Налью кувшин водой до края


Налью кувшин водой до края

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Кумыкская поэзия

Теги: Кумыкская поэзия


Шейит-Ханум Алишева

Поэт, переводчик и публицист. Пишет на кумыкском и русском языках.

Родилась в 1947 году в селении Бамматюрт Хасавюртовского района ДАССР. Окончила Буйнакское женское педучилище и Литературный институт им. А.М. Горького. В настоящее время – секретарь Правления Союза писателей РД, руководитель секции кумыкских писателей. Член Союза писателей СССР. Член Союза журналистов России. Автор поэтических сборников: «Тепло ладони», «Песня в дороге», «Качели», «Я танцую», «Звёздное эхо», «Горянки», «И мои сказания» и др. Лауреат Государственной литературной премии Республики Дагестан имени Расула Гамзатова за поэтическую книгу «Между светом и тьмой». Заслуженный работник культуры Республики Дагестан, народный поэт Дагестана, кавалер ордена «За заслуги перед Республикой Дагестан».


Молю

Вот аул мой. Он чуть в стороне от дорог.

Чья рука его держит,

как праздничный рог?

И усталые звёзды, покоя не зная,

серебристою влагой его наполняют.

Звук молитвы качается мерно в ушах,

красный след оставляя на сжатых губах,

и кусочком сколупленной глины летает,

и над глиняной крышей потом исчезает.

Вижу – мама на камне сидит.

Вся седая и чем-то похожа на птицу,

в волосах её ветер едва шевелится,

луч, проткнувший туман, её лоб золотит.

И безмолвна она, только взгляд говорит:

«Отчего этот мир так сияет, горит?»

И заплачет душа от великой любви.

«Мама, мамочка! Только живи!..»


В кругу огня

Мне снился стол,

большой, как берег,

на нём – букет чернильных перьев

и пузырьки цветастой туши.

Мне снилось:

пламя жжёт меня

и гребни жёлтого огня,

в дым превращаясь, душат, душат...

Кусками мокрого картона

я стала их сбивать со стоном,

и тут догадкою простой

меня как светом осенило:

железный циркуль я схватила

и обвела себя чертой!

И тут же за чертой проснулась,

и там, где маков цвёл пожар –

остался круг, как чёрный шар.

Я поняла, что я сама

огнём была. Что я горела,

сгорали мысли, как дома,

и дымом извивалось тело.

Что я с тобою до зари,

закрывшись, гневно говорила,

кричала, плакала, молила...

Сорвались с языка слова,

от них остались только пятна,

на след обугленный похожи.

Кричит трава зелёной кожей:

«Все кончилось! Конец! Конец!»

Я полотенцем лоб мочила,

сама с собою говорила,

пророчил рот, кричали губы,

что не сойти мне больше с круга,

гореть, в огне постылом жить –

и говорить! И говорить!..


Дом в ожидании

Ты слышишь, как ворота плачут,

травой задушен, двор лежит,

и ветер, как душа собачья,

пустою цепью дребезжит,

и лает над пустым корытцем,

и просит у него напиться.

Резной узорчатый карниз

на бездну окон смотрит вниз,

он грезит краской и вздыхает

и в чудном сне всю ночь вдыхает

олифы сладкий аромат.

Ступени чёрные дрожат.

Шагов прекрасное лицо

забыло старое крыльцо.

В полу, меж досок, узкий паз

глядит, как удивленный глаз,

и глины спёкшаяся кровь

на старом плинтусе крошится.

Очаг печальный не дымится.

Там головня во тьме томится,

воздевши к небу две руки

и вся седая от тоски.

А сверху, на резном столбе,

висит кумуз. Вот ветер дунет –

и затрепещут слабо струны,

и заискрятся в темноте.

Душа покинула жильё –

и дом мертвеет в ожиданье.

Так пусть живёт о нём преданье –

стихотворение моё.


Кувшин

Он вылеплен из чёрной глины,

он красным жаром обожжён,

он полон смехом, эхом синим,

он зев и зов, он звон и стон.

Налью кувшин водой до края –

и он замолкнет без труда,

лишь глины свежий дух вдыхая,

резвится, светится, играет,

переливается вода.


Фотография

Вот к дому девочка бежит.

Срывает гроздь дождя руками

и в глине вязнет башмачками.

Вот фото. Не лицо, а лик

в оправе тусклого металла.

Частица света. Отблеск. Миг.

Что было до? Что после стало?

...Она вбежала как вода,

босая, с мокрою косичкой,

и ты сказала: «Иди сюда.

Гляди, как вылетает птичка!»

И вечно девочка глядит.

Всё, как тогда, на этом снимке:

поднос, халва и хлеб в обнимку,

и дождик где-то шелестит.


Травы мать собирает

Травы мать собирает –

мята, шалфей, душица,

в коричневатых пальцах

трава искрится.

Запахи лягут тенями,

вспыхнут соцветья шалфея;

будет летать кругами

пчёлка – цветочная фея.

Травы всё утро мать собирает...

Шепчет и шепчет горько,

бессмертнику говорит:

«Видишь, там, на пригорке,

сын мой лежит».

Срывает лист придорожный,

складывает в суму,

«Сыночек мой, подорожник», –

говорит ему.

Травы до полдня мать собирает.


Оденут наряды ночи

мята, душица, шалфей,

уснут, затворивши очи,

сонмы цветочных фей.

Кузнечик, от ночи синий,

вдруг застрекочет.

Голос родного сына

глухо окликнет из ночи...

Перевод Нины Орловой-Маркграф

Загрузка...