Ловец птичьих голосов

Ловец птичьих голосов

Машина подъехала к почерневшему от времени строению, покрытому шифером с желто-зелеными клочьями лишая. Рядом стоял раскрытый сарайчик на высоком каменном фундаменте, росли три ели, полузасохшие яблони склонились на ограду.

— Дрова в сарае, пилу и топор найдешь там же. Воду будешь брать у соседей, — кивнул Алексей Трофимович на дом, прятавшийся в кудрявом вишеннике.

Марко подхватил сумку с магнитофоном, пакет с продуктами и закрыл дверцу «Жигулей».

— Море недалеко, электролиния выведет. Велосипедом — несколько минут. Магазин — километрах в пяти. Ну а к лесу сам попадешь.

Лес темнел невдалеке, подернутый пленкой мглы. «Хороший у меня будет рабочий кабинет», — подумал Марко, поблагодарил хозяина и вступил в дом. Машина фыркнула и исчезла.

Забросив вещи в комнату, Марко сел на пороге, с наслаждением закурил. Дым кружился над ним, нехотя расползаясь вдоль стен.

— Я пришел, — сказал парень вслух и подумал, что целый месяц ему не с кем будет общаться. Но он приехал сюда работать, а не язык чесать.

Скоро в печке метался огонь, словно оранжевый зверь, в чайнике вскипала вода. Поужинав, Марко не стал ожидать темноты — она, очевидно, появится не скоро — и начал готовиться ко сну. За окном скрипел коростель. Послушал птицу, улыбнулся: по-эстонски ее название очень хорошо имитировало эти звуки — рукки-ряк, рукки-ряк…

Спалось не очень спокойно — белые ночи еще не отошли, из окон почти все время лилось призрачное, как в подводном царстве, сияние. Однако проснулся взбодренный, сварил яйцо, выпил чашку кофе, проверил шины велосипеда и укатил в лес.

Найдя небольшую поляну, разложил нейлоновую сеть и посыпал приманку. Подложив под голову сумку, засмотрелся на белую вязь облаков. Лес жил птичьим щебетом, сначала Марко различал отдельные голоса, потом они удалились, пригасли…

Девушка в длинном сиреневом платье подошла к нему, присела на корточки, пощекотала травинкой…

Раскрыл глаза — солнце поднялось высоко. В сетке бились две сойки. Посадил их в клетку и повез к хате.

Плотно позакрывав двери и окна, поставил перед клеткой микрофон, сам прилег на диване. Как только птицы начинали испуганно переговариваться, включал магнитофон. Исписав несколько десятков метров пленки, подумал, что на сегодня вполне достаточно. Птиц он выпустит завтра в лесу.

Подошел к окну, чтобы открыть его, увидел на яблоневых ветвях трех воробьев.

— Что, тоже записаться не терпится? — Он раскрыл окно, и воробьи улетели прочь.

Было жарко. Не искупаться ли?

Но блаженная лень разлилась по телу, и он в этот день больше никуда не выбирался. Только принес воды. Соседний двор был самоогражден лишь от дороги, на нем никого не встретил. Дверь в хату оказалась приоткрытой.

«Зайти, познакомиться? Успеется…»

Следующее утро не очень обрадовало его — хоть и присвечивало солнце, туман волочился вокруг дома сизыми волчьими хвостами. В лесу должно быть мокро. Значит, надо наведаться к морю.

У моря солнце просматривалось еле-еле, берег был пустынен, сколько Марко мог видеть. А видел недалеко — метрах в пятидесяти все скрывалось во мгле. Проехал велосипедом в одну сторону по тугой каемке песка, в другую — нигде ничего, никого. Кое-где волна вынесла на берег разбитые ящики, обломки досок.

Попробовал ногой воду — вполне удовлетворительна, не студит. Поставив возле гранитного валуна велосипед и бросив на него джинсы и майку с разинутой тигриной пастью, забрел в волны. Море кипело, клубилось туманом, клубилась сизым маревом и земля.

Земля долго не хотела оставлять его, брел сотни две метров, пока вода не коснулась русой бородки. Оглянулся на берег — не видно валуна, не видать и самой суши, вокруг туман и вода, вода и туман, как в открытом море. На мгновение представил, что и в самом деле плывет неизвестно куда и знать не дано, где его встретит берег. Пережил несколько щемяще-жутких минут, но стоило опустить ноги, как они коснулись дна…

В этот раз, когда он набирал воду, на пороге сидела девушка с шитьем и пела. Она оборвала пение и поздоровалась.

