Ловушка для профессионала

11

Когда-то этот особняк принадлежал графу Потоцкому. В рекордно короткие сроки в городе вырос дом, о котором со временем стали ходить легенды. И было отчего, один только постоянно действующий фонтан, бьющий вином, мог воспалить воображение и менее впечатлительных людей, чем южноморцы. По городу поползли истории одна за другой — о подземных ходах, ведущих к морю, по которым контрабандисты тащили к фелюгам живой товар, о привидениях, появляющихся в полнолуние на громадных лужайках перед особняком и леденящих душу криках, раздающихся по ночам в его длинных коридорах.

Конечно, здравого смысла в этих легендах было мало. Хотя многие южноморцы действительно прекрасно жили, благодаря контрабанде, но вряд ли граф подрабатывал этим делом. Что касается привидений и прочей чепухи — в те времена кинематографом еще не пахло и устные рассказы успешно заменяли чересчур расплодившиеся сегодня фильмы, где наряду с живыми уродами вполне успешно действуют мертвецы, упыри и прочие деятели кинокультуры определенного пошиба.

В общем, со времени братьев Люмьер эти легенды стали забываться. Тем более, что после того, как граф Потоцкий, почему-то не приняв революции, убежал из Южноморска, в его доме тут же устроили Музей атеизма, предварительно очистив здание от многочисленных картин великих мастеров. И правильно сделали, как совместить такой музей с работами на религиозные темы? Музей просуществовал всего несколько лет, но и за это время здание сумели испохабить до предела. О фонтане с вином не могло быть и речи, у Потоцкого он бесперебойно годами функционировал, а при советской власти месяца не протянул, видимо, иссяк источник. Но ведь не это главное. Главное, что Музей атеизма перевели в одну из церквей и только благодаря этому обстоятельству храм не взорвали, как многие другие.

Хозяева особняка менялись со скоростью возникновения колхозов. Многочисленные коммунхозы, общества политкаторжан и прочие конторы, постоянно перемещавшиеся по городским зданиям, вносили свою лепту в архитектуру старорежимного сооружения. Громадные залы делились на крохотные клетушки и графский паркет вставал дыбом, после чего его выбрасывали на помойку, украшая освободившиеся от паркета места заплатами из неструганых досок и фанеры.

Во время румынской оккупации Южноморска на основательно облупившемся фасаде дома произошли кое-какие изменения. За годы советской власти руки строителей прикасались к фасаду дворца лишь однажды, несмотря на то, что глубокие трещины вряд ли напоминали о былом величии здания. Реставраторы срубили фамильный герб Потоцких, залепили на его место пятиконечную звезду и посчитали капитальный ремонт вполне законченным.

Занявшие здание румыны расправились со звездой не менее решительно, чем предыдущая власть с родовым клеймом польского феодала. Правда, они не успели налепить на ее место герб великой Румынии, как того требовал будущий кавалер советского ордена «Победа» король Михай. В Южноморск приперлись запоздавшие союзники Румынии из великой Германии. И уже через две недели над парадным входом в особняк раскинул крылья орел, сжимая в когтях свастику. К этому символу мощи германской империи горожане привыкли настолько, что со временем перестали его замечать.

Город обратил внимание на каменного пернатого лишь двадцать лет спустя. Во время визита высокого столичного гостя его строгий взор углядел на донельзя облупившемся доме этот фашистский символ. В результате такого знакомства с достопримечательностями Южноморска в ту же ночь немецкий орел улетел со здания в неизвестном направлении, а вслед за ним — первый секретарь обкома партии.

Здание бывшего фамильного гнезда Потоцких было загажено уже до такой степени, что обвинять в этом можно было исключительно вражескую птицу. Южноморцы так и говорили, мол, это он, орел каменный, двадцать лет сидел и гадил. Теперь на это паршивое здание не претендовал даже райотдел здравоохранения, потому что на его ремонт не хватило бы никаких фондов.

Может быть, потому здесь быстро организовали овощную базу, хотя все-таки основной причиной была упавшая крыша церкви, в которой до сих пор город хранил запасы картофеля.

