Литературная Газета, 6630 (№ 06/2018)

«Нам всем надо научиться говорить правду»

«Нам всем надо научиться говорить правду»

Литература / Библиосфера / Писатель у диктофона

Александр Куприянов в офисе «Вечерней Москвы»

Теги: Александр Купер

Александр Купер (Куприянов) совместил документальное и вымышленное

Главный редактор «Вечерней Москвы» рассказал «ЛГ» о необычном проекте газеты, её грядущем юбилее и самом необычном и страшном романе из всех, что он когда-либо писал.

– Александр Иванович, в этом году «Вечёрке» 95 лет, подготовка к солидному юбилею уже началась?

– Поскольку наша газета все годы своей жизни была именно городской, то и юбилей её, как мне кажется, для города значим. Подготовка идёт, конечно: на нашем сайте, например, в рубрике «95 лет «ВМ» регулярно печатаются интереснейшие материалы из истории газеты, мы вспоминаем любопытные «вехи» её пути. Газета-то, правда, уникальная была. Да и, надеюсь, остаётся такой.

– Авторами «Вечёрки» в разное время становились знаменитые люди, в том числе писатели и поэты – от Маяковского до Нагибина. Вы вот тоже писатель. Но хватает ли времени на это сейчас, при таком количестве дел?

– Только что закончил новый кинороман. У него два рабочих названия – «Истопник» или «Тоннель в конце света». Это серьёзная история, которую я написал достаточно быстро – за год, только подходил к ней очень много лет. Все происходит на БАМе, это 1947–1953 годы. Суть: два сталинских лагеря – мужской и женский – бьют навстречу друг другу тоннель длиной 1852 метра. Очень долго считалось, что такого не было, что это легенда. Но это было – роман документально-художественный, в нём огромное количество «нарытых» мной документов переплетаются с художественным вымыслом. Два главных героя – Костя Ярков, лейтенант СМЕРШа, вернувшийся в родные края и ставший тем самым истопником, что подогревал выдолбленный тоннель кострами, позволяя ему сохнуть, и Сталина Говердовская, командир женского лагеря. Но чистый вымысел – только их имена. На самом деле у героев были пусть не доскональные, но прототипы.

– А откуда вы вообще о нём узнали, о Дуссе-Алиньском тоннеле? Я вот только «погуглив» о нём узнала, к стыду своему.

– Первый раз я побывал там ещё в 1974 году, совсем молодым репортёром. В это время строился БАМ, жизнь кипела в тех местах, и мы прилетели к тоннелю. Он, когда-то пробитый зэками за два года, уже полностью зарос льдом. Потом солдаты, брошенные на стройку, совершили там свой подвиг – они достали из тоннеля 33 тысячи кубометров льда.

– Представить невозможно…

– Представить невозможно, как его зэки пробивали. Правда, тоже по легенде, а теперь я знаю об этом совершенно точно, им за проходку гулаговским начальником Нафталием Френкелем была обещана ночь любви… Но это был подвиг, конечно. Так вот в 1974 году были видны ещё остатки бывших лагерей: покосившиеся сторожевые вышки, ограды, бараки, в которых даже валялись оставленные зэками предметы и вещи. Я был молодой дурак, честное слово: фотоаппарат с собой был, и сохранились фотографии на фоне этого тоннеля, но найденное я по дури не фотографировал. А там, например, такая картина была – самая жуткая: на западной стороне тоннеля высоко на деревьях болтались тачки проходческие… Страшная картина – на фоне неба. Исторический факт – незадолго до закрытия лагеря туда привезли эти тачки, и их, уходя, просто бросили. Деревья, хоть там и вечная мерзлота, выросли, и подняли их в небо.

– Какая картина страшная… Такое не сочинить, правда. А Френкель – тоже персонаж придуманный или…?

– Нет, что ты, это личность легендарная. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГе» называет его одним из главных подручных Сталина и Ягоды, одним из шести наёмных убийц, винит в гибели десятков тысяч людей. Именно Френкель придумал идею «большой пайки»: зэкам давали «заманки», вроде выполнишь норму – получишь спирта. Он был финансовый гений, бухгалтер дьявола и палач – да. Но при этом внедрил раздачу заключённым горячих пирогов с картошкой и лично следил сам, чтобы подгоревших не раздавали! Он знал в лицо тысячи зэков, и в отдельно взятом «государстве в государстве» – ГУЛАГе – было абсолютно всё, от рыболовецких бригад до производства обуви, которая поступала на продажу в магазинчик на Кузнецком Мосту… Что доставалось самим заключённым – это другой вопрос…

– Сейчас одни говорят, что пора ставить точку, нечего там копаться в прошлом. Другие, наоборот: давайте всё расследовать, возвращаться. Лагерная проза так называемая «полыхнула» после «Одного дня Ивана Денисовича»… Так вот вы конкретно – зачем пошли туда?

