Ловушка для профессионала

23

— Превосходная работа, — заметил я, осторожно поставив на стол фигурку обезьяны из нефрита. — Да и оружие такого высокого класса давно не приходилось видеть.

— Видите ли, это всего лишь часть моего собрания — скромно потупился Ляхов. — Однако, я специально перевез сюда всего несколько вещей, люблю, знаете ли, жить в привычной обстановке.

Не знаю, что он покупал в Болгарии, но домик в Южноморске отхватил неплохой. Моему, конечно, не чета, всего шесть комнат, но ведь надолго в нашем городе Ляхов вроде бы останавливаться не собирается. Наладит игорный бизнес и будет изредка приезжать. У меня тоже есть кое-какая недвижимость в других странах, однако, в отличие от Ляхова, я еще ни разу не удосужился побывать ни на Кипре, ни в Штатах, ни в Альпах. А ведь в Альпах у меня не скромный домик, а целая гостиница, но тем не менее я отчего-то не распоряжаюсь обвешать ее стены произведениями искусства.

Может, я туда вообще никогда не попаду, чтобы получить возможность не только покататься на лыжах, но и полюбоваться на какой-то экспонат из личного собрания, висящий в номере, который постоянно резервирую. Иди знай, вдруг выкрою время и когда-нибудь побываю в собственной гостинице; приеду, а мне портье — хлоп перед носом на стойку табличку с надписью на французском языке «Местов нет».

Оружие у Ляхова действительно превосходное. На коврике ручной работы две скрещенные сабли, над ними кремневый наконечник на короткой рукояти, а внизу, словно завершая композицию эволюции оружия, — старинный пистолет.

Саблями меня не удивишь, тем более европейским оружием девятнадцатого века. В моей личной коллекции есть всего один образец оружейного искусства мастеров Востока. Пусть просвещенная Европа не обижается, однако азиатское оружие ценилось настоящими знатоками искусства сабельного боя куда выше.

Поэтому в моем доме, кроме прочих предметов самозащиты вроде автомата «хеклер-кох», ржавеет без дела сабелька в простых деревянных ножнах, покрытых черной кожей с орнаментом. Обоймицы, правда, золотые, как и наконечник с гравированным прорезным орнаментом, зато сам клинок — настоящий булат.

Клинок сабли украшает маленький квадратный медальон с так называемым «бедухом» и фигурный картуш с именем мастера «сделал Асадуллах Исфахани». Видимо, изделия этого оружейника давным-давно пользовались повышенным спросом. Потому что только мы со Студентом знаем — надпись на клинке поддельная, какой-то предприимчивый иранец ее больше ста лет назад запузырил, чтобы подороже продать.

Но разве без этой надписи булат стоил бы слишком дорого, учитывая, что перекрестье также золотое, пересыпано бриллиантами, а рукоять оружия представляет сочетание из костяных и опять-таки золотых пластин. Зато затыльник — полностью из желтого металла, украшен алмазами и эмалью. На сабельке всего-навсего 343 алмаза, но ведь не это главное достоинство боевого клинка, режущего на лету шелковую ткань. В прежние времена моя сабля в одном селе валялась. А потом в дело пошла, когда один красноармейский полководец ее в этом самом сельском арсенале слямзил для нужд трудового народа и принялся защищать иранским клинком революционные завоевания. Что еще, кроме этой сабли из Царскосельского арсенала вытащили, мне неизвестно. Одно знаю точно — мой булат именно оттуда.

Зато пистолет у Ляхова под стать моей сабле. Стоило только на него взглянуть, сразу кончики пальцев на мгновение дрогнули. Особенно, когда увидел я, что не хватает на удлиненной рукояти, заканчивающейся яблоком, кусочка инкрустации из слоновой кости. Такое оружие кавказской работы встречается очень редко; на кремневом пистолете с серебряной чеканкой курок — пуговка, без пусковой скобы. Вряд ли я ошибаюсь в своих догадках по поводу этого оружия, экспонаты такого класса почти растворились во времени.

— Пистолет у вас интересный, Анатолий Павлович — заметил я. — В Москве гораздо легче приобретать антиквариат подобного рода.

— Ну что вы, этот пистолет презентовал партнер, который постоянно живет в Южноморске — раскрывает мне глаза на истину Ляхов.

Все правильно, Анатолий Павлович, я-то знаю, что пистолет не из Москвы. Потому что двенадцать лет назад подарил его Толе Соколову, начальнику Центрального районного отделения внутренних дел, у которого была единственная страсть — коллекционирование старинного оружия. Причем коллекционером Толя был настоящим, не таким, как его некоторые коллеги, которые научились понимать прекрасное только тогда, когда разобрались, сколько оно стоит.