Каждый раз проезжая мимо этого здания, я с чувством глубокого удовлетворения отмечал, как безукоризненно точно воплощен в жизнь знаменитейший ленинский лозунг «Мир хижинам, война дворцам».

Наше общество постепенно переставало цитировать вождя революции, но облик дома оставался прежним. До тех самых пор, пока новоявленный губернатор Южноморска, чтобы доказать свою прирожденную скромность, не решил устроить в этой развалине свою резиденцию. И за полгода произошло то, на что не решалась прежняя, хотя все та же советская власть в течение семидесяти лет.

Пока строители и прочие создатели материальных ценностей Южноморска совершали пробежки по турецким базарам, позабыв о производственной деятельности, в город завезли целый теплоход тех же самых турок. И турки запалили такой ремонт, что сам граф Потоцкий остался бы доволен, хотя господин губернатор и нашел какие-то изъяны в работе строителей, до того он у нас строгий и требовательный.

Господин губернатор — славный человек. Представляю себе, что бы с ним было, если бы несколько лет назад кто-то обратился к нему так. Не товарищ, а господин. В лучшем случае, этот кто-то в дурдом загремел бы за свои дурацкие намеки. И так всем понятно было, что самые большие господа — это товарищи исключительно по должности.

Я остановил машину, помог выйти Сабине и невольно посмотрел вверх. Все правильно, новый герб Южноморска уже успели срубить, потому что теперь объявлен конкурс среди художников на создание новейшего герба. Не сомневаюсь, победит заслуженный деятель культуры Зубенко. Он в этих гербах собачий питомник сожрал, шутка ли, за двадцать лет создать три совершенно непохожих герба нашего города на конкурсной основе. Все верно, ведь дословно слово «герб» означает наследие. А каково наследие — таковы порядки. Не зря в свое время иностранный поэт Александр Пушкин писал: «Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим».

Сабина огляделась по сторонам и недовольно заметила:

— Отчего у нас не все, как у людей? Ты что, не можешь, как все, ездить на «вольво» или «мерседесе». Выделиться хочешь, что ли?

Кроме как «Волгой», мне выделяться нечем. Я посмотрел на украшения Сабины, понимая, что вряд ли кто-нибудь из присутствующих женщин сможет с ней конкурировать, и заявил:

— Спорю на доллар, ты тоже сегодня вне конкуренции.

Такое заявление добавило настроения моей жене. Она гордо вскинула голову, и бриллианты сверкнули в ярких лучах прожекторов.

Прожектора здесь горят день и ночь. Даже когда зимой шла борьба за экономию электроэнергии, естественно, не без доброй примеси нашего неискоренимого идиотизма, у резиденции губернатора свет полыхал круглосуточно. Впрочем, городские дороги днем тоже нередко освещались. Наверное, только поэтому для экономии электроэнергии наши мудрые власти отключали исключительно телевидение.

Ко мне откуда-то подскочил парень в студийной униформе явно не по плечу и протянул руку ладонью вверх. Я сперва хотел положить в эту громадную ладонь купюру, а потом вспомнил, что попал в высшее общество и протянул ему ключи от машины.

Парень несколько небрежным взглядом скользнул по моей скромной тачке, наверняка задав себе мысленный вопрос: зачем сюда такого нищего позвали, а потом выражение его лица немного изменилось. Он буквально уперся нескромным взглядом в мою булавку для галстука, и я сразу понял: этот мальчик знает толк в хороших вещах. Наверняка он, в свою очередь, врубился — за такую булавку можно взять даже скромненький «роллс-ройс», а не те машины, которые он перегоняет на стоянку. И чем только не загружают сегодня нашу службу безопасности, подумал я, машинально поправив галстук вместе с приколотым к нему украшением.