– Честно – никаких высоких целей я себе не ставил. Иногда говорят, мол, «я хотел просветить», всё такое, «видел впереди вечность». Никакой я вечности не видел, а просто писал это, потому что хотел написать. Мои внучки не знают этого, и когда я рассказываю им что-то подобное, они широко открывают глаза. Прочесть толстенные тома Солженицына они вряд ли уже смогут – у них просто другое сознание. И я придумал форму киноромана, достаточно современную и лёгкую, как мне кажется, для восприятия, при всём том, что лёгким это чтение, конечно же, не назовёшь.

– Тем не менее я не исключаю, что даже если вы в роман и не включали «высокие цели», их ему, что называется, сообщат без вас. Обвинят в остром антисталинизме, например. У нас же люди о фигуру Сталина сейчас бьются, как волны о волнорез.

– Понимаю. Там, знаешь, тема, наверное, есть ещё более острая, но она не раскрыта до конца, есть лишь моя попытка подойти к ней. Вот дед мой всегда говорил – «всем сестрам по серьгам». Я никогда не понимал этого выражения. А дед, понимаю теперь, просто считал, что каждый народ достоин своей власти. Его реабилитацией занималась моя мать, он сам не просил ни о какой справедливости, у него была иная философия – он полагал, что если так случилось, не с ним даже лично, а со всем народом, то это заслуженно. И так говорят многие. Недавно вот Сокуров высказался в том плане, что мы – страна, в которой всё время винят кого-то, но не говорят, мол, народ виноват. Это неприятное признание, согласись.

– Неприятное. Но похожее на правду… Тема власти и народа вечна.

– Пророк Исайя первым изрёк, что всякая власть – от Бога. Соответственно, народ заслуживает того правителя, который им правит, и того, что с ним происходит. Я с этим тезисом согласиться полностью не могу, но в новом романе пытаюсь подойти к этой теме, раскрывая какие-то вещи, до нынешнего момента многим не известные. Вот, скажем, очень часто идёт спор о том, а были ли на самом деле разрешены пытки. Никто толком ответить не может… Сохранились документы, даже рисунки, о пытках, что применялись в лагерях. Они были разными – от пытки бессмысленным трудом, когда, скажем, заключённых заставляли переливать воду из одной полыньи в другую на лютом морозе до усмирения непокорных женщин «комарями» – мошкой, буквально съедающей заживо, или «распалкой» – погружением их мягких мест в муравейник. Но архивы, как тебе известно, не открыты до сих пор. Да и единой правды во всех этих болезненных темах нет, мне кажется. Истина некая, высшая, есть, но правда у каждого своя. Как до неё долезть, доползти? Было всё – и то, и это. И человек, чья тень до сих пор многим видится, который всё это устроил, по определению не мог быть мелким и ничтожным. Другое дело, что в те времена совершались такие преступления, которые, на мой взгляд, нельзя оправдать ничем, никакими великими свершениями.

– Что это получилось жанрово?

– Не знаю… Кинороман. Неореализм. Я люблю всякие завороты, там тоже они есть. Скажем, на митинге, посвящённом освобождению тоннеля от льда, в 1977 году появляется на трибуне «человек из великого прошлого» – Сталин. А до этого возникает фигура «человека из великого будущего», которого зовут Владимир, да и внешне он чем-то похож на нашего президента… Мне кажется, это всё облегчает чтение именно молодым людям, которые привыкли и к смешению жанров, и к таким вот сюжетным «замесам».

А вообще я документалистику никогда не писал. Это был для меня новый опыт совмещения документального и вымышленного. Виртуозно это делал Валентин Пикуль, у него никогда не поймёшь, что правда, а что – нет.

– Как вы полагаете, современный человек смог бы вынести всё, что выпало на долю поколения, отсидевших в сталинских лагерях?

– Нет, конечно. Люди в возрасте от пятидесяти и старше – может быть. Молодёжь – нет. Было разное, конечно, и тогда были «доходяги» и «фитили», не имевшие шанса на выживание в застенках – тот же несчастный Мандельштам. Время и условия сформировали тех людей. Кого-то сломали, кого-то нет.

– Ну, тогда последний вопрос – а вы-то в романе есть, Автор?

– Нет. Но есть некто Йорик – человек, похожий на автора… Я понял, что, не пережив всего этого, нельзя подобное написать. И поэтому ввёл этого героя, которому позволил в определённый момент говорить от первого, то есть моего лица. Он – и я, и не я. Он пишет повесть обо всём этом и прячет её в черенок лопаты, выдолбленный внутри… Может быть, суть написанного и задуманного кроется в его словах: «От века мы – язычники. Верить учимся. И всей правды сказать я не умею. Но, может быть, ещё научусь…»

Беседу вела Ольга Кузьмина