Лихим ментом был Толя Соколов, и не зря блатные с уважением дали ему кликуху Сокол, вовсе не из-за его фамилии. Даже те, кого он брал, на Сокола сердца не держали, потому что относился Толя к распоследним тварям в человеческом облике, как к людям, не позволял себе мелких ментовских подлянок, раскалывая их на допросах. И таскал своим подследственным Соколов дешевые папиросы вовсе не из-за пресловутой психологии, позволяющей расположить к себе подозреваемого, чтобы поскорее выколотить из него нужные сведения. А со многими крестниками вел переписку, что тогда было возможно только в кино.

Не брал Толя бабок с так называемых спекулянтов и сцепился со своими же обехээсниками, когда его стукачи донесли: они обложили данью даже будки, торгующие газводой. Подарки Толя брал, что правда — то правда. Но даже я бы не рискнул назвать эти подарки взяткой по тем временам. И этот пистолет я подарил ему от всей души, хотя заплатил мне за антикварную вещь человек, который прекрасно знал — из его рук Толя спички не возьмет.

Это был подарок, что называется, от всего сердца, потому что Толя спас сына одного крупного цеховика вовсе не из-за того, что на благодарность рассчитывал. В те годы о похищениях для выкупа мы были наслышаны. Но совершались они исключительно в капиталистических джунглях. Однако, нашлись бравые ребята, которые решили заняться плагиатом в условиях развитого социалистического общества.

Цеховик, у которого выкрали сына, был одним из моих клиентов. Чтобы собрать нужную сумму, как того требовали гангстеры, он обратился эа помощью ко мне. Ни о какой милиции цеховик даже слушать не хотел, потому что доверял ментам настолько, насколько они заслуживали. Но Толя Соколов был не совсем обычным ментом…

Сокол взял эту банду. Один. Хотя подкрепление, конечно, было. Сходу вычислив через своих информаторов, на какой квартире держат похищенного пацана, Толя рванул туда без тщательной разработки операции — до того время поджимало. Потому что, опоздай он на несколько часов, уверен, что для начала цеховик получил бы ухо своего ребенка. Его держали такие ребята, что сомневаться в их благих намерениях как-то не приходилось. Девятнадцать судимостей на пять человек — это потом выяснилось, а пока Толя в тапочках на босу ногу спокойно звонил в нужную квартиру, засунув в рот папироску, вытащенную из карманов спортивных брюк.

Когда дверь открылась, Толя попросил: «Прикурить дай, пожалуйста. Только тихо», — одновременно приставив «Макаров» ко лбу хозяина хаты. А потом нежно взял его за локоток и отправил в объятия своих подчиненных, застывших на лестнице. Когда еще один уголовник решил проверить, куда это запропастился его кореш, то оказалось, что у него при себе спичек тоже нет. Поэтому Соколов спокойно зашел в комнату, где у журнального столика сидел связанный пацан, и парочка, которая охраняла его, даже не успела протянуть лапы к кинжалам, лежащим на том же столике. Потому что Толя все рассчитал правильно: какие блатные могли допустить мысль, что цеховик обратится за помощью к ментам, и как не выполнить просьбу гражданина начальника насчет поднять повыше руки, если он при этом предъявляет табельное оружие.

Сейчас бы Толя хрен так сработал. Это в те далекие годы кинжал казался блатным вполне подходящим орудием труда, а сегодня их уже пистолеты мало устраивают.

Но во времена застоя пистолет в руках мента казался бандитам исключительно убедительным аргументом для их дальнейшего законопослушного поведения. На то он и застой, чтобы из года в год не менять своей манеры поведения.

Толя тоже ее не менял. Когда эту живописную группу вывели на улицу вместе с освобожденным заложником, он быстро углядел идущего навстречу деятеля в спортивном костюме. Тот, правда, резко изменил маршрут, однако Сокол знал, что делать. И минут через десять он спокойно взял его, пройдя проходными дворами с противоположной стороны улицы. Командир великолепно повязанной четверки умел маскироваться. Он сходу подсел к перекуривающему у своих дверей гражданину в полосатых брюках, скинул куртку, придав себе донельзя домашний вид. Со стороны могло показаться, что он просто выскочил на минуточку во двор перекурить. Толе тоже хотелось курить. Наверное, поэтому он сперва наконец-то прикурил у главаря банды свою папироску, а лишь затем положил его мордой на асфальт.

За эту операцию руководство поощрило Соколова именными часами, на сорок рублей раскололось, но заслуги Толи отметило. Хотели еще в газете о такой уникальной операции рассказать, но нынешний господин губернатор в те годы стоял на совершенно иных позициях. В самом деле, как могла газета, этот предмет идеологического воспитания народа, рассказать о таком деле? Никак не могла, потому что происшествие явно не из практики народа, строящего коммунизм, оно больше под рубрику «Их нравы» просилось.