— Здравствуйте, — ответил Марко и поторопился добавить, что не понимает по-эстонски.

Девушка перешла на русский.

— Вы надолго сюда?

— На месяц.

— Меня звать Вирве…

— Очень рад.

Девушку позвали слабым голосом из дома, и она исчезла за дверью. Марко попытался несколькими штрихами набросать ее лицо — васильки глаз и просо веснушек. Веснушки не портили ее красоты, были ей к лицу.

Целую неделю он пропадал в лесу. У него в гостях побывало немало птиц, оставив свои голоса. Утром он выпускал пленниц на свободу, только соек оставил пока, подкармливал крошками хлеба, радуясь присутствию звонких птиц. Вчера он услышал позднюю кукушку и хотел спросить, сколько осталось его века, но передумал. Ему было хорошо, в кукушкино пророчество не верил, но вдруг бы эта птица опечалила его? Кукушка куковала на удивление долго — может, она прощалась с летом…

Целую неделю он был счастлив на этом хуторе и мысленно от всего сердца благодарил Алексея Трофимовича.

А потом потерял сон, слонялся в подворье, как лунатик, выглядывая звезды. Но они не появлялись.

Вирве спросила, виделся ли он с Мери.

— Не знаю такой! — удивился Марко.

— Мери — по-эстонски море, — улыбнулась девушка.

Он начал ходить купаться ночью.

…На берегу маячила тонкая девичья фигурка. Порывистый ветер катил к берегу высокие волны, они бились о валуны, забредшие в глубокую воду, и развевались по обе стороны белопенной фатой.

— И вам не спится?

Девушка оглянулась и отступила немного в сторону, словно приглашая встать рядом. Тихонько что-то напевала.

— Разыгралась стихия… Купаться не хотите?

Она отрицательно покачала головой. Марко быстро разделся и стремительно пошел от берега, преодолевая сопротивление волн. Волны вздымались так высоко, что между ними едва не обнажалось дно. Он качался на них, как поплавок, совсем забыв, что на берегу кто-то есть.

Натешившись, он еле добрался до суши.

— Разве можно так неосмотрительно? — укоризненно сказала Вирве. — Ударит о камень, искалечит… — В ее глазах светилась тревога.

Марко подошел ближе, заглянул в синеву глаз. В голове слегка закружилось, как иногда бывает от сигареты натощак.

— Опасность не там, — сказал беззаботно.

Она не восприняла его тон.

— Что вы здесь делаете?

— Боюсь и говорить…

В ее глазах мелькнуло любопытство.

— А вы не бойтесь.

— Видите ли, я отнимаю голоса у птиц.

— Выдумываете…

— Нет, правда. Я записываю их на пленку.

— Зачем?

— Это мой хлеб. Я снабжаю птичьими голосами радиостудии, театры и фирму «Мелодия».

Видно, она не могла понять — шутит он или говорит всерьез.

— Хотите, зайдите при случае, послушаете.

— Благодарю, — ответила Вирве. — Я люблю слушать птиц в лесу.

— Тогда заходите в лес.

— Непременно зайду, — она засмеялась.

Сумерки таились только в кронах деревьев, хотя было около часа ночи. Возле тропинки в высокой траве Марко увидел яркую изумрудную точечку, ступил к ней. Взяв светлячка в ладонь, поднес девушке.

— Посмотрите!

— Что это? — удивилась Вирве. — Ой, какое чудо!

— Никогда не видели?

— Это впервые.

Марко коснулся ее рыжеватых волос, пустил на них светлячка.

— Если бы сейчас зеркальце…

Волосы щекотали ему пальцы. Он не отнимал руки. Девушка стояла как околдованная. Пальцы невзначай коснулись щеки, кожа была теплая и ласковая. Покоряясь внезапному порыву, он поцеловал ту щеку раз, еще раз, пока не наткнулся на губы.

— Моя радость, — вздохнула Вирве, прильнув к нему.

— Что ты сказала? — переспросил Марко.

— Ничего, — прошептала девушка, отступая на шаг.

«Жизнь любит дубляжи», — поневоле вздохнул Марко, растревоженный воспоминанием, связанным со светлячками, воспоминанием, которое сейчас было так некстати.

Насобирал целую горсть этих необычных насекомых, они расползались с ладони. Пришлось высыпать спички на землю и посадить светлячков в коробок. Дома выпустил их на пол, и они засветились зеленоватым скоплением звезд.