Эту булавку надеваю второй раз в жизни. Впервые много лет назад я щеголял в подарке Вышегородского на свадьбе. И даже тот контингент, который приперся на наше скромное бракосочетание, пялил глаза на мою безделушку. А ведь собралось тогда не пресловутое высшее общество, простые люди, вроде тестя, которые с младых ногтей понимали толк в бижутерии и с большим удовольствием ее носили. Но даже колье Сабины не вызвало у них такого любопытства, как моя булавка. Если бы они знали, из какого камня изготовлен этот бриллиант…

Историю теперь уже моего фамильного украшения поведал тесть, чтобы лишний раз доказать, до чего он зятя ценит. Старику действительно было чем гордиться, ведь не у каждой побрякушки такая история. Начиналась она еще в те времена, когда дед моего тестя держал в Южноморске скромную лавку, где торговал антикварными по тем временам украшениями, в которых понимали толк лишь коллекционеры.

Это было в начале века, когда на одном из южноафриканских рудников нашли алмаз, сходу названный по имени владельца месторождения. Кто бы помнил сегодня о господине Куллинане? Никто. Но алмаз «Куллинан» до сих пор считается крупнейшим в мире, и поэтому имя его первого владельца навсегда останется в истории.

Правительство Трансвааля откупило у господина Куллинана этот камешек размером с кулак и тут же преподнесло его своему сюзерену королю Эдуарду под порядковым номером семь. Именинки у короля раз в году бывают, решило тогда правительство этой Британской колонии, пусть радуется. Не знаю, обрадовался английский Эдик точно так, как южноморский Эдуард Аглицкий, когда в Америку сбежал, или гораздо меньше, но решил он превратить алмаз в бриллиант.

И поручили это дело лучшему по тем временам гранильщику Европы Иосифу Асскеру. Наверное, только потому, что Эдик Аглицкий еще не родился. Он же из семьи потомственных ювелиров. А южноморские ювелиры уже тогда по праву считались лучшими в Европе. Жаль только, что на родине таланты южноморцев никогда не ценили.

Ну кто знал этого Асскера, несмотря на все его умение «раскрывать» камни, пока он жил здесь? Мало кто знал. Но стоило только этому Йосе уехать, так о нем тут же заговорили, и среди его клиентов появился даже король. Я не удивляюсь, почему вслед за этим выдающимся мастером из Южноморска эмигрировали остальные талантливые ювелиры, в том числе и Аглицкий. Жаль только, что талантливые художники и достойные представители других профессий побежали вслед за ними. Теперь в этом городе даже заболеть страшно. Тем более так, как заболел своей работой Иосиф Асскер — чуть с ума не сошел.

Прежде чем приступить к работе, он несколько месяцев изучал алмаз. На «Куллинане» имелись трещины и изготовить из него один гигантский бриллиант не смог бы даже Асскер. Зато он все-таки сумел найти на поверхности алмаза точку, прошлифовав которую, можно было заглянуть внутрь и определить направление одного, всего лишь одного удара, позволяющего расчленить камень по уже имеющимся трещинам.

На сам процесс расчленения алмаза собрался целый консилиум. В присутствии коллег Асскер, по-снайперски затаив дыхание, ударил молотком по стамеске, и она вошла в намеченное заранее едва заметной царапиной место. От волнения ювелир потерял сознание и грохнулся на пол, хотя удар его оказался точным.

Когда мастера привели в чувство, Асскер несколько раз повторил эту операцию на возникших осколках, но сознания уже не терял. А в результате из одного алмаза получилось два крупных монолитных блока, семь средних и около сотни мелких кусочков чистейшей воды голубовато-белого цвета.

Два года жизни ушло у ювелира на огранку камней и после окончаний этой работы. Король Эдуард не решился закатить банкет в своем дворце по такому поводу. Наверное, чтобы соблюсти этикет и лишний раз доказать, какой все-таки англичане выдержанный народ. Поэтому он устроил гулянку в Париже, подальше от глаз подданных, и не приходится сомневаться, что присутствующие погудели там не хуже, чем это предстоит сделать на сегодняшнем приеме у господина губернатора.

В наши дни для всеобщего обозрения в Тауэре выставлены бриллианты «Куллинан-1» и «Куллинан-2», общим весом почти в девятьсот крат. Об этом знают многие. Но кто, кроме меня, знает, что солитер, украшающий мою галстучную булавку, также изготовлен из знаменитого алмаза. И он немного дороже, чем бриллиант, заказанный моим старым приятелем Константином Николаевичем, чуть-чуть не дотягивает до двадцати пяти карат.