Разве мог Сокол даже предположить, что его судьбу изменят вовсе не те бандюги, которые в сердцах клялись ему — не жить тебе, мент поганый, век свободы не видать, выйдем из кичи — на нож возьмем. Уголовники бросались такими словами от отчаяния и не собирались мстить Толе, потому что он не нарушал правила игры, установленной рамками закона. Судьбу Сокола изменили его коллеги, которым он мешал брать в полную силу. Подставили менты Сокола, подрезали ему крылья и под такую статью подвели — дальше стенки некуда. Видимо, Толя прекрасно знал, чего стоит наше правосудие, хотя о его гуманности что-то и рассказывал подследственным. Улетел Сокол, чтобы переждать, доказать свою правоту, когда охота за ним поутихнет. Только не учел, что его коллеги — не бандюги, с которыми дело привык иметь. И погиб Сокол в перестрелке в Азербайджане, ушел на тот свет беглым преступником, а не честным ментом, и не играли над его могилой гимнов под торжественный салют.

Некоторых из тех, что устраивали соколиную охоту, потом повязали, уж слишком они нагло брали, даже для нашего города. Только главный загонщик в охоте на Сокола быстро подставил бывших подельников, и они отправились на перевоспитание в ментовско-партийную зону, а он — на повышение. И теперь этот деятель охраняет законность в Южноморске, именно его поставила на такой высокий пост команда Пенчука вместо прежнего прокурора, поддерживавшего конкурента нынешнего мэра. Теперь победителям нужно только сменить начальника южноморских ментов — и можно наводить в городе полный порядок, с их точки зрения.

Так что понял я сразу, кто мог подарить Ляхову этот пистолет. Хороший у него дружок в Южноморске, подумал я, и перешел к делу:

— Откровенно говоря, Анатолий Павлович, в янтаре я не силен. Другое дело, старинные награды, живопись.

— Не переживайте, — тут же успокоил меня Ляхов, — какой смысл обманывать партнера, если хочешь постоянно иметь с ним дело? Тем более с таким, как вы. Хочется отметить — лихо работаете.

— Но и ваши темпы не менее значительны, — я чуть ли не скромно потупился, отпуская ответный комплимент.

— Ну что вы, — не принял его этот красавчик, — найти современные произведения искусства было куда проще.

— А как насчет доплаты? — высказываю еще одну озабоченность по бартерному поводу.

— Не переживайте, — ответил Ляхов. — «Портрет старика» уже в Южноморске.

— С вами приятно иметь дело, — не скрываю, что поражен темпами работы коллеги, — однако, не побоюсь повториться — в янтаре я мелко плаваю.

Вместо ответа Ляхов выволок из соседней комнаты сундук, которому было бы самое место на средневековом талионе.

— Все ваше, вместе с упаковкой, — отдышался Ляхов. — Должен сказать — работы Башкирцевой, конечно, уникальны. Но и эти изделия если и уступают им в чем-то, то только в возрасте. Посмотрите, вот, к примеру, колье работы Паутинскаса, оно просто бесподобно. Мастер с высоким артистизмом применил филигранную технику гальваники, имитирующую заплавление янтаря в металл.

Я смотрел на уникальное изделие и почему-то вместо того, чтобы представить его на шее прекрасной женщины, словно наяву увидел моего клиента герра Краузе, сучащего ногами от нетерпения.

— В основном, как я догадываюсь, это работы современных мастеров из Прибалтики, — замечаю в ответ на совершенно ненужную рекламу со стороны Ляхова.

— Мой регион, — теперь уже пришла пора скромничать Анатолию Павловичу, — впрочем, здесь есть и работы питерских художников. В частности, интересующий вас Кленов.

— Тогда будем считать, сделка завершена. Но, чувствую, что все-таки немного вам обязан. Наверное, вы это делаете от того, что хотите работать со мной на постоянной основе. Поэтому позвольте сделать вам еще один сюрприз, чтобы уравновесить такой необычный обмен и исключить даже вероятность суждения, что кто-то кому-то делает одолжение. Учитывая ваше пристрастие к холодному оружию, в знак нашего дальнейшего плодотворного сотрудничества, примите этот скромный подарок.

Я протянул Ляхову кинжал в искусно украшенных ножнах.

— Такая вещь может вызвать только восхищение, — сказал Ляхов.

— Еще бы, — замечаю в ответ, — все-таки начало прошлого века.

— Спасибо, — проникновенным голосом сказал Ляхов, принимая подарок.