегодня может услышать его жалобные стоны.

Теперь, проходя мимо фонтана «Трильби» в Алупкинском парке, зритель может мысленно перенестись на берега туманного Альбиона и освежить в памяти незаслуженно забытое имя Шарля Нодье.

В Алупкинском парке есть ещё один удивительно романтический уголок. Искусственный горный каскад, выполненный крепостными каменотёсами, братьями Полуэктовыми, протянулся от озёр в Верхнем парке до самого моря. Трудно поверить в рукотворность этого сооружения. В Нижнем парке он заканчивается величественным водопадом, именуемым «Фрейшютц». Вода рассечена таким образом, что струи образуют при падении как будто бы фату невесты, а над скалой на фоне тёмных деревьев светятся белые розы. Появление роз в этом месте парка совершенно неожиданно для непосвящённого зрителя.

18 июня 1821 года в Берлине состоялась премьера оперы Карла-Марии Вебера «Волшебный стрелок» – «Фрейшютц» (в русском варианте «Вольный стрелок»). В основу сюжета положена старинная легенда о юноше, который заключил договор с дьяволом. Чтобы добиться разрешения жениться на любимой девушке, дочери князя Оттокара, он должен победить в соревновании стрелков, но сегодня в стрельбе ему не везёт. По наущению друга Каспара он ночью отправляется в таинственное место в лесу, прозванное Волчьим ущельем, и обращается к тёмным силам. По уговору, охотник получает семь волшебных пуль для завтрашнего состязания. Шестью пулями юноша может располагать свободно, седьмой же выстрел принадлежит Самьелю, злому духу леса. Чтобы охотник отбросил сомнения, Самьель вызывает образ любимой Агаты, но юноше мерещится, что его невеста ищет смерти в бурном водопаде. Именно это видение послужит впоследствии образом в ходе строительства одного из водных каскадов в Алупкинском парке.

Премьера оперы произвела в обществе взрыв, поскольку её новаторство было для того времени необыкновенным. Наряду с картинами деревенского быта средневековой Богемии в спектакле участвуют потусторонние силы, духи и призраки. В качестве декорации спектакля был использован настоящий водопад, устроенный на заднике сцены. В оркестровке Вебером впервые введены народные инструменты, а музыка настолько точно передавала настроение эпизодов, что публика была потрясена. Особенно удались сцены в лесу: мистически-мрачное Волчье ущелье, залитый солнцем утренний лес, праздник победы над тёмными силами. Оперу «Вольный стрелок» бурно приветствовала демократически настроенная молодёжь. Очень скоро слава о ней докатилась и до России. «Поэмой леса» называли её современники.