— Созвездие Вирве, — с пафосом сказал он вслух и иронически улыбнулся.

Она пришла к нему в следующий вечер.

— Зашла взглянуть на светлячков. — Стояла, прислонившись к двери, и смотрела на него так, что он поневоле смутился.

— А меня не убьют твои родственники, как узнают? — пошутил, немного придя в себя.

— Это будет зависеть от твоего поведения… Нужно погасить свет.

— Ах да, светлячки же…

Зеленые светящиеся крапинки медленно двигались по полу, по стенам. Несколько их забралось на потолок.

В клетке вскрикнула сойка.

— Кто здесь? — испуганно прислонилась к нему Вирве.

— Птицы. Я же сказал, что отнимаю у птиц голоса.

Девушка нашла на полу светлячка, пристроила его в прическе и долго всматривалась в овальное зеркало на стене. Потом, приглушенно вздохнув, включила свет.

— Мне уже пора… Спокойной ночи! — Вышла словно дождик прошелестел.

Сидел, перематывал пленку. В окно постучали. Поднял голову: знакомое веснушчатое лицо, глаза — два голубых мотылька.

— Заходи, — кивнул.

Она ни с места. Марко подошел к двери, открыл, Вирве прошла в комнату, держа руки за спиной.

— Закрой глаза.

Он послушно закрыл.

— А теперь раскрой рот.

Улыбаясь, выполнил и это приказание. Язык ощутил нежную сладость ягоды.

— Вкусно?

— Еще как!

— Клубнику нужно есть со сливками, — степенно сказала Вирве, колдуя у стола. — Вот теперь попробуй… Ну как?

— Какое сегодня число?

— При чем здесь число?

— Запомнить твои ягоды… Соловья послушать хочешь?

— Еще рано… Ах, я и забыла, что ты ловец птичьих голосов!..

Почтальон на велосипеде привез письмо от Ольги.

— Что-то я раньше не встречал вас в здешних краях. Издалека приехали?

— Издалека…

Марко нетерпеливо разорвал конверт. Из него выпала фотография. Ольга писала на ней, что он когда-то просил у нее снимок, а она не хотела дарить, потому что считала это плохой приметой — на разлуку… Считает она так и поныне, а фото высылает…

«Намек поняли», — сказал Марко портрету и поставил его под вазу с розовыми цветами в форме сердечек с подвесками. Надо будет спросить Вирве, как они называются.

В лес в этот день он не пошел, молча переживал. А утром, наколов дров и растопив печку, посмотрел на улыбающееся Ольгино лицо и с вызовом воскликнул:

— Думаете, я из-за вас повешусь? Ошиблись, сударыня! На земле, оказывается, можно жить и без вас.

Вернувшись из леса, заметил, что в его отсутствие в хате кто-то побывал: фотография стояла совсем не так, как оставил. «Ну, признавайся, кто за тобой еще и здесь ухаживал?..»

Не успел присесть, как вошла Вирве. Наверное, стерегла его появление. Посмотрев бегло на портрет, спросила:

— Что, ломаное сердце, переживания? — Она, очевидно, хотела сказать «разбитое» сердце. Еще раз метнув колючий взгляд на портрет, выбежала.

— Погоди! — позвал он вслед. Но напрасно.

Разбитое сердце… Вспомнил — так называются эти цветы.

Марко осторожно шел по лесу, вслушиваясь в птичьи переклики. Не всех птиц для записи он ловил: некоторых напрасно было бы и пытаться поймать. У него был чуткий микрофон направленного действия, который брал и дальние голоса. Фонотека его за эти дни значительно пополнилась — на пленке оставили свои звуковые автографы дрозд и удод, голосистая иволга, синички и скворцы… Долго выслеживал пугливую радужную птичку — крапивника, но она то не подпускала близко, то замолкала, едва он включал аппарат. Изрядно поводив его за собой, порхнула ввысь и исчезла.

Он вернулся на опушку леса, где оставил велосипед. Над синей чашечкой лесного колокольчика возле переднего колеса громко жужжал шмель. Марко включил магнитофон и записал его жужжание — просто так, для забавы…

Время летело быстро: истекла вторая неделя, началась третья… скоро уезжать. И Марко стал чаще бывать у моря. Там и увидел снова Вирве.

Девушка сидела на валуне, болтала ногой в стертой туфельке. На приветствие не ответила.