Так что парень в униформе не зря на мой галстук пялился. Даже по самым скромным подсчетам — миллион в галстуке. Не каждому дано такое без охраны на горле таскать. Хорошо, что тут охраны не меньше, чем гостей, иначе бы Рябов вряд ли позволил на прием прийти. Может, он и своих людей на это мероприятие заслал, от Рябова и такого ожидать стоит. В конце концов, подумаешь, булавка. При большом желании могу нацепить запоны, принадлежавшие Борису Годунову. Однако всегда стараюсь, чтобы среди моих украшений преобладала природная скромность.

Мы подымались по широкой мраморной лестнице, на верхней площадке которой застыл господин губернатор с супругой, вцепившейся в его руку. Да, на такую тетю нацепи хоть все бриллианты мира, они ей вряд ли помогут похудеть. Впрочем, быть может, это традиция, хотя до размеров Нины Петровны Хрущевой она не дотягивает. Вот то была женщина, мечта першерона.

На госпоже губернаторше платье темного цвета, несколько скрадывающее полноту и подчеркивающее изысканность украшений. Современная, но все равно прекрасная ювелирная работа, отмечаю про себя, и согласно правилам, о которых мне полчаса рассказывал по телефону Студент, первым обращаюсь к хозяину, а уже затем к его супруге. Причем стараюсь делать это с таким видом, словно хожу на подобные приемы по три раза на день. А как же иначе, я ведь профессионал, которого в одной и той же одежде в ресторане все считают банкиром, а в темном переулке — громилой. Искусством мгновенно менять речь и манеры я овладел давным-давно, так что спокойно говорю:

— Здравствуйте, господин губернатор. Позвольте представить вам мою супругу.

Госпожа губернаторша пожирала глазами колье моей жены, не обращая внимания на то, что к руке Сабины ее благоверный прильнул с явным удовольствием.

Затем моя жена с королевским достоинством протянула свои пальцы для рукопожатия губернаторской мадам, да так медленно, чтобы та смогла по достоинству оценить не только колье, но и перстень.

— Мы очень рады, — наконец-то выдохнула губернаторша. — Отчего ты так долго скрывал от нас свое сокровище?

Я улыбнулся на всякий случай, так и не поняв окончательно, кого имеет в виду губернаторша — мою жену или ее побрякушки, а быть может, и галстучную булавку, по которой она скользнула нарочито небрежным взглядом, но господин губернатор тут же развеял все сомнения по этому поводу:

— Действительно, как тебе удавалось скрывать от нас такую прекрасную женщину?

Сабина зарделась, как во время нашей первой брачной ночи, когда я, не погасив свет, изо всех сил старался выполнить желание Вышегородского поскорее обзавестись внуком и основным наследником всех капиталов семьи.

— Вы всегда считали, что прекрасным принято наслаждаться в одиночестве, господин губернатор. Надеюсь, ваша супруга разделяет это мнение? — замечаю не без только ему понятного намека.

Мадам губернаторша с неподдельной любовью посмотрела на мужа и ответила:

— Наши мнения всегда совпадают.

— Да, не припомню, чтобы мы в чем-то расходились во взглядах, — поддержал ее губернатор. — Думаю, что и сейчас, дорогая, ты согласишься со мной — он достойная пара своей жены.

Вот куда он клонит, подумал я, но госпожа губернаторша поняла эти слова буквально:

— Действительно, годы над тобой не властны.

Наверное, теперь она начнет оценивать меня исключительно как мужчину и ее вторая половина сходу поняла это.

— Господи, я в отличие от тебя точно изменился, — рассмеялся губернатор, — склероз что ли на подходе? Мы ведь даже не поздоровались.

Он протянул мне руку первым. Согласно этикету, интересно, кто его консультировал перед этим театром? Я жму все еще крепкую руку господина губернатора и отвечаю:

— Здравствуйте, Константин Николаевич.