— Рассердилась?

Молчит.

— Ты из-за портрета?

— Я не сержусь… Чего мне сердиться? Не имею права.

— Почему же не заходишь?

— На огороде работы много, — неестественно буднично молвила, а на глаза слезы накатились. — Скоро уедешь?

Он молча кивнул и ушел.

Все десять катушек были заполнены птичьим щебетом. Марко был доволен — качество отличное. Сойки, услышав свои голоса на пленке, радостно вскрикнули, затрепыхали крыльями.

— Потерпите еще немного, побудьте со мной до конца. Уже скоро, — утешал он птиц. И подумал, что ему жаль будет расставаться с Вирве.

А почему, собственно, расставаться?

«Хм-хм, Вирве — чудесное создание… Может, это мой оазис?» — раздумывал Марко, пощипывая бородку. А подсознательно против этой мысли восставало холостяцкое необузданное нутро.

«Ты хотел объездить весь мир, а вместо этого будешь вынужден заботиться о доме, благополучии… Заботиться о дорогом тебе человеке, — возражал себе Марко. — А это, кажется, не такая уж и неприятная вещь».

Спешить с выводами не стоит. С этим его никто не торопит.

Марко заметил, что Вирве прячется в хате, как только он появится с ведром на ее подворье. Через несколько дней увидел ее на лугу с косой. Пошел напрямик по густой высокой траве. Приблизился, хотел отнять косу.

— Не надо, я сама. — И она начала сосредоточенно косить.

— Это не женская работа. — Он снова потянулся к косе.

Вирве воткнула рукоять косы в землю, начала вытирать острое лезвие пучком травы.

— Нам не следует больше встречаться.

— Почему?

— Не хочу, чтобы забрал и мой голос, как у птиц.

— А не боишься, что я не только голос, а всю тебя заберу?

— Не боюсь. Не заберешь.

— Откуда такая уверенность?

— У меня есть муж…

— Серьезно?

— Ты его видел.

Он и в самом деле встречал преждевременно поседевшего мужчину лет сорока пяти во дворе Вирве. Но ведь считал, что это ее отец!

— Он и вправду немолод. Еще и болеет…

— Как же ты за него пошла?

— Не думай, что бегом побежала… Семья у нас была большая, а он один-одинешенек, хозяин. Уговорили… Будешь, мол, и ты хозяйкой… Вот так, мой милый ловец птичьих голосов.

— Но ведь ты не любишь его!

— Любишь, не любишь… Проживешь пять лет под одной крышей с человеком, перебудешь с ним и солнечный день, и непогоду… Он знает, что я к тебе ходила.

— Знает? — Марко потерял дар речи. — И что же?

— И ничего… Жалеет он меня.

Он только прищелкнул языком.

— У меня просьба к тебе…

— Говори.

— Подари мне тех птиц, что у тебя в клетке.

— Пожалуйста. Когда принести?

— Я сама приду.

Она появилась под вечер. Молча прошлась по комнате, подошла к клетке, пощекотала пальцем клювики сойкам. Открыла окно, потом дверцу клетки. Птицы дружно форкнули крыльями и взлетели высоко в небо.

— Хочешь, я тебе тоже что-то подарю?

Она тихонько-тихонько запела, мелодия была медленная и красивая, что-то ему напоминала.

— Спасибо. Ты о чем пела?

— Это старая песня. Есть такой перевод: «Охотник, охотник, ты что натворил — в коршуна метил, голубку убил. Ой, солнышко ясное, ты что натворило, цветок не согрело, а лишь засушило. Ой, девушка милая, ты что натворила: любить не любила, а сердце разбила…» Ну вот и все. И прощай.

— Дай я запишу.

— Я же сказала, что не хочу, чтобы ты забрал и мой голос…

— Ну что ты себе вбила в голову?

— А может, я поздно спохватилась? Может, и забрал уже?.. Ой, нет, не забрал! — тряхнула она волосами. — Буду вспоминать тебя и петь веселые песни.

Алексей Трофимович, как и обещал, приехал ровно через месяц. Когда машина тронулась от дома, который был временным пристанищем его птичьим заботам и его недолгой нежности, Марко еще раз окинул прощальным взглядом и дом, и старый сад, взглянул на соседнюю усадьбу — Вирве нигде не было видно. В памяти всплыла знакомая мелодия и угасла.

«Ой, девушка милая, ты что натворила…»